XIV. Конец деникинщины

1

После того как Красная Армия овладела Донецким бассейном и разгромила белогвардейские войска на Украине и Дону, основная тяжесть борьбы с деникинцами переместилась на Северный Кавказ.

Деникин к этому времени располагал «Добровольческим» корпусом генерала Кутепова, созданным из остатков разгромленной Добровольческой армии, Донской армией генерала Сидорина, самой крупной по численности, и Кубанской армией генерала Шкуро. По словам Деникина, к середине января 1920 года он располагал 54 тысячами солдат и офицеров, из них: 37 тысяч — Донская армия, 10 тысяч — Добркорпус, 7 тысяч — Кубанская армия. Кроме того, у Деникина было еще 10 тысяч человек для пополнения действующих частей.

Моральному состоянию своих войск и их тыла Деникин давал следующую оценку:

«Кончился 1919 год.

Трехмесячное отступление, крайняя усталость, поредение армий, развал тыла, картины хаотических эвакуации произвели ошеломляющее впечатление на общественность, отозвались болезненно на состоянии духа ее и армии и создали благоприятную почву для пессимистических настроений и панических слухов».

«...В Донской армии последние два месяца было неблагополучно. Не только рядовым казачеством, но и частью командного состава был потерян дух...»{46}

И все же Деникин не считал свою авантюру проигранной. Отведя войска за Дон и Маныч, он надеялся под [409] прикрытием их накопить резервы, получить материальную поддержку от Антанты и попытаться взять реванш.

Деникинским войскам на Северном Кавказе противостояли войска Кавказского фронта — 8, 9, 10, 11-я и Первая Конная армии. По общей численности они были примерно равны войскам Деникина, однако белые имели крупное превосходство в коннице, которой у них было еще свыше двадцати пяти тысяч сабель, а следовательно, и сохраняли преимущество в маневре.

Оценивая наши силы, Деникин полагал, что если красная конница «не потеряла боеспособности и активности», то пехота противника «деморализована и выдохлась совершенно». В отношении пехоты это было далеко не так. Никакой деморализации не было и не могло быть, так как советские войска, воодушевленные своими победами, повсеместно наступали. Однако напряженные наступательные бои последних месяцев, конечно, очень ослабили стрелковые соединения фронта. Вследствие быстрого продвижения боевых частей, особенно на фронте 9-й и 10-й армий, тыловые учреждения отставали, а некоторые вообще потеряли связь со своими войсками. Железнодорожный транспорт на юге страны был почти полностью разрушен. Он не мог обеспечить не только переброску пополнений для армий, но даже и подвоз крайне необходимых боеприпасов. Ко всему этому район боевых действий был окончательно разорен и охвачен страшной эпидемией тифа. Госпитали были забиты главным образом тифозными больными. Все это не могло не отразиться на боеспособности наших войск.

И все же, несмотря на усталость наших армий, сложившаяся обстановка требовала энергичного наступления с тем, чтобы не дать противнику отдышаться от пережитых им поражений, не позволить ему закрепиться на Северном Кавказе, помешать перегруппировать силы и перейти в контрнаступление. Деникинщина была основательно надломлена, но пока окончательно не разгромлена. Для этого требовалось еще одно усилие войск нашего фронта.

В соответствии с директивой Реввоенсовета Кавказского фронта Первая Конная армия 11 февраля начала свой марш в район Платовская, Шара-Булукский. Предварительно были подробно разработаны и объявлены в приказе маршруты движения каждой дивизии, пункты остановок на все дни перехода и указан порядок работы [410] тыла. Задача тыла была весьма сложной, так как Кон» армия отрывалась от своих баз снабжения на сто с лишним километров. Фактически можно было рассчитывать только на местные средства и на трофеи. Е. А. Щаденко со штабом армии и тыловыми учреждениями оставался в Таганроге.

Марш на Платовскую был исключительно трудным. Конармия шла без дорог по левому берегу Сала. Лошади выбивались из сил, артиллерия и обозы буквально тонули в рыхлом метровом слое снега. Пулеметные тачанки пришлось закрепить на санях.

Встречавшиеся по пути хутора были разорены белоказаками, а некоторые сожжены дотла. Особенно плохо дело обстояло с фуражом. В полосе движения Конармии действовали преимущественно конные части противника, и все местные запасы фуража были уже съедены. Нашим бойцам приходилось кормить своих коней главным образом неубранной пшеницей, вырывая ее из-под снега.

К вечеру 14 февраля, проделав статридцатикилометровый марш, Конармия вышла в район станицы Платовской, а 15 февраля, переправившись через Маныч в районе Казенного Моста, близ станицы Великокняжеской, повела наступление на станцию Шаблиевку.

4-я дивизия, продвигавшаяся в авангарде армии, в 22 часа 15 февраля неожиданно натолкнулась на 50-ю стрелковую дивизию 10-й Красной армии. Бойцы 50-й дивизии, возглавляемые начдивом Ковтюхом, лежали в глубоком снегу и вели бой с бронепоездом и пехотой противника, оборонявшими станцию Шаблиевку. Пользуясь темнотой, передовые части 4-й дивизии обошли белогвардейцев с юго-запада и совместным ударом с частями 50-й дивизии выбили их из Шаблиевки, захватив в плен батальон пластунов 1-го Кубанского корпуса генерал-лейтенанта Крыжановского.

Овладение Шаблиевкой явилось началом боевых действий Первой Конной армии на Северном Кавказе (схема 13).

Ковтюх сообщил нам, что в направлении Екатериновка, Новый Маныч и Бараники, кроме его дивизии, действуют отдельная кавалерийская бригада Курышко и 20, 32 и 34-я стрелковые дивизии 10-й армии.

Командующий 10-й армией А. В. Павлов потерял связь с этими дивизиями, и они действовали по собственной инициативе. [412] Посоветовавшись с Климентом Ефремовичем, мы решили в интересах выполнения задачи фронта временно подчинить в оперативном отношении стрелковые дивизии 10-й армии и кавбригаду Курышко Реввоенсовету Первой Конной армии. Приглашенные в Реввоенсовет начальники стрелковых дивизий выразили свое согласие с принятым нами решением. Непосредственное руководство пехотой 10-й армии было возложено на М. Д. Великанова — начдива 20-й стрелковой дивизии. Великанов принадлежал к славной плеяде талантливых советских военачальников, выдвинутых Коммунистической партией, воспитанных ею и закаленных в боях с врагами молодой Советской республики. Еще на Восточном фронте, в борьбе с колчаковскими полчищами, он проявил себя смелым, решительным и расчетливым командиром.

Хороший был у него и начальник штаба дивизии Б. В. Майстрах. Он не только вполне соответствовал своему назначению, но, как показали дальнейшие события, мог с — успехом самостоятельно командовать дивизией.

Следует сказать, что 20-я стрелковая дивизия была одной из сильнейших и полнокровных стрелковых дивизий Кавказского фронта.

К тому времени, когда 6-я и 11-я кавалерийские дивизии подходили к Шаблиевке и Екатериновке, 20-я стрелковая дивизия согласно ранее отданному по дивизии приказу вела наступление на станцию Торговая (Сальск) и село Воронцово-Николаевка, обороняемые бронепоездами и пехотой корпуса генерала Крыжановского.

В помощь 20-й стрелковой дивизии была послана разведгруппа Конармии под командованием начальника разведотдела армии И. В. Тюленева. Разведгруппе ставилась задача обойти станцию Торговая с запада и юга и порвать железнодорожные пути на Батайск и Тихорецкую.

В ночь с 16 на 17 февраля станция Торговая и село Воронцово-Николаевка были очищены от белогвардейцев. Из трех действовавших там бронепоездов противника один был подбит нашей пехотой, а два ушли в направлении станции Развильное. в район сосредоточения основных сил 2-го Кубанского корпуса генерала Науменко.

18 февраля 4, 6-я кавалерийские, 20, 34 и 50-я стрелковые [413] дивизии сосредоточились в Торговой и в Воронцово-Николаевке.

К этому времени, после пасмурной, с большими снегопадами погоды, начались морозы, достигавшие двадцати семи градусов. Они сковали глубокие снега толстой ледяной коркой. Движение войск, особенно кавалерии, очень уставшей после большого перехода по бездорожью, в таких условиях было неимоверно трудным. Лошади проваливались в сугробах и резали ноги о ледяную корку; плохо одетые бойцы обмораживались.

Это заставило нас дать отдых всем частям Конармии и стрелковых дивизий. Всем начдивам были указаны участки для организации круговой обороны и расположения сторожевых застав. Время отдыха было решено использовать для пополнения частей за счет добровольцев, подтягивания обозов, распределения боеприпасов, продовольствия, фуража, обмундирования, для ковки лошадей.

Получив сведения о переброске Первой Конной армии для действий в стыке белогвардейских армий, белогвардейское командование сняло с фронта лучшие конные части и, объединив их в группу под командованием генерала Павлова, спешно начало перебрасывать эту группу в район станицы Великокняжеской с целью удара в тыл Конармии.

Вот как об этом писал Деникин: «26 января я отдал директиву о переходе в общее наступление северной группы армий с нанесением главного удара в Новочеркасском направлении и захватом с двух сторон Ростово-Новочеркасского плацдарма. Наступление должно былоначаться в ближайшие дни, и к этому времени ожидался выход на усиление Кубанской армии (быв. Кавказской) пополнений и новых дивизий...

В эти предположения вторглись два обстоятельства...

Первое — 30 января (ст. ст.) получено было сведение, что Первая Конная советская армия перебрасывается вверх по Манычу на тихорецкое направление; второе — неустойчивость Кубанской армии. Центр ее был прорван, и неприятельская конница 10-й армии пошла вверх по р. Б. Егорлык, в тыл Торговой, угрожая сообщениям с Тихорецкой.

Приходилось разрубать узел, завязавшийся между Великокняжеской и Торговой, — разбить там главные силы противника. Ген. Сидорин выделил наиболее сильную [414] и стойкую конную группу ген. Павлова (10–12 тысяч), которому была дана задача, следуя вверх по Манычу, совместно с 1-м корпусом ударить во фланги и тыл конницы Буденного...»{47}

16 февраля кавалерийская группа генерала Павлова опрокинула в районе хутора Веселый корпус Думенко и, отбросив его за Маныч, начала форсированный марш в район Великокняжеской. Продвигаясь по глубокому снегу, в стужу и метель, по бездорожному и безлюдному левобережью Маныча, генерал Павлов измотал силы своей конной группы и, не достигнув Великокняжеской, заблудился. Наконец ночью 18 февраля полузамерзшая, измученная блужданием по непролазным снегам конница Павлова подошла к селу Воронцово-Николаевке и столкнулась со сторожевыми заставами 4-й и 6-й кавалерийских дивизий. Следует сказать, что в связи с морозом не все наши части хорошо несли сторожевую службу, поэтому некоторые из них были застигнуты противником врасплох.

В это время мы с Климентом Ефремовичем в полевом штабе Конармии допрашивали двух полузамерзших белых казаков из передовых частей группы Павлова, которых только что притащили к нам разведчики 6-й дивизии. Пленные говорили, что уже трое суток генерал Павлов, заменивший Мамонтова, умершего от тифа, гонит свою группу по бездорожью и глубоким снегам. Кони выдохлись, люди два дня без горячей пищи и не держатся в седлах, многие обморозили руки и ноги.

Не успели мы еще закончить допрос, как прибежавшие в штаб ординарцы сообщили, что на 6-ю дивизию навалилась огромная масса конницы противника. Мы с Климентом Ефремовичем быстро вышли во двор и сели на коней. На северо-западных окраинах села слышался дробный стук пулеметов, временами заглушаемый ударами орудий. Жидкое нестройное «ура» гасло в залповой стрельбе.

На станции Торговой, где мы оказались через десять минут, противник уже был отбит частями 4-й дивизии. Лишь небольшие группы белоказаков маячили в серой [415] мглистой ночи, стараясь оттянуть застрявшие в снегу орудия и подобрать раненых.

Городовиков доложил нам, что белые отбиты, но ушли недалеко, остановились в колоннах и чего-то ждут. Он сказал, что казаки так замерзли, что ни стрелять, ни рубить как следует не могут.

Вдруг послышался слабый, затем все более нарастающий крик «ура». Белые шли в атаку. 1-я бригада 4-й дивизии во главе с Городовиковым бросилась в контратаку, прорвала жидкие цепи атакующих и рассеяла их. Однако, несмотря на то, что противник отходил, крики «ура» не смолкали.

Оказалось, что «ура» кричали обмороженные казаки, стоявшие в колонне. Так как в атаку они не могли идти, Павлов решил использовать их для психического воздействия. 1-я бригада на скаку врезалась в эту кричащую колонну. Началась давка, дикие вопли, беспорядочная стрельба. Белоказаки в ужасе разбегались или сдавались в плен.

В это время на участке 6-й дивизии завязался ожесточенный бой. Белоказаки, добравшись до окраины села, отчаянно цеплялись за каждый дом. Однако спешенные полки 6-й дивизии выбили противника из села, а затем, сев на коней, пытались перейти в преследование, но были остановлены огнем многочисленных пулеметов, под защиту которых ушли белоказаки. Подгоняемый лютым морозом, противник вновь и вновь атаковал позиции 6-й дивизии и каждый раз отходил в степь, оставляя на окраине села много убитых и раненых. Делали белогвардейцы попытки прорваться в село и на участках наших стрелковых частей, однако везде несли крупные потери и отходили.

К двум часам все стихло. В ночной дали полыхали одинокие костры, у которых обогревались казаки, сжигая свои обозы.

К утру генерал Павлов увел свою группу в сторону Крученой Балки и села Средний Егорлык. По данным разведотдела Конармии, в бою под Торговой в ночь с 18 на 19 февраля участвовали двадцать четыре кавалерийских полка противника общей численностью около десяти тысяч сабель.

Жуткую картину представляла степь, усеянная сотнями убитых и замерзших белоказаков. Среди брошенной [416] артиллерии и пулеметов, зарядных ящиков и разбитых повозок лежали замерзшие люди и лошади. Одни замерзли, свернувшись в клубок, другие на коленях, а иные, стоя по пояс в снегу рядом со своими застывшими лошадьми.

Впоследствии нами была организована специальная комиссия под председательством комиссара 4-й кавдивизии А. И. Детистова по обследованию поля боя. За время боевых действий в районе Торговая, Средний Егорлык согласно учету комиссии Детистова белые потеряли убитыми и замерзшими до пяти тысяч человек и две тысячи триста лошадей.

Утром 19 февраля Первая Конная армия и части наших стрелковых дивизий выступили в направлении Крученая Балка, Богородицкое, Лопанка, Средний Егорлык.

Отдельная кавбригада Курышко двинулась в район Сандата для обеспечения левого фланга Конармии и поддержки 32-й стрелковой дивизии, действовавшей в этом районе.

На пути движения наших передовых частей попадались отдельные части кавалерии белых. В районе Крученая Балка части 6-й кавалерийской дивизии настигли полк кавбригады генерала Голубинцева и разгромили его. В хуторе Сысоево-Александровское авангардные части этой же дивизии атаковали три полка белогвардейцев и, преследуя их, к вечеру заняли Лопанку.

Когда мы с Климентом Ефремовичем подъезжали к Крученой Балке, где решили остановиться на ночлег, к нам подскакал начальник бокового разъезда, высланный от подразделения прикрытия полевого штаба армии, и доложил, что влево в лощине замечена группа белых. Мы с подразделением прикрытия поехали к указанному месту, чтобы атаковать противника. Но атака не состоялась — там все белоказаки оказались мертвыми. Они, видимо, хотели обогреться, стали растаскивать большую скирду сена, но увязли в снегу и замерзли.

Утром к нам в Крученую Балку стали поступать донесения из дивизий. 4-я дивизия донесла, что заняла Богородицкое. При этом произошел интересный случай. Поздно вечером, когда бойцы 4-й дивизии накормили своих лошадей и укладывались спать, в Богородицкое приехали квартирьеры белых. Они заходили в дома и ругались, [417] обвиняя наших бойцов в том, что они самовольно расположились тут. И наши и белые называли одни и те же номера полков и поэтому не подозревали, что являются противниками. В одном из домов белогвардейцев, очевидно, особо резко выругали и прогнали. Тогда они, узнав, где разместился штаб дивизии, пришли к начальнику штаба Косогову с жалобой. И только тот, когда его назвали «ваше благородие», понял, что к нему обращаются белые. Обезоружив казаков, Косогов выяснил, что у белых есть 4-я дивизия 2-го Донского корпуса с такими же номерами полков, как и в нашей 4-й дивизии.

6-я дивизия, овладевшая Лопанкой, донесла, что белые бежали в Средний Егорлык, в Песчанокопское, а также в Белую Глину, где, по данным разведки, разместились главные силы и штаб 1-го Кубанского корпуса генерала Крыжановского.

От разведки 11-й кавалерийской дивизии, находившейся в армейском резерве, было получено печальное известие о разгроме белыми наших 28-й стрелковой дивизии и Кавказской кавалерийской дивизии Гая.

Эти две дивизии, наступавшие в направлении станции Целина, оказались в полосе движения конной группы генерала Павлова. Попавшая первой под удар, кавдивизия Гая после короткого ожесточенного боя была отброшена белыми за Маныч. В худшем положении оказалась 28-я стрелковая дивизия. Окруженная белоказаками, эта дивизия почти полностью погибла. Погиб смертью храбрых и начальник дивизии Азии.

В это же утро была получена директива командующего 10-й армией А. В. Павлова, в которой он подтверждал свое согласие на подчинение стрелковых дивизий его армии Реввоенсовету Первой Конной армии. Павлов благодарил Реввоенсовет Конармии за то, что он своевременно взял руководство над его стрелковыми дивизиями, потерявшими связь со штабом 10-й армии. Такой покладистый командарм попадался нам впервые. Командармы 8, 9 и 13-й армий обычно были очень недовольны, когда их дивизии попадали к нам во временное подчинение.

2

К 21 февраля обстановка на фронте Конармии и стрелковых дивизий 10-й армии сложилась следующая: [418]

Конная группа генерала Павлова, понесшая большие потери в боях и от сильных морозов, отошла на запад, в станицу Егорлыкскую, и прикрылась двумя бронепоездами. На главном операционном направлении Конной армии, вдоль железной дороги Торговая — Тихорецк, занимал оборону 1-й Кубанский пехотный корпус генерал-лейтенанта Крыжановского, расположившего свои части под прикрытием трех бронепоездов в Песчанокопском и Белой Глине. Восточнее корпуса Крыжановского, в районе Рассыпное, Жуковка, Латник, оборонялся 2-й Кубанский кавалерийский корпус генерала Науменко.

К этому времени 4-я и 6-я кавдивизии сосредоточились в Среднем Егорлыке, а 11-я кавдивизия, по-прежнему составляя резерв армии, располагалась в Лопанке 50, 20 и 34-я стрелковые дивизии вышли в район Богородицкого. Таким образом Конармия нависала над правым флангом Донской армии. Но с юга, то есть слева от Конармии, в районе Белая Глина, Рассыпное, Жуковка, сосредоточились пехотные и кавалерийские корпуса Кубанской армии противника, которые нацеливались нанести удар Конармии в левый фланг и тыл. Поэтому Реввоенсовет Конармии принял решение разгромить противника, угрожавшего нашему левому флангу, и овладеть Белой Глиной.

С этой целью 32-й стрелковой дивизии и Отдельной кавбригаде Курышко было приказано усилить нажим на расположение корпуса Науменко, отвлекая его внимание от действий на участке корпуса Крыжановского. 20, 34 и 50-й стрелковым дивизиям ставилась задача развить стремительное наступление в направлении Белой Глины, занять Развильное, Песчанокопское и, прочне удерживая их, сковать с фронта противника, расположенного в Белой Глине.

4-я и 6-я кавалерийские дивизии, составлявшие главные силы армии, должны были выйти из района Среднего Егорлыка через Горькую Балку на фланг корпуса Крыжановского и, порвав железную дорогу у разъезда Горький, нанести белым удар с тыла, охватывая Белую Глину с запада и юга.

Намеченная Реввоенсоветом армии операция была сложной по своему маневру и требовала максимальной быстроты. Надо было не допустить объединения сил противника и громить его по частям. [419]

22 февраля 4-я, 6-я кавалерийские, 20, 34 и 50-я стрелковые дивизии одновременно перешли в наступление.

Мы с Климентом Ефремовичем были в авангарде 4-й кавалерийской дивизии, наступавшей на Горькую Балку. Стоял ясный морозный день. Кругом, насколько охватывал глаз, лежала однообразная заснеженная степь. Почти вплотную за колонной 4-й дивизии двигалась 6-я дивизия, и вдалеке, скрываясь за горизонтом, темной массой двигались части 11-й кавалерийской дивизии. В Среднем Егорлыке, для прикрытия операции Конармии с севера от группы генерала Павлова, оставалась бригада 11-й дивизии под командой комбрига С. М. Патоличева.

При подходе к селу Горькая Балка передовые части 4-й дивизии натолкнулись на сторожевое охранение пехоты противника. 2-я бригада 4-й дивизии (комбриг Мироненко) с ходу развернулась и на плечах противника ворвалась в село, где располагалась ранее неизвестная нам сводно-гренадерская дивизия корпуса Крыжановского. Гренадеры не успели развернуться, да, видно, и не пытались это делать. Перестреляв своих офицеров, они воткнули штыки в землю и сдались в плен. Успел лишь ускакать раздетым на неоседланной лошади генерал — командир гренадерской дивизии. Таким образом, без боя было взято в плен около трех тысяч солдат с обозами, пулеметами и артиллерией.

Обезоружив белых гренадеров, 4-я кавалерийская дивизия двинулась в юго-восточном направлении, порвала железную дорогу у разъезда Горький и начала выходить в тыл 1-му Кубанскому корпусу. В это время 6-я кавалерийская дивизия захватила станцию Белоглинскую и ворвалась в село Белая Глина. Все, что было у противника в Белой Глине, — артиллерия, пулеметы, большие обозы с боеприпасами, вещевым имуществом, в частности, с сапогами, в которых мы так нуждались, — все попало в наши руки. Лишь штаб 1-го Кубанского корпуса во главе с генералом Крыжановским укрылся в бронепоезде и предпринял попытку прорваться на юг, в сторону Тихорецкой.

Однако путь отхода на юг был уже отрезан.

Бронепоезд дошел до места, где железнодорожное полотно было разрушено, и остановился. Генерал Крыжановский, [420] начальник артиллерии его корпуса генерал Стопчин и все офицеры штаба перебрались на бронеплощадки и стали отчаянно отбиваться.

Сначала бронепоезд сосредоточил огонь по наседавшей на него в конном строю 2-й бригаде 4-й дивизии. Затем он дал задний ход и пошел на Белую Глину, где попал под удар 35-го кавполка 6-й дивизии. Во время атаки был убит командир этого полка Константин Усенко. Весть о гибели любимого командира подняла полк в яростную атаку. Бронепоезд начал уходить на юг и снова был встречен 2-й бригадой 4-й дивизии. И здесь Конармию постигла новая тяжелая утрата. Вражеская пуля оборвала жизнь одного из наших лучших комбригов — Григория Митрофановича Мироненко. Как всегда, этот отважный, безгранично любимый бойцами командир мчался на врага впереди своей бригады. Белогвардейцы подпустили конармейцев на близкое расстояние и открыли огонь из всех пулеметов. Первая же пулеметная очередь сразила Мироненко. Бригада залегла. Некоторые бойцы начали отходить. Но вот на место убитого комбрига встал совсем молодой голубоглазый комиссар бригады Федор Мокрицкий.

— Товарищи, вперед, за мной! Отомстим за любимого комбрига!

И бригада при поддержке подоспевшей конной батареи бросилась в атаку. Комиссар был тяжело ранен, но не вышел из строя и сражался до конца боя.

Бой кончился тем, что генерал Крыжановский покинул бронеплощадку. Вместе с группой своих штабных офицеров и командой бронепоезда он пытался бежать, но был окружен, и ему пришлось закончить свой путь самоубийством. Начальник штаба 1-го Кубанского корпуса полковник Генштаба Даниленко сдался в плен.

Бои Конармии 22 февраля закончились разоружением уцелевших частей 1-го Кубанского корпуса белых.

На следующий день на центральной площади Белой Глины мы хоронили павших в бою смертью храбрых комбрига Мироненко и командира полка Усенко. Бойцы и командиры 2-й бригады 4-й дивизии и 35-го полка 6-й дивизии пришли проститься со своими боевыми товарищами и любимыми командирами. Много было сказано на могиле горьких прощальных слов. Говорил Ворошилов, говорил и я. Мироненко и Усенко я знал очень [421] близко. Хорошие были командиры, люди неиссякаемой энергии и высокого мужества. У Мироненко были все задатки, чтобы стать выдающимся военачальником. Решено было его имя присвоить одному из захваченных у противника бронепоездов.

3

В Белой Глине оказалась в исправности связь со штабом Деникина. Благодаря этому с помощью пленного полковника Даниленко мы получили очень много интересных и ценных для нас сведений. Не подозревая, что корпуса генерала Крыжановского уже не существует, штаб Деникина продолжал давать в Белую Глину разные информационные сводки и директивные указания. Мы узнали из них, что деникинцы спешно усиливают группу генерала Павлова. В район станицы Егорлыкской стягивались крупные силы конницы и пехоты, частью сформированной из тыловых работников и буржуазии, бежавшей на Северный Кавказ.

Штаб Деникина информировал штаб генерала Крыжановского о том, что «Добровольческим» корпусом оставлен Ростов, войска отведены за реки Дон и Маныч с целью высвобождения части сил и сосредоточения их в станице Егорлыкокой, станции Атаман для борьбы против Первой Конной армии. О том, что белые занимали Ростов, а затем оставили его, мы до этого никаких сведений не имели. Даниленко подтвердил ранее известные нам данные о том, что в помощь Павлову должен быть переброшен из-под Батайска 3-й конный корпус генерала Юзефовича. Одновременно стягивались силы и в район Тихорецкой. Для обороны этого важного железнодорожного узла перебрасывалось до шести тысяч отборной пехоты, наполовину состоящей из офицеров-добровольцев под командой генерала Марченко-Амросьева. Даниленко, кроме того, рассказал нам, что в штаб корпуса поступила информация о том, что при занятии Ростова войсками белых, был убит командарм Конной — Буденный. Труп Буденного выкраден большевиками, но его личность установлена по документам.

Для нас стал очевиден замысел белогвардейского командования: усилив за счет ослабления фронта на участках 8-й и 9-й армий группировку генерала Павлова, нанести ею удар из района Егорлыкской во фланг и тыл [422] Конармии, в то время как Кубанская армия будет сковывать нас на тихорецком направлении.

И действительно, 23 февраля части группы Павлова нанесли удар из района станицы Егорлыкской по нашему заслону с севера — бригаде С. М. Патоличева, занимавшей Средний Егорлык. В течение нескольких часов полки бригады отбивали яростные атаки белогвардейцев. Дважды раненный в плечо и ногу, доблестный комбриг Семен Михайлович Патоличев оставался в строю, своим мужеством поднимая боевой дух конармейцев.

Однако противник, используя свое превосходство в численности, окружил бригаду. И тогда совершает геройский подвиг начальник политотдела 11-й дивизии, исполняющий обязанности военкомдива, Андрей Васильевич Хрулев. С горсткой храбрецов он прорывается через кольцо вражеского окружения и вызывает помощь. Вскоре, поддержанная другими частями 11-й кавдивизии, бригада Патоличева вышла из окружения. Однако группа Павлова все более активизировалась.

Положение становилось очень серьезным. Конная армия с группой стрелковых дивизий 10-й армии по существу оказывалась перед главными силами Деникина. Мы чувствовали, что предстоящие операции Конармии должны были решить судьбу всего Кавказского фронта. К этому времени связь со штабом фронта опять прервалась, и нам приходилось действовать, как говорил Климент Ефремович, «по нашему революционному чутью». Прежде чем решить вопрос о наших дальнейших действиях, мы созвали совещание командования всех дивизий совместно с полевым штабом и Реввоенсоветом Конармии.

Обычно мы с Климентом Ефремовичем не были сторонниками такого рода совещаний, считая, что чем меньше людей знают об оперативном замысле, тем лучше. Но на этот раз обстановка была особо сложной, и надо было информировать о ней командный состав дивизий и услышать его мнение.

Перед нами были два возможных решения: первое — разгромив группировку противника в районе Средний Егорлык — Егорлыкская, дать возможность войскам 8-й и 9-й армий форсировать реки Дон и Маныч и совместно с ними перейти в решительное наступление по всему фронту. И второе — воспользовавшись поражением, нанесенным противнику в Белой Глине, развивать наступление [423] на юг, овладеть станцией Тихорецкая и нанести удар в тыл деникинским войскам, действующим на ростовском направлении.

И в том и в другом случаях исход операции должен был решить судьбу всего фронта — либо мы разгромим противника и тем самым ликвидируем деникинские войска на Северном Кавказе, либо белые разобьют Конармию и, используя весеннюю распутицу, задержат советские войска на рубеже рек Дон, Маныч, соберут резервы, получат новые средства от Антанты, наведут порядок в своем тылу, расстроенном зимними неудачами, и к лету перейдут в контрнаступление.

Выступали почти все участники совещания. Большинство высказалось за наступление на Средний Егорлык — Егорлыкская, против главной по существу ударной группы деникинских войск на Северном Кавказе.

Однако и сторонники наступления на Тихорецкую приводили в поддержку своего мнения весьма веские доводы. Они указывали, что, разгромив корпус Крыжановского, мы открываем себе путь к Тихорецкой, а захватив этот железнодорожный узел, перерезаем важнейшую железнодорожную коммуникацию, питающую войска белых на ростовском направлении, и окончательно разъединяем Донскую армию генерала Сидорина и Кубанскую армию генерала Шкуро.

Нельзя было не согласиться с тем, что удар на Тихорецкую мог быстрее решить задачу, поставленную Конармии последней директивой Реввоенсовета фронта. Однако в конкретной обстановке этот удар был связан с большим риском. Армия, углубившись на юг, могла оказаться между двух огней — между противником, оборонявшим Тихорецкую, и группой генерала Павлова.

После обмена мнениями Реввоенсовет армии принял единодушное решение — разгромить группировки противника каждую в отдельности, и в первую очередь — группу генерала Павлова, как наиболее опасную и сильную, угрожающую тылам Конармии.

24 февраля был подписан приказ Конной армии, которым 4, 6, 11-я кавалерийские и 20-я и 50-я стрелковые дивизии круто поворачивались на север и северо-запад для нанесения удара противнику в направлении средний Егорлык.

6-й кавалерийской дивизии, составлявшей авангард [424] Конармии, приказывалось наступать через село Горькая Балка и атаковать противника в Среднем Егорлыке с запада и северо-запада.

4-я кавалерийская дивизия должна была продвигаться за авангардом армии и оказать поддержку 6-й дивизии атакой противника в Среднем Егорлыке с юга и юго-запада.

11-й кавалерийской дивизии ставилась задача обеспечить правый фланг 20-й и 50-й стрелковых дивизий и совместно с ними атаковать противника в Среднем Егорлыке с востока и северо-востока. 34-я стрелковая дивизия должна была занять оборону в Белой Глине, прикрывая операцию Конармии со стороны Тихорецкой.

В 7 часов утра 25 февраля Конармия и подчиненные ей стрелковые дивизии приступили к выполнению поставленных задач.

В серое морозное раннее утро 6-я кавалерийская дивизия выступила из села Горькая Балка в направлении на Ново-Роговский. 4-я кавалерийская дивизия, выступив со станции Белоглинская, двинулась по проселочной дороге строго на север, в направлении Среднего Егорлыка. 11-я кавалерийская дивизия продвигалась на Песчанокопское, откуда совместно с 20-й стрелковой дивизией поворачивалась на северо-запад в направлении восточной окраины Среднего Егорлыка. В голове каждой дивизии двигались артиллерийские дивизионы и значительная часть пулеметов. Артиллерия и пулеметы были выдвинуты вперед на случай встречного столкновения с противником.

В 10 часов утра разъезды передовых частей 6-й дивизии примерно на полпути между Белой Глиной и Средним Егорлыком обнаружили медленно двигающиеся конные колонны противника. Это был 4-й Донской корпус группы Павлова. Белые, видно, твердо уверенные в том, что Конармия наступает на Тихорецкую, в колоннах без разведки, двигались к Белой Глине.

По команде Тимошенко 6 я дивизия, укрывшись в лощине, подпустила к себе колонны противника и, накрыв белогвардейцев сильным артиллерийским огнем, перешла в решительную атаку. Белые растерялись, начали беспорядочно метаться в разные стороны и, наконец, смятые конармейцами, пустились в паническое бегство. Дивизия перешла в преследование.

В то время как 4-й Донской корпус белых, смятый 6-й кавдивизией Конармии, в беспорядке отступал, [425] 2-й Донской корпус, лично руководимый генералом Павловым, столкнулся с авангардными частями 20-й стрелковой дивизии, продвигавшимися из Песчанокопского на Средний Егорлык. Обнаружив нашу пехоту, Павлов остановил свой корпус с намерением развернуть его и атаковать 20-ю стрелковую дивизию. Однако это намерение осталось неосуществленным. Неожиданно на правый фланг 2-го Донского корпуса вышла 4-я кавалерийская дивизия Конармии и внезапно обрушила на колонны белогвардейских полков огонь всей своей артиллерии. Вслед за артиллерией были пущены в ход пулеметы. Пулеметные тачанки на карьере выскакивали на фланги и вперед и, развернувшись, с дистанции триста — четыреста метров поливали пулеметным огнем ошеломленных белогвардейцев. Воспользовавшись замешательством противника, начдив 4-й кавалерийской дивизии Городовиков с ходу развернул 2-ю и 3-ю бригады и лично повел их в атаку. Началась жестокая рубка. Мы с Климентом Ефремовичем возглавили атаку 1-й бригады, стремясь обойти правый фланг противника и отрезать ему путь отхода на Средний Егорлык.

Поняв наш замысел, белоказаки начали пятиться, а затем, смятые 2-й и 3-й бригадами, побежали в панике, сбивая друг друга, бросая орудия и пулеметы и подставляя свои спины под клинки конармейцев. Белогвардейцы настолько резво уходили на Средний Егорлык, что 1-й бригаде никак не удавалось отрезать им путь бегства. Поминутно захлестывая фланг белоказаков, мы мчались параллельно им к Среднему Егорлыку. Во время этой погони ко мне подскакал Климент Ефремович, на ходу обнял меня, поцеловал и, улыбаясь, сказал:

— Правильно решили бить на Егорлык. Вон как мы их хватили! — И, захваченный азартом преследования противника, прибавил аллюр лошади.

Белогвардейские корпуса, потерпев жестокое поражение во встречном бою, бежали в направлении станицы Егорлыкская и станции Атаман. В общем итоге на поле боя противник оставил до пятисот казаков убитыми, много ранеными и свыше тысячи человек пленными. Конармия захватила двадцать девять орудий, около ста пулетов и обоз первого разряда обоих белых корпусов.

В числе пленных оказался начальник штаба одной из [426] дивизий 2-го Донского корпуса, который на допросе показал:

— Как только была обнаружена ваша пехота, генерал Павлов приказал остановить корпус и вызвать к нему на совещание командиров дивизий и их начальников штабов. Когда это было исполнено, Павлов заявил, что Конная армия Буденного, как и нужно было ожидать, пошла на Тихорецкую, выдвинув против нас заслон из своей пехоты. Наша задача разгромить пехоту красных, и путь на тылы конницы Буденного будет открыт. Павлов еще что-то хотел сказать, но не успел... ваша артиллерия накрыла нас... Потом неожиданно появилась ваша конница. Все растерялись. Командиры дивизий бросились было к своим частям, в которых началась суматоха от артогня, но, не восстановив порядка, вернулись к Павлову спросить его, что делать. Павлов сказал: «Здесь должна быть выдержка». Однако выдержки не получилось. Ваши полки развернулись и пошли в атаку. Заметив обход с флангов, Павлов, а за ним и весь собранный при нем командный состав бросились бежать, сея на своем пути панику. Дивизии, оставшиеся без командования и смятые вашими частями, последовали примеру своих командиров...

Остановившись на ночь в Среднем Егорлыке, мы в 11 часов вечера послали донесение в штаб Кавказского фронта о поражении, нанесенном 2-му и 4-му Донским корпусам. Утром 26 февраля мы получили следующую радиограмму:

«Реввоенсовет Кавказского фронта поздравляет Вас и доблестные части Конной армии со славной победой над армиями издыхающей контрреволюции.

Реввоенсовет фронта верит, что доблестная, покрывшая себя неувядаемой славой Красная армия окончательно сломит упорного врага и приблизит час окончательного торжества Советской власти на всем Кавказе...»{48}

4

Накануне подул теплый южный ветер. А к утру 26 февраля, когда поднялось солнце и разогнало серый туман, затемнели в поле грязно-рыжие проталины и черные гряды земли. [427]

На Дону и Ставрополье начиналась весна 1920 года.

С утра в Среднем Егорлыке было шумно. По улицам сновали всадники, продвигались колонны конных полков, месили жидкую грязь подразделения пехоты, гулко громыхали артиллерийские упряжки. Кругом говор, ругань, смех.

Части Конармии выступали из Среднего Егорлыка, вытягиваясь на большую, размокшую дорогу, ведущую на северо-запад. Впереди была станица Егорлыкская, где сосредоточились главные силы группы белогвардейских войск под командованием генерала Павлова.

Мы торопились, чтобы не дать оправиться группе Павлова после понесенного ею поражения. Однако, продолжая наступление, наши передовые части натолкнулись на сильную круговую оборону станицы Егорлыкской, умело прикрытую бронепоездами. Тогда мы решили закрепиться на исходных рубежах, подтянуть стрелковые части и тылы и после небольшого отдыха атаковать противника в Егорлыкской.

Нашей разведкой было установлено, что в район станицы Егорлыкской и станции Атаман дополнительно перебрасываются части 1-го Донского корпуса, Терско-кубанские конные дивизии, отборная пехота из Добровольческого корпуса генерала Кутепова и вновь созданные из стариков-казаков пластунские части генерала Чернецова. Сюда же из-под Ростова направлялись два бронепоезда. Общая численность белогвардейцев, по нашим сведениям, исчислялась до двадцати пяти тысяч сабель и трех тысяч штыков. «Егорлыкская крепость», «Белый Петроград» — так именовали белогвардейцы станицу Егорлыкскую, о которую, как они надеялись, должны были разбиться наши войска.

Вечером 29 февраля Реввоенсовет Конармии решил 1 марта предпринять энергичное наступление на Атаман-Егорлыкскую силами Конармии и 20-й стрелковой дивизии.

Наступление началось на рассвете. Погода неблагоприятствовала. Дороги были исключительно тяжелыми. Артиллерия, пулеметные тачанки, повозки с боеприпасами и медикаментами вязли в густой цепкой грязи. Особенно было трудно продвигаться на спусках и подъемах балок. Лошади артиллерийских упряжек выбивались из сил. Приходилось в помощь им давать дополнительные уносы лошадей. [428]

К 10 часам 4-я и 6-я дивизии Конармии сосредоточились в лощинах южнее станицы Егорлыкской. Плотный туман еще не рассеялся, закрывая серой пеленой притихшую станицу, до которой оставалось несколько километров. Между тем с юго-востока к Егорлыкской подходила 20-я стрелковая дивизия и развертывалась в боевой порядок. Вскоре на юго-востоке станицы застрочили пулеметы, началась сильная залповая стрельба. Это 20-я стрелковая дивизия вступала в бой с пластунами генерала Чернецова. Наши пехотинцы цепями, с винтовками наперевес, при поддержке сильного пулеметного и артиллерийского огня, упорно продвигались вперед, тесня пластунов противника.

Тем временем 4-я и 6-я кавалерийские дивизии развертывались для атаки. Казачьей конницы вначале не было видно. Но с отходом пластунов Чернецова началось поспешное движение крупных масс кавалерии на западной и южной окраинах станицы. Наиболее крупная группа конницы белых, сосредоточившись на западной окраине Егорлыкской, перешла в атаку в обход левого фланга Конармии. Замысел противника, очевидно, состоял в том, чтобы захлестнуть наши кавалерийские дивизии с левого фланга, смять боевые порядки частей и отбросить Конармию на северо-восток, к железной дороге, под огонь бронепоездов и пластунов генерала Чернецова.

Парировать удар обходной колонны противника было приказано 6-й кавалерийской дивизии. Перейдя в контратаку, 6-я дивизия сбила направление атакующего противника и завязала с ним упорный бой. В это время 4-я кавалерийская дивизия перешла в решительную атаку. Темная масса полков дивизии широкой лавой стремительно неслась на неприятельскую конницу, выдвинувшуюся на южную окраину Егорлыкской. Как-то все вдруг приутихло, и только тысячный топот коней конармейцев шумно разносился по степи. Белогвардейская конница начала было развертываться для атаки, но когда грянуло «ура» конармейцев, она быстро свернулась и, выбросив вперед пулеметы, отошла на окраину станицы.

Пулеметы белых открыли ураганный огонь по атакующим полкам 4-й дивизии и принудили их к отходу. Не успела 4-я дивизия отойти и перестроиться, как белогвардейская конница перешла в атаку против левого [429] фланга 20-й стрелковой дивизии. Для ликвидации угрозы, нависшей над флангом нашей пехоты, две бригады 4-й дивизии круто повернули вправо и перешли в контратаку, сильным ударом отбрасывая конницу белогвардейцев. При этой схватке на флангах центр фронта Конармии оказался ослабленным. Этим воспользовались белые, бросив в атаку на центральный участок фронта Конармии крупную группу конницы. Нескончаемой волной катилась конница белых на участок, занимаемый лишь 19-м кавалерийским полком 4-й дивизии. Впереди атакующей конницы белых мчался офицерский конный полк, построенный взводными колоннами. Положение было очень опасное. Белые могли легко прорвать фронт 19-го полка и выйти на артиллерийские позиции и штабы 4-й и 6-й дивизий, а затем нанести удар Конармии в тыл.

Офицерский полк с гиком и свистом прорвался через слабую цепь 19-го полка и устремился вперед. И в этот момент блестящий пример хладнокровия и мужества проявил начальник 4-й кавалерийской дивизии Городовиков. Пропустив вперед зарвавшийся полк белых, он приказал всем пулеметчикам и конноартиллерийскому дивизиону открыть в упор огонь по главным силам атакующего противника. Это приказание было немедленно выполнено. Исключительно четко работали наши артиллеристы и пулеметчики. Десятками замертво ложились белоказаки на истоптанную тысячами копыт сырую весеннюю степь. Понеся огромные потери, противник отпрянул назад, а затем покатился к Егорлыкской. Зарвавшийся офицерский полк белых был полностью изрублен.

Между тем 6-я кавалерийская дивизия, отбросив правофланговую группу белых на западную окраину Егорлыкской, вышла во фланг противника, отступавшего перед 4-й дивизией, и нанесла ему сильный фланговый удар. Под ударом 6-й дивизии с фланга и частей 4-й дивизии с фронта расстроенные ряды белой конницы отступили в Егорлыкскую, под прикрытие своей артиллерии и пулеметов.

Одновременно с острыми схватками огромных кавалерийских масс на открытой равнине не переставая кипел жаркий бой между 20-й стрелковой дивизией и пехотой противника, засевшей под прикрытием бронепоездов на юго-восточной окраине станицы Егорлыкская и станции [430] Атаман. Сковывая здесь противника непрерывными атаками, наши доблестные пехотинцы прочно обеспечивали правый фланг Конармии.

К вечеру, подтянув свежие силы конницы, белые вновь перешли в атаку. По всему фронту началась артиллерийская и ружейно-пулеметная стрельба, засверкали тысячи клинков, загремело многоголосое «ура», заколыхались десятки знамен и сотни разноцветных флажков эскадронов. Снова началась упорная борьба за фланги, жестокая кавалерийская сеча.

К концу дня 6-я кавалерийская дивизия отбросила противника на левом фланге в пос. Иловайский, 4-я дивизия вышла к южной окраине Егорлыкской, 20-я стрелковая дивизия при поддержке 11-й кавалерийской дивизии и подошедших дивизий Гая и имени Блинова заняла станцию Атаман и северо-восточную окраину станицы Егорлыкской.

Противник продолжал оказывать упорное сопротивление, отчаянно цепляясь за каждый дом, за каждый сарай станицы. Многие улицы белогвардейцы забаррикадировали повозками, плугами, бочками, бревнами, санями и отчаянно отбивались. По всей станице шел ожесточенный кровопролитный бой. Лишь во второй половине ночи белогвардейцы были выбиты из Егорлыкской и наши части полностью овладели станицей.

Этой же ночью, когда кавалерия белых, бросая орудия, зарядные ящики, повозки, беспорядочно отступала из Егорлыкской на юго-запад, на помощь им в Егорлыкскую из Мечетинской спешила белая пехота, в основном пластунские части, спешно сформированные из казаков-стариков. Вероятно, деникинскому командованию, отправлявшему казаков-пластунов в Егорлыкскую, не было известно, что она занята красными. А наши части, утомленные тяжелым боем, отдыхали в станице и не заметили, как к северо-западным окраинам ее подходила белогвардейская пехота. На рассвете, обнаружив белых у себя под боком, части 4-й кавалерийской дивизии перешли в атаку, смяли пластунские части казаков, не успевшие принять боевой порядок, и обратили их в паническое бегство. Казаки-бородачи, несмотря на свой солидный возраст, так бойко удирали, что их бегу в лучшее время позавидовали бы молодые. Ну, а теперь завидовать было нечему. «Марафонский бег» казаков приносил им только [431] позор. В распутицу бежать было трудно, особенно если учесть, что белоказаки были одеты по-зимнему тепло. Преследуемые конармейцами, они бросали в грязи валенки и улепетывали босиком. Насколько охватывал глаз в сторону станицы Мечетинской, в вязкой глине дороги и ее обочин торчали, как обгорелые пни, казацкие валенки.

Так закончилось это большое сражение между советскими войсками и лучшими частями деникинских войск на Северном Кавказе, в котором с обеих сторон участвовало только кавалерии до сорока тысяч сабель.

Если говорить об этом сражении, как испытании боевой зрелости и боевого духа Конармии, то я с полным правом могу сказать, что испытание было выдержано блестяще всеми соединениями и частями нашей армии. Геройски сражались и умело руководили дивизиями начдивы 4, 6 и 11-й кавалерийских дивизий Городовиков, Тимошенко и Степной-Спижарный. Примером личной храбрости воодушевляли бойцов комиссары дивизий Бахтуров, Детистов и Хрулев. Тюленев, сменивший на посту погибшего Мироненко, раненный в бою, руководил 2-й бригадой 4-й дивизии до конца сражения. Нельзя было не восхищаться стойкостью в бою наших артиллеристов и пулеметчиков. Храбро сражались бойцы, командиры и комиссары доблестной двадцатой стрелковой дивизии.

Трудно назвать всех героев этого сражения, потому что чудеса храбрости, лихой отваги и товарищеской взаимовыручки в бою показали сотни бойцов, командиров и политработников. Приведу несколько характерных подвигов конармейцев, награжденных за заслуги в боях под Еторлыкской орденами Красного Знамени.

При атаке противника, обходившего фланг 20-й стрелковой дивизии, помощник командира взвода 22-го кавалерийского полка 4-й дивизии Быков Михаил Александрович бросился к вражескому пулемету, открывшему внезапный фланговый огонь по нашей пехоте, и уничтожил белогвардейских пулеметчиков. Подвиг Михаила Быкова спас десятки жизней красноармейцев.

Командир взвода этого же полка Агеев Георгий Николаевич первым ворвался в ряды белогвардейцев, приготовившихся к атаке, застрелил двух офицеров и, захватив пулемет, открыл из него огонь по противнику. [432]

Бойцы Петрушин Петр Максимович и Ромов Федор Данилович прорвались к неприятельской батарее, зарубили двух офицеров и, овладев батареей, немедленно использовали ее против белогвардейцев.

Командир взвода 22-го кавполка 4-й дивизии Журавлев, попав раненным в плен, во время атаки белых подобрался к их пулемету, перебил его прислугу и, открыв огонь по белогвардейцам, сорвал их атаку.

Геройский подвиг совершила медицинская сестра Таисия Плотникова, спасая раненых конармейцев. Когда конный полк белых прорвался в тылы 4-й дивизии, она, вскочив на коня, повела бойцов в контратаку и первая, ворвавшись в ряды противника, застрелила офицера.

По сути дела сражение под Егорлыкской было завершающей операцией по ликвидации деникинщины.

Воспользовавшись успехами Первой Конной армии и стрелковых дивизий 10-й армии, перешли в наступление 8-я и 9-я армии. Части этих армий заняли Азов, Батайск, Койсуг, Хомутовскую, Мечетинскую. 11-я армия овладела Ставрополем...

«Дух был потерян вновь», — писал Деникин, характеризуя состояние своих войск после поражения, понесенного ими у Торговой, Белой Глины, Среднего Егорлыка и Егорлыкской. Однако он еще рассчитывал задержать свои войска на рубеже рек Кубань, Лоба и Белая.

«Необходимо было оторваться от врага, поставить между ними и собой непреодолимую преграду и «отсидеться» в более или менее обеспеченном районе, — первое время, по крайней мере, пока не сойдут маразм и уныние с людей, потрясенных роковыми событиями», — писал Деникин{49}.

Однако деникинские войска были уже не способны к организованному сопротивлению. Белое казачество окончательно разлагалось. Донцы разбегались или сдавались в плен, не желая отступать на Кубань. Кубанских казаков они не любили, называли их «хохлами» и добра от них не ожидали. А те действительно не проявляли гостеприимства к своим собратьям по казачеству.

— Проворонили свой Тихий Дон и убирайтесь куда хотите. Прятаться на Кубани нечего, — говорили кубанцы донцам. [433]

Один взятый нами в плен старый донской казак сказал, что он вместе с другими беженцами двигался на Кубань в своей бричке, на своей лошади.

— Ну и где же твоя лошадь и бричка? — спросил я его.

— Где? Отобрали кубанские казаки. Дали вот палку в руки и говорят: проваливай туда, откуда приехал...

Началась дружная весна. Отступление в распутицу — тяжелое дело. Дороги так развезло, что движение по ним, особенно артиллерии и колёсного транспорта, стало совершенно невозможным.

Части разбитых донских корпусов, лишенные единого и твердого командования, рассыпались на группы, бросали орудия и пулеметы, бросали больных и раненых бросали исхудалых, выбившихся из сил лошадей. Наши любители сравнений говорили, что деникинская армия в это время была похожа на армию Наполеона, бежавшую в 1812 году по старой Смоленской дороге. Разница была лишь в том, что французы бежали на запад в зимнюю стужу, а деникинцы на юг в весеннюю распутицу.

Положение белых было бы еще хуже, если бы Конармия и части 10-й армии неотступно продолжали преследование.

Однако мы, к сожалению, преследовать противника не могли, и не только потому, что мешала непролазная грязь. Конармия и стрелковые дивизии 10-й армии были крайне утомлены непрерывными и напряженными боями. Нужно было дать частям отдых, надо было подтянуть тылы, пополниться всем необходимым для боя и жизни, произвести учет захваченных трофеев, сдать пленных или обратить их на пополнение наших частей.

Конармия расположилась на отдых в станице Егорлыкской, на станции Атаман и в прилегающих хуторах. В этом же районе расположилась 20-я стрелковая дивизия, а также 1-я кавказская кавалерийская дивизия и 2-я кавалерийская дивизия им. Блинова, которые, кстати говоря, вместе с Донской (впоследствии 9-й) и 12-й кавалерийскими дивизиями были объединены во 2-й Конный корпус 10-й армии и директивой Реввоенсовета Кавказского фронта от 3 марта 1920 года переданы в оперативное подчинение Конармии. В дальнейшем обстановка показала, что надобности в этом подчинении нет, и 31 марта 2-й Конный корпус был передан 10-й армии. [434]

50-я стрелковая дивизия оставалась в Среднем Егорлыке, а 34-я — в Белой Глине.

32-я стрелковая дивизия и отдельная кавалерийская бригада Курышко занимали населенные пункты восточнее Белой Глины.

5

Когда части Конармии расположились на отдых, мы с Климентом Ефремовичем поехали на захваченном у противника бронепоезде в Ростов — надо было организовать подвоз в армию необходимого интендантского имущества, продовольствия, фуража и боеприпасов. По дороге в Батайске мы узнали, что на станции стоит служебный вагон командующего Кавказским фронтом Тухачевского. Лично мы его еще не знали. Слышали только, что он командовал армией на Восточном фронте, потом был в резерве Реввоенсовета республики, а затем назначен командующим войсками Кавказского фронта. Мы решили представиться Тухачевскому, доложить о состоянии армии и узнать о новой задаче.

Войдя в вагон, мы встретились с Тухачевским в узком проходе перед салоном.

После того как мы представились ему, он строго спросил:

— Почему вы не выполнили моего распоряжения об ударе в направлении станицы Мечетинской и повели Конную армию в район Торговой?

Меня удивила молодость командующего фронтом. На вид ему было не более двадцати пяти лет. Он держал себя солидно и даже грозно, но чувствовалось, что это у него напускное, а на самом деле он просто молодой человек, красивый, румяный, который не привык еще к своему высокому положению.

На строгий вопрос Тухачевского я спокойно ответил ему, что удар Конармии из района Платовской строго на запад в направлении Мечетинской в конкретно сложившейся к тому времени обстановке был нецелесообразным по следующим причинам:

Конармия, утомленная форсированным маршем, не могла наступать по степи, заваленной глубоким снегом, где нельзя было найти ни жилья, ни фуража. [435]

Но главное — начались сильные морозы, при которых оставлять армию в степи означало сознательно погубить ее, что и подтвердила участь группы генерала Павлова.

Поэтому Реввоенсовет Конармии решил несколько уклониться вправо — в населенные районы, где можно было достать фураж и обогреть людей, а затем во взаимодействии со стрелковыми соединениями 10-й армии разгромить противника и продолжать движение в указанном направлении. События показали, что решение Реввоенсовета армии было оправданным.

Пока я говорил это, к нам подошел черноглазый и черноусый плотно сложенный мужчина средних лет с орлиным носом и, немного послушав, добродушно улыбаясь, с заметно кавказским акцентом сказал командующему:

— Брось придираться. Нужно радоваться. Ведь противник разбит. Разбит в основном усилиями Конармии. А ты говоришь... Даже Екатерина Вторая сказала, что победителей не судят, — и он обернулся к нам. — Будем знакомы — Орджоникидзе.

Григорий Константинович поздоровался с нами и пригласил нас в салон.

В салоне Тухачевский спросил меня:

— Вы как здесь очутились?

— Едем в Ростов.

— Почему без моего ведома?

— Мы едем в свой штаб и о вас узнали чисто случайно. А узнав, решили представиться.

— Ну хорошо, — сказал Тухачевский, — но я же вам в Ростов ехать не разрешал.

— А разве бывает такой командующий армией, который каждый раз, как ему есть надобность ехать в свой штаб, спрашивает о том командующего фронтом?

— Прав он, — отозвался своим звонким баритоном Орджоникидзе. — Чего ты к нему придираешься? — повторил он и заговорил с нами. — Мы сами собирались добраться до вас, посмотреть на ваши дела. Очень хорошо, что приехали. А то мы точно не знали, где вас искать — в Белой Глине, в Торговой или в Мечетинской. Ну рассказывайте, каковы ваши дела, как Конармия.

Мы доложили со всеми подробностями о боях Конармии и о положении на фронте. [436]

— Войска Деникина, — заключил Григорий Константинович, — практически разгромлены. Это большая победа. Народ вам спасибо скажет.

Тухачевский поговорил еще с нами, но уже в другом тоне — чувствовалось, что после нашего доклада мнение его о нас и о Конармии изменилось, а потом куда-то ушел.

К Орджоникидзе мы как-то сразу прониклись доверием. Его душевная простота располагала к откровенности, и, когда Тухачевский ушел, мы попросили Григория Константиновича рассказать нам о новом командующем фронтом.

Он сказал, что Тухачевского мало знает, так как с ним работает совсем недавно, может сказать только, что по социальному происхождению Тухачевский из дворян, окончил Александровское пехотное училище в Москве, затем служил в Петрограде взводным офицером, принимал участие в мировой войне, но в первые же дни попал в плен к немцам, пытался бежать, два раза его ловили, но третий раз побег удался; прибыв в Россию, предложил свои услуги Советской власти...

— Вот и все, что я о нем знаю. Личное мое мнение о нем такое: воевать может и хочет. Живой, подвижный, не плохо подготовленный в военном отношении, начитанный, особенно знает и почитает Клаузевица. Но вот молодой, горячий, не все иногда додумывает до конца. И что особенно заметно — мало учитывает политическую обстановку и особенности гражданской войны.

Орджоникидзе не скрыл от нас, что Тухачевский был недоброжелательно настроен к Конармии, в частности, ко мне — повлияла нездоровая атмосфера, созданная некоторыми лицами вокруг Конармии. Он познакомил нас с телеграммой, полученной им от Ленина, из которой очевидно было, что и Владимира Ильича кто-то неверно информировал о Конармии.

Ленин писал, что он «крайне обеспокоен состоянием наших войск на Кавказском фронте», в частности «...полным разложением у Буденного...»{50}

Мы с Климентом Ефремовичем были очень взволнованы, узнав об этой телеграмме Владимира Ильича. [437]

Ясно было, что в центре кто-то злостно и безнаказанно лжет на нас.

Орджоникидзе успокоил нас, сказав, что он в тот же день ответил Ленину, что разговоры о разложении Конармии не основательны.

Ворошилов попросил Орджоникидзе подробно информировать Владимира Ильича об истинном положении дел в Конармии и передать ему наш горячий конармейский привет.

— После вашего обстоятельного доклада, — сказал Орджоникидзе, — у меня не остается и тени сомнений относительно боеспособности кашей армии и правильности принятых вами решений. И обещаю вам сообщить об этом лично Ленину.

Вернулся Тухачевский. Мы еще долго говорили о фронтовых делах и очередных задачах Конармии. Нам предстояло форсированное наступление на ют, к Черному морю, в полосе Туапсе, Сочи. Главное было не дать противнику закрепиться на реках Кубань и Лаба.

Тухачевский сказал, что директива с постановкой задачи Конармии будет отдана позже. В связи с тем, что стрелковые дивизии 10-й армии нам предстояло передать в подчинение командарма десятой, мы попросили одну из дивизий, в частности 20-ю, оставить в Конармии. Тухачевский не согласился, сославшись на то, что он не может ослаблять 10-й армии. Однако он обещал подчинить нам в оперативном отношении 22-ю стрелковую дивизию 9-й армии. Кроме того, мы получили разрешение на использование в завершающих операциях бригады Левды 14-й кавалерийской дивизии, которую Е. А. Щаденко формировал в Таганроге.

Простившись с Орджоникидзе и Тухачевским, мы поехали в Ростов, где 11 марта Ворошилов выступил с докладом о действиях Конармии на собрании представителей партийных и советских организаций города.

Будучи в Ростове, мы поддерживали постоянную связь с Зотовым, находившимся с полевым штабом армии в станице Егорлыкской. Он доложил нам, что дивизии, в том числе и стрелковые, привели себя в порядок, отдохнули и готовы к наступлению, что командующим 9-й армией передана в оперативное подчинение Конармии 22-я стрелковая дивизия и начдив этой дивизии Овчинников с начальником штаба были у него и просили поставить [438] задачу. Зная уже общее направление наступления армии, мы приказали Зотову поставить частные задачи дивизиям на продвижение в район Тихорецкой.

Между прочим, в Ростове я установил, откуда шла очень посмешившая нас информация о гибели «красного командарма Буденного», которую незадолго до этого белые распространили по своим войскам. Как-то вечером ко мне зашел брат Емельян Михайлович. Вся голова его была забинтована, лишь один, уцелевший после первой мировой войны глаз тускло блестел... Я знал, что в боях за Ростов он был ранен и отправлен на излечение в госпиталь.

— Это тебя под Ростовом так угораздило? — спросил я.

— Это, — Емельян показал на свою голову, — в Ростове, да так, что до сих пор, не верю, что живой остался... Из Таганрога я поехал в Ростов, в штаб армии, — рассказывал Емельян. — Думаю, узнаю, где вы, да и в свой полк махну. С вокзала отправился пешком: хотелось пройтись по городу, посмотреть, как он выглядит после хозяйничанья белых. Иду. И вдруг окружает меня белоказачий патруль. Так неожиданно... Я ведь не знал, что белые в эти дни захватили Ростов. Хватаюсь за наган, но поздно. Офицер уложил меня выстрелом в лицо. Что они со мной делали — не знаю, только очнулся я в медицинском пункте вокзала, куда попал как белый солдат. Затем меня положили в белогвардейский госпиталь, который деникинцы бросили, когда уходили из Ростова. Вот какая история! — заключил Емельян. Он очень сокрушался, что белые раздели его до белья. — Ну и все: документы, наган, шашку, верхнюю одежду — все забрали.

Вот, оказывается, в чем дело — деникинцы воспользовались документами Емельяна, чтобы оповестить о моей гибели.

6

13 марта, когда мы уже возвратились в Егорлыкскую, была получена директива Реввоенсовета Кавказского фронта от 12 марта, в которой Первой Конной армии приказывалось выйти в район Усть-Лабинская, Ладожская, форсировать реку Кубань и к 19 марта овладеть районом Белореченская, Гиагинская. [439]

После занятия станции Тихорецкой стрелковые дивизии 10-й армии были возвращены в подчинение своего командарма, но в дальнейшем по-прежнему с нами взаимодействовали.

14 марта в Конармию приехали командующий Кавказским фронтом Тухачевский и член Реввоенсовета фронта Орджоникидзе. Они осмотрели несколько частей армии и остались довольны их состоянием.

В дополнение к полученной нами раньше директиве Конармии дано было распоряжение наносить фланговые удары противнику, расположенному перед фронтом 9-й армии, чтобы облегчить этой армии захват Екатеринодара (Краснодара). Необходимость этого была вызвана тем, что в направлении Екатеринодара продвижение 9-й армии затруднял конный корпус князя Султан-Гирея. 16 марта в районе Усть-Лабинской 4-я кавалерийская дивизия столкнулась с этим корпусом силой до пяти тысяч сабель. Султан-Гирей стал отходить к Кирпильскому и в восьми километрах от этого поселка попал под удар 6-й кавалерийской дивизии, наступавшей на станицу Усть-Лабинскую. Началась жестокая рубка. Не выдержав ее, белые начали отходить. Значительная часть их, прижатая к реке Кубань, бросилась на мост, который уже успели захватить конармейцы. Пытаясь спастись, белые прыгали в реку, но либо тонули, либо уничтожались огнем наших пулеметов.

Разгромив корпус Султан-Гирея, Конармия продолжала наступление. Белогвардейцы уничтожили большинство переправ через реку Кубань, но это уже не могло удержать наши войска. Взорванные мосты ремонтировались, наводились понтонные переправы, разыскивались пригодные броды. Форсировав Кубань, Конная армия устремилась к реке Лабе.

19 марта была получена директива Реввоенсовета фронта, в которой Первой Конной армии ставилась задача занять 21 марта Майкоп и выделить часть сил для овладения районом Туапсе. Во исполнение этой директивы вечером того же дня был отдан приказ по Конармии с постановкой боевых задач дивизиям. Майкоп охватывался войсками армии с северо-запада и северо-востока. Для действий в направлении Туапсе направлялась бригада под командованием Левды, или, как она тогда именовалась, бригада упраформа Конармии. [440]

20 марта 4-я кавалерийская дивизия, наступая в направлении Майкопа, в районе станицы Гиагинской встретила упорное сопротивление противника, перешедшего в контратаку при поддержке трех бронепоездов. Контратака была отбита. Противник, понеся большие потери, отступил.

6-я кавалерийская дивизия 21 марта после ожесточенного боя овладела станцией Белореченской, взяв в плен около тысячи белоказаков и захватив большие трофеи. Остатки белогвардейских частей скрылись в горах.

Утром 22 марта Конармия вступила в Майкоп. В городе уже находились представители так называемой «зеленой» армии во главе с Шевцовым. Эта армия, насчитывавшая в своем составе около пяти тысяч штыков, представляла собой соединение кавказских и причерноморских краснопартизанских отрядов. Она активно содействовала наступлению войск Кавказского фронта и за период своих боевых действий разгромила до шести полков белых и помогла нашим войскам овладеть Сочи и Туапсе.

Серьезную помощь войскам фронта оказал также краснопартизанский отряд чеченцев, ингушей и других кавказских народностей, действовавший в районе грозненских нефтепромыслов. Мы много наслышались рассказов, похожих на легенды, о командире этого отряда, грозненском рабочем Гикало, умном и осторожном партизанском вожаке, пользовавшимся большой популярностью среди горских народов.

Вступив в Майкоп, мы сейчас же организовали охрану нефтепромыслов, а вечером того же дня получили специальное распоряжение Реввоенсовета фронта по этому вопросу со ссылкой на телеграмму Ленина, предписывающую сохранность нефтяных промыслов. Нам рекомендовалось для организации охраны промыслов и формирования маршрутных составов с нефтью в центр страны вызвать из Таганрога Щаденко.

Майкопская операция была последней серьезной операцией Первой Конной армии на Северном Кавказе.

После занятия Майкопа боевые действия главных сил Конармии прекратились. По труднопроходимым горным дорогам и тропинкам, пробиваясь к побережью Черного моря в направлении Туапсе, Гагры, действовали лишь [441] отдельные эскадроны, главным образом бригады Левды. Эти эскадроны при активной помощи отрядов «зеленой» армии Шевцова вылавливали скрывавшихся в горах белогвардейцев и отправляли их в пункты сосредоточения основных сил армии. Белые уже не оказывали серьезного сопротивления и в большинстве своем сдавались в плен группами и целыми частями. Так, в районе станицы Кореневской сложила оружие и изъявила желание сражаться на стороне красных казачья бригада трехполкового состава под командованием Шапкина. В районе Туапсе, Красная Поляна сдалась в плен дивизия белых под командованием генерала Морозова. Эта дивизия отходила по Черноморскому побережью в Грузию. Однако грузинские меньшевики не пустили ее к себе.

Три дня уже Конармия стояла в Майкопе и его окрестностях. В городе царил порядок и спокойствие. Созданный с приходом Конармии Ревком при нашей помощи и при участии рабочих активно занимался городскими делами. Трудящиеся города по-братски принимали конармейцев, делились с ними последним куском хлеба. Одно нас беспокоило: в городе не было фуража, а наши фуражные запасы кончались.

К этому времени нам уже было известно, что собираются грозные тучи на западе: Пилсудский с помощью Антанты сколачивал в Польше большие, хорошо оснащенные вооруженные силы для похода против Советской республики.

Еще 14 марта Орджоникидзе, будучи у нас, говорил:

— Я думал, что теперь мы возьмемся за работу на трудовом фронте, а видно еще придется воевать и с белополяками.

И он показал нам телеграмму Ленина:

«Очень рад Вашему сообщению, что скоро ожидаете полного разгрома Деникина, но боюсь чрезмерного Вашего оптимизма.

Поляки, видимо, сделают войну с нами неизбежной. Поэтому главная задача сейчас не Кавтрудармия, а подготовка быстрейшей переброски максимума войск на Запфронт. На этой задаче сосредоточьте все усилия. Используйте пленных архиэнергично для того же»{51}. [442]

Орджоникидзе высказал тогда предположение о переброске Конармии к западным границам республики. Вскоре он заговорил об этом определенно.

В связи с предстоящей переброской Ворошилов и я должны были выехать в Реввоенсовет фронта, а оттуда в Москву. Однако 24 марта из Реввоенсовета фронта была получена телеграмма, в которой наша поездка временно отменялась. На следующий день мы разговаривали по прямому проводу с Орджоникидзе. Привожу этот разговор с некоторыми сокращениями:

Буденный. У аппарата Ворошилов и Буденный. Здравствуйте, Григорий Константинович. В расположении нашей армии спокойно. Противник, разбитый наголову, жалкими кучками разбрелся по лесам и горам. По имеющимся данным войсковой разведки, незначительные части противника и ускользнувшие с Белореченской четыре бронепоезда сгруппировались в районе Хадыженская, Кабардинская. В этом направлении двинута наша 34-я пехотная дивизия, кроме того, пехотная дивизия поддерживает передовые части 6-й кавдивизии в районе ст. Индюк (на карте нет), что в 30–40 верстах северо-восточнее Туапсе.

Сгруппированы значительные силы «зеленокрасноармейцев», которые организовались в армию во главе с Реввоенсоветом... Армия именуется «Красная армия Черноморья». Этой армией занята вся восточная часть Черноморской губернии, за исключением Новороссийского района, где оперируют только отряды этой армии и посланные ею значительные подкрепления. Один из членов Реввоенсовета армии Черноморья т. Шевцов по занятии нами Майкопа был в городе; фактически Майкоп был занят ими после оставления его белыми. Тов. Шевцов очень хороший, вполне свой человек, мы с ним столковались относительно дальнейшего существования Красной армии Черноморья и ближайших оперативных заданий. Вся армия Черноморья состоит приблизительно из пяти тысяч штыков, имеет двадцать два орудия и восемьдесят пулеметов. Вся она целиком вовьется в 34-ю дивизию, как только последняя подойдет в район ст. Индюк. У нас имеется доклад Реввоенсовета армии Черноморья, и мы сейчас воздержимся от дальнейших вопросов по этому поводу, по приезде в Ростов подробно доложим. [443]

Для сведения сообщаем, что далее Хадыженская наши кавчасти двигаться не могут как по причинам топографическим, так и вследствие отсутствия в этом районе фуража. Мы передовыми частями достигли следующих пунктов: Гурийская, Тверская, Ширванская, Самурская, Нижегородская, Каменкомостская, Баракаевская, Подгорная. Во всех указанных станицах противника нет, за исключением Гурийская, Тверская, где противник ведет активную разведку. Мосты на железнодорожной линии Белоречинская — Туапсе до Тверская все взорваны.

Тов. Шевцов сообщил, что первый тоннель у ст. Новогиагинская зелеными испорчен настолько, что движение по нему ранее чем через 7–10 дней невозможно. Между первым и последним тоннелями имеется много составов с различным имуществом, о чем доводим до вашего сведения и просим по этому поводу срочных распоряжений. Во всем районе расположения Конармии дело с фуражом и продовольствием более чем скверно. Через неделю или дней через десять все речки наполнятся водой, и мы на значительное время будем совершенно отрезаны от севера. Если нам предстоят новые задачи, примите указанное во внимание и сделайте соответствующее и немедленное распоряжение до нашего отъезда, чтобы мы смогли сделать все необходимое в смысле отвода хотя бы резервных частей за Кубань.

Вчера получена телеграмма, которой временно отменялась наша поездка. Сейчас обстоятельства изменились; сообщите, должны ли мы выезжать и если выезжать, то когда?

Точные сведения о количестве нефти и состоянии промыслов дадим не ранее 22 часов, к этому времени мы будем иметь точные данные. В исполнение Вашего распоряжения мною вызван товарищ Щаденко из Таганрога и приняты меры к конструированию маршрутного поезда и сбору всех необходимых для нас сведений.

Орджоникидзе. У аппарата Орджоникидзе. Вы приезжайте сюда, я буду ожидать. Относительно всех вопросов, поднятых вами, получите ответ сегодня же, после переговоров с комфронтом. Выехать вам нужно будет, как только приедет Щаденко, а если вы считаете возможным выехать до его приезда, выезжайте немедленно, решайте сами. Ревсовет черноморцев мне персонально весь известен, ребята очень хорошие, старые партийные [444] работники. Не откажите передать им привет от Ревсовета Кавказского фронта...

Буденный. Сейчас мы лишены возможности исполнить ваше приказание, так как единственный член Ревсовета т. Шевцов с двумя отрядами, находившимися вблизи Майкопа, двинулся по шоссе на Хадыженскую.

Орджоникидзе. Прошу при первой возможности.

Буденный. С нами вы или кто-либо другой из фронта едет?

Орджоникидзе. В Москву поедете вы одни... Я, к сожалению, лишен возможности... Если других вопросов у вас нет, я жму вашу руку»{52}.

Через несколько дней мы с Климентом Ефремовичем отправились в Ростов, откуда нам предстояло ехать в Москву.

Весна была в разгаре. Много солнечного света, много тепла и весенних цветов. Впереди нас ждали новые тяжелые испытания, но настроение у нас было хорошее, приподнятое, вызванное чувством удовлетворения успешной боевой работой Первой Конной армии, сознанием, что в боях с деникинцами она с честью выполнила свое предназначение и свой долг перед Коммунистической партией и советским народом.

На Южном фронте, усиленная двумя стрелковыми дивизиями, Конармия, будучи ударной группой войск, мастерски решила основную оперативно-стратегическую задачу главного командования по разъединению деникинских войск на две изолированные группировки. На Кавказском фронте, в тесном взаимодействии с пехотой 10-й армии, она разгромила наиболее боеспособные силы Деникина и тем самым решающим образом способствовала окончательной победе советских войск.

Созданная с великим трудом, в ходе жестокой борьбы с многочисленными полчищами врагов, Конармия доказывала жизненность армейского объединения кавалерии и свое право на существование в суровых условиях классовой войны. Она не только выдержала все испытания, но и показала классические образцы крупных операций, связанных с практическим решением сложных оперативных [445] задач и огромным напряжением физических и моральных качеств личного состава. Убедительным доказательством этому служат Воронежская, Касторненская, Донбасская, Ростовская, Белоглинская, Егорлыкская и другие операции. [446]

Гибкость маневра и быстрота перегруппировок, сосредоточение превосходящих сил и средств на направлении главного удара, внезапность нападения и четкое взаимодействие частей и соединений, постоянная поддержка конных атак огнем, активная разведка, широкая инициатива бойцов и командиров — все это было характерным для Конармии.

Бойцы, командиры и комиссары частей и соединений армии, воодушевленные Коммунистической партией на священную борьбу против эксплуататоров и их наемной силы, спаянные единством воли и ясностью целей, шли на врага, проявляя в боях чудеса храбрости и отваги. В лютую стужу и палящий зной, в весеннюю распутицу и холодную, сырую осень, ночью и днем, часто голодные, плохо одетые, слабо вооруженные, но сильные боевым духом и революционным сознанием, они одерживали победу за победой. Золотые были люди — не жалевшие во имя революции ни своей крови, ни самой жизни.

Конец первой книги.