VI. Поимка вахмистра жандармов-вешателей.

Однажды случилось мне, исполняя поручения начальства, проезжать чрез Плонск. Уже было темно, когда я въехал в город, а потому я решился в нем переночевать. Едва я успел раздеться, мечтая об отдыхе после трудного дня, как входит казак, с приказанием явиться немедленно к начальнику плонского отряда. Нечего делать, оделся и отправился вслед за посланным. Доложили. Начальник требует меня в кабинет и встречает очень приветливо.

— Я слышал много хорошего о тебе, начал он. Есть у меня одно очень важное поручение, которое не всякому можно доверить. Не хочешь ли взять его на себя? если ты не имеешь других, более важных, поручений.

«В настоящее время у меня таких нет», отвечал я.

— В таком случае, вот в чем дело, продолжал он; здесь в окрестностях живет [96] в собственном доме некто Б., как говорят, вахмистр жандармов-вешателей. Мне нужно его арестовать во что бы ни стало. Не скрою, что до сих пор все усилия мои были напрасны. Сколько раз производил я внезапные обыски у него в доме, но не мог его найти; а, между тем, слухи ходят, что он часто бывает у себя и скрывается где-то вблизи. Соседние жители, вероятно, и знают, да молчат, несмотря на мои увещания, вероятно, под влиянием его угроз. Так вот что я хочу поручить тебе: не посчастливится ли тебе поймать его наконец.

«Отчего же, можно попробовать».

— Да вот, кстати, у меня есть отличный мятежнический костюм; если нужен, можешь им воспользоваться.

Посмотрел я, и действительно костюм был с иголочки, не простой; как видно, шит был на какого-нибудь пана-начальника. Для читателя, не бывавшего в Польше, будет не безынтересно познакомиться с описанием мятежнического костюма. На голове повстанцы носили так называемую конфедератку, четырехугольную, с острыми концами, шапку, различного цвета, с широким меховым околышем и с кокардою на боку, с польским одноглавым орлом и изображением креста, якоря и сердца (вера, надежда и любовь). На плечи надевалась чамарка, большею частью, из темно-синего сукна; воротник ее, борт и подол, а также и рукава обшиты мерлушками в вершок [97] шириною; поперек груди в шесть рядов нашиты шнуры, застегивающиеся на костыльки; все швы обшиты черною тесьмою; панталоны темно-лилового цвета с желтым лампасом. Это чаще всего встречавшийся костюм, но он очень разнообразился, по достоинству материала и по цветам, у высших лиц.

Отправляясь на розыск, я просил начальство командировать со мною человек 8 казаков при уряднике и, кроме того, отпустить на одного из казаков полный повстанский костюм.

Получив обстоятельные сведения о жилище Б., мы выехали пред рассветом из Плонска, но, отъехав на некоторое расстояние, я остановил отряд перед лесом, тянувшимся до самого дома Б. Здесь, в опушке, мы с казаком переоделись в повстанскую одежду. Затем я поручил уряднику разделить отряд на три части, чтобы окружить дом Б. с трех сторон; частям приказал следовать чрез лес, как можно тише, не доходя до дому остановиться скрытно и ожидать сигнального выстрела, по которому, как можно быстрее, броситься к дому, наблюдая, чтоб никто из него не вышел; уряднику же войти в комнату, арестовать меня, не подавая и вида, что я не поляк, и вахмистра жандармов-вешателей, если он будет со мною; при этом я передал ему сообщенные мне приметы лица, на поимку которого мы отправлялись, а именно: лицо смуглое, росту не большого, черноват, и т. д., затем произвести [98] самый тщательный обыск в доме. Две партии отделились от нас вправо и влево, обходя жилище Б., третья же следовала вдоль большой дороги. Не доходя на некоторое расстояние до дому Б., я остановил скрытно в лесу эту партию и с переодетым казаком отправился далее.

Уже совсем почти рассвело, когда мы, выехав из лесу, завидели жилище вахмистра. Подъехав к дому я слез с лошади и отдал ее казаку. Слезая, я ему успел шепнуть, чтоб он стрелял из пистолета, если увидит меня у окна вытирающим лицо белым платком.

Смело взошел я на крыльцо; к удивлению моему дверь не была заперта, тоже и в следующую комнату. Однако я остановился на пороге ее и громко сказал обычное польское приветствие, на которое мне отвечали слабым голосом, прося войти. Войдя, я увидел на кровати женщину, еще молодую и видимо болезненную.

Не успел я попросить извинения, что я беспокою ее, но что мне очень нужно видеть пана вахмистра, как дверь из соседней комнаты отворилась и на пороге показалась довольно пожилая женщина.

— «А дзень добрый, пане капитане», сказала она, прося меня садиться; затем она сообщила, что жена ее сына нездорова, что она только что третьего дня разрешилась от бремени. Потом посыпались расспросы: откуда я, что доставляет им честь меня видеть? и т. д. [99]

Я отвечал, что я помощник начальника такой-то банды, привез пану вахмистру для укрытия и хранения три воза с оружием, что возы эти находятся теперь недалеко от дому.

— А! так я пошлю сейчас за сыном; он тут неподалеку скрывается в стодоле от проклятых москалей, которые уже несколько раз делали обыск в доме; если он и бывает дома то больше ночью, говорила мать. Вслед за тем она позвала слугу. На зов ее явился мальчик с плутоватой физиономией.

Старуха приказала ему идти к сыну, и сказать ему чтоб он, как можно скорее, шел домой что его ожидает пан довудца, привезший ему оружие для укрытия.

Мальчик тотчас же бросился исполнить приказание. Я остановил его и, обращаясь к старой панне, сказал:

«Да позволит мне панна выразить свое мнение. Зачем пану вахмистру заезжать домой; могут нагрянуть москали. Не лучше ли ему ехать прямо на то место, где оставлено оружие. При этом я подробно описал то место, где оставил казачью засаду. Сам я сейчас же отправляюсь туда с моим хлопом и мы прямо привезем оружие в место, показанное паном вахмистром».

— И действительно, так будет лучше, мама, заметила жена вахмистра-вешателя; а после мы просим пана капитана на чай.

Я поблагодарил и раскланялся с барынями, [100] обещая воспользоваться их любезным приглашением. Слуга-мальчишка, получив наставления от старой пани, вышел за мной на двор и начал седлать лошадь.

Мы с казаком сели на коней и, только что собрались выехать за ворота, как слышим выстрел.

«Что это значит, подумал я, не напали ли мятежники на казаков в засаде? Во всяком случае дело нехорошее, все труды могут пропасть даром; и это тем досаднее, что начало было так удачно. За выстрелом раздался лошадиный топот и притом с нескольких сторон. Я забыл об условном знаке, что по выстрелу казаки должны были броситься к дому.

Действительно, я увидел вдали скачущих донцов.

Нужно было на что-нибудь решиться. Соскочив быстро с коня, и велев то же сделать товарищу, я бросил поводья бывшему с нами на дворе мальчику, прося его спрятать коней, а сам с казаком кинулся в комнаты.

Навстречу нам выбежала испуганная мать вахмистра, спрашивая что случилось:

«Казаки скачут сюда, ради Бога спрячьте нас куда-нибудь», обратился я к ней, умоляющим голосом.

Барыни до того перепугались, что от страху ни слова не вымолвят. Однако же пожилая панна скорее оправилась и, указывая на лежавшие в [101] углу мешки, сказала мне, чтобы я лез туда, что она меня постарается получше прикрыть. Ложась туда, я имел предосторожность снять оружие и запихать его в самый угол. Казака повели прятать на кухню.

Едва успели навалить на меня целый воз мешков и платья, как в комнату вбежали казаки. Слышу голос урядника, требующего у растерявшихся панн указать место, куда они спрятали мятежников.

— У нас нет никаких мятежников, отвечали барыни.

На несчастье их подвернулся слуга-мальчик. Урядник громко прикрикнул на него, требуя, чтоб он указал, где повстанцы. Мальчик божился и клялся, что в доме нет никого; но, после двух или трех нагаек, вероятно, указал на угол, где я был спрятан, потому что казаки тотчас же начали разбрасывать наваленное в угол платье и мешки и вслед за тем вытащили и меня.

— Ишь вражья сила, куда запрятался, проговорил урядник, превосходно разыгрывая свою роль; а ну-ка братцы скрутите его покрепче!

Я бросился на колени, умоляя отпустить меня, говоря, что я вовсе не повстанец, что при мне и оружия нет, что я здесь в гостях у своих знакомых; услыхав же выстрел и заметив панов-казаков я с испугу бросился под мешки.

— Знаем мы вас, какие вы не повстанцы! [102] все вы сладко поете. Вяжи его ребята, да веди его на двор. Некогда с ним возиться. Да посмотрите получше, не найдем ли и еще чего-нибудь в дому. Один из казаков бросился было искать далее в углу, но я успел незаметно наступить ему на ногу. Он понял и прекратил поиски. Меня вывели связанного на двор, куда привели и другого казака, при котором нашли и оружие.

Затем подозрительного больше ничего не оказалось. Связанных вывели нас за ворота, а, между тем, один из казаков отправлен был вместе с тем же мальчиком в близлежащую деревню за подводой.

Оставшись без постороннего надзора, я успел шепнуть уряднику, чтоб он довез нас до того места, где его отряд был прежде спрятан и затем, как будто соглашаясь на мои мольбы, отпустил бы меня, вместе с подводчиком; казака же оставил бы при себе.

Подъехала фурманка. Связанных, меня с переодетым казаком, посадили на подводу. Урядник погрозил хлопу, что в другой раз нагайка еще лучше прогуляется по его спине, если он будет скрывать повстанцев, а о барынях же он донесет начальству.

Мы тронулись, наконец, в путь. Едва успела скрыться из виду усадьба и мы въехали в лес, как урядник приказал фурманщику остановиться и стал закуривать трубку. Я воспользовался этим [103] и стал молить о помиловании, говоря, что у меня дома большое семейство, что я один работник в семье, что без меня жена и дети с голоду помрут. Казак мой вторил мне.

Урядник призадумался, посоветовался с своими и, наконец, отвечал:

— Тебя-то я, пожалуй, бесов сын, и отпущу, благо при тебе не было оружия; безоружных не велено брать. А уж ты, брат, извини. Там начальство разберет: повстанец ты или нет?

Меня развязали. Чтобы еще лучше разыграть свою роль, я бросился благодарить пана-урядника за себя и свое семейство.

Вслед за тем мы с фурманщиком отправились обратно; казаки же, взяв связанного товарища, показали вид, что отправляются по дороге к Плонску.

Я нашел семейство Б. полумертвым от страха. В коротких словах я передал, обрадовавшимся моему возвращению, барыням, как я отделался от москалей, забравших моего хлопа.

«Вот чему обязан я своим спасением», прибавил я, вынимая из-под мешков спрятанное в углу оружие. «Найди его казаки, не отделался бы от них так легко».

Фурманщик подтвердил истину моих слов, говоря, что уже я так жалобно молился, что тронул даже каменное сердце москалей.

— А мы, говорит пожилая панна, как вас повезли, сейчас же дали знать Б. обо всем случившемся, [104] прося принять меры для спасения от казаков ваших возов с оружием. Да вот, кстати, и он сам!

Я взглянул, по ее указанию, в окно. Вдали из-за горки, близ леса, со стороны противоположной той, где скрылись казаки, показались два всадника, направляясь к дому. В одном из них я тотчас же узнал того же мальчика, который играл такую роль в продолжении всей истории.

«Пусть простят мне панны, если я поеду навстречу пану вахмистру и лично укажу ему место, где спрятаны возы с оружием», сказал я своим собеседницам и, откланявшись, быстро вышел на двор, где направо в сарае нашел свою лошадь, а также и лошадь казака, которые оставлены были казаками, вероятно, по личному усмотрению урядника, или же потому, что казаки не осматривали сарая и забыли о наших лошадях.

Не теряя минуты я вскочил на своего коня и выехал навстречу подъезжавшим всадникам. Оружие я успел нацепить еще ранее.

Завидев меня, Б. остановился. Мальчик, вероятно узнав меня, сказал ему что-то и вслед за тем замахал шапкой, давая тем знать, чтоб я к ним приблизился.

Я дал шпоры коню. Не доезжая нескольких сажень, до них я вижу, что вахмистр остановился, снял шапку и надел ее на дуло ружья. [105]

Я тотчас же смекнул в чем дело и, в свою очередь, снял свою конфедератку, помахал ею и надел на ружье. Впоследствии я узнал, что это особый условный знак между повстанцами, и не ответь я, то едва ли бы мне удалось обмануть Б., как он сам это рассказывал впоследствии в тюрьме.

После этого мы съехались. Я тотчас же рассказал, как мне удалось благополучно уйти из рук москалей; как я рад, что мне самому возможно исполнить возложенное на меня поручение и сдать ему возы с оружием.

— Рад служить вам, спасителю отчизны, говорил он, пожимая мне руку.

Ладно, думаю, нашел друга, спасителя отчизны, однако же, продолжал в его тоне:

«Польша своим освобождением во многом будет обязана пану-вахмистру».

— За отчизну я голову рад положить. И положишь, думаю себе, голубчик; теперь ты уже не уйдешь из наших рук; живого или мертвого, а уже доставим тебя начальству.

Вслед за тем, на его вопросы, я рассказал ему: из какой я банды, сколько привез оружия и где находятся мои возы.

— Поедемте же скорее, перебил он мой рассказ. Время дорого, того и гляди, нагрянут москали; ведь они здесь постоянно шныряют, стараясь меня поймать. А ты, прибавил он, обращаясь к мальчику, можешь ехать до дому, да скажи [106] чтоб нам приготовили завтрак. Мы с паном-капитаном скоро вернемся.

Ну, думаю, милый мой, едва ли ты скоро вернешься; мы тебя угостим завтраком лучшим, чем ты думаешь.

Я дал мальчику несколько злотых. Он повернул к дому, а мы с Б. направились в лес, к тому месту, где я оставил казаков.

Едва мы успели въехать в опушку, как в стороне от дороги мы услышали шорох, а вслед за тем и сдержанный кашель.

Впоследствии оказалось, что это было сделано по неосторожности одним из казаков, поставленных в опушке леса, для наблюдения за дорогою.

Вахмистр остановился, прислушался с секунду, потом повернул коня, да как даст ему шпоры. Я за ним и кричу ему: «Постойте, пане вахмистр, куда вы спешите, постойте».

Видя, что он не останавливается, а еще более шпорит лошадь, вероятно догадавшись о засаде, я дал свистком знак казакам, чтоб спешили на помощь, а сам, в свою очередь, дал шпоры своему коню, который не раз выручал меня в таких обстоятельствах. Вскоре расстояние между нами стало уменьшаться, несмотря на все усилия его уйти от меня. Нагнавши его я закричал ему: «Что пан вахмистр так торопится». Не успел я окончить этих слов, как Б. мгновенно обернулся, да так ударил наотмашь ружьем, что я едва успел уклониться; вся тяжесть [107] удара пала на голову бедного моего коня. Он зашатался и ошеломленный упал, увлекши и меня за собой. Однако же через минуту я был уже на ногах и, выхватив шашку, замахнулся на Б., но он предупредил меня, да так ударил по руке, что шашка выпала у меня из рук и сам я упал.

Но, к счастью, раздался близкий топот. Казаки летели на помощь. Вахмистр, наутек. Казаки за ним.

Между тем, и я успел несколько оправиться, да и конь мой встал на ноги. С трудом, от боли в руке, с помощью оставшегося при мне казака я сел на него и, одолеваемый желанием поймать беглеца, снова пустился в погоню.

Видя, что его настигают, вахмистр свернул с дороги в деревню. Мы за ним. Близ деревни стояла корчма, которую, как потом оказалось, держал его отец. Он в ворота; мы туда же. В горячей погоне я забыл о боли и первый схватил его за грудь. Он рванулся, да как даст мне пощечину, да такую, что у меня в глазах позеленело; искры посыпались из глаз; я выпустил его и как сноп повалился на землю.

Однако казаки дружно на него налегли и после долгой борьбы, восьми человекам едва, наконец, удалось его связать.

И было же мне проклятий от него связанного.

— В первый раз, говорил он, выехал я [108] не зарядивши ружья, а то ты не ускользнул бы от меня, пся крев.

Вахмистр жандармов-вешателей, как говорят, обладал необыкновенною физическою силою; он без труда рукою сгибал подковы.

Забрав в деревне подводу и усадив на нее связанного Б., мы отправились в Плонск. Дорогой я почувствовал нестерпимую боль в руке. Осмотрев ее я ужаснулся: вся была она синяя; в одном месте тело было обнажено почти до кости. Сгоряча, в первую минуту, я не чувствовал острой боли. Теперь она обнаружилась с такою силою, что я едва мог добраться до Плонска.

Призванный доктор нашел перелом кости и тотчас же положил руку в лубки. Долго пришлось мне проболеть, и теперь еще в худую погоду чувствуется сильный лом; хотя кость срослась и рана закрылась, но и теперь я не могу владеть свободно рукой. Как кажется Б. навсегда оставил мне память о себе.

Касательно же выстрела, приведшего меня в недоумение и обманувшего казаков, впоследствии по дознанию оказалось, что несколько из нижних чинов охотилось недалеко от дома вахмистра и один из них выстрелил по зайцу, как раз в ту минуту, когда я готовился оттуда выехать. Казаки приняли этот выстрел за сигнальный и бросились к дому. К счастью урядник удачно разыграл свою роль. [109]