А все-таки мы счастливые!
Каждому, наверное, знакомо ощущение, когда ждешь большого, радостного события и оно наконец приходит. Но и здесь, оказывается, неумолимо действуют законы бытия: вслед за счастьем приходят боль в печаль.
Кончилась война. Наш полк был расформирован в ноябре 1945 года.
Расставаясь в польском городе Швейднице, мы все обнимали друг друга и плакали, не стыдясь слез. Ведь распадалась [219] даже большее чем семья — распадалось святое для каждой фронтовое братство.
Мои подруги стали больше времени уделять личной жизни: выходили замуж, возвращались к прерванным занятиям, шли на фабрики и заводы, уезжали на стройки.
У меня была мечта летать в мирном небе, вернуться к спортивной работе.
В то время ко мне пришла большая любовь. В ноябре я вышла замуж за Константина Давыдова — командира эскадрильи штурмовиков, Героя Советского Союза.
Вместе со своим полком он прошел трудный боевой путь. Защищал Ленинград и Сталинград. Штурмовик Давыдова появлялся над руинами многострадального Смоленска, над городами Кавказа, Белоруссии, Польши и Германии. В День Победы в летной книжке Кости Давыдова числилось 170 штурмовых боевых вылетов.
Я рассказывала, что первая наша встреча с Костей произошла в августе 1942 года. Потом мы виделись еще раз на фронтовом аэродроме, в 1944 году. Позднее, когда наш полк перевели на короткий отдых в Альт-Резе, полк Давыдова базировался всего в 50 километрах. Костя с товарищами часто приезжал к нам, и мы крепко подружились. Потом мы с девушками улетели в Москву для участия в первом послевоенном параде. За два месяца пребывания в Москве я получила от капитана Константина Давыдова шестьдесят писем. Тут, как говорится, было над чем задуматься.
Из Москвы мы возвращались на транспортных самолетах и произвели посадку в польском городе Лигниц, где как раз базировался полк, в котором служил Костя.
Вскоре меня вызвали к командиру нашего полка и здесь, у Бершанской, я увидела своего друга. Костя попросил у Евдокии Давыдовны согласия на наш брак...
В конце ноября мы сыграли свадьбу. Я осталась служить в штурмовом полку в Северной группе войск, в Польше. Костя продолжал командовать эскадрильей, а я выполняла различные полеты по заданию командования.
Не представляла я жизни вне авиации даже тогда, когда готовилась стать матерью. В августе 1946 года родилась на свет наша дочка. А уже через четыре месяца я снова вернулась к летной работе.
После войны мне три года довелось летать в мирном польском небе. В 1948 году мы с Костей вернулись на Родину [220] и получили назначение на работу в ДОСААФ. Мы мечтали продолжать летную службу всегда рядом, вместе.
Надолго запомнился день, когда приехали в Тушино. Нас обоих принимал один из первых Героев Советского Союза генерал-лейтенант Николай Петрович Каманин. Мы и раньше слышали об этом чудесном человеке, много читали о нем, но лично видеть его не приходилось.
Разговор с Н. П. Каманиным решил нашу дальнейшую судьбу: он предложил нам работу в Центральном аэроклубе имени В. П. Чкалова. Неизгладимое впечатление произвела на нас с мужем эта встреча. Мне и потом посчастливилось много общаться с Николаем Петровичем, который был и остался для меня человеком из легенды.
Чудесной была юность Николая Каманина. Будучи комсомольцем, он уже участвовал в качестве командира авиазвена в спасении экспедиции О. Ю. Шмидта. Давая в те дни интервью журналистам, молодой летчик смущенно пожимал плечами: «У меня еще нет биографии. Моя биография только начинается...» И оказался пророком. Ныне известно, какой значительный вклад внес генерал Каманин в нашу победу в годы войны, сколько воспитал он замечательных летчиков в мирные дни, каким высоким примером служения Родине является он и сегодня — наставник и воспитатель «первых граждан Вселенной».
Не удивительно, что Николая Петровича любят все, кому хоть однажды посчастливилось с ним соприкасаться...
И вот я снова в Центральном аэроклубе, из стен которого уходила на фронт. Много воды утекло с тех пор. Большинство моих старших товарищей, с кем здесь работала и дружила, унесла навсегда война.
В один из июльских дней сорок восьмого года, когда мы с Константином знакомились с клубным аэродромом, здесь шла тренировка к воздушному параду. На аэродроме с утра до ночи шлифовали свое мастерство летчики, планеристы, парашютисты. В небо как раз поднялась пятерка спортивных самолетов, управляемых летчицами. Исключительно четко и красиво выполняли они фигуры высшего пилотажа. Мне предстояло снова учиться, учиться у тех, кто освоил новые самолеты и групповой пилотаж. И я с радостью готова была сделать это, лишь бы продолжать летать. [221]
Девушки произвели посадку и зарулили на стоянку. Я не могла удержаться, подошла к ним, высказала свое восхищение. Это оказались Анна Бодрягина, Зоя Постникова, Мария Дриго, Анна Шмелькова, Вера Дубровина. Все пятеро в годы войны были летчиками-инструкторами в военно-морской школе летчиков. Все тепло отнеслись ко мне.
— Ну что ж, — сказала Аня Бодрягина, — нашего полку прибыло. Будем летать вместе.
В аэроклубе я встретила замечательных мастеров летного дела Якова Форостенко, Николая Голованова, Петра Захудалина и многих других. Их внимание, поддержка, советы помогли мне твердо поверить в себя. Я занималась, не жалея сил, и дело пошло: через год мне поручили возглавить женскую пилотажную группу на воздушном параде в Тушино.
Радостно начался для нас с Костей 1949 год. Оба занимались любимым делом, жили душа в душу, наша маленькая Валечка росла здоровым, хорошим ребенком. Казалось, ничто не предвещало беды. А она уже подкрадывалась к моей семье.
Воздушный парад 1949 года прошел отлично. Он показал, что возобновившие свою деятельность аэроклубы снова становятся, как в довоенное время, очагами массового авиационного спорта. Возможно, что не последнюю роль здесь сыграло то, что подготовкой авиационных спортсменов занимались теперь люди, за плечами которых был опыт Великой Отечественной войны...
Вскоре мы приступили к пилотажу в составе пары, отрабатывая будущий номер для программы празднования Дня Воздушного Флота. Константин Давыдов в тот период был назначен заместителем командира пилотажной группы из 25 самолетов Як-18. Этот номер получал всегда самую высокую оценку специалистов и с восторгом воспринимался зрителями. 25 самолетов разбивали на три группы, по восемь машин в каждой. Один Як-18 оставляли в резерве. С аэродрома взлетали восьмерками, группа за группой. В воздухе группы перестраивались в колонну.
Шли они на высоте 1100–1200 метров точно в хвост друг другу с превышением одной машины над другой в один-полтора метра. Этим строем в 24 самолета и выполнялся пилотаж: три косые петли (петли Шовиара), переворот [222] через крыло, вираж и спираль до 50 метров. Выполнив задание, самолеты уходили на бреющем полете. В процессе пилотажа требовалось точно выдерживать строй. Мы много тренировались и даже выехали в лагеря на один из подмосковных аэродромов. Здесь, в начальный период формирования группы, Костя очень много летал, шлифуя технику пилотирования каждого летчика. Костя был очень вынослив. Выполнив 12–15 заходов на пилотаж, он никогда не жаловался на усталость.
Много поработал Константин Давыдов над шлифовкой группового пилотажа группы из 24 самолетов. Командиром этой группы был прославленный летчик-спортсмен Яков Данилович Форостенко. Костя близко дружил с ним, упорно учился у Форостенко мастерству пилотажа. В день парада этот номер получил самую высокую оценку.
Так работал Костя. Я пыталась не отставать от него. Каждый полет словно придавал мне сил.
Спорт перестает быть спортом, если не стремишься к новым достижениям. Вскоре после парада Яков Данилович Форостенко стал готовить меня и Анну Бодрягину к установлению рекордов на самолетах Як-18.
6 сентября 1949 года подготовка к полету была наконец закончена. Первым решил лететь на установление рекорда сам Форостенко. Пройдя 1000 километров по замкнутому кругу (Москва — Смоленск — Орел — Москва), Яков Данилович побил не только всесоюзный, но и мировой рекорд. Средняя скорость его Як-18 превысила 223 километра в час.
Мне предстояло установить рекорд скорости на замкнутом 500-километровом треугольнике: Москва — Вязьма — Серпухов — Москва.
Полет прошел спокойно, без происшествий. Среди тех, кто встречал меня на московском аэродроме, прежде всего я увидела Костю, Аню Бодрягину и моего чудесного тренера Якова Форостенко. Муж и подруга приветливо улыбались мне. По лицу тренера я поняла, что все прошло хорошо, и уже со спокойной душой стала подробно докладывать о полете.
Через несколько дней спортивная комиссия, обработав данные барографов, подсчитала, что средняя скорость моего полета была равна 244 километрам в час. В таблице рекордов впервые появился рекорд по новому типу спортивных [223] самолетов. Это была наша общая победа, победа нашего Центрального аэроклуба имени В. П. Чкалова.
После рекордного полета мы окончательно удостоверились, что Як-18 конструкции А. С. Яковлева — замечательная машина, вполне доступная для спортивно-рекордной работы. Мы были уверены, что на этом самолете авиационные спортсмены порадуют Родину новыми достижениями...
Сейчас, когда пишу эти строки, мне хорошо известны достижения наших спортсменов по всем видам авиационного спорта за 1969 год. Их, конечно, трудно сопоставлять с теми результатами, которых мы добивались двадцать пять лет назад. И все же некоторые наши тогдашние достижения, являвшиеся первыми послевоенными рекордами, и сейчас еще значатся в таблице рекордов...
Через несколько дней после моего полета мы провожали на установление рекорда Анну Бодрягину. На легком спортивном самолете Як-18 ей удалось развить скорость 264 километра в час, что явилось новым достижением для данного класса спортивных самолетов.
Вскоре после установления этих рекордов сотрудники и спортсмены нашего аэроклуба встретились с прославленным конструктором Александром Сергеевичем Яковлевым. По его просьбе мы высказали свои соображения по дальнейшему усовершенствованию конструкции самолетов Як-18 и Як-11. Александр Сергеевич учел наши пожелания. Несколько позднее на его машинах были установлены новые рекорды, связанные с именами летчиков Николая Голованова, Марии Дриго, Петра Захудалина, Владимира Маркова. Несколько мировых рекордов установил и сам Яков Форостенко.
По настоянию тренера я стала готовиться к установлению рекорда высоты полета на спортивном самолете Як-11.
Советские летчики имели богатый опыт высотных полетов. Они первыми в мире начали штурм заоблачных высот, как только партия и правительство поставили задачу летать дальше, быстрее и выше всех. Первое слово принадлежит здесь советскому летчику В. Коккинаки, который еще в ноябре 1935 года достиг невиданной по тому времени высоты — 14 575 метров.
Через некоторое время он же поднял на высоту 12 816 метров самолет с коммерческим грузом в 500 килограммов. Выдающиеся высотные полеты с большим грузом [224] совершили в тот же период наши известные летчики М. Алексеев, А. Юмашев, М. Нюхтиков, М. Липкин. До сих пор не превзойден мировой рекорд высоты полета на гидросамолете — 8864 метра, установленный в 1937 году Героем Советского Союза Полиной Осипенко.
Немалый интерес представляли высотные полеты и на спортивных самолетах. Благодаря Я. Д. Форостенко мне удалось после тщательной подготовки успешно выполнить высотный полет на Як-11 и превысить на 1000 метров рекорд, установленный в 1937 году для данного класса спортивных самолетов.
...Костя, я и Аня Бодрягина были неразлучны. Мы вместе летали в командировки, постоянно делились опытом, строили планы на будущее. И я и Костя горячо привязались к этой обаятельной скромной девушке. Аня часто бывала у нас дома, играла с нашей маленькой дочкой, вместе с нами ходила в театр, кино, на выставки, в музеи.
Анна Бодрягина раньше работала на строительстве Московского метрополитена и одновременно училась в метростроевском аэроклубе. В 1938 году, после отличного окончания аэроклуба, ее оставили там работать в качестве летчика-инструктора. В годы войны Ане удалось подготовить свыше 70 летчиков для фронта. Демобилизовавшись, она пришла в Центральный аэроклуб и занялась подготовкой летчиков-спортсменов.
Уже в сентябре 1949 года на первых Всесоюзных соревнованиях летчиков ДОСААФ Анна Бодрягина показала лучшие результаты по всем упражнениям и заняла первое место. Ей было присвоено звание чемпиона по технике пилотирования на спортивных самолетах. На вторых Всесоюзных соревнованиях летчиков ДОСААФ она снова опередила всех участников мужчин и стала абсолютным чемпионом страны по самолетному спорту за 1950 год.
В 1949 году мы с Бодрягиной в совершенстве освоили Як-11 и высший пилотаж на этой машине. А вскоре вместе поехали в летный центр ДОСААФ под Киев, чтобы научиться управлять другими типами самолетов-истребителей. За короткий срок нам удалось полностью пройти программу на истребителях Як-3 и Як-9 и освоить высший пилотаж на них. Счастливые и радостные вернулись мы с подругой в Москву. Нас ждали новые рекорды и интересная летная работа. [225]
В октябре 1949 года несколько летчиков аэроклуба поехали в Ленинград, чтобы перегнать оттуда большую группу самолетов. Среди летчиков были и мы трое: Костя, Аня и я. В городе на Неве мы провели несколько дней. Вылет в Москву был запланирован 28 октября, хотя стояла прескверная погода. Бодрягина, я и еще трое летчиков перегоняли Як-11, а Костя был назначен заместителем командира по перегонке другой группы спортивных самолетов. С определенными интервалами группы брали курс на Калинин, где должны были произвести посадку и дозаправить машины горючим.
Вначале все шло нормально. Наши Як-11 имели большую скорость, чем спортивные машины, и первыми произвели посадку на аэродроме в Калинине.
Через некоторое время должны были появиться и другие самолеты. В группе Я. Д. Форостенко, в которой летел Константин, вначале все тоже было благополучно. Однако в районе станции Малая Вишера Костя, находясь на высоте 400–500 метров, подал сигнал о выходе из строя на вынужденную посадку и, развернувшись, взял обратный курс. Мотор давал перебои, машина стала резко терять скорость. Костя решил произвести вынужденную посадку возле железнодорожной станции Мстинский Мост. Рядом было поле, на котором он мог приземлиться, но там пасли скот. Давыдов сделал два круга, показывая пастуху, чтобы убрал животных. Он мог воспользоваться парашютом, но не сделал этого: хотел спасти самолет. На третьем круге мотор полностью отказал. Машина, не дотянув до площадки, врезалась в железнодорожную насыпь.
Костя был еще жив, когда люди остановили поезд Ленинград — Москва, чтобы доставить летчика в маловишерскую больницу. Через тридцать минут его не стало.
...Я ничего не знала. Два дня от меня скрывали происшедшее. Потом сообщили, что майор Давыдов, раненный, доставлен в Москву. Мы сели в поезд. Самолеты было приказано оставить в Калинине до особого распоряжения. Лишь перед самой Москвой мне сказали, что Костя погиб.
Аня и товарищи привезли меня домой. Что было потом, я не помню...
2 ноября гроб с телом мужа был установлен в зале Центрального аэроклуба. Мы похоронили Костю на Новодевичьем кладбище. Рядом со мной в те страшные дни был его верный и преданный друг Герой Советского Союза [226] полковник Петр Колесников. Он приехал из Белоруссии, чтобы отдать последний долг моему мужу.
Личное мое счастье было коротким. Я осталась вдовой в 26 лет. Осталась одна с трехлетней Валечкой. Три месяца Аня Бодрягина ни на день не расставалась со мной. Ее участие и любовь помогли мне пережить ужасную потерю.
И сейчас, несмотря ни на что, я хотела бы снова обрести счастье. Оно представляется мне как верность себе самой, а значит, и тебе. Я призываю чудо: однажды проснуться счастливой, без ощущения тяжести на душе. Я знаю, земля содрогнулась, на ее теле образовалась рана, она нанесена на карту моей новой географии, я смирилась с ней, но я хочу, чтобы она перестала кровоточить...
Эти строки я прочитала совсем недавно у Ани Филип, в книжке, которую она написала после смерти любимого мужа и друга Жерара Филипа.
Чувство кровоточащей, незаживающей раны было мучительно знакомо мне в то время. Просто не знаю, как бы удалось выжить, если бы не товарищи и любимая работа. Люди, с которыми я общалась, не оставили меня один на один с моей бедой. На письменном столе у меня появились неоконченные статьи для авиационного журнала, мне без конца звонили из аэроклуба и школ. Нужно было побороть внутреннюю опустошенность, вызванную обрушившимся на меня горем.
Мне было очень трудно. Даже небо казалось враждебным. Краски окружавшего меня мира поблеяли. Безысходная тоска давила душу. Я никак не хотела смириться с мыслью, что Кости уже нет, что никогда не услышу его голоса, не увижу его лица...
Даже сейчас трудно вспоминать о том, каких нечеловеческих усилий стоило мне взять себя в руки. Нужно было жить, работать, учиться, растить дочку. Ведь я отвечала за ее судьбу и перед Костей...
Сейчас Валя закончила институт и преподает в том же вузе, где училась. Двадцать пять лет прошло со дня гибели Кости, но память о нем живет в нашей семье, в наших сердцах.
Не забыт он и земляками-сормовичами. На заводе, где работал Константин, установлена мемориальная доска о [227] надписью: «В этом цехе работал до 1938 года токарем замечательный летчик нашего.времени Герой Советского Союза гвардии майор Константин Иванович Давыдов».
Время от времени я подучаю письма из Горького — то от вожака сормовских комсомольцев Володи Кашичкина, то от учащихся ГПТУ № 26{12} (так теперь называется ФЗУ, которое перед войной окончил Костя).
...Вначале мы думали организовать в одном из классов музей памяти К. И. Давыдова, но собрали столько материалов, что решили весь третий этаж посвятить Константину Ивановичу, — сообщили мне ребята.Наши авиамоделисты сейчас делают модели самолетов Р-5 и Ил, на которых он летал.
Педагогический совет принял решение о зачислении К. И. Давыдова навечно в списки учащихся группы №1. Этот номер будет присваиваться учебной группе, которая по результатам за первый год обучения добьется лучших показателей. Первым в этой группе будет значиться К. И. Давыдов.
Физкультурники училища приняли решение 5 и 6 ноября ежегодно (в день рождения Константина Ивановича) проводить блицтурнир по баскетболу на приз Героя Советского Союза К. И. Давыдова...
В День Победы мы ежегодно будем направлять группу лучших учащихся для возложения венков на Новодевичьем кладбище на могиле майора К. И. Давыдова...
На стене моей комнаты висит портрет Кости. Мы с Валей любим вдвоем сидеть здесь. Посадим, помолчим — и вроде бы поговорили с дорогим человеком.
Нелегкий, в общем-то, путь выпал на мою долю. Но все же, должна признать, что в жизни мае повезло.
Повезло на верных друзей и высокое солдатское братство. Повезло в том, что встречалась и работала рядом с людьми удивительного мужества, таланта, высокой внутренней чистоты.
Сложно рассказывать о тех, кто был для тебя одновременно другом, легендой, неподдельной живой любовью в [228] чей образ воплотился на твоих глазах в бронзу бесчисленных памятников.
Я поймала как-то себя на том, что мы не всегда до конца понимаем все величие и значимость такого емкого слова, как слово «история». Совсем недавно, кажется, я разговаривала с Юрием Гагариным, мы смеялись, и в ту минуту я меньше всего думала о том, что мой обаятельный собеседник уже при жизни являлся частицей истории. И не только России, но и всего человечества. А вот не стало его — и сразу иной меркой я мерю и тот разговор, и другие встречи с ним, и все, что совершил этот отважный сын Земли.
Так всегда бывает с настоящими людьми. В жизни они меньше всего думают о рубежах, которые пройдены. Мысль их занята будущим и сегодняшними делами, а мы знаем, сколько наплывает их ежечасно, ежедневно. Человек вроде бы растворяется в них.
Я сказала «вроде бы» потому, что настоящая, большая личность остается сама собою и в большом и в малом. Истинная натура не делится, не дробится на взаимоисключающие друг друга состояния, и потому бронзовая Марина Раскова никогда не вытеснит из моего сердца и памяти живую, смеющуюся, строгую, спокойную и милую женщину, которую я знала.
Когда мы говорим «история», наши представления ассоциируются с чем-то подернутым дымкой времени, отошедшим в годы.
А мы шли рядом с этой историей, соприкасались с ней ежеминутно, даже не предполагая, что потом будем мучительно восстанавливать в памяти каждый прожитый с такими людьми день. Потому что такой день тоже был подвигом, непрекращающимся во времени, а значит, еще более значимым, весомым...
Во время войны до нас дошла весть о подвиге Алексея Маресьева, который был сбит в одном из трудных боев и получил тяжелое ранение в ноги. Мы знали, что он приземлился на вражеской территории и около одиннадцати суток полз к своим. Замерзшего летчика нашли в лесу и спасли от смерти крестьянские ребятишки Сережа Малин и Саша Вихров.
Потом, еще будучи на фронте, мы узнали о несгибаемой воле Алексея Маресьева. Лишившись ступней ног, летчик добился возвращения в боевой строй и вместе о [229] товарищами по оружию продолжал громить гитлеровцев на своем самолете-истребителе.
После войны я несколько раз прочла замечательную книгу Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке». А потом и сама познакомилась с Алексеем Петровичем. Случилось это в 1948 году, в военном санатории Марфино, под Москвой. Мы с Костей набрались смелости и первыми подошли к Маресьеву.
Алексей Петрович, видимо, понял наше состояние. Не говоря ни слова, он улыбнулся и крепко пожал нам руки. Его поведение было столь естественным и дружелюбным, что мы с Костей сразу воспрянули духом. Завязался непринужденный разговор. Потом выяснилось, что наши комнаты в санатории находятся совсем рядом. Мы стали часто встречаться...
В 1956 году, когда в нашей стране был создан Советский комитет ветеранов войны, его ответственным секретарем единодушно был избран А. П. Маресьев. С этого времени я, как член комитета и член президиума, часто встречаюсь с этим редкостным человеком. И чем ближе узнаю его, тем безграничней чувство огромного человеческого уважения и искренней дружбы, которое я к нему питаю.
Все послевоенные годы А. П. Маресьев посвятил неутомимой борьбе за мир. Он — член Всемирного Совета Мира, член президиума Союза советских обществ культурных связей с зарубежными странами. Голос Маресьева, обличающий поджигателей новой войны, звучал с трибун многих международных конгрессов. И люди всего мира внимательно прислушивались к нему.
Алексей Петрович и сейчас все так же прост в обращении с окружающими. Нельзя не восхищаться его спокойствием, скромностью, внимательностью к людям. И я счастлива, что работаю под его руководством, что являюсь его современницей...
Думая о своих сверстниках, я невольно провожу параллель между ними и молодыми людьми, с которыми встречаюсь сегодня. И хорошо вижу, как много у них общего. Вспоминаю нашего любимца Юрия Гагарина. Он был первым, и на него обрушилась вся земная слава. Он выдержал. Он до конца дней оставался самим собой: скромным, умным, обаятельным человеком. И в то же время в чем-то он не был и не мог быть прежним. Когда [230] Гагарин совершал свой легендарный полет вокруг планеты, он не являлся космическим специалистом в буквальном смысле этого слова. Он стал им. И пожалуй, мало кому из выпускников Академии имени Жуковского приходилось учиться в столь нелегких условиях, как ему. Беспредельно добрый к людям, Гагарин не терпел снисхождения к себе самому. Все, чего достиг, он добился собственным трудом и энергией.
Так передается эстафета поколений.
Когда, оправившись после гибели Кости, я вернулась в спортивную авиацию, она целиком захватила и увлекла меня. Как в былую пору юности, мне подчас не хватало времени на сон и отдых. Но что-то неладное стало твориться со здоровьем. С каждым разом меня все дольше задерживали на врачебно-летной комиссии. А потом, в конце 1956 года, вынесли приговор — запретили продолжать летную службу.
Авиации было отдано восемнадцать лучших лет жизни, летать хотелось вечно, но это оказалось невозможным...
Теперь у меня стало больше времени, чтобы осмыслить пережитое и рассказать о нем людям. И раньше, будучи очень загруженной, я ухитрялась всегда находить время, чтобы встречаться с молодежью. В последние же годы такие встречи стали для меня внутренней потребностью. Ведь каждая из них дарит не только радость общения с теми, кто идет нам на смену. Каждая из них является словно бы волнующей встречей с моей фронтовой юностью...
Не однажды и с большим удовольствием выступала я в университете на Ленинских горах. И каждый раз, попадая туда, с трепетом рассматривала в вестибюле стенд с фотографиями бывших студентов — героев войны. Среди них и она, милая, родная наша Женя Руднева. Все до мельчайших черточек знакомо мне в ее незабываемом лице. С ней, с ее юностью много связано у каждой из нас.
Я всегда вспоминаю Женю в дни, когда наша страна одерживает победы в космосе. Как мечтала она о запуске искусственных спутников Земли, о старте космических кораблей, направляющихся на другие планеты. Как верила, что все это будет. [231]
Так я и начала выступление, рассказывая о Жене, о ее короткой и беспримерной жизни...
Много лет я собираю материалы и документы о ней, встречаюсь с людьми, которые знали ее в различные годы жизни.
Родители Жени жили до самой смерти в городе Бабушкине, под Москвой. Мы с однополчанами часто бывали у них. Все в их квартире напоминало о нашей подруге.
В последний раз мы навестили Анну Михайловну и Максима Евдокимовича Рудневых втроем — Ира Ракобольская, Катя Рябова и я. Тогда, листая дневник Жени, я опять перечитала запись, которую она сделала, познакомившись с романом «Как закалялась сталь». Из записи ясно, что Женя ставила превыше всего тех людей, для которых личное — ничто по сравнению с общественным.
Приятно сознавать, что именно такими людьми идут по жизни и в мирные дни мои боевые подруги. Как сложились их судьбы после войны? Где они? Что с ними? Все мы по-прежнему верны фронтовой дружбе и встречаемся вот уже много лет подряд. Встречаемся дважды в год — 2 мая и 8 ноября в Москве. Московская весна переменчива, как и осень. Иногда в мае выпадают теплые дни. Тогда по скверу возле Большого театра гуляет легкий ветерок, на глазах распускаются маленькие, липкие листочки, набухают почки на кустах сирени. А иногда 2 мая похоже на 8 ноября. В сквере — пронизывающий ветер, небо покрыто тучами, сыплет холодный дождь. Но погода не смущает нас. Те, кто не может в эти дни приехать или прийти на встречу, непременно шлют весточку и поздравления подругам. И хотя адрес корреспонденции несколько необычен: «Москва, сквер Большого театра, бывшим однополчанам 46-го гвардейского Таманского орденов Красного Знамени и Суворова III степени авиаполка ночных бомбардировщиков», телеграммы доходят до адресата. Наши традиционные встречи всегда волнуют, приносят много радости. Каждый раз мы узнаем что-нибудь новое друг о друге и так же, как в прежние годы, волнуемся и переживаем за своих товарищей. Узы дружбы, связавшие нас в суровую пору войны, становятся еще крепче.
Первое мое слово, естественно, о нашем дорогом командире полка. Гвардии подполковник Евдокия Давыдовна [232] Бершанская-Бочарова ведет большую работу в Комитете советских женщин. Она — член Советского комитета ветеранов войны и неутомимый пропагандист патриотических традиций. Я часто вижу Евдокию Давыдовну. Годы не состарили ее. Тот же неукротимый огонь в глазах, та же бьющая через край энергия, та же удивительная человечность. Ей, матери троих детей, радостно сознавать, что и ее собственные дети, и ее однополчане заняты любимой работой на благо Родины.
Несколько лет назад по состоянию здоровья уволилась в запас и гвардии подполковник Евдокия Яковлевна Рачкевич. Мы по-прежнему называли ее «наша мамочка». А она иногда шутила: «Я самая многодетная мать на земле».
Но не зря, видимо, говорят, что в каждой шутке есть доля правды. Для нас Евдокия Яковлевна была не только близким другом и товарищем, но и человеком по-родственному близким, и чувство это с годами не утратило своей первоначальной силы. Да, для каждой из нас — она была мать в самом всеобъемлющем, благородном значении этого слова. Мы гордились ею и любили ее, как любят настоящих матерей.
Жила Евдокия Яковлевна в скромной квартире на Малой Пироговке. Оттуда мы и проводили ее в последний путь в январе 1975 года.
Заместитель командира полка по летной части Серафима Тарасовна Амосова-Тараненко является сейчас редактором устного журнала «Боевая подруга» при Центральном Доме Советской Армии. Много сил отдает она военно-патриотическому воспитанию молодежи. Прекрасная летчица, выполнившая за годы войны 555 боевых вылетов и подготовившая более сорока летчиц и штурманов, она вырастила трех сыновей. Андрей успешно закончил суворовское училище и Балашовскую авиационную школу, Константин — институт, Сергей стал кадровым военным.
Начальник штаба полка Ирина Вячеславовна Ракобольская — доцент кафедры космических лучей физического факультета МГУ, автор многих научных работ, бессменный член парткома университета.
Старший техник эскадрильи Татьяна Алексеева, которая так самоотверженно ухаживала за мной во время тяжелой болезни, уехала в Херсон и работает в аэропорту. [233]
В 1955 году она награждена орденом Трудового Красного Знамени.
Удачно сложилась судьба и Нины Максимовны Распоповой. После победы она вернулась в Мытищи, где прошла ее авиационная юность, где перед войной работала летчиком-инструктором. Нина создала в Мытищах музыкальную школу, где занимается более 500 ребят. Нину Максимовну Распопову знают в городе. Знают, что она храбро воевала в годы войны, что ей присвоено звание Героя Советского Союза.
Сейчас Нина Максимовна — заместитель председателя мытищинского филиала общества «Знание» и член пленума центрального комитета ДОСААФ. У нее два взрослых сына, Володя и Валерий.
Надежда Васильевна Попова после войны вышла замуж за летчика-истребителя Семена Ильича Харламова, с которым познакомилась еще в сорок втором году, когда их самолеты были сбиты фашистами. Интересно, что звание Героя Советского Союза им было присвоено одним и тем же Указом от 23 февраля 1945 года.
Гвардии капитан Попова демобилизовалась в 1948 году, будучи командиром эскадрильи. Однако с авиацией не рассталась. Вместе с мужем она служила в разных гарнизонах и всюду находила работу по сердцу. Генерал-лейтенант авиации С. И. Харламов и по сей день продолжает службу в Вооруженных Силах. А Надежда Васильевна является членом Советского комитета ветеранов войны и заместителем председателя республиканского Комитета ветеранов войны Белоруссии. Как борец за мир, она побывала во многих странах. А недавно посетила Англию. Командование военного авиационного колледжа пригласило ее на праздник, посвященный выпуску молодых офицеров, и попросило вручить им в торжественной обстановке дипломы об окончании колледжа.
Парторг полка Мария Ивановна Рунт живет в Куйбышеве. После войны она закончила Академию общественных наук при ЦК КПСС, получила звание кандидата филологических наук и сейчас преподает в институте. Наш комсомольский вожак Александра Хорошилова-Архангельская живет в Одессе. Ныне она доктор экономических наук, профессор, мать троих детей. На педагогическом поприще трудится Герой Советского Союза Евдокия Борисовна Пасько, ведущая курс высшей математики в [234] Московском высшем техническом училище имени Баумана.
Штурман Катя Доспанова после окончания Высшей партийной школы в Казахстане много лет была первым секретарем ЦК комсомола республики и членом ЦК ВЛКСМ. В связи с 30-летием ВЛКСМ была награждена орденом Трудового Красного Знамени, избиралась депутатом Верховного Совета Казахской ССР, некоторое время являлась секретарем Президиума Верховного Совета Казахской ССР.
Приходят вести и от летчицы Клавдии Серебряковой. Нелегко пришлось ей после аварии самолета. Около двух лет Клава пролежала в гипсе. Из госпиталя вышла на костылях, руки почти не слушались ее, но Клава не пала духом. Она упорно занималась лечебной гимнастикой и вернулась в трудовой строй. В конце 1946 года Катя Рябова получила от Клавы письмо: «Учусь хорошо. Решила стать человеком самостоятельным». Клавдия Федоровна Серебрякова не только получила высшее педагогическое образование, но и защитила диссертацию на звание кандидата педагогических наук. Сейчас она преподает в одной из средних школ прекрасного города Октябрьска. Недавно мы виделись в Москве.
— Удивительная штука жизнь, — сказала как-то Клава. — Чем больше живешь, тем большим кажется путь впереди. Это, наверное, оттого, Марина, что мы многое не успели сделать...
Я невольно улыбнулась. Неутомимый человек наша Клава. Такой была, такой и осталась. И не случайно две ее дочери гордятся своей мамой, хотят быть во всем похожими на нее.
Штурман Антонина Павлова, которая вместе с Клавой Серебряковой была погребена под обломками самолета, также вернулась в трудовой строй. Она — мать троих детей, живет в Тамбове и преподает в одной из средних школ.
После войны чаще всего мне довелось встречаться с Надеждой Тропаревской. Надя, как и я, долгое время работала в ДОСААФ, обучая молодежь искусству прыжков с парашютом. Она не раз занимала призовые места на всесоюзных парашютных соревнованиях, установила несколько мировых рекордов. В течение десяти послевоенных лет Тропаревская была участницей воздушных парадов. [235] С 1949 по 1956 год она — чемпион СССР по прыжкам на точность приземления и по затяжным прыжкам. За спортивные достижения Надежде Евгеньевне Тропаревской-Есионовой в 1952 году было присвоено звание заслуженного мастера спорта СССР. На ее счету 613 парашютных прыжков.
Сейчас Надежда Евгеньевна Тропаревская-Есионова работает старшим инженером-испытателем грузовых парашютных систем. Весь огонь своего сердца она по-прежнему отдает любимому делу и подготовке парашютистов-испытателей.
Муж Надежды Евгеньевны тоже авиатор. Василий Михайлович Есионов долгое время был заместителем начальника одного из московских аэроклубов. Их сыновья, Владимир и Михаил, оба стали авиаторами.
В Одессе обосновалась старший инженер полка Софья Ивановна Озеркова. У нее трое детей и семейных забот, казалось бы, хватает. Но она еще ведет большую общественную и партийную работу. Старший техник эскадрильи Мария Щелканова живет в Ангарске и работает инженером.
Мой первый техник Катя Титова находится в Харькове. Недавно мы встретились с ней впервые после войны.
Ну а что поделывают мои штурманы? Кроме Клюевой, остальные три живут и трудятся в Москве.
Жизнь Екатерины Рябовой, как она и мечтала, началась с того, на чем ее прервала война. В 1948 году Катя окончила с отличием механико-математический факультет МГУ, а в 1951 году успешно защитила диссертацию и получила звание кандидата физико-математических наук.
После войны Катя Рябова и Григорий Сивков сыграли свадьбу. Оба самозабвенно, упорно учились. Их призванием стала наука. Воспитанник Пермского аэроклуба дважды Герой Советского Союза Григорий Флегонтович Сивков 243 раза водил в атаки на фашистов самолеты Ил-2. После войны он также получил высшее образование и защитил диссертацию. Сейчас Григорий Флегонтович — генерал-майор-инженер, кандидат технических наук.
В крепкой дружной семье Рябовой-Сивковой выросли две дочери — Наташа и Ирина. Обе девушки получили высшее образование. [236]
В книге уже рассказано, как встретились в годы войны Григорий и Катя. Встретившись, оба поняли, что не расстанутся никогда. «Нет, это далеко все не случайно, — записал тогда после встречи Григорий Сивков. — Всегда мыслить вместе, жить одними интересами, учиться, добиваться, дерзать, и все — вдвоем. Это ли не счастье?»
Так думала и Катя. В годы войны они мечтали о тишине, о разработке интересных научных проблем, говорили о физике, решали задачи по высшей математике. Оба страстно хотели учиться. «Друг, настоящий друг! Как интересно мне с ним, как много я узнаю от него», — писала Рябова в письмах к матери.
Екатерина Васильевна Рябова и Григорий Флегонтович Сивков были по-настоящему счастливы, пока на их семью не обрушилось великое горе: в сентябре 1974 года Катя Рябова скончалась в расцвете творческих сил.
Кандидатом наук стала и Саша Акимова. Она преподает в Московском авиационном институте имени Орджоникидзе. Татьяна Сумарокова избрала профессию журналиста и заведует редакцией в издательстве «Знание». Первый мой штурман Ольга Клюева обосновалась в Саратове. Здесь она получила высшее образование и стала инженером-экономистом.
Бывшие командиры эскадрилий Герои Советского Союза Мария Смирнова и Дина Никулина — на партийной работе. Первая в городе Калинине, вторая — в Ростове-на-Дону.
Герои Советского Союза Руфина Гашева и Наталья Меклин-Кравцова окончили институт иностранных языков и живут в Москве. Первая — редактор одного из издательств, а вторая стала журналистом.
Герой Советского Союза Лариса Розанова-Литвинова, заменившая Женю Рудневу на посту штурмана полка, трудится и живет в Москве. Когда я узнала, что одна из пионерских дружин названа ее именем, мне вспомнилась ночь в багровых вспышках огня, треск раздираемых осколками перкалевых плоскостей и спокойный голос Ларисы:
— Маринка, идем правильно. Держи курс!
Пионеры, назвавшие дружину ее именем, не ошиблись. По таким людям, как Лариса Николаевна Литвинова, можно сверять свой курс. Он выведет к цели. [237]
И поныне служит в Советской Армии Екатерина Тимченко-Оксентюк. Она подполковник-инженер, кандидат технических наук, преподаватель военной академии. Герой Советского Союза Евгения Жигуленко много лет являлась начальником управления культуры города Сочи, а не так давно переехала в Москву. Герой Советского Союза Антонина Худякова живет и работает в городе Александрии, Кировоградской области. Герой Советского Союза Зоя Парфенова находится в Рязани. Подполковники-инженеры Надежда Стрелкова и Клавдия Илюшина трудятся в Москве. Мой первый инструктор Михаил Павлович Дужнов обосновался в Борисоглебске, и мы иногда видимся с ним, вспоминаем наш родной аэроклуб, товарищей.
Много теплых слов хотелось бы мне адресовать всем однополчанам. О некоторых я уже рассказала в вышедших книгах, о других надеюсь поведать в будущем. В этой книге я попыталась описать лишь то, что видела сама, что переживали я и мои подруги. Хочется верить, что мой скромный труд поможет молодому читателю лучше и больше узнать о том, как в годину тяжелых испытаний сражались за Родину молодые советские патриотки.
Каждый праздник мне кажется, что вот зазвонит телефон и я обязательно услышу родной голос Жени Рудневой или голос другой славной моей однополчанки — Глафиры Кашириной.
Умом я понимаю — они не позвонят. Женя Руднева, Евдокия Носаль, Татьяна Макарова, Ольга Санфирова, Вера Белик, Глаша Каширина погибли, а мертвые не возвращаются к живым.
Но я знаю и другое. Стартуют в космос ракеты, горят огни Братска, застыли над микроскопами ученые — продолжается жизнь. Та самая жизнь, частицей которой являются безвременно ушедшие от нас подруги и которая не могла бы быть прекрасной, не встань тысячи и тысячи таких, как они, на смертный бой с фашизмом.
Для нас, чью юность опалила война, пережитое никогда не станет историей. Оно — наше прошлое и настоящее, наша радость и боль, наша жизнь и счастье трудных дорог.