Либава — Суэцкий канал
2 октября 1904 года вышли мы из Либавы в 9 ч 30 мин утра после поднятого адмиралом Рожественским сигнала — «Первый эшелон не намерен сниматься с якоря». Сигнал этот был понят нами как приказание. Вызвали «Все наверх!» и снялись с якоря. «Алмаз» был головным кораблем 1-го эшелона. В кильватер ему вытянулись «Светлана», «Жемчуг», «<Дмитрий> Донской», миноносец «Блестящий»{1} и транспорты «Метеор» и «Горчаков». Вслед за нами вышли и остальные три эшелона:
2-й эшелон — эскадренные броненосцы: «Ослябя» (под флагом контр-адмирала Фелькерзама), «Сисой Великий», «Наварин», крейсер I ранга «Адмирал Нахимов», транспорт «Китай» и миноносцы «Быстрый» и «Бравый»;
3-й эшелон — крейсер I ранга «Аврора», транспорты «Малайя», «Анадырь», «Камчатка» (мастерская) и миноносцы «Безупречный» и «Бодрый»;
4-й эшелон — эскадренные броненосцы «Князь Суворов» (под флагом командующего эскадрой), «Император Александр III» (гвардейского экипажа), «Бородино», «Орел», транспорт «Корея», буксирный пароход «Роланд» и миноносцы «Бедовый» и «Буйный».
Моросит дождь. Настроение у офицеров бодрое. Все вздохнули свободно после утомительного ожидания ухода. Вероятно, не я один покидал дорогое и близкое сердцу. С вечера служил у нас молебен священник со «Светланы», так как нам, крейсеру II ранга, своего не полагалось. Казалось, команда и офицеры молились искренно.
Шли мы 9-узловым ходом, который, однако, пришлось вскоре уменьшить благодаря «Горчакову», не поспевавшему за нами. Еще до полудня 3-й эшелон обогнал нас и к вечеру едва виднелся на горизонте.
Погода разгулялась. Наступила ночь. На небе зажглись звезды. Море спокойно. Далеко позади мерцают огни «Ослябя».
3 октября. 8 ч утра. Слева Борнгольм, справа — шведский берег. Получили по беспроволочному телефону известие (посылаемая телеграмма воспринимается всеми кораблями, имеющими аппараты. — Здесь и далее, где не указано иное - прим. автора), что миноносец «Быстрый» навалил на «Ослябя», отчего миноносец получил пробоину в угольной яме выше ватерлинии. Приказано миноносцу идти в Либаву, [6] но затем приказание отменено{2}. Адмирал Энквист («Алмаз» был под флагом адмирала Энквиста) завтракал в кают-компании. Флагманский штурман Д.<е-Ливрон> демонстрировал карту с отмеченными местами, где, по имеющимся у нас сведениям, есть японцы, присланные своим правительством следить и вредить эскадре. Опасаемся мин. Японские мины могут ставиться на несколько часов, после чего они тонут; такие мины, брошенные впереди идущим кораблем, пароходом или лайбой даже, могут взорвать нас. Нами приняты меры: идем фарватером, где меньше всего встречных судов. Головные суда заставляют всех встречных сворачивать. В узких или опасных местах предполагается тралить.
Ночью мы потеряли курс и около часу времени не могли определиться. 3-й эшелон, шедший впереди, скрылся за горизонтом, а 2-й и 4-й еще не догнали нас и также находились за горизонтом. На мостике поднялась суета с бранью (правда, умеренной). Адмирал тряс бородой. Вахтенный начальник бегал из стороны в сторону, командир нервничал. В конце концов пришлось обратиться к «Суворову», прося его указать место направленным в небо лучом прожектора. Через некоторое время яркая, вертикальная полоска блеснула на горизонте{3}.
Ночь офицеры спали, не раздеваясь. Утром пришли к Лангеланду и стали на якорь.
4 октября. Грузились углем с датских угольщиков (уголь с наших транспортов бережем про черный день); приняли 80 т. У «Жемчуга» утонул паровой катер, который пришлось оставить, так как, из-за быстрого течения, нельзя было спустить водолаза. К вечеру засвежело. Развело волну. О сторожевой цепи нечего было думать. Корабли остались на своих местах, ограничиваясь боевым освещением. Датская канонерка и миноносец охраняют нас. [7]
5 октября. Погода ясная. В 2 ч снялись с якоря. За нами последовали «Светлана», Жемчуг», «Ермак» (пришедший к Лангеланду отдельно от эскадры), «Роланд» и миноносцы «Блестящий», «Безупречный», «Бодрый» и «Прозорливый»; остальные же корабли остались у маяка Факебиэрг. В 5 ч вечера стали на якорь у острова Омо. По Бельту плавает бесконечное количество медуз.
Утром 6 октября снялись с якоря и стали на фарватер. В начале десятого часа тронулись в путь под проводкой лоцмана и на следующий день, в 4 ч утра, отдали якорь у мыса Скаген. Здесь ожидали нас те же самые угольщики, которыми мы пользовались у Факебиэрга.
После подъема флага принялись за погрузку. В десятом часу прибыли броненосцы и остальные корабли эскадры, за исключением «Орла» и «Авроры», запоздавших на целый час.
На «Суворове» красуется вице-адмиральский флаг. Командующий произведен в вице-адмиралы с назначением в генерал-адъютанты.
Эскадра для дальнейшего следования разделена на шесть отрядов: два — броненосцев, два — крейсеров и два — миноносцев. «Алмаз» вошел в состав второго крейсерского отряда, состоящего из трех кораблей. Адмирал Энквист переносит флаг на «Донской». По этому случаю мы ему устроили прощальный завтрак{4}.
С «Суворова» был сигнал: «Желающим предоставляется возможность послать корреспонденцию с уходящим ледоколом «Ермак». Миноносец «Прозорливый» также возвращается в Либаву. К сожалению, узнали мы об этом слишком поздно, некогда было послать шлюпку на «Ермак».
В 5 ч снялись с якоря и вступили в кильватер «Светлане». «Жемчуг» пошел за нами. Отрядом командует капитан 1 ранга Шеин (командир «Светланы»). [8]
«Донской», «Аврора», «Корея» и миноносцы ушли вперед.
Сейчас же после выхода получены телеграммы: с «Суворова» — «Донской» — остерегаться четырех миноносцев без огней»; с «Наварина» — «Вижу два воздушных шара на West».
8 октября. В час ночи вступил на вахту, сменив мичмана П<оггенполя>. Густой туман окутывает нас. Ни «Светланы», идущей в каких-нибудь 4 кб, ни «Жемчуга» не видно. Каждые 15 мин, а затем и чаше, протяжные свистки отвечают на нашу сирену. Хода, однако, не уменьшаем.
В четвертом часу вошли в Немецкое море. Туман стал редеть. Виден темный силуэт «Жемчуга»; по временам блестят огни «Светланы».
Рассвело. Утро пасмурное и холодное. Плавно и бесшумно скользят один за другим три крейсера. Утомленный вчерашней погрузкой угля, в которой принимал деятельное участие, и ночной вахтой, вернулся я к себе в каюту, где прилег отдохнуть.
Вечером телеграф принес депешу с «Камчатки»: «Преследуют миноносцы».
Все переполошились. Команду разбудили и приказали спать не раздеваясь. Офицеры осаждали телеграфную будку. Через несколько минут «Суворов» спросил: «Сколько миноносцев и откуда?»
«Камчатка»: «Около восьми, атакуют со всех сторон, подходят на расстояние кабельтова» (1/10 морской мили).
«Суворов»: «Не пускают ли мин?»
«Камчатка»: «Не было видно».
10 ч 5 мин «Камчатка»: «Разными курсами привожу их на корму». [9]
«Суворов» (через 20 мин): «Гонятся ли миноносцы?».
«Камчатка»: «Неизвестно, идем без огней».
«Суворов»: «Отойти от опасности, изменить курс на W, а потом показать широту и долготу места и вам будет указан курс».
В шестом часу утра было получено известие с «Авроры» о том, что в нее попало шесть снарядов: три стальных, 75-мм, из которых один разорвался, и два 47-мм, из коих один разорвался в каюте священника, оторвал ему руку и произвел пожар.
На палубе найдены осколки 6-дюймового сегментного снаряда (впоследствии оказалось, что никаких осколков 6-дюймового сегментного снаряда не было найдено); ранен легко в ногу комендор; пробит надводный борт в трех местах и машинный кожух в двух, а также дымовая труба. До поздних часов не расходились офицеры, ожидая новых известий. Небольшой туман окутывал отряд; светало, когда мы разошлись по каютам.
9 октября. За завтраком только и было речи, что о ночном происшествии. Осколки сегментного шестидюймового снаряда приводили нас в недоумение.
«Не кто иначе, как сосед угостил!» — говорилось в кают-компании. Полученная во время отдыха (время от 11 до 13 ч) телеграмма «Суворова» как бы подтверждала наши предположения: «Орлу» приказано было заменить разорвавшееся 75-мм орудие новым с «Анадыря», на котором имелись запасные.
Разорвавшаяся пушка не свидетельствовала ли об участии броненосца в этом таинственном деле?
В пятом часу встретили трехтрубный английский крейсер, идущий по направлению к месту происшествия.
К вечеру стало совершенно тихо. Море выровнялось. «Алмаз» не шелохнется, следуя за «Светланой». Вошли в канал (Английский канал{5} считается у нас одним из опасных мест). На реях фок-мачты сидят галки, дрозды и скворцы. Пачкают прямо на мостик.
Птиц стали гонять, но они упорно предпочитали нашу фок-мачту двум остальным. Некоторые из них так и остались на ночлег. Один из матросов поймал скворца. Я пожалел бедную птицу и посадил ее на шкаф в свою каюту, чтобы она не попала судовой кошке на завтрак. Завтра, когда станем на якорь, выпущу.
К полуночи заметили слева на траверзе пять темных низких силуэтов. Офицеры собрались на мостике. Все были взволнованы, и у бедного вахтенного начальника даже разболелась голова. Каждый думал: «миноносцы!», но боялся в этом признаться. Однако! Чем больше мы вглядывались, тем яснее становилось, что это действительно они. Вызвали прислугу по орудиям. Миноносцы сделали позывные... мы узнали своих!
После вечерней молитвы коек не раздавали: команда спала, не раздеваясь. Кроме вахтенного начальника стояло два офицера: один на переднем мостике, другой — на адмиральском. Адмиралом запрещены лишние разговоры по телеграфу.
12 октября. Вчера вошли в Бискайский залив. Стало значительно теплее; вечернюю вахту стоял в одной тужурке, не ощущая холода. [10]
Ко всеобщему удивлению, Бискайка оказалась гостеприимнее обыкновенного. Небольшая зыбь. При бортовой качке размахи не превышают 13°. Изменили строй. «Жемчуг» плохо держит дистанцию; его поставили на второе место; «Алмаз» стал концевым. Идем без огней. Невидимыми для встречных судов скользим по Атлантическому океану вдоль берегов Испании. Остановка предполагалась в Виго, но среди дня мы получили приказание идти в бухту Ароса.
13 октября. С рассветом увидали туманные очертания гор{6}. На корабле стали готовиться к погрузке. В 8 ч прибыли в бухту Ароса. Однако нам не суждено было оставаться здесь. Испанская канонерка «Maria de Molina», крохотное, прескверное суденышко, заявило, что не может допустить всех троих в один порт и указала каждому по бухте. Вероятно, этим способом испанцы соблюдали нейтралитет.
«Светлана» осталась в Аросе, «Жемчуг» направился в Понтеведра, а мы, оставив на «Светлане» мичмана П<оггенполя>, проследовали в бухту Мурос, куда прошли в начале четвертого часа. Угольщика здесь не оказалось; все они стояли в бухте Ароса и, как впоследствии узнали, по требованию испанского правительства, с разобранными частями машин. В ожидании парохода многие офицеры съехали на берег, в том числе и я.
Городишко крохотный и грязный. Толпа мальчишек окружила нас, клянча «Jonny sigarette». Мы раздали несколько штук, но этим не избавились от маленьких негодяев. Гнусавыми голосами они тянули: «Jonny sigarette! Jonny!», и никакими силами нельзя было отделаться от этих испанских комаров. Не довольствуясь узкими и грязными улицами, направились за город, но и тут они нас преследовали, и отравили нам всю прогулку. Первый наш вопрос был: «Posta». Нас провели на телеграф, где марок, нужных нам, не оказалось, и пришлось за ними идти на площадь, где нашелся и почтовый ящик. На берегу тепло, в черном даже жарко. К шести часам вернулись на судно, закупив местных газет.
С трудом и больше по догадкам разбирали мы испанские газеты. В них говорилось, как нам казалось, о крупном сухопутном сражении, в котором, как до сих пор, русским сначала не повезло, но затем Куропаткин перешел в наступление.
Корабль осадили поставщики. Эти люди имеют особое чутье: не успеет судно отдать якорь, поставить трапы, как они, словно тараканы, лезут со всех сторон. По их словам, Куропаткин окружил 12 000 японцев, Артурская эскадра вышла наконец из своей ловушки, а наша Балтийская расстреляла несколько рыбацких судов в Немецком море. Этот слух подтвердил и П<оггенполь>, слышавший его в соседней бухте, откуда он пришел поздно вечером на немецком угольщике. У нас никто не сомневался, что этот слух пущен англичанами. Очень возможно, что миноносцы действовали под прикрытием подкупленных рыбаков, но что они были — в это все верили: миноносец, как наружным видом, так и ходом до такой степени типичен, что спутать его с другим судном может разве только неморяк!
Нас очень интересует донесение Рожественского по этому инциденту. С 0 ч до 10 ч команда грузила уголь. [11]
14 октября. Вышли около полудня при порядочной, но пасмурной погоде. Играют дельфины. С неимоверной быстротой мчатся они за нами. Настигают и, ныряя под корабль, снова появляются на поверхности. После 15 ч соединились со «Светланой» и «Жемчугом». С наступлением ночи огней не открывали.
15 октября. Сижу в герметически закрытой каюте; палубу скачивают, кают-компанию моют, и вся эта чистота наводится для того, чтобы завтра же снова испачкать все угольной пылью.
16 октября. В 16 ч 15 мин отдали якорь на рейде Танжера. Наши отряды (2-й броненосный и 1-й крейсерский) были уже здесь. Кроме того, стояли угольщики и два крейсера — один французский «Kleber», другой английский «Diana». С любопытством смотрели мы на трубу «Авроры», обвешанную беседками.
Я не представлял себе африканского берега таким, каким увидел его сегодня. На картах Ильина{7} Африка всегда выкрашена в столь некрасивый цвет, что и в моем воображении страна эта рисовалась ровной, песчаной, знойной и унылой. Что же я увидел? Горы, покрытые зеленой травой, не утесистые, а пологие. Беленький Танжер куда благообразнее на вид испанских городов, где дома — лачуги, хоть и каменные, но тесные и грязные.
Вдали виднеется меловая вершина какой-то горы. Вся картина производит впечатление веселого, яркого, приветливого. Ночью еще красивее. Темные силуэты береговых гор обрисовываются на светлом небе. На склоне громоздится городок, ярко освещенный луной. Кое-где виднеются огоньки. С берега доносится лай собак. Большое количество освещенных судов производит впечатление иллюминации. Океанская зыбь покачивает корабли. Долго гулял я по палубе, любуясь тихой ночью и открытым рейдом. [12]
В стране африканских страстей, львов, шакалов и фиников мечтаю о далекой, теперь холодной России...
17 октября. Были у нас офицеры с «Kleber» и пригласили к себе. К 14 ч шлюпки со всей эскадры собрались у французского крейсера. Позже всех приехали мы. Я был в числе визитеров. Французы встретили нас насколько могли радушно, то есть угощали вином, сигарами и болтовней{8}. Много говорилось о Гулльском инциденте. От офицеров с «Авроры» мы узнали, что она пострадала от своих, отражающих минную атаку.
Раненного священника свезли на берег. Положение его серьезно; опасаются гангрены.
Пробыв около часа в наполненной табачным дымом низкой кают-компании, стали разъезжаться. С «Алмаза» шлюпки не прислали, так что нам пришлось воспользоваться любезно предложенным французским катером.
18 октября. С 6 ч начали грузиться углем при помощи барказа и гребного катера, посланных к угольщику.
Пароход находился далеко; работа шла медленно. По приказанию адмирала угольщик приблизился. По окончании погрузки команде разрешено мыться в судовой бане.
Фелькерзам перенес флаг на «Сисой».
Вечером узнали, что священник с «Авроры» скончался.
20 октября. С 10 ч и до 24 ч мне поручено наблюдать за погрузкой угля на «Метеор». Грязное и тяжелое занятие! Пыль забирается всюду, и немалого труда стоит отмыться. Целый день дышишь угольным воздухом, глаза засорены, в горле пересыхает.
Во время завтрака получена первая почта, присланная в Виго с курьером главного штаба и оставленная нам угольщиком.
Хоть чиновники и бездушны, но на сей раз проявили человеческие чувства: они вошли в положение далеко заброшенных, идущих неведомо куда моряков и порадовали присылкой писем{9}.
21 октября. После 13 ч на горизонте показались наши броненосцы. При их приближении французский крейсер открыл салют; за ним салютовал англичанин. «Суворов» ответил и затем отдал якорь.
Вечером пришло госпитальное судно «Орел», находившееся в ожидании эскадры Рожественского в Средиземном море.
Вскоре командующий поднял сигнал: «Судам, идущим Средиземным морем, приготовиться к походу».
22 октября. Погода пасмурная. Килевая качка. С утра заметили английский трехтрубный крейсер на правом траверзе. Судно держит один с нами курс. В течение всего дня англичанин не покидает нас из виду.
«Жемчуг» выходил из строя поправлять какие-то повреждения. Вступая на свое место, едва не протаранил нас. Минута была критическая — на мостике засуетились.
23 октября. Прояснило. Английского крейсера не видно. Фелькерзам отправил «Светлану» в Алжир поторопить наших миноносцев, которые, по соображениям адмирала, должны были там замешкаться.
Строй кильватерной колонны заменен строем двух колонн. «Сисой», «Наварин» — в одной, в другой — «Жемчуг» и «Алмаз». [13]
Поздно вечером получено известие, что «Светлана» уже не застала миноносцев в Алжире.
24 октября (воскресенье). Еще до рассвета «Светлана» вернулась к нам и вступила на свое место.
Погода ясная. Тепло. На горизонте виднеются берега Африки. Продолжаю стоять штурманскую ночную вахту пополам с П<оггенполем>.
25 октября. Встал я поздно: прямо к завтраку. Однообразный стол до такой степени опротивел, что все жалуются на отсутствие аппетита. На закуски даже не смотрят. Маринованные грибки с луком, не знаю для чего в изобилии туда положенным, маслянистые, костлявые, в толстой чешуе, как бы бронированные сардинки, голландский сыр с выступающими на срезе капельками, традиционная, очерствевшая селедка, также посыпанная луком, изрубленное на кусочки, вероятно, разогретое мясо, изображающее «горячую закуску», все это уносится, чтобы снова в том же порядке появиться на следующий день. К завтраку подали гренки с горошком, тушеное мясо, безвкусное и разваренное, на сладкое — бисквиты с вареньем. Может быть, в другое время это показалось бы не дурным, но нужно заметить, что это однообразие завелось у нас со времен Кронштадта.
26 октября. В 6 ч прошли Мальту, в 11 ч — южную оконечность Сицилии. Шли в виду итальянского берега. Идем на Крит; остановка предполагается в Суде. Там надеемся получить почту. Будет ли она? Неужели штаб, оказав нам поначалу неслыханное дотоле и необычное ему внимание, продолжит в том же духе? Может быть, он занят одним Рожественским и на Фелькерзама с его кораблями не обратит внимания? Послали «Светлану» вперед. [14]
28 октября. В 12 ч 25 мин пополудни пришли в Суду. Здесь застали «Светлану», миноносцы, транспорты «Китай» и «Горчаков», а также пароходы Добровольного флота «Воронеж» и «Владимир»{10}, которые должны были присоединиться к нам. Кроме наших судов на рейде находился французский стационер и два итальянских.
Не успели мы поставить трапы, как поставщики взобрались на палубу и ломаным русским языком (почти все говорят по-русски) стали предлагать свои услуги. Одному из них офицеры поспешили отдать белье в стирку. С выхода из Либавы у нас не было ни одной достаточно продолжительной остановки, чтобы отдать белье береговым прачкам. Правда, на «Алмазе» имеется прачечная, но нужно видеть, как она стирает!.. Немедленно после постановки на якорь «Сисой» стал грузиться углем, а мы, пользуясь мелкой осадкой (вследствие истощения угольного запаса), принялись красить показавшуюся из воды нижнюю часть борта.
Старшим офицерам разрешено стоять на семь вахт, включив в число вахтенных начальников мичмана П<оггенполя> и меня. При этом распределении у каждого офицера получилось по два свободных дня в неделю. Я с места попал на вахту, правда, недолгую, всего на два часа. Гуляя по адмиральскому мостику, я глядел на наше северное небо и думал, что скоро этот ковш «Медведицы» и Полярная звезда скатятся к горизонту, уступая место Южному Кресту.
С юта доносились голоса офицеров.
Пробили склянки, и я сдал свою вахту лейтенанту К<ехли>.
29 октября. С нашего миноносца (№213. — Прим. ред.), стоящего в бухте стационером, получили газеты: «Новое Время» от 18 октября и «Matin». Ожидаемой почты не оказалось. Газеты переполнены Гулльским инцидентом. Англичане грозят. Рожественский, по-видимому, [15] отлично знает, с кем имеет дело. Этот нахальный народ уважает лишь того, кто показывает ему кулак!
Сообщение с берегом разрешено. Сейчас же после обеда несколько офицеров поехали в Канею. Городок Канея находится недалеко от Суды. Ездят туда на лошадях в прекрасных экипажах.
30 октября. Сегодня на кладбище служат панихиду по погибшим на «Сисое» при разрыве башенного орудия в 1896 году офицерам и нижним чинам{11}. С каждого корабля едет несколько офицеров.
Во время моей вахты (с 12 ч 30 мин до 16 ч) пришел пароход Добровольного флота «Киев», один из назначенных следовать за нами. Через полчаса на «Сисое» подняли сигнал: «Есть почта». Нечего говорить, с какой поспешностью распорядился я отправкой за нею катера. К концу вахты катер вернулся. Почту отнесли старшему офицеру. Через несколько минут ко мне вышел лейтенант С. с двумя письмами в руке. «Это вам!» — сказал он.
Почтой оказались недовольны все и утешали себя надеждой получить ее в Порт-Саиде.
Ходит слух, что «Алмаз» оставляют в Средиземном море вместо канонерской лодки «Храбрый».
Ожидают присоединения черноморских броненосцев. Передают по секрету о покупке аргентинских судов, ссылаясь на «достоверные источники».
31 октября (воскресенье). Пришел пароход Русского Общества пароходства и торговли (РОПиТ) «Юпитер». Завтракали гости с «Буйного» — командир миноносца <Н. Н. Коломейцов> и мичман В.{12}. В конце первого часа отвезли своих гостей домой и сами зашли на миноносец. В каюте, носящей громкое название «кают-компании», находятся четыре койки, скрытые занавесками — это помещение офицеров. [16]
Только у командира есть небольшая довольно приличная каюта, остальные принуждены спать в тесноте и почти что на виду. Освещение, конечно, скудное, иллюминаторы круглые, диаметром вершка в три (около 13,4 см. — Прим. ред.), не более. Палубный люк — главный источник света. Потолок обит клеенкой, как в вагонах, и настолько низок, что я могу его достать, не выпрямляя руки, а чуть-чуть приподнимая ее над головой. Можно себе представить, что там делается во время качки, когда все герметически закрыто! Каков должен быть воздух!
На миноносце пробыли мы около получаса, затем съехали на берег: инженер-механик Б<еклешев>, доктор <В. А. Булатов>, П<оггенполь>, В. и я. Старший офицер <А. П. Дьячков> и К<ехли> остались на миноносце, где их задержал приезд командира «Храброго» <Б. Н. Мартынова>.
Мы наняли коляску и поехали в Канею, так как в Суде ничего нельзя достать. Суда — деревушка, где кроме небольшого количества домов всего две-три мелочных лавки, торгующих, конечно, и спиртными напитками; здесь же на берегу есть «русское морское собрание» — маленький домишко, куда собираются офицеры играть в карты. Большую часть времени собрание пусто, и мертвая тишина царит в тесных, сырых комнатах.
Покуда П<оггенполь> и В. ходили на почту, я зашел в совершенно приличную парикмахерскую, где говорили по-французски. В Канее довольно часто слышится и русская речь.
Когда вернулись П<оггенполь> и В., я предложил им поехать вместе за город на ослах. Никому из нас не доводилось ездить на этих животных, а потому мое предложение было сейчас же принято. Достали трех ослов. Мне попался такой, что тихоходы моих спутников казались перед ним рысаками. Продолжать путешествие способом втрое медленнее пешего я не был в силах, а потому передал осла провожатому с тем, чтобы он вернулся к хозяину и переменил бы его на лошадь. Тем временем, покуда «guide» исполнял мое поручение, я шел пешком, уменьшая ход, чтобы мои спутники, едущие на ослах, могли поспеть. Через некоторое время явился провожатый на лошади, которая шла под ним, но как только я на нее сел — ни с места; при ударах хворостины (хлыста не было) она отчаянно брыкалась, но вперед не двигалась. Кое-как, наконец, распустив совершенно повод, добились мы того, что она стала идти медленным шагом, отставая от ослов. Пешком мы прошли бы дальше! П<оггенполь> попробовал прокатиться на ней и проехал благополучно несколько сот шагов; когда же В. подошел к ней с целью сесть, лошадь брыкнула, но, к счастью, задела лишь руку и то не больно. Мы ехали по шоссе среди оливковых рощ. Проезжая через какую-то деревушку, получилось впечатление туннеля, лишенного крыши. Улица углублена в землю; низкорослые оливковые деревья пускают свои корни на высоту человеческого роста. Дома какие-то странные — не то груда камня, не то стена. Близ построек пасутся привязанные к колышкам овцы оригинального вида, рыжие, как ирландские сеттеры. Сразу не скажешь, что это — овца, коза или собака.
Попадались нам туземцы с ружьями в руках, разгуливающие в оливковых садах, охотящиеся на неведомую дичь. [17]
В общем, прогулкой мы остались довольны. Было уже темно, когда вернулись в город и зашли в гостиницу обедать. Здесь оказалось много моряков, почти все в форме. Некоторые из них были навеселе, громко разговаривали, обнимались... Обстановка гостиницы не поражала изяществом, а скатерть на нашем столе и тарелки наводили на мысль, что страна, вероятно, бедна водой. Главным образом, первое, а затем и второе обстоятельство, заставило нас встать, отставить только что заказанный обед и вернуться обратно в Суду. Обедали на «Алмазе» вместе с вахтенным начальником, то есть в 20 ч.
Спущенная на берег команда вернулась выпивши, некоторые даже в сильной степени. Моряки (офицеры. — Прим. ред.) относятся снисходительно к этому пороку, говоря: «В кои веки-то раз попадут на берег, надо же ведь развлечься!» и сами нередко подают пример. Я это говорю про моряков вообще; у нас же на «Алмазе» кают-компания слыла трезвой.
1 ноября. Обещана премия судну, быстрее всех грузящему уголь. Размер вознаграждения равняется 15 копеек за принятую тонну. Началось соревнование. С утра принялись мы за работу. Уголь брали с подошедшего и ошвартовавшегося к нам еще накануне парохода «Pallas». После 17 ч, приняв 410 т, окончили погрузку. Имеем основание предполагать, что премия достанется «Алмазу».
С моря пришел пароход РОПиТ «Меркурий».
2 ноября. Стою «собаку» (так называется вахта с 0 ч до 4 ч). Пошел дождь. Собираем пресную воду. Набрали 14 т. Стало холодно. Желающих спать наверху не нашлось.
3 ноября. Контр-адмирал Фелькерзам посетил «Алмаз» и держал речь команде. Он говорил о необходимости проникнуться сознанием, как важно для нас уметь быстро грузиться углем; порицал поведение матросов на берегу и предупреждал, что употребление греческой водки, зачастую смешанной с вредным древесным спиртом, опасно для организма. Закончил свою речь, пожелав команде быть молодцами и помнить, что «начальство у вас доброе, и если и делает иногда ошибки, так кто же их не делает!»
Вскоре после отбытия адмирала на флагманском корабле был поднят сигнал: «Пустить очередное отделение на берег».
Слова адмирала не произвели, по-видимому, должного впечатления на съехавших. Большая часть гулявших вернулась в отчаянном виде. «Это всегда бывает так! — сказал мне лейтенант Г.{13} — Стоит им прочесть нравоучение, дать совет, как все после этого перепьются».
В жилой палубе началась драка. С полубака свалилось пьяное тело. Попав в воду, матрос пришел в себя, и его удалось вытащить{14}.
4 ноября. Погода исправилась. Солнце светит и греет. Часть команды (25 человек) грузит уголь на «Горчаков». Одно отделение спущено на берег. Меня послали с обходом. Обязанности обходного — следить за командой на берегу, предупреждать скандалы и драки, до которых наши матросы большие охотники, разыскивать валяющихся по дорогам, канавам и прочим местам мертвецки пьяных и доставлять их на шлюпку. Вначале делать нечего — слоняешься по улицам. За час или полчаса до отхода шлюпки офицер возвращается к обходу. [18]
Лейтенант В.{15} со «Светланы» оказался в таком же положении, как и я. Познакомились и решили вместе разделить скуку. Мы пошли в горы и не заметили, как прошло время.
6 ноября. Хоронили матроса с «Наварина».
По случаю годовщины Морского кадетского корпуса{16} за обедом было подано шампанское.
К вечеру прибыл штаб заведующего транспортами капитана 1 ранга Радлова — мичмана Э<нден>, Б<ертенсон> и прапорщик С<тецкий>.
«Алмаз», благодаря великолепному помещению, привлекал к себе адмиралов и начальствующих. Яхта наместника, обращенная в слабый, негодный крейсер, с недостаточным ходом для разведчика и отсутствием мореходных качеств, была взята на войну по недоразумению, незнанию или просто упрямству.
В полночь прибыл заведующий; подняли его брейд-вымпел.
7 ноября. Перед подъемом флага вызвали команду повахтенно во фрунт; офицеры выстроились в коридоре у командирского помещения. Вышел Радлов и поздоровался с командой и нами.
Засвежело. Назначенный на сегодня выход отложен.
8 ноября. В 13 ч 45 мин вызвали всех наверх, снялись с якоря и вышли в море. Впереди шел «Жемчуг», за ним рядом «Сисой» с «Навариным», далее три колонны транспортов с «Алмазом» во главе: «Киев», «Воронеж», «Владимир», «Тамбов», «Китай», «Горчаков», «Ярославль», «Юпитер» и «Меркурий». По бокам транспортов, с обеих сторон находилось по три миноносца, седьмой шел позади. «Светлана» замыкала шествие.
Как только мы вышли на чистое, началась неприятная килевая качка, весьма дурно повлиявшая на настроение офицеров и команды. Я не составил исключения, подвергаясь всем неприятным последствиям морской болезни.
Мне довелось довольно много плавать, и я пришел к заключению, что качка так или иначе действует на всех. Многие моряки считают позорным признаться в причине своего нездоровья. Запираясь по каютам, сваливают все на головную боль, бессонную ночь, или выпитое в излишнем количестве вино. От этой болезни никто не застрахован. Иной раз качка пустяковая, ее и не замечаешь: а старый морской волк, которому шторма нипочем, взял, да и слег. Всяко бывает!
Во время долгого перехода к качке привыкают и настолько отвыкают от нее во время продолжительной стоянки, что уже на небольшой волне вам не по себе. На «Жемчуге» и «Алмазе» качка особенно чувствительна; это зависит не только от размера, но также и от качества судна.
Транспорту «Горчаков», тормозящему эскадренный ход, приказано отделиться и идти самостоятельно в Порт-Саид.
9 ноября. Корабли занимались определением девиации и практиковались в стрельбе. К вечеру стихло. Небольшая зыбь. «Горчаков», воспользовавшийся эволюциями, едва виднеется на горизонте.
Испортилась рулевая машинка. «Алмаз» вышел из строя и перешел на ручной штурвал. Через несколько часов удалось исправить повреждение и вступить на свое место. [19]
10 ноября. Пошел дождь, но вскоре перестал. Тучи рассеялись, выглянуло солнце, отражаемое голубою гладью Средиземного моря. Почти весь день миноносцы шли на буксирах у транспортов. После 21 ч на горизонте, прямо по носу, показались огни. Вскоре стали видны отличительные, сначала красные, затем зеленые. С флагманского корабля сигнал: «Будьте внимательны». В 22 ч разошлись с тремя судами, поднявшими два белых гафельных огня. Мы также открыли огни встречным греческим кораблям.
В 22 ч 30 мин показался маяк Дамиетта, и вскоре после этого «Сисой» передал: «Адмирал намерен стать на якорь у входа в Порт-Саид в 4 часа утра».
11 ноября. В 4 ч 15 мин отдали якорь в виду Порт-Саида; через час «Светлана» пошла к порту, а в седьмом часу, приняв лоцмана, двинулись и мы.
Ясное, холодное утро. У входа в гавань, слева, красуется на пьедестале крупная фигура Лессепса{17}, расположенная на моле.
Порт-Саид весь раскинулся с правой стороны, на низком песчаном берегу.
Перед завтраком принесли почту еще более бедную, нежели на Крите; со всех сторон слышится ропот и порицание Главному морскому штабу за его небрежное отношение. Собрался на берег; однако вышло затруднение: ревизор, которому предстояла вахта, освободился от нее, отговариваясь делами. Вместо него поставили меня и П<оггенполя> пополам. Стали искать подсмены. Лейтенант М<очалин>, которому вечер на берегу представлялся более соблазнительным, нежели время с 12 до 16 ч, согласился нас заменить с тем, чтобы его вахту с 20 до 24 ч стояли мы.
Наскоро одев сшитое в Суде штатское платье, поехал я в обществе трех офицеров на берег. У русских есть привычка останавливаться и рассуждать на улице, а в тех городах, где, по их мнению, русского языка не понимают, — совершенно не стесняться в замечаниях и выражениях.
Отделившись с П<оггенполем> от остальных, так как прогулка гурьбой нас мало привлекала, пошли мы на почту и затем на телеграф.
Порт-Саид поразил меня сравнительной чистотой, редкой в портовых городах. По прямым опрятным улицам снует пестрая толпа всевозможных народностей. По городу ездят в европейских экипажах. Попадаются также мулы и ослы. <Порт->Саид славится пробковыми шлемами, белыми парусиновыми туфлями и кителями, сшитыми почти по образцу наших флотских. Словом, всей необходимой в тропиках одеждой. Главные магазины сосредоточены в центре города, кругом них толпа народу. Слышится, преимущественно, русская речь. Сюда направились и мы. Навстречу нам торжественно шествовала фигура, одетая в короткий пиджак и короткие панталоны, из-под которых торчали рыжие голенища сапог. Белый шлем красовался на гриве растрепанных волос. Эта забавная личность привлекала общее внимание и возбуждала веселые улыбки всех встречных моряков.
«Ай да батя! — слышалось вдогонку. — Принарядился»... [20]
Закупив все нужное, зашли мы в кафе. Кстати сказать, их тут много, равно как и игорных домов, куда по вечерам заманивают неопытных иностранцев.
Не могу не упомянуть с особенным удовольствием о виденном мною в одном из гастрономических магазинов ящике с надписью «Царицын» — в нем оказалась наша русская вобла. Искали каких-нибудь местных фруктов, но не нашли. Финики и те были не лучше наших вербных. Среди высоких красных фесок с жирными кистями, белых шлемов, чалм, соломенных шляп и котелков выделялся женский головной убор. Туземки носят покрывала, окутывающие почти всю голову. Видны только глаза да часть щек; нос замаскирован не то медным, не то бронзовым желобком. Мне так и осталась неизвестной цель этого оригинального украшения.
К обеду вернулись на крейсер. Узнали о приобретении кают-компанией плетеных кресел (chaises-longues), удобных для желающих спать на воздухе.
В 20 ч П<оггенполь> встал на вахту; в 22 ч я его сменил.
Кругом наших кораблей ходят сторожевые шлюпки с солдатами, приставленные нас охранять.
Близ крейсера нет, нет да и бултыхнет какая-то крупная рыба — вероятно, дельфин, вряд ли акула: акулы, которыми изобилует Красное море, неохотно заходят в канал, к тому же хищная рыба крадется — редко плеснет. Издали донесся до слуха моего знакомый крик цапли.
Чувствуя усталость после дневной прогулки, с нетерпением ждал я полуночи, когда лейтенант К<ехли> должен был меня сменить. Увы!.. Пробило двенадцать, а К<ехли> не возвращался с берега. В конце первого часа он появился в обществе Г. и С<аблина>, но в каком виде! [21]
О вахте не могло быть и речи. К<ехли> ушел к себе в каюту, а я продолжал стоять. С<аблин>, глядя на чудную ночь, воспользовался шестеркой, отправляемой на берег, и уехал обратно. Отпуская его, я умолял вернуться вовремя, так как выстоять трех вахт подряд я не был в силах. В 4 ч вернулся к себе и заснул как убитый.
12 ноября. Проснулся поздно. Мы уже шли каналом.
Суэцкий канал длиной 91 миля. Низкие, песчаные берега убоги растительностью. Кое-где на желтом песке торчат жалкие пучки зелени, да вдоль воды тянется каемочка камыша. Канал настолько узок местами, что два таких корабля, как наш «Алмаз», не поместятся рядом. Нас охраняют солдаты, едущие вдоль берега верхом на верблюдах. Крейсер идет тихо (5 уз) и стража, пуская рысью своих двугорбых коней, не только поспевает за нами, но и обгоняет.
По временам унылая местность оживляется сторожевым домиком с двумя-тремя пальмами.
Мы идем под проводкой лоцмана, то увеличивая, то уменьшая ход. Наконец вошли в так называемое Большое соленое озеро. Вдали от берега, на самой середине его отдали якорь и расположились ночевать.
Медленно, один за другим выползают из канала остальные корабли, вышедшие после нас из Порт-Саида.
Большую часть времени проводим на юте, где разрешено курить. Русский табак остался у немногих. Папиросами угощают неохотно. Собираясь бросить курение, я взял с собой незначительный запас, который иссяк до Порт-Саида. Бросить курение не хватило, однако, характера, и я потягивал трубочку, купленную вместе с табаком накануне.
13 ноября. С утра продолжали путь сначала озером, затем опять каналом. В 11 ч прошли лишь мимо Суэца, расположенного в некотором отдалении от залива. Милях в трех от берега стали на якорь.
Вскоре после отдыха к нам подошел «Китай». Перед началом погрузки прочитали приказ о денежной премии, выпавшей на долю «Алмаза» за погрузку в Суде. Отпущено 398 франков 25 сантимов и распределено следующим образом: грузившие нижние чины получили по I франку 50 сантимов, унтер-офицеры по 3 франка. Не грузившие же (те, которые почему-либо не могли принять участия в погрузке, как то: вахтенное отделение, сигнальщики, караульные) по 75 сантимов и унтер-офицеры — 1 франк 50 сантимов. С жаром принялись за работу, и к 19 ч все было кончено.
По приказанию адмирала послан паровой катер нести сторожевую службу. Его обязанности ходить между нами и «Жемчугом» и предупреждать при помощи зажженного фальшфейера о всех приближающихся к эскадре судах. Обязанность идти на нем выпала нам с П<оггенполем>. Взошла луна. Стало светло; в катере не оказалось надобности, и его вернули. [22]