Фронтовые будни
Войска готовились к решающим боям за освобождение советского Заполярья. Газета из номера в номер писала о героях минувших схваток с врагом, уделяя особое внимание показу их действий в наступлении. Все чаще на ее страницах стали появляться статьи, рассказывающие о том, как прокладывать дороги в лесах и болотах, как использовать для быстрого продвижения по лесисто-болотистой местности подручные средства и материалы. Своим опытом делились лучшие командиры, а также бывалые бойцы.
Мы, работники типографии, тоже заботились о том, чтобы в нужный момент обеспечить надежное продвижение нашей техники, доставку газет в войска, снабжение бумагой. Обучали наборщиков, печатников, шоферов, экспедиторов некоторым дополнительным военным специальностям. Так, полиграфисты, например, овладевали саперным делом, учились чинить мосты, прокладывать гати...
Первые годы войны не прошли для нас даром. Мы уже хорошо усвоили, что значит двигаться без дорог, и теперь деятельно готовились к преодолению любых возможных испытаний.
Наша походная редакция и типография уже не раз и раньше двигались вслед за войсками. Причем в довольно тяжелых условиях. Зимой становился помехой глубокий снег, весной и осенью — болота, многие из которых не просыхали даже летом. А корреспондентам требовалось регулярно бывать в полках, нам же, полиграфистам, — своевременно доставлять бумагу, краску, продукты...
Выручала подчас и смекалка. Однажды, решив, что в период бездорожья нас могут выручить кони, мы с Вагиным набрались смелости и пошли в ветеринарный отдел армии. Говорим: «Дайте пару лошадей для редакции». Отвечают со смехом: «По штату не положено». Стали просить, убеждать. К счастью, товарищи из ветеринарного [302] отдела хорошо понимали роль газеты, вняли нашей мольбе, дали нам пару лошадей.
Когда-то эти боевые кони ходили в артиллерийской упряжке, но были ранены. И вот теперь они прямо из ветлечебницы попали к нам.
Долгое время служили лошадки нашим корреспондентам, ездившим на них в части за материалами. Конным же транспортом поддерживалась и ежедневная связь редакции с политотделом и штабом армии.
Но особенно выручали лошади издательство. На них производились все мелкие хозяйственные перевозки.
Шефство над нашими четвероногими помощниками сразу же взяли на себя девушки-наборщицы Поля Есина, Маша Комарова и другие. Они чистили их, подкармливали из своего и без того не очень-то обильного пайка. Но в ходе наступления нам, к сожалению, все же пришлось расстаться с лошадьми. Артиллеристам они оказались нужнее.
Как уже говорилось, в нашей типографии работали и красноармейцы. Среди них были неплохие полиграфисты. От бойцов строевых частей они отличались лишь своими специфическими обязанностями — имели дело с цинком, бумагой, шрифтами. Но, разумеется, выполняли и общие воинские обязанности: несли караульную службу, занимались боевой учебой, чтобы быть в постоянной готовности дать отпор врагу. Ведь характерной особенностью обороны нашей армии было то, что здесь не было сплошной линии. Между опорными пунктами имелись не занятые войсками промежутки, через которые в наш тыл то и дело просачивались вражеские лыжники.
Занятия по боевой подготовке проводились не только с рядовым, но и с командным составом. Мы учились ходить на лыжах, метко стрелять на ходу. Этим искусством овладели далеко не сразу. Первое время многие из нас чувствовали себя на лыжах не совсем уверенно. Особенно трудно это давалось заместителю редактора майору Лунину. Но в конце концов все научились более или менее сносно ходить на лыжах.
В боевых условиях очень ценным было умение наших специалистов совмещать профессии. Ведь им нередко приходилось заменять заболевшего или раненого товарища. Мы стремились к тому, чтобы каждый владел двумя-тремя специальностями. Так, печатники Акинфиев и Брацун могли выполнять обязанности экспедиторов — обрабатывать и доставлять в войска почту. Брацун к тому же был и отличным поваром. Шофер Изюмцев при необходимости становился [303] мотористом — обслуживал движок Л-6. Водители Мелентьев и Хомченко владели специальностью приемщика у печатной машины.
Обязанности экспедиторов нередко выполняли и наши девушки — наборщицы и корректоры. Вот что писала мне уже после войны о своей работе в издательстве корректор Люся Малкина: «Помню, как ездила на машине, развозила в части газеты. Бойцы уже на подъезде выбегали за ними из окопов. Газеты ждали с таким же нетерпением, как и боеприпасы».
Сплочению коллектива во многом способствовала и сама обстановка — мы всегда были вместе. Жили, спали, ели там же, где работали. И все мы — командиры и служащие, сержанты и красноармейцы — старались держаться ближе друг к другу. Для всех нас главная задача состояла в том, чтобы без опоздания выпустить интересную газету, зовущую на скорейший разгром ненавистного врага. Каждый сознавал: пламенные печатные строки — тоже грозное оружие в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами.
Центральные газеты приходили в Заполярье с большим опозданием. Поэтому мы старались хоть как-то восполнить этот пробел: побыстрее доставить в части свою армейскую газету.
Старенький почтовый газик, работавший на дровяном отоплении, ежедневно с раннего утра отправлялся в путь. За ним частенько гонялись вражеские самолеты, по нему била артиллерия противника. А иной раз и дорога оказывалась разбитой, и чинить ее приходилось самим экспедиторам. Но несмотря ни на что, к восьми-девяти часам утра газета вручалась тем, кому она предназначалась.
...1944 год работники нашей редакции и типографии, как и все советские люди, встретили в радостном, приподнятом настроении. На фронте все ярче разгоралась заря победы. Еще в конце 1943 года были освобождены Киев, значительная часть Правобережной Украины. Потерпев поражение в Курской битве, гитлеровцы не могли долго продержаться и на западном направлении. Близился день освобождения Белоруссии. Естественно, что интерес ко всякого рода официальным сообщениям у всех значительно возрос. Поздней ночью, закапчивая работу над номером, и мы не уходили отдыхать, не прослушав по радио последних известий. А рано утром, вставая, тоже прежде всего осведомлялись, какова сводка Совинформбюро, нет ли нового [304] приказа Верховного Главнокомандующего. И если узнавали, что есть, несказанно радовались. Пусть мы и не знали еще его содержания, все равно было ясно, что одержана новая победа на фронте, освобожден от ненавистных захватчиков еще один советский город.
В нашей редакционной радиорубке всегда было много людей. Все спрашивали у радистки Зотовой:
— Ну как, Нина, какой сегодня город освободили? На каком направлении с гитлеровцев кислую шерсть сбили?
Хотя эти вопросы любителей новостей и мешали работать, Нина никогда не отказывалась рассказать о принятой по радио передаче. Ведь она отлично понимала, что отнюдь не праздное любопытство приводит к ней людей. Сводки Совинформбюро давали им заряд бодрости, хорошего настроения, вдохновляли на ударную работу.
— Есть, есть приказ! — весело говорила Нина. — Сегодня, товарищи, наши войска взяли Проскуров. Соединениям, отличившимся в боях, присвоено наименование Проскуровских.
Многие наши сотрудники раздобыли небольшие географические карты и всегда держали их при себе. Ознакомившись с очередной сводкой Совинформбюро, они тут же наносили на них новую линию фронта.
Большая географическая карта висела и в землянке редактора. На ней каждое утро обозначались флажками города, только что освобожденные от гитлеровцев. Около нее тоже частенько собирались люди и вели оживленный разговор о боевых успехах советских войск.
Вскоре такую же карту мы повесили и в типографии. А точнее, прикрепили ее к дверце грузовой машины, в которой размещался печатный цех. Старший печатник Акинфиев, закончив тираж очередного номера газеты, тотчас же по сводке Совинформбюро перемещал на карте флажки, отмечая занятые в тот день города и более мелкие населенные пункты.
Рабочий день мы всегда начинали со знакомства с положением на фронтах. Помню, огромную радость нам доставило сообщение Совинформбюро о том, что наши войска уже вышли на государственную границу.
Однажды едва только я пришел на свое рабочее место, как раздался звонок от начальника политотдела армии. Он приглашал меня зайти к нему.
Надо отметить, что редакция, издательство и типография армейской газеты постоянно ощущали внимание, поддержку и помощь со стороны начальника политотдела армии [305] полковника В. Е. Поморцева (сменившего на этом посту Пугачевского), члена Военного совета генерал-майора С. И. Панкова. И Поморцев, и Панков часто звонили нам, лично бывали в редакции и типографии, собирали офицеров, рассказывали о том, какие задачи решает или должна в ближайшее время решить армия, что в связи с этим ждут они от газеты, от ее сотрудников. Порой делали и замечания.
По долгу службы мне часто приходилось встречаться с начальником политотдела армии. И всегда я уходил от него удовлетворенным. Он умел вселить надежду, поддержать. Бывало, и серьезно пожурит за упущения. Но делалось это всегда с большим тактом и уважением к работнику.
Не любил Поморцев и что-либо повторять дважды. Требовал, чтобы указания, от кого бы они ни исходили — от командующего или от политотдела, — выполнялись четко и своевременно. Мы знали это и старались не подводить своего начальника.
На этот раз, как мне показалось, настроение у начальника политотдела было особенно приподнятое. Он крепко пожал мне руку, пригласил сесть и сказал, не скрывая улыбки:
— С редактором товарищем Мурашовым мы уже переговорили по всем вопросам, касающимся содержания газеты. Но кое о чем мне хочется и с вами потолковать. — Он задумался, видимо решая, как лучше перейти к теме нашего разговора. — Как вы думаете, — спросил он, — долго мы еще будем сидеть в этих обжитых местах?
— Да нет, наверное, — ответил я. — По всему видно, что скоро пойдем вперед.
— Вот и я так думаю, — снова улыбнулся полковник Поморцев. — Значит, надо готовиться к тому, чтобы и редакция, и типография успешно работали, вовремя выпускали газету в условиях, когда придется часто менять место дислокации, находиться в движении.
Сердце мое радостно забилось. Конечно, о приближающемся наступлении войск Карельского фронта мы догадывались. Многое свидетельствовало об этом: оживление в штабах, в органах снабжения, на фронтовых дорогах. Но теперь дело, видимо, дошло уже до непосредственных указаний о подготовке к наступлению.
Внимательно слушал я все, что говорил начальник политотдела. И тут же стал прикидывать, как лучше выполнить его распоряжения. [306]
— Какая помощь нужна издательству? — спросил между тем Поморцев.
Я затруднился сразу на это ответить.
— Продумайте все, посоветуйтесь с людьми, — сказал начальник политотдела. — И через два дня мне доложите.
И отпустил меня.
Подумать, конечно, мне было над чем. Хозяйство наше к тому времени разрослось, и стало не так просто размещать, все на имеющихся у нас автомашинах. А ведь надо было не только разместиться, но и работать. Притом подчас на ходу. Уметь без промедления сниматься и так же быстро разворачиваться на новом месте.
Немалое значение имел и четкий график движения наших автомашин, чтобы, скажем, печатная успевала своевременно освобождать «наборный цех» от готовых полос и тем самым давала ему возможность двигаться дальше, догонять редакцию. Важно было и правильно расставить людей, особенно командный состав издательства и типографии, чтобы в нужный момент у типографской машины всегда был человек, который смог бы разумно распорядиться, не растерялся бы в сложной ситуации...
В конце концов все эти вопросы были продуманы и согласованы с начальником политотдела. Редакция и типография получили от него необходимую поддержку и помощь. В частности, нам добавили транспорт. А вскоре пришлось сняться с обжитых мест. Редакция и типография перебазировались в район Алакуртти. А в Кандалакшу перебрались некоторые учреждения штаба фронта.
Обязанности начальника издательства армейской газеты в годы войны были прямо-таки универсальными. Чего только не приходилось делать! Оборудовать землянки и палатки для размещения сотрудников, обеспечивать журналистов всем необходимым, вплоть до письменных принадлежностей, заботиться о питании, лечении, распорядке дня, об освещении. А главное — своевременно выпустить газету, доставить ее фронтовикам, для чего требовалось поддерживать в полном порядке автотранспорт, полиграфическое оборудование, которое должно было работать четко и бесперебойно, поддерживать боевую готовность своей пусть небольшой, но отдельной воинской части, и так далее и тому подобное.
Вспоминая сейчас те горячие дни, снова и снова удивляюсь: где только брались силы у людей поспевать повсюду, четко выполнять все возложенные на них многочисленные обязанности?! Но ведь успевали, справлялись! [307]
А людей нам постоянно недоставало. Бывало, хоть сам вставай за наборную кассу. Хорошо еще, что я в юные годы овладел специальностью наборщика. И когда приходилось туго, тоже брал в руки верстатку. И глядишь, успевали все набрать вовремя.
Но частенько приходилось наведываться в отделения штаба армии, искать для типографии нужных людей. Красноармейцев мы еще как-то находили, выявляли, как уже говорилось, специалистов в частях и забирали к себе в типографию. А вот с вольнонаемным составом дело было хуже. Располагались мы обычно вдали от населенных пунктов — попробуй тут найти работника для типографии или редакции.
И вот как-то засиделись мы с Вагиным у кадровиков. Приходим в редакцию. Редактор хмурится, недоволен.
— Где вы ходите? — спрашивает. — Хотя бы говорили, куда отправляетесь, где вас искать.
— А что случилось?
— Да ничего не случилось. Звонил несколько раз член Военного совета армии. Тобой, Бескоровайный, интересовался. Поезжай быстрее к нему. А потом мне расскажешь, в чем там дело. Наверняка опять нагоняй будет или за плохую печать, или еще за что-нибудь.
— Но печать-то теперь у нас вроде наладилась, — отвечаю. — Другое разве что? Но что? Нигде будто бы не проштрафились. Газета не опаздывает.
— Ну, не будем гадать, — махнул рукой Мурашов. — Поезжай. А если что и напортачили, так будем вместе расхлебывать...
В таких случаях возражать не приходится. Вызывают, значит, нужен. А если уже давно ищут, то и впрямь надо поторопиться.
Выхожу от редактора, думаю: «На каком же трансаорте мне отправиться? Попутную машину ждать долго». И тут вспоминаю: у нас же есть лошадь. Вот на ней и доскачу до командного пункта армии.
Лошадь оказалась на месте. Седлаю ее и часа через полтора тряской езды разминаю отекшие ноги у армейского контрольно-пропускного пункта. Затем, оставив лошадь у коновязи, вхожу в землянку генерал-майора С. И. Панкова.
Генерал встает из-за стола, подает руку. Лицо приветливое, с улыбкой. «Значит, — думаю, — грозы не будет. Но зачем же он меня вызывал?»
Разговор начался издалека. Как здоровье, как настроение? [308] Это были весенние дни 1944 года. Войска наши на многих фронтах одерживали победы. Чувствовалось, что и Карельский фронт скоро перейдет в наступление. Все это, конечно, подбадривало, создавало у людей хорошее настроение. Я сказал об этом члену Военного совета.
— То, что вы, несмотря на все трудности, не унываете, — это хорошо, — сказал он. — А как у вас со штатом? Укомплектовали?
Пришлось честно ответить, что укомплектовались еще не полностью. Основных специалистов нашли, из войск взяли, но не хватает корректоров, других технических работников. А печатника, наборщика подобрали удачно, работают они неплохо.
— Это я замечаю, — сказал генерал. — Печать стала несколько лучше. А где думаете взять еще людей, чтобы укомплектоваться полностью?
— Ума не приложу. Ходил к кадровикам. Вот сейчас только с ними толковал, когда вы меня искали. Но они тоже ничем помочь не могут.
— Да, им помочь нечем, — согласился генерал. — Потому что в отделах штаба тоже не хватает технических работников. Но комплектоваться надо. Скоро у нас могут начаться очень важные события. Задачи будут поважнее сегодняшних и потруднее. Как, справитесь тогда с неполным штатом?
Я пожал плечами: не знаю, мол.
— Ну хорошо, — сказал член Военного совета. — Я вас выручу. Укажу, где найти людей. А заодно выполните в наше задание. — Генерал поднялся из-за стола я подошел к карте. — Вот видите, — показал он указкой населенный пункт Умба. — Поезжайте туда с предписанием Военного совета и завербуйте нужное количество людей для работы в штабе армии. Как я понял, и для редакции они потребуются. Люди будут работать у нас по вольному найму. Отбирайте тщательно. Главное, чтобы были идейно зрелыми, умели хранить военную тайну. Скорее всего вам будут рекомендовать только девушек. Ничего. Пусть это вас не смущает. Девушки для штабной работы даже больше подходят. Они аккуратны, исполнительны. Ну что приуныли? Получайте предписание — и в добрый путь! Желаю успеха!
На этом разговор закончился. Я был, конечно, несколько обескуражен таким необычным поручением. За годы службы в армии выполнял немало разных заданий, но вербовать девушек для работы в штабе мне еще не приходилось. [309] Однако приказ есть приказ. Его надо выполнять.
В полевое управление штаба армии действительно требовалось немало работников по вольному найму. Прав был член Военного совета и в том, что такие же люди нужны и нам, редакции и типографии газеты. Завербовать же их на месте, повторяю, не было никакой возможности. Ведь вблизи штаба армии — ни одного населенного пункта!
И вот — Умба. Это еще не тронутый войной уголок на Беломорском побережье. Именно туда меня и направляют...
Но почему именно меня?
Уже много времени спустя узнал, что мою кандидатуру члену Военного совета назвал начальник отделения кадров политотдела армии. Да, да, тот самый, у которого я до этого буквально обивал пороги, прося доукомплектовать вольнонаемными работниками издательство и типографию.
Но все это, повторяю, стало известно потом. А пока же я бегал как угорелый. В штабе армии оформлял командировочное предписание, получал последние наставления и инструкции. В издательстве и типографии давал советы, как вести дела в мое отсутствие, к кому в случае нужды обращаться за помощью.
Вскоре все волнения, связанные со сборами, более или менее улеглись, и я отправился в Кандалакшу. С грехом пополам, в основном на попутных машинах, добрался к вечеру до города. Но нужно было еще попасть на пристань. Опять пришлось просить шоферов-попутчиков, благо такой способ передвижения по прифронтовым дорогам был тогда, пожалуй, основным.
На пристани долго упрашивал коменданта, чтобы он посадил меня на какой-нибудь пароход, отправляющийся в Умбу. Но оказии пока не было. Так, по крайней мере, уверял меня комендант.
Удрученный, я вошел в заполненный людьми зал ожидания. Были тут главным образом военные, бойцы и командиры, следовавшие в самые разные концы по своим служебным надобностям. С трудом, но все-таки нашел свободное местечко на скамейке, сел и, как говорится, прикорнул. И вдруг слышу сквозь полусон какой-то разговор о катере. В зале сразу же началось движение. Люди куда-то заспешили. [310]
Окончательно проснувшись, иду к коменданту.
— Да, — отвечает он на мой вопрос, — верно, будет катер. И в Умбу он зайдет. Только мест на нем уже нет.
— Как нет? — упавшим голосом спрашиваю я. И — уже с настоящим отчаянием: — Да поймите, мне же до зарезу нужно туда уехать!
И тут же выкладываю перед комендантом и предписание, подписанное начальником штаба армии, и письмо начальника политотдела, в котором говорилось, что подателю сего следует оказывать в пути всяческое содействие. Пока комендант флегматично рассматривает мои бумаги, я, набравшись смелости, опять пытаюсь воздействовать на него.
— Имейте в виду, — говорю, — я буду жаловаться! Сейчас же в штаб армии позвоню!
Конечно, никуда бы я не позвонил, так как даже не знал, как связаться отсюда со штабом армии. И видимо, не мои угрозы подействовали на коменданта, а просто ему стало жаль несчастного старшего лейтенанта. Но как бы там ни было, а разрешение на посадку я получил и вскоре кое-как протиснулся на катер, который в самом деле оказался очень перегруженным.
Отошли мы от Кандалакшской пристани ранним утром. Белые ночи еще не наступили, но все равно день был уже очень длинным. Передо мной лежал суровый северный край. Скалистые берега изрезаны небольшими бухточками. Курчавые скалы покрыты тундровой растительностью, большей частью мхом. Смотрел на унылый пейзаж, а сам думал: удастся ли мне выполнить задание Военного совета армии?..
Как я и предполагал, Умба оказалась небольшим деревянным городом, расположенным в уютной бухточке Белого моря. По узенькой улочке, обставленной красивыми одноэтажными домиками, поднимаюсь в гору. Разыскиваю здание райкома партии и захожу к первому секретарю. Ему уже доложили, что я прибыл сюда с предписанием Военного совета армии. Поэтому он принял меня сразу, отложив все другие дела. Усаживая за стол напротив себя, заинтересованно спросил:
— Чем могу быть полезен?
Я рассказал о цели своего приезда. Секретарь райкома внимательно выслушал меня и тут же вызвал председателя райисполкома, районного военного комиссара и секретаря райкома комсомола. Уже впятером начинаем обсуждать детали предстоящего мне дела. Условились, что завтра [311] же товарищи займутся подбором подходящих людей. А потом будем беседовать с каждым из отобранных отдельно.
— Только имейте в виду, — сказал, прощаясь, секретарь райкома партии, — мы сможем вам откомандировать лишь девушек. Все парни уже отбыли на фронт. Кого мобилизовали, а кто добровольно ушел.
К такому повороту событий я был уже подготовлен, поэтому сказал:
— Это ничего. Девушки так девушки. Лишь бы были дельные работники.
Собственно, мне и нужны были девушки. Для работы машинистками и связистками, наборщицами и корректорами.
Свой, образно выражаясь, штаб мы организовали в кабинете секретаря райкома комсомола. И уже на другой день в его небольшую комнатку стали приходить девушки-комсомолки. Я беседовал с каждой из них. Девчата были энергичные, задорные, большинство с восьмилетним и даже со средним образованием. Они охотно соглашались поехать работать на фронт.
За два дня я скомплектовал команду из сорока человек и уже готовился отправиться с ней в Кандалакшу. Но тут секретарь райкома сказал, что еще одна девушка очень просит включить ее в команду.
— Поздно, — ответил я ему. — Мы с вами уже набрали полный штат.
— Ну хоть побеседуйте с ней. Может быть, вам удастся ее отговорить, а то она очень обидится.
Делать было нечего, и я сказал:
— Зовите.
В кабинет вошла щупленькая, небольшого роста девчушка, совсем еще подросток. Я почему-то подумал, что она обязательно расплачется, умоляя включить ее в команду для отправки на фронт. Но девушка не заплакала. Напротив, говорила спокойно, с достоинством. Высказав обиду на то, что ее сочли не достойной работы в армии, она твердо заявила:
— Да я все могу делать: и окопы рыть, и белье стирать, и любую другую тяжелую работу выполнять. Не глядите, что руки у меня тонкие, они жилистые.
— Как тебя звать-то? — спросил я.
— Наталья, — с каким-то вызовом ответила она. [312]
— Хорошо, Наташа, — сказал я. — Мы сейчас посоветуемся и решим. Будем иметь в виду твою просьбу.
Когда мы с секретарем райкома комсомола остались одни, я спросил его:
— Что будем делать?
— Не хотелось бы ее отпускать, — откровенно сказал он. — Девчонка боевая, одна из лучших наших активисток. Думал, помощницей моей останется. А теперь вижу: все равно уйдет.
— Да хватит ли у нее силенок? — усомнился я. — Хрупкая очень...
— Ну, это ты зря, — обиделся секретарь. — Она действительно жилистая. Это она правду сказала. Возьми. Жалеть не будешь.
Так была решена судьба Наташи. Вместе со своими подругами она поехала на фронт.
Секретарь райкома комсомола тогда очень верно охарактеризовал Наташу. Оставшись работать в типографии, она показала себя с самой лучшей стороны. Любое поручение исполняла с душой. Наташа не только прилежно трудилась, но и настойчиво училась. Получила хорошую специальность.
Из этого набора у нас в типографии работало еще несколько девушек. Среди них — восемнадцатилетняя Люся Малкина, коренная северянка. Родилась она в Мурманской области, училась в Архангельске, в медучилище. В 1942 году выехала на работу в Умбу. Отец ее был начальником гидрометеостанции в Пялице. Став корректором, Люся быстро освоила новую для себя специальность. Читала набор чисто, считалась одной из лучших работниц. Мы в издательстве гордились, что воспитали такого первоклассного специалиста.
В минуты опасности Людмила вела себя мужественно. Помню, однажды, прибыв на новое место, мы попали под артиллерийский обстрел. Один снаряд угодил в дом, где размещался наборный цех. И Люся первой бросилась спасать шрифты, другое типографское имущество...
По окончании войны Людмила Николаевна выйдет замуж за офицера и станет Шевьёвой. Несколько лет проработает за рубежом, потом вместе с мужем возвратится в Заполярье. Здесь, в Мурманске, у них родятся два сына — Владимир и Александр, а также дочурка Тома. Сыновья станут моряками, а дочь закончит институт. Сама Людмила Николаевна не сможет долго оставаться без любимой работы и в 1959 году поступит корректором в областную [313] газету «Полярная правда». К ее государственным наградам добавится еще ряд поощрений, полученных уже в мирное время. В сентябре 1979 года товарищи по работе торжественно отметят ее знаменательный юбилей, а местный поэт посвятит ей пламенные стихи, пожелав прожить еще столько же счастливых трудовых лет.
Но это будет. А пока же шла война.
После своей необычной командировки в Умбу у меня, естественно, появились знакомые почти во всех отделах штаба армии. Еще бы! Ведь каждая из завербованных мною девушек относилась ко мне как к своему крестному.
Но это — к слову. Ниже разговор пойдет о другом. О нашей жизни и деятельности.
Сразу скажу, что, несмотря на все трудности, которые приходилось испытывать работникам редакции и типографии на тернистых фронтовых дорогах, жилось нам в ту пору, не побоюсь этого слова, счастливо. Мы были увлечены своим нелегким делом, гордились тем, что нашу продукцию с нетерпением ждут воины, и старались изо всех сил.
А опасности нас подстерегали немалые. Вспоминается такой случай. Когда вышел очередной номер газеты, наш «печатный цех», располагавшийся на трехосном ЗИСе, снова двинулся вперед, поближе к линии фронта. Ведь наборщики уже трудились на новом месте, ждали нас.
Двигаться пришлось по единственной и очень узкой дороге. Слева зиял глубокий овраг, справа высилась двухметровая стена снега. А в небе то и дело появлялись фашистские стервятники. Они обстреливали нас из пулеметов, сбрасывали мелкие бомбы.
Одна из таких бомб упала почти рядом с дорогой. Взрывной волной сбросило наш автомобиль в овраг. Кузов грузовика разбило, печатная машина также получила серьезные повреждения...
Представьте теперь наше положение. Редакция и часть типографии находятся впереди, в движении. Они нас ждут. Ведь к утру газету надо отпечатать и доставить на пункт связи. Иначе не миновать крупных неприятностей. Это может быть расценено как невыполнение боевого приказа. Что делать? Решаю остановить какую-нибудь более мощную машину и попытаться с ее помощью вытащить наш разбитый ЗИС.
Когда на подъеме показался многотонный грузовик, я [314] решительно остановил его. Сидящий в кабине рядом с водителем майор был этим явно недоволен. Он оказался начальником отдела снабжения какой-то части.
— Помогите, — прошу его, — наша автомашина свалилась под откос.
— Ну и что? — сердито отвечает майор. — Раз потеряли транспорт, идите пешком. Глядишь, уже десяток километров отмахали бы. А вместо этого вы ведете бесполезные разговоры и задерживаете движение. Я командарму доложу о безобразии!
— Поймите, не можем мы оставить машину, — убеждаю я майора. — Это такая...
— Что за нежности? — прерывает меня снабженец. — Что за беспомощность! Я каждый день оставляю на дорогах разбитые машины. А они, видите ли, не могут. Люди у вас целы?
— Целы.
— Вот и ведите их вперед. Чего еще надо! Радуйтесь, что живы остались. У меня вчера четверых убило, а пятерых в госпиталь отправил. А они о машине горюют. Новую пришлют.
В общем, разговаривать с ним было бесполезно. К тому же, воспользовавшись моим замешательством, майор снова вскочил на подножку и крикнул водителю:
— Гони!
Хорошо еще, что я успел ему крикнуть, чтобы он передал о нашем несчастье начальнику колонны.
Опять мы остались одни на пустынной дороге. Теперь решили изменить свою тактику: говорить будем не о разбитой машине, а о газете, о «печатном цехе».
И это помогало. Машины останавливались, их водители охотно изъявляли желание нам помочь, но, осмотрев место аварии, только разводили руками: ничего, мол, сделать нельзя. Тут нужна другая, более мощная техника.
А время шло.
На наше счастье, начальник редакционной колонны, узнав, что наша машина свалилась в овраг (хоть здесь-то не подвел майор-снабженец), тут же принял меры для ее спасения. Было пущено в ход все: и лебедки, и машины-тяжеловозы. Нашелся даже тягач.
Наш ЗИС наконец вытащили. Водитель начал осматривать мотор, а мы с Акинфиевым и Брацуном бросились к печатной машине.
— Ну как? — нетерпеливо спросил я. — Будет работать? [315]
— Погодите, — устало ответил Акинфиев, — дайте все осмотреть по порядку.
Он долго лазил вокруг машины, трогал покореженные валики, пытался даже ее запустить. Но барабан сразу же заклинило, и Акинфиев, устало махнув рукой, опустился на стульчик.
— Ну что? — спросил его Брацун.
— Гиблое дело, — отозвался Акинфиев, — Требует капитального ремонта. А будет ли работать — бабушка надвое сказала...
— И надо же, — вздохнул Брацун. — Будто знал фашист, куда метил. В самое сердце угодил...
А у меня в голове вертелся один и тот же вопрос: что делать? Наш покореженный ЗИС отбуксировали. Теперь его отправят в ремонт. Но где взять другую печатную машину?
Так и не решив, что предпринять, мы с подъехавшим редактором отправились на доклад к начальнику политотдела армии. Полковник Поморцев выслушал нас, нахмурился, протянул:
— Да-да, дело, скажем прямо, скверное. Что вы предлагаете?
Никаких предложений у нас не нашлось. Мы были очень удручены случившимся, а выхода из создавшегося положения пока не видели.
— Значит, отремонтировать печатную машину нельзя? — спросил опять начальник политотдела.
— Нет, — ответил я, — своими силами нельзя. Нужно отправить ее в город на рембазу, а на это уйдет месяц, если не больше.
Поморцев некоторое время сидел в задумчивости, лишь изредка поглядывая на нас.
— Без газеты воевать нельзя, — сказал он наконец. — Она должна выйти завтра же во что бы то ни стало. Выход один: найти новую печатную машину.
— Где? — вырвалось у меня.
— А вот об этом давайте вместе подумаем, — сказал начальник политотдела.
Посоветовавшись, взвесив все шансы, мы решили от имени Военного совета армии обратиться к секретарю Кандалакшского горкома партии с просьбой выделить нам во временное пользование печатную машину из городской типографии. Мы, конечно, не очень надеялись на успех, но другого выхода у нас не было. [316]
Оформив соответствующие документы, я тут же отправился в Кандалакшу. Секретарь горкома партии был мне немного знаком. Не раз приходилось обращаться к нему по делам армейской типографии. И все же теперь я с особым волнением переступил порог его кабинета. Ведь если он откажет, выпуск газеты сорвется.
Наверное, вид у меня был очень удрученный. Сужу по тому, что Георгий Викторович Елисеев, еще не читая бумаги, тревожно спросил:
— Что у вас стряслось?
Я коротко, сбиваясь и путаясь, поведал о случившемся. В заключение сказал: сверстанный номер газеты готов, а отпечатать его не на чем.
— Где вы сейчас находитесь? — спросил секретарь горкома.
— От Кандалакши теперь уже далеко. Примерно вот здесь, среди сопок, — указал я на карте.
— Да-а... — задумчиво протянул секретарь горкома, — далековато. И места там трудные.
Повернувшись к карте, он еще раз внимательно посмотрел на указанный мною район.
Затем прочел официальное отношение и личную записку нашего начальника политотдела.
— Да... — снова сокрушенно произнес секретарь, — задали вы мне задачу. — И уже бодрым голосом заключил: — Ну что же, надо выручать фронтовиков.
Секретарь горкома тут же вызвал редактора городской газеты и директора типографии. Когда они пришли, он объяснил им ситуацию, в которой оказалась наша армейская печать. И распорядился:
— Выберите лучшую печатную машину и передайте ее нашим фронтовым товарищам.
Когда мы уходили из горкома, секретарь наказал мне:
— Как только прибудете на место, позвоните мне. Хочу знать, успеете ли вы отпечатать сегодняшнюю газету.
Вместе с печатниками Брацуном и Акинфиевым и городскими издателями мы отправились в местную типографию. Там нам выделили хорошую, наверняка очень нужную им самим печатную машину.
В 3 часа начали печатать тираж «Сталинского бойца» уже на новой, привезенной из Кандалакши машине. Понятно, что в ту ночь никто из нас не ложился спать. Часа через три мы с редактором подполковником Мурашовым явились к начальнику политотдела и доложили, что тираж [317] очередного номера газеты полностью отпечатан и отправлен в войска.
— Ну что ж, с задачей вы справились по-боевому, — сказал Поморцев. — Так и доложу командующему. А вас... Вас благодарю за службу.
Воспользовавшись случаем, я попросил начальника политотдела помочь нам связаться с Кандалакшей, чтобы проинформировать секретаря горкома партии о выполненной нами задаче.
— Хорошо, — ответил начальник политотдела, — я сам позвоню.
Наша армейская типография продолжала двигаться вслед за войсками по трудным дорогам войны. За самоотверженность, проявленную в сложной боевой обстановке, начальник политотдела лично поблагодарил наших замечательных бойцов-полиграфистов. А печатники Акинфиев, и Брацун были награждены медалью «За боевые заслуги». [318]