Самая главная забота

Зимой и весной 1944 года Красная Армия провела ряд. успешных операций. В итоге изменилась стратегическая обстановка на северогерманском фронте Советские войска вышли в восточные районы Прибалтики, Белоруссии, в западные области Украины и в северо-восточную часть Румынии. На северо-западе советско-германский фронт проходил по восточному берегу реки Наровы, восточным берегам Чудского и Псковского озер, восточнее Пскова и Идрицы

От Баренцева моря до Финского залива действовали войска Карельского и части правого крыла Ленинградского фронтов Им противостояли 20я горная армия гитлеровцев и все финские войска. В результате проведенной перегруппировки к началу июня соотношение сил и средств на направлениях предстоящих ударов изменилось в нашу пользу.

Эти направления были определены Ставкой Верховного Главнокомандования в ходе завершения зимней кампании 1944 года. Тур летнего наступления должны были открыть в июне Ленинградский и Карельский фронты в районах Карельского перешейка и Южной Карелии.

Ленинградскому фронту предстояло наступать на Выборг, а Карельскому — между Ладожским и Онежским озерами и севернее их. Ставилась задача вывести из войны против СССР сателлита фашистской Германии — Финляндию.

Эта задача исходила из оценки внутриполитического положения в Финляндии. А оно было довольно острым. Поражение немецкой группы армий «Север» в январе — феврале 1944 года (была окончательно и полностью снята блокада Ленинграда) заставило финнов задуматься над перспективой продолжения войны на стороне Германии. Трезвые политики высказывались о том, что поражение гитлеровской Германии неминуемо.

Пока немецко-фашистские войска находились в непосредственной близости от финских соединений, окопавшихся на Свири и Карельском перешейке, в районе Медвежьегорска и в некоторых других местах, финским правителям было трудно отказаться от захваченной советской земли. Но обстоятельства вынуждали к иным решениям.

В самой Финляндии в этот период был тяжелейший экономический кризис. Не хватало рабочей силы, сырья, топлива, продовольствия. Многие отрасли промышленности пришли в упадок. Усилилась инфляция. Еще в конце первого года войны, писал О. Куусинен в книге «Финляндия без маски», ежедневная норма выдачи хлеба на человека в стране составляла в среднем 200 граммов, жиров — 10 граммов, мяса — около 10 граммов. И в то же самое время в Германию следовали сотни железнодорожных составов с зерном, мясом, сливочным маслом. Фашистские правители грабили Финляндию, и это все яснее становилось финским трудящимся. Народные массы выражали недовольство войной. Оппозиция против войны возникла и в правящей верхушке.

Сложное внутриполитическое положение в стране, тяжелое поражение немецко-фашистских войск под Ленинградом и Новгородом вынудили финское государственное руководство искать пути выхода Финляндии из войны с Советским Союзом. Поиски таких контактов — тема другого разговора. Задача же наших войск состояла в том, чтобы нанести поражение финской армии и ускорить тем самым выход Финляндии из войны против нашей страны.

За три военных года финские войска создали на занимаемых рубежах сильную оборону. Она опиралась на труднодоступные естественные рубежи. Севернее Онежского озера противник подготовил две оборонительные полосы. На некоторых участках он поставил бронеколпаки, в глубине, вдоль дорог, создал опорные пункты с хорошо развитой системой огня. Оборонялся здесь 2-й армейский корпус — две пехотные дивизии и пехотная бригада. Здесь же находились две отдельные пехотные дивизии, подчиненные непосредственно финскому верховному командованию.

Между Ладожским и Онежским озерами оборона финнов проходила по реке Свирь. На участке от Ошты до Свирьстроя финские войска занимали плацдарм на южном берегу реки. Особенно сильная оборона была создана на направлении Лодейное Поле — Олонец — Питкяранта, где проходили основные коммуникации войск, находившихся в межозерье. Здесь был создан ряд оборонительных полос, из которых вторая, на участке Мегрозеро — Обжа, являлась наиболее мощной. В глубине сильные полевые позиции находились по берегам рек Видлицы и Тулемайоки, а также на рубеже Лоймола — Питкяранта.

На Свири оборонялась группа «Олонец» — 2-й и 6-й корпуса (несколько пехотных дивизий и отдельные бригады). На Онежском и Ладожском озерах противник имел 5 канонерских лодок, 2 торпедных катера и больше сотни других катеров, до ста самолетов морской авиации. Финские части были укомплектованы по штатам военного времени, солдаты, младшие командиры и офицеры обладали значительным опытом ведения боев в лесисто-болотистой местности.

Наступление начинали войска Ленинградского фронта на Карельском перешейке. Затем вступал в силу план Свирско-Петрозаводской операции, к которой на протяжении длительного времени шла всесторонняя подготовка.

Так, в ближайшем тылу на местности, схожей с той, по которой предстояло наступать, были сооружены по типу финских оборонительные полосы с долговременными огневыми точками и различными заграждениями. С передовой поочередно отводились войска, которые учились тут штурмовать оборону противника.

Большое внимание уделялось маскировке. Прибывшим артиллерийским и минометным частям запрещалось открывать огонь с занимаемых позиций до начала общего наступления. Радиостанциям был установлен определенный режим работы, ограничивались телефонные переговоры. Соблюдался строгий порядок движения войск к передовой.

Начало наступления планировалось на 21 июня. Для Свирско-Петрозаводской операции привлекались 7я и 32я армии, Ладожская и Онежская военные флотилии Замысел се состоял в том, чтобы мощным ударом в межозерье и наступлением со стороны Медвежьегорска окружить и уничтожить финскую группу «Олонец», выйти на советско-финляндскую границу и очистить от противника южную часть Советской Карелии.

Главный удар в направлении Лодейное Поле — Олонец — Питкяранта наносила 7я армия под командованием генерал-лейтенанта А. Н. Крутикова. Она должна была форсировать Свирь, прорвать вражескую оборону и, развивая наступление на Олонец, разбить группировку противника между Ладожским и Онежским озерами. Кроме того, силами одного стрелкового корпуса и танковой бригады наступать в северном направлении, где совместно с 32-й армией и Онежской военной флотилией овладеть Петрозаводском и освободить от врага Кировскую железную дорогу. Для выполнения поставленной задачи армия имела 12 стрелковых дивизий, 3 морские стрелковые бригады и 2 укрепленных района. Ее наступление поддерживали 588 самолетов.

Севернее Онежского озера планировалось наступление трех дивизий 32-й армии генерал-лейтенанта Ф. Д. Гореленко. Они должны были разгромить медвежьегорскую группировку противника, во взаимодействии с 7-й армией овладеть Петрозаводском и выйти на государственную границу в районе Куолисмы.

Наступательный порыв войск был очень высоким. На проходивших митингах и собраниях бойцы и командиры обещали, что сделают все возможное для освобождения Советской Карелии от врага. Многие воины обращались к своим начальникам с просьбой поручить им наиболее ответственные боевые задания. Вот лишь один характерный пример. Когда стало известно, что 2-й батальон одного из полков 99-й гвардейской стрелковой дивизии должен выделить 12 бойцов для занятия рубежа на правом берегу Свири, к заместителю командира по политической части обратились сотни бойцов. Каждый из них отстаивал свое право участвовать в выполнении этой задачи. Из добровольцев отобрали самых смелых и умелых, главным образом комсомольцев.

Финское командование, предвидя наше наступление, решило отвести свои войска с плацдарма на участке Онежское озеро — Свирьстрой. Отход их нашей разведкой был обнаружен, и началось преследование. К 20 июня части правого крыла 7-й армии вышли к южному берегу Свири.

В начале июня 70я бригада получила из армии приказ совершить марш в восточном направлении в полосу 4ю стрелкового корпуса и войти в его состав.

Маршрут был указан от Манихина через Доможирово, Вахнову Кару, Шоткусы.

— Выходим на направление главного удара армии, — изучая маршрут, проговорил подполковник Блак.

Он произнес это таким тоном, словно все время, до получения приказа, боялся, что нас обойдут вниманием и бросят на какой-нибудь второстепенный участок.

Командарм в своем приказе особое внимание обращал на маскировку перехода, скрытность сосредоточения в указанном районе. Мы понимали смысл этих требований и делали все необходимое, чтобы произвести передислокацию втайне от противника. С комбригом условились, что после расчета марша я с оператором выеду на командный пункт 4-го корпуса за получением боевой задачи.

— Возьмите с собой и бригадного инженера, — распорядился Блак.

Неподалеку от штаба уже стояла «эмка». Рядом с шофером Луневым возвышался помощник начальника оперативного отделения капитан Шапошников. Капитана в штабе любили за покладистый характер, подтрунивали над его медлительностью, хотя никто не помнил случая, чтобы Шапошников опоздал с выполнением задания. Характеризуя офицеров штаба, начальник политотдела сказал о нем: «Стоящий человек».

Пока мы совещались в штабе, прошел небольшой дождь, прибивший песчаную дорогу. Машина рванулась вперед и понеслась, подпрыгивая на колдобинах.

— Можно потише? — крикнул Шапошников. — Карандаш срывается.

Лунев сбавил скорость, сказал раздумчиво:

— Негоже медлить. Торопиться надо. Осталось всего ничего. Главное позади. Теперь только сапоги крепкие требуются.

Шапошников хмыкнул:

— Сапоги-то для чего? Вместо гранат? По фашистам связками?

— Противника догонять, — серьезно ответил водитель. — Вот как поддадим ему на всех фронтах сразу, то и догонять придется.

— Эх, если б так. Не просто это, как кажется, — не выдержал я.

Лунев живо повернулся ко мне.

— А кто говорит, что просто? Трудно, но надо. А раз надо, будет сделано.

Какое эго удивительное слово — «надо». Во время войны оно часто употреблялось: готовься, как надо воюй, как надо. Как надо Отчизне!

4м стрелковым корпусом командовал генерал-майор П. В. Гнедин. На командном пункте ни его, ни начальника штаба полковника Я Г. Голубева не оказалось. Оперативный дежурный, молоденький лейтенант с рыжим пушком на округлых щеках, тщательно проверив наши документы, доложил, что комкор и начштаба находятся на учениях, пояснил, как их можно найти.

Генерала Гнедина мы разыскали километрах в восьми от командного пункта корпуса. Он стоял на высотке и наблюдал, как подразделение на десантных средствах преодолевает реку. На противоположном берегу переправившиеся штурмовали долговременную огневую точку Заметив, что атака ведется в лоб, он закричал

— Чего в лоб лезете? По складкам нужно обтекать, справа.

И распорядился повторить атаку.

Шло обычное полевое занятие. Внешне оно мало чем отличалось от тех, которые проводились до войны Сколько раз курсантом вот так приходилось мне ходить в атаку, а потом, став командиром, штурмовать позиции «противника» вместе с ротой! Времени на это тогда отводилось много, а сейчас — все в обрез.

Стоявшему рядом командиру 114-й стрелковой дивизии полковнику Москалеву генерал сказал:

— Видал? В лоб лезут. А если в бою так? Это же ненужные потери. Неет, так не пойдет!

И он стал объяснять комдиву, как нужно форсировать

реку и одновременно подавлять сопротивление противника в первой траншее.

Воспользовавшись паузой, я подошел к командиру корпуса и представился, — Не знал, не знал, — удивился генерал. — Зачем прибыли ко мне?

Я доложил, что с 8 июня бригада включена в состав корпуса и к 10 июня должна сосредоточиться в районе Шоткуса. Мне поручено получить задачу.

— Доложите маршрут движения бригады и место расположения в районе Шоткуса, — приказал генерал и ворчливо добавил: — Войск приходит много, тесно становится.

Капитан Шапошников развернул карту

— А почему марш совершаете днем?

— Таков приказ командующего армией, товарищ

генерал. Видимо, учитывалось, что будем двигаться по лесным дорогам. Комкор согласно кивнул:

— Что ж, видимо, это резонно. А что касается рай

она расположения бригады, то вы хорошо его разведайте. Там много болот. Найдите входы и выходы из этого района. Схему расположения вышлите в штаб корпуса.

— Есть. Разрешите быть свободным?

— Погоди, майор. — Генерал оглянулся и, взяв меня за локоть, отвел в сторону — У тебя в штабе армии друзей много. Не слышно, когда сигнал дадут? — Ничего не знаю, товарищ генерал. Если что, вы раньше об этом узнаете из боевого приказа. Он засмеялся:

— Ну дипломат! Ладно, отправляйтесь выполнять задачу — И подал на прощание руку.

Я заторопился к машине. Да, весь фронт — от солдата до генерала — волновал этот вопрос: когда же двинемся на врага?

Бригада второй день находилась в движении. 10 июня я задержался на последнем рубеже регулирования — на шоссе Оять — Лодейное Поле: подходившим подразделениям надо было уточнить районы дислокации.

Миновал рубеж регулирования стрелковый батальон во главе с майором М. Ф. Кондрашовым. Обогнав колонну, командир подошел ко мне. Как всегда подтянутый, он выглядел молодцом. Кондрашов — один из лучших командиров. На войне быть лучшим непросто.

Таких посылают на самые трудные задания Кондратов не избегал их Человек отчаянной храбрости, он умел завладеть волей сотен подчиненных и повести их за собой. Его солдаты и командиры верили ему и беспрекословно шли за ним в бой.

Еще работая в оперативном отделе штаба армии, я не раз слышал фамилию Кондрашова. Об этом сибиряке отзывались как об умелом организаторе боя. В бригаде же эта фамилия повторялась по нескольку раз на день. Кажется, на второй день пребывания в соединении я спросил солдата, прибывшего в штаб с пакетом: «Из какого батальона?» И вместо номера батальона услышал гордое: «Отдельного стрелкового майора Кондрашова». Такое, скажу я вам, бывает нечасто.

Обменявшись со мной приветствиями, Кондратов развернул карту.

— Прошу уточнить пункт назначения.

— Отставшие есть? — спросил я у него.

Майор удивленно приподнял светлые брови и сразу чем-то напомнил мне Лунева. Наверное, в сибиряках есть что-то общее, что дает право сказать о человеке — типичный сибиряк.

Первый батальон, а за ним артиллерийский дивизион втянулись в лес, а из-за поворота показался второй батальон. Его командир майор П. Т. Калинин возвышался над своими подчиненными почти на голову.

Инженер-горняк Калинин пришел на войну из запаса. Служилось с ним легко, как со всяким культурным человеком.

— Товарищ майор, а где командир бригады? — спросил Калинин.

— Впереди. Что-нибудь случилось?

Калинин снял пилотку и вытер платком лоб. На коже виднелись черные крапинки — след навсегда въевшейся угольной пыли.

— Подполковник Блак проверял батальон на малом привале и приказал доложить ему, как прошел марш по бездорожью.

Оказалось, что усиленная рота второго батальона шла севернее основного маршрута по болотам. Калинин развернул карту.

— Рота прошла вот здесь, прямо в район сосредоточения батальона. Она преодолела труднопроходимое болото, переправилась через Оять на подручных средствах и достигла назначенного пункта раньше нас!

Он так и светился радостью за отличившуюся роту.

Понять Калинина было можно: ведь успех солдата — это прежде всего успех его командира. Майор снова достал платок.

— Жарко. — посетовал он, — парит немилосердно, да и переход нелегкий.

А у меня невольно вырвалось:

— Это не в шахте уголек рубать ..

Павел Тимофеевич был страстным пропагандистом горного дела. Как большинство людей богатырского склада, он отличался большим добродушием, никогда не унывал, любил и понимал шутку, но решительно не терпел никаких острот о шахте и шахтерах. Услышав мою реплику, надел пилотку, посмотрел на меня сверху вниз и с явной обидой сказал:

— Между прочим, если хотите знать, ваш марш — детские игрушки по сравнению с работой в шахте. Вот погодите, кончится война — я покажу вам настоящую работу и настоящих людей.

— Не обижайтесь на шутку, Павел Тимофеевич

Марш действительно тяжелый. Но он уже позади Вон у того дерева со сломанной вершиной сворачивайте влево и по лесной дороге выйдете в свой район. Да побыстрее Самолеты-разведчики противника то и дело снуют в этом квадрате.

Где-то у горизонта послышался рокот мотора. Так и есть. Над обороной противника показался самолет.

— Здрасьте, давно не виделись' — буркнул Калинин и сплюнул.

Самолет скрылся в облаке, а когда вышел из него то оказался над Свирью. Барражировавшая в небе пара наших истребителей кинулась на сближение с разведчиком. Противник заметил их, снизился и повернул на север Истребители, преследуя его, скрылись за макушками деревьев. До нас донесся глухой перестук авиационных пулеметов.

Подошло последнее подразделение бригады. Можно было двигаться за ним следом. Но в это время подъехал командарм с группой офицеров. Машина генерал-лейтенанта Крутикова резко затормозила. На обочину дороги вышли командарм, командующий артиллерией генерал Губерниев и оператор майор Науменко, которому я передал свои направленческие обязанности.

Я представился командарму и доложил, что 70я бригада завершает марш в новый район сосредоточения. Здесь последний рубеж регулирования.

— Хорошо, товарищ Бунаков, — сказал генерал-лейтенант. — Ну, вошли в курс новых обязанностей? Как бригада готовится к наступательным боям?

Пришлось коротко доложить о проведенных в бригаде учениях, о том, чем и как занимаются в эти дни офицеры штаба, о состоянии соединения. Слушая меня, Алексей Николаевич прохаживался по обочине.

— Передайте подполковнику Блаку: пока есть время, нужно готовиться к переходам по бездорожью и болотам. Проверьте экипировку каждого бойца: он должен иметь все необходимое для действий в отрыве от базы снабжения. Ленинградский фронт уже перешел в наступление на Карельском перешейке. У нас времени в обрез.

— Наконец-то! — вырвалось у меня. Генерал Крутиков улыбнулся. Видимо, ему было понятно это неуставное «наконец-то».

— Осваивайтесь побыстрее с работой, товарищ Бунаков. Надеюсь, вы умеете плавать? А то кругом так много рек и озер.

Мне захотелось сказать Алексею Николаевичу, чтобы он за нашу бригаду не беспокоился, что мы не подведем, но от волнения растерялся, и вырвалось у меня совсем другое:

— Товарищ командующий, я родился у Днепра, на Смоленщине. Плавать умею с детства.

Генерал Крутиков, видимо, понял мое состояние и с улыбкой сказал:

— Вот и прекрасно! Плавать умеете с детства, с новой работой освоились. Все остальное приложится. До свидания. Желаю удачи.

Пожав мне руку, он направился к машине.

Подполковник Блак был уже на месте. Я доложил ему о встрече с командующим и его требованиях надежно укрыть людей и технику, вести маскировочные работы, ремонтировать полевые дороги... Но самой главной заботой оставалась подготовка бригады к наступательным боям.

Назад дороги нет

15 июня в бригаде проходили очередные занятия. Вечером в палатке командира мы подводили итоги. Внезапно зазвонил телефон. Подполковник Блак взял трубку:

— ...Есть. Вас понял. — Лицо его стало строгим.

Генерал Крутиков срочно вызывал к себе на КП командира, начальника штаба и начальника политотдела.

— Старшим остается мой заместитель подполковник Темрезов, — распорядился комбриг и назначил выезд через пятнадцать минут.

Белая июньская ночь с ясным небом на западе была необычайно тихой, а полевая дорога сухой. Водитель Лунев, молчаливый и сосредоточенный, как и всегда в присутствии командира бригады, выжимал из старенькой «эмки» все, на что она была способна. Машина словно летела по мягкой накатанной дороге.

Ровно в 24.00, как и было приказано, мы все трое вошли к командующему. Из землянки за рекой Оять он недавно перебрался в просторную деревенскую избу на северо-западной окраине Алеховщины и теперь встречал нас в просторной комнате с низким потолком.

Кроме генерал-лейтенанта Крутикова здесь находился командующий Карельским фронтом генерал армии Мерецков. Мы с Суровым незаметно переглянулись: значит, повод для вызова весьма серьезный.

Кирилл Афанасьевич Мерецков был широко известен в войсках. Он, как никто другой, знал особенности нашего Северо-западного театра военных действий, тактику противника, его сильные и слабые стороны. Перед Великой Отечественной войной К. А. Мерецков командовал войсками Ленинградского военного округа. Как он сам позднее рассказывал в книге «На службе народу», стремился глубоко знать экономику, общие политические планы, состояние армии буржуазной Финляндии и сделать все необходимое для защиты наших северо-западных рубежей. «Впервые, — писал К. А. Мерецков, — я познакомился с округом в зимнее время... Как только выехал на Карельский перешеек, машину сразу обступили глубокие снега. Извивавшаяся между холмами дорога довольно скоро вывела к государственному рубежу. Я, конечно, хорошо знал, что граница находилась в 32 километрах от Ленинграда. Но одно дело — думать об этом на расстоянии, и совсем другое — став командующим, своими глазами убедиться, что дальнобойная артиллерия закордонного соседа может прямо со своей территории стрелять по улицам города Ленина. Ощущение было такое, что в самое сердце ЛВО уперся ствол вражеского орудия»*.

«

В советско-финляндской войне 1939–1940 годов К. А. Мерецков командовал 7-й армией. (В результате реорганизации Ленинградский военный округ был превращен в Северо-западный фронт: командующий — командарм 1-го ранга С. К. Тимошенко, член Военного совета — А. А. Жданов.)

Под руководством генерала армии Мерецкова проводилась не одна успешная операция и в период Великой Отечественной войны. Именно Кирилл Афанасьевич сыграл одну из главных ролей в организации обороны Ленинграда и разгрома немецко-фашистских войск, составлявших костяк группы армий «Север».

Мы представились командующему войсками фронта. Он сказал:

— Генерал Крутиков поставит боевую задачу вашей бригаде. Задача очень важная. Мы надеемся, что бригада оправдает доверие командования. Желаю успеха.

Мерецков попрощался и вышел.

Генерал Крутиков приказал развернуть на свободном столе карту и объявил задачу бригады. Она сводилась к следующему: бригаде к 18 июня предстояло сосредоточиться в 12 километрах южнее Новой Ладоги, на левом берегу Волхова. Здесь войти в подчинение командующего Ладожской военной флотилией и готовиться к действиям в качестве морского десанта на восточный берег Ладожского озера, в район севернее устья реки Тулоксы. Высадившись, бригада должна перерезать железную дорогу и шоссе, захватить плацдарм и оборонять его до соединения с главной группировкой войск 7-й армии, наступавшей с фронта, с направления Лодейное Поле — Олонец Командарм разъяснил, что после высадки на берег бригада опять переходит в его подчинение.

— Высадку бригады на берег и бой ее на плацдарме, — говорил генерал Крутиков, — поддерживает корабельная артиллерия Ладожской флотилии. С воздуха боевые действия бригады обеспечивают три штурмовых полка — 96 самолетов Ил2, два бомбардировочных полка — 48 самолетов Пе2. 60 истребителей прикрывают десант на переходе озером и на плацдарме. Кроме того, десантную операцию обеспечивают 33 самолета Балтийского флота.

В заключение командующий армией еще раз напомнил о необходимости сохранить в строжайшей тайне замысел десантной операции. Мы получили указание: связь на марше со штабом армии и 4м стрелковым

корпусом, а также со штабом Ладожской военной флотилии не поддерживать, в населенных пунктах не останавливаться, штабам армии и корпуса донесений не направлять.

Алексей Николаевич вышел из-за стола, зашагал по комнате. Зазвонил телефон. Но командарм не снял трубку. Мысли его были заняты предстоящей операцией: четыре тысячи бойцов бригады шли в тыл врага.

Остановившись рядом с командиром бригады, командарм раздумчиво заговорил:

— Десант — тяжелая боевая задача. Очень тяжелая. Учтите советы, которые давались на командно-штабной военной игре. Детальное планирование операции проведете вместе со штабом Ладожской военной флотилии. — Он повернулся к начальнику политотдела: — Товарищ Суров, я рассчитываю на политотдельцев. На коммунистов и комсомольцев. Как бы трудно ни складывалась на плацдарме обстановка, десантникам назад дороги нет. Наша помощь, помощь Военного совета вам обеспечена. — И, обращаясь уже ко всем, закончил: — Как только вернетесь в бригаду, поднимайте ее по тревоге и ставьте задачу на марш. Ну, как говорится, в добрый час!

В архиве, читая боевые документы, я обратил внимание на одну поправку, сделанную рукой генерала А. Н. Крутикова. Первоначально десант намечалось высадить в районе Андрусова, западнее Олонца. Позднее место высадки было отнесено к северу за устье реки Тулоксы, в оперативную глубину вражеской обороны. Чем это было вызвано, я не знал. При подготовке рукописи встретился с ветеранами Ладожской военной флотилии. Выяснились интересные подробности. Задолго до нашего вызова к командующему 7-й армией для получения боевой задачи вопрос об операции несколько раз обсуждался на уровне командующего войсками Карельского фронта генерала армии Мерецкова, командующего 7-й армией генерал-лейтенанта Крутикова и командующего Ладожской военной флотилией контрадмирала Черокова.

Почему же сперва выбрали Андрусово? Мне кажется, опасались высаживать севернее, где противник, навалившись на десант, мог уничтожить его до подхода главных сил 7-й армии. Я хорошо помню позицию генерала Крутикова по этому вопросу. На военных играх он никогда не разделял попытки спланировать высадку десанта западнее Олонца и объяснял, что в этом месте коммуникации противника проходят сравнительно далеко от берега озера и десанту будет трудно выйти к ним. К тому же возле Андрусова мелководье, десантные средства не смогут близко подойти к берегу, людям придется значительное расстояние двигаться по воде под огнем врага и нести неоправданные потери.

Совсем другое дело район Тулоксы. Здесь железная и шоссейная дороги проходят в нескольких сотнях метров от побережья. Сам берег, хотя и обрывистый, имеет удобные выходы с узкого песчаного пляжа. Глубины у берега достаточные для того, чтобы десантные средства почти вплотную могли подойти к нему. Не зря же еще в гражданскую войну именно здесь высаживался десант в тыл противника, и операция прошла успешно. И как удивительно совпадало время: июнь в 1919 году — июнь в 1944м.

Рассматривая район высадки десанта севернее устья реки Тулоксы, нельзя не заметить большой уязвимости вражеских коммуникаций. Овладение же шоссейной и железной дорогами в тылу противника, конечно же, скажется на темпах продвижения главной группировки 7-й армии из района Лодейного Поля. А что касается известного риска — десанту потребуется дольше продержаться во вражеском тылу, то война есть война, солдат на войне всегда рискует. Кстати, реки Видлица и Тулокса, с заболоченными поймами, озеро Линдоя десанту можно использовать как естественные рубежи при отражении превосходящих сил противника.

Командующий еще раз пожелал нам успеха и проводил до порога. Мы вышли в белую, тихую, прозрачную ночь. Каждый из нас напряженно думал над полученной задачей, осмысливая собственную роль в ее осуществлении.

— Гони! — скомандовал водителю подполковник Блак, как только мы сели в машину.

За всю дорогу мы не обменялись ни единым словом.

В бригаде Блак тотчас же объявил боевую тревогу. Через два часа голова походной колонны пересекла исходный рубеж в том самом месте, где несколько дней назад я докладывал командующему обстановку.

Разведывательная авиация противника проявляла повышенный интерес к левому флангу нашей армии. Но наши истребители, постоянно барражировавшие в воздухе, не позволяли ей безнаказанно удовлетворять свое любопытство. Так что над войсками вражеские разведчики появлялись с опаской. В воздухе нередко завязывались воздушные бои. Сколько раз мы в душе благодарили наших летчиков за то, что они надежно прикрывали нас с воздуха!

Бригаде нужно было пройти 110 километров. По существовавшим нормативам для этого требовалось не менее четырех суток. Таким временем бригада не располагала. Для переброски личного состава в новый район был мобилизован весь автомобильный транспорт, какой мы смогли добыть. Таким комбинированным маршем мы уже 18 июня — через двое суток — сосредоточились в пункте назначения.

Несмотря на белые ночи, марш бригады прошел без происшествий. Способствовало этому и наступление войск Ленинградского фронта на Карельском перешейке, которое отвлекало внимание противника от свирских рубежей.

В районе сосредоточения были приняты необходимые меры, чтобы укрыть бригаду от воздушной и наземной разведки врага. Командиры и политработники провели с бойцами беседы о бдительности и сохранении военной тайны. Не болтлив в бригаде был народ, но эта работа не казалась нам излишней.

Суровый экзамен

После марша по лесным дорогам Новая Ладога показалась нам большим городом: многоглавый собор, каменные дома, мощеные улицы, дымившиеся трубы судоремонтных мастерских... Я видел этот город в конце 1942 года, когда прилетел из Алеховщины для согласования плана взаимодействия 7-й армии с Ладожской военной флотилией. Теперь в нем появилось много новых разрушений. Новую Ладогу противник стремился сровнять с землей, парализовать Дорогу жизни. Но город, основанный в петровские времена, жил и боролся, ремонтировал боевые корабли и транспортные суда, вносил свой посильный вклад в героическую эпопею Великой Отечественной.

Небольшие формальности у оперативного дежурного штаба флотилии — и мы уже представлялись командующему Ладожской военной флотилией контр-адмиралу Черокову и начальнику штаба флотилии капитану 1-го ранга Крученых. С первых слов беседы почувствовали, что моряки хорошо информированы о предстоящей десантной операции. Они рассказали нам об обстановке на Ладожском озере, наступлении войск Ленинградского фронта на Карельском перешейке. Развернув свои рабочие карты, мы пункт за пунктом стали уточнять, что должна делать наша бригада для подготовки к высадке десанта, а что берет на себя Ладожская военная флотилия. Познакомившись с количеством и состоянием боевых кораблей, транспортов и десантных средств, стали более конкретно представлять порядок и объем нашей работы.

— По нашим данным, в бригаде без малого четыре тысячи человек, — уточнил контр-адмирал Чероков. — А сколько из них моряков?

— До двадцати процентов, — ответил подполковник Блак. — Остальной личный состав — стрелки, артиллеристы, связисты, саперы — комплектовался из сухопутных войск. Бригада в боевом отношении обучена. Однако навыками посадки на боевые корабли, высадки с них, погрузки и выгрузки боевой техники бойцы, за небольшим исключением, не обладают.

— При таких операциях, — заметил начальник штаба флотилии, — очень важно иметь в составе десанта как можно больше людей, знакомых с морем, флотом, умеющих плавать, самостоятельно держаться на воде. Реку форсировать и то сложно. А здесь .. Сами понимаете. При подходе к берегу всякое может случиться.

— Не будем загадывать, — остановил начальника штаба командующий флотилией — Надо исходить из реальных возможностей — Контр-адмирал, прохаживаясь по комнате, озабоченно говорил. — И для Ладожской военной флотилии такая десантная операция — серьезный экзамен. Правда, небольшие десанты мы высаживали на Ладожском озере еще в 1941 году, но это было в условиях того времени. Теперь и время другое, и возможности изменились. Все прошлые десанты не идут ни в какое сравнение с предстоящей высадкой ни по количеству войск, ни по решаемой задаче. Но сейчас надо подумать над более конкретными вопросами. — Он перелистал документы и продолжал: — Командиром высадки мы назначили капитана первого ранга Николая Иосифовича Мещерского. Это прекрасный офицер, бывалый моряк. Начал службу в русском военно-морском флоте еще до революции исходил тысячи миль по морям и океанам. В начале войны командовал минным заградителем. Его экипаж одним из первых на Балтийском флоте стал гвардейским. Хорошую боевую практику имеют и другие командиры, которые будут участвовать в десантной операции. Командир отряда кораблей артиллерийской поддержки — капитан первою ранга Лежава. Начальник походного штаба — капитан первого ранга Кузнецов, начальник оперативного отдела — капитан второго ранга Швецов. С остальными командирами вы познакомитесь в ходе планирования и подготовки десантной операции. Вопросы есть?

— Что касается нас, товарищ контр-адмирал, — поднявшись со стула, доложил подполковник Блак, — то мы сделаем все, чтобы действовать согласованно. Видимо, штаб флотилии даст нам возможность более подробно изучить противника в районе предполагаемой высадки, характер берега и другие данные.

— Это уже запланировано, товарищ Блак, и по мере уточнения обстановки вы будете иметь самые последние данные, — сказал командующий флотилией. — Для этого выделены подводные лодки и разведывательная авиация. Безусловно, будут фотопланы.

Был еще один очень важный вопрос, который следовало решить немедленно. Это — организация тренировки личного состава бригады по посадке на корабли и высадке с них. Дело для личного состава совершенно новое. Каждый участник десантной операции за очень короткое время должен приобрести необходимые навыки при посадке и высадке с корабля на берег с учетом того, что на берегу его встретит огонь противника. Каждому бойцу, каждому расчету пулемета, орудия, миномета требовалось определить его место на корабле и порядок действий в различных условиях обстановки, дать рекомендации, как лучше держаться на воде в случае гибели судна. Хотя бригада и называлась морской, но она уже около трех лет воевала исключительно на суше. Моряков в ней лишь пятая часть.

И командующий, и начальник штаба флотилии с пониманием отнеслись к высказываниям командира бригады. Здесь же было решено выделить часть судов для тренировки, определено место занятий — нижнее течение реки Волхов. Кроме того, решили провести генеральную репетицию, посадив бригаду на суда, выйти в южную часть Ладожского озера и высадить десант на необорудованный берег.

Только под вечер мы выехали из штаба флотилии на командный пункт бригады, который находился в лесу западнее деревни Юшково. Над его оборудованием и маскировкой немало потрудились в наше отсутствие начальник оперативного отделения майор Л. С. Кукушкин и бригадный инженер капитан А. В. Турецков.

— Товарищ подполковник, бригада заканчивает размещение, — доложил майор Кукушкин.

После обеда подполковник Блак, майор Суров и я занялись планом подготовки бригады к десантированию. Мне совместно с оперативной группой штаба флотилии предстояло, как это определилось на совещании у контр-адмирала Черокова, готовить расчеты на посадку, переход десанта озером и высадку его в пункте назначения, другие документы, связанные с операцией. Осуществляя общее руководство, подполковник Блак особое внимание обратил на десантную подготовку подразделений бригады. Ясен был круг забот и начальника политотдела майора Сурова: моральная и психологическая подготовка командиров и бойцов, воспитание у них наступательного порыва, правильная расстановка коммунистов и комсомольцев.

— До начальников служб доводить только частные задачи, не раскрывая общей цели и района действий, — напомнил Блак. — Я сейчас выеду в части бригады, проверю, как они расположились. Возьму с собой оператора, разведчика, артиллериста. Вы, Степан Яковлевич, до отъезда составьте для штаба флотилии план тренировок бригады. Начало тренировок, как условились с командующим флотилией, завтра не позже девяти часов.

Двое суток я не покидал флагманского командного пункта флотилии. Вместе с начальником штаба капитаном 1-го ранга Крученых, командиром высадки капитаном 1-го ранга Мещерским и начальником оперативного отдела штаба капитаном 2-го ранга Швецовым корпел над расчетами. Мы анализировали возможные действия противника, тщательно изучали аэрофотоснимки, донесения авиационной и морской разведки, знакомились с прошлыми операциями по высадке десантов, включая и действия на Ладожском озере.

— Пятнадцать минут на перекур! — шутливо скомандовал Крученых.

Мещерский распахнул окно. Швецов уселся на подоконник. Операторы с наслаждением закурили. Такие пятнадцатиминутки заполнялись шутками, веселыми розыгрышами, и это снимало напряжение.

Пока моряки решали свои вопросы, мне приходилось готовить предложения по нашей бригаде. Ее высадка на восточный берег Ладожского озера за третьей оборонительной полосой противника, на направлении главного удара войск 7-й армии, имела важное значение для всего хода армейской операции. При успешном развитии событий десантники нарушали коммуникации противника между Сортавалой и Олонцом и препятствовали обеспечению всем необходимым финской группировки войск на правом берегу Свири в ее среднем и нижнем течении.

Под ударами 7-й армии противник должен был, по нашим расчетам, отступить от реки Свирь на север. В этом случае нашей бригаде пришлось бы сдерживать на занимаемом плацдарме значительный напор отходящих неприятельских сил. Реально было предположить, что и с северного направления — от Питкяранты и Салми противник мог подвести резервы и ударить по левому флангу бригады. Еще и еще раз приходилось изучать по карте обстановку в районе предполагаемой высадки, учитывать непрерывно поступавшие данные разведки, осмысливать возможные действия противостоящей стороны.

Мне часто приходилось слышать, что предполагать за противника — все равно что гадать на кофейной гуще. Ведь у него своя голова на плечах, свой взгляд на ведение боя. Наконец, мы точно не знаем его сил и возможностей, его скрытых резервов — не только выраженных полками и дивизиями, орудиями и танками, самолетами и боеприпасами. Даже при отлично поставленной разведке практически невозможно выведать у врага все секреты боевого, технического, материального, психологического плана. Все это, конечно, так. И вместе с тем не совсем так. Ведь, анализируя обстановку, мы предполагаем оптимальный вариант неприятельских действий, максимально целесообразный, что ли, в данных условиях. Противник, в конце концов, может так и не действовать и никогда не принять такое решение. Это, как говорят, его дело. Но, предполагая исходящие из обстановки действия противоборствующей стороны в наиболее вероятном их варианте, мы целесообразно группируем свои силы и средства, определяем угрожаемые направления, предусматриваем соответствующие резервы. Ведь не случайно в боевом приказе предшествует постановке задач пункт об оценке противника,

Вот почему, учитывая глубину вражеской обороны, возможности его группировки, темп наступления главных сил 7-й армии, на пути которой лежали болота, реки, озера, мы предположили, что бригаде придется продержаться на плацдарме до подхода наших войск пять-шесть суток. Исходя из этого срока, планировали и все остальное: расход и пополнение боеприпасов, эвакуацию раненых, подвоз пополнения, доставку продовольствия и многое, многое другое.

Десанту предстояло захватывать берег, обороняемый противником. А чем враг может встретить? Исходя из данных нашей разведки, мы предположили его огневое противодействие в первые часы высадки, на последующих этапах боя за плацдарм. На основании этих предположений определяли и боевой порядок бригады при высадке и бое на берегу, действия прикрывающей корабельной артиллерии, наконец, число десантных средств.

Швецов полистал свой блокнот, что-то подсчитал и сказал:

— Вот окончательные данные. Флотилия может выделить для десанта свыше семидесяти боевых кораблей и транспортных судов. Исходя из их грузоподъемности и количества высадочных средств — катеров, мотоботов, тендеров, — одновременно сможем высаживать на берег не более четырех рот...

Вот она, арифметика войны. Из всей бригады первый бой на берегу завяжут всего четыре роты. В таком случае основным фактором станет внезапность высадки, решительность бойцов этих четырех подразделений. И конечно же, качество поддержки — артиллерийской с кораблей и авиационной.

Изучая расположение резервов противника и возможность их подхода к плацдарму в первые часы боя, мы пришли к выводу, что самое опасное направление — южное, со стороны Олонца. Это необходимо учесть при организации боя на берегу.

По наметкам комбрига, он с оперативной группой должен был высаживаться вторым, а штаб бригады — третьим рейсом. Управлять с корабля действиями первых четырех рот, не видя боя, трудно. Поэтому там, на берегу, командиры подразделений сами должны решить главную задачу: как можно быстрее продвинуться к Тулоксе и отразить первые удары неприятеля с юга.

С учетом всех этих моментов командиру бригады был предложен такой вариант: для первого броска высадить усиленный стрелковый батальон, который должен стремительно продвинуться в южном и юго-восточном направлениях к северному берегу Тулоксы. Закрепившись на этом рубеже, он обязан изготовиться к отражению первых контратак противника. Четвертой по счету роте, взятой из другого батальона, пробиваться строго на север, к озеру Линдое, прикрыв тем самым тыл наступающего батальона.

После этого высадить батальон, из которого была взята рота. Затем последовательными бросками высаживать артиллерию бригады и третий батальон. Он будет развивать удар на восток и, выйдя к заболоченному району, прикроет фланги первых двух батальонов. От третьего батальона взять роту в резерв бригады, имея в виду, что на этом направлении из-за обилия болот маловероятны активные действия противника.

При таком развертывании бригады ее фронт будет составлять до 10 километров. При успешном развитии событий плацдарм может иметь глубину до 3,5–4 километров.

Начальник штаба флотилии капитан 1-го ранга Крученых одобрил этот план. Оставалось доложить его подполковнику Блаку. Для этого я выехал в бригаду.

Теплый июньский день клонился к концу. Полевая дорога серой лентой змеилась через зелено-желтое поле. Кудрявились березы на обочинах. Густо пахло черемухой. Буйствовало лето. Четвертое военное лето. Оно отличалось от трех минувших прежде всего тем, что столица нашей Родины — Москва все чаще салютовала воинам-освободителям. Наш сосед — Ленинградский фронт успешно сражался на Карельском перешейке. Верилось, что скоро наступят перемены и на свирских рубежах. И не последнее слово в предстоящем наступлении скажет наша 70я морская стрелковая бригада.

Машина остановилась возле палатки командира, рядом с автомобилем, готовым к отъезду.

— Наконец-то! Все вопросы утрясли? — упредил меня вопросом комбриг. И, не дожидаясь ответа, сказал:

— А я собрался в район тренировки бригады.

— В основном согласовали. Прибыл доложить предложения и с вашим решением возвращусь в штаб флотилии.

Блак снял с плеча полевую сумку и положил ее на стол. Расстегнул верхнюю пуговицу гимнастерки, придвинул к себе табурет и сел, широко расставив длинные ноги. Сказал:

— Давайте разберемся вдвоем, а уж потом пригласим Сурова, артиллериста, Кукушкина, начальника разведки. И хватит. Чем больше ушей, тем больше ртов.

Я развернул свою рабочую карту и фотоплан, который взял у Швецова, и начал доклад. Блак слушал молча, наклонив голову. Светлые, выгоревшие до белизны волосы упали на лоб, и было странно видеть под ними загорелое смуглое лицо с горячими восточными глазами. Слушая доклад, он изредка кивал головой, соглашаясь с высказанной мыслью. Иногда поднимался, нетерпеливо поглядывая через мое плечо на карту, а потом снова усаживался и продолжал слушать.

После доклада он задал несколько вопросов.

— Меня беспокоит правый фланг на Тулоксе, — сказал в заключение подполковник. — Противник там будет давить немалыми силами. Плохо, что одним рейсом мы не сможем высадить на берег больше четырех рот. Это наше слабое место.

К сожалению, иными возможностями моряки не располагали. Зато прогноз погоды они дали благоприятный, и командующий флотилией решил вести высадочные средства первого броска с нашими бойцами на буксирах за боевыми кораблями и транспортами. Такой прием позволял быстро подойти к берегу, не расходуя время на перегрузку.

— Это уже лучше, — оживился Блак и поднялся. — Что ж, так и порешим. Первым рейсом пойдет Кондрашов со своим батальоном. Помимо расчетливости и командирской грамотности у него есть еще одно золотое качество — личная разумная храбрость. А это в складывающейся обстановке очень важно.

Приглашенные адъютантом, в палатку вошли майор Суров, командующий артиллерией бригады подполковник Н. В. Никитин, майор Кукушкин и начальник разведки майор Е. П. Большаков. Комбриг сообщил новые разведданные о противнике и сразу же перешел к конкретным задачам.

Начальник политотдела слушал комбрига сосредоточенно, изредка помечая что-то в блокноте. Майор Большаков был невозмутим, словно высадка бригады

во вражеский тыл была для него каждодневным делом. Кукушкин не скрывал своего волнения, наконец-то настоящая работа! И только командующий артиллерией явно беспокоился — он опасался грузить пушки на катера.

Комбриг полистал свою рабочую тетрадь и продолжал:

__ Разведывательную группу бригады под руководством помощника начальника разведки капитана Христофорова высадить с первым броском. Майору Большакову подготовить эту группу лично. Управление боем бригады организовать с двух пунктов управления. Это касается только перехода озера. Со мной на сторожевом корабле «Конструктор» следуют все начальники отделений и служб. На шхуне «Учеба» — штаб во главе с начальником. Большегрузная техника и подразделения тыла следуют в указанные пункты сосредоточения вслед за наступающими частями армии. Руководит этой группой заместитель командира бригады подполковник Темрезов. Все. — Командир бригады встал. — Начальник штаба и майор Кукушкин убывают в штаб флотилии. Остальные следуют со мной в район тренировки.

К 21 июня десантная операция была полностью спланирована. До командиров частей и кораблей довели расчеты погрузки и места причалов, как предусматривалось планом. Бригада с утра готовилась к погрузке. На командном пункте, развернутом на левом берегу Волхова, находились все офицеры штаба. Связисты проверяли связь с частями бригады, с причалами. Подполковник Блак, заметно нервничая, подозвал меня:

— Степан Яковлевич, как только я со своей группой перейду на корабль, возглавьте погрузку бригады. Для связи со мной используйте катер.

Беспокойство командира бригады было понятно. Хотя все разложено, как говорится, по полочкам, предусмотрена каждая мелочь, в самую последнюю минуту может случиться какая-то неувязка, которая спутает все карты. Хотелось верить, что подобного у нас не случится. Ведь так старательно готовились к учению.

— Что-то бежит старший лейтенант Трубачеев, — заметил рядом стоявший начальник политотдела майор Суров.

Что случилось? — с ходу спросил его подполковник Блак.

— Начальник штаба первого батальона старший лейтенант Трубачеев, — доложил подбежавший. А он, комбриг, уже весь кипит. — Батальон готов к погрузке. Я прибыл к начальнику штаба бригады уточнить радиоданные для связи с командным пунктом, авиацией и корабельной артиллерией.

— Фу ты! — выдохнул комбриг и спросил ради того, чтобы что-то спросить: — В батальоне все знают срок погрузки, куда грузятся, где и как готовят на кораблях к ведению огня пулеметы, минометы и артиллерию?

Старший лейтенант начал четко отвечать, и командир бригады махнул рукой: ладно, мол, достаточно, сверяй свои радиоданные.

Старшего лейтенанта А. Ф. Трубачеева я знал по совместной работе в оперативном отделе 7-й армии. Мобилизованный из запаса, с высшим экономическим образованием, он быстро нашел свое место в отделе и сделался неплохим оператором. Нередко мы с ним вместе выполняли поручения командующего, начальника штаба, начальника оперативного отдела. За грамотность и деловитость, высокую исполнительность он мне нравился. А тут вдруг такой конфуз.

Когда Трубачеев ушел, майор Суров между прочим заметил, что из старшего лейтенанта со временем выйдет толковый начальник штаба. С комбатом Кондрашовым они будут хорошо дополнять друг друга.

Со штабом флотилии и командиром высадки капитаном 1-го ранга Н. И. Мещерским я заранее договорился, что шхуна «Учеба» подойдет к причалу, когда будет закончена погрузка бригады.

Во второй половине дня десятки боевых кораблей и транспортов, нагруженных людьми и техникой, ушли вниз по Волхову, в южную часть Ладожского озера, где находился район построения боевого ордера флотилии. Оперативная группа бригады во главе с подполковником Блаком вышла туда на сторожевике «Конструктор». На нем же находился и командир высадки капитан 1-го ранга Н. И. Мещерский со своим штабом.

К причалу подошла шхуна «Учеба». Во время погрузки штаба мне передали боевое распоряжение: «Прекратить тренировки. Начать высадку десанта». Связавшись с комбригом, узнал, что и он получил такую же радиограмму. К командирам частей, которые еще ожидали погрузки, были посланы офицеры штаба, чтобы объявить поступившее распоряжение.

Дело шло полным ходом. На причале как будто ничего не изменилось и в то же время все стало другим: приумолк веселый говор, прекратились шутки, смех. Четче и строже стали действия бойцов и командиров. Все понимали: это уже не тренировка.

Внезапно над причалом появился самолет У2. Он резко пошел на снижение. Рядом на просторном лугу был выложен посадочный знак. Не дожидаясь, пока пилот заглушит мотор, на траву спрыгнул подполковник Алексей Николаевич Белов. Увидев меня, он замахал рукой.

— Наконец-то я установил, где теперь наша семидесятая морская стрелковая бригада, — идя навстречу, сказал Белов. — А то все время терзался: куда она подевалась? И все, грешным делом, удивлялся: почему мне шею не намылят за потерю связи с бригадой?

Алексей Николаевич служил старшим офицером в отделе связи армии. Раньше по долгу службы мы были тесно связаны с ним. Со временем деловые отношения переросли в дружбу.

— Оперативная маскировка, Алексей Николаевич. С чем прибыли?

Он достал из планшета пакет с сургучной печатью и протянул мне.

— Боевое распоряжение. Здесь все сказано.

Я вскрыл пакет и взглянул на подписи. Документ подписали командующий армией генерал-лейтенант Крутиков и начальник штаба генерал-майор Панфилович. Боевым распоряжением подтверждался район высадки бригады — севернее реки Тулоксы — и называлась дата высадки — 22 июня.

Мы поспешили к берегу. Вдоль Волхова подходили на посадку колонны пехотинцев, двигалась артиллерия. Подозвав капитана Шапошникова, я приказал доставить пакет командиру бригады на сторожевой корабль. Капитан лихо козырнул, спрятал пакет и зашагал к причалу.

— Алексей Николаевич, если можно, посвятите меня в некоторые детали: что ныне делается в исходном для наступающих войск армии районе? Уже прошло шесть суток с тех пор, как мы оторвались от штаба.

Белов развернул свою рабочую карту. В глаза бросились новые линии, обозначавшие положение частей 7-й армии. Он взглянул на часы и, как мне показалось, с оттенком некоторой торжественности сказал:

— Сейчас пятнадцать часов сорок пять минут. Почти восемь часов армия форсирует Свирь. Передовые части ведут наступление уже за рекой.

Утром, — продолжал Белов, — когда я получал инструктаж лично от командующего на наблюдательном пункте армии, слышал разговор между командармом и начштаба об ускорении темпов наступления на олонецком направлении. Учтите это обстоятельство. А как у вас дела?

— Основные части погрузили. К исходу дня вся бригада будет на кораблях. Передайте генерал-лейтенанту Крутикову, что в успехе уверены и задачу выполним.

Белов взглянул на небо, потом опять на часы.

— Давай закругляться, Степан Яковлевич. Как ни приятна встреча, но мой час настал.

Самолет улетел, а мне предстояли дальнейшие хлопоты на погрузке. Только с наступлением ночи 22 июня бригада наконец была погружена на корабли.

21 июня утром армады наших бомбардировщиков и штурмовиков обрушили свой груз на засевшего на Свири противника. А затем полторы тысячи орудий и минометов и свыше трехсот реактивных установок громили неприятельские позиции.

В ходе артиллерийской подготовки группы воинов 296-го и 300-го гвардейских полков начали демонстративную, ложную переправу через Свирь. Она ввела противника в заблуждение относительно начала форсирования реки, помогла выявить уцелевшие огневые точки, которые затем были уничтожены огнем прямой наводки. Несмотря на смертельную опасность, бойцы с честью выполнили ответственное задание. За проявленный героизм 16 воинам — старшине И. Д. Морозову, старшим сержантам В. П. Елютину, Н. М. Чухрееву, В. И. Немчикову, сержантам В. А. Малышеву, И. К. Панькову, младшему сержанту И. С. Зажигину, рядовым А. М. Алиеву, А. Ф. Барышеву, Серкказы Бекбосунову, В. А. Маркелову, И. П. Мытарову, П. П. Павлову, М. Р. Попову, М. И. Тихонову и Б. Н. Юносову — было присвоено звание Героя Советского Союза.

Под прикрытием артиллерийского огня плавающие танки 92-го танкового полка и автомобили-амфибии моторизованного батальона, которым командовал подполковник П. М. Лещенко, выдвинулись к берегу реки. Но первыми начали форсирование водной преграды разведчики и подразделения обеспечения 98-й и 99-й гвардейских, 272-й и 114-й стрелковых дивизий. На подручных средствах, на лодках и амфибиях они преодолели Свирь и ворвались в первую траншею противника. Артиллерия перенесла огонь на вторую и третью траншеи врага. Особенно решительно и самоотверженно действовали бойцы и командиры первого батальона 363-го стрелкового полка 114-й дивизии. Они закрепились на противоположном берегу и обеспечили форсирование реки остальными подразделениями дивизии.

123 воина, самых мужественных и отважных, были представлены к награждению. Из них 49 — коммунисты. Майор П. И. Шумейко, капитан Г. А. Ударцев, старшина М. А. Михайлов, старший сержант В. В. Черняев, сержанты М. В. Соколов и Т. И. Паршуткин, ефрейтор С. Е. Валентьев стали Героями Советского Союза.

В 12 часов началось форсирование Свири главными силами корпусов. Десантные и переправочные средства под огнем противника вновь и вновь доставляли на противоположный берег личный состав и боевую технику. В числе первых форсировал Свирь на надувной лодке сержант Ф. Г. Загидулин, молодой коммунист. В течение дня он сделал 19 рейсов, перевез более 300 человек с оружием и раненых с противоположного берега. Загидулин стал Героем Советского Союза.

Героизм был массовым. Самоотверженно выполняли боевые задачи пехотинцы и артиллеристы, танкисты и летчики, саперы и связисты, бойцы других воинских специальностей. Командир взвода младший лейтенант К. А. Кулик был ранен на линии отвала, но не покинул боевого строя. Вместе с подчиненными он форсировал реку, организовал на противоположном берегу бой и только после этого передал командование взводом своему помощнику. Рискуя жизнью, действовали на поле боя санитарки сержант Н. В. Касаткина и рядовая Н. Н. Клименчук. В течение дня они оказали первую помощь и отправили на полковой медицинский пункт 22 тяжелораненых воина.

К 13 часам 21 июня на Свири действовало И переправ, а к исходу дня их было уже 20.

Последние двое суток прошли без сна, но усталости я не чувствовал до тех пор, пока не очутился в уютной каюте командира шхуны капитана 3-го ранга М. Ф. Пантелеева. Палуба слегка покачивалась под ногами. Стоило только сесть на мягкий диван, как немедленно одолевал сон, и казалось, никакие пушки не могут разбудить. Чтобы освежиться, вышел на палубу.

Белая ночь. Чистое небо, без единой тучки, высветлено от края и до края. По правому и левому берегам Волхова видны даже малейшие предметы. Шхуна, плавно покачиваясь, отошла от причала. Дизели набирали обороты. Пожалуй, только они нарушали тишину. Даже птиц не было слышно. Спали.

Но для солдат у войны свои законы. И той ночью люди на кораблях не смыкали глаз.

— Товарищ майор, — подойдя ко мне, сказал Шапошников, — самое время отдохнуть, силы восстановить

Ответил ему, чтобы не соблазнял: еще не все сделано. Как только выйдем в район построения, нужно будет довести до командиров частей боевой приказ.

— Давайте-ка, — говорю ему, — наметим офицеров, которые доставят его на катерах связи. Командир шхуны в курсе дела. Как только бросим якорь, он вызовет катера от командира высадки. Остальным офицерам можно отдыхать. Примерно через час будем в южной части Ладоги

— Есть, — ответил Шапошников и исчез в провале кубрика.

Неторопливый в движениях, он отличался редкой исполнительностью. Работая с ним над расчетами десантной операции, я в полной мере смог оценить его деловые качества.

Политотдел Ладожской флотилии подготовил «Памятку десантнику». Ее вручили каждому бойцу. В ней телеграфным слогом рассказывалось, что, когда и как должен выполнять участник операции.

Моряки по-братски заботились о своих коллегах — морских пехотинцах. Они изготовили и установили по бортам кораблей стальные щитки, за которыми десантники могли бы укрыться от пуль и осколков. На некоторых кораблях вдоль бортов уложили мешки с песком

Десантники с пониманием отнеслись к этому. Свои чувства они выразили в обращении, принятом на собрании морских пехотинцев. В нем говорилось: «Ваши от вага и мастерство во время перехода, высадки, подавления вражеского огня во многом будут решать успех наших действий. Мы надеемся на вас, верим, что вы будете достойны славных боевых традиций нашего флота. В свою очередь, мы обещаем драться на берегу мужественно и смело, как положено советским воинам».

Командиры морской пехоты и офицеры флотилии встретились с командующим Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмиралом Трибуцем. Владимир

Филиппович рассказал о десантах, пройденных в годы Великой Отечественной войны, дал много полезных советов.

Корабли идут к Тулоксе

Все готово к предстоящим действиям. Боевой приказ доведен до исполнителей. Задачу знает каждый боец Коммунисты и комсомольцы (а их в бригаде около 2 тысяч) провели свои собрания. Повестка дня почти у всех одинакова: о предстоящих действиях в составе десанта. И решения близки по духу: место коммуниста и комсомольца впереди.

22 июня в 15 часов 25 минут корабли первого эшелона легли курсом на север. В небе непрерывно барражировали наши истребители. Корабли и транспорты со скоростью пять узлов в час (чуть более девяти километров в час) двигались двумя кильватерными колоннами. Вели их опытные моряки: командующий десантной операцией контр-адмирал В. С. Чероков, начальник походного штаба десантной операции капитан 1-го ранга К. М. Кузнецов, командир отряда высадки капитан 1-го ранга Н. И. Мещерский, командир отряда кораблей артиллерийской поддержки капитан 1-го ранга В Н. Лежава, флагманский штурман флотилии капитан 2-го ранга В. Г. Паршин, флагманский штурман кораблей артиллерийской поддержки Г. Ф. Степанов, командир отряда кораблей охранения капитан 3-го ранга Н. И. Кирсанов.

Конечно, ход небольшой. Но ничего не сделаешь. Так бывает всегда, уверяли моряки, когда в походном ордере оказываются тихоходные суда. Их скорость определяет движение остальных, в том числе и быстроходных. Некоторые крупные корабли тянули на буксире мотоботы, тендеры, другие мелкие суда. Это было сделано для экономии топлива: маленьким суденышкам не хватило бы горючего на весь путь. Люди на них уже сидят — их не нужно пересаживать с больших кораблей. Это самый выгодный способ десантирования: борт — берег. Высадив подразделения первого броска, суда вернутся к большим кораблям и примут с них новых десантников.

Малый ход — это еще и потеря внезапности, если учесть хорошую видимость. Вот уже слева над водной гладью показалась башня маяка на острове Сухо. Ми

мо него пролегает большая трасса Новая Ладога — Осиновец.

Флаг командующего десантной операцией развевался на канонерской лодке «Бира». Здесь походный командный пункт. КП командира высадки — на сторожевом корабле «Конструктор». Примечательна судьба этих кораблей. Они перевозили грузы для Ленинграда и Ленинградского фронта и пострадали во время вражеских бомбежек Гитлеровское радио поспешило заявить, что на Ладоге потоплено два крупных советских корабля. Однако наши матросы спасли корабли. Ленинградские рабочие и инженеры отремонтировали их И вот теперь «Бира» и «Конструктор» шли флагманами.

На озере штиль. Вода неподвижна и слепит глаза нестерпимым зеркальным блеском. Небо высокое, наполненное светом и синью. Корабли и суда словно застыли на месте в пронизанном солнцем безмолвии, и только буруны от винтов да выхлопы дизелей напоминают о том, что мы движемся вперед, к берегу, где затаился враг.

Политработники рассказывают десантникам и морякам о районе, куда идем. Теперь об этом можно говорить открыто. В годы гражданской войны здесь был нанесен сокрушительный удар по интервентам. Десантной операцией командовал тогда талантливый моряк Э С Панцержанский, впоследствии возглавивший морские силы нашего государства. Операция тогда называлась Видлицкой. У нас аналогичная операция поименована Тулоксинской. Политработники призывают ее участников продолжать и умножать славные традиции красных военморов — своих отцов и старших братьев.

Около полуночи на «Вире» приняли радиограмму от начальника штаба флотилии (капитан 1-го ранга А. В. Крученых остался на флагманском командном пункте в Новой Ладоге). Аркадий Васильевич сообщал о том, что 28 штурмовиков в сопровождении 16 истребителей нанесли удар по вражескому аэродрому Лаппенранта. Другая группа — 17 штурмовиков и 5 бомбардировщиков — разрядилась по батареям в Усть-Видлице и на острове Гач, что недалеко от устья реки Олонки. А накануне аналогичный удар был произведен по огневым точкам врага в районе высадки десанта. Что ж, тесное взаимодействие в бою — большая сила, десантникам огневая поддержка очень нужна.

Во втором часу ночи поступили сообщения о первых успехах войск 7-й армии, наступавших севернее Свири.

Они освободили от врага Гумбарицу, где первоначально планировалась высадка десанта Командиры и политработники немедленно довели эти сведения до подчиненных. Конечно же, такая информация способствовала поднятию боевого духа. Бойцы обещали не жалеть сил для успешного выполнения поставленной задачи, освобождения советской земли от немецко-фашистских захватчиков и их сателлитов

Уже идем несколько часов, и не прозвучало ни одной боевой тревоги. Удивительно спокойная обстановка. Видимо, противнику достается от главных сил 7-й армии, и он ослабил внимание на флангах. Что ж, нам это кстати. А может, он готовит какую каверзу? Все же нужно смотреть в оба.

Восточный берег не наблюдается. От нас он в 20 километрах. На таком удалении даже с помощью приборов не все разглядишь на воде. Когда проходили на

уровне линии фронта, до слуха доносились глухие раскаты артиллерийской канонады и взрывы авиационных бомб, а потом и они стихли.

По корабельной связи в штаб бригады поступило

сообщение о том, что в начале первого часа ночи из Новой Ладоги вышел еще один отряд кораблей с тыловым эшелоном бригады. Капитан Шапошников предложил передать эти сведения командиру бригады. Я возразил

— Нельзя. Наши радиостанции на приеме. Командир без нашей помощи ПОЛУЧИТ эти данные на флагманской канонерской лодке. Следите пока за сигналами

командирской станции.

Вторая половина ночи. Казалось, можно и отдохнуть. Тем более, что на кораблях мы пассажиры и пока все зависит от моряков. Но сон не идет. Да и как-то стыдно идти отдыхать, когда командир корабля капитан 3-го ранга Пантелеев неотлучно находился на своем боевом посту. Слегка поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, он следил за сигналами, изредка отдавал распоряжения штурвальному или в машинное отделение.

— Как идем? — уточняю у командира корабля.

— Точно по графику.

Он не склонен к беседе, этот невысокий жилистый человек. Пробковый спасательный жилет, надетый на него, делал его почти квадратным. Но эта внешняя угловатость не мешала ему четко исполнять служебные обязанности.

Я спустился на нижнюю палубу, где размещались подразделения боевого обеспечения бригады. Здесь было душно. Почти все офицеры и солдаты дремали, пристроившись на любезно предоставленных моряками койках или прямо на полу. Сон у людей некрепкий: один неосторожный шаг — и сразу вскакивают несколько человек.

«Ждут команды, — подумал я. — Еще несколько часов — и в бой. Для многих он будет первым в жизни. А может, и последним...»

За кормой нашей шхуны на буксирах идут небольшие катера. В них, прижавшись друг к другу, сидят бойцы первого батальона. Они и в атаку пойдут первыми. Никто из них не спит. Приглушенные разговоры, иногда прорывается смех. Кое-где поблескивают огоньки самокруток.

Мне нужно было еще пройти по шхуне, проверить, все ли в порядке, но покидать корму не хотелось.

— Как с куревом? — спросил я. — Огоньком все обеспечены?

— В первом батальоне мужиков без огня не держим, товарищ майор,» — донеслось с катеров.

Послышался смех, шутки. И тут же вопрос:

— Товарищ майор, мы — первые? Да.

— Эх, братцы, люблю быть в первых рядах!

— Это почему, Никола? — спросили сразу несколько человек. И все тот же голос в ответ:

— На любимую мозоль не наступят...

На озере тихо. Тепло. Видимость, как всегда в белые ночи. Солнца еще нет, но даже читать можно. Самолетов противника не видно. Они еще не показывались. Может быть, еще и не обнаружили. Хорошо бы до места дойти незамеченными.

И лишь в четыре часа утра сигнальщики предупредили, что на северо-востоке появились два самолета-разведчика. Как-то они среагируют на наше присутствие? Попытаются вызвать свои корабли или бомбардировщики? Впрочем, моряки говорили, что неожиданный удар вражеских кораблей маловероятен: западнее и северо-западнее от походного ордера заняли позиции подводные лодки. Их командиры капитан-лейтенанты Н. И. Карташов и Н. С. Лесковой дело свое знают и врага незамеченным не допустят. Кроме того, десант прикрывают торпедные катера и малые охотники. Они проворные и службу знают.

Бодрость и шутки морских пехотинцев свидетельствовали об их хорошем, боевом настроении. Мне было приятно убедиться в этом. Некоторые бойцы сняли гимнастерки и остались в тельняшках. Спросил их, не холодно ли. В ответ услышал:

__ Скоро жарко станет, товарищ майор! Быстрей бы

распрощаться с катерами да зацепиться за берег.

Мы подходили к исходному району. В заданное время привел корабли в точку развертывания флагманский штурман флотилии капитан 2-го ранга Валентин Георгиевич Паршин. Берег еле проглядывался. Противник продолжал вести себя на редкость беспечно. То ли слишком жарко ему приходилось на суше, то ли он готовил десанту ловушку. В последнее, правда, верилось мало.

На часах 4 часа 45 минут. Корабли огневой поддержки — их возглавлял капитан 1-го ранга В. Н. Лежава, командир отряда канонерских лодок, — направились на свои позиции, прикрыв собой остальные силы походного ордера. Катера, тендеры, мотоботы, отдав буксиры, развертывались в линию для броска на берег.

Ровно в 5 часов корабли огневой поддержки обрушили всю силу артиллерийского огня на вражеские огневые точки в районе высадки. В бинокль там можно разглядеть золотой песок с холмами дюн, далее — сосны с высокими раскидистыми кронами. Между дюнами различаются извилистые линии окопов. Заметны пулеметные гнезда. Снаряды падают плотно, вздымая рыжие песчаные султаны. Берег пока не подает признаков жизни.

По сигналу капитана 1-го ранга Н. И. Мещерского катера с кондрашовцами начали движение к берегу. Пересекая им курс, молнией проносились торпедные катера, оставляя за собой шлейф дымовой завесы. В воздухе появились штурмовики и бомбардировщики и тотчас нанесли удары по передовым позициям врага и целям в глубине его обороны. Малый охотник под командованием старшего лейтенанта А. А. Сыпайло спешит в устье Видлицы, чтобы противник не организовал там засаду торпедных катеров и не ударил неожиданно по силам первого броска.

На катере КМ112 находился командный пункт командира первого батальона Федора Максимовича Кондрашова. А на другом катере шел его начальник штаба o Анатолий Филиппович Трубачеев, Для устойчивости управления командир и начштаба двигались раздельно На берегу же они, конечно, будут вместе.

Громадный диск солнца начал подниматься над горизонтом. Лучи его резко очертили контуры деревьев, песчаный берег, позолотили дюны. Наблюдая за катерами, я отчетливо увидел устье Тулоксы, впадающей в Ладожское озеро. Вот он, наш правый фланг на плацдарме.

В просветах между деревьями внезапно появился мчавшийся на север товарный состав. Из трубы паровоза вырывались густые шапки дыма. Видимо, машинист торопился проскочить этот наблюдаемый с озера участок пути. А может, его предупредили о подходе наших кораблей к берегу?

На ходовой мостик буквально влетел капитан Шапошников.

— Товарищ майор, вас просит к рации старший лейтенант Трубачеев.

Трубачеева было еле слышно. К тому же голос его прерывался. То ли из-за помех, то ли из-за возбуждения.

— Докладываю, — говорил начштаба, — десантные катера под прикрытием артиллерии приближаются к месту высадки.

— Вас понял. Как противник?

— Молчал. А теперь открыл огонь из дзотов.

— Потери есть?

— Пока не вижу... Прошу перенести огонь артиллерии поближе к урезу воды ..

Вслед за Трубачеевым на связь вышел помощник начальника разведки бригады капитан И. Ф. Христофоров. Его группа действовала вместе с батальоном Кондрашова. Основной задачей ее была разведка противника на берегу и быстрое продвижение к железной дороге, где предстояло разрушить полотно, чем воспретить противнику переброску резервов. Он сообщил о продвижении мелких групп врага по берегу.

Не успел я закончить разговор с Христофоровым, как наблюдатель громко крикнул:

— Воздух!

И сразу завыла корабельная сирена.

Над нами появилось 17 вражеских бомбардировщиков. Моряки встретили их зенитным огнем. Самолеты начали пикировать на наиболее крупные корабли. Но искусное маневрирование и сильный заградительный огонь позволили уйти от прямых попаданий бомб. Только одно десантное судно старшего лейтенанта Г. Г. Виноградского получило повреждение. Оно осталось в строю, но семеро моряков ранены, разбит 37мм зенитный автомат. Еще одна авиабомба разорвалась рядом со сторожевым кораблем «Конструктор». Видно было, как взрывом подняло столб воды выше верхней палубы.

Я стоял рядом с командиром шхуны на ходовом мостике и с тревогой следил за бомбардировщиками. Что ни говорите, а на суше как-то иначе переживаешь аналогичную обстановку. Земля — ведь она и спасет в трудную минуту, если, конечно, не растеряешься.

Наши истребители и зенитчики сбили два вражеских самолета. Остальные бомбардировщики, наскоро освободившись от груза, ретировались.

Случайно взглянул на Пантелеева. Он стоял спиной к берегу и пристально всматривался в озерную даль.

— Кто это может быть? — процедил он сквозь сжатые губы.

Где?

— Да вон, смотрите!

К нашему отряду на предельной скорости с северо-западного направления приближались три корабля. Опознавательных сигналов не было видно.

— Все заняты высадкой и обеспечением действий десанта на берегу, — продолжал Пантелеев. — Мы практически без прикрытия. А корабли идут с направления Ланденпохьи — военно-морской базы противника. Всякое может случиться...

Сигнальщики с соседних кораблей запросили: кто идет? Ответа не последовало. Между тем три морских охотника приближались. И вдруг на одном из них взвился флаг командующего Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирала В. Ф. Трибуца.

— Ну разве так можно! — с облегчением проговорил Пантелеев.

Да, не усидел командующий на своем флагманском КП. Его понять можно: у Тулоксы высаживался один из наиболее крупных морских десантов.

Морской охотник командующего флотом прошел между кораблями десанта. Вице-адмирал приказал командирам транспортов подойти поближе к берегу, чтобы сократить челночную работу высадочных средств. Команда была тотчас исполнена, и транспорты с личным составом на борту направились по указанному маршруту.

Побережье Ладожского озера на участке устье реки Тулоксы — устье реки Видлицы оборонялось финскими пограничниками и подразделениями олонецкой группировки. Противник предвидел возможность высадки здесь десанта и соответственно оборудовал местность в инженерном отношении. Окопы и траншеи были прикрыты проволочными заграждениями в два-три кола. На выгодных в тактическом отношении участках местности располагались доты и артиллерийские батареи. Подходы с озера простреливались пулеметным огнем. Все это десантникам предстояло преодолеть и закрепиться на берегу, захватить плацдарм и удержать его до соединения с войсками, наступавшими с фронта.

А на фронте наступления 7-й армии происходило следующее. 22 июня наступавшие соединения полностью переправились на противоположный берег и начали преследование противника, отходившего с первой позиции. Они стремились обойти и окружить вражеские войска, занимавшие Олонецкий укрепленный район На промежуточных рубежах неприятель оказывал организованное сопротивление. Очень помогла бы в этом случае авиация. Но погода испортилась появились низкие плотные облака, пошел дождь. Естественно, действия самолетов пришлось ограничить. Из-за разрушений на дорогах отстали танки и тяжелая артиллерия. Все это сказалось на темпах наступления.

И все же к концу второго дня наступления плацдарм на правом берегу реки был увеличен до 50–60 километров по фронту и на 10–12 километров в глубину. Финское командование, опасаясь полного разгрома группы «Олонец», стало поспешно отводить свои войска на вторую оборонительную полосу и к Петрозаводску

Бросок на берег

Вражеский воздушный налет не сорвал высадки десанта. Не воспрепятствовал осуществлению операции, если не считать частностей, огонь артиллерии и пулеметов противника. В 6 часов утра роты первого отдельного стрелковою батальона под командованием майора Кондрашова зацепились за берег и начали вгрызаться во вражескую оборону. Именно вгрызаться, потому как приходилось отвоевывать буквально каждый метр будущего плацдарма.

Несмотря на яростное сопротивление противника,

десантники продвигались вперед. Вместе с первыми морскими пехотинцами на берег высадились корабельные корректировочные посты. Они поступили в распоряжение командиров морской пехоты и выступали посредниками от стрелковых подразделений. Их действия координировал помощник флагманского артиллериста флотилии капитан 2-го ранга Ф. И. Сочейкин. Он постоянно находился при командире десанта подполковнике А. В Блаке и вместе с командующим артиллерией бригады Н В. Никитиным выполнял заявки морских пехотинцев на подавление неприятельских очагов сопротивления и огневых средств Канлодки стреляли именно туда, куда требовалось, и в то время, когда была необходима артиллерийская поддержка.

Разведчики капитана Христофорова получили особую задачу — перерезать железную и шоссейную дороги, идущие от Олонца на Питкяранту. Не ввязываясь в бой на берегу, они сразу устремились к указанным объектам и вскоре достигли их. В это время с юга, со стороны реки Тулоксы, на шоссейной дороге появилась вражеская автомобильная колонна. Силы были неравными, но на стороне разведчиков — внезапность. И капитан Христофоров решил напасть на противника.

Действуя из засады, разведчики подпустили колонну на близкое расстояние и открыли по ней огонь из пулеметов и автоматов. Удар для финнов был настолько неожиданным, что они растерялись и стали разбегаться. Только часть из них, оценив соотношение сил, оказала сопротивление. Но разведчики быстро расправились с ними.

При подготовке десантников к действиям в глубине вражеской обороны мы особо подчеркивали роль внезапности. А разведчикам прямо говорили: решительность и внезапность — основа успеха. Ведь разведчики обычно действуют малыми силами и часто без достаточного огневого обеспечения. Внезапность дает им возможность добиться максимальных результатов при наименьшей затрате сил, средств и времени. Разумеется, в сочетании с инициативой и смелостью. В отваге и находчивости наших разведчиков сомнений не было. Бойцы и командиры как на подбор: как говорят, и в огонь, и в воду. Штаб бригады гордился подразделением разведки и не жалел сил для совершенствования его боевых качеств.

Не обошлось без потерь в группе Христофорова. В схватке с врагом погибли отважные воины — старшина

разведывательной роты бригады Амелин, старшина 1-й статьи Гришечкин и связной Костельцов. Девять разведчиков получили ранения. Оказав им первую помощь, капитан Христофоров с оставшимися бойцами продолжал выполнять боевую задачу. Достигнув железной дороги, разведчики взорвали рельсы. Как потом выяснилось, железнодорожное полотно было разрушено еще в нескольких местах передовыми подразделениями бригады из первого броска.

Первый стрелковый батальон в это время развивал наступление на юг и юго-восток. Роты вели в атаку офицеры В. П. Бурдин, С. А. Резников. Г. Джигнаев. Огнем их поддерживали пулеметная рота С. С. Крылова и минометная рота Г. Н. Земцова.

Противник предпринял несколько контратак. То и дело завязывались жаркие стычки. Но десантники решительно громили вражеские опорные пункты. Не выдержав натиска десантников, противник бросал артиллерию и автомашины и отходил от берега.

В первом же бою наладилось тесное взаимодействие между нашими подразделениями на берегу и штурмовой авиацией. Летчики звеньями атаковывали вражеские опорные пункты, а десантники завершали разгром.

Майор Кондратов, опасаясь, что противник отрежет батальон от берега, приказал Г. Джигнаеву с ротой наступать по берегу озера к устью реки Тулоксы. Учитывалось также и то, что наибольшее огневое противодействие противник оказывал именно тут и мог помешать высадке остальных сил бригады.

По указанию командира батальона с этой ротой находился старший лейтенант Трубачеев. В ходе атаки он доложил, что продвижению подразделения мешает опорный пункт противника. Вскоре поступили сведения о том, что десантников прижимает к земле огонь из дзотов, обнесенных проволочными заграждениями в три-четыре кола. Дзоты, развернутые амбразурами в сторону озера, обстреливали даже наши десантные катера. Вражеские пулеметчики и артиллеристы не подозревали, что к ним с тыла заходит наша рота морской пехоты.

Внезапность удара ошеломила оборонявшихся. Их сопротивление было быстро сломлено. Рота десантников захватила вражеский опорный пункт. В числе трофеев оказалось шесть орудий разного калибра, пять станковых пулеметов, артиллерийский тягач, полевой склад боеприпасов.

Вслед за первым батальоном высадился на берег и второй. Его командир майор П. Т. Калинин, связавшись по радио с майором Кондрашовым, уточнил обстановку и, развернув батальон на север, двинул роты на противника.

Командир бригады и штаб находились пока на кораблях и со своих плавучих КП руководили действиями десанта на берегу. В любой момент мы знали, кто где находится, с какими трудностями сталкивается и как развивается бой. Находившиеся рядом командир высадки и командир отряда кораблей артиллерийской поддержки флотилии выполняли все заявки и просьбы наступавших батальонов.

Плацдарм расширялся. Начала работать береговая база высадки, которую возглавлял капитан 3-го ранга П. И. Турыгин. Под огнем противника саперы строили причалы, а гидрографы обозначали вехами пути подхода к берегу судов и кораблей.

Подполковник Блак с оперативной группой офицеров штаба бригады отправлялся на плацдарм со вторым броском. Перед тем как сесть на катер, комбриг связался со мной по радио.

— Я пошел, — услышал его голос. — До скорой встречи!

С нашей шхуны хорошо было видно, как от сторожевого корабля «Конструктор» отошли три катера и на полном ходу устремились к задымленному берегу.

«Теперь и наш черед скоро», — прикинул я, поглядев на часы. Минуты тянулись мучительно долго. Со шхуны из-за дыма и пыли было трудно наблюдать за берегом и оперативно влиять на обстановку.

На ходовом мостике ко мне подошел командир корабля капитан 3-го ранга Пантелеев. За последние сутки он ни на секунду не сомкнул глаз. Его заострившееся лицо посерело, глаза покраснели. Пантелеев очень устал, хотя старался не показывать этого.

— За вами идут, — сказал командир шхуны, кивнув головой в сторону берега.

Там, вспенивая воду, держали курс на наш корабль катера. Пантелеев протянул руку:

— Расходятся наши дороги. Надеюсь, что и дальше у вас все пойдет хорошо. Ни пуха ни пера...

Я поблагодарил командира корабля за добрые пожелания, за гостеприимство. Всего несколько дней назад мы познакомились, но на всю жизнь осталось приятное воспоминание об этом скромном морском офицере. Без

шума он делал свое нелегкое и опасное дело, заботился о том, чтобы десантники без каких-либо задержек прибыли на место высадки. И в том, что операция началась вовремя и успешно, была прежде всего заслуга моряков, таких, как Пантелеев, командиров боевых кораблей и транспортных судов.

Первый из подошедших к шхуне катеров уже швартовался к борту. Я отдал необходимые распоряжения командирам подразделений боевого обеспечения, офицерам штаба и направился на катер. Капитан Шапошников следовал за мной.

— А мне как быть, товарищ майор? — раздался сзади голос лейтенанта Пьянкова, командира взвода ПВО.

— Грузиться и высаживаться на берег со своими счетверенными пулеметными установками. Вот и катер за вашим взводом идет.

— Ясно! — задорно ответил лейтенант. — Задачу понял. — Он повернулся и побежал к взводу.

— Товарищ майор, возьмите перевязочные пакеты, могут пригодиться, — участливо предложил подбежавший к борту корабля фельдшер, назвавший себя Николаем Родионовичем Закабуниным. — А может, и спирту немного прихватите? На воде холодно.

— За пакеты спасибо, а спирт не нужен. Там и без него жарко. Да и непьющий я, Николай Родионович.

Мне показалось, что фельдшер обиделся за то, что его неправильно поняли.

— Не для пьянства, товарищ майор, а на случай ранения, может помочь, — говорил он.

В его говоре угадывалось что-то знакомое.

— Не смоленский? — спросил я.

— Точно. Из Дорогобужа, — ответил фельдшер.

— Значит, земляк!

Дальше все получилось неожиданно и даже странно. Я достал из полевой сумки свою фотокарточку, написал на обороте адрес своего места рождения и протянул ему со словами:

— В случае чего — перешлите туда. Мы обнялись и расстались.

В 1969 году я встретился с Николаем Родионовичем в Ленинграде. Он приехал на встречу с однополчанами по случаю 25летия Тулоксинской десантной операции. Разговорились. Между прочим спросил Закабунина о судьбе моей фотографии. Он ответил:

— Когда закончились бои на плацдарме и наши войска погнали врага на север, я узнал, что вы в полном здравии. Так что посылать фотокарточку куда-либо не было оснований. После войны передал ее в краеведческий музей в Новой Ладоге...

Он говорил и с усердием тряс мою руку. А мне вспоминался высокий моряк с широченными плечами, протягивавший тогда, в 1944м, с борта шхуны перевязочные пакеты и фляжку со спиртом.

Наш небольшой катер принял десять человек: четырех офицеров, пятерых автоматчиков и радиста. Командовал им веселый, в лихо надвинутой на лоб фуражке с «крабом» главный старшина Григорий Харламов. От него мы узнали, что этот катер доставил на берег командира первого батальона майора Кондрашова с офицерами, а затем командира бригады подполковника Блака с оперативной группой.

Я стоял на палубе, опираясь на рубку катера. Слева и справа резали легкую озерную воду десантные корабли и транспорты. Впереди на берегу дыбились багрово-красные столбы разрывов, доносилась пулеметная и автоматная трескотня. Вдруг по борту дробно застучали пули. Катер метнулся в сторону, но не вышел из зоны обстрела. А берег был уже близко. Пришлось скомандовать прыгать в воду, а затем и первому исполнить собственное распоряжение. За мной стали прыгать остальные. Несколько задержался капитан Шапошников: надо было переправить радиостанцию, упакованную в резиновый мешок.

Рядом со мной плыл рядовой Геннадий Иконников, подняв над водой автомат. Катер отошел, и пулеметный огонь противника по нашей группе прекратился. Скорее всего, мы заплыли в мертвое пространство, прикрылись берегом.

Спустя несколько минут мы уже шагали по сухому прибрежному песку. В сапогах хлюпала вода, с обмундирования стекали струйки, но мы не обращали на это внимания. Главное — все в строю.

Песчаная коса была вытоптана сотнями солдатских сапог, разрыхлена колесами орудий и разрывами снарядов. Следы первого боя: гильзы, обрывки бинтов, чья-то каска, сброшенная в пылу стычки с противником...

— Нелегко, видно, пришлось десантникам первого броска, — проговорил рядовой Иконников.

— Жалеете, что не с ними? — спросил я.

— Вообще-то да... Проговорил в ответ и замялся.

— Ничего, и на вашу долю работы хватит.

Бой ведь тоже работа. К тому же потрудней любой другой.

Мы одолели крутой склон и очутились на поросшем травой берегу. Крупные сосны закрывали от глаз местность. Между ними рос мелкий кустарник. Блестели на солнце отполированными боками серые и розовые валуны.

— Сюда, товарищ майор! — послышался голос начальника разведки бригады майора Большакова.

У овражка, из которого в глубину леса убегала старая полузасыпанная траншея, отрытая, вероятно, еще в 1941 году, стояла группа военнопленных. Мы подошли ближе Большаков слушал переводчика.

— Вот и первые пленные, — не без гордости сказал Евгений Павлович — До сих пор никак не могут понять, что произошло. Солдаты в основном из подразделений береговой обороны. Кое-кто из отходящих из-под Олонца частей.

Мы обратили внимание на группу гражданских в серых спецовках.

— А это кто такие?

— Из обслуживающей команды шестого армейского корпуса финнов. А вот эти трое, перемазанные мазутом, — паровозная бригада. Машинист и два его помощника. Наши десантники подбили паровоз и остановили железнодорожный состав.

Свой командный пункт подполковник Блак разместил на небольшой поросшей травой высоте. В неглубоких окопчиках приютились радиостанции, прямо под ногами стояли телефонные аппараты, от которых в разные стороны разбегались нитки проводной связи. Я попал на КП в тот момент, когда комбриг возбужденно говорил по телефону, приказывал невидимому корреспонденту не снижать темпа наступления. Рядом находился начальник политотдела майор Суров. Он, пристроившись на пеньке, слушал информацию инструктора политического отдела майора Кузнецова и делал какие-то пометки в записной книжке. Тут же, на высоте, находились начальники основных служб, офицеры штаба бригады и моряки-корректировщики.

Передав трубку телефонисту, Александр Васильевич поглядел на стоявшего рядом подполковника Никитина. Сказал:

— Это Кондратов докладывал. Тяжело ему. Про

сит поддержать огнем. Даже сказал, что хорошо бы двумя дивизионами. Можем?

— Так точно! — с готовностью ответил командующий артиллерией бригады и забросил автомат подальше за спину.

— Действуйте. И немедленно! — И комбриг повернулся в сторону.

Я доложил о прибытии.

— Благополучно высадились? — поинтересовался он, пожимая руку. — Потерь нет?

Комбриг чуть-чуть улыбается...

Комбриг был возбужден и, как мне показалось, чуть-чуть улыбался. С ним бывало такое, когда дела шли хорошо. А они действительно складывались так, как мы планировали. По силе огня и частоте телефонных звонков с просьбой прикрыть фланг или подавить появившуюся опасную цель можно было предположить, что темп боя нарастал.

— Присядем, — сказал комбриг. — Надо кое-что обмозговать.

Мы сели на траву и развернули карту. Подполковник Блак заговорил удовлетворенно:

— Первую часть задачи подразделения выполнили. Плацдарм захвачен. Теперь его надо удержать.

— Удержим, — уверенно сказал майор Суров. — Научились за три года. Теперь если и захочешь, то не разучишься. Да и шюцкоровец не тот стал, что в сорок первом: спеси поменьше. Правда, майор Кузнецов, только что вернувшийся из первого батальона, сообщил, что там идут очень упорные бои.

Из второго батальона прибыл майор Кукушкин. Он обстоятельно доложил, что там делают подразделения, как себя ведут десантники. Да, в наблюдательности ему не откажешь.

Мы с ним определили, что надо сделать на командном пункте. Предстояло прежде всего оборудовать укрытия, чтобы уберечься от случайных пуль и осколков. Правда, на войне трудно различать, где они случайные, а где не случайные. Много крылатых выражений бойцы придумали по этому поводу, но все они сводились, как мне показалось, к одному: смелого пуля боится. Как бы там ни было, а саперы начали возводить укрытия полевого типа.

Шум боя постепенно удалялся от берега. Отступал он и на флангах. Значит, плацдарм растет по фронту и в глубину. Значит, все пока идет так, как предусматривалось планом. Противник в первые же минуты боя был ошеломлен внезапностью и, похоже, еще не пришел в себя. По крайней мере резервов у него поблизости не оказалось: еще не предпринял солидно организованной контратаки.

Первый батальон продолжал продвигаться в южном направлении. Второй двигался на север, вдоль шоссейной и железной дорог. На плацдарм переправились артиллеристы и минометчики. Они заняли огневые позиции и уже начали поддерживать передовые подразделения огнем.

Подошел и третий батальон. Пока он высаживался, я прикинул по карте его рубеж. Целесообразнее всего разместить батальон следовало к востоку от шоссе и железной дороги. Так подсказывала обстановка. Исполнявший обязанности командира третьего батальона капитан Н В. Федоров, не найдя командира бригады, подбежал ко мне с докладом о высадке подразделений батальона

— Я хотел уточнить, не изменилась ли наша задача, — сказал Федоров — Бой вносит в планы свои поправки.

— На этот раз отступлений от плана нет, — успокоил я его. — Задача батальона остается прежней. Поспешите занять рубеж.

— Есть' — на ходу бросил капитан Федоров и устремился навстречу готовкой роте, которая уже подходила к командному пункту.

К полудню вся бригада, за исключением нескольких тыловых подразделений, находилась на плацдарме и решала поставленную ей задачу. Десантникам удалось, выйдя на коммуникации противника, нарушить связь между его частями южнее Олонца и резервами на севере с направления Сортавала — Видлица. Однако этот успех следовало закрепить. И мы делали эго, убежденные, что противник попытается восстановить положение на очень важном для себя участке.

Неподалеку от командного пункта в овраге находились захваченные в бою пленные. Я спустился туда.

— Какие дополнительные сведения дал опрос пленных? — спросил у майора Большакова.

— Кроме пленных из подразделений береговой обороны есть пленные и из новых частей, подошедших с юга и уже вступивших в бой.

__ Это уже тревожно. А что они говорят о своей задаче?

— Им приказано сбросить нас в озеро и освободить шоссейную и железную дороги, — доложил майор Большаков.

Вот они, первые коррективы к нашему плану. Я поспешил на командный пункт. Следовало с помощью разведчиков более точно установить направление и характер действий противостоявшего противника. Майор Кукушкин не отходил от телефонов.

— Что докладывают комбаты? — спросил я

— Все батальоны продвигаются. Наиболее упорные бои идут у Кондрашова.

Засигналил телефонный аппарат. Сквозь помехи едва пробивался голос старшего лейтенанта Трубачеева, начальника штаба батальона.

— Продолжаем продвигаться на юг и юго-восток, к железнодорожным станциям Тулокса и Таккула, — донеслось из трубки. — Захвачены пленные из сорок пятого финского пехотного полка... Слышите? Сорок пятого! Были брошены в бой с ходу. Подвезены на машинах.

О положении на фронте второго батальона доложил его командир майор Калинин. Говорил Павел Тимофеевич неторопливо и спокойно, ни в чем не изменяя своей манере. Из его сообщения явствовало, что батальон занял дефиле между озерами Линдое и Ладожским и прочно прикрыл этот коридор, разрушив участок железной дороги. Шпалы и куски рельсов использовал для оборудования огневых позиций. Правофланговая рота батальона закрепилась восточнее озера Линдое. Ч го ж, во втором батальоне пока благополучно.

— Вопросы есть, Павел Тимофеевич? — спрашиваю его.

— Вопросов нет, как нет и локтевой связи с соседом справа!

Понятно, ведь третий батальон только высадился и еще не успел занять предназначенный ему рубеж. Вот-вот его левофланговое подразделение появится возле батальона Калинина. Информирую его об этом и спрашиваю о силе и действиях противника.

— Вначале отходил мелкими группами и беспорядочно отстреливался. Теперь усилил огонь. Веду наблюдение. Возможны контратаки силами подбрасываемых резервов.

Конечно, возможны. У Кондрашова они уже начались. Надо быть готовыми к любым неожиданностям. Об этом и прошу майора Калинина. Бдительность и еще раз бдительность!

Еще не закончился разговор с командиром второго батальона, а рядом уже стоит лейтенант Пьянков, командир взвода ПВО. У него тоже секунды на счету.

— Товарищ майор, где прикажете развернуть зенитные пулеметы? По приказу мы должны прикрывать командный пункт!

Взвод ПВО обладал большой огневой мощью и задача у него — прикрыть командный пункт бригады с воздуха — очень ответственная. Но в воздухе господствовала наша авиация, и потому я не видел большой необходимости держать счетверенные пулеметные установки на КП, когда они так нужны впереди, для усиления подразделений, ведущих бой.

Командир бригады согласился с моими доводами, и было решено развернуть зенитный взвод на стыке между первым и третьим батальонами. Отсюда прямо на юг уходило ровное широкое шоссе, по которому, надо полагать, противник попытается прорваться. И если это случится, то шестнадцать «максимов» будут здесь кстати. С выбранной позиции, находившейся в четырех сотнях метров от КП, можно было вести бой с низколетящими самолетами противника.

Вместе с Пьянковым мы прошли в сторону шоссе. На стыке между первым и третьим батальонами я указал ему огневую позицию. Затем проинструктировал лейтенанта, как целесообразнее разместить его установки, предупредил относительно маскировки. Спросил его, все ли он понял.

— Так точно! — ответил Пьянков

— Как вернусь на командный пункт, прикажу по дать на позицию проводную связь. А теперь действуйте! — И я направился вдоль шоссе, чтобы лучше оценить рубеж взвода ПВО Иконников, как всегда, находился рядом.

— Товарищ майор, посмотрите, сколько разбитых машин! — восхищенно проговорил ординарец — Вот здорово поработали наши ребята!

Разбитых машин было много, некоторые еще догорали. Подойдя к ближайшей из них, мы увидели в кабине убитого шофера. В лобовом стекле зияла пулевая пробоина. Автомобиль лежал поперек дороги, загородив путь остальным. Со смекалкой действовали десантники.

Вдали, несколько восточнее шоссе, между стволами

деревьев виднелись догоравшие железнодорожные вагоны. А с юга доносилась орудийная и пулеметная трескотня боя.

На обратном пути мы обратили внимание на два вражеских тяжелых орудия. Возле них валялись гильзы. Да, не просто давались десантникам эти метры суши на занятом врагом берегу.

Во время моего доклада командиру бригады о развертывании зенитных пулеметов произошло нечто неожиданное. Из густых зарослей, находившихся в сотне метров от еще не оборудованного командного пункта бригады, выполз трактор ХТЗ, тащивший на прицепе 152миллиметровую гаубицу. За его рычагами с торжествующим видом восседал солдат-автоматчик. Не успел трактор приблизиться к нам, как на него спикировал краснозвездный бомбардировщик. Бомба со свистом понеслась к земле и разорвалась между трактором и командным пунктом.

Все это произошло так внезапно, что мы не успели даже упасть на землю и только растерянно смотрели друг на друга. Первым опомнился начальник штаба артиллерии капитан Пшеничный.

— У нас таких тяжелых орудий нет, — сказал он. — Наверно, летчик и решил, что это орудие противника. Вероятно, трактор и гаубица отбиты у врага, а к нему попали еще в сорок первом году.

Капитан Пшеничный подбежал к изрядно перепугавшемуся трактористу и потребовал, чтобы он немедленно доставил орудие в артиллерийский дивизион.

— Так ведь, товарищ капитан, взводный велел отбуксировать гаубицу на командный пункт бригады...

— Ничего, ничего. Можешь считать, что задание выполнил. А теперь быстренько волоки ее к артиллеристам.

Трактор снова загудел и потащил орудие по назначению.

— Надо предупредить авиаторов, чтобы осмотрительнее действовали на плацдарме, — распорядился подполковник Блак. — Уточните, начальник штаба, сигналы для ориентировки авиации. Судя по всему, противник приходит в себя.

— Подтянул артиллерию, — уточнил подполковник Никитин. — Теперь его сопротивление возрастет.

Майор Суров, услышав реплику Никитина, согласно кивнул головой.

Из первого и третьего батальонов доложили, что очередная атака неприятеля отбита. Но передышка была кратковременной. Вскоре враг предпринял новую вылазку. На плацдарме уже без перерывов гудела артиллерийская канонада. Через КП летели снаряды корабельной артиллерии. Плацдарм простреливался насквозь.

Подул ветер. Стало прохладнее. А корабельным химикам забот прибавилось: начало сносить дымовые завесы. Это демаскировка. Нельзя допустить, чтобы враг прицельно вел огонь по плавсредствам и бомбил их.

— Как думаете, Степан Яковлевич, не сменить ли нам место командного пункта? — спросил меня подполковник Блак.

Отвечаю ему, что надо повременить. Перемещение КП вызовет потерю связи с частями, а это крайне нежелательно. И хотя подошедший с юга вражеский бронепоезд включился в артиллерийскую подготовку уже пятой атаки противника, а его снаряды частенько попадают между командным пунктом и медицинскими подразделениями бригады, подполковник Блак соглашается с моими доводами.

— Вот и я так же думаю, — отвечает комбриг — Мы у всех на виду, чего доброго, люди еще неправильно истолкуют наш переход.

Подошедшая артиллерия противника позволила ему обстреливать наши позиции методом огневого вала, перенося его от рубежа к рубежу. Вот уже взметнулась огненная стена в сотне метров от КП. Жарко!

Мы твердо решили: командному пункту находиться здесь, у перекрестка шоссе с железной дорогой, хотя этот перекресток, по всем прогнозам, должен стать одним из наиболее вероятных объектов атак противника как с юга, так и с севера.

Враг оттянул огонь своей артиллерии ближе к переднему краю. И тотчас ударили пулеметы.

— Надо ждать атаки, — сказал майор Суров и начал давать указания майору Кузнецову, собиравшемуся в первый батальон.

Комбриг взял телефонную трубку:

— Кондрашов, как дела? Держишься? Молодец! Поглядывай за флангами...

Прав комиссар

Флотский корректировщик кричал в микрофон с ближайшей сосны:

__ Вражеский бронепоезд южнее Тулоксы! Слышите? Координаты...

На канонерской лодке вводили поправки в данные для стрельбы по новой цели. А в это время враг ударил по артиллерийскому дивизиону капитана Сабурова. Снаряды стали разрываться около лошадей, запряженных в орудийные передки.

__ Товарищ Никитин, распорядитесь перевести лошадей в более безопасное место, — приказал командир

бригады.

Но где оно, более безопасное место? Почти на каждом метре плацдарма свистят пули, падают осколки. Жаль лошадей, но войны без жертв не бывает.

У каждого, кто находился на командном пункте, Добыли до предела напряжены нервы. Обстановка менялась быстро и резко. На нее надо было реагировать

немедленно. То телефонный звонок, то вызов к радиостанции. И вопросы, вопросы. Одному батальону нужно помочь артиллерийским огнем, на участок другого — перебросить подкрепление, третьему — помочь советом

в организации отражения атаки противника... Медлить нельзя. Времени на размышления — секунды и минуты.

Какими же способностями должен обладать командир, управляющий боем?

Смотрю на Александра Васильевича. Строг, собран, ни капельки растерянности. Решения принимает немедленно и уверенно передает их исполнителям. Воля? Самообладание? Умение? Наверно, все вместе взятое и помноженное на непоколебимую верность воинскому долгу, делу, которому Родина потребовала служить. Нет, это не высокие слова. Это сама суть нашего подполковника Блака.

Перебегает от сосны к сосне, пытаясь добраться до командного пункта, начальник тыла бригады полковник Смирнов.

— Как с боеприпасами, Александр Николаевич? — интересуется комбриг — Расход их неимоверный. Слышите? Ни минуты затишья.

— Только сейчас передали, что баржа с боеприпасами прибыла на внешний рейд, — тяжело дыша, ответил Смирнов. — Нужны люди для выгрузки. Считаю,

что заниматься этим делом лучше ночью. Пристрелялись, стервецы, весь берег под огнем.

— Что же не позвонили? Такой обстрел, а вы бегаете от воронки к воронке...

Смирнов пренебрежительно махнул рукой.

— Аа... сейчас везде одно. Начнешь прятаться от смерти — тут она тебя и прищучит. Так людьми поможете для разгрузки боеприпасов?

— До ночи еще далеко, Александр Николаевич Если резервы не израсходуем, выделю команду, — пообещал комбриг. — А если хотите наверняка, то забирайте всех, что остались в тылу. Тоже немалая сила наберется.

Подбежал расстроенный начальник связи бригады майор В. И. Устюменко

— Прямо беда, товарищ начальник штаба. Проводные линии связи рвутся на каждом шагу. Не наберу телефонистов на восстановление.

Понимаю Виктора Ивановича. Но чем я ему могу помочь? Говорю в шутку, что надо попросить противника уменьшить обстрел.

— Что вы, товарищ майор, я просто хотел доложить об обстановке, — смутился Устюменко.

Подошел начальник политотдела. Он только что из санитарной части. Сказал, что начали поступать раненые. Медики отлично организовали их прием и обработку.

— Пойду посмотрю, как их переправляют на корабли, — проговорил майор Суров. Но не ушел. Мимо командного пункта проезжала трофейная повозка. Впереди на облучке сидел наш повозочный, а за ним весь в крови приподнялся раненый сержант из первого батальона. Тут же неизвестно откуда выскочила лейтенант медслужбы Лена Тимофеева. Высокая, подвижная, она всегда появлялась там, где надо, и в тот момент, когда надо. Догнав повозку, Лена вскочила на нее и села сзади сержанта, подставив ему под спину свое плечо. Мы с Суровым молча проводили повозку глазами.

— Знаете, Владимир Александрович, — тихо сказал я ему, — мне часто кажется, что нет предела человеческой выдержке. И теперь подумал об этом, глядя на раненого сержанта Петряева.

Суров несколько секунд молчал, глядя в сторону, куда скрылась повозка, потом глухо сказал.

— Есть предел. Только каждый определяет его сам для себя. Какая закваска заложена в человека, такой

Высадка Тулоксинского десанта и его бой 23–27 июня 1944 года

у него и предел Беспредельна только ненависть к захватчикам. Тут она, пожалуй, у всех нас одинакова.

Прав комиссар. Разные люди были в нашей бригаде. По-разному они вели себя в бою. Один отчаяннее, другой скромнее. Но все они ненавидели гитлеровцев, посягнувших на честь и свободу Родины.

День уже клонился к вечеру. Над озером начал стелиться туман. Сгустились и низко нависли облака. Истребителям передышка реже появляются в воздухе

самолеты врага, А на плацдарме бой не стихал. Противнику нужна была дорога, и он настойчиво добивался этой цели.

Зазуммерил телефон. Подполковник Блак взял трубку.

— Слушаю тебя, Кондрашов. Не торопись. Когда? — вдруг изменился в лице комбриг. — Жаль, прекрасный был политработник... А как ведет себя противник? Понятно. Любой ценой не давайте ему вклиниться в нашу оборону. Слышите? Сейчас пошлю в контратаку бригадный резерв. Держитесь!

Положив трубку, Александр Васильевич несколько секунд помолчал, потом тяжело вздохнул и сказал:

— В первом батальоне во время контратаки погиб майор Кузнецов. Он поднял третью роту на врага, заменив выбывшего из строя ротного. Рота выполнила задачу, а он погиб...

На левом фланге первого батальона враг вклинился в нашу оборону. У Кондрашова резервов не было, и комбриг принял решение провести контратаку своим резервом.

— Подполковник Никитин, прошу вас подойти поближе, — сказал Блак.

Мы склонились над картой, прикидывая, как лучше повести наше контратакующее подразделение и на каком рубеже его поддержать артиллерийским огнем.

С новыми данными по третьему батальону подбежал майор Кукушкин.

— Федоров развернул наблюдательный пункт на своем правом фланге, — доложил он. — Комбат беспокоится, как бы противник не прорвался через его правый фланг. И основания для этого у него есть.

— А не лучше ли использовать для контратаки роту автоматчиков? — предложил я. — Она собрана и готова к бою. Командир ее капитан Астратов только что доложил об этом.

Услышав наш разговор с командиром бригады, Кукушкин попросил Блака:

— Товарищ подполковник, разрешите мне возглавить резерв.

Комбриг с уважением посмотрел на майора. Сказал:

— Ну что ж. От штаба я намерен был послать с автоматчиками офицера. Командир у них свой есть. Согласен. Пойдете вы, товарищ Кукушкин. Начало в девятнадцать тридцать. Действовать по сигналу с командного пункта — три зеленые ракеты. Одновременно Федоров поднимает свою правофланговую роту. Поможет и Кондратов.

Майор Калинин, командир второго батальона, доложил, что взвод егерей противника пытался через заросли камыша на западном берегу озера Линдое проникнуть в наше расположение, но был своевременно обнаружен и рассеян. Трое солдат захвачены в плен.

— Внимательно следите за обстановкой, Павел Тимофеевич, — наставлял комбриг, выслушав доклад. — Противник усиленно ведет разведку, хочет знать, прочно ли мы тут сидим.

— Понял вас, — ответил майор Калинин. Наибольшую активность противник проявлял с юга.

Нам в общем-то был понятен его замысел: прижать нас к берегу и сбросить в озеро. Но то, что он не очень беспокоил нас с севера, давало нам возможность маневрировать силами и средствами.

В случае успеха контратаки рота автоматчиков должна была восстановить положение и закрепиться на достигнутом рубеже. Саперы под руководством капитана Турецкова должны были после этого прикрыть ее минным полем.

Назначенная для контратаки рота подошла к командному пункту. Ее командир капитан Федор Петрович Астраюв распорядился проверить работу затворов автоматов Неисправностей в оружии не оказалось. Да их и не могло быть. Каждый десантник беспокоился о том, чтобы оружие в бою не подвело. Бойцы заблаговременно протерли стволы и подвижные части автоматов, дозарядили запасные диски. Да и россыпью патронов прихватили. Без хлеба в бою обойтись можно, без боеприпасов — нельзя. Это понимал каждый.

Подполковник Блак все чаще посматривал на часы. Вот уже из батальона доложили о готовности к контратаке. Командующий артиллерией проверил связь с артиллерийскими наблюдателями на передовой. Пора.

По команде автоматчики начали выдвигаться на исходный рубеж. Их фигуры замелькали между деревьями. Майор Кукушкин снял с плеча автомат, передернул затвор, поставил на предохранитель.

Вот уже два дивизиона — артиллерийский и минометный — дали первый залп. Пауза. Вводятся поправки по сигналам артиллерийских наблюдателей. Новые залпы батарей. На позициях противника танцуют султаны разрывов.

Затрещали автоматные очереди. До командного пункта докатилось ослабленное артиллерийской канонадой могучее русское «ура».

Подошел майор Суров. Ему уже сказали о гибели майора Кузнецова. Он принял сообщение внешне спокойно, но тут же попросил комбрига о разрешении побывать в первом батальоне.

Гул боя откатывался все дальше на юг. Артиллерия перенесла огонь в глубину. Уже более отчетливо слышались выстрелы с озера. Это корабельные орудия стреляли по бронепоезду и скоплениям резервов противника южнее реки Тулоксы.

Прошло немало времени, прежде чем появился на проводе Кукушкин.

— Порядок! — радостно сообщил он.

— У автоматчиков есть локтевая связь с соседними батальонами?

— Да, да, есть!

Комбриг уточнил еще ряд вопросов и снова напомнил майору Кукушкину о закреплении достигнутого рубежа и обязательном сплошном минировании местности перед передним краем.

— Капитан Турецков с вами? — спросил подполковник Блак.

Да.

— Роту автоматчиков возвратим в резерв не раньше середины ночи. С ней вернетесь на КП. Рубеж прикрыть силами батальонов.

Нам было ясно, что наши контратаки должны быть ограниченными по целям: только для восстановления положения в пределах нашего плацдарма. Для большего бригада не имела сил. Забыть об этом — значило ослабить оборону.

Артиллерийский огонь начал стихать. Но комбриг предупредил подполковника Никитина:

— Разведанные цели не упускать из виду Стрелять и стрелять по ним до полного подавления!

Командующий артиллерией взмолился:

— Целый день ведем огневой бой. Боеприпасы на исходе.

— Снаряды будут. Баржа подошла. Подвезем боеприпасы. А огонь не прекращать. Трудно пехоте без поддержки. — Подполковник Блак проговорил это в запальчивости. Помолчал немного, видимо собираясь с мыслями, заключил: — Понимаю, что мало снарядов Значит, точнее стрелять надо Так и передайте майору Савину и капитану Сабурову, чтоб не по воробьям

палили.

Чувствовалось, что комбриг очень устал. Но времени для отдыха не было. От его присутствия на КП, его распорядительности, даже от того, что подчиненные командиры слышали его голос, зависело многое.

Время близилось к полуночи. Канонада постепенно

стихала.

На КП появился старшина С. П. Махов. О нем говорили, что это самый добрый и заботливый человек в бригаде.

— Товарищ майор, вы целый день не ели. Все уже давно перекусили на ходу. Даже командир бригады — и тот забегал, — укоризненно произнес Сергей Павлович.

Он возглавлял административно-хозяйственную часть бригады. Распорядительный, инициативный, несмотря на свой почтенный возраст, Махов в полевых условиях был просто незаменимым человеком. Ума не приложу, когда старшина успевал все сделать, обо всех позаботиться.

В полночь стало ясно, что противник выдохся и до утра вряд ли отважится на активные действия. Если только разведка...

— Давайте подытожим результаты первого дня, — сказал подполковник Блак. — Теперь для этого самое подходящее время. Хотя добрые люди давным-давно спят.

Добрые люди... Как-то странно прозвучала эта фраза на КП. Она была словно привет из того далекого теперь времени, когда люди могли спокойно спать по ночам, не опасаясь атак, бомбежек, всего того ужасного, что несет с собой война.

Офицеры разместились прямо на траве возле КП. Развернули на коленях рабочие карты.

— Начнем с начальника разведки, — сказал командир бригады. — Только, пожалуйста, покороче, самое существенное. Что у вас, товарищ Большаков?

— Противник ставил задачу отбросить бригаду от шоссе и железной дороги, чтобы обеспечить беспрепятственный отвод своих войск с олонецкого направления на север. Военнопленные показывают, что южнее Олонца их части ведут тяжелые бои с нашими наступающими войсками. Во второй половине дня перед бригадой отмечены следующие подразделения противника: сводный батальон одиннадцатой финской пехот

мой дивизии, первый и второй егерские батальоны, подразделения сорок пятого пехотного полка. В течение ночи возможен подход резервов.

Подполковник Никитин доложил о состоянии артиллерии и минометного дивизиона бригады. Потерь в орудиях не было. Тревогу вызывало только положение с боеприпасами. Каждый снаряд был на счету, а баржа все еще стояла на внешнем рейде и не было известно, когда ее подведут к месту разгрузки.

Командир бригады повернулся к сидевшему на бруствере окопа начальнику тыла полковнику Смирнову:

— Что вы скажете на это, Александр Николаевич? Смирнов неторопливо поднялся, отряхнул прилипшую к бриджам землю.

— Баржу уже подают к берегу. Разрешите пойти и лично проследить за выгрузкой? Кроме того, прошу оказать помощь людьми, — в своей манере высказался начальник тыла.

Вмешался начальник политотдела:

— Для перевозки боеприпасов можно использовать трофейные машины. Я только что видел, как шоферы из батальона связи на них кабель развозят.

Майор Кукушкин доложил о состоянии частей бригады. Он только что вернулся с переднего края и находился в несколько возбужденном состоянии. Выслушав его доклад, командир бригады по обыкновению кивнул, что означало его согласие с оценками и выводами, и повернулся ко мне:

— А каково мнение об обстановке начальника штаба?

Я доложил, что бригада выполнила свою задачу на первый день боя: она захватила плацдарм и удержала его. Противник лишь незначительно потеснил подразделения первого и третьего батальонов и вклинился в нашу оборону на 150–200 метров. Но положение было восстановлено. На всех этапах боя поддерживалось тесное взаимодействие с кораблями Ладожской военной флотилии. Их артиллерия выпустила по врагу более двух с половиной тысяч снарядов. Четко действовали корректировочные посты моряков. Я не мог не отметить распорядительность и инициативу капитан-лейтенанта Ф. Н. Сочейкина, очень быстро реагировавшего на запросы десантников об огневой поддержке. Хорошо действовала наша штурмовая и бомбардировочная авиация.

Характеризуя свои силы, я сказал: бригада, несмотря на потери, боеспособна. Личный состав успешно решает поставленные задачи. Командиры и бойцы почувствовали свою силу и надежно обороняют занятые рубежи. Однако необходимо как можно быстрее восстановить разрушенные в ходе боя позиции, прикрыть их заграждениями, принять необходимые меры по предупреждению действий разведки противника. Хотя ночь светлая, но бойцы за день устали, их бдительность ослаблена.

— Мы не расходимся в оценке обстановки, — сказал комбриг, когда я закончил доклад. — Сейчас уточню каждому задачу, а начальника штаба прошу подготовить боевое донесение командарму и проследить за подготовкой частей к завтрашнему бою.

Шестнадцать атак. Шутка ли!

Офицеры управления бригады разошлись по частям и своим службам. Мы с подполковником Блаком и майором Суровым остались втроем.

— Как там у Кондрашова? — спросил Александр Васильевич у начальника политотдела.

— Дерутся отчаянно. Молодцы. К сожалению, и потери немалые. Лейтенанта Вихарева помните? Его взвод после высадки на берег был направляющим в роте, несколько оторвался от нее и попал под огонь противника. Шюцкоровцы двинулись на его позиции. Дело дошло до рукопашной. Видели бы вы, как Сергей Вихарев руководил боем, как его подчиненные сражались с противником! Старшина Пенятин рассказывал, как его сбил с ног здоровенный солдат и чуть не заколол штыком. Выручил старший сержант Василий Кук — успел сразить врага очередью из автомата.

Кук — молодец. В том бою он уничтожил еще четырех вражеских солдат.

Майор Суров встал и зашагал вдоль траншеи. Он так делал всегда, когда бывал чем-то взволнован.

— Взвод Вихарева атаку, конечно, отбил, — продолжал начальник политотдела. — Но испытания для него на этом не закончились. У небольшой песчаной высоты десантников прижал к земле пулеметный огонь из дзота. Сергей Степанович приказал старшему сержанту Куку и красноармейцу Вагину уничтожить вражескую огневую точку...

Тут надо пояснить. Вторая стрелковая рота, в которой находился старший сержант Кук, не имела локтевой связи с третьей ротой. Разрыв между ними достигал полутораста метров. На стыке двух подразделений и оказались Кук с Багиным в тот момент, когда в разрыв устремился финский батальон. Наши бойцы встретили противника огнем и вынудили его остановиться. Четырежды враг поднимался в атаку и столько же раз откатывался, неся потери от пулеметного и автоматного огня наших смельчаков. Багина ранило. Кук оставил его перевязывать рану, а сам пополз вперед к огневой точке врага. Гранатами старший сержант заставил замолчать вражеский дзот, а затем и занял его. В траншею к Куку перебрался и Багин, перевязавший рану. Теперь они находились в полукилометре от нашего переднего края, двое против беспрерывно атаковавшего противника.

Кончились патроны. Смельчаки стали стрелять из автоматов, взятых у убитых солдат. Лишь ночью удалось пополнить боеприпасы.

Двое суток комсомольцы Кук и Багин отбивали натиск врага. До десяти вражеских атак они отразили, не отступив ни на шаг. Их дважды бомбили самолеты противника, по ним стреляла неприятельская батарея. Но советские воины выстояли. А когда рота перешла в наступление и отбросила врага от высоты, старший сержант Кук вновь стал командовать своим отделением и повел его в атаку. За мужество, воинскую сметку и стойкость в борьбе с фашистскими захватчиками Василию Семеновичу Куку Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 июля 1944 года было присвоено звание Героя Советского Союза. Высокой правительственной награды был удостоен и красноармеец Ф. А. Багин. Позднее, во время боев в Заполярье, Кук, к тому времени командовавший взводом, был отмечен орденом Красной Звезды.

Умело действовали тогда и артиллеристы. Командир противотанкового орудия старшина Василий Шаренко с расчетом первым же выстрелом заставил замолчать вражеский пулемет. Противник обнаружил пушку и попытался захватить ее, бросив в атаку группу автоматчиков. Артиллеристы приняли бой и сражались до последнего. В строю остался только Шаренко, но и он был ранен. В этот критический момент на выручку противотанкистам поспешили бойцы первого батальона — целый взвод.

Старшина Василий Петрович Шаренко вместе со стрелками отражал атаку и спасал свою пушку. Когда вражеские автоматчики приблизились к орудию, он забросал их гранатами. Он отстоял орудие и отомстил за павших товарищей.

Суров не рассказывал — живописал. Лицо его было так одухотворенно, что, казалось, он сам лично пережил все перипетии дневного боя. А мы с комбригом все явственнее представляли происшедшее на этом кусочке плацдарма, людей, защищавших его. Что ни говорите, а комиссар умел и убеждать, и вдохновлять. Собственно, таким и должен быть политработник.

В первый день боя на плацдарме отличились многие артиллеристы. Вот еще несколько примеров. Противотанковое орудие под командованием старшего сержанта Федора Николаевича Худанина занимало позицию на стыке первого и третьего батальонов. Здесь во второй половине дня были самые яростные атаки противника. Когда очередная вылазка заканчивалась неудачей, враг подбрасывал резервы и начинал новую.

Так, после очередной отбитой атаки враг подтягивал пополнение. Его солдаты, прикрываясь деревьями, двигались в сомкнутом строю. Худанин в бинокль обнаружил их и решил расстроить неприятельскую атаку. Когда вражеские солдаты подошли на верный выстрел, Федор Николаевич дал команду на открытие огня. Осколочные снаряды «сорокапятки» буквально секли противника. Рота, предназначенная для очередной атаки, разбежалась по лесу. Но многие из ее солдат больше не поднялись с земли.

Чтобы убрать мешавшее орудие, гитлеровцы вызвали огонь минометов. И, прямо скажем, не жалели боеприпасов. Казалось, что от пушки Худанина, как говорят, и мокрого места не осталось. Вражеские автоматчики начали осторожно приближаться к орудию. Пушка молчала. До нее осталось триста, двести метров... И вдруг орудие ожило. Выпущенный из него снаряд разорвался в самой гуще врагов. За ним второй, третий...

Огонь вел Худанин. Один за всех: за командира, за наводчика, за заряжающего. Остальные бойцы расчета из-за ранений не могли стать к пушке. Вражеская пуля обожгла лицо Федора Николаевича. Кровь заливала глаза. Но он заряжал пушку, наводил на приближавшихся гитлеровцев и стрелял. Еще две пули впились в Худанина — одна в ногу, другая в грудь.

Уже нет сил стоять от потерн крови Тогда старший сержант опустился на землю и ползком подкатил к орудию еще несколько снарядов А когда враги снова устремились к пушке, ударил из нее по наседавшим гитлеровцам

Шестнадцать атак провел противник в стык между батальонами. И ни одна из них не увенчалась успехом. При их отражении отличился и расчет противотанковой пушки старшины 1-й статьи Николая Ивановича Фомина, в трудную минуту пришедший на выручку Худанину.

Легко сказать «отбили шестнадцать атак». Попробуйте представить, что стоит за этими словами. Смелость? Воинское мастерство? Сила оружия? Искусство командиров? Наверно, все вместе взятое и помноженное на сыновнюю верность бойцов и командиров своей матери-Родине. Мне очень хочется, чтобы люди не забыли тех, кто совершил подвиг, и тех, кто пал в бою.

— А я верю, это не забудется никогда! — убежденно сказал подполковник Блак — Память народа бессмертна. И мы должны быть достойны ее. А потому — за дело. До завтра нам с Владимиром Александровичем надо успеть побывать в частях Степан Яковлевич будет на связи. В случае чего — немедленно доложить об изменениях обстановки. Вначале мы пойдем в первый батальон, оттуда в третий.

Вскоре в сопровождении двух автоматчиков они скрылись между деревьями.

Пока молчали телефоны, я решил еще раз просмотреть боевые донесения из частей, уточнить просьбы командиров и к приходу комбрига подготовить необходимые рекомендации. В донесениях отмечались и самоотверженные действия личного состава. В частности, говорилось о личном примере в бою парторга первой стрелковой роты сержанта Ф. Ф. Козуткина. Он отважно сражался с противником, увлекая за собой товарищей по оружию. Оказавшись раненным, отказался покинуть боевой порядок и продолжал косить из автомата наседавшего врага.

Пример для подчиненных подавал и командир первою взвода этой роты лейтенант Федор Никитич Мо розов. Будучи раненным, он не ушел с поля боя Мужественно сражались и его подчиненные. Они не уступили своих позиций противнику даже тогда, когда он втрое превосходил их числом. Лейтенант Морозов

погиб в том бою. Бойцы взвода поклялись отомстить врагу за его смерть.

Выше я уже сообщал, что в третьей роте сложилась тяжелая обстановка. Выбывшего из строя командира заменил работник политотдела майор Кузнецов. Но и он погиб. Тогда командование подразделением принял на себя парторг роты старшина Н. Ф. Клюшкин. Рота продолжала упорно сражаться с противником и выполнила поставленную задачу. А тяжело раненного старшину Клюшкина вынесли с поля боя.

Я подумал, что нужно соответствующие страницы донесений обязательно показать начальнику политотдела, а также поставить его в известность о ранении двух офицеров из управления бригады — капитанов Георгия Николаевича Григорьева и Ивана Федоровича Константинова.

После двух часов ночи взрыв необычайной силы потряс все вокруг. Что-то тяжелое грохнулось на перекрытие нашего КП. Перекрытие было жиденькое, в один бревенчатый накат, присыпанный грунтом. На карту, с которой я работал, с потолка посыпалась земля.

Я выскочил из укрытия. Озеро было окутано дымом, в котором бесновался огонь. На перекрытии лежала покореженная металлическая ось с изломанным колесом.

Бросился к телефону, чтобы позвонить начальник} тыла бригады, ушедшему к месту разгрузки боеприпасов.

— Что случилось, Александр Николаевич? — спросил я, услышав полковника Смирнова.

— Беда, — упавшим голосом проговорил начальник тыла — Взорвалась баржа с боеприпасами.

Этого нам еще не хватало.

— Как это произошло?

— Буксир тянул ее к берегу, к месту разгрузки. В это время артналет.

— Дымовую завесу ставили?

— Все как положено. Но во время обстрела прямое попадание, и баржа мгновенно взорвалась.

— Велики потери?

— На берегу никто не пострадал. Она взорвалась далеко от берега — Смирнов помолчал, потом сказал с горечью — Лучше бы меня прихлопнуло, чем такое.

Помощь так своевременна...

К моменту возвращения командира бригады на КП собрались начальник тыла полковник Смирнов и командующий артиллерией бригады подполковник Никитин. Настроение у них было подавленное, особенно у Смирнова, который считал себя виновником происшедшего. Конечно, можно было на внешнем рейде перегрузить боеприпасы на небольшие суда, а не водить такую махину под носом у противника. Но кого теперь ни вини, делу не поможешь.

Подполковник Блак решил срочно переговорить с командующими армией и флотилией и просить их о помощи боеприпасами. Быстро было подготовлено и отправлено донесение в адрес генерал-лейтенанта Крутикова С командующим флотилией связались по радио.

Через короткое время комбригу передали радиограмму. Это было боевое распоряжение командарма7. Генерал-лейтенант Крутиков требовал во что бы то ни стало не пропустить противника по дорогам на Салми и Питкяранту. В помощь 70-й бригаде направлялась 3я морская стрелковая бригада. В конце боевого распоряжения указывалось, что наши заявки на подавление целей авиацией и поставку боеприпасов приняты и будут удовлетворены.

— Это хорошо, это своевременно, — не скрывая удовлетворения, повторял подполковник Блак. — Надо сообщить о решении командарма командирам батальонов. Это поднимет настроение личного состава...

— По какому случаю торжество? — заметив наши одухотворенные лица, спросил неожиданно появившийся начальник политотдела.

— Читай, Суров, у начальника штаба интересный документ, — не скрывая улыбки, проговорил подполковник Блак.

Владимир Александрович пробежал глазами радиограмму, резюмировал:

— Лишний раз подтверждается, что мы находимся на острие главных событий в армейском масштабе. Надо сделать все возможное, чтобы удержать занимаемые позиции до прихода подкрепления. Было бы полезно собрать офицеров управления бригады и поставить перед ними эту задачу. А они уже пойдут в подразделения.

В начале пятого часа, когда все срочные вопросы

были решены, командир бригады подвел итог совещания словами:

__ Плацдарм — это сегодня наш дом А дома, говорят, и стены помогают. Давайте еще раз посмотрим крепость наших стен, их готовность противостоять новым атакам противника. А они несомненно будут.

И он отпустил офицеров, с тем чтобы они могли наведаться в подчиненные подразделения.

Майор Суров доложил комбригу о проделанной партийно-политической работе, главная цель которой заключалась в мобилизации личного состава на дальнейшую упорную борьбу за плацдарм.

— В некоторых ротах, где позволяла обстановка, — говорил он, — накоротке проведены партийные и комсомольские собрания, в других — совещания агитаторов. Очень хорошо организовал работу парторг роты сержант Григорий Белванов. Живое слово, обращенное к солдатам, он подкрепляет личным примером.

И майор Суров рассказал, как после высадки на берег отделение сержанта Белванова вместе с другими десантниками стало продвигаться вперед с целью расширения плацдарма. Огонь противника становился все сильнее. По морским пехотинцам открыла огонь прямой наводкой пушка врага. Десантники заколебались. Промедление в такой обстановке могло привести к напрасной гибели людей. Сержант Белванов бросился вперед. За ним последовали его подчиненные Устремились на врага и другие группы бойцов. В ближнем бою десантники штыками и гранатами уничтожили расчеты пулемета и пушки противника, проложив путь своим товарищам. Весь день парторг был на виду у солдат. Его действиям политотдел посвятил специальную листовку.

— Многие в бою отличились, — подводя итог сказанному, произнес майор Суров. — И коммунисты, и комсомольцы, и беспартийные. Замечательный в бригаде народ. С таким народом горы свернуть можно.

Неиссякаемого оптимизма наш начпо. Даже в самые трудные минуты он не терял присутствия духа. Лишь собраннее становился и меньше говорил. Может, слово «говорил» не всегда подходило к нему. Он телеграфным стилем рубил: поступить так-то, сделать то-то, исполнители такие-то, доклад об исполнении — к такому-то времени. Сознаюсь, даже некоторым командирам недоставало вот такой деловитости, распорядительности и видения цели действий.

— Понимающий народ, — подтвердил подполковник Блак — Каждый добросовестно делает свое дело на войне. Все как один. А когда дружно, то и не грузно.

С озера тянуло прохладой. Кстати. Она освежала, помогала преодолевать усталость, которая все больше давала о себе знать. Ведь человеческие возможности не беспредельны.

Начальники служб, другие должностные лица управления бригады не смыкали глаз Они буквально «висели» на телефонах: у каждого свои заботы, а в общем-то у всех одна — во что бы то ни стало удержать плацдарм, не дать противнику сбросить десантников в озеро.

Подбежал майор Кукушкин, доложил:

— Необходимые для донесения данные обобщены. Леонид Семенович — человек удивительной работоспособности. Тяжелейший труд оперативного работника, казалось, нисколько его не утомлял. Не существовало вопросов в деятельности штаба бригады, которые он не принимал бы близко к сердцу. Вот и теперь, докладывая сведения для донесения, он не упустил возможности заметить:

— Два взвода из второго батальона еще не прибыли в бригадный резерв. Рота автоматчиков во главе с капитаном Астратовым возвратилась из третьего батальона/

Нет, что ни говорите, а с таким помощником и в трудной обстановке легко работать. Под любую ношу он подставляет свое плечо. А это, я вам скажу, во все времена золотое качество человека.

Зазвонил телефон. Я взял трубку и сразу же по голосу узнал командира второго батальона. Но почему комбат так волнуется?

— Товарищ начальник штаба, у меня плохо с резервами, а приказано послать к вам еще два взвода. Нельзя ли не брать от нас людей? Противник заметно оживился, с минуты на минуту можно ожидать его атаки.

Понимаю беспокойство Павла Тимофеевича. Но противник большую часть своих сил сосредоточил против первого и третьего батальонов. С юга грозит наибольшая опасность. Если враг сомнет правофланговые подразделения и выйдет к озеру, то сопротивление на северном участке плацдарма потеряет всякий смысл. Объясняю ему суть отданного распоряжения относительно некоторой перегруппировки сил.

понимаю, — соглашается майор Калинин, но тут же добавляет, что без резерва держать позиции

трудно.

Советую ему уменьшить силы на неатакованных участках и за счет этого создать резерв.

__ Есть! Есть' — уже более спокойно соглашается

комбат. — Высылаю два взвода.

Подошел начальник связи майор Устюменко. Волнение на лице написано.

— Что случилось, Владимир Иванович?

— Вот смотрите. Час от часу не легче — И майор подал мне метеосводку.

В ней сообщалось о том, что в ближайшие часы резко изменится погода: ожидается сильный, близкий к штормовому ветер с дождем. Если прогноз верен, то бригаду ожидают большие неприятности. Не сможет помогать авиация, сорвется высадка на плацдарм 3-й бригады. Страшна штормящая Ладога — мы это знали.

Прочитав метеосводку, подполковник Блак задумался Устало проговорил:

— Этого нам еще не хватало — И тотчас же энергично, решительно, по-командирски — Надо предпринять экстренные меры по доставке боеприпасов от моряков. Они обещали нам патроны для стрелкового оружия.

Молодец командир. Предусмотрел на крайний случай выход из трудного положения.

Начальник пристани доложил, что подошел катер и с него разгружают боеприпасы, полковник Смирнов на берегу и уже организовал выдачу патронов по частям.

— Поторапливайтесь, — распорядился комбриг. — Нужно ожидать скорого возобновления атак противника — Обращаясь к начальнику связи бригады, спросил — Вы, товарищ Устюменко, учли уроки первого дня?

— Так точно, товарищ подполковник! — ответил Устюменко.

Мы вышли из землянки. Ветер заметно усилился. С озера доносился глухой шум прибоя. Надрывно кричали чайки. Небо хмурилось, подтверждая прогноз.

В шестом часу утра в штаб армии было передано очередное боевое донесение. В нем сообщалось, что, по показаниям пленных противника, командир 6-го армейского корпуса финнов генерал Эш приказал во

что бы то ни стало 24 июня разгромить десант. С этой целью в район устья реки Тулоксы перебрасываются резервы.

— Товарищ майор, на связи штаб армии, — доложил сержант Писарев, радист комбрига — Просят вас.

Вызывал начальник оперативного отдела армии полковник Кутняков. К ним еще не поступило наше боевое донесение, и оперативный отдел интересовался изменениями обстановки на плацдарме за истекшую ночь. Я доложил, что к утру 24 июня перед бригадой действуют первый и второй егерские батальоны, сводный батальон 11-й пехотной дивизии, четвертый учебный батальон, железнодорожная рота. Ночью взяты пленные из пятнадцатого и двадцать первого отдельных пехотных батальонов. Противник превосходит нас по живой силе примерно вдвое.

— В середине дня, — сказал полковник Кутняков, — к вам подойдут третья бригада и зенитный полк. Направлены боеприпасы. Передовые части четвертого корпуса, и в частности сто четырнадцатой дивизии, — на линии Сермяги. До скорой встречи!

Командующий войсками фронта вывел из боя на Свири 3ю морскую стрелковую бригаду вместе со средствами усиления и направил ее в Свирицу. А там по распоряжению командующего Ладожской военной флотилией уже группировались разгрузившиеся суда.

Почему в Свирицу? Наверно, потому, что снятой с передовой линии бригаде туда легче было добраться. А потом Свирица вдвое ближе к плацдарму, чем Новая Ладога. Тут большой выигрыш во времени. Видимо, принималось в расчет и то, что в поселке на берегу Свирской губы легче организовать погрузку — там имелись причалы.

Подполковник Блак прикинул расстояние до Сермяг, сказал:

— Еще далековато. До нас полста километров будет.

На НП вошел майор Суров

— Вот смотрите, Владимир Александрович, где находятся главные силы армии, — подвигая карту, сказал комбриг. — Так что нам еще держаться и держаться здесь.

Части армии медленно продвигались ко второй полосе обороны противника. Дело в том, что на промежуточных рубежах противник оказывал весьма сильное огневое противодействие, устраивал массу всевозможных заграждений, которые в условиях лесисто-болотистой местности весьма трудно преодолевать. Кроме того, на пути было огромное Сермяжское болото. Даже в сухую погоду оно считалось труднопроходимым. Помню, на командно-штабных учениях генерал Крутиков неоднократно напоминал о сложности наступления в этом районе. Перекрывая лесные дороги и тропы, неприятель мог небольшими силами сдерживать крупные группировки наступавших.

— А в артиллерийском дивизионе у некоторых орудий нет ни одного снаряда, — заметил начальник политотдела. — В таких условиях одно неосторожное слово командира любого ранга может существенно сказаться на прочности обороны плацдарма. Нам нужно быть очень и очень внимательными на этот счет.

— Однако погода все более портится, — переменив тему разговора, заметил подполковник Блак — Слышите, как на Ладоге шумит прибой?

Волны могуче и глухо ударялись о берег. Накрапывал дождь. Вдруг, нарушая монотонный гул прибоя, просвистели над НП первые в то утро артиллерийские снаряды противника и разорвались недалеко от позиций нашего дивизиона.

— Кажется, началось, — прокомментировал майор Кукушкин.

Вслед за первыми разрывами последовали новые, а затем с юга, с рубежа обороны первого батальона, донесся неистовый треск пулеметных и автоматных очередей. Подполковник Блак прислушался, бросил коротко:

— Опять у Кондрашова.

Было 7 часов 10 минут 24 июня 1944 года.

Позвонил старший лейтенант Трубачеев. Я взял трубку. Трубачеев говорил так, словно диктовал машинистке оперативную сводку:

— После артиллерийского налета противник силой до роты двинулся в атаку. Но, напоровшись на наше минное поле и потеряв несколько солдат, отошел в исходное положение.

— И все? — удивленно спросил подполковник Блак, выслушав доклад об обстановке в батальоне Кондрашова.

— Пока да. Первая его атака сорвалась. Похоже, что действовала его разведка, — высказал я предположение. — Противник пытается вскрыть систему огня на участке обороны батальона

— Передайте Кондрашову, чтобы такие вылазки неприятеля батальон отражал с временных огневых позиций, а то весь ночной труд пойдет насмарку, — распорядился комбриг.

Мы уточнили координаты, где противник пытался атаковать, и заметили в его действиях новизну. Накануне его атак в этом месте не было. Предположили два варианта возможных действий: или он отвлекает нас от своего главного направления, или пытается прорваться вдоль берега Ладожского озера и отрезать нас от причалов.

Блак позвонил комбату-1:

— Кондратов, людей покормил? Хорошо. Держись. Все должно быть в готовности. Мелкие группы противника уничтожать с временных позиций...

Последние слова комбрига заглушили разрывы снарядов, падавших возле КП. Подполковник Блак еще что-то кричал Кондрашову по телефону, но разобрать слова было уже невозможно. А вскоре связь и совсем прервалась. Устюменко бросился к соседнему телефону:

— На линию к первому! Обрыв! Быстрее! Артиллерийская канонада набирала темп. Комбриг,

начальник политотдела и я вышли из укрытия, чтобы посмотреть, что же происходит. Судя по интенсивности огня как с юга, так и с севера, противник за ночь сумел подтянуть новые артиллерийские и минометные батареи и теперь, похоже, готовился атаковать.

Каждый делает свое дело

По позициям вражеской артиллерии открыли огонь канонерские лодки. Их более мощные орудия с помощью корректировочных постов начали приводить противника в чувство.

Из-за укрытия выскочил Устюменко.

— Товарищ подполковник, есть связь с первым' Майор Кондратов передал, что видит приближающийся бронепоезд...

На ближайший корректировочный пост был немедленно передан приказ открыть огонь по бронепоезду. Моряки, спасибо им, тотчас приняли меры. Уже через несколько минут послышались глухие залпы канонерской лодки. Ориентиры были пристреляны еще накануне, и теперь снаряды «стотридцаток» ложились все точнее.

Уже четверть часа грохотала вражеская артиллерия. В зависимости от калибров она вела огонь и по переднему краю нашей обороны, и по глубине. Снаряды рвались и возле командного пункта.

Из батальонов доложили, что вражеская пехота изготовилась к атаке. Дальше маскировать позиции наших огневых средств не имело смысла. Командующий артиллерией бригады подполковник Никитин, до того внимательно следивший за развитием событий, решительно скомандовал:

— Огонь!

По эфиру и проводам это распоряжение помчалось на батареи.

С нашего КП в просветы между соснами хорошо была видна двигавшаяся стена артиллерийских разрывов. Она достигла прежнего рубежа перед нашим командным пунктом и стала перемещаться дальше. Противник обрабатывал плацдарм из орудий и минометов на всю его глубину.

— Обратите внимание, товарищи, — сказал подполковник Блак, — схема огня артиллерии у врага не изменилась по сравнению со вчерашней. Видимо, и атака пойдет по прежним направлениям.

Командир бригады приник к окулярам стереотрубы. Его, как и всех нас, волновало развитие событий там, на переднем крае, где поредевшие батальоны держали оборону, а противник напирал, пытаясь сбросить десантников в озеро. Вражеские снаряды падали все гуще. Осколки со свистом проносились над траншеей и впивались в стволы деревьев, срезали с них сучья.

Анализируя доклады командиров частей после отражения первой неприятельской атаки, мы смогли определить направление вражеских ударов. Они приходились главным образом в стык первого и третьего батальонов с юга и в центр второго — с севера.

В первый период боя особенно тревожная обстановка сложилась на участке третьего батальона капитана Федорова. Противнику удалось потеснить правофланговую роту метров на двести. Чтобы не дать врагу закрепиться, Федоров пустил в ход резерв и при поддержке приданной артиллерии контратаковал вклинившегося противника. Финны были отброшены в исходное положение.

Через несколько минут на этом участке возобновилась артиллерийская стрельба. Пришлось звонить, чтобы выяснить подробности.

— Комбата здесь нет, — ответил телефонист. — Других командиров тоже никого нет.

Голос у телефониста был встревоженный, от волнения боец даже слегка заикался.

— Что у вас происходит? Вы в состоянии объяснить?

— Рядом идет рукопашная. Нас обошли с тыла...

— Немедленно к Федорову взвод автоматчиков третьего батальона из бригадного резерва! — распорядился комбриг. — Командира взвода ко мне!

В ту же минуту в траншею спрыгнул невысокий стройный лейтенант. Блак положил ему руку на плечо, словно проверял, достаточно ли крепок взводный для выполнения предстоящего задания.

— Вот что, лейтенант. Там у Федорова рукопашная идет. От вашего взвода зависит судьба батальона. Дорогу туда знаешь?

— Знаю, — ответил лейтенант. — Ночью был там.

— Давай со взводом туда. Бегом!

Прошло полчаса, пока поступили вести из третьего батальона. В трубке раздался радостный крик телефониста:

— Вот подошел майор Иньков! Передаю ему трубку!

Вначале было слышно затрудненное дыхание, затем донесся глуховатый голос заместителя командира батальона по политической части.

— Отбились! Потери есть. Но и егерей уложили порядком. Думали застать нас врасплох. С тыла зашли...

Иньков говорил торопливо и сбивчиво. Чувствовалось его нервное напряжение. Весь он еще находился во власти недавнего боя.

— Где Федоров?

— На правом фланге. Руководит отражением атаки с фронта. А я здесь. Собрал возле командного пункта резерв.

— Взвод автоматчиков подошел к вам?

— Подошел. Он и помог ликвидировать угрозу с тыла.

Комбриг распорядился оставить взвод автоматчиков в батальоне.

— Помогите нам боеприпасами, — попросил майор Иньков. — Патроны нужны и гранаты.

— Хорошо. Присылайте за ними.

— Есть! Сейчас же направляю Гольянова. Он подробнее и расскажет о прошедшем бое.

Техник-лейтенант В. А. Гольянов, начальник артиллерийской мастерской батальона, прибыл на КП бригады с четырьмя бойцами.

__ Расскажите, что у вас произошло, — попросил

его подполковник Блак.

__ Утром, — начал докладывать Гольянов, — артиллерия противника открыла сильный огонь по нашим позициям. Такой, что головы нельзя поднять. Хорошо, что за ночь сделали укрытия и углубили траншеи. Потом слышу с тыла, у КП пулемет жарит...

— Где вы находились в это время?

— На пункте боевого питания. Приказал своим ремонтникам взять оружие и приготовиться к бою. Оружейник Тарасов поднялся на бруствер для наблюдения и вдруг как закричит: «Вижу подползающих автоматчиков!» Егерей, значит. Потом слышу — майор Иньков командует: «Противник с тыла! В атаку! За мной!» Ну, все, кто был на КП и поблизости, выскочили из окопов и к нему. А дальше была рукопашная. Так близко противник подошел. — Гольянов рассказывал, усиленно жестикулируя руками. На его загорелом лице, словно в зеркале, отражались все перипетии недавней стычки. — А в разгар рукопашной подоспело подкрепление. Прямо скажу — в самый раз! После этого мы, конечно, быстро расправились с егерями. Майор Иньков ихнего офицера прикладом свалил с ног. А тот, приподнявшись, схватил нашего майора за ногу. Замполит упал, но прикончил вражину. Да и тех, что с фронта шли, тоже вернули в исходное положение. Думаю, что не скоро очухаются. А я прибыл за патронами. Разрешите получить, товарищ подполковник, — обратился он к командиру бригады.

Я вызвал старшину Махова и приказал ему выдать Гольянову четыре ящика патронов из запаса, который старшина хранил для обороны командного пункта. Махов был человеком запасливым, при случае мог даже поспорить с начальством, но тут растерялся и только спросил упавшим голосом:

— А нам-то как без боеприпасов? Ведь подчистую...

Я хорошо знал, что хозяйственный старшина последнее не отдаст, но сказал ему:

— Не горюйте, Сергей Петрович, на берегу два десятка ящиков. Только что сгрузили с катера.

Это успокоило старшину. И не успел Гольянов унести патроны, как Махов тут же направился со своей командой к месту выгрузки боеприпасов.

В северной части плацдарма у Калинина все атаки врага также были отбиты. Наглядным результатом успешного боя было то, что на КП бригады потянулись пленные, охраняемые автоматчиками.

Вскоре появился Большаков. Вопреки обыкновению наш невозмутимый начальник разведки был растерян.

— Их нельзя допрашивать, — сказал он, кивнув головой в сторону пленных. — Все до одного пьяны.

В эту минуту возле КП разорвалось несколько снарядов. Некоторые военнопленные инстинктивно бросились на землю, но большая часть так и осталась в строю, не реагируя на близкие разрывы.

Рядом с Большаковым с независимым видом стояла наша переводчица — Оля Кириллова. Это была совсем юная девушка, чем-то напоминавшая школьницу. Но, несмотря на молодость, Ольга блестяще владела финским языком и успешно справлялась со своими обязанностями.

Около полудня командир бригады разговаривал по радио с начальником штаба армии. К этому времени Большакову удалось установить, что все пленные входили в состав вновь прибывшего 44-го батальона 5-й пехотной дивизии противника. Эти сведения тоже были переданы начальнику штаба армии. А он еще раз предупредил нас о подходе к плацдарму подкрепления — 3-й бригады. Ей оставалось примерно час ходу. Новость эта очень обрадовала нас. Но когда мы возвращались на КП, Александр Васильевич сказал с сомнением:

— Как еще погода позволит высадиться...

Ладога к этому времени просто взбесилась. Ветер поднял большую волну. В отличие от балтийской, пологой и длинной, ладожская волна короткая, крутая и яростная. Малые корабли валит с борта на борт, причалы разрушает. Моряки рассказывали про то, как волны срывали настилы на причалах и валили опоры, как они вынуждены были приспосабливать баржи для швартовки судов, используя их в качестве пирсов. И все это в условиях, когда крепчал ветер, молнии вдоль и поперек расчерчивали небо и временами налетал косой колючий дождь.

Озеро разболтало. Бронекатера и малые охотники уже не могли помогать десанту Большая волна отогнала их от берега, и теперь они вместе с другими малыми кораблями находились на рейде. Огонь вели только

канонерские лодки, да и то не наблюдая целей из-за плохой видимости.

Несмотря на низкую облачность и сильный ветер, над нами, чуть ли не касаясь плоскостями верхушек сосен, пролетели один за другим три двукрылых Р5. Пилоты сбросили мешки и ящики на парашютах. Их до обидного мало, но и за это спасибо.

Когда мы подошли к командному пункту, автоматчики резервной роты уже стаскивали к месту боепитания эти «посылки». Позаботились о десантниках и моряки кораблей. По распоряжению командующего Ладожской военной флотилией они собрали на кораблях все винтовочные и автоматные патроны, ручные гранаты и передали их на берег. Кроме того, доставили половину наличного количества 45 и 37миллиметровых снарядов и патроны для крупнокалиберных пулеметов, а также несколько радиостанций с малых кораблей Все это нам очень пригодилось.

— Самолеты будут приходить еще, — сказал комбриг командиру роты автоматчиков капитану Астратову — Следите за воздухом.

Грохот вокруг КП и на передовой усилился. Ветер гнал туман с Ладоги. Наблюдение за полем боя ухудшилось. Это вынудило нас без конца созваниваться с частями, чтобы быть в курсе обстановки. Командир бригады позвонил в батальон Калинина.

— Павел Тимофеевич, как дела? Хорошо? Что ж, так и действуйте! Ваши взводы у меня пока еще не используются. Не исключено, что в критический момент направлю их вам же. Да. Вчера мы неправильно взяли их у вас. Надо было взять три. Да, да, товарищ майор, вы верно меня поняли: надо было взять не два, а три взвода. Приготовьте еще один и вместе с командиром роты направьте в мое распоряжение. В свой резерв возьмите подразделение с неатакуемых направлений. Есть такие.

Телефонная трубка донесла какой-то неопределенный ответ. Конечно, мы понимали, что комбату трудно маневрировать силами, когда все они находятся на определенных рубежах и прикрывают наиболее опасные направления. Но ведь задачу решал не один батальон, а вся бригада, и комбригу было виднее, как распорядиться теми скромными возможностями, которые назывались громкими словами — «бригадный резерв».

Александр Васильевич взглянул на меня смеющимися глазами и, прикрыв трубку ладонью, сказал:

— Кипятится шахтер. Чувствует себя ограбленным. — И крикнул в трубку: — Хорошо, хорошо! В случае резкого изменения обстановки немедленно докладывайте. У меня все.

Блак положил телефонную трубку на аппарат и, навалившись на стол, решительно подтянул к себе карту.

— Теперь у нас в резерве почти батальон. Если командиры частей удержат оборону на своих рубежах и измотают противника, то у нас будет чем отразить врага при его внезапном напоре.

Начальник связи пожаловался комбригу на то, что не хватает кабеля.

— Очень часты обрывы на линиях, — сказал Устюменко. — Не успеваем сращивать. Задействованы даже командиры-связисты.

И он доложил, что в первый день боя инициативно действовали командир батальона связи майор Н. И. Егоров, его заместитель майор Н. Т. Данилкин и начальник штаба капитан В. А. Бутин, командир штабной роты капитан В. Д. Клюев, другие товарищи. Связисты, оказавшись на восстановлении линий, нередко вступали в бой с противником и сражались как пехотинцы.

Комбриг полушутя-полусерьезно заметил, что на войне еще и не то бывает, поблагодарил связистов за ревностное выполнение своего долга, сказал:

— В резерве кабеля у нас нет. Собирайте трофейный. Вон сколько его валяется. Сам видел...

Забеспокоился майор Кукушкин.

— Что-то никак не дозвонюсь до противотанковой батареи, что на стыке между первым и третьим батальонами, — доложил он. — Связь, что ли, нарушилась. Устюменко! — крикнул он, высунувшись из укрытия, но тотчас повернулся ко мне: — Смотрите!

Падая при каждом очередном разрыве и снова поднимаясь, к командному пункту бригады бежал солдат. Я присмотрелся к нему и узнал в нем бывшего водителя начальника политотдела рядового Тверитина. Перед десантной операцией он упросил майора Серова направить его в противотанковый дивизион. Лицо бойца было в грязи, гимнастерка разорвана.

Добежав до КП, Тверитин упал и потерял сознание. Он лежал на боку, вытянув вперед руку с гранатой. Большаков нагнулся над ним и негромко сказал:

— Осторожнее, товарищи. У «лимонки» вынута чека...

Тверитин очнулся еще до появления врача. Увидев начальника политотдела, вскочил на ноги.

__ На нашей батарее рукопашная! Командир приказал мне добраться до КП и просить помощи!

Орудия этой батареи держали под огневым контролем шоссейную дорогу на направлении главных атак противника. Оставление этой позиции грозило серьезными осложнениями для всей бригады.

— Берите два взвода — и бегом к батарее! — приказал комбриг командиру роты автоматчиков капитану Астратову.

Выпив залпом кружку воды, вместе с автоматчиками побежал и Тверитин.

Владимир Александрович, проводив его взглядом, удовлетворенно проговорил:

— Ну, молодец Тверитин! Сколько ездил с ним рядом на машине и представить себе не мог, что он способен на такое. Заранее чеку из гранаты выдернул, чтобы в случае чего... Надо, чтобы о таких знали все.

А к вечеру из рук в руки, из окопа в окоп передавалась свежая «молния». Рукописная листовка рассказывала о действиях в бою пехотинца матроса Александра Мошкина. Он оказался в окружении вражеских солдат. Пока были патроны, отстреливался. Но вот диск автомата опустел. Раненый матрос поднялся в рост, зажав в руке гранату. Финны кинулись к нему. В это время раздался взрыв. Дорого заплатили за смерть советского морского пехотинца враги — девять трупов оставили они у окопа советского солдата.

Александру Ивановичу Мошкину посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. А листовка сделала свое дело. Она рассказала о подвиге воина, показала величие его духа, зарядила его однополчан новой порцией ненависти к оккупантам.

Автоматчики капитана Астратова подоспели вовремя. С их помощью удалось отбросить врага с большими для него потерями.

Как выяснилось позже, на огневую позицию третьей батареи лесом пробрались егеря. Они напали на артиллеристов с флангов и тыла. Из орудий стрелять по ним не было никакой возможности: они подошли слишком близко. Батарейцы вступили врукопашную.

Это был уже третий случай, когда егеря, просочившись через плохо наблюдаемые разрывы между нашими подразделениями, нападали на десантников с самых неожиданных направлений, выводили из строя наши линии

связи/ Все командиры частей и подразделений тотчас были предупреждены о новых коварных приемах действий противника. Одновременно стал более жестким контроль за линиями связи, усилена охрана командных пунктов и органов тыла.

А с фронта уже накатывались на нашу оборону, как волны прибоя, новые неприятельские пехотные цепи. За эти два дня мы так привыкли к грохоту артиллерии, разрывам снарядов, треску пулеметных очередей, что, казалось, наступи сейчас тишина — и мы от нее оглохнем.

Много времени спустя, размышляя о боях на плацдарме, я не раз задавал себе вопрос: что же помогло бригаде устоять перед превосходящими силами противника, откуда у десантников бралась эта неистощимая вера в победу? Дело здесь, конечно, и в четком планировании операции и боя десанта, и в тесном взаимодействии между бригадой, авиацией и корабельной артиллерией, как говорят, в единстве действий по цели, месту и времени, и в качестве управления частями и подразделениями со стороны командиров и штабов. Но ведь все эти моменты могли быть и у противника. Он тоже что-то планировал, организовывал взаимодействие, руководил своими солдатами, нацеливал их на какие-то действия. Более того, на стороне врага была свобода маневра силами и средствами, возможность создания численного перевеса на угрожаемых направлениях. И он неплохо использовал эти свои преимущества. Но сбросить в Ладогу наши подразделения не смог. Не помогли этому и его интенсивные обстрелы наших позиций из артиллерии и минометов, в то время как мы вынуждены были экономить боеприпасы.

Мы располагали оружием, которого не имел противник. Этим оружием был несгибаемый дух воинов-десантников, их готовность пойти на любые жертвы во имя победы. Ряды защитников плацдарма цементировали коммунисты и комсомольцы. Каждый второй десантник был коммунистом или комсомольцем, причем многие эту честь заслужили в бою.

Сохранились удивительные документы той поры — написанные между боями клятвы бойцов 70-й морской стрелковой бригады.

«Я, красноармеец Лашевич Иван, отправляясь на выполнение боевого задания, клянусь, что буду драться с врагом до последнего дыхания, чтобы выполнить приказ командования и долг перед Родиной. Буду драться, как это положено коммунисту».

Сержант Писарев, уходя в бой, написал «Я обязан отомстить врагу за своих трех братьев, павших от рук палачей».

«Клянусь драться с врагом, не щадя своей жизни, за полное освобождение нашей прекрасной Родины» — такую записку вложил в свою кандидатскую карточку автоматчик третьего отдельного стрелкового батальона Александр Мошкин, геройски погибший 24 июня.

После боев на плацдарме товарищи Александра Ивановича Мошкина, русского парня из деревни Малые Чернушки Кировской области, отвезли останки героя на левый берег Свири и захоронили на братском кладбище в Лодейном Поле. На могиле теперь установлен памятник.

После первого дня боя врач первого отдельного стрелкового батальона капитан медицинской службы Ростислав Николаевич Григорьев жаловался на то, что раненые не хотят уходить с поля боя, а оказывать им врачебную помощь в окопах невероятно трудно, да и не успеть, потому как роты разбросаны на широком фронте.

Приходили аналогичные жалобы и из третьего батальона. Там в бою 24 июня отличился комсорг батальона младший лейтенант Василий Михайлович Школьник. С группой десантников он оказался на одном из трудных участков обороны — на острие вражеских атак. Восемь раз противник бросался на южный скат высоты, где оборонялась группа Школьника, и откатывался обратно. Многие бойцы получили ранения, но ни один не оставил поля боя

Несколько раз в ходе боя был ранен комсорг первой стрелковой роты Кривоносенко Противник буквально наседал на него. Истекая кровью, он вступил в рукопашную схватку и выиграл ее. Но вот Кривоносенко израсходовал все боеприпасы. Осталась одна-единственная граната, которую он сберег на последний момент. Вражеские солдаты стали окружать десантника, намереваясь взять его живым. С возгласом: «Советские солдаты в плен не сдаются!» — комсорг подорвал гранату.

Отважно бился с врагом наводчик станкового пулемета комсомолец А. П. Петросян. Перед каждой новой атакой гитлеровцев он менял огневую позицию и искусно маскировал ее, не обнаруживая огнем. Но как только вражеские солдаты поднимались в атаку, пулемет

Петросяна неожиданно ударял по ним и прижимал их к земле.

Завидное хладнокровие при отражении неприятельских атак проявил ефрейтор Агафонов. Приблизившись к нашим окопам, финны начали забрасывать их гранатами с длинными рукоятками. Смекалистый боец, Агафонов обратил внимание на то, что гранаты разрываются не сразу, а через какое-то время. Он попробовал перебрасывать их противнику. Удалось. Скоро Агафонов так наловчился, что стал ловить гранаты и переадресовывать их врагу. Так их оружием наш боец остановил атаку противника перед своим окопом.

Без устали подвозил боеприпасы на передовые рубежи, вывозил раненых водитель автомобиля Н. С. Фатеев. Любопытен сам факт появления этого воина в составе десанта. По расчету, его специальная машина, находившаяся в составе батальона связи, не должна была грузиться на транспорт и десантироваться. Боец упросил командира штабной роты капитана В. Д. Клюева взять его с собой для выполнения, как он сказал, любых обязанностей: стрелка, телефониста, подносчика патронов. В первый же день боя Фатеев раздобыл трофейную автомашину и стал выполнять на ней срочные поручения командования. 24 июня он возил на ней счетверенные зенитные пулеметы на угрожаемые направления — эти огневые средства мы не раз использовали для отражения пехотных атак противника. Трофейная машина исправно работала.

Докладывая обстановку, командир третьего батальона капитан Федоров с гордостью упомянул фамилию командира пулеметного расчета сержанта Кокорева. После упорного боя Кокорев остался у пулемета один, но продолжал поддерживать огнем стрелковые подразделения. Кончились патроны. Он оглянулся назад в надежде получить подкрепление боеприпасами и увидел в тылу огневой позиции группу противника. Мигом схватил гранаты и вступил с врагом в борьбу. Оставив трех солдат убитыми, вражеская группа отступила. Тогда Кокорев подобрал автоматы и гранаты противника и снова вступил в бой. И вел его до тех пор, пока не отразил очередную неприятельскую атаку. Он был ранен, но не выпускал из рук оружия. И лишь когда обстановка разрядилась, Кокорев, обессиленный, свалился на дно окопа. В это время его заметил санитар Махметов. Он перевязал раненого сержанта и вынес его с поля боя.

В медико-санитарной роте сержант Кокорев пришел в сознание. Первым делом спросил:

— Как там наши? Устояли?

В медпункте бригады шла упорная борьба за жизнь каждого раненого. Командир санитарной роты капитан медицинской службы М. А. Наторин с тревогой докладывал подполковнику А. В. Блаку о чрезвычайно усложнившихся условиях обработки раненых. Эвакуация их на корабли флотилии из-за штормовой погоды прекратилась. Хирурги вторые сутки не отходили от операционных столов и буквально валились с ног от усталости. Однако ни один из них не покинул рабочего места, несмотря на частые артиллерийские и минометные обстрелы противника.

Около 14 часов 24 июня корабли и суда Ладожской военной флотилии подошли к исходному району высадки. Они доставили части 3-й морской бригады.

Дождь к этому времени прекратился. Через разрывы в облаках изредка пробивалось солнце. Но озеро продолжало бушевать. Улучшением видимости немедленно воспользовался противник: его авиация и часть артиллерии были перенацелены на подошедшие корабли. Любыми средствами он стремился воспретить переброску подкреплений на плацдарм. Одновременно враг усилил нажим и на нашу бригаду. Его атаки стали более ожесточенными, артиллерийские удары более продолжительными по времени и большей плотности.

Вдруг усилился ветер, а с ним и новый заряд дождя. Облака низко опустились над озером, закрыв ею и берег косматой темно-серой шапкой. Около 16 часов командир высадки передал на командный пункт нашей бригады сообщение, что в связи с плохой погодой он может переправить на берег только незначительную часть сил. Мы посожалели, но помочь были бессильны — решали другую задачу. Правда, к этому времени наш бригадный резерв — две полные стрелковые роты — еще не был задействован, так что известие командира высадки приняли более или менее спокойно.

Во время высадки подкрепления наша бригада отражала яростные атаки врага, подавляя его огневые средства в глубине обороны.

В 18 часов противник предпринял самую сильную за весь второй день боя на плацдарме атаку на стыке первого и третьего батальонов. По счету это была уже восемнадцатая попытка врага сбросить нас с плацдарма.

Над нашим КП проносились рои трассирующих пуль. Отдельные разрывы снарядов и мин слились в сплошной гул. Подполковник Блак позвонил в первый батальон.

— Кондрашов? Что у вас? Так. Почему немедленно не доложили? — резко и с тревогой спросил он.

Комбриг положил трубку и стремительно поднялся из-за стола.

— Степан Яковлевич, на левом фланге у Кондрашова противник смял передовые подразделения и устремился в тыл нашей обороны. Надо немедленно готовить контратаку силами резерва. Что вам доложил Федоров?

Батальон Федорова вел бой на правом фланге вдоль шоссе и железной дороги. Проводной связи с Кондрашовым он не имел. Самого комбата оглушило при разрыве снаряда, и он теперь плохо слышал. Обстановку вместо него докладывал начальник штаба капитан Лобов. На их участке было несколько спокойнее.

Выслушав сообщение, подполковник Блак распорядился выдвигать бригадный резерв к исходному рубежу, а сам склонился над картой

Вокруг стола стояли майор Суров, подполковник Никитин, майоры Кукушкин и Большаков. Комбриг поднял голову, посмотрел на нас воспаленными от бессонницы глазами. Смуглое лицо его за эти дни побледнело. Заговорил:

— Ударим во фланг прорвавшемуся противнику. Роту второго батальона выводить к левому флангу первого и подчинить Кондрашову. Третью роту — на правый фланг третьего. Она войдет в состав своего батальона. Артобеспечение контратаки осуществлять централизованно с КП бригады. Сигнал для начала действий подается с бригадного КП телефоном, по радио и серией красных ракет. Подполковнику Никитину обеспечить готовность артиллерии к девятнадцати часам.

Саперной роте бригады под командованием бригадного инженера капитана Турецкова было приказано приготовиться к минированию участка вдоль шоссе и железной дороги, чтобы препятствовать распространению противника в этом направлении.

Вскоре Блак распорядился дать сигнал. И в это время я увидел, как от пристани по направлению к КП приближалась колонна бойцов. Сомнений не было: шло подкрепление. Я бросился к Александру Васильевичу:

— Товарищ подполковник, на подходе рота из третьей бригады!

Комбриг знал, что бригада поступала в его подчинение. Сказал мне:

— Поставьте ей задачу на контратаку. Направление — левый фланг первого батальона!

Я побежал навстречу подразделению. Вел его высокий, по-юношески стройный капитан, перетянутый новенькой портупеей. Узнав, с кем имеет дело, командир роты представился как положено. Это был капитан С. Д. Логинов.

Объяснил командиру роты ситуацию. Он понял меня с полуслова.

Противник не ожидал контратаки. Он, видимо, считал, что наши возможности исчерпаны, и теперь продолжал артиллерийский обстрел. Его снаряды падали в глубине нашей обороны, но особого вреда не причиняли. Было похоже, что стрельба ведется по площади, больше для острастки. Наша же контратака при поддержке бригадной артиллерии развивалась успешно в южном направлении.

Около 20 часов гул боя сместился южнее. Командиры батальонов докладывали о том, что противник начал отходить. А скоро поступило сообщение о восстановлении положения.

Александр Васильевич выпрямился, снял каску, вытер скомканным платком лоб и впервые за день улыбнулся:

— И сегодня выстояли. Выстояли!

Штормит Ладога, лютует враг

Следом за высадившейся ротой на берег с оперативной группой сошел командир 3-й бригады инженер-капитан 1-го ранга С. А. Гудимов.

— С трудом ладожане доставили нас, — здороваясь с подполковником Блаком, сказал он. — Остальные подойдут с улучшением погоды на озере.

Семен Алексеевич Гудимов, несколько располневший, в коричневом кожаном реглане, выглядел уставшим. Видимо, штормовая погода на Ладоге и высадка под огнем противника не лучшим образом повлияли на него.

Кратко ознакомив комбрига3 с обстановкой на плацдарме, подполковник Блак поставил задачу его

бригаде. Суть ее состояла в том, чтобы после высадки главных сил сменить в северной части плацдарма на участке озеро Линдоя — Ладожское озеро второй батальон 70-й бригады и, прочно удерживая эти позиции, не допустить прорыва противника с направления Видлицы на юг. Блак уточнил по карте населенные пункты и продолжал:

— В резерве бригады иметь не меньше батальона. Рота, участвовавшая в контратаке, находится в районе обороны первого стрелкового батальона. Вернется в бригаду несколько позже.

Когда комбриг 70-й закончил, Гудимов встал, одернул реглан и ответил, как принято у военных:

— Задача ясна, Александр Васильевич. Я просил бы вашего начальника штаба в деталях ознакомить меня с обстановкой.

— Хорошо, — согласился Блак. — Прямо здесь, на КП, и займитесь. Вы, кажется, с ним знакомы?

— Имел удовольствие познакомиться, — улыбаясь, сказал Гудимов. — Степан Яковлевич приезжал в нашу бригаду инспектирующим. Они с генералом Орлеанским все наши укрепления на переднем крае обошли тогда, ползая по-пластунски. А грязь была! И дождь, И хоть ругали мы их в душе, но и поволновались тоже крепко — ну, как прихлопнет случайным снарядом начальство?! А отвечать нам...

Не удержался я, сказал Семену Алексеевичу о том, как после инспекции, когда начальство случайно оказалось живо, один отчаянный командир на радостях предложил наловить рыбки на уху под артобстрелом. Гудимов разразился отчаянным хохотом.

— Отличные были глушеные окушки и судачки, — сквозь смех произнес он. — Да Орлеанский запретил их брать. До сих пор жалею...

Семен Алексеевич ни в какой обстановке не терял чувства юмора. Он не стеснялся, как некоторые морские офицеры, зайти в оперативный отдел штаба армии, чтобы проконсультироваться по сухопутным делам, а если начальства не было, то и «потравить». В бригаде его уважали за общительность, наблюдательность и, как говорили, равновеликость в штиль и в шторм.

Я постарался подробно рассказать Гудимову о двух прошедших днях на плацдарме и, в свою очередь, поинтересовался новостями на нашем и других фронтах.

Семен Алексеевич расстегнул реглан и провел ладонью по полной и обветренной до красноты шее.

— Задание высадить десант на плацдарм, — сказал ОН; — я получал лично от генерал-лейтенанта Крутикова. Погрузку на суда флотилии мы начали вчера вечером. Поэтому данными о положении войск армии на направлении главного удара располагаю только за двадцать третье. Командарм приказал мне передать личному составу и командованию бригады благодарность за первые успешные бои на плацдарме. Он требует во что бы то ни стало удержать захваченный участок, не дать противнику вывести тяжелую технику на север.

С узла связи прибежал запыхавшийся майор Кукушкин.

— Срочная информация из штаба армии, — с ходу доложил он и протянул бланк командиру бригады.

В телеграмме, подписанной начальником штаба армии генерал-майором Панфиловичем, сообщалось, что на направлении главного удара 7-й армии войска за 24 июня продвинулись на север и охватывают с запада и востока Олонецкий укрепленный район. От нас требовалось связаться по радио с командиром 114-й стрелковой дивизии полковником Москалевым, сообщалось также, что сигналы взаимодействия оставались прежними.

Судя по всему, до встречи с передовыми подразделениями Москалева нам предстояло продержаться еще двое-трое суток, если, конечно, не произойдет ничего непредвиденного.

Мы вышли на воздух. Огневой бой затих. Лишь с передовой доносились редкие выстрелы. Озеро по-прежнему бушевало, и волны сильно бились о берег.

— Точно договорилась с противником не пускать нас, — глядя на Ладогу, проговорил Гудимов.

Александр Васильевич Блак поежился: сырой ветер пронизывал до костей.

— Не горюйте, Семен Алексеевич, — уверенно сказал он Гудимову, — моряки горазды на выдумку. Придумают что-нибудь и за ночь высадят вашу бригаду. Давайте-ка, товарищи, подытожим наш второй боевой день.

Доклады и боевые донесения командиров частей, Данные офицеров штаба бригады, прибывших с передовой, личные наблюдения за действиями подразделений в ходе боя позволяли нам довольно точно оценить

обстановку: если к утру флотилия не сможет высадить 3ю бригаду, то противник превзойдет нас силами более чем в три раза. 1

В боевых распоряжениях частям командир 70-й бригады требовал сменить все огневые позиции артиллерии, минометов, станковых пулеметов, заминировать наиболее угрожаемые подступы к нашей обороне, восстановить разрушенные инженерные сооружения, а также подготовить убежища для личного состава так, чтобы их можно было использовать во время огневых налетов противника. Ответственные офицеры штаба бригады должны были в течение ночи проверить эти работы. А ночь по-прежнему была короткой, белой И то по причине низкой облачности. Ладога продолжала бушевать.

— Брр, ну и ночка! — проговорил кто-то из офицеров. — Солдатам и поспать некогда: днем с автоматом, ночью с лопатой...

Суров резко обернулся на голос:

— Пожалели солдата, что не выспится? Может быть, и так. Но зато завтра под артобстрелом останется цел.

К утру 25 июня ветер постепенно начал стихать, и только удары волн напоминали о штормовой погоде. Желтая глинистая земля сердито чавкала под ногами. Брустверы траншей сделались скользкими. Мокрые гимнастерки липли к телу.

И в эту ночь на командном пункте бригады никто не спал. Ответственные за ночные работы офицеры штаба возвращались из частей мокрые, иззябшие и, доложив о сделанном, торопились в хозяйство Махова, чтобы глотнуть чего-нибудь горячего. Только дежурные телефонисты изредка подремывали, подперев щеку ладонью, но немедленно просыпались, как только раздавался зуммер.

Около 8 часов утра гитлеровцы внезапно начали артиллерийский обстрел нашей обороны. Разрывы снарядов и мин с севера и с юга то приближались к нашему КП, то снова удалялись и принимались танцевать по переднему краю.

— Не проглядите атаку! — напоминал командир бригады то одному батальону, то другому.

Не проглядели. Как только вражеская пехота поднялась, наши пулеметчики и автоматчики сказали свое слово. Мы решили, что можем немного передохнуть, — и противнику надо собраться с силами. Но неожиданно из разрывов в облаках на нас свалились вражеские бомбардировщики. Они прошли над позициями и навалились на корабли флотилии.

Я приник к стереотрубе, но ничего нельзя было разобрать Весь берег заволокло дымом. Часто ахали, прерывая трель счетверенных пулеметов, корабельные зенитки. Бомбардировщики ныряли в дымовую завесу и выскакивали из нее где-то далеко-далеко. Вот один из них, словно подсвеченный снизу, развалился на части. Другой, окутанный черным дымом, целиком рухнул в озеро. Похоже, их атака расстроилась: остальные повернули в сторону. Однако появилась новая партия воздушных пиратов. Прорвавшись через зенитный заслон, они, как и первые, стали нырять на корабли.

Резко перемахнув через бруствер, в траншею спрыгнули Суров и Никитин

— Прямо диву даюсь, — проговорил, тяжело дыша, Владимир Александрович, — как они нас до сих пор не обнаружили — После паузы спросил: — Что нового в донесениях?

Новостей не было. Продолжалась проза войны: артобстрел и атаки с тех же направлений, что и вчера, и позавчера. Услышав это, Суров выпрямился и удивленно посмотрел на меня:

— Однообразно воюют господа фашисты. Что это? Отупение от отчаяния или наглость?

Блак, не отрываясь от стереотрубы, ответил:

— Их маневр ограничен местностью. Здесь вдоль дорог удобнее всего наступать. Вот они и жмут.

— Ложись!

В мутном небе сверкнул разрыв, и на секунду мне показалось, что удар пришелся по нашему КП. Впереди бруствера взметнулась земля, осколки с визгом вонзались в глину.

Все, кто не успел уйти в укрытие, плюхнулись на землю тут же. В том числе и командир бригады. И все же он сумел распорядиться, чтобы подполковник Никитин, как только обеспечит отражение атаки, часть артиллерийских средств переключил на подавление батарей противника, которые ведут огонь по десантным средствам 3-й бригады.

— Озеро успокаивается, — невозмутимо добавил Блак. — Вот-вот начнется высадка.

Небо к этому времени несколько очистилось от облаков. Земля под июньским солнцем парила. Гимнастерки и сапоги тоже начали просыхать. Появились наши истребители. Они сразу же вступили в борьбу самолетами врага. Над озером то тут, то там завязывались яростные стычки.

В середине дня началась высадка главных сил 3-й бригады. Противник всеми силами пытался воспрепятствовать этому. Огневая дуэль, казалось, достигла наивысшего напряжения. Из-за большого количества разрывов снарядов над озером постоянно висела водяная пелена. Подвезенные вовремя боеприпасы для орудий, минометов, стрелкового оружия позволяли достойно отвечать врагу. Артиллеристы наших батарей старались вовсю.

Инженер-капитан 1-го ранга Гудимов со своей оперативной группой еще ночью перешел на командный пункт нашего второго батальона и оттуда управлял высаживавшимися подразделениями своей бригады. По мере смены подразделений второго батальона они выводились в бригадный резерв 70-й.

В резерве целый батальон! Это немалая сила даже с учетом понесенных потерь. Что бы ни предпринимал противник, он уже не сможет столкнуть нас с плацдарма. Не сможет! В разгар третьего дня боев это стало очевидным.

Около 17 часов меня вызвали к радиостанции. У аппарата был подполковник Хохлин. Это меня очень обрадовало. И хотя Федор Яковлевич находился далеко и голос его был едва слышен, у меня было ощущение, что он рядом.

— Как обстоят дела, Степан Яковлевич? Что с высадкой третьей бригады? Учти, после нашего разговора я сразу бегу к генералу Крутикову.

Я постарался доложить обстановку на плацдарме самым исчерпывающим образом. Хохлин сообщил, что сегодня, 25 июня, наступавшими войсками 7-й армии взят город Олонец и прорван Олонецкий укрепленный район.

— Наши части ведут бои северо-восточнее Олонца, — передал Хохлин. — Навстречу вашему десанту вдоль восточного берега Ладоги наступает сто четырнадцатая стрелковая дивизия.

Ответил, что понял, поблагодарил за информацию

— Держитесь! Скоро встретимся! — сказал Хохлин. На КП я вернулся в приподнятом настроении и

тут же нанес на свою рабочую карту обстановку, полученную от подполковника Хохлина,

Командир бригады слушал мой доклад, глядя на карту.

— Интересно, как охватываются фашистские войска с северо-востока, — задумчиво проговорил он, прочеркивая указательным пальцем линию расположения наших войск. — И сто четырнадцатая уже недалеко от нас. Не думаю, чтобы такая обстановка нравилась врагу. Если он и будет продолжать свои атаки, то только для решения каких-то частных задач... Надо бы, Степан Яковлевич, в течение ночи провести разведку. Займитесь этим с Большаковым.

К исходу дня 3я бригада полностью высадилась на берег и заняла оборону на указанном ей рубеже. Огневой бой к вечеру опять поутих. Лишь изредка наши и вражеские батареи обменивались «любезностями», давая знать о своем существовании. Одолевал сон. Не было никакой возможности бороться с ним.

Подготовив боевые распоряжения частям и вошедшей в наше подчинение 3-й бригаде, а также отослав в штаб армии боевое донесение и оперативную сводку, я решил поспать хотя бы 3–4 часа, чтобы не свалиться с ног. Подозвал майора Кукушкина и попросил его составить график отдыха личного состава командного пункта Напомнил, что на КП кроме оперативного дежурного должен находиться офицер от каждой службы управления. Начальнику разведки — отдых утром.

Теперь можно было и самому прикорнуть. С трудом поднялся с деревянной чурки и решил зайти в медикосанитарный пункт. Накануне снарядом снесло громадную сосну у подножия высотки, и сук ударил меня по левой ноге ниже колена. Рана получилась небольшая — содрало кожу и повредило ткани икры, но ходить было больно.

Подняв брезент, прикрывавший вход в операционную палатку, увидел нашего хирурга капитана медицинской службы Зубкова, склонившегося над операционным столом. В руках его поблескивали хирургические инструменты. Белая шапочка и марлевая повязка подчеркивали серое, осунувшееся лицо капитана

Молоденькая медсестра отошла от стола и, взяв меня за рукав, вывела из палатки.

— Давайте, товарищ майор, я перевяжу вас. Капитан очень занят, очень тяжелая операция — Она оглянулась и добавила шепотом — Не поверите, товарищ майор, это уже восемьдесят третья операция у капитана за три дня.

К утру разведка доложила, что по болотам восточнее плацдарма противник отводит свои войска от Олонца в направлении Салми. Непосредственно перед фронтом наших бригад продолжали располагаться прежние части.

Еще раз изучив по карте местность перед фронтом наших батальонов, мы решили провести разведку боем на отдельных направлениях, в ходе которой, если удастся, захватить выгодные в тактическом отношении высотки, чтобы воспретить противнику организованный отвод своих сил.

В 7 часов утра наша артиллерия начала огневой! налет по вражеским позициям. Противник открыл ответный артиллерийский и минометный огонь. Зенитный артиллерийский полк, развернувшийся вдоль берега озера, вступил в борьбу с неприятельскими самолетами-разведчиками. Начался четвертый день боевых действий на плацдарме.

Удары артиллерии теперь уже двух бригад, корабельных орудий, нашей штурмовой и бомбардировочной авиации обрушились на позиции и отходившие по болотам группы противника. Морские пехотинцы начали действовать по намеченным направлениям. К середине дня 70я и 3я бригады захватили несколько отдельных высот. С них можно было наблюдать за противником в его глубине и более эффективно вести артиллерийский огонь.

По сравнению с предыдущими днями 26 нюня противник вел себя намного спокойнее. Атак не было, хотя то и дело на разных участках плацдарма он принимался за нас из артиллерии и минометов. К вечеру на КП появился разгоряченный, сияющий Кукушкин:

— Товарищ подполковник, послушайте! — выкрикнул он.

Мы вышли вслед за ним из укрытия и остановились в тупике траншеи. Облака на юге полыхали багровым светом. Кукушкин показал рукой в их направлении и поднял кверху палец, призывая всех прислушаться. Там, далеко, слышался приглушенный расстоянием грохот, перекатывавшийся, будто эхо в горах. Александр Васильевич снял каску и провел ладонью по влажным волосам.

— Наши... Это наступают наши! — сказал с нескрываемой радостью.

Связавшись со штабом 114-й стрелковой дивизии, мы сообщили точное начертание переднего края, уточнили сигналы взаимного опознавания. От частей наступавшей дивизии нас отделяло всего каких-то 8–10 километров.

Все находившиеся на плацдарме бойцы и командиры были оповещены о скорой встрече с нашими войсками, наступавшими с фронта. До всех довели сигналы опознавания. Это сообщение словно масла в огонь подлило: воины рвались вперед. А впереди был поселок Видлица. Его предстояло отбить у противника и удержать до подхода частей 7-й армии.

Враг не хотел оставлять выгодные в тактическом отношении позиции. Чтобы задержать морских пехотинцев, он подогнал бронепоезд. Стальная громадина с пушками и пулеметами периодически показывалась из-за леса и обстреливала корабли и пехоту. Огонь был довольно плотным, но существенных потерь не нанес, потому как вели его по площадям, без предварительной пристрелки целей. Да и наши не стояли на месте, маневрировали по мере возможности.

Флагманский артиллерист отряда канонерских лодок капитан 3-го ранга И. И. Сова вмешался в огневой поединок своими орудиями. Ему помогли самолеты 21-го истребительного авиационного полка КБФ. И вражеский бронепоезд больше не показывался на ударной позиции. А спустя некоторое время он был захвачен десантниками.

В 00 часов 30 минут командир первого батальона майор Кондрашов доложил командиру бригады, что передовые подразделения 114-й стрелковой дивизии вышли к переднему краю нашего плацдарма. Вскоре об этом же поступили сведения и от командира третьего батальона капитана Федорова. Противник, страшась попасть в тиски между десантом и подразделениями 114-й дивизии, оставил позиции на южном участке 70-й бригады и с боем отошел на восток.

В это время на высотку к нашему КП подъехал легковой автомобиль с заклеенными пластырем пулевыми пробоинами на ветровом стекле.

— Семидесятая, живы? — крикнул, распахивая дверцу газика, полковник Москалев. — Решил посмотреть на вас своими глазами.

— Заходите, гостем будете, — приветствовал его подполковник Блак.

— Рад бы посидеть, отметить это событие, да егеря удирают так, что, боюсь, не догоним их, — отшутился Москалев.

— Так не пойдет, Игнатий Алексеевич, — запротестовал Блак. — Не пустим, пока не расскажете, как от Свири добрались.

Полковник Москалев снял фуражку, расстегнул верхнюю пуговицу гимнастерки и присел на пенек, с озера дул свежий ветер. Даже не верилось, что всего несколько часов назад над этой тихой высоткой визжали пули, осколки стригли ветки на деревьях и воздух вокруг был горьким от порохового дыма.

— Хорошо здесь, тихо, — с юмором сказал Москалев. — И так все время?

Суров сел на траву, обхватил колени руками и ответил безмятежно:

— Курорт. Противник боялся шелохнуться, чтобы не нарушить наш отдых.

Офицеры засмеялись.

— Игнатий Алексеевич, расскажите подробнее, как все было. Мы измучились в неведении, — сказал Блак.

Москалев сразу сделался серьезным.

— Как вы знаете, сто четырнадцатая наступала на левом фланге, вдоль восточного берега. — Он передвинул из-за спины планшет и достал рабочую карту. — Вот здесь. Видно? — Полковник удивленно огляделся вокруг. — Ну и ночка! За сто метров по мишени не промахнешься. Сколько лет на севере, а все не привыкну Так вот, огневую подготовку начали бомбардировщики и штурмовики, представляете? Они минут сорок обрабатывали передний край обороны противника и его ближайшую глубину. А затем ударила артиллерия, да так плотно, что раньше и видеть не приходилось. (Позднее специалисты подсчитали, что каждую минуту на участке прорыва обороны противника разрывалось в среднем 2 тыс. снарядов, что составляло около 160 разрывов на 1 км фронта.) Потом снова взялась за дело авиация. Можно себе представить, что осталось от вражеских укреплений, когда пришла пора атаки. Войска армии устремились через Свирь. Форсирование реки на амфибиях, лодках и подручных средствах первыми начали эшелоны разведки и обеспечения. В том числе и нашей дивизии. Зрелище, доложу вам, было такое величественное, век не забыть! Артиллерия перенесла огонь на вторую и третью линии траншей, когда наши подразделения, преодолев сопротивление врага, ворвались в первую траншею. Ни бурное течение реки, ни огонь противника — ничто не могло остановить советских воинов. Особенно отличился личный состав первого батальона

триста шестьдесят третьего стрелкового полка. Он первым форсировал Свирь, закрепился на том берегу и обеспечил переправу остальных сил соединения. Мужественно и отважно действовали майор Шумейко, капитан Ударцев, старшина Михайлов, старший сержант Черняев, сержанты Соколов и Паршуткин, ефрейтор Валентьев. Ну прямо герои!

Над позициями противника дым, пыль, хоть днем прожектора зажигай! Взяли первых пленных, а они рта не могут раскрыть: таращатся как очумелые и ничего не соображают. Продолжалось это недолго, постепенно пленные пришли в себя, начали разговаривать. Тут-то и выяснилось, что вражеские солдаты перестали соображать, что происходит, после нашей артподготовки. Короче говоря, первое организованное сопротивление враг смог оказать только в районе Кутлахты. А уже двадцать четвертого мы взяли Обжу. Трудно пришлось на Сермяжских болотах. Так трудно, что и вспоминать неохота... На шестой день наступления форсировали реку Олонку и захватили Ильинский Погост. По ходу дела мы хорошо поняли, что противник больше всего боится наших обходов с флангов и тыла и при малейшей угрозе окружения бросает свои позиции. Советую взять это на заметку. Ну а дальнейшее в общих чертах вам уже известно...

Москалев тепло попрощался с нами и уехал. Он спешил.

После отъезда командира дивизии подполковник Блак объявил распоряжение командира 4-го корпуса, куда мы организованно входили, — всей бригаде отдыхать. И только тогда все мы вдруг почувствовали неимоверную усталость...

Успешно завершившаяся Тулоксинская десантная операция сыграла свою роль в рамках всей наступательной операции 7-й армии. С высадкой десанта в оперативный тыл противника темп наступления войск армии возрос вдвое. Благодаря этому первый этап наступательной операции был завершен за семь суток вместо запланированных десяти.

За боевые успехи в проведении десантной операции 70я и 3я морские стрелковые бригады и Ладожская военная флотилия были награждены орденами Красного Знамени. Четырем воинам нашей бригады — старшему матросу Александру Ивановичу Мошкину (посмертно), старшему сержанту Федору Михайловичу Худанину, старшему сержанту Василию Семеновичу Куку и старшине Василию Петровичу Шаренко было присвоено звание Героя Советского Союза. Многие офицеры, сержанты и солдаты получили за эти бои ордена и медали.

Тихой белой ночью наша бригада снялась с бывшего плацдарма — с рассветом 28 июня ей предстояло действовать на правом фланге 4-го стрелкового корпуса 3я бригада получила задачу наступать вдоль восточного побережья Ладожского озера.

Мы шли по разбитой, изрытой снарядами и бомбовыми воронками дороге. Там, где проходил передний край, чернела обугленная земля, лежали обгоревшие стволы деревьев. Под ногами хрустели стреляные гильзы. В траншеях, в кустах, на высотках и в низинах — везде валялись каски и трупы вражеских солдат и офицеров, которых в спешке отступления бросили их соплеменники.

По пятам противника

Противник всеми силами стремился удержать Верхнюю Видлицу. К ней сходились дороги с нескольких направлений, в том числе и со стороны Больших Гор.

После боев на плацдарме, где головным шел первый батальон майора Кондрашова, было решено на этот раз пустить в авангарде второй батальон майора Калинина. Остальные части бригады следовали за авангардом.

Утром 28 июня Павел Тимофеевич Калинин начал готовить свой батальон для наступления на Верхнюю Видлицу. Из показаний пленных он знал, что населенный пункт обороняется двумя батальонами 45-го Финского пехотного полка, усиленного артиллерийскими, минометными и саперными подразделениями.

Противник не собирался оставлять выгодные позиции, и майор Калинин понимал, что бой предстоит тяжелый. Чтобы всесторонне подготовиться к нему, комбат на основе разведданных и соотношения сил анализировал возможные варианты действий, уточнял характер рельефа местности в районе предполагаемых исходных позиций и... попал под вражеский обстрел.

О ранении майора Калинина подполковник Блак узнал тотчас же. Он позвонил комбату, чтобы осведомиться о проделанной им работе. И вдруг такое известие.

— Павел Тимофеевич тяжело ранен, — сказал комбриг и, повернувшись в мою сторону, распорядился;

Степан Яковлевич, прошу вас срочно убыть на НП второго батальона. Надо проверить готовность к наступлению. И помогите эвакуировать Калинина.

Командиром батальона Блак назначил начальника штаба капитана Б. Я. Шафира.

До НП второго батальона было метров восемьсот. Я бежал по лесной, заросшей колючей травой дорожке, то и дело спотыкаясь о корни деревьев. Со мной следовали ординарец Геннадий Иконников и два автоматчика — рядовые Петров и Федоров.

Из-за поворота навстречу нам показались четверо солдат с носилками. Подбежав к ним, я увидел лежавшего с закрытыми глазами Калинина. Солдаты осторожно поставили носилки на траву.

— Как самочувствие, Павел Тимофеевич? — наклонившись, спросил я.

— Терпимо, — прошептал Калинин не открывая глаз. Санитар отозвал меня в сторону и шепнул, что у

майора сквозное ранение в грудь.

— Крови он потерял много. Успеть бы только донести.

Калинин зашевелился, попытался что-то сказать. Я ожидал, что он попросит, как многие раненые, не сообщать семье о том, что случилось. Но, к моему удивлению, Павла Тимофеевича в ту минуту волновало другое. Он попросил взять у него в сумке Боевой устав и передать его в штаб батальона.

— К атаке все готово. Начальник штаба в курсе дела, заменит...

— Не беспокойтесь, Павел Тимофеевич, все будет в порядке. Лечитесь и быстрее возвращайтесь в строй, в батальон.

Калинин благодарно прикрыл глаза: говорить, видимо, не было сил. В это время подъехала на бригадной санитарной машине лейтенант медицинской службы Лена Тимофеева, и я со спокойной душой зашагал дальше.

Наблюдательный пункт второго батальона располагался на небольшой высотке, поросшей мелким кустарником. Вокруг высотки зеленел луг, а метров через Двести начинался сосновый лес.

Капитан Шафир сидел в окопе и говорил по телефону. Увидев меня, поднялся, доложил, что батальон к атаке готов. Вместе с ним мы еще раз проверили эту готовность, знание командирами поставленной задачи, было в полном порядке.

В назначенное время артиллерия открыла огонь. Над нашими головами пролетали снаряды и падали в лесу и на проселках, где держал оборону враг. Скоро впереди лежавшая местность окуталась дымом.

Артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника, и сразу же морские пехотинцы двинулись на врага. Неприятель не выдержал их натиска и отошел. Примерно через час после начала атаки наши бойцы ворвались в Верхнюю Видлицу. За ними в узкие, перепаханные снарядами улицы поселка начали втягиваться остальные силы бригады.

Вначале нам показалось, что в Верхней Видлице нет ни одной живой души. Уцелевшие дома зияли разбитыми окнами, двери у многих были сорваны, заборы повалены и переломаны. Но из леса вышла небольшая группа людей с узелками в руках. Впереди пожилая женщина в повязанном до самых бровей черном платке вела под руку старика, еле передвигавшего ноги.

Подойдя к нам, она остановилась, сжала на груди руки и вдруг горько заплакала, припадая к плечу старика. Потом подняла голову, посмотрела на нас и улыбнулась сквозь слезы...

Бригада продолжала преследовать врага. Продвигаться приходилось с большой осторожностью: противник минировал дороги. Чуть ли не на каждом шагу мы натыкались на лесные завалы, начиненные фугасами. Встречались и нехитрые приманки, рассчитанные на любопытных. В 3 часа 29 июня первый и второй батальоны встретили упорное сопротивление противника у населенного пункта Сорбола. Завязался ожесточенный бой, в ходе которого наши батальоны удачно вышли на фланги оборонявшихся и вынудили врага к отступлению. Здесь отличились стрелковые отделения под командованием старшего сержанта Глебова и сержанта Филатова. Умело действовал и наводчик станкового пулемета Барыкин.

Из штаба 4-го стрелкового корпуса сообщили, что 28 июня на далеком от нас правом фланге 7-й армии 368я стрелковая дивизия во взаимодействии с 31м батальоном морской пехоты, высаженным кораблями Онежской военной флотилии непосредственно у Петрозаводска, овладели столицей Советской Карелии. Усилиями войск 7-й и 32-й армий были полностью очищены от противника Кировская железная дорога и Беломорско-Балтийский канал. Известия о победе советских войск встречались личным составом с большим

энтузиазмом. А тут успехи нашей армии! Начальник политотдела майор Суров немедленно мобилизовал весь партийно-комсомольский актив, чтобы довести последние известия до каждого воина. Где было возможно, прошли короткие митинги. Владимир Александрович лично побывал в нескольких подразделениях и рассказал об успехах войск 7-й армии.

Майор Суров стремился постоянно находиться среди людей. Это было не только обязанностью по службе, а скорее чертой характера начальника политотдела. В общении с бойцами он заряжался оптимизмом, выявлял недоработки командного и политического состава, получал информацию о действенности проводимых мероприятий. И всегда рассказывал о своих впечатлениях от встреч.

— Знаете, — как-то сказал он, возвратясь из подразделения, — у меня такое ощущение, что после десанта бригада стала намного сплоченнее. Ранило сегодня одного парнишку из второго батальона, так он отказался идти в медсанбат. Боится, что после госпиталя направят в другую часть.

Мне тоже приходилось не раз встречаться с такими фактами. И это всегда радовало. Солдат хорошо воюет тогда, когда уверен в тех, кто рядом с ним. В обычных условиях, чтобы узнать человека, требуется длительное время. На войне это определялось не сроками. Всего несколько дней мы находились на плацдарме. Но десантники прошли здесь через такие испытания, в которых проявились все качества людей. Это была проверка каждого человека на надежность.

Отбрасывая противника с промежуточных рубежей, 70я бригада с боями продвигалась к крупному населенному пункту Салми. На четвертый день преследования врага путь нашим частям преградила сравнительно широкая река Тулемайоки, местами запруженная сплавным лесом. На противоположном берегу находился поселок Салми.

Уже по плотности огня с противоположного берега стало ясно, что противник для обороны селения стянул значительные силы и будет сражаться до последнего. Предстоял нелегкий бой.

Командир 4-го корпуса поставил задачу: во взаимодействии с частями 114-й и 272-й стрелковых дивизий бригаде форсировать Тулемайоки и выбить противника из Салми. Исходя из нее, подполковник Блак построил боевой порядок бригады в два эшелона. Впереди

действовали первый батальон майора Кондрашова и второй, который теперь возглавлял капитан Федоров, переведенный из третьего батальона.

С утра 5 июля началось форсирование Тулемайоки Решительно бросились в воду бойцы первой стрелковой роты из батальона майора Кондрашова. Их возглавлял комроты Бурдин. Но он вскоре выбыл из строя. Командование принял на себя лейтенант Афанасий Ходырев. За ним устремились на врага сержант Иван Данилов старший сержант Станислав Голимбиевский, младший сержант Сергей Воропаев, красноармейцы Ершов и Миткиных. Быстрое течение сносило смельчаков, пули роем проносились над их головами. Но бойцы упорно продвигались вперед и тянули за собой телефонный кабель.

Почти все они получили ранения, но, несмотря ни на что, продолжали выполнять поставленную задачу, достигли противоположного берега и закрепились на нем. Успех горстки смельчаков был немедленно использован. На противоположный берег устремилась рота лейтенанта Василия Володина из второго батальона. Ей помогали огнем орудие из истребительно-противотанкового дивизиона под командованием Гамезы и снайперы младший сержант Заболоцкий, сержант Пасс, рядовые Симоненко и Мирзамбеков.

Желание одолеть противника было настолько велико, что воины не считались ни с какими трудностями, проявляли инициативу и сметку. Бойцы отбили у врага пушку. Она оказалась неисправной. Начальник артснабжения артиллерийского дивизиона капитан Дмитрий Макарович Крушельницкий тут же, на поле боя, отремонтировал ее. Две тысячи трофейных снарядов оказались как нельзя кстати. Наши бойцы развернули орудие в сторону противника и открыли огонь. Можно представить, какую помощь они оказали морским пехотинцам, штурмовавшим Салми. Ведь у наших пушек в это время запас снарядов был весьма скромным.

Возглавляя группу бойцов при форсировании реки, погиб парторг первого батальона младший лейтенант Николай Кириллович Толченков. В бою под Салми был смертельно ранен член комсомольского бюро второго батальона Акобия. Как и всегда, коммунисты и комсомольцы были в первых рядах атакующих, подавая пример беззаветного выполнения воинского долга.

К исходу дня бригада совместно с частями двух стрелковых дивизий овладела Салми. Захваченный в

плен финский солдат показал, что в этом бою их батальон потерял 200 человек.

На очереди была Питкяранта. Обходя по болотам левый фланг приладожской группировки противника, бригада одновременно готовилась к решительному бою за этот населенный пункт. Силы наши, конечно, убывали, а темп наступления снижать было никак нельзя. Для наращивания усилий командарм, как нам стало известно из информации штаба 4-го стрелкового корпуса, ввел в дело 127-й легкий стрелковый корпус и нацелил его на Питкяранту. 11 июля этот населенный пункт наши войска очистили от противника.

В конце июля я объезжал части бригады, проверяя их укомплектованность. Когда я находился в третьем батальоне, меня вызвал к телефону подполковник Блак.

— Получено срочное распоряжение, — сказал он. — Жду вас.

Я не стал медлить и, закончив дела в батальоне, отправился на КП бригады. Она была выведена из боев и в это время находилась в резерве корпуса.

Подполковник Блак протянул телеграмму.

— Читайте, — сказал он.

В боевом распоряжении, подписанном генералом Крутиковым, говорилось, что 70я морская стрелковая бригада передается в состав 32-й армии и должна совершить марш от Питкяранты до Суоярви. Предстояло преодолеть 250 километров. Для ускорения перемещения войск выделялся армейский автотранспорт. Артиллерия на конной тяге должна была следовать своим ходом. Аналогичную задачу получили 3я и 69я морские стрелковые бригады.

В этом не было ничего необычного: производилась перегруппировка войск. Дело в том, что севернее Питкяранты противнику удалось на подготовленных рубежах сосредоточить значительное количество сил. Попытка 4-го корпуса атаковать вражеские позиции с ходу успехом не увенчалась. Усилия армии были смещены на северо-восток, к левой разграничительной линии с 32-й армией.

Продолжая активные боевые действия на смежном с 32-й армией фланге, войска 7-й армии с 11 по 20 июля, продвигаясь в исключительно тяжелых условиях лесисто-болотистой местности, освободили от врага ряд населенных пунктов. В их числе Суоярви, Сувилахти, Луисвара, Ягаярви и некоторые другие,

Спустя сутки 70я погрузилась в машины и двинулась в путь

Мы с Суровым по указанию соответствующих начальников должны были спешно прибыть в район Орусъярви, где находился командный пункт 7-й армии. Мне предстояло решить ряд вопросов, возникших в связи с уходом бригады из состава 7-й армии, а Сурова приглашали в политотдел объединения.

Прошло около трех месяцев с тех пор, как я последний раз был в штабе армии. Теперь предстояла новая встреча с боевыми друзьями, и я с нетерпением ждал ее.

Орусъярви находился в 20 километрах северо-восточнее Салми. Туда мы отправились машиной. Лунев, довольный тем, что повидается в штабе со своими дружками, буквально летел по пыльной дороге.

Несколько отделов штаба армии размещалось в поселковой школе. Там же находился и оперативный. Я поднялся по широкой лестнице мимо оперативного дежурного и тут же в коридоре встретил полковника Кутнякова.

— Здравствуйте, Степан Яковлевич, — приветствовал он, — рад видеть вас целым и невредимым. О семидесятой бригаде тут у нас легенды ходят. Прошу ко мне, расскажите подробнее.

Полковник Кутняков занимал бывшую преподавательскую. На уцелевшем письменном столе была развернута карта с нанесенной обстановкой. Я обстоятельно доложил о состоянии бригады, по его просьбе рассказал о боевых действиях на плацдарме и, в свою очередь, спросил о районе, куда нам предстояло перебазироваться.

Иван Захарович склонился над картой, глазами отыскал нужный пункт, а потом взял из медной гильзы аккуратно заточенный карандаш.

— На направлении Суоярви — Лонгонвара идут упорные бои, — сказал он. — Две дивизии, 176я и 289я, достигли Государственной границы СССР с Финляндией. Здесь они встретили укрепленную полосу противника, оборудованную еще до 1939 года. Использовав стабилизацию фронта на Карельском перешейке и на левом фланге нашей 7-й армии, неприятель подвел свои резервы к излому линии госграницы, вот сюда, — карандаш Ивана Захаровича ткнулся северо-западнее Куолисмы, — и ведет ожесточенные бои против наших двух дивизий. Вот, пожалуй, и все сведения, какими

мы располагаем в интересующем вас районе. Достаточно?

В коридоре послышался топот, смех. Дверь кабинета распахнулась.

— Разрешите войти, товарищ полковник? Вон он где! Наконец-то обозначился' — Майор Науменко долго тряс мою руку, похлопывал меня по плечам. — Оборвал ты с нами все связи, прикрылся секретностью. Ведь мы только из донесений узнали, что ты оказался на тулоксинском плацдарме. Ну, рассказывай!

— И подробнее, Степан, подробнее! — настаивал вошедший с Науменко Хохлин.

Я не заставил себя упрашивать. Минут через сорок сообщили, что освободился начальник штаба армии. Сожалея, что встреча с товарищами оказалась такой короткой, я вынужден был покинуть их. Не скрою, мне был приятен искренний интерес к делам нашей бригады.

Тепло принял меня и начальник штаба армии генерал Панфилович. Разговор с ним был коротким, но надолго запомнился мне.

— Жаль терять отличную бригаду, — сказал на прощание генерал, — но приказ есть приказ. Желаю новых боевых успехов!

Выйдя от Панфиловича, я остановился в нерешительности. В двух шагах отсюда, почти скрытый старыми ветвистыми тополями, стоял домик командующего армией генерал-лейтенанта Крутикова Я просто не мог пройти мимо и не попрощаться с этим уважаемым человеком. Для меня, да и не только для меня — для всех офицеров армии, генерал Крутиков был образцом, достойным подражания. Но как явиться самому, без вызова? Удобно ли это? Ну ладно, будь что будет!

Я подошел к двери, одернул китель. От волнения запершило в горле. Дверь в кабинет была открыта, но там никого не оказалось. Вышел на крыльцо и, уже спускаясь по ступенькам, услышал знакомый голос:

— Ну как, навоевались?

Обернувшись, увидел Алексея Николаевича. Он направлялся к дому от узла связи армии. Выпалил, как на инспекторском смотре:

— Здравия желаю, товарищ генерал. Прибыл в штаб в связи с убытием бригады в тридцать вторую армию. А на ваш вопрос вынужден ответить отрицательно. Война ведь еще не закончилась.

— Что верно, то верно. Впереди еще много дел.

Командарм улыбнулся, взял меня под руку и пригласил в кабинет. Указав на стул возле стола, он сел на свое рабочее место.

— Вы первый участник десантной операции, которого я встретил. Расскажите мне все без прикрас.

Я впервые видел Алексея Николаевича в таком хорошем настроении. Обычно командарм был сдержан и не проявлял особенно своих чувств. Но сейчас для это го были веские причины — дела шли успешно.

Начал я издалека, с того момента, когда он в Алеховщине поставил нашей бригаде боевую задачу. Когда же я стал рассказывать о марше в Новую Ладогу, о подготовке и планировании операции вместе с моряками, о тренировках на десантных судах, Алексей Николаевич, не перебивая меня, вызвал майора Кивелева и попросил принести рабочую тетрадь.

Раскрыв тетрадь, командарм начал делать в ней пометки. Когда же я подошел в рассказе к моменту высадки бригады на берег и к боевым действиям на плацдарме, он остановил меня, задумчиво походил по кабинету, потом пристально посмотрел мне в глаза и сказал:

— У каждого командира бывают такие мгновения, когда бой еще идет, а он каким-то десятым чувством даже в самый тяжелый момент понимает, что он уже выигран. Скажите, когда на плацдарме сложилась самая тяжелая ситуация и когда вы с комбригом почувствовали, что задача все же будет выполнена?

— Самыми трудными были, пожалуй, второй и третий дни, когда подошла третья бригада.

— Почему?

— Фашисты ожесточились до предела. Поняли, видимо, что если не уничтожат нас порознь, то все пропало. Да и шторм был им на руку. Подошедшая бригада из-за шторма двадцать четвертого июня не могла высадить больше одной роты. Основные силы сошли на берег на другой день. Хотя были моменты и потяжелее. Например, когда у Боевого знамени бригады осталось всего три автоматчика из резерва...

— Ну, а когда вы лично почувствовали, что бригада выполнит задачу?

— Если иметь в виду психологическую сторону дела, то в первый же день... В тот день мы отбили шестнадцать атак, но у людей был невиданный боевой подъем. Выбить десятников с железной и шоссейной дорог фашисты смогли бы только в одном случае: если бы

никого из них не осталось в живых. А на такой бой у противника не хватило ни сил, ни мужества.

Алексей Николаевич снова походил по кабинету, поглаживая коротко остриженные, изрядно поседевшие за последнее время русые волосы. Потом сел рядом и положил руку на спинку моего стула. Сказал:

— Рад, что не ошибся в выборе бригады. В армии их было несколько. Советую вам, Степан Яковлевич, — он впервые назвал меня так, — посмотреть еще раз всю боевую документацию и написать статью для журнала.

Зазвонил телефон. Алексей Николаевич встал, обошел вокруг стола и взял трубку. Он внимательно выслушал говорившего.

— Меня вызывает командующий фронтом, — после паузы сказал командарм. — А вам нужно догонять бригаду. Охрана есть? Не нарвитесь на диверсантов. Мне известно, что севернее Суоярви выловили уже несколько групп.

— Охрана есть, — доложил я. — Мы здесь вдвоем с начальником политотдела.

— Тогда все в порядке. Счастливого вам пути. И. . дойти живым до Берлина.

В середине дня 3 августа мы с Владимиром Александровичем Суровым прибыли в назначенный район южнее Суоярви. Бригада туда еще не подошла. Она двигалась несколько восточнее, по более длинному маршруту. Да и скорость ее была меньше, чем у легковых автомобилей, на которых добирались мы.

Засветло мы отрекогносцировали район большого привала и ожидали подхода частей. А они последние 80 километров двигались в условиях постоянного воздушного воздействия противника. Финские самолеты то и дело появлялись над колонной, но наши истребители отгоняли их. Возле Куолисмы нескольким бомбардировщикам врага удалось прорваться к цели и сбросить бомбы. Удар пришелся по управлению бригады. Но личный состав и автотранспорт штаба потерь не понесли, если не считать легкого ранения осколком авиабомбы начальника штаба артиллерии бригады капитана Г. И. Пшеничного.

4 августа бригада уже была в бою. Она действовала в полосе 289-й стрелковой дивизии, куда вскоре подошли 3я и 69я морские стрелковые бригады. Активные действия здесь продолжались почти неделю.

Успешно проведенные войсками Ленинградского и Карельского фронтов на Карельском перешейке и в Южной Карелии наступательные действия, разгром немецко-фашистских войск в Белоруссии и выход наших частей к границе Восточной Пруссии, успешное наступление наших войск на Украине и вывод из войны на стороне Германии, Румынии и Болгарии повлияли на Финляндию. В конце августа ее правительство заявило о желании вести с Советским Союзом переговоры о прекращении военных действий и заключении перемирия.

В 8 часов утра 5 сентября войска Карельского и Ленинградского фронтов прекратили военные действия против Финляндии. Это событие воины бригады, вышедшие на государственную границу с Финляндией, отметили импровизированным салютом.

А через два дня наша бригада начала марш в район Медвежьегорска, чтобы, преодолев свыше двухсот километров, погрузиться в эшелоны и отправиться к новому месту дислокации по железной дороге. Путь лежал в Заполярье.

Стояла сухая осенняя погода, свойственная Южной Карелии в эту пору. Золотой наряд на березах, в багрянце осины. И темный фон хвойного леса. Тишина. Ни выстрела. Ни единого завывания бомбы. И лишь земля, опаленная войной, возвращала к действительности. Мы двигались по местам боев 32-й армии. На пути — наскоро восстановленные натруженными руками саперов мосты, объезды разрушенных участков дорог, сгоревшие селения, в которых мертвыми свидетелями происшедшего стояли печные трубы. Исстрадавшаяся, местами обуглившаяся, но такая дорогая сердцу земля. Бойцы, чьи родные места находились неподалеку, припадали к ней и целовали ее. И клялись освободить от врага всю советскую землю, до самого последнего метра, чего бы им это ни стоило.

В бригаде значительная часть бойцов была из сельской местности. Хлеборобы, на время войны ставшие защитниками Отчизны и честно выполнявшие свой сыновний долг, они истосковались по земле. Сам в прошлом сельский житель, я понимал их и жаждал, как и они, как все советские бойцы, скорее разбить ненавистного врага, вырвать с корнем фашистское жало, чтобы никогда не было матерей, оплакивающих не вернувшихся с войны сыновей.

Вторые сутки шагают солдаты, отмеривая все но

вые и новые километры. Сколько еще путей-дорог впереди? А дойти надо обязательно до самой Победы. Этим живет каждый из моих однополчан.

Чередуются малые и большие привалы. Сами уставшие, командиры и политработники в короткие минуты отдыха подбадривают бойцов словом, шуткой, личным примером. Работники политотдела видны то здесь, то там. Кажется, что они двужильные. А все потому, что тянутся за майором Суровым, своим начальником.

Железнодорожные эшелоны повезли бригаду на север, где она вошла в состав 127-го легкого стрелкового корпуса.

Мы подоспели вовремя. Здесь, в Заполярье, готовилась Петсамо-Киркенесская наступательная операция.

С отрывом от баз снабжения

Разгром немецко-фашистских войск в Карелии, поражение группы армий «Север» в Прибалтике изменили обстановку и на северном участке советско-германского фронта. В результате мощных ударов советских войск была восстановлена почти на всем протяжении государственная граница с Финляндией. Лишь в Заполярье, между реками Западная Лица и Титовка, немецко-фашистские войска еще оккупировали небольшую часть советской территории И держались за этот клочок земли буквально зубами.

Дело в том, что, занимая эти рубежи, гитлеровцы сохраняли за собой источники важного стратегического сырья, особенно никеля, молибдена, меди и целлюлозы. Незамерзающий порт Петсамо являлся военно-морской базой гитлеровского флота. Отсюда противник делал пиратские набеги на караваны, следовавшие с грузами в Мурманск. Здесь у оккупантов располагались крупные склады военного снаряжения, вооружения и боеприпасов.

За три года пребывания на этой земле гитлеровцы создали мощную, эшелонированную в глубину оборону, максимально использовав для этого особенности Местности. По фронту она занимала около 60 километров и до 150 в глубину. Левый фланг ее упирался в Баренцево море, а правый был открыт, представляя собою 200километровую зону непроходимых топких болот.

Особенностью главной, наиболее развитой в инженерном отношении полосы обороны противника были сильные опорные пункты и узлы сопротивления с многоярусной системой огневых точек, соединенных траншеями. Первая позиция изобиловала железобетонными сооружениями. Имелось немало наблюдательных пунктов и укрытий из камня, гофрированного железа и дерева. Некоторые пулеметные гнезда были вырублены в гранитных скалах. И все это прикрывалось минными полями, проволочными заграждениями и было приспособлено к круговой обороне. Вторая полоса и тыловой оборонительный рубеж имели не менее сильные укрепления на господствующих высотах и вдоль дорог.

К началу наступления советских войск здесь оборонялся 19-й горнострелковый корпус 20-й горной армии немцев. В него входили 3 дивизии и 4 бригады, которые насчитывали 53 тысячи солдат и офицеров, 750 орудий и минометов. Считалось, что «гранитный вал», как называло свою оборону гитлеровское командование, неприступен и что именно здесь войска вермахта покажут «русским, что еще существует немецкая армия и держит фронт, который для них недостижим»

26 сентября 1944 года Ставка Верховного Главнокомандования дала указание Карельскому фронту подготовить наступательную операцию, чтобы очистить от противника район Петсамо (Печенги). Для ее осуществления привлекались 14я армия и Северный флот. Армия была усилена новыми соединениями и частями. В числе их оказалась и 70я отдельная морская стрелковая бригада. Теперь она и следовала к месту действий.

Всю войну железная дорога Белозерск — Мурманск, оказавшись прифронтовой рокадой, была постоянным объектом для нападения вражеской авиации. Остовы сбитых самолетов, воронки от разорвавшихся авиабомб мелькали перед глазами тут и там. Чувствовалось, что и жаркие воздушные бои здесь были нередкими.

Вот и станция Кандалакша. Военный комендант станции сообщил, что бригада будет выгружаться на станции Кола — в пригороде Мурманска. Локомотив легко взял с места наш поезд и, набирая скорость, поспешил с ним на Север.

Местность за Полярным кругом меняется, как в калейдоскопе: от сплошных хвойных лесов к редколесью

и мелкому кустарнику. А потом голая тундра с гранитными громадами сопок, разбросанными валунами — от небольших по размеру до огромных, с крестьянскую

хату.

Кола встретила заморозками. На лужах, в придорожных канавах лед. Через рваные облака иногда выглядывало солнце.

Офицер штаба 14-й армии уже в зимней форме одежды. Он встретил наш эшелон и вручил командиру бригады полковнику Блаку боевое распоряжение. Бригаде предстояло совершить марш к линии фронта, за реку Западная Лица. Протяженность марша около 100 километров.

— Вот маршрут, по которому бригада должна следовать, — развернув карту, сориентировал нас майор из штаба армии. — В Коле перейдете через наплавной мост, далее вдоль западного берега Кольского залива до селения Дровяное. Там найдете командный пункт армии, где для уточнения дальнейшей задачи должны быть командир, начальник штаба и начальник политотдела бригады.

Замысел и план предстоящей операции были разработаны Военным советом фронта и утверждены Ставкой. Суть действий заключалась в том, чтобы прорвать оборону противника на узком — всего в 9 километров — участке фронта юго-восточнее Луостари с последующим развитием успеха на всю глубину оперативного построения его войск, овладеть городом Петсамо (Печенга) и продолжить наступление к норвежской границе. Главный удар намечался на левом фланге 14-й армии из района озера Чапр на Луостари, Петсамо с выходом в тыл неприятеля.

Прорыв обороны противника возлагался на 131-й и 99-й стрелковые корпуса. В первый же день операции они должны были преодолеть главную полосу вражеской обороны, выйти ко второй полосе на реке Титовка, форсировать ее и захватить плацдарм на левом берегу. 126му и 127му легким стрелковым корпусам, куда входили 31я отдельная лыжная, 69, 70 и 72я морские стрелковые бригады, было приказано по бездорожью в тундре обойти правый фланг обороны вражеского горнострелкового корпуса и к исходу третьего дня операции, выйдя на его тылы, перерезать дорогу Пильгуярви — Луостари. Таким образом, бригаде в составе корпуса предстояло осуществить классический оперативный обход противника с отрывом от баз

снабжения, вне огневой связи с основными силами 14-й армии.

Человеку, впервые попавшему в Заполярье, все кажется необычным даже в сравнений с южной Карелией. Буквально давят скалистые сопки с крутыми склонами. Наступая друг на друга, они образуют узкие ущелья. Иногда их разделяют небольшие долины, покрытые мхом-ягелем бело-салатного цвета. Встречаются ручьи и речушки с изумительными по красоте водопадами, нагромождениями камней, В иных долинах камней так много, что человек может преодолевать их с большим трудом. На южных скатах сопок встречаются невысокие березки, рябина и черемуха. Временами путь преграждает высокая сосна, непонятно как удерживающаяся над обрывом. Елей здесь нет, не растут.

Давно кончился полярный день, уступив вахту продолжительной в этих широтах ночи. В течение суток несколько раз меняется погода: то несколько часов тепло, то вдруг подует северный или северо-восточный ветер, прихватив с собой снежный заряд. И свет становится не мил.

Все достопримечательности Заполярья мы оценивали с солдатской точки зрения, с позиций предстоявшего марша, к которому бригада готовилась в спешном порядке.

Единственная гравийная дорога в то время была для нас и облегчением и трудностью. Облегчением в том смысле, что движение вне ее начисто исключалось для всех видов транспорта — гужевого, автомобильного, гусеничного. Но и дорога для наших подвижных сил была сущим адом: лошади ломали копыта, через час-два движения разбивались колеса у повозок, случалось, разрывались гусеницы у танков.

Чем ближе мы подходили к фронту, тем чаще встречались на дороге всевозможные маски, подвешенные на опорах. Они укрывали от воздушного и наземного наблюдения противника войсковые колонны.

На третьи сутки наша бригада подошла к Западной Лице. За рекой — ее район сосредоточения. Командующий 14-й армией генерал-лейтенант В. И. Щербаков вызвал комбрига на командный пункт и приказал возможно быстрее сменить на позициях 155-й стрелковый полк 10-й гвардейской стрелковой дивизии.

Смена частей прошла спокойно. Однако противник вел себя настороженно: часто освещал местность ракетами и постреливал из пулеметов. Не обошлось и без того, что командный пункт бригады — а он расположился на месте КП стрелкового полка — в первую же ночь был обстрелян вражеской артиллерией.

— Привыкайте, — сказал нам начальник штаба полка майор Шубаков, — такое бывает каждую ночь. Более безопасного места для КП не найдете все равно. Да и искать не следует. Все снаряды с севера рвутся на северном скате высоты. Если противник начинает стрелять по КП, то всегда перелет метров на триста. Тут мертвое пространство. Вот уже сколько месяцев прошло, и ни один снаряд рядом не разорвался.

На следующее утро офицеры штаба выехали в части. Надо было посмотреть, как занята оборона. Я направился в первый батальон к майору Кондрашову. Прошли с комбатом по траншеям, осмотрели вырубленные в скалах огневые позиции для пулеметов, проверили маскировку. Рубеж проходил по скату скалы, сверху вниз хорошо просматривались подходы и «ничейная» земля.

— Что это блестит за обрывом? — спросил я наводчика станкового пулемета, осматривая в бинокль оборону противника.

— Должно, стекла приборов наблюдения, — сразу ответил он. — Там еще и белый флаг виден.

За проволочным заграждением противника развевался на ветру белый флаг. Спросил майора Кондрашова: что бы это значило?

— Только утром появился. Может, ориентир какой? — неопределенно ответил он.

В траншее противника появился офицер. Наводчик пулемета попросил разрешения проверить прицел и нажал на гашетку. Пули подняли фонтанчики пыли на бруствере траншеи, а офицер как-то неестественно медленно начал приседать. И тут же в двух-трех сотнях метров разорвался вражеский снаряд. За ним еще Два.

Мы бросились в укрытие. И вовремя. По нашей обороне пришелся не один залп вражеских орудий. В ответ открыла огонь бригадная артиллерия. Но вскоре дуэль закончилась. Однако вывод для себя мы сделали: маскировка, осторожность и еще раз осторожность.

Пребывание бригады на этом рубеже было кратковременным. Вместе с 69-й морской стрелковой бригадой, так же, как и мы, переведенной из 32-й армии, продолжили путь в тыл противника. Но перед этим произошло важное в моей жизни событие, о котором не могу не сказать.

Рано утром в мою землянку зашел начальник политотдела майор Суров. Сказал:

— Обстановка так резко меняется, что трудно распланировать время. Пришел вручить тебе партийный билет. Не возражаешь, что в такой не совсем обычной обстановке?

Я был рад. От всей души поблагодарил Владимира Александровича и всю нашу партию за высокое доверие. Мы крепко обнялись.

— А теперь пойдем в штаб корпуса, — сказал он. — Время. Командир, наверно, ждет.

В большой палатке штаба, куда мы втроем прибыли, уже находились товарищи из 69-й бригады, начальники отделов и служб корпуса. На матерчатой стенке была прикреплена большая карта района наших действий с нанесенной обстановкой. Рядом висела таблица носимых запасов для бойца в условиях, отрыва подразделения от баз снабжения и от главной группировки войск армии.

Вошел командир корпуса генерал-майор Г. А. Жуков. Приняв рапорт от начальника штаба полковника Помойницкого, он сразу же обратил наше внимание на таблицу.

— Боец, командир любого ранга, офицер штаба, начал он говорить так, словно отдавал боевой приказ, — должен при себе иметь пять боекомплектов боеприпасов на стрелковое оружие, пять сутодач продовольствия и исправную обувь...

Мы поняли: предстоит новый марш по тундре. Об этом сказал в заключение своего выступления командир корпуса.

— Сейчас же, не откладывая ни на минуту, — говорил он, — приступить к подготовке. Начните с комплектования пеших отрядов. На складах получить все необходимое в течение двух-трех суток. Время выступления...

Утром 5 октября 70я морская получила боевую задачу. Из нее следовало, что бригада в составе 127-го легкого стрелкового корпуса от Западной Лицы должна идти в направлении горы Матерт. Это примерно 100 километров.

Впереди 127-го корпуса в направлении на Луостари шел 126-й легкий стрелковый корпус. Таким образом,

в обход открытого фланга противника и вне огневой связи с основными силами 14-й армии выдвигались в его тыл два стрелковых корпуса. В каждом по две бригады. Такой рейд в тыл врага в чрезвычайно трудных условиях местности и погоды — едва ли не единственный во всей истории Великой Отечественной войны.

Выступили в 20 часов б октября, в холодный, пасмурный вечер. В колонне по одному, «гуськом», тысячи бойцов отправились во вражеский тыл. В авангарде двигался второй стрелковый батальон во главе с майором Павлом Тимофеевичем Калининым. Комбат всего несколько дней назад возвратился из госпиталя, где находился после ранения под Видлицей. Вместе с ним шел заместитель командира бригады подполковник Рамазан Сасуранович Темрезов. Командир бригады и штаб двигались в голове главных сил.

Идти зачастую приходилось по таким местам, где еще не ступала нога человека. Ночью мела пурга. На мокрую землю ложился толстый слой снега. Он заравнивал впадины, припорашивал болота. Бойцы шли с грузом 35–40 килограммов на плечах, лошади и олени — с увесистыми вьюками (130 кг на лошадь и 35 кг на оленя). Животные то и дело проваливались в трясину и падали Чтобы поднять увязнувшую лошадь, иногда расходовалось до часа времени.

— Сапог только хватило бы, — пошутил кто-то из офицеров штаба.

Подполковник Суров с присущим ему юмором ответил

— Доберемся до немецких складов — выйдем из положения. Противник, видимо, не ждет нас с черного хода и обувь не прячет.

Всю ночь над колонной слышалось то чавканье обуви, вытаскиваемой из болотистой жижи, то размеренный цокот кованых каблуков по каменным россыпям. Бойцы иногда буквально ощупью отыскивали место, куда поставить ногу, чтобы не сорваться со скользкого обрыва.

На первом же привале обнаружилось, что волокуши, на которых тащили зарядные агрегаты для радиостанций, пришли в негодность.

— Ума не приложу, что делать, — жаловался начальник связи майор Устюменко. — Без зарядных агрегатов просто нельзя.

Решили сделать носилки. Другого выхода не было.

Справа по ходу движения нарастал грохот боя. Ветер разогнал облака, показалось солнце. И тут же появились самолеты. Наши. Бомбардировщики и штурмовики.

— Как там Калинин с батальоном? — справился командир бригады.

Отвечаю, что все идет по плану. И скорость, и направление выдерживают все части.

Осмотрел в бинокль впереди лежащую местность. На высотку поднималась голова колонны. Впереди заметил плотную фигуру майора Калинина. Прикинул привычно: километра четыре до него будет.

Справа и слева от колонны главных сил шли подразделения боевого охранения. Никаких сигналов от них не поступало. Не угрожал нам противник и с воздуха. Понимали: скован он нашими войсками с фронта, не до фланга ему, на котором и олень не пройдет.

По мере нашего продвижения звуки боя с фронта доносились все глуше. Как там дела? Мне было известно, что в составе 99-го стрелкового корпуса действуют наши свирские дивизии — 114я и 368я. И 65я, забайкальская, что под Тихвином сражалась, тоже там. Молодцы забайкальцы! Как вступили осенью 1941-го в бои, так и не выходили из них. С этой дивизией связана моя командирская юность. Остался ли в ней кто из старожилов?

— Ускорить движение! — поступил сигнал от руководства корпуса.

Продублировали команду, а сами во все глаза на небо. Группа наших бомбардировщиков возвращалась с боевого задания. Самолеты шли друг за другом и растянулись в сравнительно длинную цепочку. И вдруг на задние машины налетели откуда-то сверху три истребителя противника. Завязалась ожесточенная перестрелка. Не нарушая строя, наши бомбардировщики отбивались от наседавшего врага пулеметным огнем. Как мы пожалели тогда, что с ними не было истребителей сопровождения!

Израсходовав боезапас, гитлеровцы повернули к норвежской границе.

В первый день мы удалились от главных сил армии не более чем на 15 километров, А за ночь с 6 на 7 октября с трудом преодолели до 30 километров. Бойцы до того измучились, что еле переставляли ноги. Мокрые до последней нитки, они тем не менее не

жаловались на трудности и стойко переносили тяготы, выпавшие на их долю.

На третий день марша, когда 126-й корпус подходил к дороге Печенга — Салмиярви, обе бригады нашего корпуса — 70я и 69я — вышли на меридиан Луостари. Наша соседка получила боевую задачу — нанести удар по полевому аэродрому близ этого населенного пункта. А 70-й бригаде было приказано после переправы через реку Печенгу усилить 126-й корпус на рубеже западнее Луостари и не допустить прорыва противника на Салмиярви и Никель.

К И октября десант с моря перерезал дорогу Титовка — Печенга, идущую по хребту Муста-Тунтури. Группировка противника, оборонявшаяся по среднему и нижнему течению реки Западная Лица, оказалась в критическом положении: ей грозило окружение.

К середине дня 12 октября бригада вышла западнее Луостари. В районе луостарского аэродрома шел бой — его вела 69я бригада. Мы оказались в полосе действий 126-го легкого стрелкового корпуса. Его командир полковник В. Н. Соловьев тотчас же уточнил нам задачу: в ночь на 13 октября пересечь дорогу Луостари — Салмиярви и во взаимодействии с 72-й бригадой не допустить отхода противника из Печенги на запад.

— Как бригада обеспечена боеприпасами и продовольствием? — поинтересовался командир корпуса.

— Боеприпасов пять комплектов, — доложил полковник Блак. — С продовольствием хуже — у каждого осталось около сутодачи.

— С продовольствием и у нас неважно, — с сожалением проговорил полковник Соловьев. — Тылов с нами тоже нет. А вот вашу дальнейшую задачу я вам уточню на местности.

Около 22 часов бригада в колонну по одному тихо начала переходить линию фронта. Темно. Лишь изредка очереди трассирующих пуль вспарывают ночь, да ракеты, повиснув над тундрой, мертвенно-бледным светом на секунды заливают местность вокруг. Пока ракета горит, бригада лежит. Даже лошади замирают на месте, понимая, видимо, что так нужно.

Лишь на рассвете первый привал. Не усталость, хотя и она чувствуется, а сон валит людей с ног. Бойцы ложатся на мерзлую землю и тут же засыпают. У командиров забота — не дать замерзнуть, не потерять кого-то из заснувших. Поручается каждому следить за своим соседом.

Два часа привала пролетели незаметно. Бойцы поднимаются с трудом и сразу начинают разминать ноги И вот уже команда.

— Шире шаг!

В середине дня 13 октября бригада подошла к дороге Печенга — Тарнет. Атака с ходу не удалась. К тому же налетели немецкие бомбардировщики. Артиллерия на вьюках отстала и не могла помочь стрелкам.

Наверно, ушел целый час, пока майор Калинин организовал атаку, да так удачно, что противник отступил в северном направлении. И в этот день, и на следующий немцы несколько раз пытались сбить наши части с занятых рубежей и освободить дорогу, но им это не удалось сделать. И даже авиация не помогла: бойцы укрывались за валунами и вели групповой огонь по самолетам, не позволяя им снижаться.

Объединенными усилиями 131-го и 99-го корпусов, морского десанта, высаженного в Линахамари, пехотинцев 70-й и 72-й бригад населенный пункт Печенга был взят 15 октября. Создались благоприятные условия для продвижения к Северной Норвегии.

Чтобы спасти 19-й горнострелковый корпус от разгрома, гитлеровское командование принимало срочные меры. На рубеж восточнее Никеля подошла из Рованиеми 163я пехотная дивизия немцев. Та самая, которая в составе финских войск на реке Свирь пыталась прорваться на юг для соединения с гитлеровской группировкой войск в районе Тихвина осенью 1941 года. Знали мы 163ю пехотную. Тогда в ожесточенных боях она была измотана и обескровлена, прорваться к Тихвину ей не удалось. Забегая несколько вперед, скажем, что и на северном участке фронта она успеха не добилась, ее попытки прорваться к Луостари закончились для нее плачевно.

В район Никеля прибыл командир 36-го армейского корпуса гитлеровцев генерал Фогель, который возглавил на этом участке оборону немецких войск. Узнав об этом, морские пехотинцы окрестили его Кобелем, шутили между собой:

— Тоже из собачьей породы.

Завершился первый этап наступательной операции 14-й армии. Началась перегруппировка сил для решения очередной задачи — очищения от оккупантов районов Никеля, Салмиярви, полного освобождения Печенгской области.

Наша 70я Краснознаменная, теперь уже Печенгская, морская стрелковая бригада, исходя из общей задачи войск армии, должна была совершить еще один оперативный обход в составе все того же 127-го легкого стрелкового корпуса. К этому она была готова. И как только последовала команда, батальоны и дивизионы тронулись в путь.

К исходу дня 17 октября бригада уже подходила к развилке дорог севернее Луостари. Вечер выдался удивительно погожий: небо чистое, без единого облачка, солнце у самого горизонта. Появился офицер штаба корпуса майор С. Л. Пискун и передал, что генерал Жуков ждет комбрига на своем КП.

Полковник Блак отправился по вызову, а я решил уточнить район сосредоточения батальона майора Кондрашова. В этот момент налетели вражеские бомбардировщики и высыпали свой смертоносный груз вдоль дороги. Снова не повезло майору Калинину: осколок авиабомбы ранил его в ногу и в живот. А рядом, видимо от этой же бомбы, погиб замполит батальона майор Рабинович.

Считая, что Калинина нужно немедленно эвакуировать в госпиталь, я спросил его.

— Кому передать командование батальоном?

— Пока сам буду, — помогая военфельдшеру перевязывать себя, ответил Павел Тимофеевич. — Только что из госпиталя, не хочу туда вторично.

Он хотел подняться, но со стоном опустился на землю. В это время военфельдшер поднес мне крышки от карманных часов майора.

— Если бы не часы, не жил бы комбат, — сообщил он по секрету.

Мы все же определили Калинина в санитарную машину, а командование батальоном принял начальник штаба капитан Гавриил Матвеевич Светиков.

Через сутки наша бригада, свернув с шоссе Луостари — Ахмалахти на юго-запад, отправилась в обход открытого фланга немецкой группировки на Никель. Новые 100 километров отмеривали по тундре морские пехотинцы. За нею повторяли этот маршрут штаб 127-го легкого стрелкового корпуса, 69я морская стрелковая бригада и горновьючный минометный полк. Вся тяжелая техника и автотранспорт остались в Луостари.

Казалось, ночь стала еще темнее. Людей узнавали лишь по голосу. Ориентироваться по местным предметам не было никакой возможности. Взмокшие, уставшие, мы наконец заметили первые проблески позднего рассвета. Устроили часовой привал для завтрака.

— Вижу заводские трубы! — прокричал капитан Трубачеев, вглядываясь через бинокль в северо-западном направлении.

Это был Никель. Восточнее его находилась гряда сопок. Там передний край обороны врага. До слуха донеслись звуки артиллерийской стрельбы На скатах сопок появились султаны разрывов.

Доложили командиру корпуса. Он приказал сократить привал и ускорить движение.

Артиллерийская подготовка в полосе наступления 31-го стрелкового корпуса еще продолжалась, когда над Никелем появились наши самолеты. Они наносили удары по войскам противника. А мы все настойчивее двигались к цели.

Противник засек наши колонны и встретил их артиллерийским огнем. Появились раненые.

— Ускорить темп! — распорядился командир бригады.

Только таким способом можно было выйти из-под обстрела. А к вечеру и погода нам помогла: появилась низкая облачность. Она скрыла бригаду от воздушною наблюдения врага.

Генерал Жуков все время следил за маршем бригады. Когда до Никеля осталось 10–15 километров, он приказал усилить ее горновьючным минометным полком, прибавить скорость, чтобы возможно быстрее выйти на дорогу юго-западнее города и отрезать врагу пути отхода. 69я бригада готовилась наступать на Никель с юга.

Комбриг выдвинул вперед батальон майора Кондрашова и придал ему минометный полк в полном составе. Дробить горновьючный не имело смысла: у него было мало боеприпасов.

В начале второго часа ночи 22 октября батальон Кондрашова завязал с противником бой южнее озера Куэтсярви. Взятые пленные показали, что они из подразделений прикрытия 163-й пехотной дивизии. Главные силы бригады ускорили движение и вскоре ударили по врагу. Бой шел до рассвета. В нем участвовали войска 31-го стрелкового корпуса, 127-го легкого стрелкового корпуса. Действуя с востока, юго-востока и с юга, наши части активно теснили противника. Оказавшись в полукольце, он метался, пытаясь под покровом ночи прорваться на запад в обход озера Куэтсярви. Но

лось это немногим. 22 октября район никелевых разработок и населенный пункт Никель были освобождены от врага В тот же день, как нам стало известно, войска 14-й армии овладели важным на пути к Киркенесу населенным пунктом Тарнет.

Нашей бригаде в ночном бою противостояла 163я пехотная дивизия немцев. Враг сопротивлялся с упорством обреченных и все же не выдержал натиска советских морских пехотинцев. Понеся большие потери в живой силе и технике, неприятельская дивизия, или, вернее сказать, ее остатки, была отброшена за норвежскую границу. С рассветом мы увидели результаты дел своих: дорога от Никеля в сторону Норвегии была буквально завалена разбитой вражеской военной техникой, трупами в серозеленых мундирах.

Ко мне подбежал командир взвода разведки лейтенант Якунин с объемистым портфелем из желтой кожи.

— Товарищ подполковник, вот у убитого немецкого офицера подобрали, у разбитой машины.

Из портфеля извлекли тетради, карты и небольшую книжку в деревянных корочках из карельской березы. Я прочел заглавие — «Майн кампф». Это был дневник немецкого офицера. Что ж, его борьба закончилась бесславно в чужих краях. Но о чем же все-таки писал гитлеровский выкормыш? Попросил переводчика объяснить суть подчеркнутых фраз

— Почему суть? Можно и дословно, — ответил он и стал читать: — «Июнь 1941 года. Арийская нация стремительно осуществляет свое предназначение в истории, указанное фюрером. Ее библия — «Майн кампф»

«Наступление идет успешно. Сегодня провели акцию в белорусском селе: расстреляли каждого пятого жителя за укрывательство пленных. Со славянами поступать только так».

«Смерть всем, кто противится новому порядку фюрера. На этом вечно будет держаться немецкая нация, которой скоро будет принадлежать весь мир...»

Не было времени заниматься дневником. Я бегло, насколько позволяла обстановка, перелистал тетрадь В конце ее содержался список: сколько подготовлено посылок и кому они направлены. Коричневым шнурком была заложена страница с заглавием «Смоленск». Пробежал ее глазами. Что это? Ваннинен! Так это же фамилия офицера финской армии, убитого нашими партизанами в «Шевроле» на льду Онежского озера. Вот и встретились союзники по разбою и истреблению советских людей. Среди обнаруженных фотографий были и дубликаты тех, что я когда-то видел среди документов финского офицера.

— Где труп этого типа? — спросил я лейтенанта Якунина.

— У машины.

— Бежим туда. Мне нужно кое-что уточнить.

Мне нужно было убедиться, что это тот самый гитлеровец и что он мертв. Это желание появилось у меня как-то вдруг, словно составляло смысл всей моей жизни. Мне хотелось увидеть, что над этим выродком свершился справедливый суд.

Возле автомобиля валялся труп немецкого офицера. На правом плече кителя висел полуоторванный погон с майорским знаком различия. На левом плече погона не было. На уровне лопатки запеклось большое кровяное пятно. Русые волосы взлохмачены, прядями упали на лоб, но не скрыли лица. Он, точно он, фашист Ганс фон Шварцкампф. В кабине машины лежала его шинель.

Решил: обязательно напишу об этом матери, пусть знает, как давим эту коричневую чуму.

В Северной Норвегии

В 10 километрах юго-западнее Салмиярви, у пограничной реки Потсйоки, бригада (в который уже раз!) готовилась к маршу по бездорожью

После оставления Киркенеса противник удирал вдоль морского побережья на Нейден, к северу. Наши войска, а это были части 31-го стрелкового и 127-го легкого стрелкового корпусов, действовали по обе стороны пограничной реки Потсйоки.

70я бригада без артиллерии и автотранспорта должна была пешим порядком преодолеть заболоченную пойму Потсйоки в направлении Меникко — Стенбак, форсировать реку на подручных средствах и перехватить пути отступления 163-й пехотной и 2-й горноегерской дивизий немцев. Слева от нас, вдоль восточного берега реки, с аналогичной задачей в южном направлении продвигалась 83я стрелковая дивизия.

Не прошло и часа после начала марша, а полковник Блак уже с беспокойством отмечал:

— Болото очень вязкое, в темноте трудно ориентироваться. Есть случаи попадания бойцов в трясину. Надо что-то придумать, искать выход из положения.

А где его найдешь, выход-то, если за пять метров человека не видно?! Правда, еще днем я заметил: вдоль шоссе Салмиярви — Наутси на опорах сохранился провод. Не везде, но можно было найти порядочные концы. Несколько сот метров этого провода теперь могли бы пригодиться: растянув его вдоль колонны, можно было подстраховать людей.

Подразделение связистов во главе с капитаном Бутиным справилось с заданием. И бойцы пошли через болото увереннее.

Около двух часов ночи основные силы бригады вышли на берег Потсйоки. Через реку бригаду переправляли на своих баркасах норвежские рыбаки. По тому, как они самоотверженно трудились, чтобы закончить перевозку до рассвета, было ясно, что они ждали прихода советских войск и готовились помогать им.

Местные жители сообщили, что фашисты покинули селение накануне и двинулись на машинах в южном направлении.

— Пешком не догнать, — с досадой сказал комбриг. — Разве что они остановятся по дороге в одном из сел.

— Что предпримем? — спросил Суров — Оно, конечно, приятно, когда враг удирает без боя. Но ведь удирает, а надо бы, чтобы некому было удирать.

— Будем ждать донесения разведки, — решил полковник Блак. — А теперь — часовой отдых и завтрак. Надо подкрепиться.

Пока бригада отдыхала и завтракала, вокруг нас на почтительном расстоянии собрались местные жители. Многие поглядывали на нас настороженно. Сбитые с толку гитлеровской пропагандой, они, казалось, опасались каких-то выпадов с нашей стороны.

Наш привал подходил к концу, когда из толпы вышел высокий старик с длинными седыми волосами. В одной руке он держал оплетенную бутыль, а другую прижимал к сердцу: дескать, угощайтесь на здоровье, это от доброй души...

Командир бригады подошел к старику и стал объяснять ему, что пить нам нельзя, так как идем в поход. Не знаю каким образом, но старик понял, что его бутыль сейчас неуместна. Он повернулся к односельчанам и что-то крикнул им,

Люди бросились к своим домам и через несколько минут вернулись — кто с молоком, кто с сыром, кто с хлебом. Одним словом, принесли нам все, что нашлось у них съестного. А потом уселись рядом с нами и стали петь старинные русские песни: «Вдоль по матушке по Волге», «Вот мчится тройка почтовая», «Ах вы сени мои сени». Пели норвежцы с большим удовольствием смешно выговаривая русские слова и путая ударения.

То, что здесь, в пограничном поселке Стенбак, знали старинные русские песни, еще как-то можно было понять: в Норвегии жило немало эмигрантов из России. Но когда молодежь бойко запела наши современные песни — «Катюшу», «Синий платочек», мы долго не могли прийти в себя от удивления. Все почувствовали прилив гордости за любимую Родину: если ее песни поют другие народы, значит, и слава ее велика...

Время торопило нас. Последовали команды — и вот уже колонны в полной боевой готовности. К комбригу подошел майор Большаков, доложил, что, по данным разведки, вражеские отряды прикрытия, отступая на юг, разрушают дорогу на Наутси.

Несмотря на тяжелый ночной марш и сравнительно кратковременный отдых, бригада уверенно и быстро двигалась на юг. Оставив позади несколько километров пути, головной батальон подошел к разрушенному участку. Полотно дороги метров на двести было сорвано взрывами фугасов. Из глубины вспучивалась серо-голубая глина, по которой невозможно было сделать ни одного шага — ноги утопали в жидком месиве.

Гитлеровцы умело выбрали участок дороги для повреждения: его невозможно было обойти. Справа над дорогой нависала обрывистая гранитная скала, а слева начиналось продолговатое озеро. Едва наши подразделения появились здесь, как раздались пулеметные и автоматные очереди. Потом стрельба прекратилась, гитлеровцы сели в машины и укатили.

Пришлось искать обход. К счастью, саперы и разведчики быстро отыскали тропы, и колонна двинулась дальше.

Преследование противника продолжалось беспрерывно трое суток. И все это время наша разведка и норвежские отряды Сопротивления, активно помогавшие советским войскам, не спускали глаз с неприятеля, следили за каждым его маневром. Теперь они доносили, что враг разрозненными группами отходит на Ивало, Инари, в глубь Норвегии,

Командующий войсками Карельского фронта распорядился прекратить преследование. Эту задачу взяли на себя отряды борцов норвежского Сопротивления.

Однако еще до этого приказа командующего фронтом бригада, действуя у дороги Сванвик — Наутси, которая проходила по крутому берегу Потсйоки, разгромила группу фашистов, охранявших концентрационный лагерь, в котором находились советские люди. Это был первый концентрационный лагерь, который мне довелось увидеть.

Среди голых камней находилось несколько дощатых сараев-бараков и наспех сделанных шалашей. Вся территория обнесена колючей проволокой. А за проволокой — женщины и дети. Дети примерно одного возраста — 8–10 лет. Фашисты пригнали их сюда из Белоруссии, Смоленской и Брянской областей. Пленницы выполняли здесь самые тяжелые работы — на строительстве дорог, в каменоломнях, на лесозаготовках.

В то время в Северной Норвегии уже начались снегопады и морозы, наступала полярная ночь. Из своих скромных запасов поделились с освобожденными продуктами и теплыми вещами. Надо было видеть, с какой радостью ребятишки примеряли солдатские шапки-ушанки, как исхудавшими детскими ручонками проверяли, не потерялась ли случайно с шапки красная звездочка.

К 29 октября 1944 года войска Карельского фронта при содействии Северного флота завершили Петсамо-Киркенесскую наступательную операцию. Изгнанием гитлеровцев из Киркенеса и выходом на рубеж Нейден — Наутси были выполнены задачи, поставленные Ставкой Верховного Главнокомандования. Оккупантов изгнали из Северной Норвегии, что явилось началом полного освобождения норвежского народа от немецкого фашизма. Наши войска перешли к обороне на рубеже государственной границы с Норвегией, оставив части разведки и прикрытия на рубежах по линии Нейден — Вортаниеми.

Рядовые труженики Норвегии испытали на себе все «прелести» гитлеровского «нового порядка». Они более четырех лет томились под игом немецко-фашистских оккупантов. Красную Армию они встречали с огромной Радостью как свою освободительницу и, как я уже замечал выше, всячески помогали советским воинам. Мне известно, например, что под артиллерийским и минометным огнем гитлеровцев норвежцы спасали попавших

в беду советских бойцов при форсировании Ярфиорда. В Нейдене рыбак Габриэльсен укрыл лодки от гитлеровских оккупантов, а при подходе наших частей сообщил о них советскому командованию. На острове Престэй норвежцы во время отступления немецких подразделений утопили свои боты, а затем подняли их воды и предоставили нашим войскам.

Офицеры 14-й стрелковой дивизии рассказывали о форсировании Бекфиорда: одна из амфибий попала под огонь противника и стала тонуть. Это увидели норвежские рыбаки Мартин Хандсен и Усланд Хансен. На середине залива они подобрали в свои боты наших бойцов и, не считаясь с опасностью для жизни, маневрируя под вражеским обстрелом, доставили их на противоположный берег.

При форсировании нашими подразделениями реки Нейденэльф норвежец Э. Куйкунен переправил под неприятельским огнем 135 советских воинов, его соотечественники А. Лабаху — 115, Л. Сирин и У. Ладаго — по 95, П. Хендриксен — 76 наших бойцов. Раненым советским солдатам и офицерам оказывали помощь норвежский доктор Пальмстрем и его жена Свеа. И таких примеров можно привести десятки. Разумеется, наши воины высоко ценили доброе к себе отношение и, верные интернациональному долгу, всемерно помогали простым норвежцам, стремились облегчить их положение.

Так, когда Киркенес был объят пламенем, три с половиной тысячи его жителей, чтобы спастись, укрылись в штольне на станции Бьерневатн. Сюда же они загнали скот и птицу. Гитлеровцы при отступлении думали взорвать штольню и готовились к этому.

Через норвежца Хюго Енсена, прорвавшегося через заслон оккупантов, командованию 14-й стрелковой дивизии стало известно о бесчеловечном замысле гитлеровцев. К штольне была направлена группа разведчиков из 65-й стрелковой дивизии во главе с лейтенантом А. X. Бахтеевым. Эти 32 смельчака проникли во вражеский тыл и вырезали провод, проложенный для подрыва рудника, захватили станцию. Люди были спасены от гибели. Норвежцы, среди которых было много женщин и детей, вышли из штольни со слезами на глазах и с пением норвежского гимна и «Интернационала». Они обнимали советских разведчиков, выражая им искреннюю признательность за спасение.

В Киркенесе из 220 жилых домов уцелело только 30, а в районах, расположенных западнее города, не осталось ни одного. Гитлеровцы уничтожили в Северной Норвегии все продовольственные запасы, на 60 процентов запасы угля. Только в районе Альтен истребили 1500 голов крупного и 3000 голов мелкого рогатого скота. Можно себе представить положение жителей, оставшихся в разгар суровой полярной ночи без крова, продовольствия и топлива.

Советское командование приняло срочные меры для облегчения участи населения Северной Норвегии. Из фондов 14-й армии было выделено три вагона муки и вагон рыбы, несколько тонн хлеба, сахара, крупы, жиров, мяса. Местным властям передали все трофейные продовольственные склады, захваченные нашими войсками в Варде, Вадсе, Западном Финнмарке. В труднодоступных районах норвежцев поставили на котловое довольствие в советские воинские части. Для жилья местному населению была передана часть бараков, ранее занимаемых гитлеровцами.

Норвежский министр юстиции Т. Вольд, совершавший в это время поездку по освобожденным районам Северной Норвегии, докладывал своему правительству в Лондон, что советские солдаты расположились прямо в поле. «По вечерам, — писал он, — можно было увидеть сотни небольших костров, вокруг которых спали солдаты... Благодаря такой изумительной выносливости советские войска предоставили норвежскому населению возможность пользоваться немногими уцелевшими от всеобщего уничтожения домами».

Гитлеровцы завезли в Северную Норвегию массовые эпидемические заболевания — дизентерию, паратиф и дифтерит, которых раньше здесь почти не наблюдалось. Для лечения больных с помощью советского командования было открыто дополнительно шесть больниц. Несколько тяжелобольных принял советский армейский госпиталь в Киркенесе. Норвежским властям было выделено 1 млн. кубиков дифтерийной сыворотки, большое количество бактериофага и других медикаментов. Наши врачи оказывали помощь больным норвежцам на дому.

Не увлекаясь подробностями и цифрами, скажу, что советские воины разминировали в освобожденных Районах Северной Норвегии все общественные здания в городах, восстановили сотни километров дорог, построили мост через реку Потсйоки взамен взорванного

гитлеровцами и восстановили совместно с жителями электростанцию в Ярфиорде, водопровод в Киркенесе, линии связи в ряде городов и поселков.

Советские войска подчас делились с норвежцами: тем, чего явно не хватало самим. Это была братская помощь, на которую могло пойти только социалистическое государство.

Перебравшись по болотам на территорию Северной Норвегии, наша бригада оказалась оторванной от армейских баз снабжения. Мосты через реку Потсйоки

были взорваны противником. Вброд ее не перейдешь

глубина достигала 8–12 метров, да и не лето.

Бригадные саперы стали строить наплавной мост из подручных материалов — разбросанных по берегу досок и тонкомерного леса. Быстрое течение реки усложняло работу. Но к трудностям за войну наши саперы привыкли и решительно их преодолевали. К утру 30 октября через Потсйоки был переброшен штурмовой мост из бревен, скрепленных скобами и покрытых досками. Он держался на плаву и предназначался для переправы пешеходов и вьючных лошадей с небольшим грузом.

Когда комбригу доложили об окончании строительства наплавного моста, он предложил мне:

— Пойдем посмотрим, можно ли по нему ходить Мы спустились по отлогому берегу к урезу воды.

Мост как мост. Длиной двести метров.

— Не разорвет его напором воды? — поинтересовался полковник Блак у командира саперного подразделения.

— Не должно, — ответил тот — На всякий случай назначены дежурные саперы, чтобы при необходимости принять меры.

Через 10–12 метров друг от друга на мосту стояли дежурные саперы с комплектом скоб и запасными досками, мокрые по пояс. На берегу находились их товарищи, видимо предназначенные для подмены дежурных. С ними беседовал начальник политотдела подполковник Суров Владимир Александрович тонко чувствовал, где необходимо его присутствие, и всегда оказывался там в нужное время Вот и тут он как-то кстати стал рассказывать про суворовских чудо-богатырей, преодолевавших Альпы.

А по мосту с противоположной стороны уже несли небольшие ящики, мешки с сухарями и коробки с консервами. Переправа работала. Она работала до того

времени, пока через реку не построили мост на опорах и не появилась возможность доставлять продовольственные и иные припасы автомобильным транспортом на повозках

— Хорошо потрудились саперы, молодцы! — с удовлетворением отмечал подполковник Суров, когда после осмотра моста мы втроем возвращались в расположение бригады. Повернувшись к полковнику Блаку, Владимир Александрович сказал — Вот тут списочек наиболее отличившихся бойцов дал мне командир саперной роты. Бригадный инженер капитан Турецков против поименованных воинов возражений не имеет.

И Суров зачитал список. В нем значились сержант Андрей Квасников, красноармейцы Иван Медведев, Федор Астафьев, Владимир Ипатов, секретарь комсомольской организации саперной роты Василий Токарев.

— И в боях эти люди показали себя с самой лучшей стороны, — сказал начальник политотдела. — На до бы подсказать саперному начальству, чтобы отметили достойных.

— Спасибо, Владимир Александрович, — поблагодарил командир бригады — Распоряжусь, чтобы представили материал для награждения. Заслуженных людей мы не имеем права обходить вниманием, хотя и говорим, что воюем не за ордена и медали, а во имя освобождения советской земли от гитлеровских захватчиков.

Я не возражал. Наши саперы делали, казалось, невозможное. Ну, представьте себе в ледяной воде не час и не два, а до тех пор, пока не будет сделана переправа на противоположный берег, где находился бригадный продовольственный склад. Да и после этого нести вахту на подвижном от сильного течения мосту, не обсушившись, не отдохнув и даже не подкрепившись солдатской кашей по-настоящему. Это был подвиг рядовых тружеников войны, достойный уважения

«Норвежский народ, — писал в своем послании по случаю 27-й годовщины Великого Октября премьер-министр Норвегии И Нюгордсгвель, — прежде всего приветствует храбрые войска Красной Армии, которые под руководством маршала Мерецкова изгнали немецких варваров из самой северной части Норвегии. Роль, которую Советский Союз играет в уничтожении нацизма, никогда не будет забыта в Норвегии»,

Король Норвегии Хокон VII 30 июня 1945 года говорил «Норвежский народ с энтузиазмом следил за героизмом, храбростью и мощными ударами, которые наносила немцам Красная Армия Война была выиграна Красной Армией на Восточном фронте. Именно эта победа привела к освобождению Красной Армией норвежской территории на Севере Норвежский народ принял Красную Армию как освободительницу»

Вспоминаю сегодня перечисленные факты не случайно Кое-кто в Норвегии пытается замалчивать их, предать забвению заслуги Советских Вооруженных Сил перед норвежским народом Так, в трехтомном труде «История войны в Норвегии» ничего не сказано о той роли, которую сыграла Красная Армия в освобождении Норвегии от гитлеровских оккупантов. Только две страницы отведено боям советских войск в Заполярье Зато на все лады восхваляется битая ими 20я горная армия гитлеровцев. Ее отступление под ударами Красной Армии преподносится читателю как «военный подвиг, который не многие армии могли совершить»

Видимо, кому то выгодно такое искажение исторической справедливости Но правду замолчать нельзя Не способны этого сделать фальсификаторы истории минувшей войны, как бы они ни усердствовали В центре Киркенеса как вечный памятник благодарности советским воинам высится шестиметровая гранитная фигура советского воина с автоматом в руке На постаменте начертано «Отважным советским солдатам в память освобождения юрода Киркенеса» С аналогичными надписями стоят памятники в Осло, Буде и других городах Норвегии

В ходе Петсамо-Киркенесской операции Москва трижды салютовала войскам нашего фронта Многие соединения и части отличились в этих боях и были отмечены высокими наградами Родины Вторым орденом — Красной Звезды — увенчала Боевое Знамя и 70я морская стрелковая бригада

Годовщину Великого Октября мы встретили на норвежской земле, а в середине ноября бригада получила приказ совершить марш в Мурманск. Своим ходом на 300 километров в условиях начавшейся полярной ночи со всеми ее погодными прелестями. Радовались бойцы и командиры, готовясь к переходу

— Нам здесь больше делать нечего, — говорили

они. — Пойдем помогать другим фронтам добивать фашистского зверя в его собственном логове.

Переход до Мурманска был трудным. Маршрут движения наметили через Никель, Луостари, гору Кариквайвиш, чтобы за Западной Лицей попасть на хорошую дорогу. Да, пожалуй, более удобного пути и выбрать не представлялось возможным.

От норвежской границы до горы Кариквайвиш дорога шла по району, где только что закончились боевые действия. Она была частично разрушена, а на обочинах встречались минные поля. Бригадному инженеру дали указание непрерывно вести разведку по пути следования. Создали три небольших отряда разграждения для обеспечения движения, которым пришлось много поработать. Стрелковые подразделения поставили на лыжи, материальные запасы погрузили на автотранспорт. В результате бригада за сутки преодолевала по 40–50 километров.

Инженерная разведка донесла, что дорога между Луостари и горой Большой Кариквайвиш занесена снегом. Под снежный заряд попала брошенная врагом боевая техника — полевые и зенитные пушки, различные автомобили, повозки.

— Этого еще не хватало, — с горечью проговорил полковник Блак, выслушав сообщение разведки, и, обращаясь ко мне и начальнику политотдела, спросил: — Что будем делать? Пробиваться через снежные заносы и очищать дорогу от разбитой вражеской техники и при этом терять массу времени, или повернем на Печенгу и далее на Титовку?

Подошел подполковник Темрезов. Он только что уточнил состояние дороги на Титовку и теперь предлагал рациональное решение:

— Если мне поручите, то колонну артиллерии и автотранспорт я проведу через Печенгу и Титовку, а все, кто на лыжах, могут продолжать марш через Большой Кариквайвиш.

Предложение было дельным, и комбриг с ним тотчас же согласился. Он приказал мне подготовить расчет марша для колонны, которую предстояло вести заместителю командира бригады.

Ночь. Мороз с небольшим ветром. На небе всполохи северного сияния. В такой обстановке мы преодолевали местность, где проходили оборонительные позиции гитлеровцев. По дороге пройти не могли — разбитая и сгоревшая боевая техника, густо заваленная

снегом, преграждала путь. Пошли обочиной. Сплошь снежные бугры, а под ними трупы претендентов на мировое господство. Позднее историки скажут: «Стоит посмотреть на одно немецкое кладбище 19-го горнострелкового корпуса в Петсамо: 10 000 крестов». На месте недавних боев была другая часть этого кладбища.

Триста километров пройдены. Новая встреча со старой знакомой — станцией Кола. Перед погрузкой в эшелоны генерал-майор Г. А. Жуков подытожил действия 127-го легкого стрелкового корпуса в Петсамо-Киркенесской наступательной операции. Он отметил, что проведенная войсками Карельского фронта в тесном взаимодействии с Северным флотом операция по формам маневра, способам и результатам действий представляется ему классической в условиях Крайнего Севера. По времени она заняла всего 25 суток и составила по глубине 150–200 километров. Временами стрелковые части наступали без артиллерии и танков — труднопроходимая местность не позволяла использовать даже лошадей в артиллерийских упряжках, но, умело применяя маневр силами и средствами, они успешно решали поставленные боевые задачи. Вот уж поистине: где олень пройдет, там и советский солдат пройдет. И не просто так, а с боями, штыком и гранатой выкуривая из нор в скалах и долговременных огневых точек ненавистного врага.

Ожесточенные схватки с противником требовали боеприпасов. И хотя каждый боец нес на себе пять боевых комплектов для личного оружия, патронов и гранат не всегда хватало. Тут на выручку приходили самолеты У2, эти неутомимые труженики переднего края. По ночам они подвозили боеприпасы.

Генерал Жуков поблагодарил личный состав 127-го легкого стрелкового корпуса за беззаветное выполнение воинского долга, за преодоление трудностей, требовавших зачастую сверхпредельного напряжения моральных и физических сил. Бойцы и командиры ответили на это готовностью выполнить любую задачу во имя свободы, чести и независимости любимой Отчизны

70я Краснознаменная, ордена Красной Звезды отдельная морская стрелковая бригада, получившая почетное наименование Печенгской, погрузилась в железнодорожные эшелоны и двинулась на юг.

Штабная теплушка грохотала на стрелочных переводах, раскачивалась на закруглениях железнодорожного полотна. Мимо проскакивали разъезды, небольшие станции — локомотив не снижал скорости: война с немецко-фашистскими захватчиками еще продолжалась, и бригада требовалась в другом месте. Чугунная печь под присмотром дневального щедро одаривала теплом соскучившихся по нему, не раз промокавших и промерзавших бойцов и командиров А они под стук вагонных колес мечтали о доме, грустили о погибших боевых товарищах, чьи могилы остались на чужой земле.

— Не экономь уголь. Пусть люди в тепле отдыхают, — тихо подсказал дневальному начальник политотдела подполковник Владимир Александрович Суров.

Сон не шел, и мы с ним бодрствовали у чугунной печурки. Вспоминали пережитое. За лето и осень бригада прошагала с боями Южную Карелию, Заполярье, Северную Норвегию... Подумать только! Бойцы и командиры закалились в суровых испытаниях, приобрели боевой опыт Мы вспомнили многих поименно: ехавших в эшелоне, и сложивших голову на бранном поле. Начальник политотдела высказал мысль о том, что хорошо бы записать воспоминания по горячим следам, ведь в них столько интересного Я с ним согласился. Но кто сделает это? И потом идет война, может быть, пока повременить, но не откладывать в долгий ящик, а сразу же после ее окончания взяться за эту очень нужную работу.

К сожалению, в послевоенное время появились другие, может быть еще более важные, задачи. И до воспоминаний, как говорят, руки не дошли. Что касается меня лично, то лишь спустя четыре десятилетия после Великой Отечественной я решил поделиться пережитым.

Из Мурманска по железной дороге мы перебрались в центральную часть России. Наступала весна 1945 года. Война с гитлеровской Германией еще продолжалась, и мы ждали своего часа. И дождались. Пришел приказ о следовании на запад, к границам Чехословакии.

В один из дней, когда я проверял готовность бригады к погрузке в эшелон, меня разыскал солдат-посыльный из штаба 127-го легкого стрелкового корпуса

— Товарищ подполковник, вас вызывает к телефону командир корпуса генерал-майор Жуков.

И зачем я ему понадобился? Все вопросы выяснены, работа идет по плану.

— Вас вызывают на учебу в Военную академию имени Фрунзе, — сказал командир корпуса. — Командиру бригады я уже сообщил об этом. Неясно одно — почему пришел персональный вызов?

И для меня это было неожиданно. Сказал генералу Дукову, что еще в мае 1941 года сдал в эту академию конкурсные вступительные экзамены, но в начале войны весь курс убыл на фронт.

— Тогда понятно, — с удовлетворением заключил командир корпуса. — Счастливого пути! Собирайтесь в дорогу.

В начале апреля 1945 года я вновь оказался у парадного подъезда Военной академии имени Фрунзе. Здание было еще закамуфлировано.

Вспомнился май сорок первого, напутственные слова моего командира Петра Кирилловича Кошевого, отправлявшего меня в академию, волнение перед экзаменами, первые занятия...

В знакомых стенах встретил своих однокашников по довоенным учебным дням. Их, как и меня, отозвали для продолжения обучения из действующей армии. Многих мы, конечно, недосчитались. Одни погибли в боях, другие, получив ранения, еще находились в госпиталях и не могли прибыть на занятия

Всю войну в зданиях академии размещался госпиталь Видимо, это наложило свой отпечаток, и мы, находясь в знакомых аудиториях, чего-то не находили Да, надо полагать, и мы стали другими, возмужавшими, повзрослевшими, что ли. Я почувствовал это на себе. Весной 1941-го, бывало, ловил каждое слово преподавателя и принимал за истину в последней инстанции. А теперь появилась и своя точка зрения, свои взгляд и оценки. Так что семинарские занятия приобрели остроту и полемический характер. Это, наверно, хорошо, потому как в споре рождается истина.

Словом, в моей военной биографии начиналась в ту победную весну 1945-го новая страница.

В начале июня в Москву приехали жена и сын Встречал их на Казанском вокзале. Они возвращались из эвакуации.

— Папа, папа... — впервые в жизни услышал я робкий голос своего сына.

— Здравствуй, Славик! Живем, сынок! Рейды в тыл врага кончились! — выпалил я на одном дыхании и поднял его высоко над головой.

И солнце улыбалось нам.