Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

2. Обстановка накаляется

1

Борьба с бандитами отвлекала наши силы, замедляла марш. Но мы старались не терять времени — обстановка нас торопила. С Южного фронта поступали тревожные вести. Донской корпус Врангеля ко 2 октября, прорвав оборону частей Таганрогской группы, вышел к границам Донецкого бассейна. Создалась реальная угроза захвата врагом этого богатейшего района страны.

В. И. Ленин 2 октября обратился с призывом к незаможным селянам Украины.

«Товарищи! — писал Владимир Ильич. — Царский генерал Врангель усиливает наступление на Украину и Россию. Поддержанный французскими капиталистами, он продвигается вперед, угрожая Донецкому бассейну и Екатеринославу. Опасность велика. Еще раз помещики пытаются вернуть свою власть, пытаются вернуть себе земли и снова закабалить крестьян!

Товарищи! Украинская деревня перенесла неслыханные страдания от гнета помещиков. Им не один раз удавалось свергать Советскую, рабоче-крестьянскую власть, им не раз помогали богатые крестьяне, кулаки, помогали и тем, что прямо переходили на их сторону, помогали и тем, что мешали неимущим, трудящимся крестьянам устроить новый порядок, новую жизнь, новую организацию деревни. И всякий раз попытки восстановления помещичьей власти кончались новой победой рабочих и крестьян. Теперь по Украине незаможные селяне взялись за устройство своих комитетов, чтобы окончательно победить сопротивление немногих богачей, окончательно [35] обеспечить власть трудящихся. Помещичий генерал Врангель усиливает натиск, чтобы сломать эти организации трудящихся.

Товарищи! Пусть же все и каждый встанет грудью на защиту против Врангеля! Пусть все комитеты незаможных селян напрягут, как только можно, свои силы, помогут Красной Армии добить Врангеля. Пусть ни один трудящийся крестьянин не останется в стороне от рабоче-крестьянского дела, не останется бездеятельным или равнодушным. Товарищи! Помните, что дело идет о спасении ваших семей, о защите крестьянской земли и власти.

Все на помощь Красной Армии!

Смерть помещикам-угнетателям!

Ленин »{24}.

Обращение вождя революции к трудовому народу Украины мы обсудили во всех подразделениях 1-й Конной армии. Комиссары, политработники, все коммунисты агитационно-пропагандистскую работу вели под лозунгом «С марша — в бой! Разгромим Врангеля!».

Днем 4 октября, когда я находился в частях 14-йкав-дивизии, вступившей в район Жашкова, в полештарм поступила телеграмма В. И. Ленина, адресованная Реввоенсовету 1-й Конной.

«Крайне важно изо всех сил ускорить передвижение вашей армии на Южфронт. Прошу принять для этого все меры, не останавливаясь перед героическими. Телеграфируйте, что именно делаете.

Предсовобороны Ленин» {25}.

Начальник полештарма С. А. Зотов о полученной телеграмме доложил мне по телефону. Я срочно вернулся в полештарм. Созвали Реввоенсовет. Напряженно думали, что еще можно предпринять, чтобы ускорить марш (к этому времени дивизии Конармии сосредоточились к югу от Белой Церкви), чтобы прибыть в район Елисаветграда и Александрию к 16 октября.

Переход армии походным порядком на такое огромное расстояние — дело очень сложное, и борьба с бандитизмом отвлекала нас от планомерного решения многих [36] задач, связанных с походом. Поэтому Реввоенсовет армии приказом № 316 от 5 октября утвердил должность начальника тыла, которому и поручили возглавить борьбу с бандитами. Основная задача начальника тыла, говорилось в приказе, — ликвидация банд и прочей контрреволюции. Особый отдел армии, комдезертир{26}, губчека, ревкомы, губернских и уездных военкомов, начальников местных гарнизонов, комендантов этапов и железнодорожных станций во всей тыловой зоне армии подчинили начальнику тыла. Предоставили ему право объявлять отдельные районы, входившие в тыловую зону, на военном положении. В распоряжение начальника тыла выделялись специальные части.

Был принят и ряд других мер, способствовавших ускорению перехода армии.

Владимиру Ильичу мы ответили следующей телеграммой:

«Предсовнаркома товарищу Ленину. Сознавая всю важность настоящего момента для нанесения противнику окончательного сокрушительного удара, РВС Первой Конной армии принимает самые чрезвычайные меры к ускорению сосредоточения армии согласно приказу командюжа»{27}.

Пришла телеграмма от командующего Южным фронтом М. В. Фрунзе. Он сообщал, что Врангель начал решительное наступление против нашей правобережной группы, полагая уничтожить ее до подхода подкреплений. Рассчитывал он и на политический успех. Наступление стоит в теснейшей связи с мирными переговорами в Риге между Советской Россией и Польшей, бьет на срыв их. Своими новыми успехами Врангель стремится подчеркнуть нашу слабость. Чем больше мы терпим неудач на юге, тем сильнее растут польские притязания. «Перед армиями Южного фронта, — писал М. В. Фрунзе, — стоит задача не допустить этого срыва и обеспечить путем ликвидации нынешних врангелевских попыток мир с Польшей. Необходимо внушить каждому красноармейцу, что сейчас нами решается дело мира не только на юге России, но и на западе. Республика ждет от нас исполнения долга»{28}. [37]

Утром 8 октября я получил телеграмму Главкома С. С. Каменева. Главком предлагал, изменив маршрут Конной армии, направить ее кратчайшим путем на Берислав, не подавая левый фланг к Днепру, а придерживаясь только данного направления. Указанная ранее скорость марша оставалась в силе.

8 тот же день от Главкома была получена вторая телеграмма, из которой мы узнали о том, что в Конную скоро приедут М. И. Калинин, А. В. Луначарский и Н. А. Семашко.

По указанию В. И. Ленина на фронт срочно выехал Главком С. С. Каменев.

К нам продолжали поступать резервы. На пополнение 4-й кавдивизии прибыл 3-й кавалерийский полк. В район Лубны пришло пополнение — 3000 человек без лошадей. По распоряжению Главкома нам доставляли 2000 лошадей из района Москвы, 2000 — из района Орла и 1000 — из Самары.

Погода по-прежнему стояла необычайно холодная, а обмундирование и обувь у бойцов истрепались. Продовольствие и фураж на исходе. Запасы продовольствия и фуража у нас имелись в Елисаветграде, но они предназначались для обеспечения армии на время ее боев с Врангелем, а потому расходовать их мы пока не могли. Немедленно доложив Реввоенсовету Республики, я просил разрешения проводить заготовки на месте, в Лубенском и Хорольском уездах. Перед этим с такой же просьбой я обратился в Наркомпрод Украины. Заготовки вроде бы и разрешили, но на деле Наркомнрод не помогал, а даже мешал. В Полтавской губернии производить заготовку вообще запретил. Одновременно я просил ускорить отправку в район Кременчуга занаряженных по нашей заявке 2000 седел, 2000 шашек и поезда с теплым обмундированием и топливом.

9 октября А. С. Зотов доложил мне об очень неприятном событии, которое встревожило нас и потребовало принятия самых решительных мер. А случилось вот что. В одной из частей (она вышла из боя последней и отставала от основных сил армии) начались беспорядки: некоторые бойцы отказывались выполнять приказы, заявляли, что они и их лошади утомлены, одежда и обувь истрепаны. Обвиняли в этом командиров. Под влиянием белогвардейских агентов, пробравшихся в дивизию, [38] было совершено несколько актов насилия и грабежей. Они же 28 сентября убили военкома 6-й дивизии Георгия Георгиевича Шепелева...

Получив эти сведения, я тут же направился на место происшествия.

Эта часть пользовалась заслуженной боевой славой. Не раз отличалась она в сражениях на польском фронте. Но, как я уже говорил, враги делали все, чтобы ослабить грозную для них Конную армию. Под видом добровольцев в ее дивизии проникали агенты врага, диверсанты. Им ставилась задача провоцировать погромы местного населения, грабежи, вовлекать в них как можно больше бойцов из числа малограмотных, отсталых в политическом отношении, вынуждать тем самым командование применять к провинившимся репрессивные меры, что могло вызывать озлобление бойцов против командиров. Провокаторы рассчитывали, что падение дисциплины в красных войсках, участие бойцов в грабежах, мародерство подорвут у населения веру в Красную Армию.

Порой белогвардейские агенты, переодетые в нашу военную форму, выступали перед крестьянами как «очевидцы» погромов и грабежей, рассказывали небылицы о якобы чинимых красноармейцами «зверствах».

Агентура врага вела также усиленную подрывную работу среди населения прифронтовой полосы, пробраться в которую лазутчикам не стоило большого труда. В то время, особенно в прифронтовой полосе, органы Советской власти на местах были слабы, а в ряде районов их вовсе уничтожили бандиты.

Партийная прослойка в некоторых подразделениях была очень мала, и не потому, что ряды партии не росли. До конца преданные Советской власти коммунисты в бою были всегда впереди, дрались до последнего вздоха, не щадя своей крови и жизни. И значительная часть их выбыла из строя.

Беспорядки в этой части начались еще до выхода ее из боя. В период с 18 по 22 сентября бандиты организовали несколько разбойничьих нападений на мирное население. Все участники этих налетов, боясь наказания за совершенные ими преступления, ушли в бандитские шайки.

Выход части из боя еще больше развязал руки преступным [39] элементам. А комсостав не принял решительных мер для пресечения бесчинств.

Командиру части мы не раз указывали на частые случаи нарушения дисциплины. Он тогда заверял:

— Товарищ командарм, на меня и на моих людей можете положиться, как на самого себя. Верно, кое-кто нарушал порядок и дисциплину, но теперь этому конец.

Однако свои обещания командир не выполнял. У него был один, крупный для военного человека, недостаток — мягкость характера. Он сам не отличался высокой требовательностью и, естественно, не мог потребовать этого от подчиненных ему командиров. Когда мы указывали ему на недопустимость либеральничания, он невесело проводил широкой ладонью по лицу, словно смахивал усталость, и со вздохом говорил:

— Так ведь жаль бойца, Семен Михайлович. Сегодня живет, за Советскую власть борется. А завтра раз — и готов... Погиб.

Слушая его, я нередко думал: «Эх, подведет тебя мягкотелость. Самое опасное, когда свою строгость и чуткость командир подменяет жалостью».

Командование части, чтобы «не выносить сор из избы», умалчивало о происходящем, и члены Реввоенсовета узнали о преступлениях, совершенных бандитами, лишь спустя несколько дней, да и то из других источников, а подробности преступлений выяснились значительно позже.

— Что будем делать? — спросил разгневанный случившимся Ворошилов.

— Сам знаешь, по головке гладить не будем.

9 октября в полевом штабе в Ракитно созвали экстренное заседание Реввоенсовета армии. На заседании написали следующий приказ:

«Мы, Революционный Военный совет 1-й Конной Красной Армии, именем Российской Социалистической Федеративной Советской Рабоче-Крестьянской Республики, объявляем:

Слушайте, честные красные бойцы, слушайте, преданные до конца трудовой Республике командиры и комиссары!

1-я Конная армия в течение почти целого года на разных фронтах разбивала полчища самых лютых врагов Рабоче-Крестьянской власти, была грозой неприятеля [40] и любовью и надеждой для трудящихся не только в России, но и за границей. Особенно прогремела ее слава после могучих сокрушительных ударов на фронте против польских помещиков и капиталистов. Окруженная этой славой, 1-я Конная армия согласно приказу Главкома начала выходить из боя для приведения частей в полный порядок перед выполнением новой боевой особой задачи. Гордо реяли красные знамена, орошенные кровью павших за святое дело героев, окропленные радостными слезами освобожденных тружеников.

И вдруг совершилось черное дело и ряд неслыханных в рабоче-крестьянской армии преступлений».

Далее в приказе приводились факты злодеяний, совершенных бандитами.

Чтобы смыть позор с армии и подготовить ее к новым победам, Революционный Военный совет постановил: запятнавшие себя позором и преступлениями, обагрившие себя кровью невинных жертв полки (назывались их номера), по лишении присвоенных от имени Рабоче-Крестьянской Республики полкам наград и отличий, разоружить и расформировать, а номера их из списка кавалерийских полков 1-й Конной армии исключить навсегда.

Всех убийц, громил, бандитов, провокаторов и их сообщников немедленно арестовать и предать суду Чрезвычайного военно-революционного трибунала.

После выдачи и ареста преступного элемента остальным бойцам расформированных подразделений оружие и лошадей вернуть.

Не явившихся на смотр, не исполнивших приказа как врагов Рабоче-Крестьянской Республики объявить вне закона.

Я отдал распоряжение: для объявления приказа Реввоенсовета построить часть на поле за Ольшаницей утром 10 октября.

В назначенный срок построение не состоялось. Тогда я предложил, командиру части построить подразделения в пешем строю 11 октября в 10 часов утра в том же месте и предупредил, что, если приказ не будет выполнен, отдам под суд военного трибунала весь комсостав. Я приказал также командиру Особой кавбригады К. И. Степному-Спижарному вывести бригаду в полной [41] боевой готовности к месту построения и в случае отказа сложить оружие принудить их к этому силой.

К счастью, применять силу не потребовалось. 11 октября утром полки в указанном месте были построены. Реввоенсовет армии в полном составе выехал на место. Несмотря на приказ построиться в пешем строю, многие прибыли на конях. Часть виновных в совершенных преступлениях, боясь сурового наказания, оставила лошадей в лесу в двухстах метрах от места построения. Некоторые вообще не явились.

Я подошел к настороженному строю. Одна мысль сверлила мозг; сдадут бойцы оружие по моей команде или же нет? Старался держаться как можно спокойнее, а внутри все бушевало. Превозмогая волнение, говорил сам себе: «Спокойно! Спокойно!»

Раздалась команда: «Смирно!» С. К. Минин не спеша, внятно начал читать приказ Реввоенсовета. Я следил за строем. Приказ оказывал свое действие. Вначале у многих лица были хмурыми, с застывшим выражением злости, а иные потупили взгляды. Когда же Минин стал перечислять злодеяния, совершенные бандитами над мирным населением, головы одних стали подниматься, на их лицах отразилась суровая решимость. Головы других опускались еще ниже. В этот момент кто-то надрывно крикнул:

— Да что слушать, стреляй их!

Из леса выскочила группа всадников, у каждого на поводу была свободная лошадь. Всадники галопом подлетели к построившимся и пытались передать свободных лошадей тем, кому они принадлежали.

Строй на минуту дрогнул, кто-то пытался сесть на лошадь, кого-то стаскивали с седла. Мне казалось, что в этой суматохе вот-вот дойдет до рукопашной. К счастью, ничего не случилось.

Группа подъехавших всадников да с ней еще с десяток замешанных в преступлениях бойцов ускакали в лес. После моих команд «Равняйсь!» и «Смирно!» конармейцы остались стоять на месте, и С. К. Минин продолжал чтение приказа.

Наступили решающие минуты. «Подчинятся или нет? — волновался я. — Сдадут оружие или нет? Если нет — как поступить?» Однако времени терять было нельзя.

Подаю команду:

— Сдать боевые знамена и знамена ВЦИК, врученные за боевые заслуги!

После заметного колебания знаменосцы двигаются с места и приносят знамена ко мне. На глазах бойцов замечаю слезы.

Еще команда:

— Клади оружие!

Слова прозвучали в полной тишине. Они были слышны каждому находившемуся в строю, они докатились до леса и эхом отозвались в нем. Наступила минута ожидания, не скрою, самая, пожалуй, трудная в моей жизни.

Но вот первая шеренга как бы стала ломаться. Бойцы, недружно наклоняясь, осторожно клали на землю, каждый возле себя, шашки, карабины. То же сделала вторая шеренга.

Замечаю отдельные неподвижные фигуры бойцов, на лицах которых отражается злоба. Но эти одиночки, хотя и с оружием, были бессильны теперь против абсолютного большинства уже безоружных конармейцев.

И тут случилось то, чего ни я, ни члены Реввоенсовета К. Е. Ворошилов и С. К. Минин не ожидали. По рядам вначале прошел тяжелый вздох, затем послышались рыдания. Мне редко приходилось видеть плачущих навзрыд мужчин. Мужские слезы, видимо, не зря называют скупыми. На какое-то мгновение я оцепенел: стоят передо мной боевые кавалеристы, которых много раз приходилось водить в атаку в конном и пешем строю, от которых враг удирал так, что только пятки сверкали, стоят и, не стесняясь друг друга, плачут. А среди плачущих бойцов, утратив надменность, озираются волками не сложившие оружия преступники.

Обращаюсь с краткой речью к тем, кто только что сдал оружие:

— Вы ли это, товарищи, кто еще совсем недавно под этими легендарными знаменами громил белополяков? Эх, плохо, когда у бойца не душа, а душонка и когда его сердце дрогнуло. И где дрогнуло? Не в бою, когда вражья пуля могла тебя с седла скосить, а в мирный час, когда ты поддался вражьей агитации, изменил делу революции! [43]

Сделал паузу, смотрю на виновников. Головы опустили еще ниже. Кто-то крикнул:

— Чего с ними цацкаться! К стенке, товарищ командарм!

Легко сказать — к стенке. Среди виновных большинство таких, кто стал соучастником преступления по недомыслию. Надо, чтобы они глубоко осознали свою вину.

— Товарищи, — продолжал я, — Республика Советов, наша любимая Россия, переживает сейчас, может быть, самое тяжелое время. Враг хочет вновь заковать в кандалы наших сыновей и матерей, нас с вами. Враг делает ставку на Врангеля. «Черный барон» вооружен до зубов. Ленин, Родина зовут нас к решительной борьбе. Так неужели мы, сыны своего Отечества, не постоим за Республику Советов? Постоим! И будем биться до последнего дыхания, а если надо, то во имя свободы и счастья трудового народа отдадим свои жизни!..

Бойцы в ожесточенных боях с врагом проявили чудеса храбрости и героизма. И вот теперь в их рядах нашлись предатели. Они запятнали вашу боевую честь и славу, и смыть этот позор можно лишь честной, самоотверженной службой и своей кровью во имя дела революции. Помните об этом. Вопросы есть? Нет? Тогда приказываю здесь же и непременно сейчас выдать зачинщиков.

Над полем повисла тишина. Некоторые из замешанных в грабежах и убийствах пытались пробиться через строй и уйти в лес. Но поздно. Строй на несколько минут нарушился, короткая схватка — и бойцы разоружили бандитов.

У меня словно камень с плеч свалился. Снова обращаюсь к бойцам и командирам. Призываю их восстановить боевую славу в предстоящих боях против врангелевцев, быть верными большевистской партии и Советскому правительству. В заключение говорю:

— Боевые знамена останутся в штабе армии до тех пор, пока снова, как и прежде, не загремит ваша воинская слава на полях сражений!

Вижу, все конармейцы слушают меня внимательно, и сам я повеселел, уверенности прибавилось. Теперь уже громко даю команду:

— Взять оружие! [44]

На меня уставились удивленные глаза бойцов. Еще секунда — и я все понял. Конармейцы не верят, что я, командарм, несколько минут назад распекавший их, вдруг разрешил взять оружие. Пришлось повторить команду. На этот раз ее дружно выполнили все, как один человек. В это время еще несколько десятков бойцов бросились в лес. Ворошилов и я недоумеваем, в чем дело. Неужели бойцы решили убежать? Между тем из леса послышались выстрелы. Вскоре наше недоумение рассеялось. Оказалось, что в лесу находилась группа наиболее оголтелых бандитов, которая не вышла на построение, но все время наблюдала за нами. За ней-то и погнались бойцы. Преступники бросились наутек, по ним открыли огонь. Несколько человек было убито, остальных поймали и обезоружили.

События в 6-й кавдивизии взволновали меня до глубины души. Было обидно, что подобное произошло в кавдивизии, бойцы которой еще совсем недавно мужественно и беспощадно громили врага. И особенно огорчил тот факт, что случилось это перед решающими боями с Врангелем.

В тот день я ходил мрачный и угнетенный. Мы провели заседание Реввоенсовета, на котором тщательно обсудили, что послужило поводом столь тяжелого происшествия. Горячо, страстно говорил каждый из нас. И почти каждый предлагал принять самые строгие меры к тем, кто запятнал честь революционного бойца.

— Особая вина во всем случившемся лежит на командире части, — взволнованно говорил начдив 11-й Морозов (на заседание Реввоенсовета были приглашены все начдивы и военкомы). — Не буду голословным. Сейчас, как никогда, надо проявлять повышенное внимание к бойцам: чаще беседовать с ними, узнавать, что у человека на душе, какие думы одолевают его. А товарищ... тяготится этим, его редко увидишь с подчиненными. Дневка — он не к конникам, а в отдельную избу, видите ли, покой ему надо создать. А всем ясно, что, чем дальше командир уходит от бойца, тем большая вероятность того, что его перестанут понимать.

— Судить будем всех, кто опозорил революционное знамя Первой Конной! — подвел итоги обсуждения Ворошилов.

Мы знали, что, во всеуслышание говоря о непорядках [45] в наших подразделениях, даем врагу пищу. Но честно сказать об ошибках — значит укрепить свои ряды, а не ослабить их.

Реввоенсовет армии решил виновных в происшествии командиров отстранить от занимаемых должностей и предать суду Революционного военного трибунала.

13 октября через Главкома С. С. Каменева нам передали указание Владимира Ильича представить ЦК полную информацию о борьбе с бандитизмом, о событиях, происшедших в 6-й кавалерийской дивизии, о трудностях, переживаемых армией. В тот же день отправили подробное донесение Председателю Совета Народных Комиссаров В. И. Ленину, Главкому С. С. Каменеву, командующему Южным фронтом М. В. Фрунзе. В этом донесении Реввоенсовет подробно описал все, что произошла, доложил о том, какую борьбу 1-й Конной приходится вести с бандитскими шайками, как это отвлекает нас от выполнения прямой задачи — движения на врангелевский фронт.

Мы сочли нужным еще раз обратить внимание командования дивизий на беспощадную борьбу с теми, кто своими враждебными действиями ослаблял дисциплину в армии, дискредитировал честь и достоинство защитника дела рабочих и крестьян. 13 октября Реввоенсовет отправил следующую телефонограмму в дивизии:

«Начдивам и военкомдивам 4-й, 6-й, 11-й и 14-й кавдивизий.

Немедленно приступите к самой радикальной чистке вверенных вам дивизий от всякого рода бандитов, хулиганов и подозрительного элемента. Вылавливая подозрительный и преступный элемент, не останавливаться ни перед чем. Положение, временные заслуги и долгое пребывание в части не могут служить смягчающим обстоятельством для заподозренных или уличенных в бандитизме...»{29}

Вскоре мы получили приказ Реввоенсовета Республики, которым 31, 32 и 33-й кавполки, как опозорившие себя, вычеркивались из списков 1-й Конной. Реввоенсовет армии принял решение вместо 31, 32 и 33-го полков, создать 1, 2 и 3-й кавалерийские маршевые полки. Они [46] сводились в маршевую бригаду. Командиром бригады назначался Губанов, который до этого командовал 3-й бригадой 6-й дивизии. 34, 35 и 36-й кавполки 6-й дивизии сводились в отдельную кавалерийскую бригаду. Командиром бригады стал Н. П. Колесов.

Следствие по делу отданных под суд бывших командиров 6-й кавдивизии продолжалось 17 дней. Судила их выездная сессия Революционного военного трибунала 1-й Конной армии. Слушалось дело в открытом судебном заседании.

Вот что гласил приговор Ревтрибунала: «...будучи ответственными представителями РККА, они в силу своего попустительства, разгильдяйства и халатности допустили разложение и ослабление воинской дисциплины и не приняли беспощадных мер к искоренению бандитизма во вверенных им частях, к охране населения от погромов... не предприняли действенных... шагов к обнаружению всех участников бандитизма. Всем этим они косвенно способствовали... разложению армии и нанесли материальный и особенно большой моральный ущерб».

Чрезвычайная выездная сессия Революционного военного трибунала 1-й Конной армии, учитывая все это и руководствуясь интересами социалистической Республики, единогласно постановила: лишить виновных всех наград, полученных от Рабоче-Крестьянской Республики, и подвергнуть одних высшей мере наказания — расстрелу, других лишению свободы на различные сроки.

Однако чрезвычайная выездная сессия Революционного военного трибунала, принимая во внимание добровольное вступление в ряды РККА в первые дни ее создания всех виновных в происшествии, их исключительные заслуги перед пролетарской революцией и в ознаменование трехлетней годовщины Октябрьской революции нашла возможным смягчить меру наказания.

По решению Революционного военного трибунала осужденные направлялись в распоряжение штаба Южного фронта для зачисления в кавалерийские части на должности со значительным понижением.

В первых же боях против Врангеля все осужденные проявили храбрость и стойкость в достижении победы, доказав свою преданность великому делу революции. [47]

Многие из них потом продвинулись далеко по службе. Вот почему я и не называю их имен.

Неприятные события в 6-й дивизии вынудили нас задержать ее в районе Ольшаница, Ракитно, а вместе с ней и Особую кавалерийскую бригаду на четыре дня. Они возобновили движение лишь утром 13 октября. 11, 4 и 14-я кавалерийские дивизии и в эти тяжел не для нас дни продолжали движение по указанным маршрутам.

На станции Бобринская по прямому проводу я получил сообщение о подписании в Риге предварительного мирного договора с Польшей. Из этого сообщения мы узнали, что Польша отказывается от своих притязаний на Правобережную Советскую Украину и Советскую Белоруссию, но сохраняет за собой захваченные ею западные области обеих республик.

Советская страна добилась новой крупной победы. Планы Антанты опять потерпели полный провал. Война с белополяками окончилась, как указывал Владимир Ильич, миром для нас более выгодным, чем тот, который мы предлагали Польше в апреле.

Мы были очень рады сообщению. Сразу же созвали митинг. На него пришли рабочие станции и местное население. Из-за плохой погоды митинг проводился в помещении агитпункта вокзала. Все желающие поместиться в нем не могли. Большая толпа образовалась на перроне, слушая речи ораторов, долетавшие через открытые двери.

Выступавшие говорили, что мир с Польшей позволит нам сосредоточить все усилия на врангелевском фронте и довести борьбу до полной победы.

Митинг прошел с большим подъемом.

В Белой Церкви состоялась IV партийная конференция Конной армии. В ней участвовало 245 делегатов с решающим голосом и 35 — с совещательным: представители от 2500 членов и кандидатов партии.

Делегаты в резкой форме осудили коммунистов, которые нарушали партийную и военную дисциплину. «Члены партии, — говорилось в резолюции конференции, — не выполняющие честно свои коммунистические [48] обязанности, должны быть немедленно исключены из партии. Коммунистов будет меньше, но пусть они представляют собой образец стойкости, сознательности, революционной честности и самоотверженности».

Конференция обязала политический отдел 1-й Конной провести чистку партийных ячеек армии, освободиться от лиц, позорящих своим поведением высокое звание члена большевистской партии.

Коммунистов не могло не беспокоить то, что в Конную армию разными путями пробирались вражеские элементы. Конференция приняла обращение ко всем бойцам 1-й Конной. В нем говорилось: «Изгоняйте из своей среды провокаторов, шептунов, всех врагов Советской власти... В Красной Армии нет им места! Красная Армия — армия честных бойцов революции!»

Делегаты конференции говорили о трудностях, связанных с непрерывным движением армии, о сложной обстановке, вызванной необходимостью вести борьбу с бандитизмом, о нехватке опытных политических работников, недостатках в материальном обеспечении. Но и в этих условиях в частях проводились партийные собрания, читки газет и книг, митинги, доклады, беседы, работали библиотеки, школы по ликвидации неграмотности... Силами конармейцев устраивались самодеятельные спектакли и концерты, на которых бывали и местные жители.

Вместе с тем отмечались и существенные недостатки в партполитработе. Ни у кого не оставалось сомнений: чем ближе мы подходим к Южному фронту, тем упорнее и в больших масштабах вражеское командование будет засылать к нам шпионов и диверсантов. Конференция предложила усилить политическую работу среди воинов и населения.

15 октября на станции Знаменка мы встретили агитпоезд «Октябрьская революция», с которым прибыли М. И. Калинин, А. В. Луначарский и Н. А. Семашко.

Утро выдалось ясным, безветренным. Я подошел к вагону, в котором находились дорогие гости. Открылась дверь, В ее проеме показался Михаил Иванович Калинин. Он щурил глаза от яркого солнца. [49]

— Здравствуйте, здравствуйте, товарищи конармейцы! — весело приветствовал он нас.

С Михаилом Ивановичем мы обнялись, как старые друзья. Он был для меня близким человеком, и я мог рассказать ему все, что лежало на сердце, что тревожило и волновало меня.

Михаил Иванович Калинин приезжал к конармейцам уже в третий раз. Впервые он посетил нас 4 ноября 1919 года, когда я командовал еще кавалерийским корпусом, затем 25 мая 1920 года во время марша Конной армии с Северного Кавказа на польский фронт. Сейчас приезд Михаила Ивановича был как нельзя кстати.

М. И. Калинин обошел строй почетного караула, поздоровался с бойцами, затем остановился возле меня:

— Ну что, товарищ Буденный, чем будем заниматься?

— Дел у нас по горло, Михаил Иванович, — сказал я и тут же попросил Калинина председательствовать на заседании Реввоенсовета армии, которое мы собирались провести.

— А смогу? — спросил он, хитровато блеснув глазами.

М. И. Калинин придал заседанию форму интереснейшей беседы. Он обращался с вопросами то к одному из нас, то к другому. Он хотел знать буквально все: численный состав армии, ее боевую и политическую подготовку, настроение бойцов и населения. Он расспрашивал о том, как конармейцы обеспечены вооружением и боеприпасами, продовольствием, фуражом и медикаментами.

После заседания Михаил Иванович пожелал встретиться с бойцами. Я предложил ему сначала отдохнуть с дороги. Калинин махнул рукой и, как мне показалось, иронически усмехнулся.

— Отдыхать? Негоже. Сам-то, Семен Михайлович, небось все на ногах, а мне советуешь прилечь? — И, подмигнув Клименту Ефремовичу, молча слушавшему наш разговор, добавил: — Меня не проведешь, по глазам вижу, что оба вы чертовски устали.

Калинин подошел ко мне ближе, тронул за плечо.

— Да, Семен Михайлович, пока не до отдыха, если враги клинки над головами держат. Надо скорее добиратъся [50] до каховского плацдарма. Владимир Ильич возлагает на вас большие надежды. Врангеля надо разбить до зимы, иначе он прочно засядет в Крыму.

По нашему совету Михаил Иванович выехал в Митрофановку, в расположение частей 14-й кавдивизии. Конармейцы искренне обрадовались приезду к ним Председателя ВЦИК. Вдоль рядов проносилось громкое «ура». Настроение у бойцов было хорошее — это меня обрадовало.

Михаил Иванович выступил перед бойцами с яркой речью. В начале ее он напомнил конармейцам, что в конце мая встречался с дивизиями 1-й Конной приблизительно в этих же местах, когда армия шла на польский фронт, чтобы заставить врага признать силу Советской власти.

«Вы это сделали быстрее, чем мы ожидали, — сказал М. И. Калинин. — Тому свидетельство — подписание перемирия с Польшей. Это уже почти мир. Это признание польскими панами силы и непобедимости советского народа. Перемирие подписано после отступления частей Красной Армии от Варшавы. Но польские паны по опыту прошлых боевых операций хорошо знают, что наши отступления на фронтах заканчиваются новым наступлением и окончательным поражением врага. Это-то и заставило их пойти на мир. Теперь перед нами последний враг — Врангель, которого нужно обязательно уничтожить. Победа над Врангелем не за горами. Несмотря на трудность и огромность задач, стоящих перед нами, мы с ними справимся, — продолжал М. И. Калинин. — Можно смело сказать, что нет в мире лучших, более сознательных войск, чем вы. Может быть, у вас есть много и неграмотных людей, но смело могу сказать, что нет в мире армии, которая была бы так сознательна, которая бы так хорошо знала, за что она воюет, которая бы так ненавидела людей, с которыми она воюет, которая бы так доверяла комиссарам...»{30}

После речи М. И. Калинин осмотрел части 14-й кавдивизии. Бойцы, командиры и политработники, построенные в колонны, четким шагом прошли перед Председателем [51] Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета.

М. И. Калинин находился в Конной армии несколько дней. За это время он посетил все дивизии, не раз встречался с бойцами, выступал перед местным населением.

В личных беседах я рассказал Михаилу Ивановичу о тяжелом положении с обмундированием, о застрявших где-то эшелонах, которые мы ждем вот уже почти два месяца.

Михаил Иванович обещал помочь.

— Бойцы скоро пойдут на решительный штурм Врангеля, — сказал он, — и надо их обеспечить всем необходимым. На «ура» Врангеля не возьмешь, нужна тщательная, всесторонняя подготовка людей.

С докладами в частях выступали также нарком просвещения А. В. Луначарский и нарком здравоохранения Н. А. Семашко. Каждый из них освещал вопросы международного и внутреннего положения Советской Республики, военные и политические проблемы, рассказывал о делах, касающихся тех отраслей, которыми он руководил. А. В. Луначарский посещал школы, помогал местным органам устраивать в детские дома беспризорных ребятишек. Н. А. Семашко встречался с медицинскими работниками.

Перед отъездом из армии Калинин сказал, что доложит Владимиру Ильичу Ленину обо всем, что он здесь видел и слышал. Он делал так всегда после посещения Конармии. Мы были благодарны ему за это. Михаил Иванович сдержал свое обещание — помог нам с обмундированием. Вскоре после его отъезда к нам прибыл долгожданный эшелон с одеждой и обувью.

15 октября Реввоенсовет армии получил приказ командующего Южным фронтом М. В. Фрунзе, согласно которому Конная армия должна двигаться западнее Александрии и не позже 24 октября сосредоточиться в районе Березнеговатое, Евгеньевка, Староселье. Начполештарма Зотов, который принес мне шифровку, подождав, пока я ознакомлюсь с содержанием телеграммы, сказал:

— Тяжеленько уложиться в этот срок! А вы как считаете, товарищ командарм?

— Уложимся, Степан Андреевич. Я подошел к столу, на котором лежала карта нашего маршрута.

— Сегодня мы находимся здесь, в районе Знаменки, через неделю пройдем еще километров двести, так?

— Не многовато — двести? — спросил Зотов.

Я ответил, что дороги в этих местах хорошие, погода не дождливая, стало быть, можно двигаться форсированным маршем. Зотов согласился со мной. И мы — я, Ворошилов, Минин, Зотов — уже было разметили, где какие делать дневки и ночевки, как вдруг на другой день утром Степан Андреевич докладывает:

— Только что получен приказ Главкома товарища Каменева. Срок сосредоточения войск изменен...

Я чертыхнулся: Главком приказывал быть в районе Березнеговатое, Евгеньевка, Староселье не 24-го, а 23 октября.

Недоумеваю, почему Главком отменил приказ Фрунзе и дал свой, новый. Возможно, противник предпринял что-то существенное? Сказал об этом Ворошилову. Тот пожал плечами.

— Пожалуй, так, Семен Михайлович. Со своей колокольни мы не видим того, что видит Главком. Надо постараться быть к двадцать третьему!

С. С. Каменев (нам это стало известно впоследствии) решил, что мы можем продвигаться быстрее, и дал телеграмму. Фрунзе же в известность не поставил. Надо сказать, что сутки обстановку не изменили, но вот нервов нам потрепали предостаточно. И если я сейчас вспоминаю этот случай, то только для того, чтобы еще раз подчеркнуть свою мысль: каждое решение должно быть глубоко продуманным, способствующим общему успеху. Если же сегодня ты получил приказ передвинуться в такой-то район, а следом поступает новая директива, отменяющая прежнюю, значит, первый приказ был отдан наспех, не созрел для претворения его в жизнь, значит, возможны ошибки, недоработки и т. д. А ведь ошибка в бою стоит крови.

...Едва мы закончили обсуждать свои вопросы и Ворошилов ушел, ко мне явился Зотов.

— Разрешите доложить? [53]

— Слушаю. Что у вас?

Зотов сообщил, что технические эскадроны, состоящие из саперов и подрывников, сформированы. Уже начата их специальная подготовка. Нам предстояло форсировать Днепр, преодолевать различные другие препятствия, которые не преминут создать врангелевцы.

Как известно, 15 октября 1920 года М. В. Фрунзе доложил В. И. Ленину о наметившемся переломе на Южном фронте в пользу советских войск.

На другой же день, 16 октября, Владимир Ильич ответил:

«Получив Гусева и Вашу восторженные телеграммы, боюсь чрезмерного оптимизма. Помните, что надо во что бы то ни стало на плечах противника войти в Крым. Готовьтесь обстоятельнее, проверьте — изучены ли все переходы вброд для взятия Крыма»{31}.

Текст телеграммы В. И. Ленина штаб фронта передал всем командармам фронта. Для нас она явилась одним из важнейших документов, нацеливала на главное: не обольщаться достигнутыми успехами. Врангель силен, и к боям с ним надо готовиться серьезно и тщательно.

Именно об этом мы говорили бойцам на конференциях беспартийных, которые проходили в эти дни в дивизиях.

Проводить их не легко, когда армия находится на марше, а полки и эскадроны рассредоточены. Во время дневок конники старались присмотреть за своими лошадьми, напоить и накормить их, привести в порядок снаряжение, почистить оружие. И все же мы находили время и возможность, чтобы донести до масс партийное слово. Да и сами конники тянулись к нам, ждали наших выступлений, задавали множество вопросов, и прежде всего о положении в стране, о земле, спрашивали, видел ли я Ленина, какой он, как его здоровье. Нам представлялась возможность еще раз напомнить бойцам о злейшем враге Советской власти — Врангеле, призвать их к решительным боям, чтобы как можно скорее завершить гражданскую войну и начать мирное строительство. [54]

19 октября мы получили директиву М. В. Фрунзе о предварительных перегруппировках войск к предстоящей операции.

День выдался холодный. С утра накрапывал дождь, а к полудню подул резкий ветер, пошел снег.

У нас была дневка. Только кончился обед. Сел за широкий дубовый стол, разложил перед собой карту. Вдруг входит ординарец и докладывает, что прибыл связной.

— Вам срочный пакет, товарищ командарм.

Связной доставил директиву командюжа М. В. Фрунзе. Читаю ее не без волнения:

«Сообщаю для личного сведения командармов и для проведения предварительных перегруппировок общие соображения по предстоящей операции:

1. Ставлю армиям фронта задачу — разбить армию Врангеля, не дав ей возможности отступить на Крымский полуостров и захватить перешейки. Во исполнение этой общей задачи правобережная армия должна отрезать противнику пути отступления в Крым и наступлением на восток разбить резервы армии Врангеля в районе Мелитополя.

Задача левобережных армий — своими действиями привлечь возможно больше сил на свой фронт, не дав противнику возможности своевременно оттянуть таковые из-под удара в тыл нашими армиями правого берега Днепра.

2. Если противник не заставит нас начать раньше активные действия, то по времени распределяю задачи между армиями следующим образом: для отвлечения внимания противника сразу на восточный участок наступление начинает 13-я армия (предположительно 25 октября), через день (26 октября) — группа александровского направления, еще через день или два (27 или 28 октября) — армии правого берега Днепра.

3. Задача 6-й армии: оставив на Днепре для наблюдения и обеспечения переправ не более одной дивизии, остальные силы армии (не менее четырех дивизий) сгруппировать для решительного удара в направлении на Перекоп и Сальково, имея при наступлении одну [55] дивизию в резерве и одну уступом за правым флангом 1-й Конармии.

В частности, к началу наступления на каховском плацдарме из четырех дивизий, предназначенных для наступления, должно быть сосредоточено не менее трех. Отдельную кавалерийскую бригаду подготовить для рейда в перекопском направлении с задачей отрезать с тыла район Чаплинка и, если обстановка позволит, захватить Перекоп. Всей армии стремиться овладеть крымскими перешейками на плечах отступающего противника.

4. Задача 2-й Конной армии: до начала общего наступления (27 октября) комбинированными переправами у Нижний Рогачик и Никополя обеспечить себе к 27 октября исходное положение на левом берегу Днепра.

Дальнейшая задача армии — энергичным наступлением в юго-восточном и восточном направлениях, войдя правым флангом в связь с 1-й Конной армией, разбить группирующиеся на фронте армии силы противника и выйти в район ст. Федоровка — Михайловка — Васильевка, имея в виду в дальнейшем ударом в тыл Александровской и Пологской групп противника завершить его разгром.

5. Задача 1-й Конной армии: в ночь на 26 октября сосредоточиться на правом берегу Днепра, в ближайших к переправе деревнях, где расположиться совершенно скрытно.

Командарму 6-й заблаговременно учесть приход 1-й Конармии и своевременно освободить необходимые ей деревни.

В ночь на 27 Конной армии переправиться на левый берег Днепра и быстрым движением выйти в район северная оконечность оз. Молочное — ст. Федоровка, разгромить группирующиеся здесь резервы противника и, отрезав противнику пути отступления в Крым, преследовать его до полного уничтожения.

6. Задача группы александровского направления и 13-й армии — энергичными действиями с первого дня наступления сковать на своем фронте противника, не дав ему возможности оттянуть часть сил для обеспечения отхода в Крым, и дальнейшим наступлением разбить его и опрокинуть на 1-ю и 2-ю Конармии. При этом командарму 13 объединить кавалерийские дивизии в одну [56] группу и поставить ей задачу движения в направлении на ст. Федоровка, войти в связь с 1-й и 2-й Конными армиями, завершить окружение противника и содействовать его уничтожению.

Командарму 13-й учесть, что 23-я стрелковая дивизия будет передана в состав Александровской группы, а в состав армии включена партизанская армия.

7. Намечаю разграничительные линии — между 6-й и 2-й Конной армиями прежняя и далее Верхний Рогачик — Веселое. Между 2-й Конной и группой александровского направления — теперешняя граница с 13-й армией. Между группой александровского направления и 13-й армией — ст. Ульяновка — Орехов — ст. Федоровка.

8. О получении донести.

Командюж — Фрунзе
Член РВС — С. Гусев» {32}.

Прочел я директиву, и наступила напряженная тишина. Ворошилов, сидевший напротив, встал. Внимательно прочитал текст пункт за пунктом, потом сказал;

— Значит, предлагают делить операцию на две части — Таврическую и Крымскую?

Я думал об этом же и был глубоко убежден, что операция по разгрому Врангеля должна быть единой и что удар надо наносить двумя кулаками: у Перекопа и у Бердянска. Следовало прежде всего ликвидировать Мелитопольскую группу. Иначе противник, подавшись правее Александрова, пропустит наши части через Перекоп в Крым и отрежет их. Закроет ворота. Настораживало и то, что Врангель при осаде нами Перекопа мог ударить в тыл нашим частям.

Судя по директиве, М. В. Фрунзе считал, что главные силы Врангеля находятся севернее и северо-восточнее Мелитополя. Потом выяснилось, что они сосредоточиваются в районе Серогоз, и М. В. Фрунзе внес в свой план коррективы.

1-я Конная не готова была начать наступление 27 октября. Своими мыслями я поделился с членами Реввоенсовета. К. Е. Ворошилов и С. К. Минин поддержали меня. [57]

— Предлагаю собрать Реввоенсовет, все как следует обсудить, взвесить и доложить свои соображения, — сказал Ворошилов.

Так мы и сделали. Возможно, мы не все продумали, возможно, излишне были недоверчивы. Но исходили мы не из своих местных интересов, думали не только о 1-й Конной. Мы горели желанием как можно скорее разгромить Врангеля и поэтому так уверовали в свою» правоту, что даже написали В. И. Ленину, Главкому С. С. Каменеву, Реввоенсовету Республики, а копию направили М. В. Фрунзе.

Всю ночь секретарь Реввоенсовета С. Н. Орловский шифровал и передавал мнение Реввоенсовета Конармии. Утром он явился ко мне усталый, лицо серое, как ковыль, под глазами мешки.

Пришел Ворошилов, посмотрел на Орловского и заявил, что тоже не спал всю ночь.

— А вы почему? — удивился я. — Бессонница, что ли, одолела?

— Да нет. — Климент Ефремович провел рукой по усталому лицу, присел на табуретку. — Все о нашем ответе думал. Поймет ли Фрунзе наш замысел?

— Поймет. Должен понять.

Ворошилов волновался не меньше меня, и не потому, что его терзали какие-либо сомнения. Вовсе нет. Климент Ефремович, как и все мы, был глубоко убежден, что наш план наиболее реально учитывает создавшуюся обстановку. Но поймут ли нас там, в штабе Южного фронта?..

Я давно приметил в характере Ворошилова одну очень ценную черту: Климент Ефремович никогда не уходил от острых вопросов, когда их решал Реввоенсовет, принимал самое активное участие в их обсуждении, не боялся взять на себя ответственность. Нравилось мне и то, что Ворошилов не навязывал свое мнение, он давал возможность высказаться любому товарищу, особенно если речь шла о серьезных вопросах, от решения которых зависела боеготовность 1-й Конной. Однако, когда Климент Ефремович был в чем-либо глубоко уверен, он отстаивал свою точку зрения до конца, если даже против было большинство. Правда, лично со мной у него почти не было расхождений, разумеется, это не значит, что мы не спорили. Но спор, как правило, не

выходил «за рамки». Я это хочу еще раз подчеркнуть лишь потому, что дружная работа командарма и члена Реввоенсовета, как показал и опыт Великой Отечественной войны, помогает правильно руководить войсками. Нравилось мне и то, что Ворошилов не только вносил предложения, но и сам активно участвовал в практическом осуществлении их, старался найти кратчайшие, проверенные опытом пути.

Сейчас после долгой паузы Ворошилов предложил:

— Лучше бы съездить в Харьков и доложить обо всем командюжу лично. Одно дело — бумага, а другое — личное общение.

— А кто поедет? Мне нельзя. Может быть, ты отправишься?

— Могу, если не возражаешь, — согласился Ворошилов и добавил: — Сергей Константинович Минин собирается в Лубны по делам снабжения, и я с ним, а оттуда — в Харьков.

— Проведем заседание Реввоенсовета — и поезжайте, — сказал я.

На заседании Реввоенсовета{33}обсуждались вопросы, связанные с празднованием 3-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции и первой годовщины со дня образования (17 ноября 1919 г.) 1-й Конной армии. Договорились отметить эти праздники славными боевыми делами. Было намечено провести в частях короткие митинги, но только там, где позволит боевая обстановка.

Учитывая нужду в продуктах питания, которую испытывали в центре страны, решили в дар рабочим Петрограда, Москвы и Тулы ко дню 3-й годовщины пролетарской революции отправить маршрутный поезд с продовольствием. Эшелон поручили составить опродкомарму: по 10 вагонов Москве и Петрограду и 5 вагонов Туле. Сопровождать эшелон была выделена группа бойцов во главе с комиссаром Чурусовым. Я распорядился, чтобы с отправкой эшелона с хлебом поторопились. Вардин заверил меня, что все будет в порядке. А на другой день тот же Вардин сказал, что дело подвигается туго.

— Почему?

— Нет пустых вагонов.

Вижу, что он еще не все сказал, смотрит на меня с опаской, словно боится, что стану ругать.

— Что еще?

— Хлеб весь собрали, но опять неувязка — нет паровоза.

Пришлось заняться и этим вопросом. Все-таки состав был отправлен, и мы получили благодарность от Председателя Совета Народных Комиссаров В. И. Ленина.

23 октября все дивизии Конармии сосредоточились в районе Березнеговатое. Мы остановились в этом селе. Здесь я получил телеграмму от Ворошилова. Климент Ефремович сообщал, что уже находится в Лубнах и на следующий день выезжает в Харьков. Перед этим у него состоялся разговор по прямому проводу с Главкомом С. С. Каменевым. Вот запись этой беседы.

Ворошилов: Здравствуйте, товарищ Каменев.

Первое. Вы требуете прибыть в Харьков командарму или мне. Командарм прибыть абсолютно не может, так как двигается вместе с армией к фронту и в случае поездки в Харьков не сможет вернуться к началу операции.

Второе. Присутствие мое в армии к началу операции также крайне необходимо. В случае если настоящий разговор не исчерпает все ваши вопросы и указания, то я приеду в Харьков, но убедительно прошу в этом случае ваших распоряжений возможно быстрее передвинуть мой бронепоезд в Харьков и обратно, чтобы мне не опоздать к началу операции. В Лубны я прибыл сегодня и завтра предполагаю вернуться в армию.

По поводу предварительной директивы командюжа командармом были посланы соображения, которые рассматривались командармом и нами не как попытка уклониться от точного исполнения директив и приказов командюжа, а как практические соображения вполне естественные, какие могут быть у каждого командарма, тем более речь шла о директиве предварительной. Что касается сроков операции, то указанные нами для нашей армии сроки продиктованы абсолютной неизбежностью, так как несмотря на все принятые меры при данных условиях подвести всю армию в полной боевой готовности раньше указанных сроков совершенно немыслимо... [60]

Доводим до вашего сведения, что Конармия в данное время почти совершенно не обслуживается в смысле перевозок по железным дорогам. Сорок эшелонов тыловых учреждений и баз, которые необходимо немедленно выдвинуть возможно ближе к армии, особенно тогда, когда она идет авангардом, нет возможности сдвинуть с места. Мало того, даже боевые эшелоны, как, например, воздухофлот, включая его и боезвено, до сегодняшнего утра был задержан частью в Ромодане, частью в Кременчуге.

Просим ваших дальнейших указаний и распоряжений.

Каменев: Здравствуйте, товарищи Ворошилов и Минин!

Первое. Считаю прибытие в Харьков товарища Ворошилова необходимым, так как согласен, что командарму покинуть сейчас армию затруднительно. Но переговорить об операции абсолютно необходимо, дабы ничего неясного в дальнейшем ходе операции не было. Желателен ваш приезд к тринадцати часам 24 октября. В УПВОСО я только что сделал распоряжение и по-видимому этот срок возможный. Постараемся не задерживать вас ни одной минуты.

Второе. По поводу ваших соображений нарекания с моей стороны заключались в том, что они посланы по в.сем адресам, тогда как они должны быть посланы лишь по оперативной линии.

Третье. К сожалению, срок начала операции больше зависит от обстановки на фронте, чем от каких-либо других причин, с чем вы завтра, вероятно, согласитесь со мной.

Четвертое. Приму все меры, чтобы наладить перевозку эшелонов Конармии. Боюсь только, что здесь есть технические невозможности. Во всяком случае и этот вопрос завтра осветим.

Больше вопросов не имею. Считаю очень удачным, что удалось с вами переговорить и наладить свидание...{34}

Поздно вечером я связался с полештармом. К аппарату подошел новый начальник штаба Лецкий.

Буденный: Какие у вас имеются сведения о фронтах? [61]

Лецкий: Полештарм прибудет в Казанку в 16 часов. Особая кавбригада проследовала в Николаевку. Вчера достигла района Братолюбовки, немного уклоняясь от своего района, где будет иметь дневку. С начштармом связь имеется. Получен ряд шифровок, видимо директив, они расшифровываются.

На Западном фронте наши части продвинулись на линию согласно условиям перемирия, боевые действия прекращены. На Южном фронте по Днепру — без изменения. Наши части заняли Славгород и Ново-Николаевку. Далее до моря без изменений.

Разведкой установлено, что противник — первый армейский корпус в составе марковской и корниловской и дроздовской дивизий — оттягивается на заранее укрепленные позиции. Этот корпус уже прошел станцию Чокрак. Конный корпус в составе Терско-астраханской кавбригады, 1-й Кубанской кавдивизии также оттягивается на юг, уже прошел Рубановку, что в 65 верстах северо-восточнее Каховки. 6-я пехотная дивизия отошла в район Горностаевское, в 20 верстах юго-восточнее Рубановки.

Нам предложено организовать контроль по оперативному пункту. Товарищ Клюев предлагает установить там два юза, несколько аппаратов Морзе, оставить два легковых автомобиля, взвод летучей почты, одну радиостанцию и прочее. По мере передвижения будет передвигаться и оперпункт.

До нашего прибытия в Казанку из Лубен была получена здесь шифровка для вас. Пока все.

Буденный: Передайте товарищам Ворошилову и Минину, чтобы они приняли самые радикальные и срочные меры для немедленного отправления на станцию Снегиревка обмундирования и всего, что имеется у нас, оружия — винтовок, шашек — с таким расчетом, чтобы удовлетворить дивизии к 26-му, так как в дивизиях учащаются случаи заболевания бойцов. Я сейчас нахожусь на станции Березнеговатая. Орловский и эскадрон прибыли сегодня в село Большая Романовка.

Что касается оперпункта, то его установить необходимо, но не в таком масштабе, как сообщает Клюев. Радиостанция и машины должны безотлучно находиться при полештарме. Не нужно также взвода кавалерии, а оставить при пункте 200 всадников. Кроме того, машины [62] необходимо снабдить Достаточным количеством горючего, покрышками и камерами и непременно придать их начдивам, которые и будут держать связь с полештармом, а полештарм — с контрольным пунктом. О машинах сообщите товарищам Ворошилову и Минину.

Вы тоже ухитрились послать со мною четыре машины без горючего, а имевшуюся на станции Знаменка цистерну угнали в Крюков. Необходимо разыскать продовольственные и артиллерийские летучки и немедленно направить их на станцию Березнеговатая.

Сообщаю для сведения, что железная дорога Николаев — Херсон — Снегиревка — Апостолово действует.

Все имеющиеся шифровки, если они чрезвычайной важности, постарайтесь доставить в расшифрованном виде Орловскому, который находится в Большой Романовке, — при нем имеется две легковые машины. Я буду находиться при штадиве 4 и если явится возможность, то завтра заеду к командарму 6.

Сообщите, есть ли при полештарме горючее для машины.

Кроме того, сообщите товарищу Ворошилову, что в дивизиях нет никаких смазочных веществ для винтовок, пулеметов и орудий. Кончается взрывчатка.

Лецкий: Вас понял, Семен Михайлович. Все ваши приказания срочно исполню.

Начальником полештарма Георгий Иванович Лецкий стал недавно. Он сменил Степана Андреевича Зотова, который был назначен на должность начальника оперативного управления. Был Лецкий с виду мешковатый, глаза немного раскосые. В них, как мне казалось, стоял всегда один и тот же вопрос: «Ну, как я?» После первой беседы с Лецким на душе у меня остался неприятный осадок. Нет, речь идет не о каких-либо душевных качествах Георгия Ивановича, а о его военной подготовке. Что-то в стиле работы у Лецкого было не свойственное коннику: нетороплив, распоряжения отдавал с оглядкой, мало проявлял инициативы. Взять хотя бы те вопросы, о которых я говорил с ним по прямому проводу. Ведь кому-кому, а начальнику полевого штаба должно быть ясно, что в период подготовки к наступлению особо нужен его зоркий глаз: все ли получили войска, в чем ощущается нехватка, что где застряло. А он не очень-то торопился. Вот и приходилось подстегивать [63] его. Однако надо сказать, что все мои распоряжения Лецкий выполнил оперативно, и вскоре бойцы получили теплое обмундирование, оружие, смазочные материалы.

Вопросы снабжения армии по-прежнему отнимали у нас много времени. Когда мы из Новополтавки переехали в Большую Романовку, нас вскоре пригласил к себе председатель исполкома. Я, Вардин и Орловский направились к нему. Нас встретил высокий седой не по годам мужчина, небритый, в черном потрепанном, видавшем виды пальто. Пригласил в кабинет: то была маленькая комнатушка с черными закоптелыми стенами. Деревянный стол, несколько табуреток. На столе — карта Украины.

— Рад видеть вас, товарищ Буденный, — сказал председатель.

Председателю надо следить за собой, ведь представитель Советской власти», — подумал я, но промолчал. А тот, словно догадавшись о моих мыслях, смущенно сказал:

— Закрутился... Всю ночь был на маслодельном заводе. Заминка там случилась. А масло Республике давай. Не успел побриться. Вы уж извините...

Новополтавка — село зажиточное. Здесь имелись сыроваренный и маслодельный заводы. Хлеба и фуража достаточно. Но председатель стал жаловаться на тяжесть разверстки.

— Не знаю, что и делать, — сокрушался он.

— Сколько вы должны сдать хлеба? — поинтересовался Орловский.

— Пятьдесят тысяч пудов. А дать в состоянии не более пятнадцати.

Оказывается, райпродком определил урожай в 47 пудов с десятины, тогда как фактически уродилось 30 пудов. Разверстку начисляли из расчета всей земли, а засеяно было меньше.

— Что же собираетесь предпринять? — спросил я.

— Видимо, другими продуктами будем заменять. Есть у нас фураж.

— И можете нам продать для лошадей?

— О том и речь, — повеселел председатель. — Для вас мы ничего не пожалеем. Врангеля надо прихлопнуть. Иначе, если он сюда дойдет, всех изничтожит. [64] И хлеб до зерна заберет. Белогвардейцы — это же не люди, звери. А Конная армия — наша, родная.

— Верно, — подхватил я. — Так и скажите населению: наша армия защищает Советскую власть, а не власть буржуев. Значит, и помогать надо армии...

После полудня 24 октября начполештарма доложил, что меня и К. Е. Ворошилова вызывает на станцию Апостолово М. В. Фрунзе.

— Надлежит быть, товарищ командарм, завтра, 25 октября. Клименту Ефремовичу уже сообщено об этом, и он выезжает в Апостолово.

«Значит, командюж получил наши предложения по предстоящей операции и приглашает на беседу», — подумал я.

Стали готовиться к поездке. Вардин в шутку сказал:

— Задаст вам перцу командюж, если сам приехал из Харькова.

Я ответил начальнику политотдела армии, что, возможно, и задаст. Но дело революции для меня дороже всего на свете.

Поздно вечером я выехал на станцию Апостолово. Ворошилов был уже там. Оказывается, он вернулся с полдороги. Мы ждали, когда нас примет командующий Южным фронтом.

И вот из салона командюжа выходит плотный, коренастый, с характерной улыбкой на открытом лице человек. Мы торопливо идем навстречу, обнимаемся. Я называю его товарищем Михайловым, Ворошилов — товарищем Арсением.

— Какими судьбами? — засыпаем его вопросами. — Из Москвы?

— Да, был и в Москве, — отвечает он.

— Теперь к нам, надолго? С поручением Ленина?

— Безусловно.

— Что делаете теперь? Чем занимаетесь? Надолго к нам? Когда опять в Москву? У командюжа были?

— Был, — смеется Фрунзе.

— Где он теперь?

— Отдыхает.

— Слушай, Арсений, — говорит доверительно Ворошилов. — Кто он такой? Сердитый? [65]

— Очень. Вот проснется, задаст всем взбучку. Тоже мудрецы. Разослали свою бумагу всем, всем и копию базару.

— Что вы говорите? — возмутился я. — Мы послали только товарищу Ленину, Главкому и командюжу.

— Я говорю о копиях, — усмехается Фрунзе. — Где гарантия того, что какая-либо из этих копий не стала известной противнику?

— Вы сами читали нашу шифровку? — допытываюсь я.

— Читал.

— Ну и как?

— Да поймите, — тихо произнес Фрунзе, — армии уже выполняют директиву, и я не могу изменить ее.

— Вы?..

Увидев изумление на наших лицах, Фрунзе снова рассмеялся:

— Не узнали? Приняли за другого? Ничего, бывает.

Словно камень свалился с души. Я был несказанно рад, что командюжем оказался Михаил Васильевич.

Фрунзе был выдающимся деятелем Коммунистической партии, талантливым полководцем. Партия поручала ему наиболее ответственные задания, и он успешно выполнял их. Стойкий большевик, верный идеям марксизма, он жил делами партии, до последнего вздоха был предан ее великим идеалам, отдавал все свои силы делу освобождения трудового народа, борьбе за его светлое будущее. Накануне Февральской революции М. В. Фрунзе вел революционную работу среди войск на Западном фронте, возглавлял там подпольную большевистскую организацию. В дни корниловского мятежа возглавил штаб революционных войск Минского участка. В сентябре 1917 года его избрали председателем Шуйского городского Совета рабочих и солдатских депутатов. Во главе двухтысячного отряда шуйских красногвардейцев он участвовал в октябрьских боях в Москве. В декабре 1918 года партия послала М. В. Фрунзе командующим 4-й армией Восточного фронта, позднее — командующим Южной группой войск Восточного фронта. В 1919 году, будучи командующим войсками Восточного фронта, М. В. Фрунзе возглавил наступление на Колчака, затем принял Туркестанский фронт и успешно провел ликвидацию белоказачьей Уральской армии и [66] основных сил басмачества. С X партийного съезда М. В. Фрунзе — член ЦК РКП (б).

Военный талант Фрунзе очень высоко ценил Владимир Ильич Ленин. Когда Михаил Васильевич ехал через Москву на Южный фронт, Ленин пригласил его на беседу, в ходе которой указал на крайнюю необходимость ускорить наступление на Врангеля, чтобы до предстоящей зимы Крым был освобожден.

Фрунзе пригласил нас в салон. Завязалась откровенная беседа. Михаил Васильевич сказал, что он считает наш план оригинальным, заслуживающим внимания, но вынужден отклонить его. И он стал терпеливо разъяснять нам почему.

— Врангеля нужно уничтожить до зимы и именно в Северной Таврии, — сказал Фрунзе. — Задача трудная и сложная. Врангель еще очень силен. Драться будет отчаянно. Но мы обязаны не пустить его армию в Крым, сокрушить ее в Северной Таврии, на подступах к Перекопу и Чонгару. Тогда и Крымом быстро овладеем. В связи с этим операция и разделена на два этапа.

При разработке плана стратегического контрнаступления М. В. Фрунзе делал упор на применение самых эффективных и решительных мер: двусторонний охват противника, удары по флангам и тылам, окружение.

— Особые надежды, — сказал Михаил Васильевич, — я возлагаю на Первую и Вторую Конные армии. Конница — самая мощная и подвижная группа фронта.

Михаил Васильевич, взяв со стола указку, подошел к карте.

— 28 октября 6-я армия Корка своим левым флангом совместно со 2-й Конной перейдет в решительное наступление на врага, засевшего в районах Рубановки и Серогоз. В этот же день ваша армия, Семен Михайлович, переправившись через Днепр, стремительным маршем выйдет на фронт Аскания-Нова, Громовка. Уничтожая противника, отходящего от Никополя, Корк тем самым обеспечит ваш рейд. Вам надлежит отрезать противника от перешейков и наступлением с юга на Агайман, Серогозы совместно с 6-й армией и 2-й Конной окружить и уничтожить там главные силы врага. Ну как, по плечу задача, товарищ Буденный?

Мы заверили командующего, что приложим все силы и приказ выполним. [67] Зашла речь о Махно. Я решительно заявил, что сейчас самое подходящее время разоружить его армию. Махно прекратил борьбу с Советской властью, но временно. Мы его вынудили к этому. И чуть изменятся обстоятельства — он снова начнет вредить нам.

— Все это мне известно, дорогой Семен Михайлович, — сказал Фрунзе. — Да, Махно временный и ненадежный союзник. Но мы идем на соглашение с ним, чтобы обеспечить себе тыл. Армию Махно мы включили в состав Южного фронта, однако я и сам не уверен, что он станет активно бороться против Врангеля.

— Ох, чует мое сердце, Михаил Васильевич, что нам еще придется иметь дело с Махно, — заметил я.

— И мое сердце чует, — согласился Фрунзе, — но что будет потом — увидим... Соглашение с Махно целесообразно и потому необходимо. Такова точка зрения и Владимира Ильича. Не читали его доклад о внутреннем и внешнем положении Республики на совещании актива Московской организации РКП (б) 9 октября? Так вот, Ленин говорил, что элементы, группировавшиеся около Махно, уже испытали на себе режим Врангеля, и то, что он им может дать, их не удовлетворило. Здесь получилась такая же картина, как с Деникиным и Колчаком: как только они затронули интересы кулаков и крестьянства вообще, последние переходили на нашу сторону.

Фрунзе рассказал нам о том, что перед отъездом на Южный фронт его принял В. И. Ленин. Долго беседовал. Напутствуя Фрунзе, Владимир Ильич особо подчеркнул мысль: не допустить зимней кампании.

— Об этом, — сказал Фрунзе, — я и вас прошу помнить. Повторяю, ваш план не лишен оригинальности, но поздно теперь уже обсуждать его. Кстати, Главком того же мнения.

Теперь после беседы с М. В. Фрунзе нам стало понятно, почему уже нельзя менять план наступления войск Южного фронта, утвержденный ЦК партии. Ведь оставалось два дня до начала решительного штурма Врангеля.

— На совещании командующих будет Главком, — сказал Михаил Васильевич. — Он уже здесь. Прибыл на Южный фронт по указанию Владимира Ильича.

Совещание началось поздно вечером. Оно было коротким [68] и деловым. Главком С. С. Каменев, коротко обрисовав обстановку в стране и, в частности, на Южном фронте, сообщил о том, что предпринято главным командованием для усиления войск Южного фронта. В частности, С. С. Каменев сказал, что для объединения морской обороны Черноморского побережья в, одних руках в составе Южфронта образован объединенный Приморский укрепрайон с подчинением его Реввоенсовету Южного фронта. Комендантом Приморского укрепрайона назначен начальник морской обороны т. Пини. На совещании не присутствовали командарм 13-й армии И. П. Уборевич и командарм 4-й армии В. С. Лазаревич, поэтому Главком информировал, как у них обстоят дела. С. С. Каменев сказал, что, по отзывам Уборевича, 13-я армия приведена в полный порядок, она боеспособна. Дивизии уже занимают исходные позиции, Что касается 4-й армии Лазаревича, то она уже почти закончила сосредоточение и вместе с махновцами своей 23-й дивизией наступает на Александровск. На этом участке наши бойцы разбили целый полк дроздовцев, в районе Лежина прервана железная дорога Александровск — Орехов. Войска правобережной группы в целом подготовку к наступлению закончили. Об этом Главком доложил в Москву.

— Нас очень огорчает тот факт, — продолжал С. С. Каменев, — что мы до сих пор не наладили снабжение наших войск в этом районе. Причина — затор на железных дорогах. Я потребовал от командармов 13-й и 4-й армий, чтобы приняли все меры и в полном объеме обеспечили себе подвоз боеприпасов. Теперь о противнике. Выясняется, что свои главные силы он массирует в районе Серогозы, Менчекур, Мелитополь. Я допускаю мысль, что противник может попытаться нанести новый удар на каховский плацдарм. Тут командарму 6-й армии надо быть начеку.

Главком сделал паузу, посмотрел какие-то свои бумаги в папке, потом обратился ко мне:

— Товарищ Буденный, вы получили вчера телеграмму Владимира Ильича Ленина?

Я доложил, что такую телеграмму мы получили и уже обсудили ее на совещании Реввоенсовета. Мы сделаем все возможное, чтобы быть готовыми своевременно начать боевые действия. [69]

— Бойцы и лошади очень утомлены длительным маршем, но переправимся через Днепр как можно скорее, — добавил Ворошилов.

— Сроки наступления все армии должны выдержать, — заметил Каменев. — Сразу же после совещания я доложу Ленину.

И действительно, утром 26 октября С. С. Каменев послал Владимиру Ильичу телеграмму, в которой писал, что «на совещании командармов определен срок операции, согласованы действия, выяснено крупное преобладание наших сил. Продвижение 1-й Конной ускорено согласно заданиям. Существует твердая уверенность перехватить Врангеля»{35}.

Затем слово взял М. В. Фрунзе. В основном он повторил то же самое, о чем говорил нам с Ворошиловым в беседе. Михаил Васильевич обратил внимание командармов на четкое и мужественное выполнение задач, поставленных войскам командованием.

— И еще одно, товарищи, — продолжал Фрунзе. — Обращаю ваше внимание на связь. Она должна быть бесперебойной...

Совещание закончилось глубокой ночью, и мы с Ворошиловым сразу же уехали в армию.

Утром 26 октября мы с Ворошиловым вернулись в Берислав. Начальник полештарма Лецкий доложил мне, что вчера поздно вечером прибыл Ока Иванович Городовиков, который назначен к нам начальником 6-й кавдивизии. Реввоенсовет 1-й Конной все время просил Главкома направить его к нам, и теперь я был рад. О. И. Городовиков — храбрый, боевой начдив, он пользовался большой любовью бойцов и командиров нашей армии. Очень скромный и на первый взгляд тихий, в бою он в своем спокойствии страшен. Я был уверен, что бойцы 6-й дивизии обретут в его лице достойного командира.

Вскоре появился сам Городовиков. Он доложил официально, а когда я обнял его, как старого боевого друга, Городовиков сказал:

— Рад я, Семен Михайлович, что снова мы вместе. [70] Ох и дадим по башке «черному барону», только прошу — бросайте мою дивизию на самый опасный участок!

— И я рад, что ты вернулся, Ока. Слыхал, что было у нас на переходе? Да, нелегко тебе придется.

Городовиков ответил, что доверие Реввоенсовета оправдает.

— Что касается бойцов, товарищ командарм, то они не подведут. Я умею с ними ладить, — сказал новый начдив. — Если что — первым пойду в атаку. С врангелевцами тоже знаком.

После проведенного в штабе совещания командного состава армии — начдивов и комиссаров, на котором мы с Ворошиловым рассказали о встрече с командюжем, о поставленных нам задачах, мы поехали в 6-ю кавалерийскую дивизию. Многие бойцы хорошо знали Оку Ивановича и с радостью восприняли известие о его назначении начдивом. Это было заметно по улыбкам на их лицах. Бойцы стояли в строю. Я обратился к ним с речью, рассказал о задачах, поставленных перед Конармией, подчеркнул, что партия большевиков, ее вождь Владимир Ильич Ленин призывают нас смело идти в решительный бой, уничтожить «черного барона» до наступления зимы.

— Верю, что каждый из вас до конца выполнит свой долг перед Республикой Советов. Смерть Врангелю!

Над притихшей степью прокатились мощное «ура» и возгласы: «Смерть Врангелю!», «Да здравствует Ленин!».

Когда возгласы стихли, я сообщил бойцам, что Реввоенсовет армии назначил начальником 6-й кавдивизии Оку Ивановича Городовикова.

— Вы знаете, — продолжал я, — что товарищ Городовиков храбрый и стойкий командир, за дело партии и трудового народа он не раз сражался с врагами. Надо помочь своему командиру наладить в полках крепкую, железную дисциплину, считать его приказы святыми, действовать в бою так, как начдив: смело, решительно, не боясь трудностей.

Потом, взглянув на Городовикова, стоявшего рядом со мной, сказал:

— Теперь ваше слово, Ока Иванович.

Городовиков кашлянул в кулак, потом заговорил о долге бойцов перед Республикой Советов. В заключение он сказал:

— Товарищи бойцы! Требую от каждого из вас высокой дисциплины, стальной выдержки и стойкости. Покажем в боях с Врангелем свою непоколебимую преданность делу пролетарской революции и социализма. Слава вам, красные бойцы!

И снова над степью звучит мощное «ура».

— Первым пойду в атаку, — сказал Ока Иванович.

Эти слова как нельзя лучше характеризуют его. Он никогда не думал о себе, всегда стремился быть там, где опаснее, где решается исход боя. И не ради личной славы, нет. Ока Иванович был удивительно скромным человеком. Он знал — не раз бывало, — придавит к земле конармейцев ураганный вражеский огонь, секунды — и можешь оказаться побежденным: дрогнут бойцы, и конец. Но вот рванулся вперед командир, лихо взмахнул шашкой, ринулись за ним конармейцы, и уже ничто не может остановить их. Хотя я нередко сдерживал начдивов, но в душе гордился — вот он, красный командир. Для него превыше всего честь, совесть, Родина. И он готов идти в самое пекло, только бы привести бойцов к победе, раздавить, уничтожить врага. Таким был и Ока Иванович. Видимо, особенно за это любили его бойцы.

Другая немаловажная черта Городовикова — его командирская зрелость. Он умел обхитрить врага, навязать ему свою тактику, а затем и разбить.

Помню, Главком С. С. Каменев (мы тогда шли на польский фронт) запросил меня, кого могу рекомендовать на должность командующего 2-й Конной армией. Без раздумий ответил — Городовикова. Ворошилов добавил:

— Это очень способный командир.

В состав 2-й Конной армии вошли две кавалерийские дивизии конного корпуса Жлобы, 2-я кавалерийская дивизия имени Блинова, 16-я кавалерийская дивизия, 4-я и 5-я кавалерийские бригады 40-й стрелковой дивизии и, кроме того, четыре артиллерийских дивизиона.

При формировании 2-й Конной, которая немедленно должна была вступить в бой, Городовиков столкнулся с огромными трудностями, о которых он мне рассказывал. Не хватало многого. Но самое главное — ощущалась острая потребность в подготовленных командирах. Число бойцов в армии не превышало 3500 — 4000 человек. Поэтому название «армия» являлось преувеличением и [72] должно приниматься условно. В лучшем случае это был корпус неполного состава.

Кавалерийские дивизии, входившие в состав армии, по своей боевой закалке, подготовке и боеспособности не были однородны. 20-я кавалерийская дивизия, переданная из конного корпуса, была заражена партизанщиной. Выгодно выделялась 16-я кавалерийская дивизия. Она имела хороших командиров и бойцов. Костяком армии были 2-я и 21-я кавалерийские дивизии, которые твердо хранили свои традиции и стойко сражались с врагами революции.

Реввоенсовет армии, лично О. И. Городовиков сделали многое, чтобы 2-ю Конную армию собрать в единый мощный кулак. Она провела ряд удачных операций. Реввоенсовет Юго-Западного фронта высоко оценил ее заслуги в ликвидации июльского наступления Врангеля. В присланной 1 августа телеграмме говорилось, что без 2-й Конной армии противник, превосходящий нас на линии огня численностью, конницей и пехотой, разгромил бы нашу пехоту, лишив ее техники, и был бы близок к осуществлению своей задачи. «В этих боях 2-я Конная приняла на себя все удары белогвардейской кавалерии и помогла 13-й армии выйти из критического положения. Вместе с ней 2-я Конная сорвала стратегический план Врангеля»{36}.

Вместе с тем в длительных боях 2-я Конная армия понесла немалые потери, особенно в конском составе. Был некомплект в людях. Перед решающими боями главное командование все это учло, оно оказало армии необходимую помощь. А командующим 2-й Конной армией Реввоенсовет Республики 30 августа 1920 года назначил Филиппа Кузьмича Миронова.

Нас, конечно, интересовало, чем это вызвано. Осведомленные товарищи информировали нас, что сделано это не только для укрепления командования армии (О. И. Городовиков временно исполнял должность командующего армией), но и из политических соображений. Дело, в том, что у казачьей верхушки на Дону и Кубани усилилось стремление выйти из подчинения Врангеля. Оппозиция была довольно сильной, и борьба с ней доставила барону немало хлопот. Кроме того, в [73] лагере Врангеля существовала вражда между «добровольцами» и донскими казаками, переброшенными в Крым морем с Кавказа весной 1920 года. Врангель даже устроил суд над командованием Донской армии — генералами Сидориным и Кельчевским, отстранив их от руководства казачьими частями. Донских казаков долгое время не вооружали, не давали им лошадей. Надо было использовать эти распри, ослабить сопротивление донских казаков или даже склонить их на нашу сторону. Ф. К. Миронов безусловно имел большой опыт командования кавалерийскими частями, знал сильные и слабые стороны кавалерии противника. К тому же его хорошо знали бойцы — кавалеристы, уроженцы Дона и Кубани, и это обстоятельство имело в то время немаловажное значение.

После того как Ока Иванович принял дивизию, мы с Ворошиловым пригласили его к себе.

— Ну, рассказывай, Ока Иванович, как вы там били Врангеля?

Городовиков, по натуре своей скупой на слова, и сейчас не был словоохотлив. Однако из его рассказа нам стало ясно, что Врангель намерен сражаться до конца. Его войска до зубов оснащены оружием, дерутся в бою до последнего патрона. Особенно офицеры-белогвардейцы. В плен не сдаются — последнюю пулю себе…

— Наши бойцы бьются отчаянно, смело, хотя вооружены они слабее врага, — заключил Городовиков.

Мы с Ворошиловым уже знали, что Городовиков, будучи командармом 2-й Конной, встретился с большими трудностями. Одно дело командовать дивизией, другое — армией, да еще такой разношерстной, какой была 2-я Конная.

— Тяжело мне было, Семен Михайлович, — рассказывал Ока Иванович. — В Первой Конной меня все знают, а там — люди новые. Отсюда и все трудности в командовании. К тому же я сам давно просил вернуть меня к вам и рад, что мою просьбу удовлетворили.

Помолчали. Потом Ворошилов сказал:

— У нас тоже нелегко, но мы-то вас знаем. Уверены, что шестая кавдивизия с честью выполнит поставленные перед ней задачи в предстоящих боях.

...Я вернулся в штаб поздно вечером. Здесь меня ожидал приказ командующего Южным фронтом о переходе в общее наступление против Врангеля (М. В. Фрунзе издал этот приказ сразу же после совещания в Апостолово). Срок наступления назначался на 28 октября. В приказе сообщалось, что противник продолжает отход на линию мелитопольских укрепленных позиций. В районе Рубановка, Верхний Рогачик, Б. Белозерка, Веселое отмечено присутствие главных сил 1-го армейского корпуса, снятых с Александровского участка. Установлено, что перед фронтом 13-й армии находятся все части Донского корпуса противника.

Перед фронтом 6-й армии группировка прежняя, причем танки, бронемашины и часть тяжелой артиллерии отведены противником в Армянский Базар.

Части 4-й и 13-й армий продолжают наступление; к 12 часам 26 октября нами занята линия Ново-Григорьевское, Омельник, Богатый, Пологи, Конские Раздоры, Бельманка, Берестовое, Ново-Спасское.

Части 6-й армии и 2-й Конной с рассветом 26 октября приступили к наведению переправ в районе Никополь — Нижний Рогачик; последний пункт занят, причем захвачены пленные.

Части 1-й Конной армии к вечеру 27 октября сосредоточиваются в районе Берислава.

Командующий фронтом приказывал продолжать энергичное наступление, сбивая арьергарды противника и не позволяя ему отрываться от нас. Командарму 13-й армии И. П. Уборевичу предписывалось разбить части Донского корпуса и не позднее 30 октября овладеть мелитопольскими позициями на участке Мелитополь — ст. Федоровка. Армейскую конницу использовать для самого энергичного преследования противника в случае его поражения и отхода.

Командарму 4-й, прорвав дружным ударом линию укрепленных позиций в районе Рейхенфельд, Михайловка, Орлянск, выйти не позже 30 октября на линию М. Белозерка, Тимошевка, ст. Федоровка. Здесь войти в связь с частями 2-й Конной армии. Обратить особое внимание на обеспечение своего левого фланга, для чего держать за ним не менее дивизии в резерве. При прорыве укрепленных позиций использовать в полной мере приданные армии броне- и авиачасти.

Командующий 2-й Конной армией должен был занять плацдарм Б. Знаменка — Днепровка — Елизаветовка и удерживать его за собой во что бы то ни стало. С утра 29 октября перейти в энергичное наступление на Серогозы, Калашинскую и совместно с 6-й и 1-й Конной армиями окружить и уничтожить главные силы противника, группирующиеся в этом районе.

Войскам 6-й армии А. И. Корка, заняв и закрепив плацдарм Нижний Рогачик — Карайдубина, предписывалось надежно обеспечить здесь и у Каховки наше исходное положение. С утра 28 октября главными силами армии перейти в решительное наступление на юг и разгромить части 2-го армейского корпуса противника. Ударную группу обеспечить заслоном не менее дивизии, выдвинутой на линию Дмитриевка, Константиновка, Горностаевка. Армейскую конницу стремительно бросить на Чаплинку, в тыл противнику, с задачей отрезать ему отступление и на его плечах ворваться в Перекоп. Не менее одной дивизии иметь в резерве. 29 октября левым флангом армии совместно со 2-й Конной перейти в решительное наступление на Рубановку, Серогозы, уничтожая противника, отходящего от Никополя, и обеспечивая рейд 1-й Конной армии.

В случае общего отхода противника на фронте 2-й Конной и левом фланге 6-й командармам 2-й и 6-й развить решительное наступление, не стесняя себя указанным выше сроком (29.10), имея главной целью не дать противнику уклониться от наших ударов.

1-й Конной армии предстояло после переправы через Днепр у Каховки с 27 на 28 октября стремительным маршем выйти 29 октября на фронт Аскания-Нова, Громовка, отрезать противника от перешейков и решительным наступлением с юга на Агайман, Серогозы совместно с 6-й и 2-й Конной окружить и уничтожить главные силы противника. Мы обязаны были также при необходимости ударом на Чаплинку оказать содействие коннице 6-й армии в разгроме тыла противника, а особо выделенным боковым отрядом перехватить железную дорогу в районе Ново-Алексеевки.

Для энергичного содействия наступлению все авиасредства 6-и и 1-й Конной армий объединились в руках общего начальника. В случае неудачи попытки овладения Перекопом с налета командарму 6-й предписывалось немедленно приступить к подготовке артиллерийской и инженерной атаки перешейка.

26 октября М. В. Фрунзе телеграфировал Владимиру Ильичу из Апостолово:

«Сейчас отдал окончательный приказ об общем наступлении. Решающими днями будут 30, 31 октября и 1 ноября. В разгроме главных сил противника не сомневаюсь. Отойти за перешейки к моменту нашего удара он не успеет. На немедленный захват перешейков считаю не более 1 шанса из 100. В ночь с 25 на 26 в Апостолово провел совещание командармов и Ревсоветов 6, 2 и 1-й армий. Установлена полная согласованность и взаимное понимание. В частности, в отношении Ревсоварма 1-й и всей 1-й Конной у меня нет никаких сомнений в том, что она до конца выполнит свой долг. Все разъехались в наилучшем настроении. Даны соответствующие директивы в отношении Махно. Сегодня в 20 часов уезжаю в Харьков.

Командюж»{37}.

Одновременно с приказом мы получили Обращение к войскам Южного фронта, подписанное М. В. Фрунзе и членом Реввоенсовета фронта С. И. Гусевым. В нем говорилось:

«Мною отдан приказ о переходе в общее наступление против Врангеля. Республика и главное командование сделали все, что могли, для обеспечения нашего успеха; сила для сокрушения врага собрана вполне достаточная. Противник, потерпев ряд жестоких неудач в последних боях, надломлен и вновь готов забраться в Крым, чувствуя надвигающуюся гибель. Наша задача — предупредить этот отход дружным стремительным ударом всех армий фронта. Надо разгромить его живые силы и на плечах бегущих белогвардейцев ворваться в Крым.

Кампанию можно окончить одним ударом и выполнить — это наш долг перед всей страной и перед нами самими. Зимней кампании не допустить ни в коем случае. Красные бойцы фронта! Для нас наступил час последнего и решительного боя. Никаких отступлений отныне не будет, каждый должен выполнить долг до конца.

Вперед на врага!

Да сгинет последний очаг контрреволюции и да здравствует [78] наша победоносная Рабоче-Крестьянская Республика!»{38}

В ночь на 26 октября на станцию Березнеговатая прибыл эшелон с одеждой и боеприпасами. Погода была холодная, студеный ветер обжигал лицо, и я был обрадован, что обмундирование для бойцов прибыло как нельзя кстати. Начальнику полештарма приказал немедленно вызвать из дивизий и частей подводы.

— Сам я поеду на станцию и буду там находиться до полной разгрузки эшелона, — предупредил начальника полештарма.

Сразу же после этого выехал на станцию. А уже днем новое обмундирование выдали бойцам. Настроение конармейцев заметно поднялось.

Выполняя приказ, мы приняли все меры, чтобы 27 октября Конная армия сосредоточилась в районе Берислава. А на другой день она переправилась на каховский плацдарм по заранее наведенному 6-й армией мосту. Мы с Ворошиловым целый день провели на переправе, следя за движением войск, проверяя их готовность к предстоящим боям.

За 28 дней Конная армия, ведя непрерывные бои с многочисленными бандами, прошла путь почти в 700 километров, сохранив при этом полную боеспособность.

Дальше