К границе!
Вскоре оказалось, что предусмотреть все, что могло нам встретиться в ближайшее время, мы все же не смогли. На новом месте редакция и типография сразу же попали в очень трудные условия. Был март. На Севере это разгар зимы. А в том году она оказалась особенно суровой и снежной.
Частью мы разместились в сарае, наспех сколоченном на склоне большой сопки. Рядом разбили еще и палатки для работников редакции. Неподалеку поставили автомобили с типографским оборудованием. Сами же с Вагиным облюбовали место для личной палатки в ближайшем овражке. Все какое-то укрытие от ветра.
Однажды, когда я заканчивал составление графика выпуска очередного номера и разнарядки выдачи тиража газеты, ко мне прибежал чем-то взволнованный печатник Брацун и доложил:
— Товарищ старший лейтенант, вас срочно вызывает редактор.
— А зачем, не знаете?
— Точно не могу сказать. Генерал какой-то приехал. Сердитый очень. Редактор приказал собрать всех офицеров.
Когда я пришел в сарай, где и размещалось руководство редакции, там были уже почти все сотрудники. Среди них — член Военного совета армии генерал-майор С. И. Панков и начальник политотдела полковник В. Е. Поморцев.
С первого взгляда почувствовал, что подполковник Мурашов чем-то удручен. Заметно было и возбуждение генерала Панкова. Очевидно, до моего прихода между ними состоялся не очень приятный разговор. И вот теперь, обращаясь к собравшимся, член Военного совета армии сказал:
— В разговоре с редактором я уже высказал наше мнение о газете. Но считаю, что и вы должны знать об этом.
Все притихли. По тону начала речи Панкова нетрудно было догадаться о том, что генерал приехал нас ругать, а не хвалить. [324]
— Газета, — между тем продолжал член Военного совета, — делает далеко не все для воспитания наших воинов в наступательном духе. Нельзя забывать о том, что у нас особый район военных действий. Его отличает прежде всего бездорожье. Поэтому каждый боец должен знать, как вести прокладку колонных путей, уметь пользоваться топором, саперной лопатой, пилой и ломом. Газета же уделяет очень мало внимания обобщению опыта ведения наступления в условиях бездорожья.
Член Военного совета армии довольно пространно разъяснил сотрудникам редакции, что же ждет от них командование. А затем разговор как-то незаметно перешел в более непринужденное русло — в беседу. И наши товарищи тоже начали высказывать свои суждения по некоторым вопросам.
Неожиданно член Военного совета обернулся ко мне и сказал:
— Не удовлетворяет нас и внешний вид газеты: печать серая, нечеткая.
Я стоял ни жив ни мертв. Генерал говорил сущую правду. Но не одни мы, полиграфисты, были в этом виноваты. Текстовой шрифт у нас действительно износился. К тому же печатать газету приходится при сильном морозе, и отвердевшие валики машины неравномерно раскатывают краску. Наши же заявки на новые шрифты отдел снабжения политуправления Карельского фронта, как правило, не удовлетворяет.
Набравшись смелости, я и доложил обо всем этом Панкову.
— Что вы предлагаете? — спросил генерал.
— Надо ехать в Москву и там раздобыть шрифт. А для лучшего размещения редакции и типографии необходимо построить землянки.
Член Военного совета внимательно посмотрел на меня, словно видел впервые, и затем, немного подумав, сказал:
— Постараемся помочь вам. Зайдите ко мне завтра.
Здесь стоит отметить, что вопрос о строительстве землянок ставился нами не раз. Видя, что редакция и типография размещены плохо, от чего страдает дело, редактор то и дело ругал меня. Я же в свою очередь наседал на Вагина, ведавшего у нас хозяйственными вопросами. Но дело тем не менее не двигалось с мертвой точки. Вся загвоздка состояла в том, что своими силами нам такого строительства было не осилить. Во-первых, мало людей. Во-вторых, землю одними лопатами не возьмешь. Когда же обратились за помощью в штаб, нам ответили: [325]
— Не до вас пока. Подождите. У нас еще у самих командный пункт не закончен, штабные землянки не оборудованы. Управимся, пришлем и вам подрывников.
Но что-то пока не присылали.
На другой день мы с подполковником Мурашовым, как и было приказано, отправились к генерал-майору Панкову. Встретил он нас теперь уже приветливо и сразу, как только поздоровался, сказал, что инженерной роте дано задание построить землянки для редакции и типографии.
— Вы проследите за выполнением этого приказания, — заметил он, — а то промедлите, и уведут от вас саперов.
Затем разговор вновь зашел о шрифтах.
— Дело осложняется непредвиденными обстоятельствами, — сказал генерал. — Оказывается, для того чтобы командировать человека в Москву, нужно разрешение штаба фронта. Оформление документов может затянуться.
— Некоторые ездят и с командировочным предписанием штаба армии, — вставил реплику Мурашов.
— Может быть, — неуверенно отозвался Панков. — Рискованно только. Вот пошлем мы твоего старшего лейтенанта в Москву, а он вдруг да и угодит с этими документами в комендатуру. Будет потом нагоняй начальнику штаба армии, а то и самому командующему.
— Бескоровайный москвич, — возразил Мурашов. — Он в столице все ходы и выходы знает. Думаю, что в комендатуру не попадет.
Член Военного совета пристально посмотрел на меня и, молча сняв трубку, попросил начальника штаба армии подписать командировку в Москву. Добавил, что очень нужно туда выехать. Потом с лукавинкой в глазах снова посмотрел на меня и сказал:
— Бегите скорее за документами, пока он не передумал.
Через полчаса я уже держал в руках командировочное предписание и был вне себя от радости.
Когда мы с редактором возвратились домой, застали там саперов.
— Кто старший? — спросил я у них.
— Нами командует старший лейтенант, — ответил боец, — Сейчас позову. — И вдруг вижу и глазам не верю. Передо мной предстал Миша Лесин, который накануне войны был у нас старшиной в школе младших командиров. Обнялись, расцеловались.
Определили места, где поставить аемлянки, и направились в мою палатку. Вечер посвятили воспоминаниям, ведь не виделись целых три года, и каких! Вспомнили друзей. [326]
Печальную новость поведал мне Миша. Оказалось, что первым, еще 23 июля 1941 года, прокладывая путь разведчикам, погиб Коля Михеев. Погиб и наш командир взвода лейтенант Палунин, пали в боях многие выпускники нашей школы.
Рассказал Лесик также о моем коллеге цинкографе из «Известий» Пете Горшкове. О себе Миша сказал кратко: «У меня все хорошо. Воевал, строил укрепления, сопровождал разведчиков. В начале войны получил офицерское звание. Сейчас командую саперной ротой».
На прощание Миша подарил мне на память умело, собственноручно сработанный из солдатского котелка портсигар, инкрустированный орденом Отечественной войны...
Уже после войны узнал, что капитан Миша Лесик погиб в наступательных боях 1944 года.
Перед отъездом в командировку я по совету редактора собрал всех работавших у нас москвичей. Их оказалось немного. Но зато каждый старался дать мне совет.
Наиболее дельным показался план, предложенный Акинфиевым. До войны он работал печатником в московской типографии «Искра революции», знал главного инженера предприятия Мишустина. К нему-то он и посоветовал обратиться. Даже написал письмо своему бывшему шефу.
В путь меня снаряжал весь коллектив. Кто отправлял со мной письмо, а некоторые даже небольшую посылочку.
Поезда из Кандалакши в Москву в то время ходили уже нормально. Фашистов в районе Лоухи потеснили, и железная дорога на всем ее протяжении оказалась свободной.
...Улицы столицы были, как обычно, многолюдными. С Ярославского вокзала я на троллейбусе перебрался на Савеловский и пригородным поездом (электрички здесь тогда еще не ходили) часа через четыре доехал до станции Икша, где жили мои родители.
Мое появление было для них большой неожиданностью. Они буквально не знали, куда меня посадить и чем угостить.
Начались горькие воспоминания об осени сорок первого года. Тогда подчас целыми днями моим старикам приходилось сидеть под снарядами в окопах. Фашисты подошли очень близко к Икше, и только после упорных боев защитники Москвы выбили их из этого района.
Утром, распростившись с родными, я отправился в типографию «Искра революции». Зашел прямо к товарищу Мишустину. Николай Васильевич встретил меня радушно. Внимательно прочитал письмо Акинфиева, попросил поблагодарить [327] его за то, что не забывает товарищей, с которыми начинал свой путь в полиграфии. Потом обернулся ко мне и спросил:
— Так чем я могу вам помочь?
Я объяснил ему, с каким нелегким заданием прибыл. Выслушав меня, Мишустин обещал выделить для нашей типографии необходимое количество заголовочного и текстового шрифтов.
— Но как вы его получите? — тут же поинтересовался он. — Есть у вас разрешение на вывоз шрифтов?
У меня конечно же такого разрешения не было. Да мы, к сожалению, там, на фронте, даже не знали, что без соответствующих документов получать и перевозить шрифты нельзя. Я задумался о том, что же можно предпринять. И тут Николай Васильевич посоветовал мне обратиться в Главное политическое управление Красной Армии. Оно имело право давать такие разрешения.
Поначалу я было ухватился за эту идею. Но вдруг вспомнил: поездка-то моя, можно сказать, негласная, незаконная, чего доброго, могу еще и подвести своих начальников.
А Мишустин настаивал на своем:
— Идите. Не бойтесь. Самое большее — отругают, но зато и помогут.
С помощью Мишустина я быстро выяснил, кто в Главном политическом управлении Красной Армии занимается полиграфией. Узнал даже телефон и адрес.
Поехал, нашел бюро пропусков, позвонил. Ответившему мне полковнику Сафонову доложил о цели приезда. Он внимательно выслушал меня и попросил дождаться в бюро пропусков капитана Марголина.
Пришедший вскоре коренастый офицер с живым, приветливым лицом произвел на меня самое хорошее впечатление. Когда я выложил ему все свои беды, он тут же заказал пропуск, и мы вместе поднялись в отдел.
Первая встреча с работниками Главного политического управления запомнилась мне на всю жизнь. Полковник И. А. Сафонов, а также сотрудники его отдела подполковник С. И. Леонов и капитан М. Л. Марголин проявили большое внимание к нуждам фронтовой печати. Правда, немного поругали меня, но не за самовольный приезд в Москву, а за то, что обратился за шрифтом не по инстанции — в гражданскую типографию «Искра революции». Однако разрешение на получение необходимого имущества все же выдали. Кроме того, выписали наряд на склад Главного политического [328] управления. Там мне выдали еще кое-что из того, что я просил.
Капитан Марголин помог упаковать все полученные мной материалы и отвезти их на вокзал. Он же достал железнодорожный билет до Кандалакши. Груз отправлялся в почтовом вагоне того поезда, которым предстояло ехать и мне. А сделать это было далеко не просто. Ведь у меня набралось около тонны разного имущества.
Долго потом я вспоминал добрым словом своих старших товарищей из Главного политического управления Красной Армии. Повторяю, встреча с ними оставила у меня самое приятное впечатление.
Войска 19-й армии между тем продолжали вести бои местного значения. Подразделения и части улучшали свои позиции, отвоевывали у врага господствующие высоты. Активно и успешно продолжали действовать разведчики и снайперы.
Выполняя указания Военного совета армии, газета усилила воспитание воинов в наступательном духе. Она рассказывала об опыте подразделений, сумевших потеснить врага, о значении смелости и отваги в бою. Много писала газета о прокладке колонных путей, о действиях в лесисто-болотистой местности, об умении обходить и уничтожать опорные пункты.
Секретариат редакции возглавлял тогда майор Аванес Чинарьян, сменивший ушедшего от нас Килина. Это был энергичный, трудолюбивый человек, иногда, правда, не в меру горячий. Однако в этой горячности не чувствовалось и тени самодурства. Просто наш ответственный секретарь считал, что поскольку он сам работает от зари до зари, обеспечивая газету нужными материалами, то так должны относиться к порученному делу и все остальные. И если Чинарьян замечал, что кто-то написал статью поверхностно, без должной вдумчивости, то буквально выходил из себя.
— Что вы мне принесли? — говорил он тогда сотруднику. — Макулатуру для пополнения корзины? Так она у меня и без того полная! А вот на полосу ставить нечего.
Правда, у Чинарьяна всегда находилось что поставить в очередной номер. Он слыл у нас человеком запасливым, умеющим заранее предусмотреть, что потребуется для газеты сегодня и в ближайшие дни. Надо сказать: получив слабый материал, Чинарьян не только проявлял недовольство. Если он видел, что человек добросовестно трудился, но не [329] сумел справиться с фактами, как следует преподнести их читателю, то сразу же обращался к начальнику отдела и просил того помочь молодому журналисту. А иногда и сам садился вместе с автором за один стол и обстоятельно разъяснял, как улучшить материал. Потом спокойно говорил:
— Идите доделывайте.
Отношения с начальниками отделов у Чинарьяна оставались в целом ровные. Единственно, в чем он никогда и ни перед кем не поступался, это в требовательности. Если материал запланирован в номер, значит, он обязательно и вовремя должен быть сдан. Причем непременно хорошего качества.
К Аванесу Чинарьяну все относились с большим уважением. Мы знали его как человека эрудированного, прошедшего нелегкий жизненный путь. Родом он с Северного Кавказа, но в раннем детстве переехал вместе с семьей в Москву и потому на законном основании считался коренным москвичом. Это нас с ним особенно сближало. Всегда можно было поговорить о Москве, вспомнить ее неповторимый облик. Отец, рабочий, помогал стачечникам еще в пятом году. Старший брат, старый коммунист, писатель, первый редактор армянской коммунистической газеты, работал с Луначарским, Чичериным, трижды встречался с Лениным. Аванес рано потерял отца и три года воспитывался в детском доме. Мать работала прачкой, как могла кормила семью. После окончания школы Аванес поступил на завод «Мосэлектрик». Прошел путь от слесаря до заместителя начальника цеха. Затем был комсоргом ЦК ВЛКСМ на первой советской китобойной флотилии «Алеут». Учился в Военно-политической академии имени В. И. Ленина. Окончил ее уже в войну и попал на Карельский фронт в редакцию газеты 19-й армии. Начинал литсотрудником в отделе армейской жизни. И тут не жалел себя. Его привлекали самые горячие точки, спешил туда, где кипел бой, где проявлялись лучшие качества бойца. Рвался в поиск с разведчиками, в полет с экипажем бомбардировщика на бомбежку вражеских позиций. Не всегда удавалось, случалось, что и не пускали, но попыток он не оставлял. И часто привозил «гвоздевой» материал, который тут же шел в номер. Вскоре он стал заместителем начальника отдела, а когда ушел Килин — ответственным секретарем редакции.
Почти в каждом номере мы печатали корреспонденции о подвигах саперов, разведчиков и других воинов, проявивших мужество и мастерство в борьбе с врагом. Помнится, в один из последних февральских дней майор А. Чинарьян [330] принес в цинкографию клишированный заголовок «Подвиг сапера Мартынова».
— Надо бы сделать его поскорее, — сказал он. — Этот материал думаем дать в очередной номер.
Цинкограф тут же приступил к работе, Клишированный заголовок был готов вовремя. И наутро газета вышла с шапкой на всю полосу: «Бессмертно имя воина Мартынова!» Далее рассказывалось о герое.
В ночь на 20 февраля 1944 года, говорилось в статье, сапер краснознаменной части Иван Мартынов совершил бессмертный подвиг. Ценой своей жизни он обеспечил выполнение приказа командира, проделав проход для разведчиков.
...Как обычно, саперы шли впереди, чтобы проложить дорогу через минные поля и проволочные заграждения. Гитлеровцы обнаружили воинов. Но Мартынов, несмотря на обстрел, продолжал выполнять свою задачу. Когда же группа фашистов стала окружать его, он крикнул: «Товарищи, вперед, проход я вам обеспечу!» Под вражеским огнем Мартынов метнулся к проволочному заграждению. Бросил перед собой противотанковую гранату. Воздух потряс оглушительный взрыв. Попадали фашисты, разлетелись в стороны и рогатки заграждения. Иван Мартынов тоже погиб, погиб на глазах у друзей. Но обеспечил им успешное выполнение задания...
Именно так дрались наши войны.
На очередном партийном собрании редакции и издательства мы обсудили вопрос о задачах наших коммунистов в связи с подготовкой к предстоящим наступательным боям. Речь шла о том, каким образом, не разглашая военной тайны, доводить до воинов необходимость подготовки к этому. Конечно, то, что мы должны изгнать захватчиков с нашей земли, ни для кого не было секретом. Но в то же время — сроки... Их нужно было скрыть от врага.
И тогда интересную мысль высказал начальник отдела армейской жизни майор Ашуев.
— Доброй славой, — сказал он, — пользуются у нас лыжные разведбатальоны, разведгруппы. Мы часто пишем об их отваге и мужестве в бою. Но когда армия пойдет в наступление, характер действий ее частей и подразделений будет во многом напоминать действия подразделений разведки. Войска пойдут в обход обороны противника, по недоступным местам, через топи и болота, будут обходить [331] сильно укрепленную за три года оборону врага, бить его во фланги и в тыл. Так давайте же расскажем обо всем этом сейчас, на примере лыжных разведбатальонов, которые только что, совершив такой обходный маневр, выиграли бой в тылу врага.
Предложение было принято, и вскоре в газете появились одна за другой две полосы: «Воевать, как воюет Михаил Григорьевский» и «Учись побеждать у отважных и умелых воинов». На первой из них рассказывалось, как разведчики, возглавляемые лейтенантом Григорьевским, труднопроходимыми тропами зашли в тыл противника, внезапно обрушились на врага, уничтожили его и захватили трех пленных. Вторая газетная полоса была посвящена бою подразделения, возглавляемого капитаном Рубаненко. Здесь снова был обход, удар по противнику с тыла и — успех.
На упоминавшемся уже партийном собрании многие говорили и о необходимости шире пропагандировать примеры личного мужества и отваги в бою, подчеркивая, что только активные действия каждого бойца, его смелость и напористость приводят к успеху. И таких примеров в нашей армии было немало. Помню, в начале 1944 года из политотдела армии прислали нам небольшую брошюру о Герое Советского Союза Николае Федоровиче Данилове. Я принес ее подполковнику Мурашову.
— Обязательно надо и нам написать об этом герое, — сказал редактор. — Ведь он воевал и совершил подвиг у нас, в Заполярье, на Кандалакшском направлении. Да, в свое время мы о нем уже писали. Но сейчас в подразделения пришли новые бойцы, которые ничего не знают о его подвиге. Не мешает напомнить.
Через несколько дней в газете появилась довольно пространная рецензия на брошюру о Герое Советского Союза Н. Ф. Данилове. Наш писатель Владимир Курочкин заканчивал ее такими словами: «Враг не прошел, он был отброшен и частью уничтожен. Своей пламенной жизнью преградил путь фашистам Герой Советского Союза Николай Данилов. Имя отважного заместителя политрука советский народ навсегда сохранит в своей памяти!»
Газета всегда старалась найти интересные формы для того, чтобы рассказать о героях, о людях, беззаветно сражающихся с врагом. Это были и эпизоды из боевого пути части, и воспоминания однополчан. В статьях и корреспонденциях о Данилове, например, подчеркивалось, что его биография во многом схожа с биографией других бойцов и командиров, которые в настоящее время бьются с врагом [332] в Заполярье. Действительно, родился Николай в простой крестьянской семье. Отец его умер рано, и пареньку пришлось с малых лет зарабатывать себе на жизнь. Из родной деревни Левушкино Псковской области переехал в Кондопогу, снова работал. Потом был призван в армию.
Первое суровое испытание боем выпало ему в морозную зиму 1939/40 года. Он участвовал в штурме линии Маннергейма и за проявленные при этом отвагу и мужество был награжден орденом Красного Знамени. Получал его в Кремле из рук всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина. Глубоко запомнился ему тот торжественный момент.
Великая Отечественная война застала заместителя политрука Николая Федоровича Данилова в 104-й стрелковой дивизии. Гитлеровцы, перейдя нашу границу, рвались тогда к Кандалакшскому заливу, чтобы отрезать Мурманск от страны. Данилов хорошо понимал, какая угроза нависла не только над Заполярьем, но и над всей его Родиной. И личным примером он вдохновлял бойцов на разгром врага.
Жестокая схватка произошла в районе горы Полкувара. Н. Ф. Данилов исполнял тогда обязанности политрука мотострелковой роты 163-го отдельного разведывательного батальона. В первый же день боя тяжело ранило командира роты. Данилов взял командование подразделением на себя. В течение шести суток горстка воинов во главе с ним отбивала яростные атаки врага. Наконец, оставив на склонах высоты более сотни трупов, фашисты вынуждены были отступить.
Но 25 июля 1941 года после сильного артиллерийского налета и удара с воздуха они возобновили атаки на позиции, обороняемые остатками мотострелковой роты. Наши воины расстреливали гитлеровцев из пулеметов и винтовок, а затем Данилов с возгласом «За Родину!» повел их в контратаку.
Осколками мины его вскоре тяжело ранило. Но храбрый коммунист продолжал руководить боем. В этот день он лично уничтожил 30 гитлеровцев.
Вот Данилову перебило обе ноги и левую руку. Но он продолжал и на коленях передвигаться вперед, стреляя в фашистов из пулемета. И лишь очередная пуля остановила героя...
Данилова похоронили на склоне той самой горы, за которую он и отдал свою молодую жизнь.
Сообщая об этом, газета призывала бойцов и командиров учиться мужеству и отваге в бою на примере Николая Федоровича [333] Данилова, проявлять постоянно находчивость и инициативу, навязывать свою волю противнику.
Конечно, тогда мы еще не все знали о славном герое нашей армии. Уже после войны мне, например, стало известно, что у Данилова остался сын Михаил, что два брата его, Василий и Иван, сражались с врагом до победы.
Сын же героя, Михаил Николаевич Данилов, пошел на воинскую службу уже много лет спустя после войны. Служил на Балтийском флоте. Кандалакшский горвоенкомат по его просьбе разыскал могилу отца. Прах его перенесли на братское кладбище в поселке Алакуртти. Михаил потом побывал на могиле отца-героя. И дал слово, что после увольнения в запас приедет в Кандалакшу, станет работать в местах, за которые сражался и погиб его отец.
И сдержал свое слово. Он приехал в Кандалакшу, устроился работать слесарем в локомотивном депо. Трудился помощником машиниста, машинистом. Женился, имеет двух сыновей. Первенца назвал в честь своего отца — Николаем. Сейчас на пенсии.
Будучи в 1989 году на праздновании 45-летия разгрома немецко-фашистских войск на Кандалакшском направлении, я познакомился с внуками героя. Николай выступал на митинге у бюста своего деда.
Остается добавить, что в Кандалакше и Алакуртти улицы носят имя Героя Советского Союза Николая Федоровича Данилова.
Однажды от Военного совета армии поступил несколько необычный заказ. По этому поводу генерал-майор Панков вызвал к себе подполковника Мурашова.
— Можете ли вы, — спросил он, — в кратчайший срок выпустить очень нужную для войск брошюру?
Редактор сказал, что для окончательного ответа надо бы посоветоваться с работниками издательства.
— Ну это вы потом советуйтесь, как выполнить приказ, — сказал генерал. — А пока вот вам боевая задача — за сутки сделать брошюру.
Только через несколько дней нам стало ясно, чем была вызвана такая спешность. Оказалось, что в 19-ю армию влилось несколько новых соединений. Они длительное время находились в пути и не были еще в курсе последних событий на фронтах Великой Отечественной войны. Вот нам и дали задачу выпустить к утру для этих соединений брошюру с текстом первомайского приказа Верховного Главнокомандующего, [334] в котором подводились итоги боев на советско-германском фронте.
Для нас с Вагиным это распоряжение Военного совета прозвучало как гром среди ясного неба. Мысль работала только в одном направлении: что делать? как выполнить заказ, если нет ни одной свободной печатной машины, нечем фальцевать и сшивать брошюру?
Член же Военного совета армии считал поставленную издательству задачу настолько важной, что вскоре вызвал к себе и меня. Объяснил все подробно, а в конце спросил:
— Как у вас с бумагой?
Я ответил, что у нас есть немного сэкономленной бумаги. Однако на большой тираж брошюры ее все равно не хватит.
— Хорошо, — сказал генерал, — сократите тираж двух-трех последующих номеров газеты, но приказ Верховного все же отпечатайте!
В общем, заказ получен и цель ясна: к утру подготовить к отправке в части десять тысяч экземпляров брошюры.
С командного пункта армии я возвратился в удрученном состоянии. Редактор попытался успокоить меня.
— Ничего, — говорил он, — раз прибывают войска, значит, скоро пойдем в наступление. Радоваться надо.
«Ему-то, — подумалось, — хорошо говорить. А в каком положении оказались мы, издатели? Времени — в обрез. Сил и возможностей мало».
Решили прежде всего поговорить с наборщиками и печатниками, разъяснить им важность полученного заказа. И сразу же — за работу. Мобилизовали все наличные силы, резервы. Выручило и то, что лучшие наши работники владели несколькими специальностями. Они подменяли друг друга. В общем, всю ночь никто не спал. А брошюру все-таки набрали, отпечатали, сфальцевали и в указанный срок доставили в части.
Теперь, как говорится, можно было бы и праздновать победу. Мы действительно получили удовлетворение, оттого что справились с важным заданием, поэтому пребывали в хорошем расположении духа. Однако вскоре из отдела снабжения политуправления Карельского фронта к нам в редакцию приехал капитан Крикунов. На свою беду, я в это время находился в войсках. Капитан В. И. Вагин показал ревизору нашу типографию, рассказал о наших трудностях и о радости — о том, что в короткий срок, всего за сутки, выпустили по заданию Военного совета армии брошюру с приказом [335] Верховного Главнокомандующего. Крикунов, повысив голос, спросил Вагина:
— А где вы взяли для этого бумагу?
Мой помощник ответил, что у нас была небольшая экономия бумаги и, кроме того, политотдел армии разрешил сократить тираж двух-трех номеров газеты.
— Кто вам разрешил издавать брошюру? — продолжал наступать Крикунов.
Виктор Иванович объяснил, что брошюра издана по распоряжению члена Военного совета армии генерал-майора С. И. Панкова.
Его объяснение Крикунов записал в свой блокнот и, не поговорив по этому вопросу ни с редактором, ни с начальником политотдела армии, отбыл в политуправление фронта.
А через несколько дней в наш политотдел за подписью начальнике политуправления фронта генерал-лейтенанта К. Ф. Калашникова пришел приказ, в котором говорилось, что за перерасход газетной бумаги начальник издательства газеты 19-й армии капитан А. И. Бескоровайный (мне недавно присвоили очередное воинское звание) отстраняется от занимаемой должности.
Вот тебе и поработали!
Вместе с подполковником А. А. Мурашовым идем к полковнику В. Е. Поморцеву. Читаем приказ и удивляемся. Начальник политотдела советует зайти к члену Военного совета армии. Генерал Панков внимательно прочитал приказ и возмутился. Тут же снял трубку телефона и позвонил члену Военного совета фронта. Доложил, как было дело, сказал, для чего издана брошюра и где взяли для этого бумагу. Не знаю, что ответил ему член Военного совета фронта, но мне Панков сказал буквально следующее:
— Иди и спокойно работай. Завтра получишь благодарность.
Приказ начальника политуправления фронта, видимо, отменили. Во всяком случае, следов от него в моем личном деле не осталось. А благодарность я действительно получил.
В то время мы все еще жили под впечатлением приказа Верховного Главнокомандующего от 1 мая 1944 года. В нем перед Красной Армией и Военно-Морским Флотом ставилась всех нас очень радовавшая задача — очистить советскую землю от немецко-фашистских захватчиков и восстановить Государственную границу Советского Союза от Черного моря до Баренцева. Это означало, что и нашей армии предстоит [336] в ближайшее время наступать, очищать от врагов Заполярье.
Этого мы давно ждали. Ждали, сдерживая врага, защищая каждую сопку, сражаясь среди скал, лесов и болот. И теперь воины рвались вперед, чтобы выбить ненавистного врага и с этого клочка родной советской земли.
Газета все активнее писала о подготовке к предстоящим наступательным боям. В статьях наших литсотрудников, в авторских выступлениях мы стремились показать, что победу в бою приносят стремительное движение вперед, умелый маневр, отвага и мастерство каждого.
В газете появились рубрики «Боец, учись наступать», «Солдатская памятка». Под ними были опубликованы статьи «Сапер в наступлении», «На лыжах по-пластунски», «Как ориентироваться и двигаться в горах», «Марш в горнолесистой местности», «Перебежка под огнем», «О саперной лопате» и другие.
3 сентября газета выступила с полосой «Учись преодолевать водные преграды». В этом же номере была опубликована передовая статья «Через реки и озера».
6 сентября 1944 года командующий войсками Карельского фронта генерал армии К. А. Мерецков отдал приказ 19-й армии на выдвижение основных сил в тыл 36-го немецкого армейского корпуса, 104-я, 341-я стрелковые дивизии и 38-я гвардейская танковая бригада, совершив почти стокилометровый марш, должны были в ночь на 12 сентября выйти на дорогу в районе Кайралы и оседлать ее. Южнее и севернее наносили удары другие соединения армии. В случае нашего успеха противнику грозило полное окружение.
Вскоре этот план начал претворяться в жизнь. Мы все переживали волнующие дни. Войска совершали марш в обход позиций противника!
11 сентября газета вышла с шапкой на всю первую полосу, призывавшей не выпускать врага живым из Заполярья. В статье «Стремительный удар», опубликованной в том же номере, рассказывалось о том, как подразделение офицера Ермакова уничтожило 300 фашистов, захватило 16 танков, 4 орудия и другие трофеи. 12 сентября «Сталинский боец» поступил в войска с призывом «Выше темпы наступления!». Подзаголовок гласил: «Воины Заполярья! Действуйте так, чтобы Москва салютовала вам от имени матери-Родины!» Капитан Миронов выступил в этом номере со статьей «Настал час расплаты». В ней сообщалось, что гвардейцы капитана Донца подбили пять вражеских танков и шесть захватили исправными. Из войск были получены корреспонденции [337] майоров Цабенко («Героизм и отвага») и Пузикова («Умелый маневр»). Они тоже успели попасть в этот номер.
Вспоминается одна из сентябрьских ночей, темная, неприветливая. Никто в типографии не смыкал глаз. Полиграфисты были заняты выпуском газеты. К полуночи ее полосы были уже готовы, и печатник Акинфиев сделал контрольные оттиски. Через всю первую полосу шла шапка: «В бою равняться только на передовых!» Газета призывала отомстить гитлеровцам за их злодеяния.
Все было готово, но печатать газету мы не начинали, ждали сообщений с переднего края. Как сложилась там обстановка? Удалось ли захватить противника врасплох, успешно ли идет наступление?
Но вот в штаб армии поступили первые сообщения. Советские войска, прорвав оборону противника, успешно продвигаются вперед!
Согласовав эту информацию с Военным советом, мы сразу же поместили ее на первой полосе. В номер пошла и подборка «Подвиг отважных», подготовленная нашими корреспондентами. И через час старенький редакционный газик уже мчался по разбитой дороге, увозя в наступающие части первую партию тиража.
Вскоре наши войска оседлали дорогу в районе Кайралы. Огромную роль в достижении успеха сыграли танкисты. Воины 38-й отдельной гвардейской танковой бригады под командованием полковника Коновалова сделали, кажется, невозможное. Они прошли лесами и болотами, преодолели реки и овраги и вышли-таки в тыл противника, создав для него угрозу окружения.
Беспримерному рейду танкистов предшествовала тщательная подготовка и разведка местности. На верменском рубеже, который противостоял нашей армии, противник сильно укрепился. Выгодно используя естественные препятствия, заковав в бетон междуозерные перешейки, построив на сопках и скалах сеть опорных пунктов, фашисты сделали свою оборону жесткой и труднодоступной. Правда, справа и слева от верменского рубежа на сотни километров фронта вообще не было. Но эти открытые фланги упирались в труднопроходимые, покрытые лесом и огромными валунами районы. Здесь действовать танки не смогут. Надо было искать другие обходные пути. Но где?
И командующий 19-й армией нашел выход. Он поставил перед 38-й бригадой задачу совершить ночной марш из района Кандалакши на правый фланг армии. Оттуда по колонному [338] пути выйти в район Миоккалахти, разгромить там гарнизон противника и в дальнейшем наступать к югу, на Куолоярви, отрезая врагу пути отхода в Финляндию.
Танкистам был под силу такой рейд, так как они давно и тщательно к нему готовились. Гвардейцы умело водили танки по местности, изобилующей валунами и болотами, ориентировались в лесу, умели двигаться по азимуту, форсировать реки глубиной до двух метров по дну, тоже, кстати, устланному валунами. А дело это не такое уж и простое, если к тому же учесть, что местность в Заполярье однообразная, ориентиров мало.
Итак, танкисты самым тщательным образом еще раз проверили материальную часть, произвели дозаправку. Запас горючего, второй боекомплект снарядов и патронов пришлось грузить прямо на танки. На броне же разместились и санитары, ремонтники, радисты. Люди получили на руки пятисуточный сухой паек. Все было готово к стремительному рейду.
Рано утром 6 сентября 1944 года танки двинулись в этот рейд. Впереди шли танковая рота 3-го батальона под командованием капитана Калинина и саперная рота; в охранении двигался взвод лейтенанта Хесина. Старшим с ним шел заместитель командира батальона капитан Мельников. Чуть левее с той же задачей — разведка и охранение главных сил — шли танки взвода лейтенанта Кухаренко. Местность на пути движения была типичной для Заполярья: лес, болота, валуны.
Болота внешне выглядели неприступными: кочки, покрытые осокой и илом, а между ними — вода. И казалось, что танки там завязнут. Однако для Т-34 болота оказались нестрашными, более того — вполне проходимыми, потому что были неглубокими и имели твердое, каменистое дно. Но была другая опасность — те же валуны, но только скрытые под водой.
Чтобы не рисковать, танкисты при подходе к болотам сразу же настилали гать. Всего при движении колонным путем они уложили из бревен шесть гатей, по 200–400 метров каждая.
Двигались днем и ночью, делая привалы лишь для осмотра техники и для того, чтобы наскоро перекусить. Экипажи были предельно утомлены. К реке Тунтсайоки, преодолев при этом около 80 километров, танки подошли 9 сентября во второй половине дня. [339]
Первыми форсировали Тунтсайоки взводы лейтенантов Хесина и Кухаренко. За ними — остальные силы бригады. С ходу разгромили гарнизон противника в Миоккалахти. Танки ворвались в этот населенный пункт с тыла, по дороге, которая не была заминирована, в тем самым буквально ошеломили фашистов.
Вслед за этим взвод лейтенанта Кухаренко получил задачу наступать по дороге в направлении Куолоярви, ведя разведку и уничтожая по пути мелкие подразделения противника. Но вскоре столкнулся с целой танковой ротой врага.
Правда, когда Кухаренко увидел в ночи колонну танков, шедших навстречу с зажженными фарами, то вначале подумал, что подходят свои. Только, видимо, несколько сбились с маршрута. Но вскоре понял — фашисты! Лейтенант быстро развернул башню, прицелился и с близкого расстояния ударил по головному танку. Подбил его с первого выстрела. Вторым снарядом вывел из строя еще один танк. Метко били по колонне и другие машины взвода. Гитлеровцы, не сделав в ответ ни единого выстрела, начали в панике выскакивать из горящих машин, но тут же попадали под пулеметный огонь наших танкистов. В этом бою взвод Кухаренко уничтожил восемь танков противника и до 80 вражеских солдат и офицеров. Сам Кухаренко подбил три фашистских танка. Два Т-IV его гвардейцы захватили в полной исправности в качестве трофеев.
Смелые действия взвода Кухаренко обеспечили общий успех и танкового батальона, и пехоты 217-го полка 104-й стрелковой дивизии.
На другой день, снова участвуя в бою, лейтенант Кухаренко первым ворвался в расположение противника, уничтожил там четыре противотанковых орудия, подавил пять дзотов. Но, преследуя врага, танки его взвода втянулись на заболоченное плато. И тут по ним с двух сторон ударила артиллерия противника. Гвардейцы открыли ответный огонь, начали отходить. Но танк самого взводного, обходя фугас, застрял, погрузившись в болото по самую башню. Экипаж не покинул машину и в таком положении продолжал уничтожать врага огнем из пушки и пулемета.
Четырнадцать часов провели четверо советских воинов в застрявшем в болоте танке. Но вот подошла помощь: пошли в атаку наши автоматчики. И тогда снова заговорил танк Кухаренко. Его огнем было подавлено несколько огневых точек противника.
За подвиги, совершенные в период этого мужественного [340] рейда, лейтенанту Николаю Кухаренко было вскоре присвоено высокое звание Героя Советского Союза.
После войны, уже майор, Н. И. Кухаренко уволился в запас и уехал на жительство в город Виноградово, что в Закарпатской области.
Мне удалось побывать в Куолоярви. Правда, уже после того, как там закончились бои. Мы приехали туда с группой офицеров штаба армии. Увидели небольшой приграничный населенный пункт. Аккуратные, довольно опрятные домики. Многие из них пострадали от огня фашистской артиллерии. Другие были сожжены гитлеровцами при отходе.
Но больше всего нас удивило огромное кладбище на окраине. Оно было явно велико для такого маленького поселка. Оказалось, что на этом кладбище начиная с 1941 года гитлеровцы хоронили всех своих убитых солдат и офицеров. Могилы располагались аккуратными рядами и квадратами. Смотрели мы на эту массу вражеских захоронений и удивлялись: вроде крупных, вошедших в историю боев здесь не было, а погребенных — не одна тысяча. Значит, части 19-й армии, обороняясь, нанесли фашистам немалый урон, такой, что обескровленный враг ни разу с 1941 года не смог провести здесь хоть какой-то более или менее крупной наступательной операции. И это было приятно осознавать.
А вот как оценивал действия наших воинов в описанном выше рейде командующий Карельским фронтом К. А. Мерецков.
«19-я армия оказалась на высоте, — говорил он. — Совершив по трудной местности почти 100-километровый марш, она в ночь на 12 сентября внезапно для противника, далеко обойдя его позиции, перерезала коммуникации. Одновременным прорывом на северном участке и обходом на южном вспомогательном направлении армия поставила гитлеровцев перед угрозой разгрома. Опасаясь полного окружения, фашисты стали спешно покидать позиции. Бросая военное имущество и снаряжение, они устремились в сторону Северной Финляндии».
А части и соединения 19-й армии продолжали уничтожать живую силу и технику отходящего противника. Причем в основном с помощью артиллерийских и танковых засад, расставленных у дорог, по которым отступал враг. Такой план действий был принят ради того, чтобы сберечь резервы. Они были нужны нам для осуществления последующей операции на мурманском направлении. Такие указания командующий Карельским фронтом получил из Ставки в первые же дни наступления. В них подчеркивалось, [341] что не исключена возможность переброски в ближайшее время части сил с Карельского фронта на западное направление. Речь шла о 19-й и 26-й армиях.
Наша походная типография двигалась вслед за наступающими войсками, уже освободившими населенные пункты Алакуртти, Кайрала, Куолоярви. Мы старались не отставать от первого эшелона штаба армии, чтобы редакция имела возможность быстро получать точную информацию о ходе боевых действий, а издательство — без опозданий доставлять в войска газеты. Останавливались только для набора и печати, но и то на небольшом удалении от основной дороги. Отпечатав же тираж, быстро снимались с места и догоняли ушедшие вперед части.
Вскоре передовые полки и батальоны армии вышли на рубеж Кельлосельня, озеро Онкамо-Ярви. А к 30 сентября 1944 года 19-я армия полностью выполнила свою главную задачу: вышла на довоенную государственную границу с Финляндией.
В штабе и в политотделе армии начали подводить итоги прошедших боев, анализировать действия отдельных частей и подразделений. У нас в редакции на еженедельных совещаниях, так называемых летучках, тоже немало говорилось об опыте работы корреспондентов в наступлении. Большое внимание уделялось не только организации ими материалов, но и своевременной доставке их в редакцию. Ведь даже очень хорошая статья о героях наступления теряла наполовину свою ценность, если запаздывала, поступала в редакцию, когда описываемые в ней события уже прошли, войска снова продвинулись вперед и новые, еще более яркие факты затмили предыдущие.
Иногда же такая статья из-за опоздания вообще не ставилась на полосу. И выходило, что тот или иной корреспондент сработал, образно выражаясь, на корзину. Что ж, сам виноват, не проявил по ходу дела достаточной оперативности. А газета не ждет.
Для нас, полиграфистов, быстрая доставка корреспонденции из войск к месту дислокации редакции тоже имела немаловажное значение. Ведь от этого зависели своевременный выход газеты, ритмичность работы наборного и печатного цехов.
Но прошли дни ожесточенных наступательных боев. Теперь войска армии отдыхали, пополнялись личным составом и техникой. Словом, приводили себя в порядок. Работники [342] редакции то и дело выезжали в части. Времени для встреч и бесед было теперь достаточно. Многие из героев минувших боев вызывались для бесед и в редакцию, другие сами заходили в нее, так как были связаны с нашими корреспондентами хотя и короткой, но прочной фронтовой дружбой.
Произошла и у меня неожиданная и радостная встреча с очень интересным человеком — пограничником майором А. П. Зеленским. Мы были знакомы с ним еще с довоенного времени. Ведь как говорилось в самом начале этих воспоминаний, службу свою я начинал в этих самых местах, неподалеку от государственной границы, в районе Куолоярви, где заставой командовал, тогда еще лейтенант, Зеленский. И вот...
Кстати, в первые месяцы войны я немало слышал хорошего о своем друге-пограничнике и откровенно радовался за него. Тогда моя прежняя газета «Часовой Севера» неоднократно писала о подвигах Арсения Порфирьевича Зеленского. Этот бесстрашный командир Великую Отечественную войну встретил уже бывалым воином, привыкшим за годы службы на границе ко всяким неожиданностям. Не раз ему приходилось и в мирные дни вступать в схватку с хорошо вооруженным противником. А когда на Севере начались настоящие бои, Зеленский и в них проявил себя мужественным и инициативным командиром, не ведающим страха перед врагом. Он побеждал, казалось бы, в самых безвыходных положениях.
И вот — наша встреча. Передо мной сидит возмужавший, закаленный в боях офицер. Он живо интересуется работой редакции и типографии, но мало, очень скупо рассказывает о себе.
И все же в мой блокнот и тогда легли короткие записи, сделанные наспех в ходе беседы. Перечитывал я их уже много лет спустя, после войны. Вот некоторые из них; «Майор А. П. Зеленский — пограничник. Пятнадцать лет в погранвойсках. Начинал красноармейцем на южной границе»; «Сентябрьский бой 1944 года. Отличились бойцы под командованием майора Зеленского. Командир Зеленский награжден орденом Отечественной войны»; «Решили дело четкая разведка, удачный выбор места удара по врагу...».
После войны мне захотелось пополнить эти записи. Но для этого нужно было разыскать А. П. Зеленского. Пришлось обратиться за помощью в Центральный архив пограничных войск, в другие организации. Вскоре поиск увенчался успехом: получил письмо от самого Арсения Порфирьевича. [343]
«Родился я в 1908 году, — писал ветеран войны, — в семье рабочего. Окончил три класса. Отец за участие в революционных событиях 1905 года был посажен в тюрьму. Вскоре после освобождения из заключения, в 1914 году, умер... У матери нас было шесть душ. Мать работала по найму, а мы пасли скот у зажиточных крестьян.
В 1924 году вступил в комсомол. До ухода в 1928 году в армию работал чернорабочим на литейном заводе».
Листаю старые, еще довоенные аттестации. Вот одна — на лейтенанта Зеленского. «Из рабочих, — говорится в ней, — член ВКП(б) с 1931 года. Окончил 2-ю пограншколу в 1933 году... Службу может нести в любых климатических условиях».
А вот более поздняя аттестация на него: «Дисциплинирован, исполнителен, выдержан, к себе и подчиненным требователен. Среди личного состава авторитетен».
Таким был Арсений Порфирьевич Зеленский, когда началась Великая Отечественная война.
После изгнания фашистов из Заполярья пограничники опять приняли под свою охрану Государственную границу СССР. Майор А. П. Зеленский в это время исполнял обязанности начальника погранотряда. Целые дни был в разъездах. Однажды с группой пограничников попал на минное поле и был тяжело ранен. Случилось это 7 мая 1945 года, перед самым Днем Победы. После трех операций — гангрена и ампутация левой ноги ниже колена. Выйдя из госпиталя, ушел в отставку. В Балаклаве Харьковской области, куда он переехал на постоянное жительство, его не раз избирали депутатом городского Совета. Арсений Порфирьевич неустанно вел и военно-патриотическую работу.
После войны захотелось узнать, не пошел ли кто из семьи Зеленских по военной стезе. И вот я получил письмо от капитана Евгения Арсеньевича Зеленского. Сын пограничника служит в войсках противовоздушной обороны. Службу несет отлично, имеет поощрения за выполнение учебно-боевых задач. Избирался секретарем первичной комсомольской организации.
В одном из писем ко мне он сообщил, что подразделение только что вернулось с полигона, задачу выполнило на отлично.
А по стопам Арсения Порфирьевича пошел его внук Игорь Плаксий, ставший курсантом Высшего пограничного командного училища имени Ф. Э. Дзержинского. В ответ на мой запрос он писал: «С детства я привык к таким словам, как «граница», «бдительность», «боеготовность»... Однажды, [344] когда я признался деду, что хочу поступать именно в это училище, он мне сказал: «Быть офицером-пограничником почетно, но и ответственно. Стать им может не каждый... Хорошо подумай, а потом решай». Я подумал и опять-таки решил: только в погранучилище!»
Успешно закончил училище Игорь, служил на границе. Но, к сожалению, здоровье не позволило ему продолжать службу — сейчас он уволен из Вооруженных Сил.
Давно прервалась моя связь с Арсением Порфирьевичем, и вдруг... В журнале «Охотник» за октябрь 1989 года — статья и фотография Зеленского. Оказывается, Арсений Порфирьевич, находясь на заслуженном отдыхе, по-прежнему занимается воспитанием молодежи и не бросает любимое дело — охоту. [345]