Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

8. Отступление интервентов

1

Ничто уже не мешало нам повернуть на восток и во взаимодействии с 12-й армией и Фастовской группой окружить и разгромить 3-ю неприятельскую армию. Первая Конная произвела необходимую перегруппировку и сосредоточилась восточнее Житомира, в районе Лебединцы — Попельня — Вчерайше, перехватив шоссе Киев — Житомир, а также железные дороги Киев — Житомир, Киев — Казатин.

К тому времени наша армейская наземная и воздушная разведка установила, что в Новоград-Волынский и Коростень противник стягивал крупные силы. В частности, сюда перебрасывались войска из Жмеринки, с фронта 6-й польской армии. В районе Казатина были обнаружены три пехотных полка и кавалерийская дивизия генерала Карницкого. Позже мы узнали, что в их задачу входило неотступно следовать за Конармией и всемерно противодействовать ей.

Сведения, полученные от пленных и местных жителей, были весьма противоречивы. Железнодорожные рабочие, например, сообщали, будто польское командование собирается эвакуировать столицу Украины. А крестьяне, бежавшие из Фастова и Василькова, утверждали, что Петлюра в приказах по войскам и в обращениях к населению пишет о прочном положении Киева. Также и пленные — одни показывали, что маршал Пилсудский приказал 6-й и 3-й армиям уничтожить прорвавшуюся в тыл красную конницу, другие заявляли, что [122] Конная армия разгромлена, а Буденный застрелился, о чем было объявлено войскам.

Одно вырисовывалось точно: польское командование, обеспокоенное хозяйничаньем в его тылу красной конницы, спешно перегруппировывало силы, стремясь укрепить важные оперативные направления и ликвидировать все возраставшую панику.

Чтобы получить информацию об изменении положения в районе Киева за минувшие сутки и уточнить наиболее целесообразное направление удара Конной армии, мы попытались связаться со штабом фронта. Но сделать это не удалось. Телеграфные линии либо были повреждены, либо перехвачены противником, а позывные нашей радиостанции почему-то не принимались ни Кременчугом, ни Елисаветградом.

И тогда Реввоенсовет армии принял решение двинуть армию на Фастов, как и требовала последняя директива фронта. Овладение этим городом окончательно бы изолировало друг от друга 3-ю и 6-ю польские армии и содействовало наступлению нашей Фастовской группы. А получив тактическую связь с ней, нам было легче наносить удар по киевской группировке противника.

В ночь на 9 июня был отдан приказ. 14-я дивизия получила задачу овладеть Фастовом и оседлать дорогу на Брусилов. В направлении Брусилова выдвигалась 4-я кавалерийская, которой предстояло занять Ходорков. 6-й следовало выйти в район Козловка — Соколка, а 11-й — занять Войтовцы — Городище.

Мы стремились лишить 3-ю польскую армию возможности планомерно отходить и эвакуировать материальную часть. Поэтому к железной дороге Киев — Коростень направлялся отряд из Особого кавполка под командой состоявшего для поручений при Реввоенсовете Конармии А. М. Осадчего. Александр Маркович, бывший офицер, в свое время командовал 41-й советской стрелковой дивизией и зарекомендовал себя честным боевым командиром. За мужество, проявленное в те дни, его наградили орденом Красного Знамени.

Мы поручили Осадчему взорвать железнодорожный мост и нарушить телеграфную связь между Киевом и Коростенем.

Такой же отряд выделялся из 4-й кавдивизии. Ему предстояло разрушить мост через реку на шоссе Киев — Житомир [123] и оседлать шоссе. О всех передвижениях противника по шоссе он должен был доносить в полештарм. И вот ясным солнечным утром 9 июня дивизии выступили. Вслед за ними вместе с Особым кавалерийским полком выехал Реввоенсовет Конармии.

Уже вскоре над колоннами появился польский аэроплан. Сделав несколько кругов, он удалился в сторону Киева. А через некоторое время оттуда прилетела группа аэропланов и принялась бомбить и обстреливать наши части. Конармия впервые подвергалась такой атаке с воздуха.

Беспорядочно рассыпавшиеся по полю конармейцы не оказали организованного огневого отпора воздушному противнику, и тот безнаказанно носился над их головами. Убитых было мало, а раненых я заметил во многих бригадах.

Сразу же после этого Реввоенсовет армии потребовал, чтобы впредь при нападении воздушного противника полки не рассыпались, а расчленялись поэскадронно или повзводно и, продолжая движение в колоннах, отражали атаки с воздуха огнем дежурных пулеметов и специально назначенных взводов и отделений. Потом такой порядок борьбы с неприятельской авиацией применялся нами до конца гражданской войны.

В течение всего дня наземного противника мы не встретили. К вечеру сосредоточились в районе Корнин — Ходорков — Войтовцы. Реввоенсовет и полевой штаб расположились в Котлярке.

Разведка донесла, что польские войска на Казатин и Бердичев пока не отходят. И все-таки, чтобы быть абсолютно убежденным в этом, требовалось как можно быстрее взять Фастов и связаться со штабом И. Э. Якира. Поэтому, несмотря на утомленность лошадей, мы распорядились с рассветом продолжать выполнение задач.

Уже в первой половине следующего дня 6-я и 14-я дивизии встретились с войсками Фастовской группы. Оказалось, что накануне вечером 45-я стрелковая дивизия заняла город Фастов, а кавбригада Г. И. Котовского — село Романовку. Причем на всем пути от Белой Церкви до Фастова группа И. Э. Якира не встречала противника. Его не было также в Дедовщине и Брусилове, куда вышли передовые части 14-й и 4-й кавалерийских дивизий. [124]

Положение юго-западнее Киева окончательно прояснилось. Правофланговые соединения 3-й польской армии отошли не на Казатин, а к Киеву. Наиболее вероятным путем дальнейшего отхода противника оставались направления на Коростень или же на запад, к Житомиру. А значит, нам следовало со всей решительностью наступать в северо-восточном направлении к Бородянке, чтобы соединиться с 12-й армией и замкнуть кольцо вокруг киевской группировки интервентов.

Только мы с Ворошиловым приняли такое решение и взялись за разработку задач дивизиям, как возобновилась радиосвязь с фронтом, и оттуда поступила директива от 10 июня. В ней говорилось, что противник, сбитый с левого берега Днепра в Киевском районе, отошел на правобережье и взорвал мосты. Ставя целью в кратчайший срок окружить 3-ю польскую армию, командование фронта приказывало командарму 12-й развить стремительное наступление и не позднее 11 июня захватить район Радомысль{28} — Макаров, то есть перерезать железную дорогу Киев — Коростень.

Группа фастовского направления И. Э. Якира получила задачу овладеть районом Брусилов — Ходорков, который уже заняли наши 4-я и 14-я кавалерийские дивизии.

Нам директива предписывала, «действуя по обстановке перед фронтом и во всяком случае не прекращая преследования противника, безотлагательно обеспечить свой тыл на участке Радомысль — Ходорков на случай возможного прорыва главной массы киевской группы противника вдоль Житомирского шоссе, обязательно разрушить Коростеньский железнодорожный узел и войти в связь с частями 12-й армии и группы фастовского направления»{29}.

Вслед за директивой наша радиостанция приняла оперативную сводку фронта на 10 июня. Из нее мы узнали, что 3-я польская армия по-прежнему группировалась на правом берегу Днепра в Киевском районе. Наша 12-я армия вышла к северо-западу от Киева на линию Рудня — Феневичи и только частично охватила левый фланг противника. А главные силы группы Якира находились в Фастове и Романовке. [125]

Таким образом, разрыв между флангами 12-й армии и Фастовской группы превышал 100 километров. Даже в случае успешных действий 11 июня своими силами ликвидировать его они не могли. Разрыв мог сократиться, но составлял бы еще по крайней мере 40 километров. Эти сорокакилометровые ворота, по нашему мнению, следовало захлопнуть массе красной конницы.

Между тем командование фронта ставило Конной армии расплывчатую задачу: действовать перед фронтом, преследовать неизвестно какого противника, а часть сил отвлечь даже к Коростеню.

Уверенные в том, что только наше наступление на северо-восток в разрыв между 12-й армией и Фастовской группой могло обеспечить надежное тактическое окружение киевской группировки белополяков, мы послали командующему фронтом радиограмму. В ней просили разрешения нанести удар в направлении Брусилов — Бородянка, навстречу 12-й армии.

Ответ был отрицательным. «Фастов, — радировал РВС фронта, — нами занят 9 июня. 11 июня группа фастовского направления должна занять район Брусилов — Ходорков. Радомысль, Макаров 12-я армия займет 11 июня. Ваша помощь на восток отпадает (выделено мною. — С. Б.). Безотлагательно поверните на запад и займите район Житомир — Казатин. Если понадобится, подчините себе 45-ю дивизию. Выполнение донести экстренно по радио»{30}.

Меня это решение фронта расстроило. Наше движение к Житомиру и Казатину открывало 3-й польской армии путь на северо-запад. Но что поделать?! Мы отдали своим войскам приказ овладеть Житомиром.

К вечеру 11 июня 14-я кавалерийская дивизия достигла района Коростышев — Стрижовка — Харитоновка и перехватила шоссе Житомир — Киев. В десяти километрах западнее Коростышева, у деревни Царевка, разведывательный отряд дивизии был остановлен сильным пулеметным огнем. Атака деревни с ходу успеха не имела, и разведчики отошли к главным силам. [126]

4-я дивизия в течение всего пути сопротивления не встречала. На ночлег остановилась в районе Котельня — Иванков — Волосов, перерезав железную дорогу Киев — Фастов — Житомир.

По-иному сложились дела у 11-й и 6-й кавалерийских дивизий. Им пришлось с боем занимать районы, оставленные нами двое суток назад.

Передовые части Ф. М. Морозова в полдень столкнулись с двумя кавалерийскими полками и одним пехотным батальоном противника в Андрушевке и Червоном. После трехчасового боя польская пехота была разгромлена, а кавалерия отброшена к Бердичеву. На ночь дивизия расположилась в Червоном. Андрушевку занял полештарм.

6-я кавалерийская в районе Городковки нанесла поражение кавалерийской бригаде из дивизии Карницкого. Заняв Нехворощ и Городковку, части С. К. Тимошенко перехватили железную дорогу Киев — Казатин. Теперь пути отхода противнику на Житомир, Бердичев и Казатин оказались закрытыми.

Хотя бои 11-й дивизии были успешными, а потери незначительными, прибывший в полештарм Озолин выглядел туча-тучей.

— Константин Иванович, что случилось? — спросил Ворошилов. — Почему такой мрачный? Тот тяжело вздохнул:

— Большое горе свалилось, Климент Ефремович. Только что от ран умер Трегубов... — И, помолчав, добавил: — Умирал в полном сознании. Перед смертью сказал: «Жизни своей не жалко, потому что отдаю ее за святое дело, за свободу и счастье пролетариата. Но хочу, чтобы глаза мне закрыл большевик. Так что ты уж не уходи, Константин».

Состояние Озолина легко было понять. Комиссар 2-й бригады Иосиф Яковлевич Трегубов был его близким другом. Сын крестьянина-бедняка Оренбургской губернии, он с первых дней Октябрьской революции встал в ряды борцов за новую жизнь. В 1918 году вступил в РКП (б), сражался с бандами Колчака и Деникина, несколько раз был ранен. В его лице Конная армия понесла большую утрату...

Вечером получили донесение начальника отряда А. М. Осадчего. Он сообщил, что отряд достиг железной [126] дороги Киев — Коростень, внезапно ворвался на станцию Тетерев. Там, обезоружив 6-й этапный батальон противника, взорвал железнодорожный мост и пустил под откос два воинских эшелона.

Ночь провели беспокойно. Связь с фронтом снопа прервалась. Радиостанция полештарма, несмотря на все старание радистов, на прием не работала. Попытки связаться телеграфом с Фастовом, где расположился штаб 45-й стрелковой дивизии, тоже оказались безуспешными. А именно сейчас связь особенно была нужна. Помимо того, что нас интересовала фронтовая обстановка, серьезной проблемой стало также материальное обеспечение. Из дивизий сообщали, что зернофураж кончился, а на подножном корму лошади слабеют. На исходе было продовольствие, мало оставалось боеприпасов. Все это имелось в наших обозах второго разряда, но они находились за линией фронта, и теперь Конармия удалялась от них в голодную, опустошенную войной местность.

Пришлось отправить нарочного к С. К. Минину и Н. К. Щелокову с распоряжением позаботиться о немедленном продвижении обозов. Мы писали, чтобы они направили нам хотя бы минимальное количество грузов — по 1000 снарядов, 500000 патронов, 100 пудов бензина, 50 пудов взрывчатки и 1000 пудов ячменя на дивизию. Сопровождать обозы должна была 3-я бригада Ф. М. Морозова, та, которая в период прорыва польского фронта была оставлена на правом фланге 14-й армии.

С рассветом 12 июня дивизии продолжали движение на запад. Уже к 16 часам все соединения выполнили свои задачи, причем без больших боев. 6-я и 11-я кавдивизии вышли на рубеж Троянов — Бердичев и захватили переправы на реке Гнилопять. 14-я дивизия контролировала Житомирское шоссе и район Радомысля. Только полуторатысячный житомирский гарнизон пытался оказать сопротивление 4-й дивизии, но понес потери и отошел к Новоград-Волынскому.

В 18 часов мы с Особым кавполком прибыли в Житомир. К католической консистории, в которой разместился полештарм, собрались горожане. Они горячо приветствовали конармейцев и предлагали свои дома и пищу. [128]

Нас с Ворошиловым обступили женщины. Со слезами на глазах поведали они о погромах, чинившихся интервентами в городе. В последние два дня перед оставлением Житомира озверевшие шляхтичи врывались в квартиры, забирали все ценное, арестовывали жителей, и особенно евреев. На Сенной площади задержанных мучили, затем расстреливали или рубили шашками. Зверски расправились белополяки с населением трехэтажного дома № 12 по Б. Бердичевской улице. Закрыв все выходы из дома, они облили его керосином и подожгли. Жители, за исключением выбросившихся из окон, сгорели живыми.

Мы постарались, как могли, утешить и успокоить женщин. Тут же распорядились оказать помощь пострадавшим гражданам. Для расследования зверств белополяков решили создать комиссию.

Наступило 13 июня. Уже третий день мы не имели связи с фронтом, нашим основным штабом и с Фастовской группой. Радиостанция по-прежнему не работала, телеграф тоже. Два дня назад мы послали в штаб фронта имевшийся в нашем распоряжении аэроплан, но о судьбе его пока ничего не известно. Не поступало донесений и от эскадрона, направленного к Фастову.

Армия сутки назад выполнила свою задачу. А решение на дальнейшие действия мы принять не могли, не зная обстановки в районе Киева и Фастова. Приходилось ожидать восстановления связи или возвращения аэроплана.

Весточка с фронта пришла самым неожиданным путем. Я сидел в здании полештарма, когда с улицы вдруг донесся приближающийся рокот моторов. И вот уже у нашего подъезда остановились два запыленных автомобиля и три мотоцикла с красноармейцами. А через минуту в комнату вошел усталый, давно не бритый, в изрядно помятом френче начальник разведотдела штаба армии И. С. Строило с пакетом из штаба фронта.

Он рассказал, как попал в Житомир. Оказалось, А. И. Егоров в разговоре по прямому проводу с Н. К. Щелоковым выразил недовольство тем, что наш [130] основной штаб не принял действенных мер по организации связи с полештармом. Вслед за тем он направил в Елисаветград специальную комиссию для выяснения причин этого. А Щелоков получил приказ направить в Кременчуг ответственного командира.

Так наш начальник разведки оказался в штабе фронта. Там ему вручили пакет с приказанием срочно доставить мне. В распоряжение строило выделили два автомобиля и три мотоцикла с небольшой охраной, дали запасные части к радиостанции.

В пакете, когда его вскрыли, оказалась директива Реввоенсовета фронта № 437 от 11 июня. В ней говорилось, что неприятельские 1, 7, 15, 3-я сводная польские, 6-я петлюровская пехотные дивизии и около двух бригад кавалерии, обнаруженные в Вышгороде, Киеве и Василькове, намерены пробиваться на север, к своей мозырской группе, а часть войск противника, минуя Киев, двинулась в западном направлении.

В связи с этим во изменение директивы от 10 июня{31} нам предстояло двумя дивизиями занять район Радомысль — Житомир и оттуда вести усиленную разведку на Бердичев и Казатин. Специальный отряд должен был захватить Коростень. Остальные две дивизии фронт требовал в спешном порядке двинуть к Киеву. Им совместно с войсками 12-й армии и Фастовской группой надлежало пленить войска противника.

Не прошло и часа после приезда И. С. Строило, как в Житомире приземлился аэроплан с новой директивой фронта также от 11 июня и с оперативной сводкой за 12 июня.

В директиве указывалось, что главные силы киевской группы противника под прикрытием четырех бронепоездов пробиваются вдоль железной дороги на Коростень. В районе Бородянки завязался сильный бой. И теперь Реввоенсовету Конной предлагалось срочно бросить две ближайшие дивизии не в киевском направлении, а на Радомысль и к станции Ирша.

Из оперативной сводки и информации И. С. Строило мы узнали о событиях последних дней в Киевском районе. [131] В ночь на 11 июня киевская группа противника тремя колоннами начала отход на Коростень вдоль железной дороги. Во второй половине дня северная колонна сильным ударом отбросила бригаду 7-й стрелковой дивизии 12-й армии от Гостомеля и направилась к станции Бородянка. Туда к ее подходу выдвинулась и средняя колонна со штабом командующего 3-й польской армией генерала Рыдз-Смиглы.

У Бородянки огромную массу польских войск встретила 73-я бригада 25-й Чапаевской дивизии. Завязался жестокий бой. Прославленные чапаевцы одну за другой отбивали атаки рвавшегося на северо-запад противника. Но силы были слишком неравны. В конце концов под напором врага бригада оставила Бородянку.

Освободив себе путь, 3-я польская армия устремилась дальше, сжигая автомобили и другую технику, которая на плохих дорогах задерживала движение. У станции Ирша польским войскам преградила путь Башкирская кавалерийская бригада под командованием М. Л. Муртазина. Советские конники дрались мужественно, неоднократно переходили в контратаки, но задержать во много раз численно превосходящего неприятеля также не смогли.

Таким образом, 3-я польская армия прорвалась из Киевского района и уходила к Коростеню. Ее южная колонна двигалась на Радомысль, не встречая сопротивления Фастовской группы И. Э. Якира, которая не успела занять Брусилов.

Из двух полученных нами директив и оперативной сводки стало очевидно, что события развивались иначе, чем предполагало командование Юго-Западного фронта. Киевская группа противника пошла не на Казатин и Житомир, а в северо-западном направлении, к Коростеню. Наша 12-я армия не сумела занять район Радомысль — Макаров и достаточными силами преградить ей путь.

Своей последней директивой командование фронта, по существу, ставило Конной армии ту же задачу, которую мы предлагали еще 10 июня. Только время уже было упущено. Тогда противник был в Киеве, а Конармия у Фастова, всего в 60–70 километрах от Ирши и Бородянки. Теперь же, отойдя к Житомиру, мы удалились от места боев 12-й армии на 100–110 километров. Ни о [132] каком окружении противника речи уже не могло быть. Даже двумя ближайшими дивизиями, как приказывал командующий фронтом, перехватить пути отхода неприятелю мы не успевали. Для этого и времени было недостаточно, да и конский состав оказался изнуренным длительными переходами.

Убежденные в том, что 3-я польская армия упущена, мы полагали, что наиболее эффективно можно использовать наше нависающее положение над левым флангом и тылом 6-й польской армии. Она тоже готовилась к отходу, но пока не отошла. Ударом на Староконстантинов Конармия во взаимодействии с 14-й армией могла разгромить неприятельские войска, действовавшие к югу от Казатина.

С этим предложением мы обратились по радио к Реввоенсовету фронта. Связисты получили запчасти, и наша исправленная радиостанция работала безотказно.

В ожидании ответа мы приняли меры к выполнению директивы фронта. Начдив 14-й получил задачу связаться в Ходоркове с кавбригадой Г. И. Котовского, одну бригаду двинуть на Радомысль, чтобы перекрыть путь на Коростень. 4-й кавдивизии было приказано удерживать Житомир. В случае если понадобится помощь А. Я. Пархоменко, ей предстояло двинуться на Радомысль.

Во второй половине дня получили ответ на свою радиограмму. Командование Юго-Западного фронта указывало, что движение Конармии на Староконстантиново, не отвечает обстановке и наше внимание после ликвидации киевской группировки противника должно быть обращено на операционное направление Новоград-Волынский, Ровно. В подтверждение предыдущего указания нам предписывалось двумя дивизиями удерживать район Житомира, а две другие двинуть на Радомысль, Иршу, Коростень.

Итак, Конармия должна была выполнять две разные по характеру задачи. В соответствии с этим мы разделили ее на две оперативные группы.

Первой — ударной группе в составе 4-й и 14-й кавалерийских дивизий под командованием К. Е. Ворошилова — предстояло сначала овладеть районом Радомысль, а затем Коростеньским железнодорожным узлом. [133]

По нашему замыслу ударная группа должна была в первый день операции разгромить противника, отходившего по Житомирскому шоссе на Радомысль, а с утра 15 июня двинуться на Коростень.

Вторую группу — 6-я и 11-я дивизии — возглавил я. Ее задача — оборонять Житомир как с юга, со стороны Бердичева, так и с запада, от Новоград-Волынского.

Мы с Ворошиловым условились, что если возникнет опасность столкновения его группы с значительно превосходящими силами противника, то ему окажут помощь 6-я и 11-я дивизии.

Особое внимание уделялось поддержанию непрерывной связи всех дивизий с полевым штабом армии. В направлении действий группы К. Е. Ворошилова в дополнение к техническим средствам связи выставлялись посты летучей почты. Начдивам вменялось в обязанность через эти посты как можно чаще доносить мне об обстановке.

Вечером 13 июня Ворошилов с небольшой оперативной группой штабных работников выехал в 4-ю кавалерийскую дивизию. А на следующий день ударная группа двинулась в наступление.

В Житомире целый день было спокойно, если не считать налета аэропланов противника, которые, впрочем, никакого вреда не причинили. Я ни на минуту не отлучался из полевого штаба, с нетерпением ожидая известий.

Поздно вечером Ворошилов прислал записку. Он сообщил, что 4-я дивизия выполнила задачу дня.

Вскоре прибыл посыльный от Морозова. Его 11-я дивизия заняла Коростышев и принимала меры для установления связи с Фастовской группой И. Э. Якира.

Начавшийся еще днем проливной дождь тоскливо и однотонно барабанил по железной крыше дома. Стояла глубокая ночь. На улицах Житомира все замерло. Лишь время от времени тишину нарушали проезжавшие мимо штаба всадники. И каждый раз я всматривался в темноту через мокрое стекло, ожидая донесения из 14-й дивизии.

Наконец около двух часов ночи долгожданный связной прибыл. Я с нетерпением вскрыл пакет. А. Я. Пархоменко доносил, что его передовая 2-я бригада у Старосельцев, [134] в 20 километрах юго-западнее Радомысля, атаковала батальон пехоты противника. После непродолжительного боя белополяки оставили населенный пункт. Но через некоторое время бригаду контратаковали два вражеских полка. Превосходство противника, а главное — сильнейший артиллерийский огонь, вынудило конармейцев временно отойти. Но как только подошли главные силы, дивизия атаковала в конном строю. Потеряв в ожесточенной схватке 150 человек убитыми и свыше 100 пленными, белополяки отступили.

Начдив особенно подчеркивал, что личный состав дивизии проявил высокий героизм. Отличились в бою командир 82-го полка Т. Т. Шапкин и комиссар 2-й бригады Н. А. Конкин. Командир полка шел в атаку в пешей цепи, воодушевляя бойцов своим мужеством. Комиссар Конкин тоже все время был с бойцами. Трижды раненный в обе руки и ногу, он истекал кровью, но не оставил поля боя.

«В связи с наступлением темноты и усталостью конского состава, — писал в заключение Пархоменко, — дивизия остановилась на ночлег в хуторах Серединка и Глиница, в 8–10 километрах юго-западнее Радомысля».

— Как это «остановилась»? Не заняв Радомысля, не выполнив приказа?! — возмущенный таким сообщением, протянул я Зотову донесение.

— Очевидно, лошади совсем остановились, — пожимая плечами, ответил Степан Андреевич.

— Как так остановились?! Да пешком надо идти, лошадей в поводу вести, но противника не отпускать! Вот что, Степан Андреевич, сейчас же отправляйте Пархоменко приказ во что бы то ни стало взять Радомысль. Поставьте об этом в известность Ворошилова.

Утро принесло новую неприятность. Зеленский ввел в штаб мокрого, забрызганного грязью красноармейца. Это оказался ездовой из 4-й дивизии. Он рассказал, что ночью противник внезапно напал на дивизию и захватил обозы, в том числе повозки политотдела.

Приказав адъютанту срочно седлать лошадей и подготовить ординарцев, я сказал Зотову, что отправляюсь к Коротчаеву.

— Вы останетесь за меня, Степан Андреевич. Прикажите, чтобы Тимошенко выслал на помощь 4-й дивизии бригаду из Житомира. Пошлите к Морозову кого-либо [135] из работников полештарма с приказанием оставить в Коростышеве один полк, а остальные двинуть на Радомысль для совместных действий с четырнадцатой дивизией.

Через несколько минут лошади стояли у подъезда, и мы, вскочив в седла, галопом помчались по дороге на Коростень. В 15 километрах от Житомира, у Черняхова, заметили выходившие на дорогу колонны конницы. Еще издали я узнал полки 4-й дивизии и направил коня к группе всадников, среди которых заметил Ворошилова.

— Что случилось? — останавливая коня, спросил я Климента Ефремовича.

И он рассказал, как все произошло.

4-я дивизия расположилась на ночлег в Модылеве, Горбулеве и Аннополе. Около полуночи разъезд 1-й бригады в 7 километрах от Модылева, у деревни Зеньки, атаковал небольшую группу противника и захватил в плен двух польских телефонистов. Только в 2 часа их доставили Клименту Ефремовичу. Пленные показали, что в Борщеве, 12 километров юго-восточнее Модылева, и Радомысле сосредоточена 7-я польская дивизия в составе четырех пехотных и четырех кавалерийских полков с артиллерией и бронемашинами.

В дальнейшем дала себя знать неосмотрительность А. Я. Пархоменко. 7-я польская дивизия, пользуясь тем, что он прекратил наступление, скрытно двинулась к Коростеню и обрушилась на 4-ю кавдивизию. Та оказалась застигнутой врасплох ввиду беспечности сторожевого охранения.

В темноте завязался ожесточенный бой, переходивший в рукопашные схватки. Вначале 1-я и 2-я бригады при поддержке двух батарей, занявших открытые позиции, остановили и даже отбросили противника. Но большому отряду польских войск удалось прорваться к селу Торчин и напасть на тылы дивизии, оставленные неприкрытыми. Пришлось перебросить к Торчину часть сил для защиты обозов.

А нажим белополяков нарастал с подходом свежих частей. К рассвету дивизия вела бой в полуокружении. Враг особенно наседал на левый фланг. Правда, потеснив наших, он сам оказался под угрозой.

3-я бригада А. А. Чеботарева не замедлила воспользоваться этим и нанесла удар по правофланговым полкам [136] неприятеля, принудив их отступить. Но даже этот успех не мог оказать решающего влияния.

Новый пехотный полк противника начал обходить наши части с севера. Одновременно польские войска нажимали с востока и юго-востока. 4-й дивизии пришлось отойти.

Во многом виновным в создавшихся трудностях был начдив 4-й. Вопреки указанию командующего группой он не обеспечил надежного охранения и разведки. Во время боя Д. Д. Коротчаев растерялся, отдавал противоречивые приказания, чем еще больше осложнял положение дивизии. Только решительное вмешательство К. Е. Ворошилова, его авторитет среди бойцов и личное участие в бою дали возможность навести порядок и организованно отражать атаки белополяков.

Вместе с тем следует сказать, что и Ворошилов допустил серьезные промахи. Он не организовал тесного взаимодействия и постоянной связи между дивизиями. Поэтому не знал, что А. Я. Пархоменко не выполнил задачу дня, а значит, и не мог потребовать немедленной атаки Радомысля. И еще, получив сведения о наличии поблизости крупных сил противника, Ворошилов не принял должных мер к усилению разведки и сторожевого охранения.

Значительная доля вины за срыв операции ложилась и на начальника 14-й кавдивизии А. Я. Пархоменко. Зная, что в Радомысле и Борщеве неприятель, он обязал был при любых условиях, невзирая на крайнюю усталость людей и лошадей, продолжать наступление, чтобы сковать противника, а тем временем послать донесения командующему ударной группой К. Е. Ворошилову и мне.

Только утром на следующий день 14-я дивизия перешла в наступление и после боя с арьергардом 7-й пехотной дивизии заняла Радомысль. Там она захватила неприятельские обозы и подразделения связи.

Около полудня, когда дивизия уже начала преследовать отступающего противника, Пархоменко получил приказ Ворошилова, отданный в 3 часа. Но к этому времени 4-я дивизия уже не нуждалась в помощи. Она вышла из боя и приводила себя в порядок. Одна ее бригада наступала на Каменный Брод, преследуя отходящие к Коростеню части врага. [137] Вечером мы с Ворошиловым возвратились в Житомир, огорченные неудачей. Обидно было, что наша ударная группа упустила 7-ю пехотную дивизию противника.

Но не только это нас угнетало. Стало окончательно очевидным, что 3-я польская армия, хотя и понесла большие потери в живой силе, а также бросила почти всю свою технику, все-таки вышла из окружения. Еще 14 июня главные ее силы достигли Коростеня, поэтому даже разгром 7-й пехотной дивизии, удайся он нам, уже ничего не менял. Отлично задуманная и хорошо начатая операция по окружению и ликвидации противника в Киевском районе не получила своего логического завершения.

События развивались не так, как хотелось бы. Отходя на правобережье, противник взорвал все мосты через Днепр. И 12-я армия, задержавшись с форсированием реки, не смогла своевременно создать ударную группу, способную надежно охватить 3-ю армию белополяков с северо-запада и преградить ей путь на Коростень. Кроме того, основа правофлангового ударного кулака армии — 25-я Чапаевская дивизия, перебрасываемая с востока, только-только подходила и вводилась в бой по частям уже в ходе операции. Ее 73-я стрелковая и Башкирская кавалерийская бригады, своевременно занявшие Бородянку и Иршу, конечно, не в состоянии были сдержать напор главных сил неприятельской армии.

Что касается Фастовской группы, то, ослабленная в предшествовавших тяжелых беспрерывных боях и растянутая на широком фронте, она просто не смогла выполнить роль левофлангового охватывающего крыла. Командованию фронта были известны ее слабости. Еще во время боев по прорыву обороны противника И. Э. Якир докладывал А. И. Егорову, что полки 44-й и 45-й стрелковых дивизий по численности равнялись батальонам, а кавбригада Г. И. Котовского насчитывала всего 242 сабли{32}.

Медленное выдвижение 12-й армии и Фастовской группы на указанные им рубежи явилось одной из причин наших неудач. Командование Юго-Западного фронта переоценило их возможности. В связи с этим в самый ответственный момент операции оно неправильно использовало [138] Конную армию, двинув ее не на Бородянку, а обратно к Житомиру. В результате она оказалась оторванной от остальных войск фронта и не могла принять участия в окружении неприятеля.

Правда, вскоре командующий фронтом понял свою ошибку. Но отданная им 11 июня директива следствие нарушения связи поступила к нам только вечером 13 июня, когда главные силы 3-й польской армии уже прорвались на Коростень. Эту причину нужно считать основной.

О неудачах командования Конной армии я уже говорил. Из-за неудовлетворительного взаимодействия 4-й и 14-й кавалерийских дивизий нам не удалось разгромить левую колонну 3-й польской армии. Сыграло известную роль отсутствие резервов и достаточного опыта по окружению крупных войсковых группировок.

Однако отдельные неудачи войск Юго-Западного фронта и ошибки его Реввоенсовета не могли заслонить значительного успеха советских армий, отбросивших интервентов на 150–200 километров от Киева за реку Уж.

Уступая противнику в численности и вооружении, двигаясь по сильно пересеченной или лесисто-болотистой местности, имея впереди разрушенные мосты и разобранные железные дороги, постоянно испытывая недостаток боеприпасов и продовольствия, все армии Юго-Западного фронта действовали с полным напряжением сил и внесли вклад в достижение победы. Бойцы, командиры и политработники проявили мужество и массовый героизм, достойные высокой похвалы.

Успешные в целом июньские действия Юго-Западного фронта положили начало перелому в ходе войны на польско-советском театре. Они приковали к себе внимание неприятельского командования, вынудили его перебрасывать войска из Белоруссии на Украину, наконец, позволили армиям Западного фронта подготовиться к контрнаступлению.

Дальше