IX. Поимка ксендза-вешателя и истязателя, а с ним и других лиц.

Однажды отправился я в местечко Серпц чтобы там, по указанию одного из бывших арестантов, кузнеца Войцеха Ивашкевича, отыскать и арестовать некоторых лиц и между ними ксендза парафиального костела д. Голешина, что близ Серпца.

Кузнец Войцех Ивашкевич находился первоначально в услужении у помещиков М., недалеко от Серпца, но при начале мятежа вступил в банду Францишка и состоял при начальнике ее в качестве самого доверенного лица, исполняя самые важные его поручения, как-то: отыскивая места для склада оружия, пороха, съестных припасов и др. Однажды, при исполнении одного из поручений начальника банды, он был захвачен отрядом войскового старшины П., при котором и я состоял в то время. Дело происходило следующим образом. Отряд наш проходил мимо деревни N, не помню в настоящее время фамилии ее [141] владельца; по слухам было известно, что это имение служило постоянным пристанищем мятежников. Не доезжая до имения, отряд встретил в лесу колониста-немца, который известил нас, что в имении N мы найдем повстанцев.

Мы прибавили рыси и вскоре въехали на двор господского дома, окна которого были заперты ставнями наглухо, и на дворе не было, по-видимому, ни одной живой души.

Начальник отряда, а за ним я и несколько казаков, бросились в дом и в одной из отдаленных комнат нашли двух человек в повстанской одежде и с оружием в руках; на полу, в углу на соломе, лежал связанный молодой человек лет семнадцати. Внезапный наш приход, видимо, застал повстанцев врасплох; они растерялись. Начальник отряда потребовал у них оружие. Один из них, повинуясь приказанию, не замедлил отдать саблю. Это был Войцех Ивашкевич. Другой вздумал сопротивляться и только видя дуло наведенного мною на него револьвера и слыша угрозу, что буду стрелять, если не положит оружие, решился сдаться. Мятежники были арестованы и на первом допросе показали, что они принадлежат к банде Францишка, приказавшего им связать и постращать молодого человека, сына одного из здешних жителей, чтоб заставить его вступить в банду, от чего он упорно отказывался.

Впоследствии, при допросе в тюрьме, И. чистосердечно [142] сознался во всех своих проступках и искренно в них раскаялся, причем указал на многие склады оружия, пороха, съестных припасов, и на многих лиц, принимавших деятельное участие в мятеже. Выпущенный из-под ареста и состоя при отрядах, он вполне оправдал впоследствии доверие начальства. В имении М. остались мать его и сестра; жена же еще ранее ушла от него и жила господыней в доме одного ксендза.

И. просил у начальства, чтобы семья его, вместе с имуществом, из имения М...их перевезена была бы в Плоцк.

Начальство приказало исполнить просьбу. Узнав об этом и об услугах, оказанных И...ем русскому делу, помещики М...ие, П...ий, их сосед, у которого также работывал прежде И., а также и ксендз Голешинского прихода, все принадлежавшие к мятежнической организации, содействовавшие формированию шаек, доставлению оным оружия и съестных припасов, все эти лица уговорились между собою сжечь это имущество.

Действительно, когда возы с имуществом И...ча тронулись в путь, то, недалеко от одной из немецких колоний, означенные паны напали на обоз, стащили с возов мать и сестру И...ча, сложили в кучу имущество и сожгли. Потом у полумертвых от страха женщин стали допытывать, где в настоящее время находится И...ч, где у него спрятаны оружие и съестные припасы. [143] Паны думали, что И...ч по выходе из тюрьмы успел видеться с семьею и что та знакома со всеми его делами.

Тщетно женщины уверяли, что они ничего не знают. М...ие, ксендз и др., не веря этому, стали бить их, стращать виселицей, и когда это не помогало и они продолжали стоять на своем, то, выведенный из терпения, ксендз приказал хлопам схватить несчастных, отвести в лес и там повесить. Хлопы сжалились над положением бедных женщин и, приведя их в лес, отпустили их на все четыре стороны. Те успели добраться до Плоцка, отыскали там И...ча и рассказали ему обо всем случившемся. Последний донес обо всем начальству, прося произвести дознание, и арестовать всех вышепоименованных лиц, которые по его словам, принадлежали к мятежнической организации.

Вследствие этой-то просьбы я отправился в Серпц; для помощи при отыскании различных личностей, со мною был И...ч. В Серпце готовилась открыться ярмарка, по рассказам весьма многолюдная; здесь-то мы и готовились заарестовать большую часть виновных лиц. Нужно заметить, что ксендз Голешинского прихода почти с самого начала мятежа где-то скрывался. Несколько раз пытались его арестовать, но напрасно; у себя в дому он хотя часто бывал, как показывали его люди, но вероятно всегда бывал [144] вовремя извещаем о готовившихся против него западнях.

Мы выехали из Плоцка ночью; в окрестностях последнего, и в особенности около Серпца, находится много колоний. Колонисты-немцы во все время мятежа были верны правительству, за что многие из них даже поплатились жизнью, были повешены повстанцами. Колонисты всегда с радостью встречали русские отряды и указывали им на все, что им было самим известно о мятежнических бандах, о начальниках оных, о лицах, принадлежавших к мятежу. А им известно было многое, потому что в богатых, зажиточных колониях, особенно любили останавливаться паны-довудцы и жандармы-вешатели; там легче было достать лошадей и съестные припасы.

Проезжая чрез одну из таких колоний, И...ч сказал мне, что возле нее паны произвели нападение на его имущество и сожгли его, а потому не мешало бы здесь остановиться, чтобы разузнать кое-что о происходившем. Я последовал его совету. Спутник мой постучался в окно одного дома. Оно отворилось и показалась голова.

— Пане господаржу, прошу отворжитць для пана Войцеха! — сказал И...ч.

Хозяин дома отворил ворота и тотчас же отскочил от нас.

Я его спросил по-русски, что это значит.

— А я мыслил, цо пан поляк, так як и [145] Войцех, а тераз ниц не боюся пана, — отвечал он. Прошу панов отдаць коней до стойла.

Мы отдали лошадей и пошли в комнаты.

Вскоре подали нам кофе. Выпивши стакан, я спросил хозяина дома: почему он нас испугался? Он отвечал, что услышав голос Войцеха, подумал, что к нему пожаловали повстанцы, потому что до того он видел пана Войцеха при начальнике банды Францишке, незадолго до того убитом в одной из стычек с нашими войсками.

Порасспросив еще кой о чем колониста, я вынул фляжку с вином, которую постоянно возил с собою и предложил стакан радушному хозяину. Немец не отказался. Немного выпив, он заметно повеселел, стал более разговорчив и начал рассказывать, как Войцех постоянно приводил в их колонию лошадей на подставу для посылаемых с особыми поручениями из банды в банду, как иногда случалось ему для этой цели захватывать лошадей в самой колонии и преимущественно у него, потому что лошади у него самые лучшие в деревне, и притом их штук десять. Далее, переходя от предмета к предмету, я навел разговор на вопрос, главным образом меня занимавший, на истребление имущества Войцеха.

Немец отвечал, что это происходило на глазах всей их колонии, вон там; при этом он указал в окно на возвышенное место близ леса. [146]

— Приехал сначала из Серпца пан Ж...ий, продолжал немец, за ним ксендз из Голешина, потом и паны М...ие, а с ними незнакомые паны. Все они были верхами и остановились возле леса в ожидании возов, которые не замедлили скоро показаться. На первом возе сидели девушка и старуха. Ксендз первый бросился к возам и приказал им остановиться. Ж...ий сдернул с возов женщин, а ксендз велел сжечь имущество, свалив его предварительно с возов. Женщин много мучили, выпытывая где Войцех, и когда они отвечали, что не знают, ксендз велел повесить их в лесу, чего впрочем, хлопы не исполнили. Паны и ксендз разъехались, когда все имущество Войцеха сгорело дотла.

— А почему паны заранее узнали об отправлении имущества Войцеха в Плоцк? — спросил я.

Немец отвечал, что большая часть распоряжений высшего начальства передается чрез полицию начальникам банды, что большая часть полицейских чиновников явно принимает участие в мятеже. Это действительно впоследствии обнаружилось.

Потом хозяин стал жаловаться, что повстанцы причиняют им много обид, а в особенности ему, так как он побогаче других, да и дом его на самом краю колонии, около леса. Потому-то у него чаще пристают, пьют и едят, ни за [147] что не платя, да и лошадей забирают, когда вздумается.

Я стал утешать немца, говоря, что начальство в обиду более их не даст, что мятеж скоро будет прекращен, и что в колонии у них поставят войско.

Отдохнув и поблагодарив хозяина за угощение, мы отправились в Серпц. Из стоявшего там эскадрона я выбрал людей для экспедиции. А нужно заметить, что с этим эскадроном я хорошо был знаком, участвуя с ним во многих поисках. Для начальствования над выбранными людьми назначен был офицер и, независимо от того, отправилось со мной несколько казаков с хорунжим Я...ым.

Мы решились, прежде всего, отправиться в деревню Гуйску, имение помещиков М...х, где, арестовав панов, расследовать дело об имуществе И...ча. Отправились мы разными дорогами: уланы со мной; казаков вел И...ч. Приехали в деревню ночью и нагрянули как снег на голову. Паны М...ие, видимо, не ожидали нашего приезда. Все семейство, состоявшее из старика отца и двух сыновей, было дома. Пока гг. офицеры распоряжались арестом на господской усадьбе, я пошел в деревню, где с понятыми направился к бывшему жилищу И...ча. Но и следов его хаты не было; на месте ее были обгорелые остатки. Жители показали, что изба сожжена по приказанию [148] старика М...ого и, мало того, по его же приказанию истреблены были и все посевы И...ча.

На допросе, как и следовало ожидать, М...ие от всего отпирались, говоря, что на сожжении возов с имуществом И...ча они не присутствовали и ничего об этом не знают; что сожжение дома — дело случая. Несмотря на улики понятых, они продолжали уверять, что ничему не причастны, что они всегда глубоко преданы были правительству.

На улики И...ча в противном, на обвинения в принадлежности к революционной организации, они объявили, что И...ч на них так показывает по злобе, что он сам был в банде и их винит в том же, в надежде получить прощение от правительства. В особенности спутнику моему досталось от старой панны М...ой. Чего только она ему не наговорила: и пеклом-то погрозила ему за все его злодейства, и язык-то его там в аду будут жечь каленым железом за клевету на невинных, и сожжение его имущества она объясняла праведным гневом Божьим за его преступления. И многое еще говорили М...ие. Но улики были слишком очевидны. Кроме старой панны, все семейство было арестовано.

От М...их мы отправились к ближайшему их соседу, помещику П...ому, тоже, как известно, замешанному в историю сожжения имущества. К нему мы приехали уже за полночь; на пути один из казаков гнался за каким-то всадником, [149] скрывшимся в деревне. Мы нагрянули совершенно внезапно; вероятно пан П...ий не ожидал гостей в такую позднюю пору. Не медля ни минуты произведен был самый строгий обыск в доме и на дворе. На конюшне лошадь найдена вся в пене, в кабинете еще неубранное повстанское платье, все в грязи, и такие же сапоги со шпорами. Не засохшая еще грязь и усталая лошадь заставляли предполагать, что всадник, за которым гнался казак, и был сам П...ий, едва успевший переодеться, возвратясь по всему вероятию из банды.

На допросе П...ий объяснил, что он никуда вечером не выезжал; а что лошадь в пене и платье мокрое и в грязи, то это он объяснял тем, что ездил днем верхом по хозяйству; повстанское же платье у него потому, что в нем безопаснее от множества банд, бродящих по стране. Но и здесь отговорки не помогли. Забрав и его с собой, мы отправились в обратный путь в Серпц, куда прибыли когда совсем уже рассвело и народ начал съезжаться на ярмарку. Сдав арестованных, мы с И...чем отправились отдохнуть, потому что днем предстояло нам не мало дела.

Серпц местечко очень недурное и ярмарка обещала быть очень многолюдною. А как И...чу известны были кроме лиц, бывших с ним в банде, и многие жандармы-вешатели из околодка, которые обыкновенно очень смело являлись в [150] многолюдные собрания, потому что начальство в лицо их не знало, а жители не осмелились бы их выдать, боясь за свою кожу и имущество, то мы и решились арестовать всю эту братию по указанию И...ча.

Отдохнувши, мы взяли с собой на ярмарку несколько наиболее расторопных солдат и казаков, уговорившись с ними, чтобы они тотчас хватали тех людей, на которых мы укажем, или с кем завяжем разговор, или же поклонимся, но притом, чтобы хватали как можно незаметнее для остальной публики.

Мы с И...чем переоделись в костюмы простых крестьян и отправились на ярмарку. Народу было там тьма тьмущая. Давка страшная. В очень короткое время арестовано было до десяти человек жандармов-вешателей, описанным выше порядком. И...ч мне указывал на подозрительное лицо, я давал знак и казаки хватали. Но это была все мелкая рыба. Наконец удалось поймать и осетра. Слоняясь взад и вперед по ярмарке, мы наткнулись, наконец, и на пана ксендза Голешинского, который, несмотря на все усилия начальства, удачно ускользал из сетей, расставлявшихся для его ловли. И...ч потихоньку указал мне на него.

Это был высокий, полный мужчина, лет сорока, с широким, одутловатым красным лицом, небольшим носом и серыми проницательными глазами. Вся фигура его напоминала нашего [151] крючника, таскающего десятипудовые кули. Одет он был в какую-то красную поддевку, сверху которой накинут был широкий плащ. Вероятно по той же причине, т. е. в уверенности, что в большой толпе никто не решится его выдать, из опасения мести жандармов-вешателей, он пошел на ярмарку, явно издеваясь над нашим начальством.

Едва И...ч успел его указать, шепнув, чтоб я не выпустил такого зверя, я, пользуясь своим простонародным костюмом, подошел сзади к ксендзу и поцеловал его в рукав, что в Польше обыкновенно делается простым классом при встрече с ксендзами. Не успел я оглянуться, как пана-ксендза и след пропал; так ловко подхватили его казаки.

Однако же арест его произвел большое впечатление в народе. Со всех сторон только и слышались восклицания: «А слышали вы, Голешинского ксендза взяли!» Особенно в отчаяние приходили панны и паненки.

Забравши ксендза, я прекратил дальнейший поиск, тем более, что И...ч объявил, что главнейшие лица уже взяты. Проведя день на ногах после бессонной ночи и только вздремнув не надолго утром, мы оба нуждались в отдыхе, но перед тем зашли в корчму, где, усевшись в уголок, спросили по кружке пива. Народу было много: во всех углах только и речи, что об аресте ксендза. Я обратился к соседней старушке: «А [152] что разве хороший был человек ксендз?», — спросил я.

— Да как же не хороший может быть пан ксендз, отвечала она, и как же его не жалеть?

— «Мой пане пшияцелю дрогий, перебила другая, не жалуй тэго злодзея, ксендза Голешинского, он есть наигорший в целом свете збуй (разбойник)».

Меня заинтересовали слова старухи. Желая знать, почему она так титулует ксендза, я подсел к ней поближе и, чтобы подзадорить бабу, начал его подхваливать.

Маневр мой удался как нельзя лучше. Старуха, видя противоречие своим словам, пришла в совершенный азарт.

— А вот недавно, говорила она, он собственноручно повесил своего мальчика овчарника (овечьего пастуха) за то, что тот не послушался его, не пошел в лес с письмами к начальнику шайки. В письмах ксендз предуведомлял его о приближении русского отряда и советовал принять нужные против этого меры, а так как они не дошли по назначению, то банда была атакована врасплох и разбита наголову. Когда узнал об этом ксендз, продолжала старуха, то рассвирепел хуже тигра, потребовал к себе мальчика с поля, привязал его к доске и велел двум хлопам сечь его розгами, в промежуток спрашивая, кто научил его не исполнить приказания. Рассказывали после на деревне, что [153] не послушаться ксендза и не ходить в банду, научил мальчика один из немцев-колонистов, но мальчик на истязании не хотел ничего говорить. Тогда ксендз начал пытать бедняжку, посыпая на кровяные рубцы от розог соль и поливая их вином. Откуда у несчастного бралось терпение; он кричал от боли, но, несмотря на жестокие страдания, не выдавал тайны. Рассвирепевший ксендз, забыв Бога, не помня и себя, выхватил нож и с пеною у рта заревел: «Зарежу мерзавец, если не скажешь!» и начал колоть несчастную жертву, а потом собственноручно повесил на дереве находившегося в беспамятстве овчарника. И это все происходило на глазах рассказчицы и других! Разговор ее невольно навел ужас на всех присутствующих. И это служитель алтаря! и в наше время! Невольно поблагодарил я Бога, что этот злодей, через мое посредство, отдан в руки правосудия.

Мы вышли из корчмы с тяжелым чувством, навеянным печальным рассказом. Все слышанное я тотчас же передал начальству.

М...ие, П...ий, ксендз и другие арестованные отправлены были с конвоем в Плоцк, где и посажены в тюрьму. Следствие обнаружило, что все они были вербовщиками в банды и находились в постоянных с ними сношениях, доставляя [154] все необходимое, что ксендз и другие жандармы-вешатели, кроме того, оказались виновными во многих убийствах и истязаниях над лицами, не хотевшими преступить долга присяги.

Виновные понесли должное наказание.