15. Последние залпы
1
Польское командование не могло смириться с провалом своих планов окружения и разгрома Первой Конной армии. Оно считало, что не все еще потеряно.
И вот 2 сентября, подтянув свежие силы, при поддержке большого количества артиллерии и авиации противник начал наступление, особенно настойчивое на флангах. Три дня шли ожесточенные бои. Наши дивизии не только сдержали натиск, но и отбросили польские войска, захватив ряд населенных пунктов на западном берегу Хучвы.
Но соединения 12-й армии под давлением белополяков отошли за Буг. Неприятель охватывал наши фланги. Севернее нас он овладел переправой в Городило и развил наступление на юго-восток, а южнее польская кавалерия двинулась к Крылову.
Опасность оказаться отрезанной от переправ и зажатой между реками Хучва и Буг заставила нас отходить. 6 сентября под прикрытием сильных заслонов дивизии двинулись на восток, чтобы к рассвету следующего дня переправиться за Буг и занять оборону по его правому берегу.
С. А. Зотов ночью выехал во Владимир-Волынский. Он должен был телеграммой или по прямому проводу доложить М. Н. Тухачевскому об обстановке у нас, а также разыскать штаб 12-й армии и выяснить положение ее войск. Утром вслед за Зотовым к Владимир-Волынскому двинулись полевой штаб и Особая бригада,
К нашему приезду Степан Андреевич успел связаться с основным штабом армии. Л. Л. Клюев сообщил, что [377] получена директива командзапа о смене Конармии 7-й стрелковой дивизией.
На следующий день к нам во Владимир-Волынский прибыли С. К. Минин и Л. Л. Клюев. На состоявшемся заседании Реввоенсовета начальник штаба доложил, что для пополнения дивизий имеется шесть запасных полков по 500 сабель и 1000 лошадей, закупленных нашей ремонтной комиссией.
Труднее было с материальным обеспечением. Из доклада С. К. Минина стало ясно, что в армейских базах обмундирования на весь личный состав армии не хватало, продовольствия и фуража оставалось мало. Боеприпасы имелись в достаточном количестве, но для подвоза их недоставало транспорта.
Реввоенсовет посчитал нужным командировать С. К. Минина и Л. Л. Клюева к командующему Западным фронтом и к главкому с заявкой на все необходимое. Кроме того, мы решили направить на Кавказ комиссара полевого штаба Дижбита с письмом к Г. К. Орджоникидзе.
«Глубокоуважаемый товарищ и друг Григорий Константинович, — писали мы ему. — Зная ваше дружеское и трогательно сочувственное отношение к 1-й Конармии, Революционный военный совет армии обращается к вам с просьбой оказать помощь, которая вполне в ваших силах... В предстоящие холодные осенние и зимние месяцы недостаток теплого обмундирования может почувствоваться особенно больно и подорвать боеспособность армии. Вот почему, испрашивая у центра обычное обмундирование, мы, помня ваше дружеское обещание, обращаемся к вам с просьбой достать для армии и через нашего представителя военкома штаба тов. Дижбита переслать двадцать тысяч кавказских бурок. Эта помощь от вас, из родных для Конармии мест, в высокой степени подымет настроение и боевой дух конармейцев...»{102}.
В случае вывода Конармии на длительный отдых Реввоенсовет считал необходимым просить главкома разрешить мне поездку на Кубань и Дон для привлечения в ряды Конармии казаков. [378]
9 сентября Минин и Клюев уехали в Бердичев, а мы с Климентом Ефремовичем занялись текущими делами.
Днем встречали прибывших к нам 400 политбойцов-добровольцев. В основном это были московские рабочие.
Ворошилов побеседовал с ними, а затем состоялся митинг. Выступая от имени Реввоенсовета, я приветствовал добровольцев и рассказал о боевом пути Конармии. В заключение выразил уверенность, что они будут цементировать ряды конармейцев, в боях проявят самоотверженность и отвагу.
После митинга добровольцы построились в колонну и с революционными песнями направились на фронт.
В тот день к нам приехали врид командарма 12 Н. Н. Кузьмин и член Реввоенсовета армии С. И. Аралов. Я встречался с ними впервые.
Николай Николаевич Кузьмин произвел на меня впечатление добродушного жизнерадостного человека. Он был членом партии с 1903 года. До революции окончил математический факультет Петербургского университета и преподавал математику в средних учебных заведениях. Активно участвовал в революционной работе, сидел в тюрьме, отбывал ссылку. С победой Советской власти находился на редакторской работе, а в дни гражданской войны последовательно занимал должности комиссара штаба Юго-Западного фронта, члена Реввоенсовета Балтийского флота, члена РВС 6-й и 12-й армий. А вот теперь, после ранения Восканова, временно исполнял должность командарма 12. У него имелся большой опыт партийной деятельности и, что было редко в то время, высшее образование. Я слышал, что Николай Николаевич проявил незаурядные способности как журналист, писал стихи.
Об С. И. Аралове мне было известно, что он из бывших офицеров. До 1918 года был активным меньшевиком-интернационалистом. Но затем вступил в партию большевиков и с тех пор служил революции. До назначения в 12-ю армию заведовал оперативным отделом Наркомата по военным и морским делам, был членом Реввоенсовета Республики. Чувствовалось, что Семен Иванович знал и любил военную работу, тепло и сердечно отзывался о бойцах и командирах 12-й армии. Он сказал, что все их соединения понесли большие потери. [379]
— Вы поймете, почему мы не могли поддержать наступление Конной армии на Красностав — Люблин, — говорил Аралов, — если узнаете, что у нас в седьмой и сорок четвертой дивизиях половина бойцов не имела винтовок. И сейчас армия растянута на широком фронте, действует в сложных условиях местности. Отрицательно сказалась неудача на варшавском направлении. Развязав себе руки, противник оказывает сильное давление на наш правый фланг.
Распрощались мы дружески. Н. Н. Кузьмин заверил нас, что приложит все силы, чтобы сменить Конармию, но он считал, что лучше и быстрее это сделает не 7-я, а 44-я дивизия, которая находилась ближе к нам.
После отъезда гостей мы провели совещание руководящего состава дивизий и бригад. Начдивы, комбриги и комиссары доложили о состоянии частей и соединений. Их выступления показали, насколько тяжелым было положение. В 11-й дивизии, например, осталось всего 1180 активных бойцов, причем 718 из них потеряли лошадей. Самая крупная — 6-я дивизия — насчитывала 4000 сабель. Но здесь вышли из строя почти все командиры полков и уцелело лишь четыре командира эскадрона. Из 150 пулеметов годными было только 60.
Командиры и комиссары говорили о том, что артиллерия, пулеметные тачанки, транспорт, оружие до предела изношены, конский состав изнурен. Слушая их, я отметил про себя, что сейчас частям нужен отдых, как никогда раньше.
К. Е. Ворошилов сообщил о мерах, принятых Реввоенсоветом для материального обеспечения войск и для укомплектования дивизий личным составом. Он дал также указания об усилении партийно-политической работы в частях. Я в своем выступлении подвел итоги боев в районе Замостья, сделал разбор действий дивизий и бригад.
Используя временное затишье, 10 сентября начальники и комиссары дивизий провели собрания командного и политического состава и познакомили с решением армейского совещания.
По инициативе партийных организаций в свободных от боя частях и учреждениях армии состоялись субботники помощи населению. [380] Нас сменить не успели, и вместо отдыха 12 сентября армия снова втянулась в бои.
Утром противник перешел в наступление. На участке 4-й дивизии польская пехота при поддержке артиллерии переправилась через Буг у села Выгоданка и повела атаки в сторону Лудина. 6-ю кавдивизию атаковала конница. Захватив переправу у Млинова, она стала распространяться на Паромов. Вскоре оказались втянутыми в бой 11-я и 14-я дивизии.
А соединения 12-й армии продолжали отступать. Возникла угроза потери железной дороги Владимир-Волынский — Ковель. Нам пришлось срочно выдвигать к северо-западу, в полосу 12-й армии, Особую кавбригаду.
Ковельское направление прикрывали 25-я, 7-я стрелковые дивизии и три бронепоезда. Они не смогли сдержать натиск противника, и Н. Н. Кузьмин просил нас направить к Ковелю кавалерийскую дивизию. А мы не могли этого сделать, поскольку резерва не имели. Послали туда два свои бронепоезда.
К ночи атаки неприятеля на Буге в основном были отбиты.
На следующий день подошла наконец 44-я стрелковая дивизия. Мы отдали приказ 4-й и 6-й кавалерийским пока оставаться на занимаемых рубежах, а 11-й и 14-й — сдать свои участки и отходить за реку Стырь.
Казалось, все начинает устраиваться как надо. Но во второй половине дня нам пришлось поволноваться. Комбриг Особой Степной-Спижарный донес, что стрелковые части отходят и скоро оставят Владимир-Волынский. А в городе находилось вещевое имущество 12-й армии — несколько тысяч комплектов обмундирования и сапог. С Н. Н. Кузьминым связаться не удалось, да у него, видимо, не было транспортных средств. Поэтому мы поручили Морозову, Пархоменко и Степному-Спижарному послать под охраной Особой бригады все свободные подводы и забрать оставленное имущество. Обмундирование удалось вывезти прямо из-под самого носа противника.
К вечеру город заняли польские войска.
Ночью от Степного-Спижарного пришло новое тревожное донесение. Он сообщал, что бронеотряды противника захватили Ковель и развивают наступление на юго-восток вдоль железной дороги Ковель — Ровно. [381] Выход неприятеля к Ковелю создал угрозу не только правому флангу, но и тылу Конармии. Поэтому решили дивизии оттянуть к реке Стырь, а самим с полевым штабом перейти в Луцк.
Мы все еще не могли выполнить приказ о выходе в резерв. Части 44-й стрелковой не сменяли наши 4-ю и 14-ю дивизии. По-прежнему не было связи с командующим 12-й армией. Пришлось соединиться с фронтом по прямому проводу, доложить обстановку и просить указаний.
М. Н. Тухачевский сообщил, что Реввоенсовет фронта принял решение отвести Конармию в район Ровно для пополнения и подготовки к новому удару. «Я считаю, — говорил он, — что Кузьмин имеет полную возможность сменить ваши части и обязан это сделать во что бы то ни стало, так и передайте ему от меня. Пусть он надавит на начдива 44-й, который все время неправильно информирует нас о Конармии и бегает где-то по тылам. Приступайте к выполнению вашей новой задачи и ознакомьте с ней Кузьмина»{103}.
Как раз в это время к нам приехал Н. Н. Кузьмин. Узнав о разговоре с командзапом, он насупился:
— Дорогие товарищи, вы напрасно считаете, что я вас не хочу сменять. Давно отданы все распоряжения.
— Так в чем же дело? — спросил Ворошилов.
— Тяжело нам. Армия ведет бои на широком фронте.
— Николай Николаевич, мы не хотим с вами ссориться, — заметил я. — Но ведь что выходит: вы обещаете сменить Конармию, а не сменяете. Вот и пришлось звонить во фронт, выяснять, как быть.
Н. Н. Кузьмин задержался у нас довольно долго. Мы советовались, как быстрее выполнить приказ М. Н. Тухачевского и как сделать, чтобы 12-я армия удержала занимаемый ею рубеж. Уезжая, Николай Николаевич заверил, что он побывает в 44-й дивизии и добьется, чтобы она немедленно сменила наши части.
В ночь на 15 сентября поступила еще одна директива командующего Западным фронтом. Она снова требовала от командарма 12 сменить нас. А нам предлагалось отвести дивизии в район города Ровно, приводить их в порядок и готовиться к активным действиям. [382]
На рассвете 44-я стрелковая наконец начала сменять наши 6-ю и 11-ю дивизии. Соединения Конармии направились в указанный им район сосредоточения. К исходу дня бригады Ф. М. Морозова подошли к переправе через Стырь у Луцка, а части И. Р. Апанасенко выдвинулись на шоссе Млинов — Ровно. 4-я и 14-я дивизии на ночлег расположились в районе Олыки.
И опять не обошлось без неприятностей. Сменившие нас стрелковые части, видно, приняли наш отход за отступление и тоже начали отходить. Противник воспользовался этим. Его конные части и подвижные отряды на автомашинах стали прорываться между нашей пехотой. Арьергардам 6-й и 11-й кавдивизий пришлось сдерживать наседавшего неприятеля.
Вечером С. А. Зотов и С. Н. Орловский направились с полевым штабом в Ровно. Мы с К. Е. Ворошиловым тоже покинули Луцк, чтобы ночевать на станции Олыка. И вовремя. На следующий день броневики противника ворвались в Луцк.
Утром поехали к С. К. Тимошенко. У него узнали, что ночью 44-я стрелковая дивизия прошла через расположение наших войск и двинулась на северо-восток.
Так, планомерный отход Конармии в район Ровно сорвался. Чтобы остановить противника, пришлось занять оборону по реке Стубла. 4-я и 6-я дивизии прикрыли наши фланги, удерживая шоссе Луцк — Ровно и дорогу Млинов — Ровно. В центре, между ними, оборонялись 14-я и 11-я дивизии.
Отдав распоряжения, мы поехали в Ровно. Город встретил невообразимой суматохой. Группы красноармейцев и жителей толпились на улицах. Куда-то спешили всадники, повозки, санитарные линейки. И все это шумело, кричало, толкалось. К станции с ревом неслись автомашины, груженные военным имуществом. Оказалось, что из Ровно эвакуировались тыловые органы и базы 12-й армии.
Настроение и у нас, и у работников полевого штаба было неважное. Мы окончательно потеряли надежду смениться. Расстроенная, обессиленная, 12-я армия отходила по всему фронту. Как выяснилось, из четырех дивизий, которые в нее входили, штаб армии имел связь только с одной. Перед нами вставала незавидная перспектива вести бои в Ровно-Дубненском районе, изрытом [383] окопами, опутанном колючей проволокой, а значит, неудобном для действий конницы.
Весь день 16 сентября соединения армии сдерживали превосходящие силы противника, рвавшиеся к Ровно. Особенно тяжелая обстановка сложилась на шоссе Луцк — Ровно у Клевани, где оборонялась 4-я дивизия, и южнее ее, в районе деревни Рочище, в 14-й дивизии.
Конармейцы С. К. Тимошенко потеряли счет вражеским атакам и только благодаря поддержке бронепоездов и бронеавтомобилей смогли удержать занимаемый район.
Позиции 14-й кавалерийской атаковали две вражеские дивизии, поддержанные аэропланами. Главный удар пришелся по 3-й бригаде Д. И. Рябышева, но она сражалась героически. Вышло из строя большинство командиров и комиссаров, а конармейцы так и не отступили ни на шаг.
Целый день шел бой и в районе Сатриева на реке Стубла, где оборонялись части Ф. М. Морозова.
Чтобы облегчить положение 4, 14 и 11-й дивизий, начдиву 6 было приказано со следующего утра перейти в наступление по шоссе на Луцк в северо-западном направлении, во фланг атакующему неприятелю.
Ночью приехал начальник политического отдела армии Вардин. Он привез интересные новости. Прежде всего Вардин сообщил, что ведутся переговоры с Польшей и похоже на то, что мир скоро будет заключен.
— А вот это совсем свежее, — подал он Клименту Ефремовичу лист бумаги с напечатанным на машинке текстом.
— «Мы, военнопленные поляки, — начал читать Ворошилов, — находящиеся на сборном пункте города Бердичева в числе ста шестидесяти семи человек, на общем собрании, заслушав доклад представителя политотдела штарма Первой Конной тов. Ягельника о текущем моменте и ведении войны Польши против Советской России, постановили:
Англии, Франции и Америке объявить самый энергичный протест против наталкивания на войну польского рабочего и крестьянства с Советской Россией. Мы не хотим войны с Советской Россией. Мы требуем немедленного заключения мира. Мы желаем жить в дружеских отношениях и мирно исполнять свой труд совместно [384] с рабочими и крестьянами России. И обещаем Ревкомитету Польши на каждые его воззвания и требования встать с оружием в руках как один, как кирпичная стена, для защиты Рабоче-Крестьянского Революционного Комитета Польши и совместно с советскими российскими войсками вступить в бой против лакеев иностранного капитала и угнетателей рабочих и крестьян Польши...
Председатель Дрожанский. Секретарь Аснер.
От имени присутствующих Иондрас{104}.
— Это очень важно, — проговорил Климент Ефремович, кончив читать. — Ну а теперь рассказывайте, что еще нового у вас в Бердичеве. Когда будет пополнение?
— Пополнение поступает. Люди в основном хорошие. Значительная часть обстрелянная, уже побывавшая на войне. Прибыли сибирские казаки, правда, некоторые из них воевали на стороне Колчака. В общем всего тысячи четыре наберется, и в пути, на подходе, не меньше. Политическую работу с новичками ведем, а вот боевой подготовкой заниматься некому. Клюев с Мининым уехали. а Лецкому одному тяжело. Поступает оружие и обмундирование. С лошадьми хуже. Из того, что просили у главкома, где-то в пути только небольшое количество...
После доклада Вардина пришли к выводу, что если армии будет предоставлен отдых, то или мне, или Ворошилову придется выехать в Бердичев и основательно заняться подготовкой пополнений.
Наступление 6-й дивизии пришлось отменить. Поступила директива командующего фронтом, требовавшая для более спокойного отдыха и пополнения сосредоточить Конармию в районе Житомир — Бердичев.
— Хорошо сказать сосредоточить, но как это сделать? — взглянул я на Ворошилова. — Кто сменит наши части?
Обсудив обстановку, решили днем обороняться, а ночами отходить под прикрытием заслонов.
Об этом решении телеграфировали во фронт. Но просили командующего, пока мы будем сдерживать противника, [385] принять меры к созданию общего фронта 12-й и 14-й армий где-нибудь на Горыни или Случи.
В 14 часов 17 сентября был отдан приказ по армии. 4, 6 и 11-й дивизиям предстояло отойти на рубеж Александрия — Ровно — Здолбунов — Мизоч. 14-я отводилась на пополнение за реку Горынь, к местечку Корец. Туда же перемещались полевой штаб армии и обозы 2-го разряда. Особая бригада составляла резерв Реввоенсовета и сосредоточивалась в 10–12 километрах к западу от Ровно, чтобы быть готовой в случае необходимости оказать поддержку на любом участке фронта.
Бронепоезда Конармии получили задачу поддерживать дивизии во время боев на реке Устье, а затем через Здолбунов отходить к Шепетовке. Броневики выдвигались по шоссе на Клевань с целью прикрыть отход армии.
Договорились, что Климент Ефремович отправится в Бердичев и займется подготовкой пополнений, а со мной для руководства армией останется Вардин.
Сразу же после подписания приказа К. Е. Ворошилов и С. Н. Орловский уехали в основной штаб армии. С. А. Зотов должен был после рассылки приказа свертывать полевой штаб для перемещения в Корец. Но случилось непредвиденное.
Выяснилось, что к ночи станции Ровно и Здолбунов не успели разгрузиться. Пришлось задержать дивизии на реке Стубла до рассвета 18-го.
Только в 22 часа мы с Зотовым и Бардиным покинули Ровно. Ночь была лунная. Машина, охая на ухабах, медленно продвигалась на восток. Ехали невероятно долго — дорога ко всему прочему оказалась забитой колесным транспортом.
На рассвете недалеко от Гощи переехали Горынь. Примерно в четырех километрах от реки, в хуторе Терентиев, остановился Зотов с оперативной группой, а Вардин с отделами полевого штаба отправился в Корец.
События развивались не совсем так, как хотелось бы. До 11-й и 14-й дивизий наши распоряжения не дошли, и они начали отход к реке Устье. Противник обнаружил это и двинулся по пятам за ними. Около трех часов ночи он подошел к Ровно и ворвался в город, занятый всего только 2-й бригадой 4-й дивизии. Несколько часов длился жестокий уличный бой. [386]
Когда враг занял важнейшие пункты и дальнейшее сопротивление стало безнадежно, комбриг И. В. Тюленев стал выводить полки на рубеж Шпанов — Бармаки, куда отходили главные силы 4-й дивизии.
Получив донесение об этом, я приказал С. К. Тимошенко в течение дня сдерживать противника заслонами, а к ночи отвести дивизию за реку Горынь, разрушить за собой все переправы и закрепиться на рубеже Александрия — Тучин.
Ф. М. Морозову предстояло под прикрытием броневиков отводить части за Горынь на рубеж Гоща — Завозов. Южнее его, до города Острог, восточный берег реки должна была занять 6-я дивизия. Особая бригада отходила к местечку Корец, а 14-я дивизия — на Рогачев.
Когда определилось положение дивизий и были отданы все распоряжения, оперативная группа выехала в Корец. Там уже имелась телеграфная связь с Бердичевом и штабом фронта, а с дивизиями — посредством постов летучей почты. К сожалению, связаться с 12-й и 14-й армиями не удалось.
А события на фронте продолжали развиваться с головокружительной быстротой. Две польские группировки, начавшие наступление — первая из района Грубешова, а вторая со стороны Брест-Литовска и Влодавы, после овладения Ковелем, Владимир-Волынским и Луцком соединились на реке Стырь и наносили теперь четко определившиеся удары по трем направлениям: на Сарны, Ровно и Дубно. Наши 12-я и 14-я армии продолжали отступать.
В этих условиях немедленный наш отход с Горыни мог привести к еще более тяжелым последствиям. На плечах Конармии противник получал возможность выйти на линию Коростень — Бердичев — Казатин и оттуда нанести удары по флангам наших соседей. Поэтому, как ни тяжело было усталым, ослабленным дивизиям, я решил временно обороняться на Горыни, пока будет создан общий фронт 12-й и 14-й армий. Телеграмму о своих соображениях и предложениях отправил в Минск.
Утром 19 сентября Вардин уехал в 14-ю дивизию. А я оставался в полевом штабе, ожидая сообщений Ворошилова из Бердичева и распоряжений фронта.
В 9 часов Зотов принес телеграмму М. Н. Тухачевского. Михаил Николаевич передавал в оперативное [387] подчинение Конармии 24-ю и 44-ю стрелковые дивизии 12-й армии и требовал занять ими рубеж обороны по Горыни, а кавалерийские части выводить в район Житомира.
В целом решение это было, безусловно, правильным. Но, к сожалению, мы все еще не имели связи с 12-й армией и не знали, где находятся ее соединения. К тому же я сомневался в способности ослабленных боями 24-й и 44-й дивизий прикрыть весь фронт, занимаемый Конармией. Считая, что директиву эту командующий отдавал до получения моего донесения, я связался с Ворошиловым, сообщил ему свои соображения и просил переговорить с М. Н. Тухачевским.
Утром 20 сентября из основного штаба было передано содержание разговора по прямому проводу между К. Е. Ворошиловым и командующим фронтом. Ворошилов затронул все вопросы, которые я просил его доложить. Смысл ответа М. Н. Тухачевского сводился к тому, что нашу армию нужно выводить на отдых. Он рекомендовал прикрыть подчиненными нам стрелковыми дивизиями дороги на Житомир и Шепетовку и вывести из боя, хотя бы вначале, две кавалерийские дивизии, чтобы пополнить их в более спокойной обстановке. Командующий фронтом обещал ускорить переброску пополнений.
Связь с 44-й дивизией вскоре была установлена. Оперативный отдел ее штаба прибыл в Корец, а все три бригады выдвигались к Горыни на смену 4-й и 11-й кавалерийских дивизий.
Но 24-я еще рано утром прошла город Острог и направилась к Изяславу. Вслед за ней через Горынь переправилась неприятельская конница и начала охватывать левый фланг Конармии. Я приказал И. Р. Апанасенко двинуться на Острог, разбить противника, овладеть переправой и установить связь с 24-й стрелковой дивизией.
В 14 часов был отдан боевой приказ по армии. 44-й дивизии предлагалось занять и упорно оборонять рубеж по восточному берегу Горыни от Котова до Бугрина. 4-я кавалерийская после смены должна была двинуться на пополнение в район Чуднова, 35 километров северо-западнее Бердичева, Части Ф. М. Морозова [388] оставались пока на своих позициях, имея в виду, что им предстоит выйти в армейский резерв.
24-я стрелковая дивизия получила задачу восстановить утраченное положение и занять оборону по Горьгни от Бугрина до Острога включительно, имея тесную связь вправо с 44-й стрелковой дивизией и влево с, правым флангом 14-й армии. 6-й кавдивизии подтверждалась задача разгромить противника в Остроге и оказать помощь 24-й стрелковой дивизии в закреплении на указанном ей рубеже.
На два дня — 22 и 23 сентября — на фронте Конармии установилось затишье. Лишь изредка на западном берегу Горыни происходили незначительные стычки разведывательных отрядов да, пользуясь ясной погодой, высоко в небе пролетали аэропланы.
Две бригады 44-й стрелковой дивизии без помех заняли полосу С. К. Тимошенко, а 131-я Таращанская выходила на смену 11-й кавдивизии. Ф. М. Морозов временно оставил на Горыни одну бригаду да подчиненными ему автобронеотрядами удерживал шоссе на Новоград-Волынский. Главные же силы дивизии отошли в ближайший тыл и стали приводить себя в порядок.
24-я стрелковая дивизия, которой предстояло сменить 6-ю кавалерийскую, не имела боеприпасов. Я распорядился выслать для нее из Бердичева 100 тысяч патронов и передать ей часть боеприпасов 6-й кавдивизии.
Так, постепенно соединения 12-й армии закреплялись на Горыни. А Первая Конная, как выяснилось, выводилась в резерв главкома для подготовки к борьбе против другого врага — Врангеля. В телеграмме С. С. Каменева Реввоенсовету армии говорилось:
«С 24 часов 26 сентября 1-я Конная армия в составе всех входящих в нее конных частей переходит в мой резерв и в мое непосредственное подчинение. Имея в виду использовать всю силу грозной Конной армии для окончательной ликвидации Врангеля, рассчитываю, что она в полной мере оправдает надежды, возлагаемые на нее Рабоче-Крестьянской Республикой...»{105}
Утром 26 сентября по указанию командования фронта 24-я и 44-я стрелковые дивизии снова перешли в распоряжение [389] командующего 12-й армией. Кончилось наше участие в войне с белополяками.
С. А. Зотов с полевым штабом направился по шоссе в Новоград-Волынский, а моя машина свернула к местечку Ярунь. Там по проселку двигались колонны 4-й дивизии.
За станцией Орепы мы обогнали запорошенные пылью колонны и остановились. С гордостью и нежностью вглядывался я в усталые, опаленные солнцем, знакомые и дорогие лица бойцов. Мимо проезжали, покачиваясь в седлах, солдаты армии революционного народа, и они казались мне не простыми людьми, а богатырями, достойными бессмертной славы.
Многих героев-конармейцев уже не было в наших рядах. Одни пали смертью храбрых, и война разбросала их могилы по украинской земле. Другие выбыли из строя контуженными или тяжело раненными. Но оставшиеся в живых были полны решимости и дальше сражаться, пока страна не добьется своего права на мирную жизнь и счастье. Эта решимость читалась на лицах людей.
— Как дела, друзья? — спросил я бойцов.
— Все в порядке, товарищ командарм!
Шли лихие эскадроны, всхрапывали боевые кони. Легкий ветерок колыхал знамена полков, под которыми насмерть рубились с врагом вот эти загорелые, похудевшие, совсем юные и поседевшие люди разных характеров, но одной судьбы, одного страстного желания отстоять власть Советов. И все они были для меня родными, каждого хотелось обнять и расцеловать.
— Спасибо, товарищи, за ваши геройские подвиги! — приветствовал я эскадроны.
— Ура! — гремело в ответ.