Великий порыв

В Польше

В одной из ленинградских газет я прочитал недавно о своеобразном сувенире времен Великой Отечественной войны. В заметке рассказывалось о старой обкуренной трубке, на которой были начертаны слова на немецком и русском языках. На немецком: Париж, Великие Луки, Невель, Витебск, Тарту. На русском: Лаховерн, Тарту, О. Мазовецкий, Цеханув, Дойч-Айлау, Мариенвердер, Данциг, Штеттин, Рюген, Шверин.

В заметке говорилось, что хозяин трубки — художник Трошичев, но не упоминалось, в каком соединении или части он служил. Меня все это очень заинтересовало. Я решил, что художник — ветеран 46-й дивизии, ибо на трубке были названы города, за которые сражалось наше соединение.

И вот я беседую с деканом графического факультета Института имени И. Е. Репина доцентом Александром Александровичем Трошичевым. Он сразу узнал командира своей дивизии и рад нашей встрече.

Оказывается, трубка раньше принадлежала немецкому обер-лейтенанту. Александр Александрович не курил ее. Он стал отмечать на ней освобожденные города Эстонии, Польши и, наконец, города Германии, где окончательно была разгромлена гитлеровская армия.

Первым городом за пределами нашей Родины, где дислоцировалась дивизия, был Острув Мазовецкий. Части и подразделения разместились в лесах недалеко от этого небольшого города, расположенного между Белостоком и Варшавой.

Нам предстояло участвовать в боях за окончательное освобождение от фашистского ига братского польского народа и в разгроме Восточно-прусской группировки противника.

Я тогда часто беседовал с местным населением сел Дуды и Грибовиц, освобожденных от гитлеровских захватчиков. Крестьяне выглядели очень плохо: бледные, худые, осунувшиеся. Одежда на них — рваная. В деревнях тихо. Петухи и то редко поют.

— Все подчистую забрали фашисты, — жаловались поляки.

Во время нашей встречи бывший литературный сотрудник дивизионной газеты «За Родину» Александр Александрович Трошичев читал мне свои дневниковые записи, сделанные им в Польше зимой 1944 года. Приведу здесь одну из них. Она весьма точно передает все виденное и слышанное нами на польской земле:

«У взрослых и детей изможденные лица, все они одеты в лохмотья. Немец — «герман», как говорят поляки, не только не считался с ними, но и «ох уж мордовал и мордовал». Лесник Вишневский, работавший в Пултуском воеводстве, рассказал нам, что эта часть Польши была отторгнута немцами от их страны, присоединена к Восточной Пруссии и переименована в Остбург. С присоединением Пултуского и других воеводств к Восточной Пруссии гитлеровцы начали насаждать здесь своих колонистов. Они отобрали землю у крестьян, присоединили ее к угодьям бывших польских помещиков и поспешили отдать немецким гаулейтерам, которые становились владельцами крупных хозяйств. Сразу же из Германии с соответствующим мандатом на все готовое прибывал новоявленный хозяин и привозил с собой рабов — военнопленных, девушек и юношей, пригнанных в неволю из России, Франции, Бельгии и Голландии.

Сегодня я услышал от группы местных жителей ужасный рассказ о том, как в 1942 году эсэсовцы «собирали» в Польше теплые вещи. В одно из воскресений после окончания богослужения немецкие солдаты частей СС и СД, оцепив костелы, стали насильно снимать с поляков все теплые вещи: пальто, шерстяные свитеры, валенки, теплые чулки, носки и т. д. Женщин, стариков и детей эти изверги оставили буквально голыми и босыми на снегу...»

Польское население повсюду радушно встречало советских воинов. В деревнях под Острувом Мазовецким жители уцелевших домов приглашали нас размещаться у них, но мы не хотели стеснять местное население и жили в землянках. Крестьяне охотно угощали нас всем, что было в их скудном хозяйстве. Предлагали и «млеко», хотя мы знали, что коров почти ни у кого не осталось, многие семьи с маленькими детьми еле могли прокормить одну козу. И бывали случаи, когда и обидеть не хотелось гостеприимного хозяина, и угощаться у него значило оставить детей без молока. Как тут быть? И наши солдаты и офицеры, садясь за стол, старались больше сами угощать сгущенкой, колбасой, консервами, хлебом, маслом, а то и просто наваристыми щами из солдатской кухни.

Офицер нашего штаба майор И. И. Боснев, которому было поручено наладить снабжение и обеспечение войск и населения в освобожденных районах, как-то сказал:

— Трудное это дело, — и, улыбнувшись, добавил: — Поляки хоть и называют друг друга панами, а самим есть нечего и ходят эти паны в латаных-перелатаных штанах.

В начале декабря нас, командиров корпусов и дивизий, вызвал к себе на совещание командующий 2-й ударной армией генерал-полковник И. И. Федюнинский. Он сообщил, что армия получила боевую задачу нанести главный удар в направлении Земон — Цеханув — Бродица и во взаимодействии с 48-й и 65-й армиями уничтожить Млавско-Цеханувскую группировку противника.

46-й Лужской стрелковой дивизии, усиленной 94-м тяжелым танковым и 1476-м самоходно-артиллерийским полками, а также 13-й инженерной бригадой (без одного батальона), предстояло прорвать оборону противника на двухкилометровом фронте и овладеть опорными пунктами Госьцеево, Глодово и лесом «Закрент». В дальнейшем наступать в направлении Буды-Дебуны — Рушниково и овладеть рубежом Вуйты-Трояны и фольварком Козлово.

Самоходный артиллерийский и танковый полки, конечно, сила большая, думал я, но времени для выявления целей у них будет мало, поэтому надо действовать по принципу «на бога надейся, а сам не плошай».

С начала декабря рано утром я, командующий артиллерией полковник А. И. Бальсин, вернувшийся из госпиталя командир 393-го артполка полковник С. А. Миль и командиры дивизионов майоры Ф. Н. Шевченко, И. И, Карапищенко и Быков ежедневно стали бывать на наблюдательных пунктах командиров частей и подразделений, находившихся в обороне. Мы тщательно изучали передний край противника, систему его огня, наносили на карты разведанные цели. Возвращались мы в свои штабы поздно вечером.

Я приказал артиллеристам произвести топографическую привязку позиций и наблюдательных пунктов к целям, а наиболее важные из этих целей пристрелять. Затем утвердил план артиллерийской подготовки, который предусматривал после обработки переднего края сопровождать пехоту на глубину до двух километров; далее же действовать методом последовательного сосредоточения огня и как можно надежнее, точнее подавлять группы вновь выявленных в ходе боя целей.

Мы изучили свою полосу наступления и с учетом ее особенностей организовали обучение войск.

На специально оборудованных полях наши офицеры и сержанты учили солдат стремительно атаковать противника, вести бой в глубине обороны, в крупных населенных пунктах, где имеются каменные строения, блокировать долговременные железобетонные огневые точки, Я и офицеры штаба — командующий артиллерией А. И. Бальсин, начальник оперативного отделения Окснер, начальник инженерной службы Г. З. Карасик, начальник отделения разведки А. М. Шуленин, бывая каждый день на учениях, внимательно следили за подготовкой подразделений к предстоящим боям.

Во 2-м батальоне 176-го полка мы наблюдали «обкатку» личного состава танками. Батальон располагался в траншеях, а по ним проходили танки. Личный состав должен был своими средствами вести борьбу с танками «противника». После нескольких таких «утюжек» танкисты уже шли с закрытыми люками, не опасаясь раздавить пехоту, а болванки гранат все чаще попадали под гусеницы и на жалюзи.

Танкисты в один голос потом заявляли, что если бы им пришлось атаковать такого противника, как 2-й батальон нашего 176-го полка, то они не смогли бы пройти и двух-трех траншей. А кто-то из механиков-водителей в шутку заметил: «Ну, ребята, даю ручательство — гитлеровские танкисты еще до встречи с вами могут уже сейчас заказывать себе гробы». Дальнейший ход событий показал, что в этой шутке была не доля правды, а вся правда. О действиях 2-го стрелкового батальона капитана В. Г. Арсенина, в котором было много бывалых воинов-ленинградцев и молодых бойцов, недавно призванных из освобожденных от оккупантов районов, я еще расскажу более подробно.

Одновременно с батальонными и полковыми учениями проводились большие инженерные работы в исходном районе для наступления: сооружались и оборудовались наблюдательные и командные пункты, огневые позиции для артиллерии, блиндажи для укрытия личного состава и траншеи к ним, подъездные пути и дороги. Вся подготовка велась скрытно.

Особое внимание командование уделяло материально-техническому обеспечению войск. Непосредственно на огневые позиции артиллерии было доставлено до двух боевых комплектов снарядов и мин. Создавались также запасы горючего и продовольствия.

Командующий армией генерал-полковник И. И. Федюнинский провел рекогносцировку с командирами корпусов в полосе наступления армии на местности и отработал вопросы взаимодействия. Затем и мы, командиры дивизий, провели рекогносцировку с командирами частей и подразделений в своих полосах наступления, еще раз уточнили на местности их задачи, объекты для подавления огнем артиллерии, вопросы взаимодействия между частями, соседними дивизиями и родами войск.

Во всех частях и подразделениях организовали встречи ветеранов дивизии с молодыми солдатами, значительная часть которых прибыла к нам из освобожденных районов Западной Украины и Молдавской ССР. Как-то я и начальник политотдела полковник Михаил Павлович Меркушев были свидетелями такой встречи. Заместитель командира 176-го полка по политической части подполковник Владимир Георгиевич Рубцов представил молодым солдатам кавалеров орденов Славы всех трех степеней И. Д. Голубева, В. Я. Тупкаленко и А. В. Шушаняна. Они не столько рассказывали о своих подвигах, сколько делились боевым опытом, наставляли новичков.

Политотделы и секретари партбюро в частях проводили большую партийно-политическую работу, занимались укреплением партийных организаций в ротах и батареях. Перед наступлением сотни бойцов и командиров подали заявления с просьбой принять их в партию.

К началу 1945 года подготовка войск к наступлению завершилась тактическими учениями с боевой стрельбой, в процессе которой отрабатывались вопросы управления войсками, взаимодействия пехоты с танками, артиллерией и авиацией.

Новый год встречали в приподнятом настроении. С фронтов приходили хорошие вести. Мы знали, что скоро начнутся большие дела и у нас. На душе было радостно. В землянке по-праздничному накрыли стол. Провозглашали тосты за победу, за Родину, за нашу партию, которая сплотила советский народ и его армию, дала им силу выстоять и погнать врага на запад. Товарищи, сидевшие за столом, вспоминали новогодние встречи сорок второго, сорок третьего и сорок четвертого годов на Ленинградском фронте, в пригородах осажденного города. Больше всего, конечно, всем была памятна ночь под Новый, сорок второй год — — с чаем вместо вина в кружках и с очень скудным блокадным ужином. Припомнил эту ночь и я...

Наша 168-я стрелковая дивизия, где я был тогда начальником штаба, переправлялась по льду Финского залива на Ораниенбаумский плацдарм. В Лисьем Носу мы с командиром дивизии генерал-майором П. А. Зайцевым зашли в отведенный нам для отдыха маленький домик. За пустым столом сидели два пожилых человека — муж и жена. Коптила какая-то лампадка, а в углу стояла елка. Хотя она и не была украшена игрушками и расцвечена огнями, но все же это была новогодняя елка.

— Это для детишек, — смущенно сказала женщина.

Мы оглянулись. В доме, кроме мужчины и женщины, никого не было.

— Все ее причуды, — сказал муж. — Какие там детишки? Взрослые уже. Один — морской офицер, тут же, на Балтике, воюет. Сейчас, правда, стал офицером морской пехоты. Другой от Москвы фашистов гонит, капитан, батальоном командует. Дочь — младшая она у нас — едва исполнилось семнадцать, могла бы еще и вокруг елочки потанцевать, да вот взяла и ушла на фронт, с октября не видели. Пишет часто, просит не волноваться. Она санинструктор.

Мы выложили на стол продукты, какие у нас были, и вместе с хозяевами отметили наступающий Новый, 1942 год.

— Дай-то вам бог дойти до Берлина, — пожелала нам на прощанье хозяйка...

Прошло три военных года. Генерала П. А. Зайцева уже нет в живых, погиб под Нарвой, командуя корпусом... «Доведется ли мне исполнить твое напутствие, дорогая ленинградская мать?» — подумал я, сидя за праздничным столом.

После летнего наступления 1944 года советские войска полностью очистили нашу Родину от фашистских захватчиков. В конце 1944 года армии Вооруженных Сил СССР уже находились на территории фашистской Германии, на освобожденных землях Польши, Венгрии, Чехословакии и Югославии.

Восточная Пруссия, северную часть которой в это время также занимали наши войска, издавна была осиным гнездом немецкой военщины. В течение пяти веков злейшие враги славян — прусские юнкера — не раз начинали отсюда захватнические походы. Для фашистской Германии Восточная Пруссия была важным военно-стратегическим плацдармом и мощным щитом прикрытия Центральной Германии с северо-востока.

Придавая особое значение Восточной Пруссии, гитлеровское командование надеялось, что группа армий «Центр», насчитывающая 34 пехотные, 4 моторизованные и 3 танковые дивизии, а также много специальных формирований, 8200 орудий и минометов, 700 танков и штурмовых орудий и 515 самолетов, сумеет остановить наше наступление{10}.

В первых числах января командующего армией генерал-полковника И. И. Федюнинского, командира корпуса генерал-лейтенанта В. С. Поленова, командира 90-й Ропшинской ордена Красного Знамени стрелковой дивизии генерал-майора Н. Г. Лященко и меня вызвал для доклада командующий фронтом маршал К. К. Рокоссовский. Нас пригласили в домик, где жил и работал в те дни маршал. Мы представились. Рокоссовский предложил командующему армией Федюнинскому заслушать наши решения. Первым докладывал командир 90-й дивизии Лященко, за ним я. Когда я закончил доклад, один из находившихся там генералов задал мне вопрос:

— Предусмотрели ли вы, что расчетам орудий сопровождения будет нужна помощь пехоты?

Я ответил, что не предусмотрел, потому что стрелковые роты и так малочисленны, а выделять бойцов в помощь артиллеристам — значит ослабить ударную силу пехоты. Сейчас у нас много самоходной артиллерии, которая сопровождает стрелковые части. И если другие орудия сопровождения отстанут, самоходки нас выручат. Генерал, задавший мне вопрос, не согласился со мной. Но тут вмешался в разговор маршал.

— А ведь командир дивизии прав, — тихо, но решительно сказал он. — На то мы и ввели самоходную артиллерию, чтобы сопровождать пехоту и танки в наступлении.

Рокоссовский утвердил наши решения. Затем напомнил нам, что в предстоящей операции планируется применение большого количества танковых соединений. В частности, в полосе наступления нашей 2-й ударной армии в прорыв будет введен 8-й гвардейский танковый корпус. После прорыва обороны противника мы должны обеспечить ввод корпуса. Затем, взаимодействуя с ним, стремительно развивать наступление.

Поставив нам задачу, маршал внимательно посмотрел на нас и сказал:

— У меня все. Желаю вам удачи. В добрый час!

Это была моя первая встреча с прославленным полководцем Великой Отечественной войны. Он произвел впечатление удивительно скромного, обаятельного человека. Беседуя с нами, маршал просто и убедительно доказывал ошибочность одних решений и правильность других, стараясь, как я заметил, не оставить у собеседника недоуменных вопросов или каких-нибудь сомнений. Мы достаточно много слышали и читали о выдающемся полководческом таланте К. К. Рокоссовского, под чьим командованием войска одерживали победы под Москвой, Сталинградом, на Курской дуге, в Белоруссии и под Варшавой. Теперь, после знакомства с этим человеком, я проникся к нему еще большим уважением.

В начале января К. К. Рокоссовский приехал к нам в дивизию для проведения строевого смотра и проверки готовности к наступлению. Маршал внимательно заслушивал доклады командиров частей. Если делал замечание, то форма его была настолько тактичной, а существо настолько верным, что кроме благодарности оно никаких чувств не вызывало у наших офицеров.

Во время смотра командующий фронтом беседовал с солдатами и сержантами, спрашивал у некоторых из них, откуда они родом, что пишут им из дому, имеются ли у них жалобы. С каким вниманием, я бы даже сказал влюбленностью, слушали солдаты прославленного полководца.

5 января 1945 года подготовка войск к наступательной операции была полностью завершена. Я объехал все полки и перед строем вручил отличившимся в предыдущих боях солдатам, сержантам и офицерам высокие правительственные награды: орден Ленина и медаль Золотая Звезда — командиру батальона Герою Советского Союза майору И. С. Зенину, орден Красного Знамени — командиру батальона майору М. Ф. Петрову, орден Отечественной войны 1-й степени — командиру роты старшему лейтенанту Астафьеву, орден Славы — разведчику С. П. Бурматову, медаль «За отвагу» — командиру отделения сержанту Михайлову и многим другим отважным воинам.

По еле вручения наград состоялся митинг. Выступавшие на нем молодые бойцы заявили, что будут сражаться в бою так же, как наши герои.

На подступах к Восточной Пруссии

За три дня дивизия совершила восьмидесятикилометровый марш и к утру 9 января сосредоточилась в районе населенных пунктов Гнойно, Сверчин и Выгода.

Накануне наступления в полках перед строем зачитали обращение Военного совета фронта, в котором говорилось:

«Дорогие товарищи! Боевые друзья! Верные сыны Советской Родины — солдаты, сержанты, офицеры, генералы!

Настало время полностью рассчитаться со злейшим врагом нашей Родины немецко-фашистскими захватчиками за все их злодеяния, за страдания и муки нашего народа, за кровь и слезы наших детей, жен, матерей и отцов, за уничтожение и разграбление советских городов и сел.

В этот решительный час наша Родина, наша родная партия призывают вас с честью выполнить свой воинский долг, воплотить всю силу своей ненависти к врагу в единое желание разгромить немецких захватчиков, новым мощным ударом ускорить гибель врага!

Наш боевой клич отныне должен быть только один:

«Вперед на разгром врага! Вперед на Берлин!»

В полках и батальонах прошли короткие митинги. Выступавшие на них солдаты, сержанты и офицеры клялись Родине окончательно добить фашистского зверя.

В ночь с 11 на 12 января наши подразделения сменили 624-й стрелковый полк соседней дивизии. Тогда же полковая, дивизионная и приданная артиллерия заняла огневые позиции. Только на прямую наводку было поставлено 80 орудий.

Огневой вал планировался на глубину 3–4 километров. Необходимо было точно определить его рубежи на местности. Начальник разведки 1-го дивизиона старший лейтенант В. А. Клипов, начальник разведки полка капитан Соловьев, командиры батарей капитаны Калашников и Протасов, старший лейтенант Некрасов две недели трудились вместе со своими разведчиками на НП.

Как только батареи заняли огневые позиции, командир артиллерийского полка С. А. Миль и командиры дивизионов СР. Н. Шевченко, И. И. Карапищенко, Быков приступили к пристрелке реперов. Они контролировали точность подготовки данных по основным рубежам огневого вала, ежедневно производили контроль точности огня по реперам.

Ночью 14 января саперы под командой майора М. Н. Верещагина скрытно подползли к минным полям противника и начали делать проходы. Враг непрестанно освещал ракетами местность перед своим передним краем» Саперам приходилось то и дело прижиматься к земле и замирать. Взводы лейтенантов Козлова и Кодникова, отделения сержанта Атарчука и младшего сержанта Агафонова быстро сделали проходы и заложили заряды тола, чтобы взорвать и уничтожить затем все минные поля» Ловко и четко действовали рядовые Семушев, Немытищев и Тарасов.

Когда саперы укладывали заряды, лейтенант Кодников заметил приближающихся гитлеровцев. Что делать? Не бросать же работу! Кодников решил подпустить их как можно ближе и бесшумно уничтожить. Однако оружие применять не пришлось. Очутившись лицом к лицу с нашими саперами, немцы сразу подняли руки вверх.

Не менее умело и самоотверженно действовали саперы взвода лейтенанта Козлова. Старшина Брянцев, сержант Хмелев и рядовые Степанов и Щекин находились так близко от противника, что даже слышали, как гитлеровцы кололи дрова и переговаривались... Буквально под носом у них саперы за полчаса проделали пять проходов в минных полях и заложили 12 зарядов, соединив их детонирующим шнуром.

Ночь перед боем была промозглой. Валил мокрый снег. Под утро поднялся туман. Хотелось верить, что он вскоре рассеется. Но, к сожалению, туман все больше и больше усиливался. Буквально за 100 метров ничего не было видно.

— Везет же противнику, — с горечью проговорил командующий артиллерией дивизии полковник А. И. Бальсин, стоявший рядом со мной на НП. — Мало того, что авиация работать не будет, так мы еще не увидим результатов артподготовки.

«При таком тумане мы не сможем наблюдать, как наступают пехота и танки», — подумал я, но где-то в глубине души все еще таил надежду на хорошую погоду. Уж на что в Ленинграде она капризна — и то бывает, что плотная пелена тумана сразу как-то незаметно растает и выглянет солнце.

Однако время шло, а предательский туман не исчезал. После войны о нем напишут многие мемуаристы. Можно сказать, он станет «историческим».

Мы переговаривались с командиром корпуса генерал-лейтенантом В. С. Поленовым, высказывали различные предположения о погоде и сходились на том, что наступать все же надо.

Недавно из воспоминаний И. И. Федюнинского я узнал о разговоре его в то утро с К. К. Рокоссовским.

«Нечего было и думать об использовании в подобных условиях авиации, — пишет И. И. Федюнинский, — хотя по плану намечалось, что в ночь перед наступлением будет произведено не менее 1000 самолето-вылетов, а утром на участке прорыва начнут действовать две штурмовые авиадивизии.

За два часа до начала артподготовки позвонил командующий фронтом:

— Ну как, будем наступать или подождем, пока рассеется туман?

— Оттягивать начало, по-моему, не стоит, люди будут нервничать. К тому же противник может обнаружить сосредоточенные на исходных позициях войска.

Маршал Рокоссовский ничего не ответил, положил трубку. Как видно, погода и его сильно беспокоила. Оп понимал, что туман не только заставит отказаться от применения авиации, но и значительно снизит эффективность артиллерийского и минометного огня.

Прошло около часа в напряженном ожидании. Снова позвонил командующий фронтом:

— Начнем точно в назначенное время. Откладывать не будем» {11}.

Время, как на грех, тянулось медленно. Офицеры, переговариваясь, поругивали туман, который защитил гитлеровских бандитов от ударов нашей авиации.

— Богу войны — нашей артиллерии — придется потрудиться и за себя, и за авиацию, — в шутку заметил А. И. Бальсин.

— У вас ведь уже все цели пристреляны, — подзадорил я командующего артиллерией. — Миль мне докладывал, что его орлы до этого проклятого тумана много дней контролировали точность по реперам. Посмотрим, действительно ли у ваших орлов зоркий и точный глаз.

Ровно в 10 часов утра заработала артиллерия фронта, Все вокруг задрожало от залпа нескольких тысяч орудий. Земля на какое-то мгновение, казалось, покачнулась, как от землетрясения. В течение 80 минут наша артиллерия уничтожала живую силу и огневые средства противника» Одновременно с первым залпом был произведен взрыв всех зарядов, заложенных саперами на минных полях, В воздух полетели комья мерзлой земли, обломки кольев, обрывки колючей проволоки. Путь для танков и пехоты был открыт.

Вслед за огневым валом последнего артиллерийского налета пехотинцы 176-го стрелкового полка подполковника С. Ф. Семенова и 340-го стрелкового полка подполковника А. И. Зимина пошли в атаку. Их поддерживали танкисты 94-го танкового, артиллеристы 393-го и 1476-го самоходного полков. Первые дружные крики «ура» обрадовали нас. Затем слышна была только стрельба.

Туман лишил нас возможности наблюдать с НП за действиями пехоты и танков. Пека не поступили доклады командиров частей, мы чутко прислушивались к шуму боя, чтобы уловить его пульс, попытаться представить себе картину сражения. С большим нетерпением ждали донесений.

Через 30 минут командиры частей сообщили по рации, что наша пехота и танки почти без потерь овладели первой траншеей противника. Прижимаясь к огневому валу, первыми ворвались на передний край бойцы батальона майора А. В. Щербины. Расстреливая на ходу сопротивляющихся гитлеровцев, они устремились вперед и с ходу овладели узлом обороны Госцеево. В 12 часов 20 минут весь 176-й полк очистил населенный пункт от противника и вышел к реке Пелта, по западному берегу которой враг имел более сильную оборону.

Мы, конечно, не могли учесть такую случайность, как туман, синоптики нам его не предсказывали. Но по опыту войны знали: «планируешь бой, будь готов ко всему, гарантируй себя от капризов природы». Теперь-то нас и выручили артиллерийская разведка целей, контроль точности ведения огня по реперам, чем терпеливо многие дни до начала наступления занимались командование и разведчики нашего 393-го артиллерийского полка.

Вот как вспоминал потом о результатах стрельбы наших артиллеристов командир 1-го дивизиона 393-го артполка майор Ф. Н. Шевченко: «Мой Дивизион поддерживал батальон майора А. В. Щербины. Несмотря на плохую видимость, мы вели огонь согласно графикам, тщательно заранее рассчитанным по времени. В назначенный час пехота и танки перешли в атаку, а артиллерия приступила к артподдержке атаки — начала вести огонь по рубежам огневого вала.

Как только пехота пошла в атаку, я вместе с командиром батальона майором А. В. Щербиной оставил НП и ушел за пехотой. Вскоре мы с ним были уже в первой траншее.

Вот тут-то я убедился, что не зря мы так долго и кропотливо потрудились до начала этого боя. Туман нам не помешал. Через каждые 15–20 метров были прямые попадания снарядов в траншею или бруствер...»

Командир 340-го полка подполковник А. И. Зимин доложил мне, что овладел первой и частично второй траншеями, но встретил сильное сопротивление противника со стороны узла обороны Глодово, откуда противник ведет по атакующим огонь из подвалов каменных зданий, бронеколпаков и вкопанных в землю танков. Нельзя было медлить. Я приказал Зимину использовать успех Семенова, частью сил обойти Глодово справа и атаковать одновременно противника с фронта и тыла. В полк отправился мой заместитель по политической части начальник политотдела полковник М. П. Меркушев. На ходу он бросил свою любимую фразу:

— Пойду к братцам-ленинградцам.

Батальон капитана Михалева зашел с тыла, а батальон капитана Новикова приготовился для атаки с фронта. Мы произвели двенадцатиминутный огневой налет по Глодову. Началась атака. Через 40 минут Глодовский узел обороны был в наших руках. В этом бою большой героизм и отвагу проявили командир полка подполковник Зимин, его ординарец сержант Фадеев и начальник политотдела дивизии полковник Меркушев. Находясь в боевых порядках, они первыми выскочили из траншей и с криком «ура» повели за собой пехоту.

О начальнике политотдела полковнике М. П. Меркушеве хочется сказать особо. Это был блестящий организатор партийно-политической работы в войсках, человек большей душевной чистоты, глубоко идейный, принципиальный. Всю работу политотдела дивизии, замполитов, пропагандистов, партийных организаций частей и подразделений наш начподив искусно подчинял одной цели — выполнению боевой задачи. Он умел увлекать людей в бой и словом и личным примером.

Отважно сражались воины-ленинградцы. Командир огневого взвода лейтенант Чистяков и командир расчета сержант Плаксин под огнем противника выдвинули орудие на прямую наводку и подавили несколько пулеметных точек противника. Это обеспечило успех атаки 1-го батальона капитана Новикова. Командир 1-й роты старший лейтенант Астафьев вместе с бойцами отделения сержанта Мамедова первым ворвался в деревню Глодово. Увидев, что из подвала каменного дома гитлеровцы ведут пулеметный огонь и мешают продвижению 2-й стрелковой роты, Астафьев приказал Мамедову подавить огневую точку. Сержант подкрался к подвалу и забросал его гранатами. Пулемет смолк.

Для дальнейшего развития успеха я решил ввести в бой второй эшелон дивизии — 314-й полк, который должен был выйти в тыл обороняющегося противника и во взаимодействии с 340-м стрелковым полком уничтожить его, а в дальнейшем, к исходу дня, овладеть рубежом Вуйты-Трояны и фольварком Козлово.

Тем временем 176-й стрелковый полк форсировал реку Пелта, сломил сопротивление противника и, успешно наступая, к 17 часам овладел северной частью леса «Выгода». При прорыве обороны на западном берегу реки скова отличился батальон майора А. В. Щербины. Он первым переправился через реку и ворвался на передний край обороны противника, при этом очень умело действовали командиры рот старшие лейтенанты Рупасов, Варакута и Смирнов. Завоевав маленький плацдарм, они постепенно расширили его и надежно закрепились на нем.

Во второй половине дня 314-й полк под командованием подполковника А. П. Мельникова перешел в наступление на участке 176-го полка. Преодолевая упорное сопротивление, полк во взаимодействии с 340-м стрелковым полком, наступавшим с фронта, окружил и уничтожил крупный гарнизон противника. Усиленный пехотный полк гитлеровцев занимал здесь оборону в укреплениях на двух высотах. Это он три месяца назад отбивал все атаки наших частей. Гитлеровцы давали возможность подразделениям просачиваться между высотами, а затем открывали по ним огонь. Мы сделали выводы из неудач наших предшественников, которые, к слову сказать, до этого были измотаны боями в Белоруссии и Польше. Подразделения Семенова и Мельникова взяли врага в клещи. Когда полк противника попал в окружение, куда только девались упорство и самоуверенность гитлеровцев. Командир полка, не кодируя, открытым текстом, настойчиво взывал по рации о помощи. Но фашистскому командованию было не до окруженного полка: оборона гитлеровцев Трещала по швам на всем фронте.

14 января к исходу дня наша дивизия овладела лесом «Закрент» и вышла на рубеж Баранец — Буды-Дебуны. Прорвав главную первую полосу обороны, мы продвинулись на глубину до 5–6 километров. Наибольший успех при прорыве укрепрайона имел 176-й Пярнуский стрелковый полк под командованием подполковника Сергея Федоровича Семенова. Это был сравнительно молодой командир полка. До этого дня во время больших наступательных боев его полк находился обычно во втором эшелоне и вводился в прорыв. На сей раз я доверил ему ответственную и почетную задачу наступать в первом эшелоне и был рад, что он с честью справился с ней.

Гитлеровское командование решило восстановить прежнее положение своей обороны. В ночь с 14 на 15 января противник из района Цеханува выдвинул свой резерв — 7-ю танковую и 5-ю легкопехотную дивизии — в район прорыва 2-й ударной армии для нанесения контрудара по нашим войскам. Засланная нами в тыл противника разведгруппа во главе со старшим сержантом В. Я. Тупкаленко уже несколько дней находилась в расположении немецких войск. Отважный разведчик, отлично действовавший в боях за освобождение Ленинградской области и Эстонии, выполнял и сейчас самые ответственные задания храбро и умело. Пробираясь к штабам и важным коммуникациям врага, он по рации передавал нужные сведения. В очередном донесении, полученном от Тупкаленко, говорилось, что его группа обнаружила большую колонну танков. Она шла к линии фронта в тумане с включенными фарами. Получив разведданные, я приказал всем командирам частей и подразделений привести в готовность наши противотанковые средства. И хорошо, что мы своевременно это сделали...

15 января в 8 часов 20 минут противник нанес тридцатиминутный сильный огневой удар по боевым порядкам 2-й ударной армии. Только по нашей 46-й дивизии вели огонь более восьми артиллерийских полков и до шести дивизионов шестиствольных реактивных минометов. Вслед за огневым ударом перешли в контратаку танки и пехота противника. Главный контрудар танков в полосе 2-й ударной армии пришелся по 142-й, нашей 46-й и 90-й дивизиям. К сожалению, все еще стоял туман, который не позволял наблюдать за вражескими танками. Но вот из туманной пелены появились еле различимые силуэты танков, которые периодически включали фары, освещая себе путь. Метрах в трехстах от наших войск мы уже могли видеть лавину «тигров», «пантер» и «фердинандов». Покачиваясь на ухабах, они двигались на нас. За ними наступала гитлеровская пехота. Расстояние между нашими войсками и противником все больше сокращалось.

Командир 314-го стрелкового полка подполковник А. П. Мельников приказал командиру полковой артиллерийской группы полковнику С. А. Милю открыть по танкам огонь прямой наводкой. Заработала наша артиллерия.

Тем временем начали поступать доклады от командиров частей и разведки. Командир 176-го стрелкового полка подполковник С. Ф. Семенов сообщил, что его контратакуют до 30 танков и до полка пехоты со стороны Вуйты-Трояны, и просил помочь ему артиллерией. Семенов передал мне координаты, и я тут же приказал командующему артиллерией дивизии полковнику А. И. Бальсину открыть огонь по танкам.

Едва я отдал приказание, как услышал голос радиста сержанта Анисимова:

— Товарищ генерал, вас вызывает командир триста четырнадцатого полка.

Взяв трубку из рук радиста, я услышал возбужденный голос Мельникова:

— Прошу нанести артиллерийский удар по танкам на выходе из Пенкова и по входу в горловину между лесом.

— Сколько их?

— До пятидесяти, наступают на боевые порядки полка из направления Господский Двор — Пенково. Ведут огонь на ходу.

Я приказал полковнику А. И. Бальсину силами дивизионной и поддерживающей артиллерии нанести удар по указанному А. П. Мельниковым рубежу. Не прошло и минуты, как раздался залп нескольких сот орудий. Перед танками противника встала сплошная завеса заградительного противотанкового огня.

Я не отходил от рации, поддерживая постоянную связь с Мельниковым и Семеновым. Легче стало дышать, когда они доложили мне, что боевые порядки вражеских танков расстроились, «тигры», «пантеры» и «фердинанды» пятятся назад. На поле боя осталось до двух десятков подбитых и догорающих машин. На подступах к населенным пунктам Баронец, Буды-Дебуны и западной опушке леса «Закрент» вокруг подбитых танков лежат убитые и раненые гитлеровцы.

Первая контратака противника была отбита. Наши артиллеристы продолжали наносить удар за ударом по танкам и пехоте противника, накапливающимся для новой контратаки.

Как сказал мне потом полковник С. А. Миль, наши артиллеристы показали чудеса храбрости и мастерства. Мне запомнился из его рассказа один очень яркий эпизод. На первом орудии 6-й батареи были ранены наводчик и заряжающий, повреждены орудийный щит и прицел. Танк шел прямо на нашу пушку. Командир орудия старший сержант Иванов через ствол навел орудие на еле видимый в тумане ориентир и произвел выстрел. Танк был подбит в 40–50 метрах от орудия. Иванов ударил так точно, что с «тигра» сорвало башню.

М. П. Меркушев доложил, что в передовые подразделения направлены работники политотдела. Им приказано использовать каждый свободный час, чтобы разъяснять воинам боевую задачу.

Как мы и предвидели, после первой контратаки противник предпринял вторую на участке 176-го полка. Наши подразделения, используя немецкие траншеи, упорно оборонялись. Они отразили 7 контратак, подбили и сожгли несколько десятков танков.

Все поле боя было усеяно трупами гитлеровцев. Во второй половине дня гитлеровское командование ввело в бой танковые резервы. На отдельных участках врагу удалось вклиниться в наши боевые порядки.

В этих боях исключительно умело действовал 2-й батальон 176-го полка. Комбат капитан В. Г. Арсенин, весь офицерский состав батальона, рядовые бойцы показали себя отважными и зрелыми мастерами боя, умеющими хорошо ориентироваться в самых сложных условиях, использовать любую оплошность противника, громить еще достаточно сильного врага, преследовать его и уничтожать.

Командир полка подполковник С. Ф. Семенов во второй половине дня ввел в бой батальон капитана В. Г. Арсенина для отражения контратаки.

Сзади батальона на расстоянии двух-трех километров протекала небольшая речка с поймой и обрывом. Вдоль поймы на правом фланге находилась роща, на левом — поляна, а за нею — лес. Слева батальона в лесу оборонялся наш 314-й полк. Арсенин занял траншеи на открытой местности. Впереди между двумя рощами была поляна шириной метров 300–400. Поддерживали батальон 3-й дивизион майора Быкова и противотанковая батарея.

К исходу дня в батальон к В. Г. Арсенину прибыл еще и командир танковой роты с четырьмя тяжелыми танками. Оставлять танки на открытой местности было нецелесообразно. Арсенин поставил задачу командиру роты танков, командирам взводов автоматчиков и пулеметчиков замаскироваться на опушке леса на левом фланге. За правый фланг капитан был спокоен — там стояла противотанковая батарея.

С наблюдательного пункта хорошо просматривались весь район обороны батальона, поляна слева и открытая местность справа. Контратаку противника комбат ожидал с левого фланга.

Так оно и случилось. На следующее утро противник нанес огневой удар. Правда, по расположению батальона огневого налета не было. Гитлеровцы, видимо, считали, что русские закрепились на берегу реки. Вслед за своим огневым налетом они пошли в атаку. Впереди двигались танки, а за ними шла пехота. Атаковал враг почти колонной — в 3–4 ряда танков.

Командир 6-й роты, получив легкое ранение в руку, растерялся. Часть личного состава начала во главе с командиром роты беспорядочный отход. В. Г. Арсенин, его заместитель по строевой части старший лейтенант Б. А. Дворкин и парторг батальона старший лейтенант В. Л. Лозовский бросились останавливать бегущих. Это им удалось сделать. Командование 6-й роты принял на себя парторг старший лейтенант В. Л. Лозовский. Комбат приказал ему направить 6-го роту в расположение 5-й. Выполнив приказ, Лозовский организовал оборону. 6-я рота под его командованием, что называется, вросла в землю и стойко отражала контратаки танков и пехоты противника.

Здесь арсенинцы стали свидетелями потрясшего их эпизода. Увлекавший в атаку бойцов капитан Дворкин не заметил, что на него идет танк. Уходить было поздно, Мгновение решало его судьбу. Единственное, что он успел сделать, это схватиться руками за ствол пушки. Так, повиснув на ней, он проехал около 20 метров. Сидевшие в танке гитлеровцы, видимо, решили, что советский офицер неизбежно погибнет под гусеницами танка, поэтому не стреляли в него. Действительно, силы оставили капитана. Он упал под танк. К счастью, Б. А. Дворкин оказался между гусеницами и остался жив.

Часть танков противника повернула на наблюдательный пункт 2-го батальона. Командир дивизиона майор Быков просил командира 393-го артиллерийского полка полковника С. А. Миля помочь огнем. Наши артиллеристы вовремя открыли огонь. На поле боя осталось несколько горящих фашистских танков.

Экипажи четырех наших танков, которые комбат Арсенин предусмотрительно направил на опушку леса, подпустив немецкие танки на 400 метров, открыли по ним огонь с фланга и тыла, «Тигры» и «пантеры», начали гореть.

Метко били по танкам и наши артиллеристы. Хватало дела и пехоте. Один танк подошел почти к самому наблюдательному пункту. Он остановился в 10 метрах от него. Лейтенанты Мазур и Сергеев, а также старший сержант Суворов забросали его противотанковыми гранатами. Огнем пехоты, минометов, прямой наводкой артиллерийских орудий пехота противника была отсечена от танков и в основном уничтожена. Немецкие танки начали отход, так и не дойдя до берега речки. Истребители танков из 6-й роты под командованием Лозовского успели подбить еще несколько танков. Фашисты оставили в расположении батальона 22 сгоревших и подбитых танка и более 100 убитых солдат и офицеров.

Через некоторое время противник вновь повторил атаку, но, потеряв еще 6 танков, начал отход. Было взято в плен несколько десятков гитлеровцев. От них Арсении узнал, что сигналом к отступлению будет пожар в деревне Баронец.

Комбат решил срочно воспользоваться этим и попросил командира полка сделать огневой налет по деревне Баронец зажигательными снарядами. План удался. Противник был обманут. Пожар в деревне он принял как сигнал к отступлению. Комбат сразу же организовал преследование противника. К этому времени подошли наши танки. Танкисты, увидев, что здесь им делать нечего, поблагодарили Арсенина и повернули вправо.

Арсенин приказал командирам 6-й и 5-й рот преследовать противника. Сам же во главе 4-й роты ворвался в; траншею врага. Здесь гитлеровцы спокойно собирались к отходу, не подозревая, что русские без артиллерийской подготовки пойдут в атаку. Тех, кто опомнился и начал сопротивляться, наши пехотинцы уничтожали, а человек 20 взяли в плен.

Батальон продвигался вперед очень быстро. Противник не оказывал активного сопротивления. Бой завязался лишь на участке 5-й роты, но и здесь он вскоре прекратился. Гитлеровцы начали в панике разбегаться. Бойцы 5-й роты стали прочесывать лес.

Трудное положение создалось у нас и на левом фланге. Имея численное превосходство, противник сумел потеснить части соседней с нами 142-й дивизии. Теперь левый фланг нашей дивизии оказался оголенным. Мы спешно выдвинули второй эшелон — 340-й стрелковый полк — на южную и юго-западную опушки леса «Выгода». Однако еще не успел 340-й полк занять оборону на опушке леса, как был атакован четырьмя десятками танков. Бойцы прямо из-за деревьев бросали противотанковые гранаты под гусеницы танков, ворвавшихся на лесную просеку.

В этом бою отличился расчет сорокапятимиллиметрового орудия бывшего партизана из-под Пскова младшего сержанта И. Д. Голубева. Он пришел к нам в дивизию с новым пополнением уже после освобождения Ленинградской области. За свои подвиги в боях на Карельском перешейке, в Эстонии, а затем и на земле врага был награжден тремя орденами Славы. Голубев уже не раз подавлял и уничтожал огневые точки своей «сорокапяткой». А туг прямо на него двигались два мощных танка — «тигр» и «пантера», с которыми его пушке трудно было справиться. Но вдруг один из танков, не дойдя сотни метров до опушки леса, повернул в сторону и подставил свой бок. Этим воспользовался Голубев. Открыв огонь по гусенице, он сумел перебить ее. Танк завертелся на месте. Второй танк подбили пехотинцы противотанковыми гранатами.

Об отличившихся бойцах, сержантах и офицерах выпускались листки-молнии. Вот один из них: «В бою 15 января 1945 года первый номер противотанкового ружья Ткач Нил Григорьевич подбил бронемашину, сержант Хохлов Александр Константинович и рядовой Кушаров Григорий Васильевич подбили противотанковыми гранатами две самоходки. За этот бой они награждены орденом Славы III степени».

Несмотря на потери, гитлеровцы продолжали наращивать свои удары, стремясь отбросить нас на исходные позиции. Вскоре танки противника снова ринулись в контратаку. Около 40 «тиграм» и «пантерам» удалось прорваться через наши боевые порядки на стыке 314-го и 340-го полков. По открытой поляне между массивами лесов «Закрент» и «Выгода» танки устремились вперед. За ними шла в атаку пехота. Обстановка складывалась критическая. Врагу удалось выйти в тыл полкам Мельникова и Семенова. Бойцы 340-го полка не дрогнули, сумели отсечь пехоту от танков.

Я приказал 94-му танковому полку выдвинуться на западную опушку леса «Закрент», а командиру саперного батальона майору М. Н. Верещагину поставить мины на пути движения танков противника. Сам комбат возглавил отряд заграждения. Еще до подхода танков противника саперы успели создать минные поля.

Вот почему, когда командир 314-го полка подполковник Мельников доложил мне, что у него в тылу танки, я спокойно ответил:

— Держите оборону, не волнуйтесь, все будет в полном порядке.

Как раз в это время фашистские танки подошли к нашим минным полям. Раздались три мощных взрыва. Сразу же вслед за этим открыл огонь с фланга наш 94-й танковый полк. Двенадцать фашистских «тигров» и «пантер» тут же были подбиты и задымились. Остальные заметались, сбились в кучу. В течение 30 минут наши танкисты подожгли 34 танка врага. Остальные повернули вспять. После этой танковой дуэли противник заметно ослабил огонь и прекратил контратаки в полосе нашей дивизии.

15 января вечером на нашем участке фронта наступило затишье. К нам на НП приехал командир корпуса генерал-лейтенант В. С. Поленов. Он поблагодарил за успешные действия в этом тяжелейшем сражении и сообщил, что войска 2-й ударной армии, отразив контрудар противника, разгромили его 7-ю танковую, 21-ю и 5-ю пехотные дивизии.

Наши части немного отдохнули, пополнились боеприпасами. Ровно в полночь я приказал по рации командирам 176-го и 314-го стрелковых полков перейти в наступление. Конечно, после такого тяжелого боя необходимо было длительное время для приведения подразделений в порядок. Я это понимал. Но что поделаешь? Промедлить — значит дать противнику возможность собраться с силами и снова перейти в контратаку. Высказав это соображение, я приказал командирам полков через 30–40 минут сообщить о готовности к наступлению. Ровно через 40 минут подполковник Мельников доложил, что после огневого налета 314-й полк начал атаку, но противник встретил наступающих организованным огнем, в том числе и огнем танков.

Не скрою, меня это огорчило. Неужели после такого напряженного, длительного боя у врага есть еще силы, чтобы продолжать обороняться на занимаемых позициях? Не может этого быть! И вообще, немцы не особенно-то умели вести ночные бои, старались всячески избегать их. Наверняка это оказывает сопротивление оставленное ими сильное прикрытие, а основные силы отходят на вторую подготовленную полосу обороны. Ведь у нас был уже такой случай в Эстонии. Нет, ни в коем случае нельзя дать врагу оторваться от нас. Я приказал подполковнику Мельникову подготовить и повторить атаку с предварительной двадцатиминутной артподготовкой.

Только я отдал приказ, как меня вызвал по рации подполковник Семенов. В приподнятом настроении он доложил, что полк, сломив сопротивление врага, овладел населенным пунктом Вуйты-Трояны и успешно продвигается вперед.

— Решил выделить в передовой отряд второй батальон капитана Арсенина, посадить его на танки и перейти к преследованию, — заключил Семенов свой доклад.

Я приказал ускорить преследование и к утру овладеть второй полосой обороны противника южнее населенного пункта Голымин Стары. Затем связался по рации с подполковником Мельниковым и спросил, что нового на его участке.

— Нового ничего нет, — ответил командир 314-го полка. — Противник продолжает оказывать упорное сопротивление.

Я сообщил Мельникову об успешных действиях его соседа Семенова и приказал немедленно перейти в решительное наступление, при этом не лезть в лоб, а, используя успех 176-го полка, обойти противника и с ходу овладеть второй полосой обороны в районе Гарново Стары.

В это время начальник отделения разведки дивизии майор А. М. Шуленин доложил, что находящиеся в тылу врага разведчики, возглавляемые старшим сержантом В. Я. Тупкаленко, сообщают: немцы отводят танки в тыл. Значит, мы правильно определили замысел противника. Теперь наша главная задача заключалась в том, чтобы не дать ему отвести войска и организованно занять оборону на заранее подготовленном рубеже.

Через час Мельников сообщил, что полк сломил сопротивление врага и успешно наступает. Беспокоясь о флангах, я связался с нашими соседями — командиром 90-й дивизии Н. Г. Лященко и командиром 142-й дивизии Г. Л. Сонниковым. Обрадовался, узнав, что и у них дела идут хорошо.

Своевременный переход дивизии в наступление не позволил противнику организованно отвести свои войска и занять оборону на заранее подготовленном рубеже. Утром 16 января 176-й и 314-й полки совместно с частями 8-го гвардейского танкового корпуса с ходу прорвали вторую полосу обороны противника и овладели узлами обороны Голымин Стары и Гарково Стары. Враг стал поспешно отходить в направлении города Цеханува.

Коммунисты, как всегда, были впереди, своей отвагой воодушевляли всех воинов. Парторг 1-го батальона 314-го полка младший лейтенант Терешин со взводом бойцов, обороняясь в охваченной пламенем деревне, давал точные целеуказания нашим артиллеристам. Герой пал смертью храбрых, но до конца выполнил свой воинский долг. В этом бою наводчики противотанковых орудий Лебедев, Заброда и Чувашпаев подбили 3 танка и 2 бронетранспортера противника.

Третий день нашего наступления был солнечным и сравнительно теплым. Наша авиация, как бы наверстывая упущенное, беспрерывно наносила удары по противнику.

Я вывел во второй эшелон 314-й полк, имевший большие потери во время прорыва первой полосы обороны, и ввел в бой 340-й полк. Теперь 176-й и 340-й полки совместно с танкистами-гвардейцами неотступно преследовали противника вдоль шоссе Гоголе — Вельке — Цеханув и по другой дороге, идущей также на Цеханув через Буркаты.

Штаб нашей дивизии неотступно следовал за своими частями. В то утро мы оказались на поляне между двумя лесными массивами «Закрент» и «Выгода». Едва выехали из леса, как перед нами предстала картина недавнего поля боя. Вся поляна была усеяна трупами гитлеровцев и разбитой боевой техникой врага. Мы насчитали 34 подбитых и сгоревших вражеских танка. Во многих из них зияли огромные пробоины. Проезжая деревню Баронец, мы увидели еще 28 подбитых немецких танков. Да, хорошо поработали наши артиллеристы, танкисты и пехотинцы.

Дорога была изрыта траншеями, ходами сообщений, воронками от снарядов и авиабомб. Дальше наши машины проехать не могли. Пока дивизионные отряды разграждения прокладывали нам путь, я, мой адъютант Н. И. Руденко и начальник разведотделения А. М. Шуленин решили пройти по бывшим некогда улицам деревни Гарново Стары. Дома кругом были разрушены, кое-где торчали стволы обуглившихся деревьев. Все здесь казалось вымершим. Неожиданно перед нами появилась дворняжка. Она до того перепачкалась в грязи и саже, что цвет ее трудно было определить. Мы окликнули собаку. Она осторожно подошла, недоверчиво поглядывая на нас. Я погладил ее. После этого, куда бы мы ни шли, она бежала следом. Но вдруг у развалин одного из домов собака остановилась и завыла. Я взглянул на закопченный остов простой деревенской печи, покореженную утварь. Здесь, видимо, жил ее хозяин — польский крестьянин...

Колонна наших машин тронулась дальше. Пустынная сожженная деревня и одинокая дворняжка не выходили у меня из головы. Долго стоял в ушах вой собаки. Дождется ли она возвращения на пепелище своего хозяина?

Преследуя отступающего противника, мы все ближе подходили к Восточной Пруссии. Передовой отряд 340-го полка — 3-й батальон капитана Михалева — совместно с 1476-м самоходно-артиллерийским полком перерезал в районе Беньки железную и шоссейную дороги, идущие из Варшавы на Цеханув. Одновременно отряд 314-го полка овладел населенными пунктами Горушки и Доли и вышел к внешнему оборонительному рубежу на ближние подступы к городу Цехануву. Наше наступление было настолько стремительным, что противник не имел возможности даже разобраться в обстановке.

Ночью 16 января недалеко от Цеханува произошел любопытный эпизод. Едва батальон Михалева овладел лесом юго-восточнее Цеханува, как на шоссе показалась грузовая машина. Она ехала из города с зажженными фарами. Наши бойцы остановили машину. Гитлеровский шофер сначала недоумевал, думая, что его задержали в темноте свои, но, услышав смех и русскую речь, все понял.

Вслед за этой машиной на дороге появилась целая автоколонна. Передовые подразделения окружили ее. Несмотря на предупредительный огонь, гитлеровцы не только пытались прорваться, но и обстреляли наших воинов из автоматов. Тогда по первой из машин был сделан прямой наводкой выстрел из орудия. Машина опрокинулась поперек дороги и преградила путь остальным. После короткой схватки было убито 15 и взято в плен 12 вражеских солдат во главе со взводным офицером, захвачено 10 машин с боеприпасами и 4 бронетранспортера.

О том, как дальше развивались события на Варшавском шоссе вблизи города Цеханува, я узнал из рассказа командира батальона Ф. С. Михалева.

«У нас оказался один шофер — командир минометного расчета сержант Николай Кузнецов. Он завел немецкую автомашину. В нее была посажена часть солдат 9-й роты во главе с командиром старшим лейтенантом Федосовым. Достигнув предместья города Цеханува, рота заняла выгодный рубеж. С наступлением рассвета командиры и солдаты изучили местность. Федосов выяснил обстановку в городе.

Весь батальон вслед за 9-й ротой продолжал продвигаться вперед и к 4 часам утра 16 января вышел к назначенному рубежу. Командиру полковой батареи 76-мм пушек было приказано уничтожить крупнокалиберный пулемет у железнодорожной насыпи. Командир 9-й роты старший лейтенант Федосов под прикрытием артиллерии начал наступать на пригород Цеханува — Александровку. Слева наступали 7-я и 8-я стрелковые роты батальона. К 9 часам утра Александровка была взята. Завязался интенсивный бой на окраине Цеханува. Гитлеровцы были застигнуты врасплох, среди них началась паника.

9-я стрелковая рота захватила орудие, и старший лейтенант Федосов повернул его в сторону противника».

В результате трехдневного сражения войска 2-й ударной армии прорвали первую и вторую оборонительные полосы противника, отразили его контрудар и продвинулись на глубину до 30 километров, при этом они разгромили 7-ю танковую, 21-ю и 5-ю пехотные дивизии немцев, бригаду штурмовых орудий, до десяти артиллерийских полков и других спецчастей. Противник потерял до 10 тысяч солдат и офицеров убитыми и более 3 тысяч пленными. Мы захватили до 100 исправных танков и около 200 орудий разного калибра. Кроме того, было подбито 120 вражеских танков, 58 бронетранспортеров, захвачено много другой боевой техники.

Гитлеровское командование вводило в бой все новые резервы. Но уже второй день нашего наступления стал для противника роковым. Нам потребовалось всего лишь несколько часов, чтобы разгромить его главную ударную силу — 7-ю танковую дивизию.

Наша 46-я дивизия продолжала наступление. Разведка донесла, что на западном берегу реки Лыдыня южнее города Цеханува противник не имеет сплошной обороны. Я принял незамедлительное решение в ночь с 16 на 17 января 314-м полком совершить обходный маневр по маршруту Соколув — Нужево, форсировать реку Лыдыня в районе фольварка Нужево, к утру выйти в район Неходзин и затем овладеть западной частью Цеханува.

В 9 часов утра после тридцатиминутной артподготовки части дивизии перешли в наступление. Одновременно начали наступление наш правый сосед 90-я стрелковая дивизия и танкисты 8-го гвардейского корпуса.

В авангарде нашего 314-го полка шел 3-й батальон под командой капитана Ивана Петровича Докало. Ему удалось сравнительно легко форсировать реку Лыдыня и через небольшой перелесок выйти на открытую местность. Однако не успел батальон пройти 200–300 метров, как по нему с флангов ударили две скорострельные крупнокалиберные пушки и одна противотанковая, расположенная на холме недалеко от шоссе. Батальон быстро развернулся в цепь и занял оборону. Находившийся в передовой цепи заместитель командира батальона по политической части Кубасов приказал сержанту С. И. Морякову, младшему сержанту Федорову и еще двум бойцам-сибирякам, фамилии которых, к сожалению, не установлены, подобраться к противотанковой пушке и уничтожить ее. Дело шло к вечеру. Когда стемнело, смельчаки подползли к пушке и с расстояния 5–6 метров в упор расстреляли часть орудийной прислуги. Оставшиеся в живых вражеские артиллеристы неоднократно пытались открыть ответный огонь.

Уже после войны ленинградский рабочий, бывший сержант С. И. Моряков рассказывал мне: «Мы своим огнем буквально не давали им пошевельнуться, произвести хотя бы один выстрел. Но подорвать пушку гранатами нам не удавалось, было как-то несподручно, — ведь она находилась на холме, а мы лежали у подножия. Боязно было, что гранаты не долетят. Кроме того, ребята из нашего батальона, не зная, что мы находимся недалеко от вражеской пушки, вели огонь, чем сковали наши действия. Капитан Кубасов, оставив нас продолжать блокировать вражеское орудие, сам уполз назад, чтобы доложить командиру батальона обстановку.

Когда огонь вдоль шоссе прекратился, младший сержант Федоров подполз по скату холма еще ближе к пушке и противотанковой гранатой подорвал ее, уничтожив при этом оставшихся в живых гитлеровцев. Мы быстро заняли холм и залегли в траншее. Сделали это вовремя. Услышав, видимо, разрывы гранат и стрельбу, немцы поспешили на помощь своим, но было уже поздно. Всю ночь пытались они обойти и уничтожить нашу группу.

Вчетвером мы отбили несколько атак противника и держались до рассвета. Очень беспокоились мы за капитана Кубасова. С ним, должно быть, случилось неладное. Не может быть, чтобы он нас оставил в беде. Потом подошли ребята из нашего батальона и рассказали, что капитан Кубасов с группой бойцов спешил нам на помощь, но был тяжело ранен. Рана оказалась смертельной. Желая быстрее выручить нас, замполит не полз, а бежал. Спасая нас, он погиб. Без него бойцы не могли нас в темноте обнаружить. Они слышали стрельбу, но не знали, где немцы, а где мы.

Когда подоспела помощь, мы разгромили фашистов. На холме возле пушки валялось 11 вражеских трупов. Из нас четырех один сибиряк пал смертью храбрых, а другой был ранен. Я и Федоров за эту вылазку были награждены орденами Славы».

340-й полк, поддержанный 1476-м самоходно-артиллерийским и 393-м артиллерийским полками, а также 60-м отдельным истребительно-противотанковым дивизионом, стремительной атакой прорвал оборону противника, занял высоты и во взаимодействии с 314-м стрелковым полком, наступающим с юго-запада, овладел юго-восточной и юго-западной частями города Цеханува. Первым в город ворвался 3-й батальон 340-го полка под командованием капитана Ф. С. Михалева.

Перед этим боем на окраине Цеханува произошел неприятный инцидент. Полк Зимина наступал на Цеханув с фронта, а полк Мельникова — в обход с юго-запада. Штаб 340-го полка стоял уже на окраине города. Командир этого полка Зимин оставил на Варшавском шоссе засады, так как из-под Варшавы, Пултуска и Макува отступали разрозненные немецкие части и нередко нападали на нас с тыла. На одну из засад 340-го полка и напоролся Мельников, который спешил на трофейном «мерседесе» в свой передовой батальон. Ночь была темной. На оклики и предупреждающие выстрелы Мельников не ответил. В машину полетела граната. К счастью, ни Мельникова, ни шофера, ни адъютанта не задело. Они заняли оборону, решив, что нарвались на противника. В это время их и задержали бойцы из охраны штаба Зимина. Когда «пленного» Мельникова привели к Зимину, между ними, конечно, произошла стычка.

— Твои только и умеют со своими воевать! — горячился Мельников.

— Не будешь впредь ездить по чужим дорогам! — парировал Зимин.

— Эх, вы, вояки, ни одного из нас даже не поранили.

— А мы, может быть, хотели вас целехонькими в плен взять.

Конечно, Зимин, прежде чем отпустить Мельникова, не преминул доложить мне по рации о случившемся, а также и о том, что Мельников просит «возместить убытки» — дать другую трофейную машину.

Я сказал Мельникову:

— Это вам наука. Походите пешком, а впредь будете знать, что на войне не каждую короткую дорогу можно считать близкой.

На этом инцидент был исчерпан.

В уличных боях в Цехануве отважно действовало отделение сержанта Круглова. Во время атаки батальон Михалева на юго-восточной окраине города встретил организованный артиллерийско-минометный и автоматно-пулеметный огонь. Бойцы залегли в 200 метрах от каменных зданий. Сержант Круглов, используя огонь самоходок и артиллерии, повел свое отделение вперед. Бойцы подползли к дому, откуда враг вел пулеметный огонь, забросали его гранатами и уничтожили пулеметный расчет. От этого дома они перебежали к следующему строению — каменному сараю, откуда противник вел орудийный огонь.

И вдруг сержант Круглов увидел, что здесь не орудие, а танк.

— Противотанковую гранату! — передал он по цепи.

Сержант метнул ее точно в жалюзи. Еще несколько гранат полетело в танк. Он загорелся и смолк. Бойцы батальона воспользовались этим, поднялись в атаку и ворвались в город. Сержант Круглов за этот подвиг был награжден орденом Славы.

В это же время с восточной стороны первым ворвался в город 137-й Выборгский Краснознаменный стрелковый полк под командованием подполковника И. Рябко из 90-й дивизии. Части нашего соединения, преодолевая упорное сопротивление врага, во взаимодействии с 90-й дивизией 17 января к 16 часам полностью освободили от гитлеровских захватчиков польский город Цеханув.

Пал последний крупный узел сопротивления гитлеровцев на подступах к Восточной Пруссии. Осматривая потом первую и вторую полосы обороны врага, каждая из которых имела в глубину от 12 до 14 километров, мы, офицеры штаба, не могли не восхищаться отвагой и возросшим мастерством наших солдат, сержантов и офицеров. Всюду видны были развороченные доты, глыбы железобетона, бронеколпаки, валявшиеся колья с колючей проволокой, подбитые орудия и танки.

Наше наступление было стремительным. Враг теперь не всегда успевал взрывать, разрушать дома мирных жителей. Как только мы занимали какой-нибудь населенный пункт, на улицы выходили поляки и все от мала до велика радостно приветствовали нас.

В Цехануве я беседовал со многими местными жителями. Язык друг друга мы не понимали, но по отдельным словам и жестам быстро улавливали смысл той или иной фразы. Приятно ласкало слух неоднократно повторявшееся в их речи слово «добже», схожее с нашим украинским «добре». Больше всего жители Цеханува опасались, «как бы не вернулся герман». Когда я говорил собеседнику, что гитлеровцы сюда больше никогда не вернутся, он обычно радостно улыбался и частил: «Добже, добже, добже».

Но все же некоторые жители, особенно женщины, были фашистами до того запуганы, что даже боялись разговаривать с нами. Гитлеровцы трубили по радио, всячески изощрялись в печати разными россказнями о зверствах коммунистов.

Как-то в одну из квартир зашла группа наших артиллеристов — солдат и офицеров. В квартире было восемь женщин. Они испугались, но когда капитан А. В. Саченко попросил всего лишь кипятку, чтобы попить чаю, они забегали по комнате, достали заварку и даже сахар. Командир взвода управления дивизиона лейтенант Жиров завел оживленную беседу с двумя женщинами. Одна из них спросила: «Есть ли среди вас коммунисты?» Жиров, не долго думая, указал на Саченко. Женщины стали бочком пятиться к двери. Через несколько минут в квартире осталась только одна из них, но и она пыталась незаметно исчезнуть. Жирову очень хотелось выпить хотя бы стакан горячего чая, ведь на печке уже грелся чайник, и он начал убеждать женщину:

— — Да ведь я пошутил!

Она вышла из дому, а через несколько минут вернулась со всеми своими подругами.

Прощаясь с женщинами, А. В. Саченко объяснил им, что среди русских офицеров и солдат много коммунистов и они желают им только добра.

— Почему вы боитесь коммунистов? — спросил наш капитан.

Женщины стали просить прощения, оправдываясь тем, что гитлеровцы все время их запугивали коммунистами, рассказывали всевозможные страшные истории о них.

За несколько часов, пока наш штаб стоял в Цехануве, мы успели спасти награбленные гитлеровцами зерно, продовольственные и промышленные товары. Противник, отступая, поджег пристанционные склады. Железнодорожные пути были забиты эшелонами с мукой, сахаром, консервами, колбасой и промышленными товарами, изъятыми у хозяев магазинов и населения.

Я приказал своему заместителю по тылу подполковнику Огородникову послать для спасения всего этого добра нашу химроту и мобилизовать ей в помощь пожарные команды, железнодорожников, горожан. Через два часа Огородников доложил, что пожары потушены, все склады охраняются нашими бойцами.

Штаб уже собирался в дорогу, когда адъютант Н. И. Руденко доложил, что поляк, хорошо разговаривающий по-русски, просит принять его.

— По какому делу? — спросил я у Руденко.

— Говорит, что желает лично поблагодарить русского генерала за освобождение города от фашистов.

Вошел седой высокий человек. Оказывается, он жил в доме, где размещался наш штаб, несколько раз видел меня, но боялся подойти. Много лет назад этот поляк служил в русской армии. Их полк стоял в Оструве Мазовецком. Командовал им суровый генерал. С тех пор у него и остался страх перед генералами. Сейчас он отважился на встречу со мной не только потому, что решил поблагодарить за изгнание гитлеровцев из Цеханува, но ему еще очень хотелось, судя по его словам, «перед смертью поговорить хоть с одним генералом...»

— Еще наговоритесь не раз, — сказал я. — С нами вместе против фашистов воюют польские генералы. Они, как и мы, из простых людей, из рабочих и крестьян.

Старик, казалось, верил и не верил мне. Ведь когда-то даже ротный и то с ним ни разу не разговаривал. Поляк сказал, что ему просто повезло: в одном доме с ним остановился русский генерал и поэтому можно по-соседски побеседовать.

340-й и 314-й стрелковые полки, не задерживаясь в Цехануве, продолжали наступление. В 10 километрах северо-западнее города они овладели несколькими крупными населенными пунктами и вышли на рубеж Павлово — Малиняк. Но в нескольких километрах от этих населенных пунктов противник все же встретил нас организованным огнем на промежуточном рубеже. Я приказал закрепиться, подтянуть артиллерию, пополнить боеприпасы, накормить людей и быть готовыми с утра возобновить наступление.

В 7 часов утра 18 января после огневого налета до полка пехоты и до двух десятков танков противника ударили по второму эшелону 340-го полка, огневым позициям 69-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона майора Вольфсона и 120-мм минометной батарее старшего лейтенанта Насонова. Как потом выяснилось, гитлеровцы, отрезанные еще 16 января в районе населенного пункта Голотчизна, пробивались из окружения, чтобы уйти в Восточную Пруссию.

В результате неожиданной контратаки с тыла и фланга противнику удалось окружить 60-й дивизион и нашу минометную батарею. 2-й стрелковый батальон капитана Петрова с трудом удерживал занятые позиции. Командир 60-го артиллерийского истребительно-противотанкового дивизиона майор Вольфсон быстро организовал круговую оборону, поставил орудия на прямую наводку и, находясь в боевых порядках, лично руководил отражением контратаки танков и пехоты. Несмотря на потери, враг лез напролом. Трем немецким танкам удалось подбить два орудия, но два других расчета в упор подбили два танка. Третий танк раздавил одно орудие, но и сам был подожжен. Артиллеристы во главе со своим командиром действовали отважно, умело и расчетливо.

Г. Л. Вольфсон работал в Ленинграде инженером-проектировщиком. В начале войны его не взяли в армию» У него была «броня», и директор института, где он работал, категорически отказывался его отпустить. Увидев как-то на Невском проспекте отряд ополченцев, Вольфсон пристроился к нему и так в нем и остался. Его зачислили в одно из подразделений. Трудный путь от рядового бойца до майора, командира дивизиона, умелого, грамотного артиллериста, прошел бывший ленинградский инженер-проектировщик.

Командир полка подполковник А. И. Зимин снял с фронта 1-й батальон и бросил его на помощь своему 2-му батальону и дравшимся в окружении артиллеристам. При поддержке 1476-го самоходно-артиллерийского полка 1-й батальон атаковал противника и во взаимодействии со 2-м батальоном наголову разбил пробивавшуюся в Восточную Пруссию вражескую колонну. Как показали пленные, это были остатки 21-й пехотной дивизии. На поле боя противник оставил до 200 человек убитыми, 12 танков и 12 орудий. Уцелевшие гитлеровцы, поддержанные танками, отошли от Маршевица, но были перехвачены 314-м полком и полностью уничтожены. Так на границе Восточной Пруссии нашла свой бесславный конец 21-я пехотная немецкая дивизия.

После ее разгрома враг больше не оказывал нам серьезного сопротивления до самой границы Восточной Пруссии с Польшей. Командир 108-го корпуса генерал-лейтенант В. С. Поленов поставил дивизии задачу — быстрее выйти к границам Восточной Пруссии.

Мы преследовали отходившего противника по двум маршрутам. За день два наших полка — 176-й и 340-й — продвинулись на 40 километров и освободили более сотни населенных пунктов, в том числе польские города Домбров, Зарейки, Беньково, Касцелько и другие.

Отступая, гитлеровцы поджигали дома. Далеко в небе видны были отсветы багрового пламени и клубы дыма. Фашисты расстреливали и вешали польских патриотов.

Однажды я застал в штабе майора А. М. Шуленина в очень подавленном состоянии. Александр Михайлович рассказал мне, что в Домброве видел шесть расстрелянных и двух повешенных поляков. Трупы их были обезображены; глаза выколоты, руки вывернуты. Местные жители горестно проводили в последний путь зверски замученных патриотов.

Вот она, земля врага!

19 января на рассвете 176-й стрелковый полк под командованием подполковника С. Ф. Семенова вышел к старой польско-германской государственной границе. Это произошло в районе населенных пунктов Любовидзе и Руда. Несколько позже подошел к границе и 340-й полк под командованием подполковника А. И. Зимина.

В последние часы перед вступлением на немецкую землю во всех частях и подразделениях чувствовался особый подъем. Началось своеобразное соревнование, кто первым достигнет вражеской территории.

Наконец-то дождались желанного часа! Вот она, земля врага!

Сколько верных сынов нашей Родины пало смертью храбрых на поле боя, погибло в концлагерях и тюрьмах! Сколько невинных людей расстреляно, замучено, повешено, закопано живьем в траншеях и глубоких оврагах! Сколько погибло от голода, артобстрелов и бомбежек в осажденном Ленинграде! Сколько пришлось перенести горя нашим матерям, отцам, родным, близким, прежде чем мы дошли до границ вражеской территории!

Невольно вспомнились жестокие бои в августе — сентябре сорок первого года у стен Ленинграда — под Тосно, Слуцком, Колпином и в ноябре — декабре сорок первого — на «Невском пятачке». Как не хватало нам авиации, танков, противотанковой артиллерии! С пехотными гранатами и бутылками с горючей смесью выходили наши бойцы на борьбу с танками. Какими же стали мы сейчас богатыми! Почти каждое наступление поддерживают средние и тяжелые танки, самоходная и реактивная артиллерия, авиация.

Подполковника С. Ф. Семенова, первым сообщившего мне по рации о переходе старой польско-германской границы, я спросил:

— Как отметили это событие?

— Дали салютный залп из автоматов, а потом я танцевал.

— Как... танцевал?

— Очень просто, товарищ генерал, — взволнованно ответил командир полка, — когда у человека большая радость, он танцует и поет.

— Значит, и песни пели?

— Пели «Интернационал» и «Песню о Родине».

— А противник где?

— Бежит!

Вот тебе и на, подумал я. Десятилетиями гитлеровцы создавали и совершенствовали оборону на границе Восточной Пруссии. Даже каменные дома во всех населенных пунктах строили с окнами на восток. И сейчас каждое такое окно — амбразура дота. И вдруг — бегут. Значит, удар советских войск по врагу в Польше — на подступах к Восточной Пруссии — был настолько сильным и устрашающим, что, видимо, на какое-то время деморализовал его солдат. Вот вам за сорок первый год! Мы-то выстояли! Посмотрим, как это удастся вам. С перепугу даже проскочили свой мощный укрепрайон, который не без основания называли «Зубами дракона». Следовательно, недалек тот день, когда попросите пощады в Берлине!

Почему-то снова вспомнился наш хуторский сапожник дед Савич, его рассказы о бегущих басурманах. «У нашего Трошки задрожали ножки, — лукаво посмеиваясь в усы, любил он говорить в такие минуты. Помолчав, добавлял: — Затеял нам худо, не быть и тебе добру».

Я поехал в 314-й полк. По дороге встретил командира дивизионной разведроты молодого капитана Николая Ивановича Суркова. Он доложил, что гарнизоны противника так и сидят в своих дотах, но не стреляют.

— Обалдели фрицы, — пошутил Сурков. — Здорово, видать, оглушили их наши артиллерия и авиация.

Мы осмотрели первые линии укрепрайона. Они состояли из больших, уходящих глубоко в землю железобетонных сооружений. От них разветвлялась система траншей, огневых позиций и противотанковых рвов глубиной до 5 и шириной до 7 метров. Все это было опоясано несколькими рядами колючей проволоки.

Противотанковые рвы застопорили движение наших колонн. Образовались пробки. На дороге застряли танки, орудия, машины. Я связался по рации с начальником инженерной службы дивизии майором Г. З. Карасиком и приказал обеспечить продвижение наших колонн. Вечером того же дня наша боевая техника двинулась вперед.

В укрепленном районе мы захватили много пленных. Даже в глубине обороны противник оказал нам незначительное сопротивление. Зато на подступах к городам Дойтш-Айлау и Ново-Място гитлеровцы, как и следовало ожидать, опомнились. Каменные дома этих городов были превращены в доты и представляли собой сильно укрепленные узлы обороны. Пехота врага при поддержке полевой артиллерии и авиации отчаянно сопротивлялась. 176-му полку пришлось вести напряженные и кровопролитные бои за город Дойтш-Айлау, а 314-му полку — за Ново-Място. 21 января 176-й полк, овладев населенным пунктом Бартанья, ворвался на южную окраину Дойтш-Айлау и завязал бой за город.

День уже клонился к вечеру, когда 314-й полк, сломив сопротивление обороняющихся гитлеровцев, овладел городом Ново-Място и стал успешно продвигаться дальше, преследуя отступающего противника.

А 176-й полк в это время продолжал еще вести, тяжелые бои за Дойтш-Айлау. Командир полка подполковник Семенов доложил:

— Противник ожесточенно сопротивляется, несем большие потери...

Я связался по рации с Зиминым и приказал ему в течение ночи обойти Дойтш-Айлау с тыла и, взаимодействуя со 176-м полком, разгромить врага.

Бои за Дойтш-Айлау, как и за все города Восточной Пруссии, носили очень ожесточенный характер. Враг оказывал нам отчаянное сопротивление. Уже после войны я узнал из опубликованных у нас документов, что в ставке Гитлера еще 21 сентября 1944 года был утвержден приказ командующего немецкими войсками на западе генерал-фельдмаршала Рундштедта. Этот приказ по поручению Гитлера начальник партийкой канцелярии Мартин Борман разослал командирам соединений, рейхслейтерам и гаулейтерам. В нем говорилось: «Фюрер приказал: поскольку борьба на многих участках перекинулась на немецкую территорию и немецкие города и деревни оказались в зоне боевых действий, необходимо фанатизировать ведение нами боев»{12}.

Раньше свои неудачи на Восточном фронте гитлеровцы объясняли непонятным фанатизмом русских. Сейчас Гитлер надеялся, что «фанатизм» его солдат и офицеров поможет добиться успеха. Именно поэтому он и требовал: «В зоне боевых действий нашу борьбу следует довести до предельного упорства, а использование каждого боеспособного человека должно достигнуть максимальной степени. Каждый бункер, каждый квартал немецкого города и каждая немецкая деревня должны превратиться в крепость, у которой противник либо истечет кровью, либо гарнизон этой крепости в рукопашном бою погибнет под ее развалинами. Речь может идти только об удержании позиции или уничтожении».

Немецкие офицеры старались рьяно выполнять солю фюрера. Вспоминая сейчас наши первые бои на территории врага, я должен сказать, что упорство солдат противника в основном объяснялось страхом перед своими командирами, в особенности нацистами, жестоко расправлявшимися с теми, кто проявлял малейшее неповиновение.

22 января в 8 часов подполковник Зимин доложил, что полк вышел северо-западнее города Дойтш-Айлау, овладел шоссейной дорогой Дойтш-Айлау — Мариенвердер и отрезал пути отхода противнику. Настала пора начинать штурм. Орудия были подтянуты к городу. В 9 часов после артподготовки 340-й полк с тыла, а 176-й при поддержке 393-го артиллерийского и 1476-го самоходно-артиллерийского полков с фронта перешли в наступление. Наши соседи справа — части 372-й стрелковой дивизии — также бросились на штурм. Жестокий бой продолжался на улицах города несколько часов. Враг был разгромлен, город Дойтш-Айлау взят.

Во время штурма заместитель командира 176-го полка по политчасти майор В. Г. Рубцов находился в 1-м батальоне. Когда на окраине города бойцы залегли под огнем противника, замполит поднялся во весь рост и, взмахнув рукой с автоматом, крикнул:

— За мной! Вперед!

Бойцы, все как один, бросились в атаку. Батальон первым ворвался в город, а за ним и весь полк. Семенов и Рубцов находились в передовых подразделениях, руководили уличными боями.

Как-то я спросил у группы солдат и офицеров — участников боев за Дойтш-Айлау:

— Трудно вести уличные бои?

Одни отвечали: «Ничего страшного, бить немца можно и в городе», другие уточняли: «Главное, обойти дом, а оставшиеся в тылу не сопротивляются — сдаются». А капитан В. М. Рачковский, недавно вернувшийся в 176-й полк из госпиталя после третьего тяжелого ранения, сказал:

— В уличном бою видишь угол дома, подвал, откуда стреляют, и немецкую каску. Враг старается быть незамеченным, и ты обязан, не обнаруживая себя, подавлять все, что стреляет.

Наши артиллеристы шли в цепях пехоты и часто попадали в тяжелое положение. Вот только один из эпизодов, который после боя за Дойтш-Айлау рассказал командир 1-го дивизиона 393-го артиллерийского полка майор Ф. Н. Шевченко: «Наш 393-й артиллерийский полк обеспечивал огнем боевые действия 176-го стрелкового полка. Мой 1-й дивизион, как всегда, поддерживал 1-й стрелковый батальон майора А. В. Щербины. Батальон успешно прорвал оборону и продолжал наступление. Мы с командиром батальона выдвинули свои НП ближе к боевым порядкам. Огнем дивизиона были уничтожены две самоходные установки и до роты пехоты. Я связался по рации с командиром артполка полковником С. А. Милем, чтобы доложить ему обстановку и спросить разрешения на смену НП. В это время майор А. В. Щербина ушел на новый НП. Когда я получил разрешение своего командира и дал команду на смену НП, начальник разведки дивизиона старший лейтенант В. А. Клинов мне доложил:

— Товарищ майор, справа, со стороны опушки леса, наш НП атакует до роты пехоты.

Что делать? Наша пехота ушла от нас на 2–2,5 километра. Хорошо, что мы всегда во взводе управления дивизиона имели ручной пулемет. Я приказал взводу залечь на высоте, развернуть пулемет и без команды не стрелять. Когда немцы подошли к нам метров на 200–250, я приказал открыть огонь из пулемета, карабинов и автоматов. Мы убили до 30 гитлеровцев, остальные повернули обратно и ушли в лес. Мы быстро догнали батальон А. В. Щербины и продолжали поддерживать его огнем своего дивизиона».

В этих боях были разгромлены подразделения 11-го морского, 828-го и 263-го отдельных батальонов и части 5-й легкой пехотной немецкой дивизии. Противник потерял еще 5000 солдат и офицеров убитыми и 1500 пленными. Мы захватили 200 орудий, не считая находившихся в дотах и дзотах, большое количество вооружения, до 15 эшелонов с военным имуществом, продуктами и промтоварами на железнодорожной станции в Дойтш-Айлау.

Казалось удивительным, почему гитлеровцы не взорвали или не подожгли эшелоны. Пока шли бои за Дойтш-Айлау, у них для этого было достаточно времени. Я приказал командиру 176-го полка подполковнику С. Ф. Семенову поставить часовых и никого не подпускать к эшелонам, а командиру саперного батальона майору М. Н. Верещагину выслать на станцию группу своих людей с заданием тщательно проверить эшелоны, и если они заминированы, немедленно обезвредить их.

Мои предположения подтвердились — все 15 эшелонов были заминированы. Гитлеровцы до сих пор считали нас простачками. Дескать, русские сразу набросятся на продукты и барахло...

Группа бойцов под командованием опытного сапера П. Ф. Семенова быстро разминировала все эшелоны.

В городах Ново-Място и Дойтш-Айлау мы впервые увидели белые и красные флаги, свешивающиеся из окон нескольких домов.

В течение трех суток дивизия неотступно преследовала остатки разгромленных вражеских частей, отходивших на Мариенвердер.

Гитлер требовал от командования Восточно-прусской группировки войск остановить наступление русских. Фашистская пропаганда по радио, в печати, листовках распространяла клеветнические, злостные слухи о том, что солдаты Советской армии якобы занимаются разбоем, поголовно истребляют немцев. К сожалению, многие верили этой клевете. Вернее, боялись, что придется всем немцам держать ответ за те злодеяния, которые чинили гитлеровцы на нашей территории. Мы всячески разъясняли немецким солдатам и мирному населению, что отвечать за свои злодеяния будут только военные преступники. С мирным населением, со сдавшимися в плен солдатами и офицерами наши люди обращаются гуманно, как и подобает воинам армии-освободительницы.

Тем не менее в некоторых населенных пунктах почти не оставалось жителей. Они бросали свой кров, имущество, скот и в панике бежали на запад. И все же, несмотря на приказы Гитлера и геббельсовскую пропаганду, гитлеровские солдаты сотнями дезертировали из фашистской армии. В одном из захваченных нами приказов Гитлера говорилось: «Каждый дезертир является предателем родины. Он будет расстрелян, а семья его подлежит разорению и репрессиям; всякий, кто, не имея ранения, попадет в плен к русским, приговаривается к смертной казни заочно, а семья его идет на каторгу или в концентрационный лагерь».

Преодолевая сопротивление противника, 176-й полк овладел городами Фрейштадт и Розенбург, а 314-й полк, преследуя врага по параллельной дороге, отрезал ему пути отхода в районе Гонифельде. Взаимодействуя друг с другом, наши два полка разгромили до двух полков пехоты противника.

Мы убедились, что вместе с ветеранами отлично бьют врага и воины из молодого пополнения. Комсомольцы Вакуленко, Федоров и Кабанов в критическую минуту боя подобрались к немецким зенитным орудиям, мешавшим 3-му батальону 314-го полка продвигаться вперед, и забросали их гранатами. Воины батальона с криком «ура» атаковали противника и заняли его траншеи.

На другой день молодые бойцы-автоматчики Речкалов, Попов, Баженов и пулеметчик Тощевиков, вступив в неравную схватку с врагом, отразили четыре фланговые атаки.

На пути от Дойтш-Айлау до пригородов Мариенвердера во всех деревнях и фольварках мычали голодные коровы. Удравшие хозяева оставили их на привязи. Я приказал командирам полков позаботиться о скоте. Были выделены солдаты из хозвзводов. Они сбивали замки с дверей скотных дворов, выводили коров и гнали их в поле. Там наши люди разгребали бурты кормовой свеклы и занесенные снегом стога сена. Коровы жадно набрасывались на корм.

24 января дивизия вышла к юго-восточному и восточному оборонительным рубежам на подступах к городу Мариенвердер. Попытки с ходу овладеть им не имели успеха. Мы решили 314-м стрелковым полком продолжать наступление с востока, а 176-м и 340-м стрелковыми и 1476-м самоходно-артиллерийским полками обойти город Мариенвердер с севера и перерезать все дороги, соединяющие Мариенвердерскую и Эльбингско-Мариенбургскую группировки.

Совершая обходный маневр, 176-й стрелковый полк 25 января вышел северо-восточнее города Мариенвердер, овладел местечком Тифенау, перерезал шоссейную дорогу Эльбинг — Мариенвердер и вклинился в оборону противника на 3 километра. 340-й стрелковый полк совершил глубокий обход с севера. Батальон капитана С. Ф. Михалева вышел севернее Мариенвердера к реке Висле в районе города Меве.

Таким образом, Мариенвердерская группировка войск противника оказалась отрезанной от Эльбингско-Мариенбургской. Это вызвало тревогу у гитлеровского командования, и оно предприняло попытку соединить свои группировки. 340-й полк был атакован с двух направлений — от Мариенбурга и от Мариенвердера — силами до двух пехотных полков, поддержанных танками и артиллерией. Имея большой перевес в силах, гитлеровцы сумели расчленить боевой порядок 340-го стрелкового и 1476-го самоходного полков и соединиться.

Особенно все усложнилось к ночи. Прервалась связь батальонов со штабом 340-го полка. Подполковник А. И. Зимин приказал командиру разведвзвода старшему лейтенанту Грекову уточнить обстановку. Взвод в темноте удачно миновал боевые порядки противника и вышел к обороняющимся батальонам. При возвращении в штаб полка разведчики были замечены противником и окружены, но сумели с боем вырваться. Греков доложил Зимину, что 2-й и 3-й батальоны держатся стойко, отражают все контратаки.

Действия 340-го стрелкового полка Зимина поддерживал 393-й артиллерийский полк Миля. Артиллеристы в этих боях показали чудеса храбрости.

Две 76-мм пушечные батареи 1-го дивизиона Ф. И. Шевченко стали на прямую наводку и вместе с пехотой ждали подхода основных сил. Гаубичная батарея и штаб дивизиона заняли огневые позиции в фольварке на шоссе, примерно в двух километрах от реки Вислы.

Артиллеристы быстро подготовили данные для ведения огня и пристреляли передний край. Неожиданно на шоссе появился крупный отряд войск противника с танками и артиллерией. Гитлеровцы стремились выйти к городу Меве.

По команде Ф. Н. Шевченко артиллеристы быстро заняли круговую оборону и развернули гаубицы для стрельбы прямой наводкой. Но огневая позиция не была подготовлена для круговой обороны (не обеспечен достаточный обзор), поэтому приходилось после каждого выстрела вручную подкатывать орудия. Противнику удалось подойти на дистанцию прямого выстрела. В самый разгар боя артиллеристы по радио сообщили командиру полка полковнику С. А. Милю, что отбивают атаки сильно превосходящих сил противника, который пытается прорваться к городу Меве.

Полковник С. А. Миль ответил, что высылает одну 76-мм батарею самоходных установок с десантом, и приказал во что бы то ни стало держаться. Атаки противника становились все яростнее, гибли люди, были выведены из строя две гаубицы и тягачи. Наши артиллеристы решили вызвать огонь на себя. Только это к спасло положение. Противник был остановлен.

В этом бою все наши солдаты и офицеры проявили исключительную стойкость. Особенно мне хочется отметить действия химинструктора дивизиона, ветерана дивизии старшины Новосельцева. Раненный, он трижды водил артиллеристов врукопашную на врага. Герой в последней схватке пал смертью храбрых.

Арттехник дивизиона старший техник-лейтенант Б. В. Белый с самого начала боя находился на батарее, отражая атаки фашистов с группой бойцов на левом фланге огнем из автомата и гранатами, трижды ходил врукопашную. После того как были убиты командир расчета и наводчик, он с группой бойцов отбивал атаки противника огнем из гаубицы.

Однако вскоре фашистам удалось окружить огневые расчеты, штаб дивизиона и отрезать их от пехоты. Артиллеристы, частью сил заняв круговую оборону, поддержали своим огнем батальон, который отражал контратаку противника с тыла. Немцы попытались атаковать штаб дивизиона, но огнем стрелкового оружия и артиллерии были обращены в бегство.

Командир 393-го артполка полковник С. А. Миль, который вместе с командиром 340-го стрелкового полка подполковником А. И. Зиминым также оказался в кольце, управлял артогнем при отражении атак пехоты и танков противника. Четко работала связь. Ее обеспечивал находившийся здесь же старший лейтенант Петр Игнатьевич Стржельчик — брат ныне народного артиста РСФСР Вячеслава Игнатьевича Стржельчика. Между прочим, каждый раз, когда я вижу Владислава Стржельчика в роли фашистского офицера, которую он обычно исполняет очень мастерски, мне думается, что ветеран нашей дивизии Петр Стржельчик немало рассказал своему брату, тоже бывшему солдату Советской Армии, о злодеяниях гитлеровцев.

Примерно в 24 часа пехота противника, поддержанная танками, атаковала нас со стороны Мариенвердера. Бой длился всю ночь. Атаки были отбиты расчетами наших шести орудий и экипажами двух самоходных установок. На поле боя остались 4 фашистских танка.

В эту ночь с тыла, со стороны Мариенбурга, враг атаковал 8-ю гаубичную батарею 3-го дивизиона 393-го артполка. Бой был жестокий. Расчеты успели развернуть орудия и открыли огонь по противнику. В этом бою было уничтожено свыше 200 фашистов. Но и мы понесли большие потери. В живых на батарее осталось всего 6 человек, и каждый из них имел ранение.

Среди погибших и раненых не оказалось заместителя командира батареи по политической части. Его долго искали. И вдруг утром его принес немецкий солдат. Оказалось, что ночью во время одной из рукопашных схваток он унес его тяжелораненым в рядом стоящий дом, оказал первую медицинскую помощь, согрел его. Кто был этот немецкий солдат? Антифашист или человек, желавший искупить свою вину перед русскими, нам так и не удалось выяснить в этой обстановке.

Утром 26 января я вызвал по рации Мельникова, полк которого находился во втором эшелоне в Тифенау, и сказал ему:

— Выручайте-ка своего друга.

После двадцатиминутной артподготовки полк Мельникова с востока, а полк Зимина с запада атаковали противника и отбросили его. При этом полк Зимина вышел на восточный берег реки Вислы, а полк Мельникова продолжал наступать с севера на Мариенвердер. В разгроме контратакующего противника нам активно содействовали 372-я стрелковая дивизия генерала П. И. Радыгина, штурмовавшая сильно укрепленный врагом Мариенбург, и 90-я дивизия генерала Н. Г. Лященко, наступавшая с востока на Мариенвердер.

В тот же день 1-й батальон 340-го полка под командованием капитана Б. Н. Федотова на утлых лодчонках и небольших плотах, не задерживаясь, переправился на западный берег реки и захватил южнее города Меве плацдарм в два километра по фронту и полтора километра в глубину. Батальон перерезал шоссе и разгромил до двух рот пехоты противника, двигавшихся по дороге на автомашинах.

Как только Зимин доложил мне о захвате плацдарма, я немедленно выехал к нему, чтобы организовать форсирование Вислы всей дивизией. Начальник оперативного отделения дивизии подполковник Окснер уже ездил в штаб 340-го полка, знал туда дорогу и поэтому поехал впереди. Нам предстояло двигаться вдоль линии обороны противника на удалении не более километра от него, а фронт не везде был прикрыт нашими войсками.

Отъехав от штаба дивизии не более 8 километров, мы оказались у перекрестка дорог. Нужно было ехать прямо. Но Окснер вдруг повернул влево по дороге на Мариенвердер.

— А ведь подполковник, пожалуй, ошибся, — сказал я своему шоферу Крицкому. — Надо просигналить ему.

Выехав из-за поворота, мы увидели перегородивший дорогу противотанковый забор и уткнувшийся в него «виллис». В машине никого не было. Видимо, наши товарищи выскочили из нее и укрылись в кювете.

В «виллис» полетели гранаты. Противник открыл огонь из пулемета. С нашей стороны кто-то автоматной очередью уложил пулеметчика наповал. Как выяснилось потом, это стрелял старший лейтенант Н. И. Руденко, ехавший вместе с начальником оперативного отделения.

Медлить было нельзя. Мой шофер дал задний ход. Мы скрылись в тумане. К счастью, недалеко от перекрестка остановились разведчики и две самоходные установки.

Я приказал им атаковать обороняющегося у забора противника и выручить наших товарищей. Не успели разведчики отъехать от перекрестка дорог, как один за другим появились Руденко, Окснер, шофер Цуприян и радист Анисимов. К счастью, только Цуприян был легко ранен, а остальных беда миновала. Вскоре вернулись и разведчики. К одной из самоходок они прицепили изрешеченный пулями «виллис», в котором находилась наша рация.

Сержанта Цуприяна отправили в медсанбат. Там он рассказал, что все, кто ехал с комдивом к Висле, попали к немцам, а сам генерал, видимо, убит.

В это время я уже был на берегу Вислы в 340-м полку. Только успел спуститься к переправе, как меня вызвал по рации командир корпуса генерал-лейтенант В. С. Поленов.

— Вы живы? — спросил он.

— Так точно!

Комкор строго отчитал меня за оплошность, потом спросил, как обстоят дела с форсированием.

Я доложил, что сегодня на Висле начался сильный ледоход, который все сметает на своем пути. А у нас пока кроме подручных средств ничего нет. Да и их уже почти не осталось. Попытка переправить на плацдарм орудия окончилась неудачно.

Я докладывал командиру корпуса то, что видел своими глазами. Первые два расчета с орудиями погрузились на плоты, но едва отошли от берега, как на них налетела огромная льдина. От удара оба орудия скатились с плотов и утонули. Артиллеристы спаслись вплавь.

Весь день батальон героически отбивал контратаки. Несколько раз танки противника прорывались через боевые порядки батальона, и каждый раз его пехота отсекалась от танков огнем наших пехотинцев.

В одном из неравных боев смертью героя погиб командир 1-й стрелковой роты старший лейтенант Астафьев. Дорого стоила противнику его жизнь. Астафьев подбил противотанковыми гранатами два фашистских танка и уложил из автомата 26 гитлеровцев. Командир батальона капитан М. И. Федотов был ранен, но, превозмогая боль, продолжал командовать.

Вместе с десантом на маленький плацдарм западного берега Вислы переправились командир 4-й батареи 2-го дивизиона 393-го артиллерийского полка старший лейтенант Юрченко и командир взвода управления лейтенант Уфимцев.

Немцы решили сбросить наш десант в реку. До полка пехоты противника при поддержке 12 танков атаковали защитников плацдарма. По реке все шла и шла сильная шуга с большими льдинами. Попытки переправить еще два орудия на плотах успеха не имели. Старший лейтенант Юрченко был грамотным и смелым артиллеристом. Он очень умело управлял огнем орудий, находившихся на восточном берегу. Сразу же произвел пристрелку, давал целеуказания 393-му артиллерийскому полку. После гибели командира 1-й роты Астафьева Юрченко принял на себя командование ротой. Командир батальона Федотов несколько раз передавал по рации на восточный берег:

— Отлично действует Юрченко!

К вечеру на плацдарме сложилась тяжелая обстановка. У нашего батальона кончились гранаты, на исходе были и патроны. Погиб еще один командир роты — старший лейтенант Баранов. На помощь 1-му батальону с большим трудом была переправлена стрелковая рота. С замиранием сердца следили мы, как бойцы этой роты, прыгая с одной льдины на другую, устремлялись к противоположному берегу. Но этих сил для отражения контратак гитлеровцев было мало.

Переправляться на западный берег Вислы помогали 1-му батальону 340-го стрелкового полка саперы батальона майора М. Н. Верещагина. Кавалер ордена Славы трех степеней старшина Семенов, бойцы Коренов, Ахмеджанов, Абурахманов и другие разбирали деревянные дома и сколачивали плоты. Дул сильный ветер со снегом, работать было тяжело, но дело у саперов спорилось. Они же и помогали бойцам и командирам переправляться на захваченный плацдарм.

Переправа через Вислу, о которой здесь рассказывается, проходила в очень невыгодных для нас условиях. С утра стояла ясная, солнечная погода, река была спокойной. Наши воины знали уже по опыту: хочешь захватить плацдарм, ошеломляй врага внезапностью. И, выйдя к Висле, они тотчас же устремились на западный берег и захватили плацдарм... А дальше, как назло, началась метель, ветер достигал ураганной силы... Спешившему нам на помощь армейскому понтонному полку преградила путь группа противника, пробивавшаяся из окружения.

Мы стремились изо всех сил удержать плацдарм, но кроме поддержки артиллерией с восточного берега больше пока ничем не могли помочь.

Смертью героев, выходя против танков с гранатами, гибли наши люди на плацдарме, тонули при попытке переправиться через Вислу. Один из самых отважных людей дивизии старшина Нестеренко, который отличался в боях почти на всех переправах и плацдармах, встречавшихся на нашем боевом пути от Невы до Вислы, пытаясь вплавь перебраться на восточный берег с важным заданием, утонул...

Сейчас боевые друзья старшины Нестеренко вспоминают о нем с особой теплотой. Они много рассказывают о его отваге и скромности. Случилось как-то так, что он четырежды награждался орденом Славы и тем не менее не считался полным кавалером этого почетного солдатского ордена. По ошибке ему вручили два ордена одной степени и два ордена — другой. И сколько друзья ни уговаривали его обратиться к начальству, он наотрез отказывался. Как жаль, что я только недавно об этом узнал... Тогда на переправе о его гибели нам сообщил кто-то из бойцов, сумевший с большим трудом вплавь добраться до нашего берега. Он сказал, что и Нестеренко доплыл бы, но его настиг в реке шальной осколок.

Не имея противотанковой артиллерии, под давлением превосходящих сил противника федотовцы стали отходить. В конце концов они оказались прижатыми к реке. Мы поддерживали батальон артиллерийским огнем с восточного берега. Благодаря этому огневому щиту наши бойцы смогли переправиться обратно через Вислу.

Особенно велика заслуга в этом старшего лейтенанта Юрченко. Он был тяжело ранен, но продолжал давать цели батареям, которые прикрывали огнем переправу батальона. Уфимцева он отправил на восточный берег, оставив при себе только радистов. Сам же Юрченко, тяжело раненный, отбивался от гитлеровцев гранатами. Последняя группа пехотинцев из взвода прикрытия взяла с собой уже бездыханное тело героя и, рискуя своей жизнью, на скользких бревнах доставила его на восточный берег. Бойцы-пехотинцы — эти суровые люди, видавшие много смертей и сами недавно чуть не погибшие, — плакали.

Я спросил у одного из пехотинцев, знал ли он Юрченко раньше, тот ответил: «Нет, не знал. Но сколько буду жить, не забуду его... Он думал только о нас и о победе. Просил нас скорее переправляться на восточный берег. Клялся, что будет прикрывать наш отход... Не думал погибать парень.

Хоть было и тяжело переправлять его на бревнах, но он достоин того, чтобы мы его похоронили с почестями. Достоин вечной памяти...»

Юрченко похоронили у дороги недалеко от Вислы. Потом, как мне сообщили, коллективно написали матери Юрченко, жившей в Ильипецком районе Винницкой области, о героической гибели ее сына.

Подготовка к наступлению на город Мариенвердер продолжалась. Начальник разведотделения штаба дивизии майор А. М. Шуленин в эти дни находился в 314-м полку вместе с дивизионными разведчиками. Здесь готовился ночной поиск: необходимо было разведать оборону противника на дороге, идущей из Мариенбурга на Мариенвердер. В ночь на 27 января разведчики под командованием капитана Н. И. Суркова ушли в поиск. Утром мы узнали печальную весть — погиб командир разведроты дивизии капитан Николай Иванович Сурков. Он прошел с нами по военным дорогам от Ленинграда до Вислы. Этого заботливого и умного наставника, отважного командира любили все солдаты.

Кто-то из них написал на смерть Николая Ивановича простые, незатейливые стихи, которые кончались следующими словами:

От стен Ленинграда славой украшен Разведчиков путь боевой, Клянемся прославить в подвигах наших Имя твое, командир дорогой!

Переводчик разведотделения дивизии Виктор Маркович Оленин — бывший ленинградский архитектор — нарисовал портрет героя. Эти стихотворные строки и портрет мы вмонтировали в обелиск на его могиле. Капитана Н. И. Суркова похоронили на той самой развилке, где я его встретил в последний раз.

Сколько уже было могил героев на нашем боевом пути!

28 января командующий армией генерал-полковник И. И. Федюнинский приказал 108-му стрелковому корпусу ликвидировать мариенвердерский предмостный плацдарм противника, перейти к обороне и начать основательную подготовку к форсированию Вислы. На следующий день после тридцатиминутной артподготовки одновременно перешли в наступление 46-я дивизия с севера и 90-я — с востока. Наши два полка — 176-й и 314-й, а также два полка нашего левого соседа 90-й дивизии прорвали оборону и в первый же день боя вышли на северную окраину города. 30 января мы во взаимодействии с частями 90-й дивизии овладели крупным городом Мариенвердер и ликвидировали плацдарм противника на восточном берегу Вислы.

Это был тяжелый штурм. Противник упорно оборонял Мариенвердер. В одном из этих боев 314-й полк вышел из леса на открытую местность, которая простиралась на 4 километра вплоть до самого Мариенвердера. Целый день полк вел тяжелые бои, но продвинуться вперед ему не удалось. Я приказал Мельникову идти в обход левее шоссейной дороги. Связался по рации с командиром дивизиона гвардейских минометов и попросил поддержать атаку 314-го полка.

В назначенное время два наших батальона после ошеломляющих залпов «катюш» перешли в атаку и заняли один из пригородов Мариенвердера. Но гитлеровское командование бросило в контратаку до двух полков пехоты, поддержанных большим количеством танков и авиации. 314-й полк был потеснен. Я приказал Мельникову продолжать атаковать. Всю ночь шли кровопролитные бои. Пригород трижды переходил из рук в руки. К утру полк все же закрепился в нем.

В этом бою в передовых цепях находилось большинство работников штаба полка — не хватало людей, многие командиры и солдаты были ранены или убиты. На другой день после перегруппировки полк начал новое наступление» Впереди шел 3-й батальон капитана И. П. Докало. К вечеру в 2–3 километрах от центра Мариенвердера противник силой до пехотного полка при поддержке более 20 тяжелых танков контратаковал батальон. Завязался жестокий неравный бой. У батальона было всего 4 противотанковые пушки. Ведя огонь с невыгодных позиций, наши артиллеристы все же подбили 6 танков. Гитлеровцы остановились. Но и наши стрелки залегли. Капитан И. П. Докало понял, что если не поднять батальон, наступление захлебнется надолго. Иван Петрович поднялся, и солдаты услышали его голос:

— В атаку!

Стрелки и пулеметчики бросились за любимым комбатом, нагнали и опередили его. Но Докало был уже дважды ранен. Кто-то оказал ему первую медицинскую помощь. Иван Петрович тут же поднялся, чтобы продолжать управлять боем. Он как-то особенно умел улавливать ритм боя. Вовремя, в доли секунды замечал, откуда противник намеревается вести огонь, и давал цели противотанковой пушке, оказавшейся рядом с ним. Но перевязанный бинтами комбат был замечен врагами. На этот раз его ранили в живот. Сержант С. И. Моряков подбежал к Ивану Петровичу и стал его оттаскивать за угол дома. Комбат кричал:

— Не трогай меня, надо взять город, потом в медсанбат!

Долго мучился сержант, пока ему не удалось уговорить комбата. Уже совсем ослабевший, он еле слышным голосом проговорил: «Передай по цепи замполиту Прияткину, чтобы принял командование, а потом эвакуируй меня».

Передав приказ комбата, сержант чудом отыскал лошадь, запряженную в повозку, и доставил раненого комбата на ПМП, где ему прямо на месте сделали операцию. Хирург, закончив операцию, сказал:

— У меня другого выхода не было, до медсанбата его живым не успели бы довезти. Дело решали минуты. Теперь он будет жить.

Когда бы ни приезжал я потом в 3-й батальон, солдаты и командиры неизменно вспоминали этот подвиг своего комбата капитана Ивана Петровича Докало, который, как утверждали они, во многом способствовал захвату одной из окраин Мариенвердера.

Мы прилагали много усилий, чтобы как можно быстрее эвакуировать в тыл всех раненых. Мужественным и самоотверженным медицинским работникам большую помощь в этом оказывали не менее мужественные и самоотверженные, никогда не унывавшие шоферы медсанбата. Как-то я встретил на дороге начсандива майора Серегина. Он познакомил меня с водителями Сушковым и Станкевичем и рассказал, как они делают многокилометровые рейсы по объездным дорогам, часто пробиваются сквозь огонь врага, но раненых всегда доставляют по назначению.

А недавно произошел такой случай. Гитлеровские варвары загнали большую группу советских и польских граждане четырехэтажный дом и хотели было уже поджечь его. Сушков и Станкевич спешили к линии фронта, когда их остановил старик. Он сказал, что ему удалось вырваться из окруженного фашистами дома. Сушков и Станкевич, не задумываясь, повернули машины. Они вовремя пришли на помощь. Всего 10 минут потребовалось им для того, чтобы снять часовых, уложить из автоматов факельщиков и спасти советских и польских граждан от мученической смерти.

За 15 суток Восточнопрусской операции наша дивизия прошла с боями до 300 километров. Темп наступления был высоким — за сутки мы продвигались вперед на 20–25 километров.

Войска 2-й ударной армии освободили от фашистов несколько сот населенных пунктов, в том числе 10 городов, и среди них такие крупные, как Цеханув, Эльбинг, Дойтш-Айлау, Мариенвердер, Мариенбург. Наша дивизия разгромила 828-й и 263-й отдельные и 11-й морской батальоны, а также участвовала в разгроме 7-й танковой, 5-й легкой и 21-й пехотной дивизий.

За период Восточнопрусской операции только 46-я дивизия взяла в плен более 3 тысяч солдат и офицеров, подбила 126 танков и 30 бронетранспортеров, захватила 22 исправных танка и 30 бронетранспортеров, 25 эшелонов с военным имуществом, продовольствием и промышленными товарами, большое количество автотранспорта, боевой техники и вооружения. На протяжении операции дивизия ни разу не выводилась в резерв и успешно справлялась с возложенными на нее боевыми задачами.

За мужество и отвагу более тысячи солдат, сержантов и офицеров дивизии были награждены орденами и медалями Советского Союза. 340-му стрелковому полку за умелые боевые действия было присвоено почетное наименование Мариенбургского.

Главный итог Восточнопрусской операции заключался в том, что пути отхода на запад всей группировки немецко-фашистских войск, сражавшейся здесь, были отрезаны. Разгромив крупные силы врага в западной части Польши, советские войска не только перенесли войну в самое осиное гнездо прусской военщины, но благодаря обходным маневрам смогли внезапными и стремительными действиями сравнительно быстро и без больших потерь прорвать создававшуюся десятилетиями одну из самых мощных в Европе глубоко эшелонированную оборону противника.

Падение восточнопомеранского бастиона

В первых числах февраля войска Центральной группы и левого крыла 1-го Белорусского фронта под командованием маршала Г. К. Жукова, успешно развивая наступление, вышли к реке Одеру.

Обстановка на советско-германском фронте сложилась довольно своеобразная. Крупные силы немцев были окружены нашими войсками в Курляндии и Восточной Пруссии. Гитлеровцы еще удерживали Восточную Померанию, а наши войска уже находились на Одере в 60–70 километрах от Берлина.

Ясно было, что все свои надежды на спасение гитлеровское командование будет сейчас возлагать на Восточную Померанию. Они уже называли ее своей стеной, опорой, мостом, валом, неприступным бастионом. Отсюда, из Восточной Померании, гитлеровское командование намеревалось нанести удар по войскам 1-го Белорусского фронта, вышедшим к Одеру, отсечь их, разгромить и отвести угрозу, нависшую над Берлином.

«Ставка Верховного Главнокомандования, учитывая создавшуюся обстановку, освободила 2-й Белорусский фронт от дальнейшего участия в боевых действиях на территории Восточной Пруссии и поручила ему ликвидировать Восточнопомеранскую группировку врага. Советским войскам предстояло очистить все побережье Балтийского моря, от устья Вислы до устья Одера, и овладеть портами Данциг (Гданьск) и Гдыня»{13}.

Нашим войскам, в частности и 46-й ордена Суворова Лужской стрелковой дивизии, также предстояло наступать в направлении на Данциг, поэтому небезынтересным будет здесь сказать, что в феврале 1945 года об этом городе на Ялтинской конференции руководителей трех союзных держав — СССР, США и Англии — шел особый разговор.

Вот как об этом вспоминает один из членов советской делегации адмирал флота Н. Г. Кузнецов: «В докладе английского адмирала Кенингхема прозвучала нота трудностей борьбы с немецкими подводными лодками. Есть основания ожидать новой вспышки битвы за Атлантику, сказал адмирал. Как потом выяснилось, он имел в виду строительство в Германии новых подлодок XXI серии, оборудованных шноркелем, позволяющим им заряжать батареи, не всплывая на поверхность, а также некоторыми новыми приборами и торпедами. Кенингхем сказал, что с такими лодками самолетам и надводным кораблям бороться будет труднее. Указав, что эти лодки строятся главным образом в Данциге, он закончил выступление так: «Как моряк, я хочу, чтобы русские поскорее заняли Данциг».

Эту же тему затронул Рузвельт, спрашивая Сталина: как скоро ожидается овладение Данцигом? «Данциг находится еще в недосягаемости для нашей артиллерии, но есть надежда, что скоро это произойдет», — ответил Сталин. Черчилль высказал свое удовлетворение этим, заметив, что Данциг является крупным центром сборки немецких подводных лодок.

Положение Данцига в дни Крымской конференции было уже безнадежным: с суши к городу подходили советские сухопутные части, а Балтийский флот своими подлодками закрывал гитлеровцам единственный путь отступления морем» {14}.

Восточнопомеранская операция явилась как бы продолжением Восточнопрусской и Висло-Одерской наступательных операций, продолжением грандиозного стратегического наступления Советской Армии, начатого в январе 1945 года. По своему размаху и результатам она была одной из крупнейших стратегических операций 1945 года. Гитлеровское командование сосредоточило в Восточной Померании крупные силы.

Гитлер приказал этим войскам, входившим в группу армий «Висла», любой ценой задержать наступление советских войск, а затем перейти в контрнаступление. Для вящего устрашения своих солдат и офицеров фюрер возложил командование группой армий «Висла» на своего обер-палача Гиммлера.

Наступление наших войск в Восточной Померании, проводимое силами 1-го и 2-го Белорусских фронтов и 1-й армии Войска Польского, протекало в очень тяжелых условиях. Местность здесь изобилует озерами, множеством узких дефиле между ними и лесными массивами. Отступая, гитлеровцы взрывали все мосты, минировали дороги, а многие из них затопляли, превращали в непроходимые болота.

Еще в середине тридцатых годов немцы возвели в Восточной Померании укрепленную линию вдоль бывшей польско-германской государственной границы (Тольп, Руммельсбург, Нойштеттин, Шнайдемюль) фронтом на юго-восток, а также Гдыньский и Данцигский укрепленные районы. Кроме того, гитлеровцы в 1945 году построили оборонительный рубеж по левому берегу реки Вислы от ее устья до города Бромберг фронтом на восток и далее по рекам Нетце и Варте до реки Одера фронтом на юг. Все населенные пункты Восточной Померании были приспособлены к обороне.

Утром 10 февраля 65-я, 49-я и 70-я армии перешли в наступление с плацдарма на левом берегу Вислы севернее городов Бромберг и Грауденц.

2-я ударная армия, в состав которой входила и наша дивизия, совершив марш-маневр из района Мариенбурга и Мариенвердера, к 14 февраля сосредоточилась на плацдарме западнее города Грауденц. Перед армией была поставлена задача: наступать в направлении Данцига (Гданьск), разгромить противостоящего противника, во взаимодействии с 65-й армией овладеть городом и одновременно завершить ликвидацию противника, окруженного в крепости Грауденц.

Когда мы созвали в штабе дивизии всех командиров полков и их заместителей по политической части, чтобы объявить приказ о новом наступлении, никто не стал жаловаться на усталость, на большие потери в частях и подразделениях. Все понимали: остановишься, значит дашь врагу передохнуть, собраться с силами. Неудачи первого периода войны научили всех нас ценить фактор времени. Люди уже хорошо знали, что значит на войне стремительность и внезапность. На вопросы наших офицеров: «Будет ли пополнение?» — я вынужден был ответить так, как ответил мне командующий армией:

— Нет!

Нашей дивизии предстояло наступать в направлении Дубельно, разгромить противника, овладеть опорными пунктами Дубельно-Вольфсбрук и Рехдорф и в дальнейшем продолжать развивать наступление на Пила — Скурц. К исходу дня мы, согласно приказу командующего армией, должны были выйти на рубеж Пила — Нойдорф.

Сначала все шло хорошо. 16 февраля в 11 часов после артиллерийской подготовки наши части — 176-й и 314-й стрелковые полки — при поддержке двух самоходно-артиллерийских полков и танков перешли в наступление. Двигаясь за огнем артиллерии, пехота и танки ворвались на передний край противника и, сломив сопротивление 7-го полка 252-й немецкой пехотной дивизии, во второй половине дня овладели сильно укрепленными опорными пунктами Рехдорф и Дубельно-Вольфсбрук, рубежом Пила — Нойдорф и продвинулись в глубь обороны противника до 8 километров. Наш правый сосед 90-я дивизия также прорвала оборону и успешно продвигалась вперед.

Но к исходу дня враг контратаковал 314-й полк и потеснил его правый фланг. Обстановка осложнилась. Я ввел в бой второй эшелон — 340-й полк. Уже наступала полночь. 176-й и 340-й полки нанесли удар по противнику и к утру 17 февраля продвинулись вперед еще до 7 километров. Они овладели опорными пунктами Штайнгов и Ролау и завязали бой за город Варлюбен.

Чем ближе бой подходил к Данцигу, тем упорнее оборонялся враг. Каждый городишко или деревню нам приходилось брать в тяжелых кровопролитных боях.

Многие немецкие солдаты дрались здесь с отчаянным упорством не потому, что хотели защитить гитлеровское государство. Просто у них было безвыходное положение. Дело в том, что Гиммлер, посланный Гитлером, прибыв в штаб группы армий «Висла», принимал драконовские меры, чтобы удержать фронт. В каждом подразделении были представители гестапо, получившие лично от своего высокопоставленного шефа неограниченные полномочия. За попытку к отступлению или сдачу в плен они расстреливали на месте. Кроме того, были созданы заградительные отряды, которые без суда и следствия расстреливали всех отступающих и дезертиров. Пленные не раз подтверждали, что многие давно бы сдались, но боялись расправы фашистских молодчиков из гестапо.

В своем рвении выполнить волю фюрера Гиммлер не знал себе равных. Опыт массовых убийств и умерщвлений, приобретенный им с годами, был главным его козырем и здесь, на фронте. Дошла очередь и до своих. Каждый день летели головы с плеч офицеров и солдат, вина которых состояла только в том, что они оставляли тот или иной рубеж. Вот один из образчиков приказов Гиммлера: «Довожу до сведения, что бывший командующий войсками СС и начальник полиции г. Бромберг фон Залиш за трусость и сдачу своего города расстрелян на месте. Полковник Хассештейн, который без приказа и без всякого основания оставил порученный ему район обороны, был приговорен судом к расстрелу. Приговор мной утвержден и приведен в исполнение»{15}.

18 февраля после перегруппировки 46-я дивизия во взаимодействии с частями 90-й дивизии прорвала оборону противника и овладела опорными пунктами Варлюбен и Гросс-Плахович. Противник, потеряв их, начал отводить остатки своих войск на Скурц. Передовой отряд дивизии — 314-й стрелковый и 1297-й самоходно-артиллерийский полки — преследовал гитлеровцев. Не встречая особого сопротивления, он за трое суток продвинулся на 60 километров.

В это время каждый наш батальон по численности своей был меньше роты. Можно без преувеличения сказать, что один солдат сражался с врагом за десятерых. Во многих трудах советских историков на основании документов подтверждается, что дивизии 2-го Белорусского фронта во время Восточно-померанской операции насчитывали всего по 4–5 тысяч человек, были утомлены предшествующими боями, располагали недостаточным количеством артиллерии и танков. Противник же имел здесь заранее подготовленный, сильно укрепленный оборонительный рубеж «Померанский вал», который состоял из нескольких оборонительных полос, хорошо оборудованных в инженерном отношении.

По истечении многих лет я не перестаю думать над тем, откуда брались силы у наших людей. Известно, что наступающая сторона должна иметь превосходство и в людях, и в технике. А перед началом Восточно-померанской операции, как я уже говорил, наша дивизия не получила пополнения к не имела времени, чтобы подготовиться к прорыву сильной, глубоко эшелонированной обороны врага. После напряженных боев в Восточной Пруссии мы, можно сказать, с ходу начали штурмовать укрепления противника. За последние же 10 дней наступления уже здесь, в Восточной Померании, наши части и подразделения еще больше поредели. Бывало, отдаешь приказ командиру полка, называешь номера батальонов, а у самого сердце обливается кровью, потому что знаешь — весь полк по количеству штыков не больше батальона.

И несмотря на все это, несмотря на то, что наши воины уже больше месяца не выходили из боев, они взламывали оборону врага и продвигались вперед.

Недавно в разговоре со мной ветеран нашей дивизии бывший старший сержант В. И, Егоров, отличившийся в боях в Восточной Померании, метко заметил:

— Мы тогда думали так: чем дальше от дома, тем ближе к нему. А ведь воевать-то, сами знаете, приходилось малыми силами. И все же одолели фашистов.

Он рассказал мне об одном бое. Было это 15 февраля. Батальон попал под губительный огонь. Вражеский дзот находился недалеко от опушки леса на высоте. Замполит ленинградец капитан Феонин поднял людей в атаку. Дзот подавили, и батальон продвинулся вперед.

Во время боя капитана Феонина сразила пуля. Когда Егоров подполз к замполиту, он успел сказать перед смертью: «А все же наша берет». Старший сержант вынес тело капитана Феонина с поля боя. В это время Егорова ранило осколками снаряда в бедро.

— Я тогда был, можно сказать, мальчишкой, — заключил Егоров, — только девятнадцать лет исполнилось. Потом много думал о замполите, бесстрашном коммунисте, человеке с седой головой. ОН как-то все делал просто, с душой. Смотрел я на него уже мертвого и вспоминал, как всего несколько часов назад он брал пробу из котла походной кухни и отчитывал повара, что приготовил солдатам пресноватый суп, мало консервов заложил. Заставил добавить. Потом перед боем ел этот суп с аппетитом и, поглядывая на нас, приговаривал: «Нажимайте, ребята, а то пока город не возьмем, не до еды будет...» И эти его обыкновенные житейские слова как-то всех успокоили. Мы поверили, что и город скоро возьмем, и ужинать там будем. И когда в атаку шел за Феониным, никакого страха не чувствовал. Он и сейчас, как живой, стоит перед моими глазами... Все свои поступки в жизни стараюсь мерить по таким людям, как он...

21 февраля, подойдя к населенному пункту Скурц с северо-востока, провели разведку и выяснили, что на линии Ольшовен — Скурц — Руехов противник имеет заблаговременно подготовленный оборонительный рубеж с системой траншей и ходов сообщений, с долговременными огневыми точками, бронеколпаками и зарытыми в землю танками. Населенные пункты приспособлены к круговой обороне. Кроме этого, пленные показали, что перед нами находятся в обороне свежие части 35-й и 551-й пехотных дивизий.

В конце февраля наступила распутица, наш транспорт застревал в непролазной грязи. Нельзя было проехать не только по полю, но и по разбитым войной дорогам. Тяжело было маневрировать артиллерией, подвозить боеприпасы. Основные силы дивизии, сосредоточенные на правом фланге, должны были обойти противника, обороняющего Скурц с севера, уничтожить его и овладеть городом.

23 февраля, в День Красной Армии, мы начали бон за город Скурц — важный узел обороны врага на пути к Данцигу. 176-й стрелковый полк подполковника С. Ф. Семенова и 314-й стрелковый полк подполковника А. П. Мельникова вместе с танками и самоходной артиллерией через 30 минут после начала атаки ворвались в первую траншею противника. К 12 часам дня 176-й полк продвинулся до трех километров, овладел опорными пунктами Вельбрандово и Борнау и перерезал шоссейную дорогу, связывающую Скурц с Данцигом. А 314-й полк к этому времени прорвал первую позицию и завязал бой на восточной окраине Скурца.

Казалось бы, все шло хорошо. Но в 14 часов Семенов передал мне по рации, что противник после интенсивного огневого налета силой до пехотного полка, поддержанного 30 танками, перешел в контратаку с севера на Скурц, нанес удар по выдвинувшемуся правому флангу 176-го полка и очистил себе дорогу на Данциг.

В сложившейся обстановке самое важное было не отступать, крепко держать оборону, пока не будет введен в бой второй эшелон — 340-й полк, который в это время совершал глубокий обходный маневр. Я приказал Семенову подтянуть артиллерию и во что бы то ни стало удержаться на занятом рубеже. С. Ф. Семенов, выполняя приказ, решил не только удержать занимаемые позиции, но и атаковать обороняющегося противника и перерезать дорогу Скурц — Данциг. Первые две атаки не имели успеха. Наконец, после подавления огня противника нашей артиллерией батальону майора А. В. Щербины удалось перерезать дорогу.

Особенно умело и отважно действовала рота старшего лейтенанта коммуниста Рупасова. Его в полку все любили. Это был человек исключительной скромности. В перерывах между боями он старался быть в тени, не выделяться. Зато в бою преображался. Казалось, нет для него невыполнимых задач. До войны Рупасов не был военным и сейчас не блистал строевой выправкой, но выделялся даже среди самых отважных офицеров своим редким самообладанием и бесстрашием в бою.

Во время одной из атак командир роты вырвался вперед с группой бойцов. Им удалось овладеть фольварком. В этом бою Рупасова тяжело ранило. Гитлеровцы перешли в контратаку и потеснили наше подразделение. Рупасов был взят в плен. Узнав об этом, командир полка С. Ф. Семенов приказал отбить фольварк. Атаку возглавил сам комбат А. В. Щербина. Когда бойцы заняли фольварк, они нашли Рупасова мертвым. На его спине гитлеровцы вырезали звезду.

В этом фольварке было взято 300 пленных. Немецкие солдаты рассказывали, что тяжелораненого Рупасова допрашивал эсэсовский полковник. Ни единого слова не проронил советский офицер. Тогда по приказу полковника ему стали сдирать ногти с пальцев. Рупасов сделал знак головой, подзывая к себе полковника. Тот решил, что теперь русский наконец заговорит, и подошел к нему. Рупасов попросил приподнять его, и, когда просьба была исполнена, он плюнул полковнику-эсэсовцу в лицо...

Господский дом, во дворе которого пытали Рупасова, принадлежал, видимо, этому полковнику-палачу. На стенах висели его портреты. В альбомах были фотографии, запечатлевшие эсэсовца улыбающимся на улицах Парижа и Киева, на фоне Эйфелевой башни, Триумфальной арки, Нотр-Дама, среди развалин Крещатика и у груды камней Успенского собора в Киево-Печерской лавре. Здесь хранились и фотографии повешенных людей с надписями на русском, польском, словацком, сербском языках. Бандит, видимо, хвастал перед своими собратьями по разбою, показывал, как отменно он умел вешать, не подозревая, что в своем именин его ждет та же участь.

Все гитлеровцы, истязавшие старшего лейтенанта Рупасова, в том числе и полковник-эсэсовец, понесли заслуженную кару.

Хоронили старшего лейтенанта Рупасова с воинскими почестями. У свежей могилы героя солдаты дали клятву отомстить фашистским извергам за своего любимого командира.

В этом бою, 23 февраля, много подвигов совершили артиллеристы 393-го полка. Когда противник оттеснил нашу пехоту, ему удалось окружить 5-ю батарею 2-го дивизиона. Заняв круговую оборону, старший офицер на батарее старший лейтенант Ефремов умело руководил боем. Артиллеристы отражали непрерывные атаки врага. Батарея продержалась с 16 до 23 часов, пока не подошел батальон Щербины. Артиллеристы подбили самоходное орудие «фердинанд» и уложили 80 солдат и офицеров противника.

6-я батарея в тот же день стреляла прямой наводкой. Одно из ее орудий было подбито на дороге. Командир другого орудия старший сержант Иванов, заметив танк и самоходное орудие противника на дороге, быстро развернул свою гаубицу и подбил «фердинанд» и «пантеру». За этот подвиг старший сержант Иванов был награжден вторым орденом Славы.

К дому, где находился наблюдательный пункт командира дивизиона капитана Карапищенко, приближались вражеские танки. Надо было уходить, но в дом попал снаряд. Осколком Карапищенко тяжело ранило. Тогда артиллерийский разведчик-наблюдатель ефрейтор Гибало взвалил на плечи раненого командира. Несмотря на сильный огонь, ефрейтор сумел пробраться через боевые порядки противника и спасти командира дивизиона.

Бой у дороги Скурц — Данциг, начатый 23 февраля, продолжался 4 дня. Как сражалась горстка наших храбрецов против значительно превосходящих сил противника, видно из донесения, подписанного командиром полка С. С. Семеновым и его заместителем по политчасти В. Г. Рубцовым:

«Во время наших атак и отражения контратак противника отважно действовали командир отделения автоматчиков младший сержант М. Я. Немчинов и его двоюродный брат рядовой К. С. Трифонов. Отделение Немчинова ворвалось в первую траншею, на ходу расстреливая сопротивлявшихся гитлеровцев, и, не задерживаясь, атаковало вторую траншею. Автоматчики блокировали дзот, забросали его амбразуру гранатами, уничтожили вражеский пулемет и обеспечили атаку 7-й стрелковой роты. При отражении контратаки противника 3-й взвод лейтенанта Мамедова, отделение автоматчиков младшего сержанта Немчинова и взвод 45-миллиметровых орудий были окружены. Заняв круговую оборону в деревне Бархау, бойцы под командованием лейтенанта Мамедова в течение нескольких часов героически отражали все атаки гитлеровцев. Тогда противник бросил на их позиции 12 танков и две роты солдат. Первым открыл огонь расчет 45-миллиметрового орудия сержанта Новоселова. Снаряд попал в лобовую броню танка, не причинив ему никаких повреждений. А фашистские танкисты, обнаружив стрелявшее орудие, вывели его из строя. В это время они не заметили, как подставили корму своего танка под второе орудие сержанта Астанина. Наш сержант не растерялся и молниеносно двумя прямыми попаданиями поджег фашистский танк. Как только он загорелся, остальные одиннадцать начали пятиться назад, а за ними стали отходить и фашистские пехотинцы. В этом бою погиб смертью храбрых рядовой Константин Степанович Трифонов.

Несмотря на ожесточенные атаки, противнику так и не удалось сбить с позиций и уничтожить наших смельчаков. В 23 часа с ними соединился 2-й стрелковый батальон нашего 176-го полка. Когда враг был отброшен, то перед обороной взвода лейтенанта Мамедова стояли два подбитых танка «пантера» и валялось до сотни убитых гитлеровцев...»

Наконец, 27 февраля 340-й стрелковый полк, совершивший глубокий обходный маневр, вышел в тыл обороняющегося врага. В это же время подошел наш левый сосед — части 105-го стрелкового корпуса. При их содействии дивизия вечером овладела городом Скурц и населенным пунктом Эбенау.

Большой интерес, думается мне, представляют записи, сделанные в тот день литературным сотрудником нашей дивизионной газеты «За Родину» старшим лейтенантом А. А. Трошичевым.

«27.2.45.

Сегодня ходил в 1-й батальон 176-го полка майора Анастаса Владимировича Щербины. В январских и февральских боях батальон принял на себя всю тяжесть фашистских контратак и не отступил ни на шаг.

Командиры рот Рупасов, Варакута и Смирнов на днях под Скурцом пали смертью храбрых. Я встречался с ними не раз за время боев и потому особенно близко принимаю к сердцу их утрату...

Майора А. В. Щербину застал у себя на КП. Батальон только что выведен из боя. Из трех рот сформирована одна — 5-я рота под командой младшего лейтенанта Агапова.

Майор Щербина собирался бриться, давал распоряжения ординарцу: подшить воротничок, пришить пуговицы к гимнастерке и т. д. Пробовал шутить. С болью вспомнив о гибели Рупасова, Варакуты, Смирнова, Анастас Владимирович добавил:

— Теперь, видно, моя очередь.

Бойцы, небритые, с воспаленными глазами, лежали здесь же на соломе. Некоторые спали.

По совету комбата я пошел в роту сводного состава. Многих из моих знакомых, ставших мне друзьями бойцов я уже не встретил. Герои моих заметок Николаев, Рыжкин, Семенов и другие или убиты или выбыли из строя по ранению. Оставшиеся в живых выглядят очень усталыми. Обычно нас, газетчиков, встречают тепло, много рассказывают об убитых немцах, подбитых танках и самоходках. Сейчас, не оправившись еще от впечатлений тяжелых боев и близких утрат, люди молчат.

Погибли лучшие из лучших — самые отважные. Оставшимся в живых неудобно было говорить о собственных заслугах. Этим они как бы отдавали дань уважения погибшим боевым друзьям. Их безмолвие говорило о многом. Чего стоит подбитый танк, если рядом с тобой погиб твой товарищ, а ты жив. Герой он, а не я!»

В течение восьми дней дивизия, тесня обескровленные остатки подразделений 35-й немецкой пехотной дивизии и штрафного полка «Кальтофен», продвинулась с боями до 150 километров и освободила от фашистских захватчиков на исконно польской земле сотни населенных пунктов и десятки городов.

В начале марта 1945 года дивизия вышла на ближние подступы к городу Данцигу. Оборонительный рубеж врага пересекала автострада Берлин — Данциг — Кенигсберг. Вправо и влево от автострады убегали шоссейные и проселочные дороги, по которым противник осуществлял маневр войсками и подвоз материальных средств для обеспечения войск. Чтобы лишить гитлеровцев этих возможностей, необходимо было как можно скорее овладеть Данцигом.

На ближних подступах к городу гитлеровское командование заблаговременно создало сильно укрепленный внешний обвод обороны. Сам Данциг был сильнейшей крепостью. Убедительно свидетельствует об этом маршал К. К. Рокоссовский. В своей книге он пишет:

«Прочные, хорошо замаскированные форты держали всю местность под обстрелом своих орудий. Старинный крепостной вал кольцом охватывал город. А перед этим — валом — внешний пояс современных капитальных укреплений. На всех командных высотах — железобетонные доты. Система долговременных сооружений дополнялась позициями полевого характера, а территория, прилегающая к городу с юга и юго-востока, затапливалась»{16}.

Части нашей дивизии 8 марта пытались с ходу прорвать оборону недалеко от Данцига — на фронте Лагшау — Заббовитц, но успеха не достигли. После полуторамесячного наступления без отдыха мы так устали, что только и мечтали об одном — как бы хоть немного отоспаться.

Видимо, командование армии и корпуса учло это обстоятельство. 11 марта нашу дивизию вывели в резерв. Но не долго пришлось нам отдыхать. 20 марта командир 108-го корпуса генерал-лейтенант В. С. Поленов приказал прорвать оборону на фронте Лагшау — Заббовитц и в дальнейшем развивать наступление в направлении Прауст — Данциг.

В 9 часов утра после тридцатипятиминутной артподготовки наши пехотинцы вслед за танками пошли на штурм последнего оборонительного рубежа на подступах к городу Данцигу. Было теплое весеннее утро. Ярко светило солнце. Со своего НП я хорошо видел оборону противника. Вражеские траншеи были битком набиты солдатами, на солнце отсвечивали их каски. Бойцы подразделений Мельникова и Зимина шли стремительно в атаку. Солдат у нас было настолько мало, что, думалось, на каждого нашего приходится по 20 вражеских. Никогда не забыть минуты этого тяжкого ожидания. И вдруг в траншеях врага в нескольких местах взметнулись белые флаги.

— Сдаются! — услышал я ликующие голоса моих боевых товарищей.

Впервые мы увидели, как сдаются в плен массы солдат. Из траншей их высыпало так много, что, казалось, капитулирует вся вражеская армия. Солдаты бежали толпами, волна за волной, и так прытко, как бывает, когда участники массового кросса стремятся обогнать друг друга у самого финиша. На самом же деле они боялись пули в спину от гитлеровских молодчиков. За час в плен нам сдались 2500 человек. Потом их прибавилось еще больше. Мы уже перестали считать. Отправляли пленных в тыл под командой их же младших офицеров. На каждую тысячу мы могли выделить только одного нашего конвоира из солдат комендантского взвода.

К 14 часам наши войска овладели узлами обороны противника Лагшау, лесом Штатс-форст и Заббовитц. Мы ликовали, не подозревая, что радость наша преждевременна. Гиммлер, угрожая расстрелом, требовал от командующих армиями, командиров соединений и частей немедленно восстановить прежнее положение обороны.

Командование 2-й немецкой армии группы «Висла» решило нанести контрудар на узком участке фронта. Пехотная дивизия при поддержке 40 танков ударила на стыке нашей и соседней с нами 372-й дивизии. Противнику удалось отбросить 3-й батальон 1240-го полка 372-й стрелковой дивизии и 2-й батальон 340-го полка на правом фланге нашей дивизии, продвинуться до четырех километров и завязать бой за населенный пункт Заббовитц. Бой принял затяжной характер.

Рота вражеской пехоты вместе с пятью танками прорвалась к самому командному пункту 340-го стрелкового полка. Командир полка А. И. Зимин быстро организовал круговую оборону. Офицеры, несколько солдат штаба и артиллеристы 76-мм батареи, которая находилась на огневых позициях вблизи командного пункта, мужественно отбивались от наседавших танков и пехоты. Нашим артиллеристам удалось подбить два танка. Один из них горел недалеко от огневых позиций батареи. Остальные три таи-ка остановились и открыли огонь по батарее. Наши орудия умолкли. Гитлеровцы решили, что теперь можно смело атаковать русских. Танки противника снова двинулись вперед. В этот критический момент оставшаяся целой единственная наша пушка открыла огонь и двумя снарядами подбила немецкий танк. Расчетом этого орудия командовал сержант Плаксин. На помощь окруженному штабу полка подоспел 1-й батальон. Противник был отброшен назад.

На другом участке дралась в окружении 7-я стрелковая рота под командованием старшего лейтенанта Измайлова. Мы помнили, как еще в Эстонии эта рота, отрезанная от своих, героически сражалась до подхода наших подразделений. Правда, в роте сейчас людей было гораздо меньше, чем тогда в Эстонии. И все же измайловцы с успехом отбили первую атаку. Разъяренные неудачей, гитлеровцы после сильного артиллерийского обстрела снова попытались уничтожить роту. При отражении этой атаки был тяжело ранен комроты Измайлов. Но он продолжал командовать до тех пор, пока не потерял сознание. Командование ротой принял на себя командир 3-го взвода лейтенант Мамедов, а его в свою очередь заменил сержант Немчинов. Противнику удалось, наконец, ворваться на позиции 7-й роты. Началась рукопашная схватка. Но горстка храбрецов во главе с Немчиновым отстояла позиции роты.

Однако силы были далеко не равными. Враг наседал. Сержанта Немчинова тяжело ранило осколками разорвавшейся мины. Истекая кровью, Немчинов продолжал сражаться. Когда он сразил четырнадцатого фашиста и сам получил в грудь пулевое ранение, командование ротой принял его друг рядовой Пушкин. Немчинов попытался дотянуться до выпавшего из рук автомата и потерял сознание. Вскоре подоспела помощь. Измайлова и Немчинова эвакуировали в один из тыловых госпиталей. Наши медики заявили, что состояние их безнадежное, вряд ли они выживут.

Двадцать лет я ничего не знал об их судьбе. И вдруг пришло письмо от лейтенанта запаса Михаила Яковлевича Немчинова. Вскоре я имел счастье встретиться с ним. Вспомнили бои, товарищей. Я был несказанно обрадован, узнав, что командира 7-й роты старшего лейтенанта Измайлова наши медики тоже сумели спасти.

Пришедший на помощь Зимину полк Семенова решил успех дела. Контратаки были отбиты, и противник стал отступать. Преследуя его, дивизия продвинулась вперед до 32 километров и вышла на рубеж реки Родунс-Флиев и города Прауст. Здесь враг снова предпринял отчаянную попытку остановить нас. Мы подтянули артиллерию, провели доразведку. Затем с утра 21 марта мы продолжали наступать. Мой НП находился на чердаке господского дома. Отсюда, так же как и у Заббовитц, хорошо просматривалась вся оборона противника. К сожалению, здесь в траншеях казалось, что его солдат было еще больше.

Накануне я допрашивал двух эсэсовцев. Они показали, что к ним в часть два дня назад приезжал Гиммлер, призывал сражаться до последнего, говорил о секретном оружии, которое, мол, скоро изменит весь ход войны в пользу Германии, приказывал расстреливать на месте без суда и следствия колеблющихся.

В 10 часов 30 минут наша пехота форсировала реку Родунс-Флиев и ворвалась в первую траншею. Преодолевая сопротивление противника, 314-й полк захватил плацдарм на северном берегу. Вслед за пехотой мы быстро переправили на плацдарм полковую артиллерию и танки. При их поддержке сопротивление врага было окончательно сломлено.

Полк пошел на северо-запад в обход Праустского узла обороны. Необходимо было перерезать дорогу, соединяющую Данциг с Праустом. Противник придавал большое значение ее обороне. Наша пехота залегла у дороги. У командира 314-го полка А. П. Мельникова был сейчас небольшой резерв — взвод автоматчиков под командой лейтенанта Полякова. Александр Петрович любовно называл автоматчиков «своей гвардией». Наши наблюдательные пункты находились рядом — на чердаке того же господского дома. Когда пехота залегла, Мельников сказал: «Сейчас будет все в порядке», — и исчез.

Через несколько минут он вернулся. Вскоре мы увидели, как автоматчики во главе с лейтенантом Поляковым — он был высокого роста и выделялся среди всех — зашли в тыл гитлеровцам и, ведя на ходу огонь из автоматов, стали бросать в траншеи врага гранаты. Тогда подразделения 314-го полка поднялись в атаку. Тридцать минут длился бой в траншеях. Сопротивление гитлеровцев было сломлено, а дорога Прауст — Данциг перерезана. И тут хоть и с опозданием, но произошло то же самое, что и у Заббовитц. Взметнулись вверх белые флаги. Немцы стали сдаваться в плен. Я приказал Мельникову представить к награде Полякова и бойцов его взвода.

— Вот орлы, — нахваливал своих автоматчиков Александр Петрович, — а я хотел было их наказать.

Я поинтересовался, в чем дело. Оказывается, когда Александр Петрович спустился вниз, то застал автоматчиков из своего резерва за игрой в домино и возмутился — дескать, такой бой идет, немец бьет снарядами и минами по дому, а они «козла» забивают. Автоматчики заверили командира полка, что выполнят приказ, зайдут немцам в тыл и помогут пехоте, наступающей с фронта.

— Между прочим, — улыбнулся Мельников, — партию «козла» все-таки, черти, после боя доиграли.

Продолжая наступление, 314-й и 340-й полки овладели городом Прауст, взяли в плен до 3 тысяч гитлеровцев, захватили до 50 орудий и много другого вооружения, боевой и транспортной техники.

Наши части и подразделения в течение трех суток вели ожесточенные бои за каждый пригородный населенный пункт, за каждую высоту. 22 марта дивизия овладела узлом обороны Ротмансдорф и предместьем города Данцига — Ора.

Во время наступления на Данциг мы снова заслали в тыл противника разведгруппу под командованием старшего сержанта В. Я. Тупкаленко и регулярно получали от нее сведения о противнике. В ночь на 21 марта группа находилась севернее Прауста, у шоссейной дороги на высоте, наблюдая за передвижением вражеских колонн. В час ночи на дороге разведчики увидели колонну, человек триста.

Как только она поравнялась с ними, Тупкаленко дал команду. Разведчики открыли автоматный огонь и забросали гитлеровцев гранатами. Фашисты в панике начали удирать, но потом залегли и стали отстреливаться. Разведчики уложили на дороге более сотни гитлеровцев и скрылись в лесу.

Пятнадцать суток без отдыха, валясь с ног от усталости, выполняли разведчики боевое задание в тылу врага. За героические действия вся группа была награждена орденами. Старший сержант В. Я. Тупкаленко был награжден третьим высшим солдатским орденом — орденом Славы I степени. Ему было присвоено офицерское звание — младший лейтенант.

Восточнопомеранская операция — одна из крупнейших в минувшей войне. Она была блистательно разработана и осуществлена под общим руководством наших выдающихся полководцев маршалов Г. К. Жукова и К. К. Рокоссовского.

Как командир одной из дивизий, участвовавшей в этой операции, я рассказал о боях на нашем участке. В таких же тяжелых условиях проходило наступление всех наших частей и соединений. Войска правого крыла 1-го Белорусского и всего 2-го Белорусского фронтов вбивали глубокие клинья в оборону вражеских войск, рассекали их по частям и уничтожали на всем протяжении от Данцига до Штеттина.

Если учесть, что наше наступление было непрерывным, не имело оперативной паузы, что дивизии не получали пополнения и прорывали укрепленные полосы глубоко эшелонированной обороны врага с малым количеством войск (во много раз меньшим, чем немецкие 11-я и 2-я армии группы «Висла»), то станет ясным, с какими воистину беспримерными мужеством и отвагой сражались советские воины. Не надо забывать, что в битве за Восточную Померанию Гитлер и его генералы ставили на карту все, ибо хорошо понимали, что, выиграв это сражение, они отвели бы угрозу от Берлина и получили бы возможность усилить свою центральную группировку войск за счет эвакуации дивизий, окруженных в Курляндии и Восточной Пруссии.

Ставка Верховного Главнокомандования и Генеральный штаб Советской Армии верили в силу и возросшее мастерство наших офицерских кадров, сержантского и рядового состава, верили в четкую работу штабов, которые осуществляли непрерывное управление войсками, поддерживали взаимодействие между родами войск на каждом этапе боя. Советские войска оказались способными в определенных условиях прорывать оборону противника с ходу и тем самым лишать врага возможности планомерного ведения обороны, маневрирования резервами, накапливания сил на отдельных участках.

Расчеты Гитлера и его генералов на то, что русские, подойдя к главной позиции каждого укрепленного района (а в Восточной Померании их было предостаточно), должны будут вести длительную подготовку к их прорыву, потерпели крах. В конце марта войска группы армий «Висла» были фактически разгромлены. Сопротивлялись только отдельные ее окруженные части и соединения.

24 марта командующий 2-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский во избежание бессмысленных потерь предъявил гарнизонам Данцига и Гдыни ультиматум о капитуляции. В нем говорилось:

«Генералы, офицеры и солдаты 2-й немецкой армии!

Мои войска вчера, 23 марта, заняли Цоппот и разрезали окруженную группировку на две части.

Гарнизоны Данцига и Гдыни изолированы друг от друга. Наша артиллерия обстреливает порты Данцига и Гдыни и подходы к ним с моря. Железное кольцо моих войск все теснее сжимается вокруг вас.

Ваше сопротивление в этих условиях бессмысленно и приведет лишь к вашей гибели и гибели сотен тысяч женщин, детей и стариков.

Я предлагаю вам:

1. Немедленно прекратить сопротивление и с белыми флагами в одиночку, отделениями, взводами, ротами, батальонами и полками сдаваться в плен.

2. Всем сдавшимся в плен я гарантирую жизнь и сохранение личной собственности.

Все офицеры и солдаты, которые не сложат оружие, будут уничтожены в предстоящем штурме.

Вся ответственность за гибель гражданского населения падет на ваши головы».

Но гитлеровское командование оставило без ответа этот ультиматум. Немецко-фашистские войска продолжали сопротивляться. 2-я ударная армия генерала И. И. Федюнинского, 65-я армия генерала П. И. Батова и 1-я гвардейская танковая армия генерала М. Е. Катукова 30 марта начали штурм Данцига и в тот же день полностью освободили его от гитлеровских захватчиков. Старинный польский город Данциг, крупный морской порт и военно-морская база, был возвращен польскому народу.

Из частей нашей дивизии при штурме Данцига отличился 340-й Мариенбургский стрелковый полк под командованием подполковника Александра Ивановича Зимина. Он первым ворвался на южную окраину города. В уличных боях особенно отважно сражался личный состав 3-го стрелкового батальона капитана Михалева, поддерживаемый взводом 120-мм минометной батареи под командой лейтенанта Чудина и 60-м отдельным истребительно-противотанковым дивизионом майора Вольфсона. Стрелки, минометчики и артиллеристы вели жаркий бой за каждый дом и квартиру. Они стремительно продвигались вперед.

Противник атаковал с фланга взвод 120-мм минометной батареи. Командир боевого огневого взвода лейтенант Чудин поднял минометчиков в атаку. Ведя на ходу автоматный огонь, они вступили затем в рукопашную схватку и уничтожили до 50 гитлеровцев. Лейтенант Чудин пал, сраженный автоматной очередью. Командование взводом принял сержант Катаев. Враг был отброшен. Это позволило 3-му батальону занять еще одну улицу.

Данциг — один из красивейших и крупных портовых городов Польши — гитлеровские варвары при отступлении почти полностью уничтожили. Они подорвали все научно-учебные, административные и общественные здания, промышленные предприятия, судостроительные верфи, затопили в гавани суда.

Мы с трудом пробирались по городу. Все его улицы были завалены кирпичом и балками, разрушенные дома окутаны густым едким дымом.

С 1 по 7 апреля наша дивизия наступала строго на восток от города. Противник оказался загнанным в район заболоченной дельты реки Вислы. Стремясь любыми способами задержать наше продвижение, гитлеровцы затопляли дамбы. Как только мы брали с бою дамбу, специально оставленные врагом команды взрывали следующую. Обширная территория плодородной низменности оказалась под водой. Мы продвигались медленно, солдаты и офицеры шли по грудь в воде. Кое-где выручали плавающие бревна, доски, двери от разбитых домов. Солдаты быстро сооружали плоты.

Вскоре мы получили приказ отвести дивизию в резерв. За умелые действия, мужество и отвагу наших воинов в боях с врагом в Восточной Пруссии и Восточной Померании 46-я дивизия была награждена орденом Суворова второй степени и отныне именовалась 46-й Лужской ордена Суворова второй степени стрелковой дивизией.

Только одна наша дивизия разгромила более двух немецких пехотных дивизий, штрафной полк «Кальтофен», боевые группы «Хеузер», «Вутти», батальон «Данциг» и другие. Дивизия с боями прошла до 200 километров, взяла в плен несколько тысяч солдат и офицеров, захватила большое количество танков.

Уничтожив группировку немецко-фашистских войск в Восточной Померании, Советская Армия выполнила свою великую миссию по освобождению исконно польских земель, захваченных немецкими агрессорами.

Не могу не вспомнить одну листовку, написанную в ведомстве доктора Геббельса и очень насмешившую нас. Гитлеровские пропагандисты, которые в свое время всячески изощрялись в оболванивании немецких солдат, призывая их расширить границы Германии до Урала, теперь жалобно взывали к совести советских солдат, умоляя их не вступать на чужую территорию. Дескать, свою страну вы освободили, чего вам еще надо! Давайте жить врозь — вы в России, а мы в Германии. Наши солдаты смеялись над этими листовками, приговаривая: «Поздновато, господин Геббельс, раньше надо было думать», «Дурачком прикидывается, как будто и не было сорок первого года...».

Восточно-померанский бастион гитлеровцев пал. Овладев портами Данциг и Гдыня и очистив побережье Балтийского моря от косы Путцигер-Нерунг на востоке до Померанской бухты на западе, наши войска лишили гитлеровцев военно-морских баз в этих районах. Командование немецко-фашистских войск не могло больше пользоваться морскими коммуникациями для снабжения продовольствием и боевой техникой Курляндской и Восточно-прусской группировок.

В марте — апреле советские войска уже готовились к последнему заключительному сражению — к битве за Берлин.

Бросок на север от Берлина

Мы покидали Восточную Померанию. Дивизия получила приказ совершить трехсоткилометровый марш-маневр и сосредоточиться на восточном берегу Штеттинской бухты.

После освобождения Данцига наступаем строго на восток, тесня остатки войск противника к дельте реки Вислы. Бои осложняются тем, что немцы взрывают дамбы и затопляют поймы. По склонам дамб продвигаться нельзя — это сплошные минные поля. Для разминирования их не хватает ни времени, ни людей. Около деревни Вальддорф стадо коров, оставшееся без присмотра и ошалевшее от стрельбы, бросилось бежать по дамбе. Мы видели, как они подрывались на минах. Спасти животных не было никакой возможности.

Исполнявший обязанности командира батальона замполит капитан Прияткин повел бойцов в наступление по проходам, сделанным в минных полях несчастными буренками. Гитлеровцы открыли огонь из окон большого двухэтажного каменного дома. Пулеметчик Царез обошел здание и стал бить по окнам из ручного пулемета, но вражеская пуля сразила героя. Тогда капитан Прияткин попросил артиллеристов, поддерживающих его батальон, проложить путь стрелкам. Командир орудия кавалер ордена Славы всех трех степеней Иван Дмитриевич Голубев выкатил свою пушку на прямую наводку и сделал несколько выстрелов. Враг замолчал. Бойцы бросились в атаку и заняли деревню Вальддорф.

Из подвала каменного здания вышли люди. Здесь укрывались от огня жители деревни и итальянцы, которые работали на строительстве оборонительных рубежей.

— Кто так метко стрелял? — спросил один из итальянцев. — Покажите нам, пожалуйста, этого артиллериста.

Сержант Михаил Федорович Иванов ответил:

— Я не знаю, кто стрелял. Видно, опытный артиллерист, точно попал в окно. Мы вообще всегда стараемся избегать лишних жертв и ненужных разрушений.

Итальянцы оживились. Они рассказали, как успокаивали немецких крестьян, уверяя их, что русский парень сделает все, чтобы заставить поскорее замолчать тех, кто стреляет, и не причинить вреда мирным жителям.

— Нам не верили, — говорил итальянец. — Но как все были потом поражены, когда вашему артиллеристу потребовалось всего четыре снаряда, чтобы попасть точно в окно!

Много лет спустя случай свел в псковской деревне Молоди преподавателя физики сельской школы Михаила Федоровича Иванова и рабочего-железнодорожника Ивана Дмитриевича Голубева. Разговорились. Узнали, что воевали в одной дивизии. Припомнили бои. И тут выяснилось, что со склона дамбы по окнам двухэтажного дома в деревне Вальддорф стрелял из своей пушки Голубев.

— Я действительно тогда был озабочен тем, как бы не промахнуться, — признался Иван Дмитриевич. — Во-первых, надо было скорее поразить цель, а во-вторых, я понимал, что там могут укрываться от обстрела старики и дети...

Значит, сержант Иванов сказал тогда итальянцу чистую правду. Жаль, что они не увидели русского артиллериста. Они бы, наверное, не поверили, узнав, что у солдата, оберегавшего их, большое семейство, которому фашистские оккупанты причинили немало горя.

Немцы постепенно приходят в себя. Все меньше и меньше верят геббельсовской брехне о зверствах русских, все доверчивее относятся к Советской Армии.

В Восточной Померании жили поляки и немцы. Поляки с первых дней радушно встречали нас, немцы же уходили на запад или прятались в лесах и в лабиринтах городских развалин. Но чем дальше мы продвигались в глубь Германии, тем больше встречали населения. Продолжали даже работать фабрики и заводы.

А однажды я был немало удивлен, когда уже за Одером на террасе небольшого ресторана увидел подполковника Мельникова и нескольких офицеров его штаба. Развалясь в удобных креслах, они попивали из больших стеклянных кружек пиво. Вокруг них хлопотала пышнотелая фрау. Вежливая улыбка блуждала у нее на лице. Признаюсь, меня эта идиллия не порадовала. Уж очень резко контрастировала она со всем, что происходило вокруг. Где-то справа совсем близко была слышна канонада, по дороге шли к фронту танки, самоходки, машины, груженные снарядами. Да и офицерам штаба 314-го полка во главе с их командиром предстояло завтра руководить боем за сильно укрепленный опорный пункт обороны врага.

— Вы что же, воевать кончили? — спросил я у Мельникова.

Он объяснил мне, что полковая кухня где-то застряла в обозе, офицеры после рекогносцировки на местности проголодались, а тут сама фрау любезно предложила пиво и бутерброды.

— Чем расплачиваетесь?

— Марками, — ответил Мельников, — да и рублями. Фрау берет их даже охотнее, чем марки.

16 апреля дивизия сосредоточилась в районе населенных пунктов Наугард, Голлнов и Штатгард. Уже на третий день немцы перестали бояться нас. Они выходили из своих укрытий на улицы. Вид у людей был измученный, подавленный. Серые, землистые лица, воспаленные глаза. Стали возвращаться в свои города и села беженцы. За плечами рюкзаки. Многие толкали перед собой тележки, повозки и коляски, груженные тюками и разным домашним скарбом. Беженцы старались держаться поближе к обочинам дорог, чтобы не загораживать нам путь. Они часто присаживались, отдыхали, провожали нас не то равнодушным, не то каким-то вроде бы ничего не понимающим взглядом. Правда, это была не одноликая масса. Попадались люди, которые улыбались нам, пытались помочь подтолкнуть застрявшие на разбитых дорогах машины. Бойцы и командиры незлобиво переговаривались с ними, объясняли через наших людей, знающих немецкий язык, а то и просто жестами или отдельными словами, что немецкому народу нечего бояться Советской Армии.

Особенно тепло относились наши солдаты к детям. Они брали их на руки, ласкали, кормили, дарили им всякие сувениры.

Мальчиков и девочек, потерявших родных, мы сажали в свои машины, чтобы довезти до нашей ближайшей комендатуры, зная, что оттуда их определят в детские дома. Дети везде есть дети. Солдаты баловали их и, видимо, тем самым хоть как-то скрадывали тоску по родному дому.

Наблюдая это, я не мог избавиться от страшных воспоминаний. Я видел трупы детей, умерших от голода и погибших от артобстрела и бомбежек на улицах и проспектах Ленинграда. Видел обугленные останки детей, сожженных эсэсовцами в домах и сараях сел Ленинградской области. Все это видели, пережили и наши солдаты. Ведь среди них было много ленинградцев и бывших партизан из-под Оредежа, Луги, Пскова, Новгорода. И ленинградцы, и партизаны настрадались вдоволь. Одни теряли своих детей, жен, матерей в Ленинграде, другие — от рук гитлеровских палачей на оккупированной территории... И вот я вижу, с какой сердечностью солдаты — ленинградцы, лужане, псковичи, новгородцы — хлопочут вокруг немецких ребятишек, желая избавить их от страха. Конечно, ничего удивительного в гуманизме и великодушии наших солдат нет. И все же, если вспомнить все злодеяния, совершенные гитлеровцами, нельзя не восхищаться благородством советских воинов.

Никогда не забыть мне рассказ моего соседа справа — командира 90-й стрелковой ордена Красного Знамени Ропшинской дивизии генерала Н. Г. Лященко:

— Попалась нам колонна пленных отроков и юнцов от четырнадцати до семнадцати лет, на которых фашистские офицеры напялили солдатские мундиры. Мальчики, скажу тебе, представляли жалкое зрелище. Стоят все вместе, плотно сгрудившись, и со страхом ожидают, что же с ними в конце концов будет. Фашисты ведь внушали им, что русские их расстреляют. Когда же я запуганным мальчикам сказал только одно слово «мутер» (мама), они закричали хором: «Цур мутер! Цур мутер!» («К маме! К маме»!)

И конечно же, матери вскоре обняли своих детей... И, может быть, многие из них сразу поняли, сколько вранья ежедневно слышали они по радио и читали в газетах о «зверствах» русских...

В то время как в высоких штабах разрабатывались планы предстоящих операций, в войсках непрерывно продолжалась боевая учеба. Мы готовились форсировать Одер. Советские воины жили в эти дни одним — скорее взять Берлин, окончательно добить фашизм и победоносно завершить войну.

Политработники и коммунисты рассказывали бойцам не только о наших победах в этой войне, но и о замечательных победах русской армии в прошлом. Многие бойцы не знали, что 9 октября 1760 года русскими войсками под командованием генерала Захара Григорьевича Чернышева была взята столица Пруссии Берлин. Жадно слушали солдаты, сержанты и офицеры рассказы политработников о героическом пути русских войск, прошедших через всю Пруссию в Семилетнюю войну. Когда пропагандисты и агитаторы называли немецкие города, которые русские солдаты брали с боями еще 185 лет назад, наши воины с большим удовлетворением отмечали, что многими из этих городов и они недавно овладевали. Реакция слушателей была очень бурной. Задавали много вопросов, интересовались подробностями подвигов, совершенных Александром Васильевичем Суворовым, который в чине подполковника участвовал в Семилетней войне и особенно отличился при разгроме пруссаков под Вейситином.

Героическое прошлое русской армии и блистательные победы советских войск в Великой Отечественной войне наши политработники умело использовали в своих докладах и беседах. Солдаты, сержанты и офицеры, выступая на собраниях и митингах, призывали своих товарищей умножать славные традиции Советской Армии, быть достойными преемниками воинской славы русских солдат.

На политбеседах и партийных собраниях командиры и политработники подчеркивали значение Берлинской операции в разгроме гитлеровских вооруженных сил.

24 апреля 1945 года нам стало известно, что войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов замкнули кольцо вокруг Берлина.

Желание всех наших воинов участвовать в штурме Берлина было настолько велико, что пришлось разъяснять личному составу суть Берлинской операции. Штурм Берлина будет тем успешнее, чем лучше будет осуществляться взаимодействие нескольких фронтов. Где бы солдат ни участвовал в завершающей битве — на юге от Берлина или на севере от него, он все равно является участником штурма столицы фашистской Германии.

Первоначально командующий фронтом маршал К. К. Рокоссовский поставил перед командующим 2-й ударной армией генералом И. И. Федюнинским задачу форсировать своими войсками Одер севернее города Штеттин (Щецин). Но потом, когда обстановка изменилась, 2-я ударная была введена в сражение с плацдарма, захваченного 65-й армией под командованием генерала П. И. Батова южнее Штеттина — в районе населенного пункта Гартц. Наша дивизия готовилась наступать в направлении станции Шойне, чтобы обойти Штеттин с юго-запада и запада, а в дальнейшем наступать на Торгелов, Анклам и Грейфсвальд.

По дороге на Штеттин наши саперы обнаружили, что противник покрывает мины тонким слоем асфальта. Поэтому трудно было установить, где поставлены мины. И все же саперы быстро научились находить эти опасные участки дороги, извлекать оттуда мины и обезвреживать их. Особенно умело действовал здесь наш прославленный сапер, полный кавалер ордена Славы Павел Федорович Семенов, назначенный в это время командиром взвода и получивший за отличие в боях первое офицерское звание младшего лейтенанта.

Для подготовки к бою нам дали очень мало времени — всего двое суток. В ночь с 25 на 26 апреля 176-й и 314-й стрелковые полки нашей дивизии сменили один полк 193-й стрелковой дивизии 65-й армии. Командиры полков заняли уже наблюдательные пункты. Я спешил на свой НП. Вместе со мной шли командующий артиллерией дивизии полковник Бальсин, начальник оперативного отделения подполковник Окснер и мой адъютант старший лейтенант Руденко. Враг нервничал и все время наносил огневые удары по переправам и боевым порядкам наших войск. Под один из таких огневых налетов попали и мы. Стреляли немецкие шестиствольные минометы, прозванные нашими бойцами за странный рев их мин «ишаками». Попасть под их огонь, как говорят, не велика радость. Пришлось пережидать в окопчиках. К счастью, обстрел немного утих, и мы успели проскочить на НП невредимыми.

А на других участках было более спокойно. Командир 176-го полка подполковник С. Ф. Семенов доложил мне, что рекогносцировка прошла нормально. После доклада он шутя поругивал командира 2-го батальона Арсенина, из-за которого они «натерпелись немало страха». Дело в том, что на правом берегу у переправы через Одер они встретили командующего фронтом маршала К. К. Рокоссовского.

— Думал, беды не миновать, — Семенов добродушно посмеивался, — враг недалеко, а капитан Арсенин гарцует верхом на лошади. Кто его знает, может этим самым Арсенин и демаскировал нас. А запретить ему я не мог. Сами знаете, под Данцигом он был ранен в ногу, сбежал из медсанбата, сейчас хромает и не расстается со своей лошадкой. Правда, как увидел маршала, мигом соскочил на землю. Ну, думаю, все равно попадет нам сейчас за этот цирк. Спешу, докладываю командующему фронтом, кто мы такие и откуда возвращаемся. Он внимательно выслушал меня, затем стал спрашивать у каждого из комбатов, как они понимают задачу. Когда дошла очередь до Арсенина, маршал Рокоссовский сочувственно взглянул на него. От взгляда командующего, конечно, ничто не ускользнуло. Он успел заметить, как всадник соскочил с коня и как, сделал шаг, другой, слегка припадая на больную ногу.

Рокоссовский молча выслушал доклад Арсенина. Только потом благожелательно заметил:

— Догадываюсь — ранены в ногу, ценю за преданность воинскому долгу, но все же надо было вам долечиться.

— Наше счастье, что противник не заметил нас, — заключил свой рассказ Семенов, — или, скорее всего, на этом участке у него туговато с артиллерией, и он, должно быть, решил, что всадник — это уловка русских, которые хотят выявить и засечь его огневые позиции...

26 апреля в 8 часов утра залп гвардейских реактивных минометов и артиллерии возвестил о начале нашего наступления. После мощной артиллерийской подготовки наша дивизия во взаимодействии с 90-й дивизией начала штурм Штеттина. Враг не выдержал натиска советских войск. Мы прорвали его оборону и в 10 часов 30 минут овладели крупным промышленным городом и портом Штеттин.

Вечером того же дня был передан по радио приказ Верховного Главнокомандующего, в котором объявлялась благодарность войскам 2-го Белорусского фронта, в том числе и нашей дивизии, за взятие Штеттина (Щецина).

Конечно, мы бы не смогли так быстро взять Штеттин, если бы не были введены в прорыв с плацдарма, завоеванного войсками генерала П. И. Батова.

После взятия Штеттина мы выслали вперед разведку под командой старшего лейтенанта Грекова. Он регулярно передавал нам в штаб дивизии данные о противнике, поэтому мы подробнейшим образом были информированы о всех передвижениях немецких войск. «Враг в беспорядке отступает...» Это было последнее донесение разведчиков. Их рация замолчала. Позже мы узнали, что они подорвались на фугасе, заложенном под железнодорожным полотном. Подъехав к перекрестку дорог, мы увидели печальную картину: зияла огромная воронка, а вокруг нее лежали погибшие и раненые бойцы. Командир взвода старший лейтенант Греков был наполовину засыпан землей. Мы бросились к нему, откопали. К счастью, он оказался жив. Срочно была организована помощь раненым, эвакуация их в госпиталь. Наши медицинские работники сделали все, чтобы спасти их.

Потеряв Штеттин, противник, прикрываясь арьергардами, поспешно отходил на северо-запад. Части дивизии, неотступно преследуя его, к исходу дня продвинулись вперед до 35 километров и овладели населенным пунктом Дабер.

Последние бои хотя и были успешными, но стоили нам немалых жертв. Из строя один за другим выбывали наши ветераны. В жарком бою за населенный пункт Дабер 26 апреля был тяжело ранен в плечо к руку командир 340-го стрелкового полка подполковник А. И. Зимин, а через два дня в бою на подступах к городу Анклам был ранен в лицо командир 176-го стрелкового полка подполковник С. Ф. Семенов.

Как же мы обрадовались, когда, подлечившись в госпитале, наши боевые товарищи вернулись в свои полки.