Глава четвертая.

Восемь дней и ночей

1

Начало артиллерийской подготовки было назначено на восемь часов утра 20 августа, а накануне в штабе состоялось партийное собрание, на котором в числе других коммунистов выступил командарм.

— Мы много и хорошо потрудились в дни обороны, — сказал он. — Но главное впереди. Пусть каждый твердо запомнит: успех наступательной операции по-прежнему зависит от четкой и слаженной деятельности штаба. Мы, коммунисты полевого управления армии и штабной парторганизации, должны показать пример образцовой работы, сделать все возможное и даже невозможное...

Сразу после собрания генерал Шарохин выехал с командующими родами войск и командирами частей усиления на главный наблюдательный пункт в район Копанки, на высоту 135.0. Вслед за ними перебрался на НП и я с несколькими офицерами штаба.

Поздно вечером, заслушав краткие доклады командующих родами войск и командиров частей усиления о готовности к атаке, командарм приказал всем сверить часы.

— Ну, а теперь, товарищи, по землянкам и блиндажам. Отдыхайте. Завтра времени для этого не будет.

Однако мало кто спал в ту ночь. Бодрствовали дежурные офицеры на всех НП и КП. Не смыкали [190] глаз телефонисты и радисты. С нетерпением ждали сигнала на открытие огня артиллеристы и минометчики, чтобы первыми «протрубить зарю» нового дня. Еще и еще раз проверяли готовность войск к атаке командиры частей и соединений.

Я тоже всю ночь провел на НП.

Близилось утро. В синеве бездонного неба одна за другой гасли звезды. До восхода солнца оставалось часа полтора.

Предрассветную тишину разорвал грохот артиллерийской канонады. Началась разведка боем: требовалось проверить, не отвел ли противник в последний момент свои войска в глубь обороны, на вторую линию. Для этого наши штурмовые роты и группы разведчиков должны были прорваться под прикрытием артиллерийского огня к вражеским окопам, вскрыть систему огня и захватить пленных.

Разведка прошла успешно. Штурмовым ротам 66-го стрелкового и 6-го гвардейского корпусов удалось захватить пленных и обнаружить несколько неизвестных ранее огневых точек врага.

Пленные, доставленные на армейский наблюдательный пункт, подтвердили, что передний край обороны занимает прежняя группировка войск и что имеется строгий приказ командования любой ценой удерживать обороняемые позиции.

Стрелки на часах сходятся у цифры восемь.

— Огонь!

В могучую симфонию слился грохот орудий. Задрожала и вздыбилась земля. Небо прочертили огненные трассы реактивных снарядов. Серые фонтаны дыма, пыли, камня стеной взметнулись над обороной противника, закрыли горизонт, затмили солнце. С ревом пронеслись, утюжа вражеские укрепления, штурмовики.

Мы прильнули к стереотрубам, но передний край обороны гитлеровцев скрыла непроницаемая завеса из земли и дыма. Несколько небольших авиабомб взорвалось неподалеку от нашего наблюдательного пункта. Низко, почти на бреющем полете, над нами пронеслась тройка штурмовиков.

— Вот шуты гороховые, — досадливо махнул рукой командир 9-го смешанного авиационного корпуса [191] генерал О. В. Толстиков. — Чуть по своим не стукнули. Впрочем, им сейчас трудно ориентироваться — все в дыму... Надо срочно перенести удары в глубину вражеской обороны, — уже на ходу добавил он, направляясь по траншее к рации.

С начала артподготовки прошло больше часа, а грохот канонады не стихал. Каков будет результат?

— Как полагаете, Валерий Павлович, не оживут немецкие батареи, когда начнется атака? — спросил я командующего артиллерией.

— Не оживут, Арефа Константинович, — уверенно ответил Чистяков. — Все рассчитано. На каждый километр фронта прорыва у нас почти двести пятьдесят орудий и минометов. Против такой силы не устоишь. Все смешаем с землей!

На мгновение грохот орудий смолкает. Наступает плотная, почти осязаемая тишина. Смотрю на часы — девять сорок две... «Заиграли» гвардейские минометы. Это последние залпы перед броском пехоты и танков.

Вслед за залпами «катюш» над затянутым дымом полем покатилось тысячеголосое «ура». Все пришло в движение, словно наконец распрямилась туго свернутая пружина. К линии вражеской обороны хлынула лавина людей, танков, автомашин.

Генерал Шарохин облегченно вздохнул: все шло нормально, как было предусмотрено. Тем не менее командарм и все находившиеся на НП с тревогой поглядывали на небо: не бросят ли гитлеровцы в район прорыва крупные силы бомбардировочной авиации? Но над узкой горловиной прорыва безраздельно господствовали наши штурмовики и истребители.

С основного НП отчетливо просматривался только левый фланг наступавших войск, где действовали части и соединения 6-го гвардейского корпуса. Для наблюдения за правым флангом, где вражеские позиции предстояло атаковать частям 66-го стрелкового корпуса, саперы оборудовали вспомогательный НП на противоположном скате высоты возле фольварка Зальшаны. Туда после артподготовки и направился со своим штабом полковник Чистяков.

Правый фланг был открытый, и это вызывало беспокойство. К тому же низина, по которой предстояло наступать правофланговой 61-й гвардейской дивизии, [193] простреливалась из всех видов оружия. Чтобы помешать гитлеровцам вести по атакующим прицельный огонь из района Киркаешть и с высот юго-западнее этого населенного пункта, было решено поставить над низиной плотную дымовую завесу до пяти километров по фронту. Для этого привлекался 14-й отдельный батальон химической защиты с сотней минометов из 28-й и 92-й гвардейских стрелковых дивизий.

Около десяти утра я позвонил начальнику химслужбы армии подполковнику Л. В. Чибискову, находившемуся на вспомогательном НП.

— Как с дымом?

— Все в порядке. 14-й батальон начал дымопуск.

Через несколько минут начальник штаба 61-й гвардейской дивизии подполковник А. И. Притузов доложил:

— Дымы плотно закрыли озеро Ботно. Густые клубы дыма высотой до двухсот метров движутся по долине в юго-западном направлении. Противник наполовину ослеплен, с западного берега озера огня не ведет. Немецкая артиллерия обстреливает наши позиции со станции Каушань и из Плоп-Штубей. Дымовая завеса подходит к Плоп-Штубей. Скоро двинемся вперед...

Значит, и на правом фланге все в порядке. Хорошее начало, очень хорошее! Успешно продвигаются танки и пехота. Первые эшелоны наступающих уже овладели передовыми позициями противника, скрылись за нависшими над районом прорыва высотами.

В просторном блиндаже армейского НП то и дело звонит телефон: командиры корпусов и дивизий лаконично докладывают о ходе наступления, просят разрешения на передислокацию своих наблюдательных пунктов ближе к наступающим войскам.

— В добрый путь! — с юношеским задором отвечает им генерал Шарохин. — Выдвигайтесь, не отставайте!

Полковник Туровский протянул командарму небольшой листок.

— Очень интересная радиограмма. Только что перехватили наши связисты. Передавал открытым текстом румынский офицер.

— «У нас все разбито, — вслух прочитал Михаил [194] Николаевич. — Тут каждую минуту можно умереть. Связи с подразделениями нет. Шлите немедленно помощь. Дорога каждая минута...»

Вскоре на НП был доставлен пленный лейтенант из артиллерийского дивизиона резерва немецкого главного командования. Его показания не расходились с текстом перехваченной телеграммы.

По всему было видно, что противник обескуражен огромными потерями в результате нашей артподготовки. Удар, вероятно, оказался неожиданным не только для войск переднего края, но и для немецко-фашистского командования на этом участке фронта.

* * *

Доложив по ВЧ командующему фронтом о первых результатах наступления, генерал Шарохин после небольшой паузы добавил:

— Войска ушли вперед. Я со своего НП уже ничего не вижу. Прошу разрешения выдвинуться на новый наблюдательный пункт.

— Не возражаю, — ответил Толбухин. — Кстати, скоро буду у вас. Сейчас выезжаю.

Минут через двадцать командующий фронтом вместе с начальником штаба Бирюзовым и несколькими старшими офицерами фронтовой оперативной группы был уже на нашем НП. Веселый, улыбающийся, он радушно со всеми поздоровался. Пожимая руку Шарохину, сказал:

— Пока, кажется, все идет по плану. Докладывайте, Михаил Николаевич, что собираетесь делать дальше.

— Когда и как думаете вводить в бой 7-й мехкорпус? — вставил Бирюзов. — Имейте в виду: через узкую горловину, что вы прорвали, хозяйство Каткова просунуть не просто.

— Нас это тоже беспокоит, — ответил Шарохин. — Хотя все спланировано, рассчитано по минутам. Полагаю, задержки не будет...

Воспользовавшись паузой, я в общих чертах изложил командующему и начальнику штаба фронта наш план ввода в бой частей 7-го мехкорпуса.

— Все правильно, — задумчиво произнес Федор [195] Иванович. — Но план планом, а на деле может всякое случиться. Главное — не допустить пробки, иначе налетят коршуны, пиши все пропало...

Не допустить пробки, обеспечить прохождение мехкорпуса через бывший передний край врага, через узкую горловину прорыва в максимально сжатые сроки, без малейшей задержки! От этого во многом зависел дальнейший успех наступления.

Мехкорпусу генерала Каткова предстояло двигаться не по улицам и дорогам, а по узким проходам в минных полях. По этим своеобразным коридорам должны были быстро, без задержки пройти сотни громоздких танков, самоходок, бронетранспортеров, тягачей с тяжелыми орудиями на прицепах, автомашин с боеприпасами и продовольствием, тысячи людей. Впрочем, пройти — не то слово. Этой могучей лавине предстояло стремительно пронестись через бывший передний край, будучи готовой в любую минуту вступить в бой.

В соответствии с планом наступления оперативная служба регулирования движения мехкорпуса была поручена ответственным офицерам штаба армии, штаба артиллерии и штаба инженерных войск. Они получили в свое распоряжение батальон дорожной службы, комендантские подразделения, армейский резерв офицерского состава. И все же тревога за успешный ввод в сражение частей мехкорпуса не покидала нас.

— Товарищ командующий, разрешите мне выехать в 6-й гвардейский к генералу Котову, — обратился Михаил Николаевич к Толбухину.

Тот молча кивнул.

Не задерживаясь ни минуты, Шарохин вместе с членом Военного совета, командующим артиллерией и командующим бронетанковыми войсками тронулись в путь.

Я позвонил П. А. Дикову, приказал свернуть пункт управления в Кицкани и вместе со всеми отделами штаба перебазироваться на основной наблюдательный пункт армии.

С прибытием отделов штаба на основной НП я выехал в 333-ю стрелковую дивизию, чтобы проверить, все ли сделано в полосе ее наступления для беспрепятственного пропуска частей 7-го мехкорпуса. Добраться [196] до штаба дивизии оказалось не просто. Все мало-мальски удобные для проезда дороги и даже тропы заполняли бесконечные колонны автомобилей, тягачей с артиллерийскими орудиями, подвод — ни объехать, ни обойти.

Пристроились к одной из колонн. Вот и бывший передний край. Над ним еще не успела развеяться густая серая пелена. Все искорежено, вздыблено, перевернуто. Трупы гитлеровцев, минометы, пулеметы, винтовки, автоматы, остатки укреплений, блиндажей, даже громоздкие пушки — все перемешано с землей и глиной. Ветер развевает флажки, которыми обозначены проходы в минных полях.

Отсюда, с бывшей первой оборонительной линии гитлеровцев, отчетливо видна высота 151.7 в полутора километрах юго-восточнее села Плоп-Штубей. Эта господствующая над местностью высота, превращенная противником в узел обороны, причиняла немало неприятностей нашим войскам в течение всего периода обороны.

Теперь высота наша. Ее восточные склоны почти сплошь покрыты воронками от разорвавшихся авиабомб и снарядов, обломками вывернутых наизнанку блиндажей. Но уничтожено не все. Кое-где видны уцелевшие амбразуры дотов, неразрушенные блиндажи. В одном из них разместился командный пункт 333-й стрелковой дивизии. У входа меня встретили генерал-майор А. М. Голоско и командир 1116-го стрелкового полка майор И. М. Журавский.

— Приехал поздравить вас с успехом, Анисий Михайлович. Что у вас нового? — спросил я комдива, пожимая его полную руку.

— Особенно выдающегося пока ничего нет, но наступление идет успешно, — улыбнулся в ответ Голоско, щуря темные, как сливы, глаза. — Небольшую рыбку, правда, поймали, а щуку ухлопали... Жаль, конечно, лучше бы живьем прихватить...

— А поточней?

— Можно и поточней. На этой высоте находился штаб 81-го пехотного полка 15-й пехотной дивизии немцев. Наша артподготовка, видно, застала всех врасплох. Артиллерия поработала на славу. Не выдержали многие блиндажи. Командир полка подполковник [197] Эхт убит, штаб разгромлен. Захвачены важные документы, приказы...

— Ну что ж, неплохой улов.

— Может, хотите посмотреть, с каким комфортом жил командир немецкого полка? — спросил Голоско, хитровато улыбаясь. — Вон его бывшая квартира.

Спустились в глубокий блиндаж. Две просторные комнаты. Стены увешаны коврами. На полу тоже ковры. В углу одной из комнат кровать с пружинным матрацем, на спинке стула — хорошо отутюженный мундир с погонами подполковника, рядом до блеска начищенные хромовые сапоги. В другой комнате у стены — небольшой шкафчик, над ним аккуратно написанный тушью плакат: «Садясь за стол, не забудь выпить!» О том, что подполковник Эхт свято выполнял эту заповедь, свидетельствовали пустые бутылки с французскими, венгерскими, немецкими и румынскими этикетками.

В блиндаж ввели пленного ефрейтора, денщика Эхта. Заикаясь, глотая слова, он без конца повторял: «Ваша артподготовка была ужасной». Допрошенные затем начальник штаба разгромленного вражеского полка и офицер оперативного отделения штаба той же части в один голос заявили, что никто не ожидал наступления русских на этом участке фронта. «Командование было убеждено, что вы готовите наступление севернее — в районе Дубоссар».

Нашу артподготовку оба назвали кромешным адом. И в правдивости этих слов нельзя было усомниться. Крошево из земли, кирпича и цемента, сожженные огненным валом деревья и кусты — вот все, что осталось от переднего края обороны противника.

Отсюда, с высоты, как на ладони были видны долина речки Ботно и село Кирнацень. Там продолжался бой. По проложенной внизу дороге быстро проносились автомашины, тягачи с прицепами, конные артиллерийские упряжки. За высотой артиллеристы занимали огневые позиции и вели стрельбу прямой наводкой по гитлеровцам, засевшим в окопах и траншеях второй оборонительной линии.

— Анисий Михайлович, вы не забыли, что должны освободить путь для прохода танков Каткова? — [198] спросил я генерала Голоско. — Все должно быть рассчитано по минутам, чтобы никакой задержки.

— Не сомневайтесь. Все будет сделано как нужно. Сам проверю.

333-я дивизия продолжала штурмовать вторую оборонительную полосу противника. Понаблюдав с полчаса за ходом боя, я выехал в штаб армии.

В штабе полковник Диков доложил мне, что в связи с отставанием правого соседа (68-го корпуса 57-й армии) снизила темп наступления наша 61-я гвардейская дивизия. На левом фланге, где наступал 6-й гвардейский корпус, противник продолжает удерживать сильно укрепленный узел обороны — село Леонтина, хотя 20-я гвардейская стрелковая и 10-я гвардейская воздушнодесантная дивизии уже вплотную подошли к Попяске, ведут за нее бой.

Село Леонтина, расположенное у подножия обрывистой, покрытой густым кустарником высоты, являлось мощным узлом сопротивления врага, обращенным фронтом на север. На крутых скатах высоты с южной стороны имелось несколько наблюдательных пунктов, откуда просматривалось расположение наших войск вплоть до Копанки и Кицкани, а также большой участок восточного берега Днестра от Слободзеи до Тирасполя. Там же, на скатах леонтинских высот, противник располагал несколькими дзотами с крупнокалиберными пулеметами и тщательно замаскированными, хорошо оборудованными минометными позициями.

Этот узел сопротивления находился в стыке между 29-м и 30-м армейскими корпусами немцев. По всему чувствовалось, что гитлеровское командование придавало ему большое значение. Село и высоты обороняли батальон и рота из 306-й немецкой пехотной дивизии. Наверх, к оборонительным позициям противника, вела узкая полевая дорога с крутыми поворотами. Атаковать Леонтину в лоб было бессмысленно, поэтому генерал Котов решил обойти засевших на высотах гитлеровцев с запада и востока, окружить, а затем уничтожить.

К полудню 20 августа 10-я воздушнодесантная дивизия замкнула кольцо окружения вокруг Леонтины, продолжая наступать своими главными силами в южном [199] направлении. Леонтинский оборонительный узел атаковал с тыла 30-й гвардейский полк под командованием подполковника И. С. Переудина. Окруженный гарнизон продолжал отчаянно сопротивляться. Пытаясь помочь ему, командир немецкого армейского корпуса направил в район Леонтины батальон 4-й горнострелковой румынской дивизии из района Талмаза. Но румынский батальон так и не дошел до Леонтины: перехваченный неподалеку от села подразделениями 19-го полка 10-й воздушнодесантной дивизии, он был почти полностью уничтожен.

Леонтинский гарнизон капитулировал. 30-й гвардейский полк взял в плен более трехсот гитлеровцев, захватил в качестве трофеев тридцать семь орудий и много другого вооружения. Многие пленные были пьяны. Этим в какой-то мере, видимо, объяснялось их безрассудное сопротивление.

Не менее твердым орешком, но уже по иной причине оказалась и Попяска. Поначалу все шло хорошо. Части 20-й гвардейской стрелковой дивизии почти вплотную подошли к селу, рассчитывая с ходу овладеть им. Но немецко-фашистское командование неожиданно ввело в бой резерв. Гитлеровцы контратаковали, а на ближних подступах к Попяске встретили стрелковые подразделения гвардейцев массированным огнем из дзотов и приспособленных к длительной обороне домов. Бой за село продолжался до второй половины дня 20 августа, но не дал результатов. Тогда генерал Шарохин, находившийся вместе с командиром корпуса Котовым на командном пункте дивизии Дрейера, приказал блокировать Попяску с востока, а главными силами корпуса продолжать наступление в направлении Ермоклии.

Примерно в это же время радист принес мне донесение авиационного разведчика. Летчик сообщал:

16.00. Наблюдаю выдвижение из м. Манзырь двух колонн танков с артиллерией и пехотой. Одна колонна движется на север, в направлении Каушани, другая — на Сайци.

Связавшись по телефону с командармом, я доложил ему содержание донесения авиаразведчика.

— Этого следовало ожидать, — ответил Михаил Николаевич. — Противник, несомненно, вводит свой [200] главный резерв — 13-ю танковую. Приезжайте ко мне, Арефа Константинович, обсудим вместе, что предпринять.

13-я немецкая танковая дивизия была нашей старой знакомой. С ней, а точнее, с ее предшественницами, носившими 13-й номер, нашей армии приходилось встречаться не однажды. Первая встреча состоялась в ноябре сорок первого года в районе Ростова-на-Дону. Тогда дивизия действовала в составе танковой группы Клейста, в боях понесла большие потери, но избежала разгрома. Через год, в ноябре сорок второго, на подступах к городу Орджоникидзе 37-я армия вновь встретилась с частями 13-й танковой. В этот раз ее постигла неудача. Потеряв в районе населенного пункта Гизель под ударами войск 9-й и 37-й армий почти все танки и артиллерию, командир дивизии с жалкими остатками боевой техники едва уволок ноги. И вот теперь предстояла третья встреча... Последние разведданные говорили, что 13-я танковая по-прежнему в большой чести у немецко-фашистского командования и даже пользуется определенными привилегиями. Укомплектована хорошо подготовленной, профашистски настроенной молодежью. В ротах по восемьдесят — девяносто человек. Имеется около ста двадцати танков, самоходных и штурмовых орудий.

С таким противником нельзя было не считаться. Следовало подготовить достойную встречу.

* * *

Новый наблюдательный пункт армии по приказанию генерала Шарохина был оборудован примерно в двух километрах от НП командира 6-го гвардейского корпуса: именно на этом участке уже через несколько часов после прорыва вражеской обороны наметилось главное направление. Сюда и перебрался командарм в сопровождении Шабанова, Чистякова, Голдовича, Вишмана и небольшой группы офицеров оперативного и разведывательного отделов штаба. В нескольких десятках метров от армейского НП расположился со своей оперативной группой командир 82-го стрелкового корпуса генерал П. Г. Кузнецов (корпус находился во втором эшелоне армии). [201]

Для надежного и непрерывного управления войсками в дни августовского наступления командарм располагал не только штатными, но и дополнительными средствами связи. Учтя опыт весеннего наступления, штаб, в первую очередь отдел полковника Туровского, сделал все возможное, чтобы связь командарма с войсками работала надежно. За счет трофеев нам удалось вдвое против штатного расписания увеличить число радиостанций. На НП командующего было теперь три радиостанции, в том числе одна мощная фронтовая рация «РАФ». Полковник Чистяков для управления артиллерийскими войсками имел радиогруппу из шести раций. Свои радиогруппы были также у командующего бронетанковыми и механизированными войсками полковника Вишмана, у начальника инженерных войск генерала Голдовича и у начальника управления тыла. Каждый командир корпуса располагал двумя радиостанциями: одна — для связи с армией, другая — для связи с подчиненными соединениями и частями. Рации и питание для них получили командиры дивизий, многих полков и даже некоторых батальонов. Штаб армии наряду с группой раций располагал передающим радиоузлом и радиокоммутатором. Таким образом, впервые за время войны мы получили возможность в полном объеме управлять войсками по радио, независимо от того, находится на месте или перемещается штаб.

Вечером 20 августа я тоже переехал из района Копанки на новый армейский НП. Отсюда, с господствующей над местностью высоты, далеко просматривалась глубина вражеской обороны. В бинокль отчетливо были видны горящие танки, перевернутые пушки, клубы черного дыма от разрывов бомб и снарядов.

В бывшем немецком блиндаже, наскоро приспособленном под НП, генерал Шарохин разговаривал с командирами 6-го гвардейского стрелкового и 7-го механизированного корпусов. Увидев меня, Михаил Николаевич развернул карту и тут же приказал доложить новые данные армейской разведки о противнике.

— Вам тоже полезно послушать, — кивнул он генералам Котову и Каткову. [202]

Я сообщил, что, по последним сведениям, командование 6-й немецкой армии выдвигает свой резерв в район Ермоклии. Основу резерва составляет 13-я танковая дивизия генерал-лейтенанта Трегера. Из опроса пленных установлено, что в район Ермоклии уже прибыли полковая группа «Драбе» из состава 384-й пехотной дивизии и группа под названием «Зедлер» силой до двух пехотных полков из состава 52-го армейского корпуса. Можно сделать вывод, что немецко-фашистское командование сосредоточивает в Ермоклии мощную группировку войск. Вероятный замысел противника, — опираясь на сильный узел сопротивления, использовать стянутый туда армейский резерв и нанести контрудар по левому флангу и тылам нашей армии с целью восстановить положение, существовавшее до сегодняшнего утра, то есть принудить наши войска отойти на прежний рубеж обороны. Перед отъездом на НП я докладывал обстановку генералу Бирюзову. Его мнение сводится к тому же. Противник, видимо, готовится нанести контрудар. Начальник штаба фронта подчеркнул серьезность обстановки и потребовал подготовиться к возможному контрудару врага, чтобы быстро обескровить его 13-ю танковую дивизию.

— Генерал Бирюзов сообщил, — добавил я, — что наш сосед слева — 46-я армия овладела крупными населенными пунктами Талмаз и Чобручи. У правого соседа успеха пока нет.

— Каково ваше мнение, товарищ Котов, по поводу того, о чем доложил начальник штаба армии? — спросил Шарохин командира 6-го гвардейского корпуса.

— Полностью согласен с выводами товарища Блажея насчет вероятных действий противника, — негромко сказал Котов. — Нет сомнений, гитлеровцы обязательно попытаются улучшить свое положение. Во-первых, они будут прорываться к Попяске, чтобы выручить окруженный там гарнизон. Во-вторых, примут все меры, чтобы оттеснить части двух наших гвардейских дивизий, вклинившихся во вторую полосу немецкой обороны. Считаю, что 6-й гвардейский корпус должен немедленно и как можно глубже зарыться в землю, подтянуть артиллерию. Утром отразим [203] огнем с места контрудар врага. Только после этого продолжим наступление, чтобы во взаимодействии с 66-м корпусом окончательно разгромить всю неприятельскую группировку.

Внимательно выслушав Котова, командарм обернулся к Чистякову:

— Достаточно у нас бронебойных снарядов? Где сейчас находится 398-й самоходный артполк подполковника Ветрова?

— Снарядов хватит, товарищ командующий, и бронебойных и фугасных. А вот полк Ветрова пока далеко. В район Попяски он прибудет только к завтрашнему утру.

— Тут, видно, ничего не поделаешь, — заметил командующий. — Досадно, конечно, что запаздывает Ветров со своими тяжелыми самоходками. Они пришлись бы сейчас очень кстати. А пока будем планировать без них. Я согласен с предложениями комкора Котова: контрудар противника надо отражать с места.

Исходя из принятого решения, командарм приказал:

6-му гвардейскому корпусу в течение ночи закрепиться на достигнутом рубеже. К рассвету войскам корпуса быть готовыми отразить с места массированным огнем всех видов оружия во взаимодействии с авиацией контрудар противника, сломить его сопротивление, после чего продолжать наступление и обеспечить ввод 7-го мехкорпуса в прорыв с рубежа Ермоклия. К исходу 21 августа овладеть Сайцами;

66-му стрелковому корпусу ночью продолжать действовать передовыми отрядами. С рассветом перейти в наступление главными силами, завершить прорыв второй оборонительной полосы противника. Обеспечить ввод частей 7-го мехкорпуса в прорыв с рубежа горы Каушани (высота 210.4). К исходу 21 августа овладеть Салкуцей;

7-му механизированному корпусу к исходу 21 августа выйти в район Селемет, Садаклия, Батырь, а к исходу 23 августа — на реку Прут. Захватить переправы на участке Лопушна, Леушени, Чоры. Соединиться с частями 18-го танкового корпуса 2-го Украинского фронта. Преградить пути отхода на запад кишиневской группировке противника. [204]

Всю ночь личный состав частей и подразделений 6-го гвардейского корпуса зарывался в землю, оборудовал огневые позиции. Под покровом темноты гитлеровцы, как мы и полагали, несколько раз безуспешно пытались контратаковать позиции 20-й и 10-й гвардейских дивизий, вклинившихся во вторую полосу их обороны. К утру корпус надежно окопался и замаскировался, готовый отразить основной контрудар врага.

Бой на подступах к Ермоклии начался артиллерийским поединком. Еще не рассеялся предрассветный туман, как с обеих сторон загрохотали сотни орудий. Снаряды и мины с воем и шипением проносились в воздухе на встречных курсах, с оглушительным ревом разрывались, вздымая столбы пыли и дыма. С наблюдательного пункта в стереотрубы и мощные бинокли были ясно видны огненные всплески в расположении вражеской обороны. Немецкие снаряды иногда рвались неподалеку от нашего НП. Но на это никто не обращал внимания. Все взоры были прикованы к домам и садам Ермоклии: там находились гитлеровцы.

Не успел показаться из-за горизонта красноватый диск солнца, как из зарослей кукурузы, из густых садов выскочило несколько десятков вражеских танков. Набирая скорость и ведя на ходу огонь, они помчались к отрытым за ночь окопам 60-го гвардейского стрелкового полка, которым командовал подполковник И. Н. Макуха.

Наша противотанковая и дивизионная артиллерия встретила контратакующие танки врага сильным огнем. Над полем боя в разных местах поднялись столбы черного дыма: горели «тигры» и «пантеры». Но контратака продолжалась. Десятка полтора бронированных фашистских «зверей» все ближе подходили к позициям гвардейцев. По окопам полка непрерывно вели огонь стоявшие в укрытиях «фердинанды»: вражеские самоходки активно поддерживали атаку «тигров» и «пантер».

Напряжение боя нарастало с каждой минутой. Несколько машин ворвались в расположение оборонительных позиций полка, начали утюжить окопы, к которым серо-зеленой тучей, с устрашающим воем и гиканьем шла немецкая пехота. Бой гремел неподалеку [205] от наблюдательных пунктов командира корпуса Котова и командира дивизии Дрейера. Много гитлеровцев полегло у окопов 60-го полка, но несли потери и гвардейцы. Подполковник Макуха бросил в бой батальон второго эшелона.

Артиллеристы полка, выдвинувшие противотанковые пушки для стрельбы прямой наводкой, вывели из строя несколько «тигров» и «пантер». Вражеская пехота кое-где залегла, а на отдельных участках начала пятиться. Однако натиск врага не ослабевал.

Один из немецких «тигров» оказался метрах в трехстах от НП командира дивизии. В лобовую броню ударили два противотанковых снаряда, но он продолжал двигаться вперед. Казалось, его уже ничто не остановит. И тут перед танком вырос советский боец. Раздался взрыв. Крутнувшись на месте, «тигр» остановился, а минуту спустя на его броне заплясали языки пламени. Вражеский танк уничтожил комсомолец гвардии ефрейтор Александр Гусев, воспитанник коллектива Московского автозавода.

Гусев командовал пулеметным расчетом. Когда начался бой, он вместе со своим помощником рядовым Ковалевым и подносчиком патронов рядовым Девятко занимал огневую позицию в окопе. Бойцы, находившиеся поблизости от гусевского окопа, рассказывали потом, что пулеметчики в секторе своего обстрела истребили за несколько минут до двух десятков гитлеровцев, а остальных плотно прижали к земле. Потом невдалеке от окопа разорвался снаряд. Погиб Ковалев. Тяжело ранило Девятко. Осколком снаряда разбило пулемет. На окоп всей своей громадой надвигался вражеский «тигр». Остановить его, не пропустить к наблюдательному пункту командира дивизии можно было только ценою собственной жизни. Александр Гусев схватил противотанковые гранаты и бросился под танк...

Самоотверженный поступок молодого ефрейтора всколыхнул гвардейцев. Увидев загоревшийся танк, они в едином порыве поднялись из окопов и с криком «ура» ринулись на вражескую пехоту. На помощь первому и третьему батальонам подошел второй батальон. Гвардейцы начали теснить гитлеровцев, ворвались на окраину села. Еще один рывок — и оно [206] будет очищено от фашистских войск. Но внезапно из-за хат двинулась новая волна танков, сопровождаемых пехотой. Наши стрелковые батальоны залегли. В единоборство с танками вступила гвардейская артиллерия. От ее огня загорелось несколько танков. Остальные ворвались в расположение батальонов. Один из них надвигался на окоп ефрейтора Кузьмы Гуренко. И он, уже немолодой человек, отец двух детей, повторил подвиг Александра Гусева.

За беззаветное мужество и отвагу, проявленные в бою, ефрейторам Александру Ивановичу Гусеву и Кузьме Иосифовичу Гуренко было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Оба они приказом Министра обороны СССР навечно зачислены в списки своего полка...

Отражая первую, наиболее яростную вражескую контратаку у Ермоклии, полк И. Н. Макухи понес значительные потери, но с честью выдержал трудный экзамен. Враг был оттеснен, и его контратака, на которую немецко-фашистское командование, несомненно, возлагало большие надежды, захлебнулась. Однако бои в районе Ермоклии не прекратились. Взбешенные неудачей, гитлеровцы вновь и вновь контратаковывали, бросая в бой все большее число танков, самоходок, штурмовых орудий.

На помощь нашим стрелковым и артиллерийским частям пришли авиаторы. Разведав места сосредоточения «тигров», «пантер», «фердинандов», они наносили по ним непрерывные удары. Силы 13-й немецкой танковой дивизии, пехотных полковых групп «Драбе», «Зедлер» и других частей, сосредоточенных в районе Ермоклии, таяли.

Когда вражеские контратаки несколько ослабли, генерал Котов после непродолжительной артподготовки ввел в бой свой второй эшелон — 195-ю стрелковую дивизию с задачей обойти Ермоклию с юго-востока. Маневр удался. К одиннадцати часам корпус одновременным ударом с фронта и флангов овладел Ермоклией — ключевым узлом обороны врага на его второй оборонительной полосе.

Остатки 13-й немецкой танковой дивизии, а также нескольких пехотных соединений и частей, продолжая огрызаться, начали отходить. [207]

Овладев Ермоклией, части 20-й гвардейской и 195-й стрелковой дивизий корпуса генерала Котова, не теряя ни минуты, стали преследовать противника. Вместе с ними пошел на запад и 27-й пограничный отряд. Дойдя до государственной границы на реке Прут, он должен был приступить к своим прямым обязанностям — несению пограничной службы. 10-ю гвардейскую дивизию генерал Котов вывел во второй эшелон.

Командующий армией остался доволен боем у Ермоклии. Вечером он подписал приказ, в котором объявил благодарность личному составу 6-го гвардейского корпуса, его командиру генералу Котову и командиру 20-й гвардейской дивизии генералу Дрейеру.

Ермоклия была не единственным пунктом на второй полосе обороны, где гитлеровцы пытались задержать наступление наших войск. Примерно то же, но в несколько меньших масштабах произошло утром 21 августа на правом фланге армии, где действовал 66-й стрелковый корпус генерала Д. А. Куприянова. Стянув в район горы Каушани изрядно потрепанные, полуразбитые танковые, артиллерийские, пехотные, тыловые части и подразделения, пополнив их свежими резервами, немецко-фашистское командование и здесь подготовило контрудар против наших войск. Гитлеровцы явно надеялись восстановить положение, а главное, удержать важный узел сопротивления гору Каушани. Однако части 66-го стрелкового корпуса выбили немцев из укреплений на склоне горы. Понеся огромные потери, противник вынужден был отойти на новый оборонительный рубеж.

2

В то время когда части 6-го гвардейского и 66-го стрелкового корпусов готовились к отражению вражеских контратак в районах села Ермоклия и горы Каушани, командующего и штаб армии больше всего волновал вопрос: удастся ли пропустить 7-й механизированный корпус через узкую горловину прорыва в той последовательности и те сроки, которые предусматривались планом операции? [208]

С восемнадцати часов 20 августа все дороги на плацдарме были открыты только для движения частей мехкорпуса. Бронированная армада ринулась вперед.

А между тем к сражавшимся в глубине вражеской обороны стрелковым корпусам и дивизиям спешили резервы, колонны машин с боеприпасами и продовольствием, тыловые части и подразделения. Они были необходимы там, где шли бои. И все-таки пропустить их через узкую полосу прорыва одновременно с частями механизированного корпуса не было возможности.

Нет задачи труднее, чем сдерживать войска в наступлении. Но именно это мне как начальнику штаба армии пришлось в известной мере делать вечером 20-го и в ночь на 21 августа.

В штабе непрерывно звонили телефоны. Командиры стрелковых корпусов, дивизий и даже полков просили быстрее пропустить их резервы, тылы. На все их требования я неизменно отвечал:

— Придется ждать!

Прекрасно понимая, что от своевременного подхода пополнения, от бесперебойного обеспечения стрелковых частей боеприпасами и продовольствием зависит очень многое, я тем не менее вынужден был на какое-то время задерживать и колонны машин, и тыловые подразделения, и резервы, и отставшие штабы, задерживать до той поры, пока не пройдет по зеленой улице 7-й механизированный корпус.

К рассвету 21 августа нам наконец удалось протолкнуть части 7-го мехкорпуса. Однако на исходный рубеж корпус вышел не к шести часам утра, как было намечено, а только к девяти.

Несмотря на трехчасовое опоздание, генерал Катков и после сосредоточения корпуса на исходном рубеже почему-то не спешил вводить его в бой. На первый взгляд его поведение было непонятным.

— Почему он медлит? Его помощь необходима Котову! — раздраженно бросил генерал Шарохин, потом решительно натянул фуражку: — Еду к Каткову.

Командира 7-го мехкорпуса генерал-майора Ф. Г. Каткова и его начальника штаба генерал-майора А. И. Соммера мы знали как волевых и опытных [209] военачальников. Именно поэтому их медлительность в данном случае казалась особенно странной.

Внезапно в памяти всплыло высказывание генерала Каткова при обсуждении плана взаимодействия. Он доказывал, что корпус надо вводить в бой только после окончательного прорыва второй оборонительной полосы противника и разгрома 13-й танковой дивизии немцев. Обосновывал свое требование весьма убедительно: корпусу предстоит долгий и трудный путь к Пруту, нет смысла ввязываться в сражение прежде времени.

Мехкорпус начал боевые действия лишь в четырнадцать часов, после того как противнику было нанесено решительное поражение в районе Ермоклии и была прорвана вторая полоса обороны немцев.

Танкисты быстро обогнали стрелков и артиллеристов 20, 10 и 195-й дивизий, преследовавших противника, вырвались вперед. К исходу дня главные силы мехкорпуса достигли рубежа Опач, Брезоя, а передовые отряды вплотную подошли к селу Токуз и местечку Манзырь. И все же задачу дня корпус не выполнил, что вызвало недовольство командования фронта.

Вечером 21 августа генерал Шарохин приказал генералу Каткову решительно ускорить темп продвижения вперед, к исходу 22-го выйти на рубеж Гура-Галбеиа, Жавгур, Сагайдак, а передовыми отрядами занять Резены, Мелешть, Котовское (Гынчешть), Сарата-Галбена. Основная цель заключалась в том, чтобы успеть перекрыть пути возможного отхода войск противника к Пруту и соединиться с подвижными войсками 2-го Украинского фронта.

Итак, две наиболее трудные задачи — прорыв вражеской обороны и ввод в сражение армейской подвижной группы — были решены, хотя и не без серьезных осложнений. Предстояло еще ввести в сражение второй эшелон армии — 82-й стрелковый корпус, который по-прежнему оставался на плацдарме и ждал своей очереди.

Успех был налицо, и все-таки уже в первые два дня боев тщательно разработанный план наступательной операции на ряде участков претерпел изменения. Серьезные трудности создались на правом фланге армии. Наступавший там 66-й корпус заметно отстал, [210] несмотря на то что справился с довольно трудной задачей — овладел горой Каушани, своего рода шверпунктом вражеской обороны на второй оборонительной полосе.

Правда, отставание 66-го корпуса было вынужденным. Его задерживал сосед справа — 68-й стрелковый корпус 57-й армии, которому пришлось наступать на очень невыгодном участке. Атаки правого соседа захлебывались одна за другой, несмотря на мужество и отвагу личного состава.

По этой причине командир 66-го корпуса генерал Куприянов, вынужденный все время думать об обеспечении своего правого фланга от вероятных контрударов противника, постепенно развернул фронтом на север сначала 61-ю гвардейскую, затем 333-ю и, наконец, 244-ю стрелковые дивизии. Отставание корпуса тормозило продвижение к Пруту других соединений армии, растягивало фронт и с каждым часом все больше затрудняло управление войсками.

Чтобы ликвидировать разрыв, командующий фронтом несколько позже переподчинит 66-й корпус командующему 57-й армией генералу Гагену, а нам передаст из 57-й армии 64-й стрелковый корпус под командованием генерала Ивана Кондратьевича Кравцова. Пока же приходилось все больше растягивать фронт наступления.

Наш левый сосед — 31-й стрелковый корпус 46-й армии в тесном взаимодействии с 4-м гвардейским механизированным корпусом продолжал успешно наступать в общем направлении на Тарутино. К нему у нас не было никаких претензий.

Части 6-го гвардейского корпуса, используя успех танкистов генерала Каткова, непрерывно двигались в направлении Леово. Корпус преследовал противника двумя эшелонами: в первом действовали 20-я и 10-я гвардейские дивизии, во втором — 195-я стрелковая. Каждая дивизия первого эшелона высылала на десять — пятнадцать километров вперед подвижные отряды на автомашинах, усиленные артиллерией и танками.

Непосредственно с частями 7-го мехкорпуса следовал усиленный передовой отряд 6-го гвардейского корпуса в составе стрелкового батальона, артиллерийского [211] дивизиона, двух танковых и одной саперной рот. Командовал им заместитель командира 10-й гвардейской воздушнодесантной дивизии Герой Советского Союза полковник Георгий Степанович Иванищев — человек смелый, решительный, до придирчивости требовательный не только к подчиненным, но и к самому себе. Возглавляемый им отряд имел задачу: захватить переправы на речке Чага в районе Воеводул-Михай, Гура-Вэйлор (девять километров юго-западнее местечка Манзырь) и удерживать их до подхода главных сил.

По мере продвижения вперед левого фланга армии разрыв между 6-м и 66-м корпусами увеличивался, правый фланг все больше оголялся. Настала пора вводить в сражение второй эшелон армии — 82-й стрелковый корпус. Это было сделано на рассвете 22 августа.

— В преследование противника ваш корпус переходит с рубежа Опач, Сайци, — еще раз напомнил командарм генералу Кузнецову и начальнику его штаба полковнику Стремякову. — Потребуйте от войск самого большого напряжения и стремительности. Сегодня к вечеру жду от вас донесения об освобождении Чимишлии, а завтра, надеюсь, вы будете в Гуре-Галбене и Котовском. Надо упредить противника в овладении этими селами. Вам помогут танкисты Каткова. Будьте готовы к трудным боям. Немцы непременно попытаются прорваться к Пруту.

3

Измотанные, обескровленные, но все еще боеспособные 294, 302, 384-я пехотные немецкие дивизии, а также отдельные артиллерийские, танковые, инженерные части пытались закрепиться на рубежах рек Чага и Когильник. Но это были попытки обреченных — они не могли замедлить продвижения наших войск.

Темп наступления армии начиная с 22 августа стал поистине стремительным: за сутки 6-й гвардейский корпус продвинулся на запад почти на сорок пять, а 7-й механизированный более чем на семьдесят пять километров. Многокилометровый бросок совершил и 82-й стрелковый корпус. [212]

Немецко-фашистское командование, ошеломленное столь быстрым продвижением советских войск, не смогло обеспечить более или менее организованного отступления своих частей.

Как позднее стало известно, командующий 6-й немецкой армией принял решение на отход, уже после того когда все пути отступления были фактически перехвачены советскими войсками.

«С 20 августа 1944 года начался новый этап в истории этой великой войны, — писал в «Журнале боевых действий» начальник штаба армии генерал-майор Вальтер Гельмут. — И здесь, как под Сталинградом, 6-я армия стояла в центре событий мировой истории... После прорыва русских южнее Тирасполя и у Ясс события развивались с такой стремительностью, какой до того никто не мог ожидать».

Ссылка на Сталинград в данном случае, видимо, была уместной. Спустя несколько дней судьба 6-й армии, которую представлял Вальтер Гельмут, во многом оказалась похожей на судьбу армии Паулюса. Разница состояла лишь в том, что здесь, в Молдавии, в критический момент генералы и старшие офицеры бросили свою армию на произвол судьбы...

Судя по захваченным штабным документам, командование группы армий «Южная Украина» еще утром 22 августа пришло к выводу, что дальнейшее сопротивление на восточном берегу Прута бесполезно. В пять часов тридцать минут все немецкие войска, входившие в состав группы, получили приказ: с наступлением темноты отходить на западный берег Прута, занять оборону, закрепиться и не дать русским возможности форсировать реку.

К концу того же дня немецко-фашистские войска, выполняя приказ командования, начали поспешный отход в направлении города Хуши. Колонны немецких и румынских войск, тогда еще возглавляемые командирами корпусов и дивизий, заполнили все дороги, ведущие к Пруту. 44-й армейский корпус вместе со своими тылами совершал марш по направлению на Леушени, 7-й армейский корпус двигался по дороге на Лопушну, части 30-го и 52-го армейских корпусов — на Карпиняны. Вслед за ними к Пруту спешили [213] остатки соединений, разгромленных на первой и второй оборонительных полосах.

Река Прут подобно магниту тянула к себе тысячи и тысячи гитлеровцев. Там, за Прутом, они видели единственное спасение от преследовавших их по пятам советских танковых и стрелковых соединений. Но до Прута приходилось переправляться через другие реки, помельче и поуже. У мостов и бродов образовывались огромные скопления танков, артиллерии, пехоты. С утра 23 августа по ним непрерывно наносили удары наши бомбардировщики и штурмовики 17-й воздушной армии.

На подступах к переправам через Прут противника подстерегал еще один сюрприз. В районе Чимишлии на колонны 30-го и 52-го немецких армейских корпусов обрушилась с тыла лавина танков мехкорпуса генерала Каткова. Несколькими часами позже у Гуры-Галбены такому же внезапному удару советских танков с тыла подверглись авангардные дивизии 44-го немецкого армейского корпуса. Чего-чего, а встречи с советскими танками гитлеровское командование не ожидало, не предполагало, что маневр с отводом войск за Прут будет вовремя разгадан и упрежден советским командованием.

В крупных вражеских штабах поднялась паника. Предвидя неизбежность разгрома, штаб группы армий «Южная Украина» во главе с генерал-полковником Фриснером, потеряв связь с войсками, 23 августа бежал из Галаца в Карпаты. Его примеру последовал и штаб 6-й армии. Потеряв возможность управлять корпусами и дивизиями, штаб бросил их и к исходу дня находился уже за несколько десятков километров от места боев — в Тарутино. Прижатые к Пруту, фашистские войска нашли себе временный приют в лесах восточнее Лопушны, Карпинян и севернее Митрополита. Под ударами наших войск на глазах распадалась и 3-я румынская армия. Целые ее подразделения и части, в ряде случаев почти без боя, сдавались в плен.

* * *

Незадолго до полуночи 22 августа на НП командарма собрались члены Военного совета армии, командующие и начальники родов войск, начальники отделов [214] штаба. Настроение у всех было прекрасное. Из войск непрерывно поступали радостные сообщения. Только что радисты приняли и расшифровали очередное боевое донесение командования 6-го гвардейского корпуса: «Передовой отряд корпуса захватил аэродром в районе станции Басарабяска, девять исправных самолетов, мастерские, много запасных авиамоторов и горючего, — сообщали Котов и Зайчиков. — Соединения корпуса продолжают преследовать и громить противника... Моральное состояние войск с каждым боем повышается...»

Об успешном продвижении на запад, о новых победах докладывали и командиры других соединений. Далеко вперед, почти до самого Прута, продвинулись части 7-го механизированного корпуса. Как тут не быть отличному настроению!

Раздался телефонный звонок. Михаил Николаевич взял трубку, с минуту молча слушал, потом повернулся к окну, включил радиоприемник.

— Сейчас Москва будет передавать приказ Верховного Главнокомандующего.

По комнате поплыли мелодичные звуки позывных: «Говорит Москва. Передаем приказ Верховного Главнокомандующего... Генералу армии Толбухину...»

— Это нам, — радостно сказал Шабанов.

В приказе говорилось, что войска 3-го Украинского фронта прорвали сильно укрепленную, развитую в глубину оборону противника южнее Бендер. За три дня наступления они продвинулись до семидесяти километров и расширили прорыв до ста тридцати километров по фронту. Далее перечислялись фамилии военачальников, чьи войска отличились в боях при прорыве вражеской обороны: генерал-лейтенанта Шарохина, генерал-лейтенанта Шлемина, генерал-лейтенанта Гагена, генерал-майора Куприянова, генерал-майора Котова, генерал-майора Лозановича, генерал-майора Голоско, генерал-майора Дрейера, полковника Петрушина и других.

Диктор еще продолжал читать приказ, когда в комнату торопливо вошел начальник разведки полковник Щербенко и скороговоркой выпалил:

— Товарищ командующий, разрешите доложить. Авиаразведка фронта перед наступлением темноты [215] наблюдала крупные колонны немецких войск, двигавшиеся с рубежа Днестра по направлению к Пруту.

— Все-таки двинулись! — досадливо передернул плечами Михаил Николаевич. — Это как раз нам во фланг справа. Очень опасно. Надо предупредить командиров корпусов, особенно поторопить Кравцова. Слишком медленно он плетется. Так можно и опоздать. Пишите, Арефа Константинович, приказ.

Вскоре приказ был составлен и подписан. В нем уточнялась задача 82-му корпусу. К исходу 23 августа корпус должен был овладеть рубежом Каштангалия, Градиштя (десять километров севернее Чимишлии), Жавгур, а сильными передовыми отрядами захватить переправы на реке Прут в районе западнее Минжир; дивизию второго эшелона, а также всю тяжелую и противотанковую артиллерию предлагалось вести за правым флангом. Таким образом, части 82-го корпуса должны были заполнить разрыв между 66-м корпусом, переподчиненным 57-й армии, и 6-м гвардейским корпусом.

64-му корпусу, проходившему в то время через бывший передний край обороны противника в районе Фынтына-Маскулуй, Леонтина, было приказано ускорить движение и к восемнадцати часам 23 августа выйти в район местечка Чага и села Каприорь.

Чтобы ускорить переброску частей 64-го корпуса, генерал Шарохин попросил командующего фронтом выделить автотранспорт. И уже к утру в распоряжение генерала Кравцова поступил автобатальон.

В полдень 23 августа мы получили новые данные фронтовой авиаразведки. Колонны вражеских войск двигались из района Кишинева через Лопушну в юго-западном направлении. Создавалась реальная угроза прорыва противника к Пруту. Генералу Каткову было приказано выйти главными силами на рубеж Котовское, Лопушна и отрезать врагу пути отхода.

Над правым флангом 6-го гвардейского корпуса нависла угроза. Чтобы парировать возможный удар противника, командарм приказал Котову дивизию второго эшелона и главные силы артиллерии вести за правым флангом в общем направлении на Чок Майдан, Дезгинже, Баюшу, а 52-й танковый полк в районе Чимишлии вывести в армейский резерв. [216]

Беспокоивший нас все время правый фланг армии теперь, казалось, находился в безопасности. Тем не менее требовалось постоянно быть начеку.

Войска армии, преследовавшие противника, по-прежнему быстро продвигались вперед. Мне вместе с начальником связи полковником Туровским и начальником оперативного отдела полковником Диковым приходилось уделять много внимания перемещению пунктов управления. В обстановке стремительного наступления малейшая задержка с подготовкой командного пункта, несвоевременное развертывание узла связи были недопустимы.

Генерал Шарохин требовал, чтобы командный пункт армии находился как можно ближе к частям и соединениям первого эшелона наступавших войск. И это не было капризом или прихотью. Такое размещение КП армии позволяло уверенно и надежно управлять войсками: линии связи были короткими и действовали безотказно.

Узлы связи КП армии мы обычно развертывали на рубеже командных и наблюдательных пунктов дивизий, а иногда и полков. К моменту прибытия на армейский КП генерала Шарохина с оперативной группой войска продвигались дальше вперед, штабы дивизий и полков следовали за ними, а КП армии, оставаясь определенное время на месте, становился пунктом управления, откуда ни на минуту не прекращалась связь с корпусами.

4

К исходу 23 августа части 7-го механизированного корпуса и передовые отряды стрелков-гвардейцев корпуса генерала Котова вышли к Пруту на фронте от Леушени до Леово и овладели несколькими переправами противника.

Колонны 7-го и 44-го армейских немецких корпусов, двигавшиеся к Пруту из района Кишинева, на подступах к селу Лопушна были встречены 16-й механизированной бригадой полковника М. Ф. Маршева, а в селе Леушени — танкистами 41-й танковой бригады полковника В. Е. Копиенко. Завязался встречный бой. Гитлеровцы понесли большие потери. [217]

Получив сокрушительный удар, 44-й и некоторые части 7-го армейского корпуса противника повернули было на северо-запад, чтобы переправиться за Прут в районе Немцень. Однако и здесь их встретили советские танки.

К рассвету 24 августа части 7-го механизированного и 6-го стрелкового корпусов одновременно в нескольких местах форсировали Прут, захватили плацдармы на участке от Леушени до Леово включительно и вскоре соединились в районе Хуши с передовыми отрядами 18-го танкового корпуса 2-го Украинского фронта. Примерно в то же время войска 5-й ударной армии генерала Н. Э. Берзарина вышли на рубеж Бардар (десять километров северо-восточнее Котовского), Зембрень, Резены (двенадцать километров севернее Сагайдака).

Таким образом, войска правого крыла и центра 3-го Украинского фронта образовали своеобразное полукольцо, тянувшееся от северной окраины Кишинева через Золотянку и Гыртоп до Лопушны и перекрывавшее пути отхода гитлеровцам к Пруту. Севернее Котуморий все дороги к реке преградили гитлеровцам механизированные и стрелковые соединения 2-го Украинского фронта. Образовался огромный котел, в который попали семнадцать пехотных и одна учебно-полевая немецкие дивизии, свыше сорока отдельных частей, штабы 7, 52, 30 и 29-го армейских корпусов. Однако сплошного внутреннего фронта окружения к тому времени еще не было. Перед войсками противника возникла альтернатива — либо прорваться через неокрепший фронт окружения, либо капитулировать. Командование окруженной группировки избрало на первых порах наиболее бесперспективный путь — любой ценой прорываться за Прут.

В полосе нашей армии немецкие войска, сосредоточенные в лесах северо-восточнее Лопушны, Котовского и Гуры-Галбены, предприняли попытку прорваться за Прут еще ночью 24 августа. Основной удар они стремились нанести по 7-му механизированному корпусу, в частности по его 16-й бригаде в районе Лопушны. В течение ночи танковые и мотострелковые батальоны бригады отразили свыше десяти ожесточенных атак. В этих боях они уничтожили до четырех [218] тысяч немецких солдат и офицеров, а свыше тысячи захватили в плен.

С утра не менее сильным атакам врага подверглась 41-я танковая бригада полковника Копиенко в районе Карпиняны. Ее атаковали в несколько раз превосходящими силами части 7-го и 44-го немецких армейских корпусов. Большой группе гитлеровцев удалось ворваться в боевые порядки бригады, но эта удача вскоре обернулась для них поражением. Советские танкисты уничтожили основную массу прорвавшихся, а около полутора тысяч вражеских солдат и офицеров взяли в плен.

Убедившись в бесперспективности прорыва через Карпиняны, части 7-го и 44-го немецких армейских корпусов во второй половине дня стали обходить позиции 41-й танковой бригады с юго-востока, держа курс на Орак. Полковник Копиенко быстро разгадал замысел врага. Оставив в Карпинянах прикрытие, он перебросил главные силы бригады на рубеж Орак, Чадыр. Казалось, путь отхода противнику прегражден. Но фронт обороны бригады стал слишком широким. Немцы, не считаясь с потерями, продолжали просачиваться через ее боевые порядки.

Надо было принимать срочные меры. Командарм приказал генералу Котову немедленно ввести в бой 195-ю стрелковую дивизию, находившуюся во втором эшелоне 6-го гвардейского корпуса, и развернуть ее фронтом на север в направлении Кугурлуй, Орак для взаимодействия с 41-й танковой бригадой.

Приказ командиру корпуса и командиру дивизии мы послали с нарочными и одновременно продублировали по радио. Но тут же стал вопрос: как обеспечить надежное управление сражающимися войсками на этом участке? Чтобы непрерывно управлять боем 195-й дивизии и организовать ее взаимодействие с танкистами 41-й бригады, необходима была прямая проводная связь со штабом дивизии и ее командиром полковником Шапкиным.

Я вызвал полковника Туровского, объяснил обстановку.

— Дело трудное. Придется послать старшего лейтенанта Ярошевского, командира взвода 536-й кабельно-шестовой роты, — подумав с минуту, сказал Петр [219] Павлович. — Смелый и опытный офицер. Уверен, задание выполнит. Своевременно обеспечит прокладку линии связи.

— Вызывайте его сюда.

Я хорошо знал многих наших связистов — и офицеров и рядовых. Люди большой силы воли, скромные труженики войны, днем и ночью выполняли они свои нелегкие обязанности. За самоотверженный труд, за героизм, проявленный в схватках с гитлеровцами, немало армейских, корпусных, дивизионных, полковых связистов было награждено орденами и медалями, а самому мужественному из них — старшине Ивану Федоровичу Пескову — было присвоено звание Героя Советского Союза.

Да, я знал связистов и потому верил, они не подведут.

Тихо постучав в дверь, вошел молодой темноволосый офицер, четко доложил:

— Старший лейтенант Ярошевский по вашему приказанию прибыл!

Твердый, уверенный взгляд. Ладно скроенная, подтянутая фигура. Порывистые движения. Молод, но, видно, умен и исполнителен.

— Вот что, товарищ Ярошевский. Вам предстоит выполнить очень ответственное задание: дать связь в урочище Тер-Кугурлуй. Вот сюда, — указал я точку на карте, где предположительно находился командный пункт 195-й стрелковой дивизии. — Расстояние около тридцати километров, местность сильно пересеченная — овраги, перелески. Не исключена встреча с немцами, они бродят там всюду. Ваш взвод на машинах?

— Так точно!

— Сколько нужно времени на прокладку линии?

Мысленно сделав какие-то подсчеты, старший лейтенант уверенно сказал:

— Местность очень трудная, товарищ генерал, но, полагаю, часов за пять управимся.

— Четыре часа, и ни минуты больше. Ясно?

— Так точно, товарищ генерал! Разрешите идти?

Через четыре часа я разговаривал с Шапкиным по телефону. [220]

...Огненное кольцо вокруг окруженной вражеской группировки с каждым часом становилось надежнее и крепче. К вечеру 24 августа 64-я механизированная бригада полковника А. Т. Шутова соединилась с частями 15-го стрелкового корпуса 2-го Украинского фронта. Произошло это в районе Рышештий, на западном берегу Прута, в двенадцати километрах северо-восточнее города Хуши. Однако разрыв между подходившим из глубины 82-м стрелковым и 7-м механизированным корпусами все еще не был ликвидирован, и это вызывало беспокойство.

Бои между тем продолжались. Соединения нашей армии во взаимодействии с частями 17-й воздушной армии методично перемалывали окруженные фашистские войска, не прекращавшие упорных контратак.

Безнадежность попыток прорвать фронт окружения сознавали и сами гитлеровцы, в первую очередь оказавшиеся в котле командиры корпусов и дивизий. Пленные офицеры показали, что многие командиры соединений решили выбираться из окружения в одиночку или небольшими группами.

Впрочем, большинство гитлеровских генералов и полковников, бросивших окруженные войска, не спасли свою шкуру. Командиры 15, 204, 384, 306, 257, 320-й пехотных дивизий, а также подавляющее число старших офицеров штабов этих соединений так и не смогли перебраться за Прут.

Окруженные немецкие войска стали терять управление. Казалось, настало время капитулировать — только этим можно было сохранить тысячи и тысячи солдатских жизней. Однако сбежали не все старшие командиры. Остался, в частности, при войсках командир 30-го армейского корпуса генерал Постель. Вопреки логике он не собирался капитулировать. Объединив под своим командованием окруженные части и соединения, Постель все еще надеялся пробиться к Пруту в районе Леово.

События развертывались следующим образом. К утру 24 августа в лесах севернее и северо-восточнее Сагайдака немецкое командование для прикрытия отхода своих войск сгруппировало ударный кулак из частей 52, 30 и 29-го армейских корпусов. Противник, видимо, надеялся нанести внезапный фланговый удар [221] по войскам нашей армии в районе Сагайдак, Сурик, Сату-Ноу, занять оборону по реке Когильник и задержать продвижение наших частей, пока главные силы окруженной группировки отойдут за Прут. По нашим разведданным, немцы полагали использовать для флангового удара остатки частей 384, 302, 294, 15 и 306-й пехотных дивизий.

Однако и этот их план провалился. Войска 7-го механизированного и 6-го гвардейского стрелкового корпусов объединенными усилиями с ходу разгромили части противника, пытавшиеся занять оборону по реке Когильник. Одновременно 82-му стрелковому корпусу была поставлена задача овладеть рубежом Сагайдак, Гура-Галбена, Сарата-Галбена (исключительно), закрепиться на нем и не допустить прорыва немцев на запад и юго-запад.

В первом эшелоне 82-го корпуса действовали 92-я и 188-я дивизии, а в конце дня генерал Кузнецов ввел в бой свой второй эшелон — 28-ю гвардейскую дивизию под командованием генерала Чурмаева.

Несмотря на огромные потери, гитлеровцы с упорством обреченных контратаковали части 82-го стрелкового корпуса. В течение дня только на одном направлении 92-я и 28-я гвардейские дивизии отразили три яростные контратаки врага, стремившегося во что бы то ни стало занять Сагайдак. Вечером гитлеровцы предприняли четвертую контратаку. На позиции 92-го полка, которым командовал подполковник В. Р. Орехов, двинулась целая дивизия вражеской пехоты с танками при поддержке тяжелой полевой и зенитной артиллерии. Ценой неимоверных усилий немцам удалось овладеть северной окраиной села. На немецко-фашистские части, ворвавшиеся в Сагайдак, обрушили мощный удар гвардейские минометы и штурмовая авиация. С наступлением темноты наши войска отбили и эту контратаку.

Успокаиваться, однако, было рано. Бои продолжались с неослабевающей силой почти по всему фронту армии.

В этой сложной, чреватой всякими неожиданностями обстановке от командования требовалась особая бдительность, умение предвидеть дальнейший ход событий, чтобы без промедления реагировать на малейшие [222] изменения в положении войск. А для этого очень важно было постоянно в полном объеме знать обстановку.

С 82-м корпусом мы поддерживали надежную связь по телефону, поскольку его штаб располагался всего в нескольких километрах от Чимишлии, где дислоцировался штаб армии. А вот с командирами и штабами 6-го гвардейского, 64-го стрелкового и 7-го механизированного корпусов переговоры можно было вести только по радио.

Весь день 24 августа офицеры оперативного отдела штаба дежурили возле телефонных аппаратов и раций, уточняли обстановку, собирали оперативную информацию. В двадцать три часа командующий армией подписал последний в тот день приказ. Командиру 64-го стрелкового корпуса генералу Кравцову ставилась задача: к девяти часам утра 25 августа занять и оборонять основными силами рубеж Сарата-Галбена, Карпиняны, Минжир, не допустить противника к Пруту, установить связь и взаимодействовать с частями 7-го механизированного и 82-го стрелкового корпусов.

5

В полночь отправили в штаб фронта оперативную сводку и очередное боевое донесение. Я уже собирался прилечь, когда настойчиво зазвонил телефон. Сообщение начальника штаба 82-го корпуса полковника Стремякова заставило меня немедленно идти к командарму. Немцы силами до пехотной дивизии с танками атаковали Галбеницу, где находился штаб 92-й дивизии. Связь с ее командиром Матвеевым и штабом нарушена.

Михаил Николаевич заканчивал телефонный разговор с командиром 82-го корпуса генералом Кузнецовым. Положив трубку, командарм обернулся ко мне, коротко сказал:

— Поднимайте штаб по тревоге!

Я не стал ни о чем расспрашивать. И без того ясно — положение угрожающее. Галбеница всего в пятнадцати километрах севернее Чимишлии. До нас все [223] отчетливей доносился гул нарастающей артиллерийской канонады.

Штаб был поднят по тревоге. Через пять-шесть минут у генерала Шарохина собрались командующие родами войск, начальники отделов и служб.

Снова телефонный звонок. Полковник Стремяков доложил: противник занял Галбеницу, Сурик, Бухну и продолжает двигаться на Градиштя.

От Градиштя до Чимишлии десять километров. Может, пока не поздно, переместить штаб армии на запасной КП в Садаклию? Нет, это мало что даст. Надо отсюда, из Чимишлии, принять меры, чтобы задержать продвижение немцев. Я доложил свои соображения командарму. Он решил штаб оставить на месте, а все штабное хозяйство немедленно погрузить в машины.

Так и сделали. Командиру батальона охраны майору Когуту было приказано с ротой трофейных танков занять оборону на северной окраине Чимишлии.

Отдав необходимые распоряжения штабу, я вновь вернулся к командарму. Он разговаривал по телефону с командиром 28-й дивизии Чурмаевым. В голосе Михаила Николаевича слышалось волнение. И было отчего. Из разговора выяснилось, что дивизия Чурмаева по всему фронту отражает атаки крупной вражеской группировки. Попытки комдива связаться со своим соседом — командиром 92-й гвардейской дивизии полковником Матвеевым ни к чему не привели.

— Положение в районе Сагайдака и Галбеницы сложное, — сказал генерал Шарохин, закончив телефонный разговор. — Немцы настойчиво рвутся к Чимишлии. У Кузнецова резервов нет. Ему надо немедленно помочь, иначе гитлеровцы к рассвету пожалуют сюда. Ваше решение, Валерий Павлович? — обратился командарм к Чистякову.

Командующий артиллерией на мгновение задумался. Беззвучно шевеля губами, он что-то подсчитал, затем спокойно, неторопливо доложил:

— В Чимишлию только что подошла армейская артиллерийская группа. Если ее повернуть на север, она через час займет позиции и откроет огонь. В район Градиштя считаю необходимым направить армейскую [224] противотанковую артиллерийскую бригаду. Через час она тоже может вступить в бой.

— Согласен. Действуйте, — одобрительно кивнул Шарохин. — А где сейчас находится наш 5-й танковый полк, Ефрем Яковлевич? — повернулся командующий к полковнику Вишману.

— В районе Екатеринянки.

— Немедленно направьте его в распоряжение Кузнецова вместе со стрелковым батальоном, что у нас в резерве.

— Ясно, товарищ командующий. Будет исполнено. Очередь дошла до генерала Голдовича.

— Вы, Александр Иванович, пошлите армейские отряды заграждения в район севернее Градиштя и проследите, чтобы ваши орлы надежно заминировали все танкоопасные направления.

Все вроде складывалось так, как и должно быть в сложной обстановке. Спокойная рассудительность командующего, его предельно четкие, лаконичные распоряжения свидетельствовали о том, что опасность хотя и велика, но не настолько, чтобы принимать какие-то чрезвычайные меры.

— Арефа Константинович, позвоните по ВЧ в штаб 17-й воздушной, — распорядился командарм. — Попросите, чтобы летчики тоже помогли Кузнецову. Ночью, может, это трудно, но помощь нужна именно сейчас, так и скажите.

— У телефона Корсаков, — послышался в трубке немного хриплый голос начальника штаба 17-й воздушной армии. Телефонный звонок, как видно, разбудил генерала.

— Блажей беспокоит, Николай Михайлович.

— Чего так рано? Еще темно.

— Прошу не сердиться, Николай Михайлович. Дело такое... Полчаса назад немцы заняли Галбеницу, подходят к Градиштя. Одним словом, рвутся к Чимишлии. Понятно?.. Вот и хорошо. К вам просьба — помочь корпусу Кузнецова. Положение у него сложное, помощь необходима самая срочная.

Я в нескольких словах сообщил Корсакову о мерах, принятых нами для ликвидации вражеского прорыва.

— Все ясно, — сказал он. — Сейчас доложу генералу Судец. До рассвета по скоплениям врага ударят [225] ночные бомбардировщики генерала Геннадия Ивановича Белицкого, а утром пустим штурмовики Олега Викторовича Толстикова. Думаю, это вас устроит.

Теперь уже никто из нас не сомневался, что вражеская группировка, как бы она ни была велика, получит достойную встречу на пути к Чимишлии.

И вдруг снова телефонный звонок — долгий, тревожный. Шарохин взял трубку. Опять полковник Б. П. Стремяков.

— Немцы напали на штаб Сенина, — сказал нам Шарохин, на секунду прикрыв трубку рукой. — Борис Петрович, много ли там гитлеровцев? Откуда они взялись?

— Пока ничего не известно, — отчетливо послышался голос Стремякова. — Офицеры штаба ведут бой. У телефона только дежурный. Он тоже ничего толком не знает. Уточню, позвоню еще.

— А где Кузнецов?

— Выехал к Матвееву.

— Вот те и новый сюрприз, — озабоченно сказал Михаил Николаевич, кладя трубку. — Надо выручать Сенина.

— Может, направить туда наш 5-й танковый полк? — предложил я. — От Екатеринянки это недалеко. Или подождем, пока выяснится обстановка?

— Ждать нельзя, — вмешался в разговор полковник Вишман. — Надо повернуть 5-й танковый к Сенину. Иначе, пока будем выяснять, что к чему, от штаба 188-й останутся рожки да ножки.

— Ефрем Яковлевич прав, — поддержал Вишмана Шарохин. — Впрочем, попытаемся связаться с Сениным по телефону.

Я позвонил на узел связи. Сверх всякого ожидания через несколько минут в трубке послышался голос начальника штаба дивизии.

— Что там у вас происходит? — спросил командующий, беря у меня телефонную трубку.

В комнате воцарилась тишина. Всем хорошо было слышно, что докладывал полковник Сенин:

— Большая колонна противника прорвалась в наши тылы из Галбеницы. Двинулась к штабу. А тут неподалеку у нас позиции 234-го артиллерийского полка. Артиллеристы развернули орудия и встретили [226] «гостей» как полагается. Немецкая колонна в основном разгромлена, взяты пленные. Сейчас доколачиваем остатки. В бою приняли участие все офицеры и солдаты штаба.

— Прислать вам помощь или справитесь сами?

— Помощь не нужна. Сами управимся. Хорошо поработали артиллеристы, а то бы туго пришлось. Только вот снаряды в артполку на исходе. Может, подбросите несколько машин?

— Хорошо, снаряды дадим.

Закончив разговор с Сениным, командарм несколько минут молча разглядывал карту, потом строго сказал:

— Кое-кто из командиров слишком увлекся успехами. Иные ведут себя, как на учении. Противник, дескать, окружен, ему деваться некуда. Словом, самоуспокоились, стали забывать о бдительности. И вот результат. Надо предупредить командиров и штабы, Арефа Константинович, об усилении бдительности. Подготовьте приказ. А вы, Валерий Павлович, немедленно направьте в 188-ю боеприпасы.

Приказ был передан в войска по радио и разослан с офицерами связи. В нем говорилось:

Окруженный противник пытается прорваться. Отдельные его группы и части, пользуясь недостаточной бдительностью некоторых командиров наших частей и подразделений, прорываются через боевые порядки в тылы, нападают на штабы, уничтожают наших бойцов и командиров.

Приказываю: Усилить бдительность войск, прекратить зазнайство и беспечность, усилить охрану штабов. На походе, привалах и отдыхе части располагать в боевых порядках в полной боевой готовности к ведению боя. Непрерывно вести разведку и наблюдение за противником.

6

Утром 25 августа, когда все попытки врага прорваться на Чимишлию были отбиты, генерал Шарохин зашел ко мне и, как обычно, когда бывал в хорошем настроении, полушутя-полусерьезно сказал:

— Вот что, начальник штаба. Оторвитесь на часок-другой от бумаг и карт, поезжайте к Матвееву. На [227] месте разберитесь во всем, что там произошло. Вернетесь, доложите, кто виноват. Советую побывать в 280-м полку у Батурина. Ему, кажется, досталось больше других.

К моменту моего приезда в 92-й гвардейской дивизии все уже было относительно спокойно. Расположившись на новом месте, штаб продолжал уверенно управлять войсками. Со всеми частями имелась проводная и радиосвязь. На усиление дивизии командир корпуса генерал Кузнецов выделил 5-й танковый полк со стрелковым батальоном, которые накануне были переданы в его подчинение командармом.

После обоюдных приветствий начальник штаба подполковник Константин Дмитриевич Леонтьев коротко доложил мне о результатах вечернего и ночного боев.

Как могло случиться, что противнику удалось прорвать фронт дивизии и чуть ли не захватить ее штаб?

Объяснялось это рядом обстоятельств. Прежде всего, фронт наступления дивизии был растянут, достигал почти двенадцати километров, хотя укомплектованность частей личным составом не превышала пятидесяти — шестидесяти процентов штатной численности. К вечеру 24 августа все полки дивизии находились в первом эшелоне и вели бои на различных направлениях. 280-й полк под командованием подполковника А. Н. Батурина во взаимодействии с частями 28-й гвардейской дивизии отражал вражеские атаки в районе Сагайдака, 276-й под командованием подполковника М. Е. Симонова занимал высоты севернее Галбеницы, а 282-й под командованием подполковника В. Е. Студеникина, овладев высотой 212.3 (севернее Галбеницы), медленно продвигался с боями в направлении Гуры-Галбены.

У командира дивизии полковника Матвеева не было резерва. Только с наступлением темноты генерал Кузнецов приказал ему передать боевой участок 280-го полка частям 28-й гвардейской дивизии и вывести полк во второй эшелон в район Галбеницы. Отдав необходимые распоряжения, комдив ушел на наблюдательный пункт, располагавшийся на высоте 212.3, неподалеку от КП командира 282-го стрелкового полка, не придав должного значения тому, что [228] штаб дивизии разместился в непозволительной близости к переднему краю.

В сложившейся обстановке крупной группировке противника не стоило больших усилий прорвать слабый фронт 276-го полка и обрушить удар на Галбеницу.

На околице села в бой с прорвавшимися гитлеровцами вступила учебная рота под командованием капитана Макуцинского. Ее бойцы и командиры дрались с исключительным мужеством. В неравном бою героически погиб весь второй взвод, в течение часа сдерживавший продвижение вражеских танков. Тяжелое ранение получил капитан Макуцинский. Но гвардейцы продолжали сражаться. Это дало возможность подполковнику К. Д. Леонтьеву вывести штаб из села. Однако, лишенный связи с частями, он не смог сразу взять управление боем. Некоторое время полки дивизии дрались с врагом на свой страх и риск, не зная, что делается у соседей, какова общая обстановка. Только спустя полтора часа удалось навести кое-какой порядок. Гитлеровцы за это время успели овладеть Галбеницей и несколькими соседними населенными пунктами, почти вплотную подошли к Градиштя.

Положение могло оказаться еще более катастрофичным, если бы на подступах к Галбенице значительную часть группировки врага не отвлек на себя выдвигавшийся во второй эшелон дивизии 280-й гвардейский полк. Его подразделения с ходу вступили во встречный бой с крупной колонной вражеских войск, двигавшихся из района Сагайдака. Подполковник Батурин отдал приказ перейти к обороне и стоять насмерть. Бой протекал в крайне невыгодных для гвардейцев условиях, однако 280-й полк продолжал отстаивать занятый рубеж. Восемь вражеских атак в течение ночи отразил только первый батальон под командованием майора Н. Т. Воробьева. С не меньшей храбростью дрались и другие подразделения полка. Подполковник А. Н. Батурин все время находился в первых рядах оборонявшихся, личным примером вдохновляя их. Он пал в этом бою смертью героя.

Заслушав сообщение начальника штаба дивизии, я тут же отправился в расположение 280-го гвардейского полка. Яков Васильевич Рощин осторожно вел [229] машину по глубокой балке. Навстречу нам двигались раненые. Несколько раненых бойцов лежали неподалеку от дороги. Возле них хлопотала девушка с перекинутой через плечо санитарной сумкой.

— Из какой части раненые? — спросил я, выйдя из машины.

— Батуринские! — односложно ответила девушка и снова склонилась над бойцом. — Жду летучку, чтобы отправить раненых в медсанбат в Чимишлию.

«Батуринские!» — это слово прозвучало гордо и уважительно. Я знал, что подполковника А. Н. Батурина уже не было в живых, а девушка продолжала называть полк его именем.

Да, велика сила уважения к любимому командиру!

Шофер развернул машину, и мы поехали к линии фронта, где еще гремел бой. Вскоре «виллис» пришлось оставить. Вместе с адъютантом и офицером связи из штаба дивизии мы пошли через изрытое воронками кукурузное поле. Пахло гарью. По сторонам, в зарослях кукурузы, слышались стоны раненых. То в одном, то в другом месте рвались мины.

Ползком добрались до НП командира батальона майора Воробьева. Бой постепенно затихал. Майор сидел в неглубоком окопе на бухте полевого телефонного кабеля. Левая рука комбата была почти по самое плечо забинтована и подвешена на марлевой повязке. Из-под разрезанной от воротника до пояса гимнастерки и нижней рубахи просвечивал ослепительной белизны бинт, сквозь который просачивалось ярко-красное пятно. Воспаленные глаза майора горели лихорадочным блеском. Из-под каски выбивались пряди черных волос. По лбу и давно не бритым, запыленным щекам струились капли пота. Рядом с Воробьевым на корточках сидел связист с трубкой в руках.

Нисколько не удивившись нашему внезапному появлению, майор взял у связиста трубку, громко прокричал:

— Мамай! Мамай! Дорогой, дай огонька по ориентиру пять! Понял?.. Хорошо. Да, батареей...

Закашлявшись, комбат выплюнул сгусток крови. Над нашими головами прошипели мины. Тотчас же на холме впереди вздыбились кусты, взлетели вверх комья земли и, падая, оставили в воздухе пелену пыли. [230] Второй, третий залпы... Из-за кустов в стороны поползли серые фигуры. Воробьев снова взял у связиста трубку.

— Молодец, Мамай! Здорово получилось. Давай, давай еще!..

Майору трудно было говорить. Время от времени он откашливался, сплевывал кровью. Потом прислонился к стене окопа, закрыл глаза. После того как прогремели еще несколько минометных залпов, Воробьев, словно только что увидев меня, сказал:

— Молодец у меня командир минометной батареи, все понимает с полуслова. Татарин, по-русски говорит не очень хорошо, а командир что надо...

Комбат опять начал кашлять.

— Товарищ майор, вы ранены, идите в медсанбат. Передайте командование батальоном одному из ротных, — предложил я.

— Не могу, товарищ генерал. Часа полтора назад унесли отсюда на носилках моего начальника штаба... Из «старичков» я один остался. Командиры рот все новенькие. Как тут уйдешь? Да и чувствую я себя пока ничего, держусь...

Я с глубоким уважением смотрел на молодого командира. Какой мерой измеришь мужество советского человека!..

На опаленном боем поле показалась девушка с санитарной сумкой на боку. Прижимаясь к земле, она медленно ползла в сторону противника.

— Это наша докторша, комсомолка Заборовская, — пояснил майор. — Чудесная девушка. Всю ночь без устали выносила раненых... Сейчас вот тоже... И меня запеленала, одну руку только свободной оставила...

Неподалеку от девушки разорвался снаряд, казалось, ее плотно засыпало землей. «Погибла!» — мелькнула страшная мысль. Нет, опять ползет. Перевязала одного бойца, направилась к другому. Возвращается, тянет за собой на плащ-палатке раненого.

— Товарищ майор, — обращаюсь я к комбату, не отрывая взгляда от Заборовской, — минут через сорок прилетят наши штурмовики, обозначьте им свой передний край. По противнику ударят также «катюши». Вслед за залпом «катюш» атакуйте врага. [231]

— Вот за это спасибо, товарищ генерал, — радостно сверкнул воспаленными глазами Воробьев. — С «катюшами» и штурмовиками атаковать фашистов сподручнее...

Пожелав командиру батальона успехов, мы с Радченко направились в сторону балки, куда Заборовская выносила раненых с поля боя. Тут было почти тихо. Лишь время от времени неподалеку рвались снаряды. Высокая, уже немолодая женщина с погонами старшины медицинской службы перевязывала красноармейцу перебитую ногу. Раненый тяжело стонал. Его лицо покрылось синевой, глаза были закрыты. Женщина торопилась и не обращала на нас никакого внимания. Вскоре появилась Заборовская, ведя под руку усатого бойца в порванной гимнастерке. Он ступал медленно, едва передвигая ноги. Из-под наскоро сделанной повязки сочилась кровь. Заборовская осторожно уложила его на плащ-палатку, стала менять повязку.

— Товарищ генерал! — негромко сказал Радченко, приблизившись ко мне и кивая в сторону усача, которого перевязывала Заборовская. — Смотрите! Тот самый, которого, помните, мы встретили под Вознесенском. Он тогда еще пошутил: «Наступать и босиком можно, а отступать и в хромовых сапогах тошно».

Я присмотрелся к раненому и действительно узнал в нем старого знакомого.

— Здравствуйте, товарищ ефрейтор! — протянул я руку. — Вот и пришлось встретиться...

Гвардеец молча перевел на меня взгляд, потом также молча пожал мою руку. Не знаю, узнал он меня или нет. На его пышных усах запеклись капли крови. Лицо было почти черным.

— Машков я, Андрей Машков... из Сызрани, — с трудом выдавил он, посмотрел на меня, хотел сказать еще что-то, но лишь беззвучно пошевелил губами.

— Держись, товарищ ефрейтор! Теперь ты у врачей, они сделают все, чтобы вылечить. Надеюсь, еще повидаемся...

По лицу усача пробежало подобие улыбки.

Позже Радченко доложил мне, что Машков выздоровел, съездил на побывку домой и опять вернулся в 280-й гвардейский полк. В сорок пятом году, провожая [232] на родину из Болгарии первые эшелоны с демобилизованными солдатами старших возрастов, я еще раз встретился с Андреем Машковым, уже старшим сержантом запаса. С нескрываемой гордостью он сказал мне: «Два сына у меня, товарищ генерал. Хорошие ребята. Подрастут, тоже гвардейцами будут!»

Закончив перевязку, Заборовская устало поднялась. Маленькая, по-девичьи хрупкая, в солдатских брюках и кирзовых сапогах, она была похожа на подростка. Запоздало представилась:

— Старший лейтенант медслужбы Заборовская!

Вспомнив отзыв комбата Воробьева, я попросил рассказать, как она действовала в ночном бою.

— Я просто помогала раненым, как всегда, — скромно ответила Заборовская. — Ночью, когда полк вел бой, мы вдвоем с санинструктором Марусей Ивановой вынесли с поля боя сто трех бойцов и пять офицеров, перевязали, отправили в медсанбат... Как всегда, — повторила она после паузы.

— Вы врач по образованию? — кивнул я на ее офицерские погоны.

— Да, врач. В сорок третьем окончила Куйбышевский мединститут.

— Почему же в батальоне? Остались бы в полку или медсанбате. Там нужны дипломированные врачи.

— В батальоне тоже нужен врач, товарищ генерал, — убежденно произнесла Заборовская. — Оказать раненому квалифицированную первую помощь часто равносильно тому, что спасти человека от неминуемой смерти.

— И не жалеете, что пошли в батальон?

— Не жалею, товарищ генерал. Разрешите идти?

— Идите. Спасибо вам за раненых. Желаю успеха.

Заборовская повернулась и быстро зашагала по дну балки — туда, где рвались снаряды, свистели пули. Через несколько минут над балкой с оглушительным ревом пронеслась группа наших штурмовиков. Потом по вражеским окопам ударили «катюши». В полосе 92-й и 28-й гвардейских дивизий с новой силой разгорелся бой. Но теперь инициатива была на нашей стороне. 280-й полк и другие части 92-й дивизии уже не оборонялись, а наступали. [233]

Остатки вражеской группировки, пытавшейся прорваться к Пруту в районе Галбеницы и Сагайдака, повернули на Гуру-Галбену и присоединились к главным силам окруженных немецких войск, метавшихся под ударами частей и соединений 57-й и 5-й ударной армий. Гитлеровцы все еще отказывались капитулировать. Надеясь вырваться, они выискивали слабые места в кольце окружения.

Во второй половине дня 25 августа огромная колонна фашистских войск с танками и штурмовыми орудиями после пятиминутной артиллерийской подготовки предприняла попытку пробиться через Албину на Сарату-Галбену и Каракуй. Этот участок обороняли части 188-й стрелковой дивизии.

Начальник штаба дивизии полковник Сенин, когда я вернулся в Чимишлию, доложил по телефону:

— С наблюдательного пункта отчетливо вижу танки и пехоту врага. Гитлеровцы атакуют стык между 523-м и 595-м полками. На левый фланг 523-го, кроме того, движется из района Албины примерно два немецких пехотных полка с десятком танков. У нас на исходе снаряды. Прошу оказать помощь.

Взявший у меня трубку генерал Шарохин ответил Сенину:

— Снаряды высылаем. Встречайте машины. Минут через тридцать по немецким колоннам нанесут удар штурмовики. Предупредите полки, чтобы подали опознавательные сигналы...

На участке, обороняемом частями 188-й стрелковой дивизии, первыми в бой вступили артиллеристы. По немецким танкам и пехоте открыли массированный прицельный огонь расчеты 1891-го самоходного полка под командованием майора А. Г. Катилова. Загорелись несколько танков врага. В рядах атаковавшей пехоты ненадолго образовались просветы.

После полуторачасового боя, не выдержав натиска во много раз превосходящих сил противника, левофланговые подразделения 523-го стрелкового полка начали медленно отходить. Вражеские танки и пехота прорвались к переднему краю.

Полагая, что оборона прорвана, в расположение полка хлынул поток автомашин и повозок врага. Немецкие танки и пехота начали было распространяться [234] на тылы дивизии. Но это длилось недолго. На помощь продолжавшему сражаться в трудных условиях 523-му полку подошел 580-й стрелковый полк под командованием полковника И. Т. Старощука. Перейдя в контратаку, он принудил немецкие танки и пехоту повернуть назад. На поле боя остались сотни трупов вражеских солдат и офицеров, большое количество сгоревших автомашин, разбитых повозок.

С нашей стороны наиболее ощутимые потери при отражении контратак понес 3-й батальон 523-го стрелкового полка. В бою погиб заместитель командира полка по политчасти майор А. Слюняев. Тяжелое ранение получил командир батальона капитан А. Джантемиров. Выбыли из строя командиры большинства рот и взводов. Серьезные потери имелись и в других подразделениях полка.

Хотя первые, наиболее ожесточенные немецкие атаки были отражены, бой не прекращался. Со стороны Кишинева продолжали подходить новые колонны вражеской пехоты, гонимые войсками 5-й ударной и 57-й армий. Группируясь в балках и кукурузе, они готовились к очередным атакам.

Высокую стойкость проявил личный состав 595-го стрелкового полка 188-й дивизии под командованием подполковника П. Т. Антонова. Превосходящим силам противника удалось расчленить полк, его батальоны вели бой в полуокружении. Командир дивизии ничем не мог помочь им: резервы были израсходованы, втянуты в сражение. И тем не менее воины полка, включая офицеров штаба, непоколебимо стояли на занятых позициях. С исключительной самоотверженностью действовал, в частности, 2-й батальон капитана И. Ф. Медведева. Занимая оборону севернее села Каракуй, его бойцы и командиры двое с половиной суток почти без сна и отдыха вели бои, отразили одиннадцать вражеских атак, не пропустили гитлеровцев.

* * *

Не менее упорные сражения продолжались и на других участках кольца окружения. Котел кипел, бурлил, стремясь во что бы то ни стало выплеснуться за Прут. [235]

В районе Орак, Чадыр незадолго до рассвета 25 августа немецко-фашистское командование бросило в бой до тридцати тысяч пехоты с танками и артиллерией против 41-й танковой бригады полковника В. Е. Копиенко и 195-й стрелковой дивизии полковника И. С. Шапкина.

— Мы успели подготовиться к встрече «гостей», — докладывал генералу Шарохину комдив 195. — Заблаговременно установили орудия и танки для стрельбы прямой наводкой. Когда гитлеровцы поднялись в атаку, наши артиллеристы, танкисты, пулеметчики и стрелки открыли ураганный огонь. Потом ударили «катюши». Все охвачено пламенем: горят немецкие танки, машины, повозки... Поле боя усеяно трупами вражеских солдат и офицеров...

— Отбили атаку? — прервал Шапкина командарм.

— Бой пока продолжается. У противника огромные потери. У нас раскалились стволы орудий. Большой расход боеприпасов... Прошу срочно прислать хотя бы десятка полтора машин со снарядами, прежде всего с минами для «катюш».

— Боеприпасы высылаем, — ответил Шарохин. — Вам помогут также штурмовики Толстикова.

Пока командарм разговаривал с Шапкиным, с узла связи принесли радиограмму командования 7-го мехкорпуса. В ней сообщалось: «Части 63-й мехбригады к 20 часам 24 августа сосредоточились в районе Немцени вместе с 932-м стрелковым полком 252-й дивизии 2-го Украинского фронта. Катков. Соммер».

Я передал радиограмму Шарохину. Он прочитал, недоуменно пожал плечами:

— Почему с таким опозданием доносят? В чем там дело? Разберитесь, Арефа Константинович, позже доложите мне. А сейчас отправьте Каткову приказание: пусть 63-я мехбригада сдаст свой участок стрелковой дивизии 2-го Украинского фронта, а как освободится — наносит удар в направлении Карпиняны. Нужно, чтобы она помогла Шапкину у Чадыра. Ясно? Ну, лады. Я поехал к Котову...

Генерал Шарохин уехал. Через несколько минут я отправил Каткову с нарочным на самолете распоряжение командарма. Одновременно приказал оперативному отделу продублировать приказ по радио. [236]

Танкисты 63-й мехбригады вовремя прибыли в район Карпинян. С ходу отразили несколько яростных атак врага. Но это было лишь начало. Несколько позже значительной группе немецких войск удалось все же прорваться через Минжир в районе Поганешти к самому Пруту. Гитлеровцы начали было переправляться на западный берег. И тут снова на них обрушились танкисты 63-й: генерал Катков направил к Поганешти сильный танковый отряд бригады, который во взаимодействии с авиаторами наголову разгромил прорвавшуюся к реке группу. Только убитыми гитлеровцы потеряли свыше полутора тысяч человек, восемьсот солдат и офицеров были захвачены в плен.

К исходу дня значительно поредевшая вражеская группировка, пытавшаяся прорваться в районе Чадыр, Орак и на других направлениях, где действовали части 7-го мехкорпуса, 195-й стрелковой и 20-й гвардейской дивизий, была остановлена.

Докладывая позже в штабе армии об итогах боев за 25 августа, генерал Катков сообщил, что в течение дня немцы потеряли убитыми до пяти тысяч человек и пленными — свыше тысячи восьмисот{12}.

Хотя попытки противника прорваться к Пруту и переправиться на его западный берег всюду потерпели неудачу, обстановка продолжала оставаться напряженной. Общий котел в результате боев как бы распался на котелки и котелочки. Недобитые группы и группки гитлеровцев, еще достаточно хорошо вооруженные, передвигались в самых неожиданных направлениях. За ними невозможно было уследить, а тем более предугадать, какие новые сюрпризы готовит противник.

Командные пункты наших корпусов и дивизий почти постоянно находились в движении. Быстро менялась тактическая обстановка. События часто опережали распоряжения командующего фронтом и командарма, передаваемые войскам главным образом по радио в зашифрованном виде.

Особенно трудно становилось управлять частями 7-го механизированного и 6-го гвардейского корпусов, так как командный пункт генерала Каткова находился [237] примерно в восьмидесяти пяти — ста километрах, а командный пункт генерала Котова в сорока пяти — шестидесяти километрах от штаба армии. Маломощные рации «РСБ» не обеспечивали устойчивой связи с ними, а находившаяся в личном распоряжении командарма фронтовая радиостанция «РАФ» работала с перебоями. Мы попытались было поддерживать связь с Катковым и Котовым при помощи промежуточной станции «РСБ», но такой способ настолько замедлил передачу информации, что от него пришлось отказаться.

Во второй половине дня 25 августа к нам в штаб приехал генерал Бирюзов. Уточнив обстановку в полосе нашей армии, он сообщил о положении у соседей, ознакомил командарма и меня с последним решением командующего фронтом. Этим решением предусматривалось в течение 26 августа окончательно ликвидировать окруженную группировку немецко-фашистских войск. Нашей армии ставилась задача: надежно удерживая занимаемые рубежи, во взаимодействии с войсками 57-й армии уничтожить окруженную группировку врага севернее и северо-западнее Гуры-Галбены и остатки частей противника в районе Чадыра.

После отъезда Бирюзова генерал Шарохин пригласил к себе для обмена мнениями членов Военного совета, командующих родами войск, начальников отделов. Примерно через час был составлен и подписан приказ. В нем в соответствии с решением командующего фронтом определялись конкретные задачи войск армии на 26 августа. Они сводились к тому, чтобы в течение дня концентрическими ударами дивизий 64-го стрелкового и частью сил 6-го гвардейского корпусов уничтожить вражескую группировку в районе Сарата-Галбена, Карпиняны, Минжир. 7-й механизированный корпус должен был наступать в юго-восточном направлении на Карпиняны и Орак.

В полночь 25 августа зашифрованный текст приказа был передан в стрелковые корпуса по радио и одновременно послан с офицерами связи. Хуже обстояло дело с доведением приказа до командира 7-го мехкорпуса. На пути к КП корпуса действовали части противника. Послать туда офицера связи на автомашине не было возможности, а самолет ночью мог сесть [238] в расположении немцев. Пришлось ограничиться передачей Каткову текста приказа только по радио. Ночью мы надеялись получить от него подтверждение, что приказ понят правильно. И вдруг, как на грех, радиосвязь с мехкорпусом прекратилась. Настойчивые попытки Туровского и его помощников восстановить ее не дали результата.

Ночь прошла в тревоге. Получил ли приказ генерал Катков? Правильно ли понял задачу? Какова у него обстановка?

Близилось утро. Через два-три часа надо было докладывать командующему фронтом о первых результатах выполнения его решения, а что доложишь, если от танкистов нет никаких сведений!

Ни Шарохин, ни я, ни полковник Туровский, ни полковник Диков в ту ночь не сомкнули глаз. Михаил Николаевич молча сидел над картой, что-то чертил, записывал, вставал, мерял шагами комнату, снова садился за стол. Его лицо было усталым и злым. Редко приходилось видеть его таким. Волновался, тяжело переживал случившееся и полковник Туровский, будто именно он, а никто другой повинен в прекращении связи с КП 7-го мехкорпуса.

Как только начало светать, я вызвал к себе полковника Дикова и его заместителя подполковника Щурупова:

— Есть какие-нибудь сведения от Каткова?

— По-прежнему нет связи, товарищ генерал, — ответил Диков. — Полагаю, к нему надо немедленно послать нарочного на самолете. Полетит подполковник Шурупов.

— Вы готовы? — обернулся я к Шурупову.

— Так точно!

— Ну что ж, тогда получайте пакет с приказом командарма и летите. Генерала Каткова надо разыскать во что бы то ни стало. Вручите ему приказ, объясните обстановку. А в случае чего, сами понимаете, приказ не должен попасть в руки врага.

Шурупову предстояло на штабном По-2 лететь почти сто километров, частично над территорией, занятой противником. По нашим предположениям командный пункт Каткова находился где-то восточнее Леушени.

Вскоре после того как самолет с Шуруповым, пилотируемый [239] старшим лейтенантом П. И. Рыжовым, поднялся в воздух и исчез в предрассветной мгле, ко мне вбежал радостно возбужденный Петр Павлович Туровский. Еще с порога крикнул:

— Арефа Константинович, есть связь с Катковым! Будете говорить?

— Разумеется. Пошли на переговорную.

Командир 7-го мехкорпуса сообщил, что приказ получил и приступил к его выполнению. Тут же добавил: танковые части и подразделения всю ночь вели бои с превосходящими силами противника, танкисты устали, но поставленную задачу выполнят как положено.

— Боеприпасов достаточно? — спросил я.

— Пока есть. Если подбросите десятка два машин, тоже не будут лишними. Дела идут нормально.

— Что передать командарму?

— Передайте, что задачу выполним — сегодня же добьем окруженных фашистов, если они не сдадутся.

Сообщение о том, что связь с Катковым установлена, очень обрадовало Шарохина.

— Это просто здорово! — сказал он, привычно потирая высокий лоб. — Связаться бы еще с Кравцовым, и можно докладывать обстановку командованию фронта.

— Говорил я и с Кравцовым, Михаил Николаевич, и с Кузнецовым, и с Котовым.

— Ну, коли так, вы и доложите обстановку генералу Толбухину, а я ненадолго прилягу. Когда возвратится Шурупов, прошу разбудить... Кстати, по поводу перебоя связи с Катковым, — добавил он. — Случай возмутительный. Пусть Туровский разберется.

Вернувшийся вскоре подполковник Шурупов подробно доложил обстановку в полосе 7-го мехкорпуса. Она была неимоверно сложной, и все же комкор Катков и начальник его штаба Соммер мастерски управляли подчиненными частями.

7

День 26 августа был, по существу, последним днем организованного сопротивления окруженных войск противника. Однако окончательно сломить врага, подавить [240] его огневую мощь, заставить сложить оружие оказалось нелегко.

Зажатые в лесных массивах восточнее Сараты-Галбены и в районе Чадыра пока достаточно боеспособные немецко-фашистские части и соединения, действуя на свой страх и риск, до самого последнего момента не теряли надежды вырваться из окружения.

Еще ночью крупная группировка гитлеровцев из остатков 30, 44 и 52-го армейских корпусов предприняла несколько яростных атак на позиции наших войск в районе Сарата-Розеш с целью прорваться на Сератул. Потерпев неудачу и на этом участке, немцы повернули на юг, в направлении Леово. Снова, понеся большие потери, отошли в лес.

В течение 26 августа исключительно сильный напор врага еще раз пришлось выдержать частям 195-й стрелковой дивизии. В этих боях замечательными организаторами, подлинными мастерами тактического искусства проявили себя командир дивизии Иван Сергеевич Шапкин и начальник его штаба Антон Николаевич Овсянников.

Рано утром около трех полков вражеской пехоты с тридцатью танками и штурмовыми орудиями с рубежа Саратень, Колыбаевка нанесли удар в стык между 573-м стрелковым полком и 19-й стрелковой дивизией. В результате трехчасового боя гитлеровцам удалось вклиниться в боевые порядки наших войск и продвинуться километра на полтора в направлении села Вознесенское.

Надо было как-то отвлечь, перехитрить противника. И полковник Шапкин решился на смелый, хотя и рискованный, маневр. Он приказал командиру 564-го стрелкового полка подполковнику А. А. Гусеву отвести подразделения на северо-восточные скаты высоты 159.8 и занять там оборону. Полагая, что советские части отходят на всем участке обороны, гитлеровцы ринулись «в прорыв» вслед за отошедшим 564-м стрелковым полком. Глубоко втянувшись в долину, которую местные жители называли Валя Жадан, гитлеровцы, таким образом, неожиданно оказались в мешке. С флангов на них обрушили смерч огня «катюши», артиллерия, минометчики, пулеметчики, стрелки и автоматчики. [241]

Враг заметался. Выход из мешка оказался закрытым. Подразделения 573-го и 564-го стрелковых полков, взаимодействуя с танкистами 13-й механизированной бригады 4-го мехкорпуса 46-й армии, плотным кольцом окружили вражескую группировку и повели бой на ее уничтожение. Долина Валя Жадан покрылась множеством трупов гитлеровских солдат и офицеров.

Во второй половине дня позиции 195-й стрелковой дивизии были атакованы новой крупной группировкой вражеских войск. На этот раз контратаковавшие войска значительно превосходили по численности дивизию полковника Шапкина. Комдиву пришлось поднять все наличные силы, в том числе тыловые подразделения, даже офицеров и солдат полковых и дивизионного штабов.

Жаркий бой разгорелся с самого начала на позиции 1-го батальона 604-го стрелкового полка. Батальон был атакован целым пехотным полком, поддержанным танками. Комбат капитан Пыхтеев приказал подразделениям стоять насмерть. И личный состав батальона с честью выполнил приказ командира. В течение нескольких часов стрелки, автоматчики, минометчики, истребители танков отражали атаки врага. На поле боя осталось не менее полутора тысяч вражеских трупов. Около шестисот гитлеровцев было взято в плен. Один только взвод противотанковых ружей под командованием старшего сержанта Барсукова уничтожил «пантеру», бронетранспортер с пушкой, десять автомашин и более двух десятков немецких солдат и офицеров.

В районе села Минжир пример мужества и отваги показала рота под командованием лейтенанта Михаила Ивановича Сутурина. Ее бойцы и командиры отразили шесть ожесточенных атак противника, наступавшего на этом участке силой до батальона. В один из моментов боя рота Сутурина, оказавшаяся в полуокружении, осталась почти без боеприпасов. Лейтенант не растерялся, передал по цепи приказ: «Командирам взводов выделить людей для сбора трофейного оружия и боеприпасов!» Спустя некоторое время на линию огня было доставлено десять немецких ручных пулеметов, одна противотанковая пушка, двадцать пять [242] автоматов и несколько ящиков со снарядами и патронами. Перевооружившись, рота поднялась в контратаку и отбросила гитлеровцев, нанеся им значительные потери. Немало врагов уничтожил из автомата и пулемета сам лейтенант Сутурин.

Кстати, это был не первый подвиг молодого командира-коммуниста. Несколько дней назад в бою у села Ермоклия лейтенант М. И. Сутурин, тогда командир взвода, отбил со своими бойцами три контратаки, а затем буквально на плечах гитлеровцев ворвался в противотанковый ров, в рукопашной схватке уничтожил засевших там вражеских солдат и первым из полка оказался на окраине Ермоклии. Когда был ранен командир роты, лейтенант Сутурин принял командование на себя и продолжал преследовать неприятеля.

В 573-м полку вновь отличился 2-й батальон под командованием Героя Советского Союза коммуниста Н. Г. Шарикова, того самого Шарикова, который в начале апреля одним из первых переправился со своим батальоном на подручных средствах через бурный в то время Днестр и, удерживая крохотный плацдарм, вместе с бойцами мужественно отражал контратаки. 26 августа, перебив большое количество гитлеровцев, батальон Шарикова взял свыше тысячи пленных.

Добровольная сдана в плен стала для окруженных немецких солдат и офицеров единственной возможностью спасти жизнь. Многие прекрасно сознавали это. Многие, но далеко не все. Враг продолжал сопротивляться — отчаянно, бешено, безнадежно. И наши войска беспощадно громили его. 26 августа местом наиболее ожесточенных боев стал район молдавских сел Орак, Чадыр, Минжир и Саратень, расположенных неподалеку одно от другого. Здесь нашли гибель 384-я и 302-я немецкие пехотные дивизии. Разбили эти соединения части 195-й стрелковой дивизии полковника И. С. Шапкина и 19-й стрелковой дивизии генерал-майора П. Е. Лазарева при активной поддержке танкистов 7-го механизированного корпуса.

С не меньшим успехом вела бои 52-я стрелковая дивизия полковника Л. М. Миляева. Выполняя задачу, поставленную командиром 64-го корпуса генералом Кравцовым, дивизия разгромила большую группу [243] противника западнее села Каракуй, с ходу овладела селом Сарата-Галбена, а своим левым флангом продолжала вести бой за Карпиняны. С овладением Саратой-Галбеной 429-й стрелковый полк, которым командовал подполковник Семен Григорьевич Абаньшин, надежно отрезал путь отхода немецких войск к Пруту, но и сам оказался в трудном положении. Подходили к концу боеприпасы. Многие бойцы вынуждены были сменить свои автоматы на трофейные. И все же гитлеровцам не удалось снова занять село: полк Абаньшина наперекор всем трудностям удержал его.

Между тем серьезная опасность возникла там, где мы меньше всего ее ждали. Вскоре после полудня в штаб армии поступила радиограмма от генерала Кравцова: «Крупная группировка противника с двадцатью танками и артиллерией прорвалась через Саратень на Вознесенское». Спустя какое-то время такая же радиограмма пришла от генерала Котова.

— Ну и дела, — озабоченно произнес командарм, прочитав оба документа. — Как же Кравцов допустил такую оплошность? Придется повернуть назад Дрейера... Полечу к Котову. А вы, Арефа Константинович, никуда из штаба. Положение щекотливое, надо быть начеку...

Сообщения Кравцова и Котова не случайно так взволновали генерала Шарохина: прорвавшаяся группировка противника выходила на тылы корпусов. Возникала определенная угроза и для армейских тылов.

Не прошло и получаса, как командарм был уже на КП у генерала Котова. Он приказал комкору немедленно развернуть все части 20-й гвардейской дивизии генерала Дрейера фронтом на восток и северо-восток на рубеже Новая Сарата, Копкуй, Томай; в том числе вывести на восточный берег Прута и 57-й стрелковый полк, занимавший плацдарм на западном берегу. На усиление 20-й гвардейской Шарохин направил артиллерийские части и 52-й танковый полк из армейского резерва.

Всю вторую половину дня 26 августа и всю ночь 20-я дивизия вела бой. Гитлеровцы лезли напролом, непрерывно атаковали, несли огромные потери.

60-й гвардейский стрелковый полк отразил вечером и ночью десять вражеских атак с разных направлений. [244] Высота 164.7, на которой находился наблюдательный пункт командира полка подполковника И. Н. Макухи, была буквально завалена трупами немецких солдат и офицеров. НП командира полка обороняла батарея дивизионной артиллерии. Расставив орудия вокруг НП, артиллеристы картечью в упор расстреливали цепи вражеской пехоты, стремившейся во что бы то ни стало овладеть высотой. Упорные бои вели и другие части дивизии.

В конце концов прорвавшаяся через Саратень немецко-фашистская группировка была разгромлена. Гитлеровцам так и не удалось пробиться к Пруту. Впрочем, если бы они и прорвались к реке, то непременно напоролись бы на 10-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию полковника А. Н. Петрушина, которая прочно удерживала плацдарм на западном берегу реки южнее Леово.

* * *

Дробя, рассекая и одновременно ликвидируя находившиеся в котле немецко-фашистские части, передовые соединения наших соседей — 5-й ударной и 57-й армий к вечеру 26 августа (как было обусловлено приказом командующего фронтом) вышли в район севернее Меришени (восемь километров севернее Сараты-Галбены), Поганешти и соединились с корпусами и дивизиями нашей армии. Приказ командующего фронтом в основном был выполнен, но не полностью: вражеская группировка, находившаяся в лесах севернее и северо-западнее Гуры-Галбены и насчитывавшая шестнадцать — семнадцать тысяч солдат и офицеров, оставалась пока неликвидированной. Меньшие по составу вооруженные группы гитлеровцев продолжали действовать и на некоторых других участках, хотя кольцо окружения сомкнулось до предела.

После мощных ударов, нанесенных по врагу в предшествующие дни, и особенно 26 августа, нетрудно было окончательно уничтожить остатки окруженных немецко-фашистских войск. Однако командование фронта решило проявить гуманность, предложить остававшимся в окружении частям и подразделениям сдаться в плен без боя. [245]

С этой целью был заранее составлен текст ультиматума. Несколько десятков экземпляров его к нам в штаб, все еще располагавшийся в Чимишлии, привез вечером 26 августа сам генерал Ф. И. Толбухин. Ультиматум, адресованный командирам 44, 30 и 52-го армейских корпусов, гласил:

Соединения ваших корпусов полностью окружены Красной Армией. Положение вверенных вам частей безнадежно. Все пути для отступления отрезаны. При таких обстоятельствах дальнейшее сопротивление ваших частей приведет к бессмысленной гибели вверенных вам солдат и офицеров.

Во избежание бессмысленного кровопролития я предлагаю вам принять следующие условия капитуляции:

1. Все окруженные немецкие войска во главе с вами и вашими штабами немедленно прекращают боевые действия.

2. Вы передаете нам в полном порядке весь личный состав, оружие, боеприпасы, снаряжение, транспорт и военное имущество в неповрежденном состоянии.

3. Я гарантирую всем офицерам и солдатам, сдавшимся в плен, жизнь и безопасность, а после войны — возвращение в Германию или в другую страну — по желанию военнопленных. Вашим офицерам и солдатам, которые сдадутся в плен, будут оставлены их военная форма, знаки различия, награды, личное имущество и ценные вещи, а высшим офицерам, кроме того, холодное оружие.

Всем раненым и больным будет оказана медицинская помощь.

Все офицеры, унтер-офицеры и солдаты, сдавшиеся в плен, будут немедленно обеспечены питанием.

Ваш ответ в письменном виде ожидается 27 августа в 9 часов утра по московскому времени через ваших представителей, которые в легковой машине должны следовать с белым флагом по дороге, ведущей из леса, что в двух километрах северо-западнее Чадыр.

Ваши представители будут встречены уполномоченными русскими офицерами в районе Чадыр 27 августа в 9 часов утра по московскому времени. [246]

Если же вы отклоните предложение сложить оружие, войска Красной Армии и авиация начнут действовать по уничтожению ваших окруженных частей, и ответственность за их уничтожение будете нести вы.

— Сильно написано, — произнес Шарохин, прочитав ультиматум.

— Надо немедленно отобрать из числа военнопленных несколько немецких офицеров, которые посообразительнее, и послать их в качестве парламентеров с текстом ультиматума к начальству окруженной немецкой группировки, — сказал Толбухин. — Это гуманный шаг с нашей стороны. Цель его — спасти тысячи немецких солдат и офицеров от бессмысленной гибели.

— Если гитлеровцы сдадутся без боя, для нас тоже неплохо, Федор Иванович, — добавил Шарохин. — Кому нужны лишние жертвы! А ведь они неизбежны, коль придется снова драться с окруженными.

— Это само собой. Бой невозможен без жертв и потерь. Вот и сегодня немало погибло наших людей, — задумчиво проговорил командующий фронтом и, поднявшись со стула, добавил: — Действуйте энергично, Михаил Николаевич. В вашем распоряжении, по существу, одна ночь. Надо крепко поработать. Смелее засылайте в окруженные группы пленных. Пусть на месте разъяснят своим соотечественникам безвыходность положения и подскажут, как надо себя вести.

— Ратникова ко мне! — приказал командарм.

Минут через пять в «кабинет» вошел молодой высокий майор Александр Николаевич Ратников — старший инструктор политотдела армии. Четко доложил:

— Майор Ратников по вашему приказанию прибыл, товарищ командующий!

— Садитесь, товарищ майор, записывайте. В течение ночи отобрать из числа военнопленных нескольких офицеров, чтобы с рассветом направить к окруженным немцам в качестве парламентеров с ультиматумом командующего фронтом. Задание срочное, времени в обрез, надо торопиться. Вам все понятно?

— Ясно, товарищ командующий. Будет исполнено! [247]

Майор Ратников с двумя офицерами политотдела выехали на КП генерала Котова, располагавшийся в то время в районе села Филиппени, ближайшего к крупной вражеской группировке. Именно на этом участке предстояло провести самую важную часть работы.

Вскоре на КП корпуса привезли четырех пленных немецких офицеров. Инструктировал парламентеров генерал Котов.

Под утро майор Ратников вместе с начальником разведотдела корпуса подполковником П. Д. Нестеровым отвезли парламентеров на командный пункт 195-й стрелковой дивизии, а оттуда проводили на передний край.

Село, долину и темневший неподалеку лес окутывал легкий туман. День обещал быть ясным и жарким.

Совсем рассвело, когда парламентеры, держа в руках белые флаги, зашагали по долине к лесу.

— Немецкие офицеры-парламентеры приступили к выполнению задания, — сообщил в штаб армии по радио генерал Котов.

Все мы с нетерпением ждали, чем закончится этот эксперимент. Удастся ли парламентерам благополучно пройти в расположение окруженной немецкой группировки? Выполнят ли они задание?

Чтобы обезопасить парламентеров в пути, Ратников и Нестеров заблаговременно провели своеобразную «артподготовку» по радио, предупредив о предстоящем событии и наши войска и войска окруженной группировки.

Ровно в восемь часов утра было передано еще одно обращение к немецким солдатам и офицерам.

Внимание! Внимание!

Немецкие солдаты и офицеры! Сейчас восемь часов по московскому времени. Четыре немецких офицера с предложением советского командования о капитуляции ваших окруженных частей идут с белыми флагами от северо-западной части села Чадыр по направлению к немецкому переднему краю обороны.

Прекратите огонь, выйдите им навстречу и проводите к вашему начальнику! [248]

Наступила тишина — ни одного выстрела! Немцы, видно, прислушивались, ждали, что будет дальше, что еще сообщат русские?

Воспользовавшись установившимся затишьем, один из наших офицеров-переводчиков прочитал по радио текст ультиматума, переведенный на немецкий язык.

И опять:

— «Внимание! Внимание! Прекратите огонь, выйдите навстречу парламентерам, проводите их к вашему начальнику!»

Четыре серо-зеленые фигуры с белыми флагами все ближе подходили к переднему краю противника, становились все меньше, потом совсем исчезли в лесу.

В небе послышался рокот нашего самолета. Покружив над лесом, летчик стал разбрасывать листовки с текстом ультиматума. Они, словно белые птицы, проплывали над деревьями, крупными белыми хлопьями опускались на затаившийся лесной массив.

И вот вдали снова показались четыре фигуры с белыми флагами: возвращались парламентеры. Торопливо шагая, они то и дело оглядывались на лес — не прогремят ли выстрелы. Все, однако, обошлось благополучно. Тем не менее наши посланцы были несколько смущены. Им не удалось встретить ни командиров корпусов, ни командиров дивизий. И вообще они не обнаружили в лесу ни одной мало-мальски организованной воинской части со штабом. Попадались только разрозненные группы солдат или сохранившие боеспособность роты и взводы, возглавляемые офицерами. Все, кого они встречали в лесу, согласны сложить оружие. Но чтобы окруженные войска прекратили сопротивление, нужен приказ старшего начальника. Все должно быть по правилам. А между тем многие солдаты и офицеры говорили парламентерам, что никого из старших начальников в лесу уже нет: одни сбежали, другие либо погибли, либо сдались в плен.

Так и было в действительности. Тем не менее визит парламентеров и сброшенные с самолета листовки сделали свое дело. Часам к десяти из леса потянулись группы вражеских солдат и офицеров с белыми флагами. Окруженная группировка заканчивала свое существование. [249]

8

В полдень 27 августа генерал Котов доложил по радио командующему армией: «На участке корпуса тихо. Немцы сдаются без боя. Приняли около тысячи пленных. Поток их не прекращается. Выходят из леса организованно».

— Ну что ж, значит, ультиматум сработал, — радостно потирая руки, сказал Михаил Николаевич. — Так и должно было случиться. У оставшихся после вчерашних боев гитлеровцев нет иного пути, кроме плена. — Командарм несколько раз прошелся по комнате, затем обернулся ко мне: — А не съездить ли вам, начальник штаба, в 6-й корпус к Котову? У гвардейцев сегодня вроде праздник. Поздравьте их от имени Военного совета армии с завершением разгрома окруженной группировки... Впрочем, не думаю, что все немцы, оставшиеся на левом берегу Прута, сдадутся добровольно. Обязательно найдутся такие, что будут продолжать сопротивление. Эсэсовские части, например. 6-му гвардейскому еще придется с ними повозиться. Короче говоря, предупредите об этом комкора, а если заглянете к Дрейеру, то и его тоже. Уточните Котову приказ на предстоящий поход армии в Болгарию. Скажите, что отдыха не будет, пусть готовится к выступлению немедленно. Марш предстоит трудный.

...Водитель гонит машину по изрытой воронками полевой дороге на предельной скорости. Жарко. Нещадно палит солнце. В машине со мной Александр Радченко и два автоматчика.

До КП корпуса оставалось пять-шесть километров, когда вдали на пригорке мы увидели необычное шествие. Подъехали ближе, волей-неволей пришлось свернуть на обочину.

Во главе шествия, по самой середине дороги, важно шагали два громадных быка серой украинской породы. Один нес на крутых рогах немецкое полковое знамя со свастикой, другой — наскоро написанный плакат: «Это все, что осталось от 6-й немецкой армии». На толстых бычьих шеях висели в несколько рядов ожерелья из гитлеровских железных крестов — от солдатских до генеральских. За быками поспешал, [250] мелко семеня, круторогий породистый баран, также увешанный нацистскими орденами. За ним плотной группкой трусили овцы, на их шеях и хвостах позвякивали, как колокольчики, фашистские медали.

К «виллису» подошел высокий офицер-пограничник лет тридцати двух, щелкнув каблуками, доложил:

— Начальник политотдела 27-го пограничного отряда подполковник Зубрицкий!

— Что за процессия, товарищ подполковник? — спросил я, пожимая ему руку. — Откуда быки и овцы?

— Наши трофеи, товарищ генерал... — смущенно ответил Зубрицкий. — И животные и фашистские ордена тоже. Хозяйство это сопровождают в Гуру-Галбену несколько пограничников. Ну а их старший лейтенант Доронин известный шутник. Он и организовал эту процессию.

С точки зрения традиционной военной этики затею лейтенанта Доронина нельзя было признать удачной. Но я не осуждал подполковника Зубрицкого за безобидную в общем-то шутку его подчиненного.

* * *

Переговорив с генералом Котовым обо всем, что касалось предстоявшего похода в Болгарию, я поехал в район Минжир, Чадыр, где располагались 195-я стрелковая дивизия и 41-я танковая бригада. Старшина Рощин уверенно вел машину по недавнему полю боя. Я задумчиво смотрел на еще не убранные трупы гитлеровцев, на разбитые грузовики, черные, обгоревшие танки, исковерканные, вдавленные в землю пушки, шестиствольные минометы, — на все, что осталось от разбитых немецко-фашистских частей, рвавшихся к Пруту.

— Товарищ генерал, немцы! — прервал мои мысли тревожный возглас Радченко.

Навстречу нам двигался довольно крупный отряд вооруженных гитлеровцев.

Водитель резко затормозил, схватил автомат. То же сделал и Радченко.

— Съезжай с дороги! — приказал я Рощину и на ходу выпрыгнул из «виллиса».

Колонна приближалась. Уже отчетливо были видны знаки различия на мундире идущего впереди офицера. [251] «Подполковник... Вероятно, командир батальона, а может, полка...»

Я подал по-немецки команду. Подполковник, повернувшись лицом к строю, слово в слово повторил ее. Отряд замер в положении «смирно», и я сразу почувствовал огромное, ни с чем не сравнимое облегчение.

Немецкий подполковник направился ко мне парадным шагом. Не доходя нескольких шагов, поднес руку к козырьку фуражки, хриплым от волнения голосом доложил:

— Господин генерал! Моя часть следует в плен!

— Прежде вы должны сдать оружие. Сложите автоматы, тогда получите от меня записку к коменданту.

— Сложить оружие! — тут же приказал он отряду.

Разоруженный немецкий отряд неторопливо зашагал на восток, к селу Гура-Галбена, где находился пункт сбора военнопленных.

И все-таки предположения генерала Шарохина оправдались: не все окруженные гитлеровцы сдались в плен добровольно. Тысячи эсэсовцев ушли в плавни Прута. Частям 10-й воздушнодесантной дивизии полковника Петрушина и 564-му стрелковому полку 195-й дивизии полковника Шапкина потребовалось несколько дней, чтобы окончательно ликвидировать их. Только в ночь на 31 августа плавни реки и прибрежные леса полностью были очищены от войск противника.

37-я армия наступала на главном направлении 3-го Украинского фронта. Ее войскам принадлежала важная роль и в прорыве вражеской обороны на западном берегу Днестра, и в разгроме крупного оперативного резерва противника, и в окружении немецко-фашистской группировки, и в ее ликвидации. Одних только пленных армия захватила двадцать девять тысяч четыреста восемьдесят четыре человека{13}, не считая тех, что были пленены частями 7-го мехкорпуса.

Богатыми оказались и трофеи: пятьдесят восемь [252] танков, шестьсот сорок шесть полевых орудий и минометов, более трех тысяч автомашин, пятьдесят семь паровозов, тысяча пятьсот железнодорожных вагонов, большое число подвод с грузами, различное военное имущество.

Окружение и ликвидация ясско-кишиневской группировки немецко-фашистских войск — одна из выдающихся наступательных операций Великой Отечественной войны. Она, как известно, имела огромное военно-политическое значение. В результате ее успешного завершения была разгромлена крупнейшая вражеская группировка «Южная Украина», резко изменилась в нашу пользу вся политическая и стратегическая обстановка на южном крыле советско-германского фронта, народы Румынии и Болгарии были освобождены от фашистского ига и объявили войну гитлеровской Германии. Красная Армия получила возможность оказать непосредственную помощь борющейся Югославии и развернуть боевые действия на территории Венгрии.

Впереди нас ждали новые бои, новые испытания. Но мы знали, что день решающей, окончательной победы над ненавистным германским фашизмом уже близок.

* * *

Неудержим бег времени. Грохот орудий, свист бомб, тревожный перестук пулеметов, блиндажи и землянки, доты и дзоты, боевые приказы, испещренные красными и синими стрелами штабные карты, стоны раненых, горестное прощание с павшими в боях друзьями, троекратные салюты над братскими могилами... Все это было словно вчера. Но когда смотришь на молодежь, родившуюся и выросшую в послевоенные годы, когда проезжаешь по прекрасным городам юга Украины и Молдавии, невольно говоришь себе: «Ошибаешься, старина! Бои отгремели давно, почти четверть века назад. Для многих они стали историей, далекой, но не меркнущей с годами. И лишь для вас, участников, остаются недавними, как вчерашний день!»

Прежде чем писать книгу, я объехал те места, где в 1944 году вели ожесточенные сражения части и соединения 37-й армии. Побывал в Вознесенске, Акмечети, [253] Тирасполе, Раздельной, Бендерах, Кишиневе, Львове, Одессе... Встречался со многими своими сослуживцами по армии, беседовал с местными жителями о величественных переменах, происшедших в послевоенные годы. От жестоких ран, нанесенных войной, там не осталось почти никаких следов, если не считать кое-где еще сохранившихся полуразрушенных дотов.

В Кишиневе огромную радость испытал я от встречи с начальником штаба управления тыла армии полковником в отставке Петром Николаевичем Назаренко. Уйдя на заслуженный отдых, он не порывает связи с армией, плодотворно участвует в деятельности военно-научного общества при Доме офицеров. Там же, в Кишиневе, повстречал я начальника оперативного отделения штаба 6-го гвардейского корпуса, ныне генерал-майора, военкома республики Константина Родионовича Москвина; помощника начальника штаба, а впоследствии командира 604-го стрелкового полка 195-й дивизии, теперь ответственного работника республиканского военкомата, полковника Николая Никитича Махаева и других боевых друзей. Вспомнили общих знакомых, минувшие события. Каждая близкая сердцу фамилия, каждое вскользь упомянутое название населенного пункта, где шли бои, воскрешали в памяти пережитое.

Судьба разбросала участников боев на Южном Буге, Днестре и Пруте по всей нашей необъятной стране. Несколько лет назад, будучи во Львове, я гостил у начальника разведывательного отдела армии Василия Ивановича Щербенко, в ту пору командира корпуса. В настоящее время генерал-майор в отставке Щербенко живет в Одессе, является председателем военно-научного общества при Доме офицеров. В солнечном городе на Черном море трудится сейчас Полина Хуновна Симон, наша неутомимая сотрудница оперативного отдела. У нее теперь очень мирная профессия — профессия педагога. В Одессе встретил и командира батальона 595-го стрелкового полка Ивана Федоровича Медведева, ныне полковника, заместителя областного военкома.

Заместитель начальника оперативного отдела армии полковник Г. К. Саркисян, став гражданским человеком, поселился в своем родном Ереване. Старший [254] помощник начальника оперативного отдела армии С. С. Корж преподает в Новочеркасском военном училище связи. Генералы Иван Семенович Аношин, Сергей Семенович Сенин и многие другие из тех, что помоложе, продолжают службу в Советской Армии. Военным ученым стал начальник автоотдела армии, ныне генерал-майор, Александр Васильевич Руненков. Несмотря на солидный возраст, генерал-майор Александр Иванович Голдович, уйдя в отставку, продолжает работать в одном из научно-исследовательских институтов.

И все-таки годы берут свое. Многие, очень многие мои соратники, как и сам я, кто по возрасту, кто по болезни, вынуждены были оставить армейскую службу. Ушел на отдых и бывший командующий 37-й армией Герой Советского Союза генерал-полковник Михаил Николаевич Шарохин. Сорок с лишним лет отдал он добросовестной службе в Советских Вооруженных Силах. Войну закончил в должности командующего 57-й армией, затем продолжительное время работал в центральном аппарате Министерства обороны СССР. Теперь Михаил Николаевич, несмотря на слабое здоровье, активно занимается общественной деятельностью: выступает с лекциями и докладами перед офицерами, ведет военно-научную работу. Можно с полным правом сказать, что как военачальник и общественный деятель наш бывший командарм остается в боевом строю.

Огромная заслуга в боевых успехах 37-й армии принадлежала начальникам штабов корпусов и дивизий, таким, как Ф. М. Щекотский, А. И. Соммер, Б. П. Стремяков, В. И. Минеев, С. А. Сафонов, К. Д. Леонтьев и другие. Почти все они уже оставили военную службу. Со многими я встречаюсь, веду переписку. Своими деловыми советами боевые соратники оказали мне неоценимую помощь в сборе материалов для книги, за что я приношу им сердечную благодарность.

Не все мои друзья дожили до радостного дня великой победы, а многие навсегда ушли от нас уже в послевоенные годы.

Глубоко чтя память тех, кто погиб в боях, в первую очередь хочу вспомнить о командире 6-го гвардейского [255] корпуса генерал-майоре Григории Петровиче Котове. Смерть настигла этого смелого человека и волевого командира неожиданно, там, где, казалось, не было никакой опасности. 7 ноября 1944 года возглавляемый им корпус совершал марш к Дунаю. В воздухе появились американские бомбардировщики. Союзники! Не станут же они бомбить советские войска! Но произошло то, чего никто не ждал. Самолеты развернулись и стали сбрасывать бомбы на двигавшуюся по горной дороге колонну, несмотря на отчетливо видимые опознавательные знаки советских войск.

Это был предательский удар из-за угла.

Американские «друзья» поспешили ретироваться только после того, как в воздухе появились наши истребители. Но непоправимое уже свершилось: от осколков американских бомб погибли генерал-майор Г. П. Котов, помощник начальника политотдела корпуса по комсомольской работе гвардии капитан М. С. Харыкин и многие другие гвардейцы.

Гроб с телом комкора мы перевезли в только что освобожденную тогда от фашистских оккупантов столицу Болгарии Софию. Проводы Григория Петровича Котова в последний путь превратились в демонстрацию нерушимой дружбы советского и болгарского народов. Прах комкора был отправлен затем в Советский Союз. Похоронен он в Одессе.

Уже после войны умерли бывший член Военного совета армии генерал-майор в отставке Владимир Васильевич Сосновиков, командующий артиллерией армии генерал-майор Василий Петрович Хитровский, мой заместитель по политчасти полковник в отставке Феодосий Семенович Щербинин и начальник управления тыла армии полковник Федор Петрович Нестеров.

Живым и мертвым посвящаю я свою книгу. И буду безмерно счастлив, если она послужит в наши дни делу воспитания молодежи.