Защитники неба Севера
С первых дней Великой Отечественной войны мы, мурманчане, испытывали особую любовь к летчикам. На наших глазах они ежедневно рисковали своей жизнью, проявляли беспримерное мужество и высокое мастерство, обороняя город. Немецкие самолеты часто налетали на Мурманск. Но, сколько бы их ни было — пять, десять, двадцать, — навстречу им неизбежно поднимались наши истребители. Их было обычно меньше, особенно в первые годы войны. Но наши соколы смело вступали в бой, и мы видели, как распадался строй фашистских бомбардировщиков, они уже не могли вести прицельной бомбежки, а часто случалось, что вражеский самолет, подбитый нашим «ястребком», факелом падал вниз, в море или в сопки. Это вызывало всеобщее ликование. Но падали и наши истребители. И это острой болью отзывалось в наших сердцах. Однако все понимали, что война есть война и без жертв она не бывает, что даже самые опытные летчики могли попасть под пулю врага. Так произошло с Б. Ф. Сафоновым, выдающимся асом, сбившим за свою недолгую боевую жизнь в небе над Мурманском более 30 самолетов противника.
И тут мне хочется более подробно остановиться на боевой работе Бориса Феоктистовича Сафонова. Хотя был он морским летчиком и по строгим законам армейской субординации не относился к нашей армии, все же газетчики «Часового Севера» не упускали случая повстречаться с ним или узнать о его боевых делах из других источников и часто писали о нем. Наши читатели уже знали, что отважный летчик служил в морской авиации. Многие считали его своим земляком. Североморцы — потому, что он служил долгое время на Севере. Туляки — потому, что родился Сафонов в селе Синявино Тульской области. А иные — просто потому, что он хорошо воевал. А раз хорошо воюет, значит, наш, земляк. [182]
Сафонов вообще был очень популярен на Севере. Не думаю, что в этом «виноваты» только газетчики, которые писали об отважном летчике почти каждый день. Объяснение надо искать прежде всего в самой личности пилота — его открытости, доброте, отзывчивости и высоком воинском мастерстве. Судите сами: Борис Феоктистович воевал всего 11 месяцев. За это короткое время он сделал 234 боевых вылета и сбил лично 30 самолетов и в группе 3 самолета противника. Боевые дела летчика-героя, что называется, сами говорят за себя. Он поднимался в воздух, когда немецкие самолеты угрожали Мурманску, и сбивал врага. А это добавляло ему популярности, особенно у мурманчан.
Характерен в этом отношении такой эпизод. В период белых ночей наши летчики вынуждены были почти круглосуточно находиться в кабинах самолетов, чтобы ежеминутно быть готовыми подняться в воздух навстречу врагу. Узнав об этом, мурманчане по инициативе комсомольцев решили собрать по домам самовары, часто уже не нужные самим жителям, привыкшим пользоваться чайниками. Самовары эти, а их собрали около сотни, передали летчикам, чтобы можно было прямо на аэродроме, вблизи самолетных стоянок, по-домашнему попить горяченького чайку. Рассказывали, что самый первый, большой, никелированный, самовар был поставлен у самолета Бориса Сафонова. Быль это или легенда, сказать не могу, так как лично самоваров этих на аэродроме не видел. Не знаю также, пил ли чай из такого самовара Борис Сафонов. Но даже если это легенда, то весьма примечательная, так как свидетельствует о неистребимой любви мурманчан к летчикам, защищавшим небо над городом.
Чем объяснялись победы Бориса Сафонова? Журналисты «Часового Севера» в своих материалах всегда старались ответить на этот вопрос. Обращались они с ним и лично к Борису Феоктистовичу. Вопрос этот вовсе не праздный. Получить верный ответ на него было жизненно важно. Дело в том, что наши авиаторы, особенно в первый период боевых действий, несли большие потери. Говорили, что у немцев лучше техника, солиднее боевой опыт. Но вот Сафонов на обычных наших самолетах начального периода войны одерживал одну победу за другой. Значит, дело не просто в качестве самолетов. В чем же? Сам Сафонов на этот вопрос отвечал так. «Важно хорошо знать местные условия, — говорил он. — На Севере кругом сопки, гранит, скалы. Надо уметь все это использовать. В бою нельзя горячиться, как нельзя и воевать в одиночку. В воздухе летчик обязан [183] быть осмотрительным, уметь видеть все, что делается выше, ниже, справа и слева. На войне случайностей не бывает. Если действовать неосмотрительно, безрассудно, не спасут ни опыт, ни отличные качества машины. И конечно, надо всегда быть уверенным в своих силах, в возможности победить врага. На дерзость отвечать еще большей дерзостью, навязывать врагу свою волю. Тогда победишь».
Для нашей газеты было важно распространять опыт Сафонова, его приемы боя, подчеркивая, что летчик всегда действует энергично, уверенно. Журналисты стремились на его примере показать летчикам, особенно молодым, как нужно бить врага. При этом в корреспонденциях неизменно подчеркивалось, что эскадрилья Сафонова почти не знала потерь, хотя вела бои в очень тяжелых условиях: в день летчики совершали порой по пять-шесть боевых вылетов. Отдыхать приходилось урывками. Чаще дежурить в боевых машинах, чтобы по первому же сигналу подняться в воздух. А возвращаясь на аэродром, спешили заправить самолеты горючим, пополниться боеприпасами и по первому сигналу вновь лететь навстречу врагу.
Надо иметь в виду, и это тоже часто подчеркивалось в корреспонденциях «Часового Севера», что на свою авиацию фашистское командование возлагало очень большие надежды. С ее помощью оно надеялось парализовать движение на Кировской железной дороге — единственной магистрали, связывавшей страну с незамерзающим портом Мурманск. А ведь именно через Мурманск шла значительная часть оружия и снаряжения, поступающего от союзников. Поэтому фашистская авиация стремилась вывести из строя и мурманский порт. Не случайно интенсивные налеты на Мурманск начались с первого же дня войны. Легко понять в этих условиях роль нашей авиации, ответственность каждого летчика за судьбу Мурманска и всего северного участка фронта. Вот почему, несмотря на то что на фронте была специальная авиационная газета, журналисты «Часового Севера» постоянно бывали в авиационных частях, на аэродромах и много писали о вкладе летчиков в борьбу с врагом.
Поскольку я сейчас нишу о Сафонове, для примера перечислю основные статьи и заметки, появившиеся в «Часовом Севера» и посвященные боям сафоновской эскадрильи: 20 июля 1941 года — заметка «Два эпизода»; 24 июля 1941 года — рассказ о проведенном бое; 5 августа 1941 года — передовая, посвященная боевому опыту сафоновцев; 15 августа 1941 года — статья «Сафоновский стиль»; 21 августа 1941 года — заметка «Поединок»; 24 октября 1941 года — [184] наступление Сафонова на городском митинге в Мурманске; 2 декабря 1941 года — изложение беседы журналистов с Сафоновым; 10 февраля 1942 года — статья «Бои на море», посвященная в основном опыту сафоновцев; 20 марта 1942 года — информация о вручении Сафонову английского ордена; 26 марта 1942 года — передовая, посвященная опыту сафоновцев; 16 июня 1942 года — Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Б. Ф. Сафонова второй медалью «Золотая Звезда» (посмертно). 25 июля 1943 года газета поместила на первой полосе фотографию Б. Сафонова с подробной подписью, рассказывающей о проведенных летчиком боях.
Чтобы оперативно освещать боевую работу авиаторов, журналистам, конечно, нужно быть хорошо информированными. Откуда же получали наши товарищи оперативную информацию? Прежде всего, ясное дело, с аэродромов, из авиационных полков, которые наши корреспонденты посещали почти ежедневно. Поступала информация и из вышестоящих штабов. Конечно, не самотеком, не сама по себе. Поступление ее нужно было организовать. Обычно у редакции существовала договоренность с сотрудниками штабов о том, что обо всем более или менее значительном те сообщают в газету. Одного такого звонка было достаточно, чтобы корреспондент немедленно выехал в штаб или непосредственно в полк, чтобы получить данные из первых рук.
К сожалению, в случаях с Сафоновым и его товарищами такая довольно надежная система информированности не всегда срабатывала. Сафонов находился, как я уже говорил, в подчинении командования авиации ВВС Северного флота. А это уже другая боевая единица, связи с которой у нас не были так четко налажены, как с армейскими службами. Но журналисты умели пользоваться любой информацией, иной раз даже полученной по радио через Совинформбюро. Помню такой случай. 11 августа 1941 года радистка редакции Нина Румбина приняла сообщение Совинформбюро о попытке большой группы вражеских бомбардировщиков совершить налет на Мурманск. Как выяснилось, в отражении этого налета участвовали летчики морской авиации. Ответственный редактор батальонный комиссар М. Сергеев тут же распорядился послать к авиаторам лучших корреспондентов, чтобы подготовить обстоятельный рассказ о героях-летчиках.
— И чтоб обязательно побывать у Сафонова. О нем должен быть основной материал, — наставлял батальонный комиссар. [185]
Тут же составили примерный план выступления газеты. Прикинули, какого содержания и размера нужны статьи и информации, сколько и каких понадобится снимков. За организацию полосы взялись корреспонденты Юзеф Лифшиц и Федор Лугиня. С первых же шагов им пришлось встретиться с немалыми трудностями. Начать с того, что Сафонова в те дни вообще трудно было застать на месте. На вопрос о том, где можно найти командира эскадрильи, следовал стандартный ответ: «В воздухе. Только что взлетел». Через какое-то время снова можно было услышать: «Только что был тут. Прилетел, заправил самолет — и опять дали ему разрешение на взлет». Рассказывали, что комэск взлетает не только тогда, когда поступают данные о приближении самолетов противника. Часто он патрулирует в воздухе, сам ищет врага и навязывает ему бой. Но журналисты тоже народ настойчивый. Они нашли Сафонова, беседовали с ним. Однако Борис Феоктистович наотрез отказался рассказывать о себе.
— Разве мало у нас отличных летчиков? — отбивался он от газетчиков. — Пишите о молодых, о тех, кто познает азы воздушного боя, преодолевает страх и обретает смелость в бою.
Все же журналисты нашли выход. Они обратились, как и советовал комэск, к молодым летчикам, но попросили их рассказать о Сафонове, о том, как он воюет и чему у него можно поучиться. И вот в газете появилась полоса, посвященная летчикам, отражавшим вражеский налет на Мурманск. А на полосе — статья о Сафонове, о его дерзких атаках. Она так и называлась — «Сафоновский стиль». Написал ее молодой летчик сафоновской эскадрильи лейтенант Винниченко. Конечно, он выразил в статье свое отношение к непревзойденному воздушному асу. Получилось все естественно и просто.
С чувством гордости за своего командира он сообщил, что с начала войны Сафонов уже сбил лично восемь вражеских самолетов, что он отличный воздушный стрелок, храбрый, не знающий страха боец. Едва «ястребок», пилотируемый комэском, появлялся в воздухе, как фашистские летчики предупреждали друг друга об опасности: «Внимание, внимание! В воздухе — Сафонов!» «Из чего складывался сафоновский стиль?» — задавался вопросом автор статьи. И отвечал: «Из неукротимого стремления к победе над врагом, внезапности и быстроты действий, помноженных на ненависть к врагу, посягнувшему на свободу и независимость нашей Родины». [186]
Вот лишь один пример такого стиля борьбы с врагом, который приводит автор.
Вражеский бомбардировщик не давал покоя нашим летчикам. Он появлялся внезапно из-за облаков и, сделав свое черное дело, так же внезапно исчезал. Управлял им опытный, матерый пилот. Расчет был прост: никто не сумеет остановить его. Но враг просчитался. Сафонов быстро поднял свою машину в воздух. Не прошло и нескольких минут, как вражеский бомбардировщик был настигнут и расстрелян. После боя, еще волнуясь, Сафонов рассказывал своим товарищам по эскадрилье:
— Злость у меня поднялась на этого «юнкерса» такая, что все равно, если не пулей, так тараном, достал бы его. Нажимаю вовсю, подхожу все ближе и ближе. Вражеский стрелок заметил меня, ну и давай стрелять. Думаю: пусть пока стреляет, я держу дистанцию шестьсот метров. Затем сократил дистанцию и подошел к «юнкерсу» на двести метров. Сел ему на хвост и начал неторопливо хлестать короткими очередями. Вскоре «юнкерс» плюхнулся на скалу.
Борис Феоктистович был не только искусным воздушным бойцом, но и опытным командиром-воспитателем, активным идеологическим бойцом, умеющим убеждать людей, заражать их своим энтузиазмом. Осенью 1941 года мне довелось участвовать в антифашистском митинге молодежи Мурманска. На митинге выступил Герой Советского Союза командир эскадрильи капитан Б. Ф. Сафонов. На импровизированную трибуну вышел подтянутый молодой человек, чуть выше среднего роста, плечистый, со строгим взглядом серых лучистых глаз. Он произнес страстную, горячую речь.
— Дорогие друзья, юноши и девушки советского Заполярья! — взволнованно говорил герой-летчик. — Фашизм — это яд, это чума, это самый лютый враг молодежи. Фашизм калечит молодые жизни, он душит и топчет молодые таланты...
Мне хочется рассказать вам, — продолжал проникновенно Сафонов, — с каким бесстрашием и мужеством, с какой отвагой и твердой решимостью победить ненавистного врага идут в бой мои друзья летчики. Сержант Петр Семененко, уничтоживший несколько фашистских стервятников, однажды один схлестнулся с семеркой фашистских самолетов Петр не дрогнул, вышел победителем, потому что шел в бой во имя жизни и счастья своего народа. Дорогие друзья! Умножайте свои производственные победы, овладевайте военным делом, готовьте себя к участию в вооруженной борьбе против фашистских захватчиков!.. [187]
Этот призыв героя нашел горячий отклик в сердцах молодых мурманчан. По их инициативе начали создаваться сандружины, отряды по охране тыла, пошиву маскировочных халатов для воинов, партизан и многое другое.
Сафонов не любил шаблона не только в бою. Он хотел быть самим собой и в повседневной жизни, чтобы не подлаживаться под чьи-то стандарты, а делать все по-своему, просто и естественно. Его своеобразный характер подчеркивает, на мой взгляд, такой, может быть, и не очень значительный, но показательный пример. Как-то к нам в редакцию, помещавшуюся в центре Мурманска, зашел корреспондент Всесоюзного радио. Он принес с собой пленку с записью речи Бориса Сафонова. Осуществить эту запись, как говорил корреспондент, оказалось нелегко. Прежде всего не удавалось уговорить летчика записаться, найти для этого свободное время. Все же они условились о встрече. Все заранее подготовили. Сафонов взял листки бумаги со своим выступлением и спросил:
— Что же, вот так это и читать?
— Да, конечно.
— Попробую.
Однако вскоре он отложил подготовленный текст и стал рассказывать о том, что думает и переживает в данный момент. Говорил ровно, убежденно, взвешивая каждое слово, а когда кончил, произнес:
— Ух, умаялся. Легче воздушный бой провести.
Мы в редакции прослушали тогда запись. Речь Сафонова звучала просто, как говорится, по-человечески, без шаблонных фраз и стандартных слов. Все было в ней естественно. Это была действительно живая речь.
Можно было бы еще много рассказывать об этом замечательном человеке. Прежде всего о проведенных им боях. О том, например, как, вступив в бой с 50 бомбардировщиками противника, сафоновцы сбили 7 из них. Или как за один день они провели два боя с превосходящими силами противника и сбили 10 вражеских самолетов. Можно рассказать и о том, как, став командиром 2-го гвардейского смешанного авиационного полка. Сафонов учил молодых летчиков искусству воздушного боя, воспитал таких выдающихся пилотов, как Герои Советского Союза Сергей Курзенков, Александр Коваленко, Захар Сорокин. В полку царила обстановка творческого горения, доверия и доброжелательности, что позволяло молодым летчикам быстро входить в строй, становиться зрелыми мастерами воздушного боя. Но нельзя обойти в тот факт, что, отражая атаки врага, наши летчики также [188] несли тяжелые потери. Гибли, отстаивая Мурманск, молодые пилоты, гибли и зрелые бойцы. Так, 30 мая 1942 года, когда гитлеровцы удерживали еще превосходство в воздухе, погиб смертью храбрых и Борис Феоктистович Сафонов. Он поднялся в воздух по тревоге, чтобы защитить караван судов союзников, который атаковали до 50 самолетов противника. Сафонов с ходу ринулся в бой. Подбил один «юнкерс», потом другой. Упал в море и торпедоносец «Хейнкель-111». Товарищи героя сбили еще два вражеских самолета. Потеряв пять машин, гитлеровцы оставили караван в покое. Сафоновцы погнались за ними. И тут самолет героя подвергся внезапной атаке. Потеряв скорость, он упал в море.
Герой-летчик погиб. Но он остался жить в сердцах сослуживцев, его имя — как знамя, зовущее к победе. Если вам удастся побывать в Мурманске, обязательно пройдитесь по улице, носящей имя Бориса Сафонова, подышите тем прекрасным морским воздухом, которым дышал герой-летчик...
Имя героя носят улицы в Туле и Ясногорске. Его именем названы ГПТУ в Мурманской и Тульской областях, бронзовый бюст установлен на родине, мемориальная доска и стела — в Плавске. А в нескольких километрах от Североморска вырос современный поселок, носящий имя Сафонова. Здесь имеется музей, экспонаты которого рассказывают об отваге и мужестве защитников Заполярья. И конечно же в галерее героев посетители увидят бюст Бориса Феоктистовича.
Но вернемся к нелегким для Мурманска дням июля 1941 года. Бои на Севере становились все ожесточеннее. Тогда пали в бою с врагом, обороняя небо Мурманска, летчики Виктор Миронов, Алексей Небольсин, десятки других отважных соколов. Кто-то из наших полководцев, кажется маршал И. Конев, сказал однажды: «Летчики могил не имеют». Может быть, это и верно. Но десятки наших авиаторов, отдавших свою жизнь в воздушных боях за Мурманск, похоронены с воинскими почестями на кладбищах в районе аэродромов в Мурмашах и Шонгуе, и мурманчане трогательно ухаживают за их могилами.
Первый налет на Мурманск фашистские бомбардировщики совершили 22 июня 1941 года. Они надеялись массированными бомбовыми ударами вывести из строя мурманский порт, парализовать его действия, подорвать боевой дух мурманчан и воинов — защитников города. Выполнить этот злодейский замысел врагу не удалось. В воздухе над Мурманском фашистские бомбардировщики были атакованы нашими [189] истребителями. Правда, они сбросили бомбы, нанесли кое-какие разрушения жилым кварталам города, но прицельной бомбежки не получилось, основные городские объекты не пострадали. С тех пор ни раз врагу не удавалось безнаказанно бомбить город. Открылся счет уничтоженных над Мурманском фашистских стервятников.
Все, и в войсках, и в городе, интересовались, кто же сбивал самолеты врага, кто отгонял его от жизненно важных объектов Мурманска. Естественно, читатели, открывая свежий номер газеты, искали сообщений о воздушных боях, рассказов о наших летчиках. И в первые же дни войны ответственный редактор «Часового Севера» батальонный комиссар М. Сергеев требовал от секретариата крупно, броско подать в газете материал о летчиках, показать их бесстрашие, мастерство и отвагу. Вскоре газета опубликовала целую полосу, посвященную летчикам Заполярья, их мужеству в борьбе с врагом. Тут впервые наши журналисты рассказали читателям о герое заполярного неба командире эскадрильи Александре Зайцеве. В заметке «Славный боевой командир» сообщалось, что Зайцев имеет немалый боевой опыт: он участвовал в боях на Халхин-Голе, награжден двумя боевыми орденами. В недавних воздушных боях над Мурманском летчики под его командованием сбили два фашистских самолета. На полосе публиковалось большое стихотворение Константина Бельхина о летчиках, ведущих воздушные бои в небе над Мурманском, сообщалось о первых сбитых самолетах врага.
Так началась у редакции долгая и, надо думать, взаимная дружба с одним из героев воздушных боев в Заполярье Александром Зайцевым, вначале командовавшим эскадрильей, а затем и авиационным полком. О нем и его летчиках мы писали часто. Так, уже 1 июля 1941 года в газете появилась статья нашего корреспондента И. Гагарина, побывавшего на аэродроме под Мурманском. Он рассказывал о героях воздушных боев, о том, как летчики, руководимые А. Зайцевым, сбили два самолета противника. Через четыре дня, 5 июля, в статье «Храбрость, отвага и умение» о Зайцеве рассказал более подробно начальник отдела пропаганды газеты старший политрук М. Устименко. «Ему нет еще и 30 лет, — сообщалось в газете, — а товарищи о нем говорят: «Он у нас старый, опытный летчик, участвовал уже в двух войнах, имеет два боевых ордена».
Конечно, небольшие оперативные заметки не могли удовлетворить читателей. Они ждали обстоятельного рассказа о герое боев, его жизни, становлении его характера. Понимал [190] это и наш редактор. Он стал решать, кому дать задание написать очерк об Александре Зайцеве. Мог это сделать и М. Устименко, и Ю. Лифшиц, и любой из двух Григориев — Мокин и Ладысев. Все они были знакомы с Зайцевым, писали о нем, правда лишь небольшие информационные заметки. Но выбор свой М. Сергеев остановил на Илье Бражнине. Он получил задание отправиться на аэродром и написать об Александре Зайцеве. Почему Бражнин? Думаю, потому, что он оперативен, пишет быстро, добротно и всегда интересно, так, что герой его очерка виден как на ладони. А именно такой материал и был нужен, чтобы читатели почувствовали, что врага сбивают обыкновенные наши люди, простые смертные становятся героями.
Я встретил Бражнина в коридоре, когда он только выходил от редактора. Спросил, скорее, машинально, ибо знал, что Илья Яковлевич всегда настроен на поездки в войска:
— Куда теперь?
— Близехонько, — добродушно ответил Илья Яковлевич. — На аэродром Шонгуй. Получил задание написать о летчике. Есть такой Зайцев. Да ты его не знаешь.
Зайцева я тогда действительно не знал. То есть вообще-то читал о нем то, что сообщалось в нашей газете, как все мурманчане и воины армии. Я пожелал Бражнину доброго пути, и он ушел, закинув за спину планшетку. А я подумал, что через час он будет уже на месте и, поднявшись в гору, выйдет к аэродрому, чтобы искать очередного героя своих очерков.
Вернувшись через два дня в редакцию, Бражнин очерка не сдал. Это было не похоже на него. Я пошел в секретариат — выяснить, будет ли сегодня в ночь набираться крупный материал. Дело в том, что при возвращении из командировки Бражнин обычно быстро писал и к вечеру материал поступал к редактору, а тот засылал его в набор и непременно просил поставить в очередной номер. Для типографии — это крупная, неплановая работа, и следовало заранее подготовиться к ней, зарезервировать людей. Ответственный секретарь сказал, что набора не будет. Для верности я решил еще уточнить все у Бражнина лично.
— Не волнуйся, — сказал он, улыбнувшись. — Спи спокойно. Буду писать пока маленькие оперативные заметки.
Через несколько дней ответственный секретарь редакции напомнил Бражнину о его должке.
— Погоди, — ответил Илья Яковлевич. — Не торопи меня. Сам, поди, знаешь: не всегда с маху получается. [191]
Именно на этом случае с Зайцевым я понял, что Бражнин никогда не насиловал себя. Легко писалось — он писал. А нет, не вытанцовывалось — тогда он ждал, искал подход к теме, к герою очерка. Когда через некоторое время, будучи не аэродроме по издательским делам, я увидел Зайцева, го, как мне думается, сразу понял затруднение Бражнина. Отправляясь выполнять задание редактора, он уже знал кое-что с Зайцеве по опубликованным в газете заметкам. По этим заметкам у него сложилось представление о летчике. И он думал встретить яркую, незаурядную личность, человеке солидного, значительного. А ему представился маленький, подвижный, даже несколько вертлявый, по сути дела, еще паренек, несмотря на свой немалый возраст. Ничего запоминающегося, яркого в нем не оказалось.
К тому же, как выяснилось, Зайцев, по своему характеру человек открытый и прямой, не очень-то любил встречаться с журналистами: «Нахватают, напишут такого, что потом перед друзьями стыдно». Избегал он первое время и встреч с Бражниным, не хотел, а может, и не умел (такие люди тоже бывают) рассказывать о себе. В общем, материала для очерка явно не набиралось. И Бражнин решил подождать: поговорить с товарищами командира эскадрильи, с его учениками, понаблюдать за жизнью летчиков, вникнуть в их будни.
Это был, видимо, верный путь, потому что он дал обильную пищу для ума. Вскоре Бражнин написал очень интересный очерк об Александре Зайцеве. Наши читательские представления об этом летчике стали как бы значительнее, шире, чувствовалось, как из небольших, порой кажущихся нам незначительными деталей создавался образ незаурядного человека, храбрейшего летчика.
Некоторое время спустя, когда мне снова довелось видеть Зайцева, уже у нас в редакции, говорить с ним, я понял, насколько точны были детали и характеристики, замеченные Бражниным.
Помню, в октябре 1941 года в наш редакционный отсек вошел моложавый краснощекий майор с эмблемами летчика в петлицах. Взгляд острый, все подмечающий. Оглядевшись, он спросил, где найти писателя Илью Бражнина. Я вызвался сходить за Ильей Яковлевичем и, когда вернулся вместе с ним, заметил, как посветлело лицо летчика.
— Жив, — вымолвил он. — Ну и слава богу.
А Бражнин, отстранив меня, кинулся к нему с криком:
— Саша! Друг! Ну, уважил ты меня, старика. Уважил, что зашел. [192]
Они обнялись, расцеловались, и Бражнив представил нам летчика:
— Командир самой боевой эскадрильи, которую я знаю, Александр Петрович Зайцев — гроза фашистских стервятников.
Был он невысокого роста, коренастый, с ясными голубыми глазами и густыми бровями. На его тужурке поблескивал новенький орден Ленина, что еще больше вызвало наше любопытство. Сам Зайцев, однако, услышав аттестацию, которую дал ему Бражнин, смутился и запротестовал:
— Что ж ты меня, Илья Яковлевич, перед товарищами так превозносишь? — сказал он. — Даже неудобно как-то.
— А что? — оправдывался Бражнин. — Ведь у тебя на счету семь сбитых самолетов. Это не шутка. А эскадрилья твоя самая боевая, потому что других я пока не знаю.
Зайцев понял шутку и рассмеялся. Он стал расспрашивать нас, как живется в Мурманске, не очень ли досаждает фашистская авиация. Мы отвечали, что хоть и случаются налеты, но люди видят, как наши летчики бьют врага. Зайцев улыбнулся и сказал:
— Стараемся.
Он был в хорошем настроении. Оказывается, только что член Военного совета 14-й армии генерал-майор А. Крюков вручил ему орден Ленина, которым Зайцев был награжден Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июля 1941 года за мужество и отвагу, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. А перед этим ему присвоили воинское звание майор. Мы поздравили его.
— Хорошо бы послушать, — сказал кто-то из нас, — как воюете, как врага сбиваете.
Зайцев с сочувствием посмотрел на нас, проговорил, будто извиняясь:
— Не мастер я, друзья, разговоры вести. Бить врага — другое дело. Тут у меня получается...
Вскоре в нашей газете появилась небольшая заметка за подписью А. Зайцева. Она называлась «Победить» и была настолько характерна для этого отважного человека, что хочется привести из нее несколько строк.
«Летчику-истребителю в коротком стремительном бою часто приходится бывать на грани жизни и смерти, — писал майор Зайцев. — Но в эту минуту, когда каждый нерв напряжен, как струна, вся воля, все мысли подчинены одному неистребимому желанию — победить. Ценой жизни, но победить. [193]
Победа для нас — это жизнь нашей Родины, это жизнь наших детей, их будущее. Без нее нет нам места ни на земле, ни в воздухе, без нее нет нам ни жизни, ни любви. Нет! Победа, и только победа — наш боевой лозунг. Семь сбитых черных коршунов значатся в моем послужном списке, семь коршунов не будут сеять смерть, не будут угрожать нашим городам и селам».
Этими словами летчик как бы сразу отвечал на все вопросы, объяснял, какие чувства обуревают его, когда он идет на врага. Говорят, что каждый летчик имеет свой неповторимый почерк в воздухе. Из всех летчиков полка Зайцев отличался дерзким, многие считали даже, что чересчур дерзким, почерком. А почерк, известно, идет от характера. Откуда же у человека такой неуемный характер? Об этом мы знали уже немного из очерка Бражнина. А много лет спустя после войны мне довелось найти семью летчика, встретиться с ветеранами 19-го гвардейского истребительного авиационного полка. Все это позволило получить дополнительные сведения о герое.
Родился Александр Зайцев в 1912 году в Нижнем Новгороде. Сын сормовского литейщика, он пошел отцовской дорогой. Окончив фабрично-заводское училище, трудился на том же, что и отец, сормовском заводе. Вступил в партию, когда ему было девятнадцать лет. Рабочая среда гранила его характер. Казалось, призвание определилось. Но мечта позвала в полет. И Александр Зайцев поступил в Харьковскую авиационную школу пилотов. Успешно окончил ее в 1936 году.
С тех пор он, собственно, больше уже не знал спокойного неба. Тихие мирные дни врывались теперь в его жизнь чем-то похожим на каникулы или очередной отпуск. Начав воевать на Халхин-Голе, он так и шел боевым маршрутом. За ратную доблесть в небе Халхин-Гола был удостоен ордена Красной Звезды, за мужество и отвагу в боях с белофиннами — ордена Красного Знамени. Великую Отечественную встретил единственным в полку летчиком, награжденным двумя боевыми орденами. На него смотрели как на ветерана, у которого есть чему поучиться.
И коммунист Зайцев щедро делился своим боевым опытом Для командира эскадрильи стало правилом — личный пример и искреннее товарищеское отношение к подчиненным. Летчики гордились своим командиром. Он умел потребовать, но и умел помочь, выручить. Умел посоветовать, а иногда просто заглянуть в глаза. И этого было достаточно, чтобы человек обрел уверенность в своих силах. [194]
Личный пример мастерства и отваги в бою — это был его конек, его характерная особенность. Летчики знали, что вели Зайцев ведет их в бой — а случалось, что он поднимал эскадрилью в воздух по нескольку раз в день, — то будет разящей атака и первым ринется в нее командир. Когда они вылетали на штурмовку вражеских позиций, самолет ведущего первым пробивался сквозь огонь к цели. И знали все: нельзя отстать, надо точнее обрушить удар на противника.
Зайцеву часто сопутствовал успех. Что это? Просто удача, везение? Нет. Трезвый расчет, мастерство в пилотаже в стрельбе. И конечно, дерзость. Первым атаковать врага — это уже наполовину победить. А Зайцев умел быть первым. Хотя и случалось, что возвращался он на аэродром на изрешеченном пулями и осколками снарядов самолете. Как-то после трудного боя стал заходить на посадку, и вдруг — не выпускается шасси. Пуля ли попала, осколок ли снаряда — шасси заклинило. Зайцев приказал ведомому садиться, а сам начал выполнять каскад фигур пилотажа над аэродромом, стараясь вытолкнуть шасси. Однако все попытки оказались тщетными. Тогда он приземлил машину на фюзеляж.
Случалось попадать ему и в другие сложные ситуации. Однажды он так увлекся штурмовкой вражеских позиций, что, лишь развернувшись на аэродром, понял: горючего не хватит. Идти на посадку? Но кругом каменистые сопки да заросшие кустарником узкие лощины. Невдалеке летчик увидел извилистую ленту реки, скованной льдом. Однако она была слишком узка, чтобы принять самолет. Но раздумывать было некогда, и Зайцев повел машину на посадку. Потом сам удивлялся, как не повредил крылья и шасси. Некоторое время спустя сюда подвезли горючее, с этой же площадки он и взлетел.
Сам Зайцев не любил рассказывать о таких случаях. Как, впрочем, не вспоминал он и о необычном поединке с гитлеровским асом.
В воздушные схватки гитлеровцы обычно вступали, когда на их стороне был численный перевес. Причем предпочитали нападать на одиночные, отставшие от группы самолеты. Чаще всего такой тактики придерживались фашистские асы. А их в Заполярье было немало. И вот приметили наши летчики один такой самолет, на хвостовом оперении которого были намалеваны знаки по числу одержанных гитлеровцем побед. Фашист никогда не вылетал один, обычно его сопровождала пара истребителей. Охраняемый ими, он крутился возле наших аэродромов, нападая на одиночные самолеты. [195]
С ним-то и довелось встретиться в бою Александру Зайцеву. Было это так. Утром 4 августа 1941 года 13 двухмоторных истребителей Ме-110 намеревались внезапно ударить по нашему аэродрому. Но сделать это им не удалось. Навстречу врагу поднялось 7 наших истребителей во главе с майором Зайцевым. Дерзкой атакой строй фашистской группы был сразу же разбит. Комэск и его напарник, молодой летчик лейтенант Иван Бочков, завязали бой с четверкой «мессершмиттов».
Боевые маневры следовали один за другим. Перед Зайцевым был уверенный в себе, привыкший побеждать противник. Но и Зайцев не уступал ему ни в напористости, ни в искусстве пилотирования. Несколько минут длился поединок. Фашист, казалось, делал все, чтобы не подставить свою машину под огонь зайцевских пулеметов. Но, видно, сдали у него нервы. На какое-то мгновение гитлеровец промедлил с маневром. Этого было достаточно — вражеский самолет, прошитый пулеметной очередью, упал в болото. Потеряв еще две машины, фашисты ретировались.
Среди обломков сбитого Зайцевым самолета аэродромная команда обнаружила труп гитлеровского аса капитана Шашке. Вот когда стало известно, кого сбил командир эскадрильи. Зайцев мог радоваться такой победе, но ему было не до того. Ведь в той яростной воздушной схватке он потерял лучшего своего друга старшего лейтенанта Н. Пискарева. Да и сам был ранен. Его самолет, получивший повреждение в бою, уже на подходе к аэродрому вдруг перестал слушаться рулей и врезался в крутой склон оврага. Никто не надеялся, что летчик останется жив. Но Зайцев сумел выбраться из-под обломков и поспешил успокоить подбежавших к нему товарищей:
— Ничего, друзья, все в порядке. Мы еще повоюем!
Размалеванный знаками побед хвост сбитого Зайцевым «мессершмитта», на котором летал фашистский ас Шашке, техники полка отвезли в Мурманск для всеобщего обозрения.
Воздушные бои в Заполярье имели свои особенности. Они разгорались обычно с ранней весны, когда наступал полярный день, а шли непрерывно в летние месяцы, когда солнце светит круглые сутки. Наши летчики не знали устали. Об этом говорит небольшая заметка, опубликованная в «Часовом Севера» 18 мая 1942 года. Называлась она «Крупные сражения в воздухе». В ней сообщалось, что за три дня боев наши летчики сбили 23 самолета противника.
В очередной варварский налет на Мурманск гитлеровцы [196] бросили до 50 самолетов. Это было новым в тактике врага. Самолеты шли тремя группами с разных направлений. Расчет был на внезапность, на то, что, если даже наши летчики завяжут бой с одной из групп, две другие тем временем прорвутся к городу.
Но уловка врагу не удалась. Раньше, чем бомбардировщики первого эшелона вышли на цель, они были атакованы истребителями морской авиации и повернули вспять. Вторая группа также была атакована на подступах к городу и, потеряв три самолета, не дошла до цели. К городу прорвалось лишь звено «юнкерсов» из третьего эшелона. Их встретили наши истребители. Они сбили два «юнкерса». Третий, подбитый, успел улизнуть. В это же время 16 наших истребителей, в числе которых был и самолет, пилотируемый Александром Зайцевым, вступили в бой с 19 «мессершмиттами». С первой же атаки Зайцев срезал очередью одного гитлеровца. Еще две машины сбили летчики Пименов и Ибрагимов. Потеряв в течение нескольких минут три машины, фашисты повернули назад.
На аэродроме Зайцева ждало письмо из дома. Жена Лидия Андреевна писала, что сын Саша растет здоровым и крепким, вот только озорует порой через меру.
— В меня, — с гордостью сказал Александр, прочитав письмо. — Это хорошо, значит, с задором парень. И зовут, как и меня, Сашей. А подрастет, величать будут Александром Александровичем! Хорошо! Смена растет.
Он собрался ответить жене и сыну, но над аэродромом прозвучал сигнал тревоги. Зайцевская эскадрилья, как всегда, первой поднялась в воздух. Это было 30 мая 1942 года. Более 15 бомбардировщиков в сопровождении истребителей рвались к Мурманску. Враг не прошел. Наши летчики навязали фашистам бой и выиграли его.
В эти же майские дни погиб боевой летчик Александр Петрович Зайцев. Однополчане похоронили его вблизи фронтового аэродрома, с которого он совершил последний боевой вылет.
Живут в памяти народной подвиги героев-фронтовиков. С честью приумножают их славные традиции молодые воздушные бойцы. Не забыто и имя отважного летчика коммуниста Александра Зайцева. О нем помнят мурманчане. В Килп-Ярве в школьном музее боевой славы собрано немало материалов, рассказывающих о жизни и ратных делах летчика.
Свято чтут память героя и горьковчане. В Горьком, на заводе «Красное Сормово», тридцать лет проработала контрольным [197] мастером в первом судомеханическом цехе жена героя-летчика Лидия Андреевна Зайцева. Сын летчика-фронтовика Александр Александрович окончил Горьковский политехнический институт. Коммунист. Работает на том же заводе, где работал отец, строит суда.
А в проходной завода есть пропуск на имя Александра Петровича Зайцева. «Пропуск этот, — объяснил нам контролер, — летчика Александра Зайцева, героя Великой Отечественной, нашего земляка и рабочего нашего завода». Говоря об этом, он имел в виду не только прошлое, но и настоящее.
В небе над Мурманском вспыхнул жаркий воздушный бой. Тройка наших истребителей схлестнулась в смертельной схватке с десятком «юнкерсов» и «мессершмиттов».
Советские самолеты появились неожиданно, ударили из-за облаков и сразу же сумели расстроить боевой порядок бомбардировщиков противника. А затем два наших «ястребка» связали фашистские «мессеры» боем, в то время как третий, зайдя головному «юнкерсу» в хвост, ударил по нему пулеметной очередью. Фашистский самолет задымил и резко пошел вниз. Он упал почти в центре города, рядом с жилым домом, не причинив, к счастью, ему вреда.
Многие мурманчане наблюдали этот бой. А мы тотчас же стали звонить в авиационный полк, горя желанием узнать, кто же тот герой-летчик, что так смело атаковал воздушного противника и сбил его. И вскоре выяснили, что бой над городом вела эскадрилья майора Кутахова.
Наш сотрудник Георгий Мокин съездил в эту эскадрилью, привез интересный материал. Но только мы заверстали его в номер, как поступило новое сообщение: четверка советских истребителей в составе Кутахова, Фоменкова, Миусова и Ибрагимова преградила путь шести «мессершмиттам». На этот раз наши летчики сознательно пропустили вперед «юнкерсов», так как знали, что их встретит вторая группа краснозвездных истребителей. В задачу же кутаховской четверки входило лишь остановить «мессершмиттов», связать их боем, отрезать от «юнкерсов» и дать возможность другим нашим истребителям без помех разделаться с бомбардировщиками противника.
...Этот бой был не менее жарким, чем предыдущий. У фашистских летчиков было преимущество в высоте и скорости, поэтому они стали первыми разворачиваться для атаки. Кутахов дал команду подготовиться к активной обороне. [198]
Два мессершмитта» набросились на Ибрагимова. Кутахов пришел на помощь товарищу. Он зашел одному из фашистов в хвост и сбил его. Воспользовавшись растерянностью в рядах противника, по одному «мессеру» сбили Ибрагимов в Миусов. Остальные же три вражеских истребителя предпочли ретироваться.
Вскоре в «Часовом Севера» появилось стихотворение, посвященное истребителю майору Кутахову. Его написал наш поэт Бронислав Кежун.
Вновь команда — и вновь без страха,В то утро, когда вышла газета с этими стихами, я как раз собрался выехать на аэродром, чтобы проверить, как доставляется туда периодическая печать. Узнав об этом, Сергеев сказал:
— Захватите несколько сегодняшних номеров, передайте летчикам. Думаю, им будет интересно почитать, как мы о них пишем. Да и нам неплохо выслушать их мнение о газете... Поезжайте с Мокиным.
Где-то во второй половине дня мы с капитаном Мокиным уже прибыли в авиационный полк, в котором служил майор П. С. Кутахов. Пачку газет я передал комиссару полка и сказал, что хотел бы увидеть героя, чтобы лично вручить ему этот номер газеты.
— Что ж, дело хорошее, — сказал комиссар полка подполковник А. Бородай. — Но только выполнить его сейчас вряд ли удастся. Кутахов на задании.
Именно в это время над аэродромом показался истребитель. Вот он произвел посадку, зарулил на место стоянки, заглушил мотор.
— А вот, кстати, и он, Кутахов, — подсказал Бородай. — Повезло вам. [199]
Мы с комиссаром полка пошли к «ястребку». Из его кабины вылез и спрыгнул на землю летчик. Он был высок, сухощав и по-военному подтянут. С приветливой улыбкой протянул мне руку, назвался:
— Майор Кутахов.
Я в свою очередь тоже представился. Так мы познакомились.
Комиссар полка между тем сказал Кутахову, что я привез газету, где напечатано о нем стихотворение, описаны его боевые дела.
— Очень любопытно, — смущенно отозвался майор. И после небольшой паузы спросил: — А где же газета?
Я подал свежий номер «Часового Севера», добавив при этом, что ответственный редактор просил передать ему от всего нашего коллектива сердечный привет и пожелания дальнейших успехов в боях с немецко-фашистскими захватчиками.
— Спасибо, — поблагодарил Кутахов. — Пожелания ваши постараюсь выполнить.
Он тут же развернул газету, прочитал стихи, материал, сказал:
— Что ж, все правильно написано. А стихотворение... Уловил поэт настроение.
Капитан Мокин, тоже подошедший к нам, попросил Кутахова рассказать о последних воздушных боях с его участием.
— Что ж рассказывать-то, — ответил Павел Степанович. — Если о себе говорить, то на это я не мастер. А вот о боевых товарищах скажу с удовольствием. Золотой у нас народ! Смело воюет, грамотно. Взять хотя бы того же Ивана Бочкова. Да вы его знаете, не раз писали о нем в газете. Смел, отважен, прямо-таки ювелирно ведет каждый бой. С ним чувствуешь себя спокойнее. Потому что всегда выручит, придет на помощь.
А сегодня особенно отличился лейтенант Фомченков. Тоже надежный, испытанный боец. Не отстают и новички — младший лейтенант Кривошеев, лейтенант Дмитрюк. У них на счету уже по нескольку сбитых фашистских самолетов.
Разговаривая, майор энергично жестикулировал, его живое, выразительное лицо освещалось улыбкой. Особенно когда он перечислял заслуги своих товарищей.
Мокин торопливо записывал в блокнот его рассказ.
Понимая, что летчику после напряженного полета нужно [200] отдохнуть, мы вскоре распрощались с ним и покинули полк.
Забегая вперед, скажу, что в сентябре 1944 года П. С. Кутахова назначили уже командиром 20-го гвардейского авиационного полка. Забот у него прибавилось. Но Павел Степанович все же находил время, чтобы лично участвовать в воздушных боях. В итоге за время войны летчик-истребитель П. С. Кутахов совершил 367 боевых вылетов, провел 79 воздушных боев, в которых лично сбил 14 и в группе — 28 самолетов противника.
Что же касается лейтенанта Ивана Бочкова, о котором с такой теплотой отзывался Павел Степанович, то это был действительно смелый до дерзости воздушный ас. Помнится, 19 сентября 1941 года в нашей газете был напечатан материал «Схватка в воздухе». В ней автор лейтенант И. В. Бочков писал: «В начале войны фашисты многократно пытались совершить налеты на наш аэродром.. Но внезапности у врага не получалось. Гитлеровцев всякий раз наши истребители встречали в воздухе. Как правило, мы сбивали несколько вражеских машин, и фашисты улепетывали не солоно хлебавши. Правда, они потом отыгрывались на санитарных самолетах, зверски расстреливая их.
Однако один раз фашистам все же удалось подобраться к аэродрому незамеченными. Наших самолетов тогда на нем почти не было, они ушли на штурмовку вражеской пехоты.
Я, выполнив перед этим задание, отдыхал, когда прозвучал сигнал тревоги. Бросился к самолету. Фашисты были уже над нами. Выруливать на взлетную полосу некогда, пошел под огнем поперек аэродрома. Оторвался от земли, нырнул за сопку, подобрал шасси и начал набирать высоту. Потом развернулся и ринулся на врага.
Наше дежурное звено к тому времени было уже в воздухе. Вчетвером мы начали бой с десятью бомбардировщиками и шестью «мессершмиттами». Правда, «юнкерсы» быстро удрали.
Атаковал ближнего «мессера». Дал длинную очередь и отвернул. Одному ведь драться опасно: свободные вражеские истребители могли атаковать мою машину с хвоста. Огляделся, вижу — сзади меня прикрывает подоспевший пятый «ястребок». Чей? Оказалось, лейтенанта Василия Королева.
Затем он ринулся на фашиста, а я его прикрывал. Отогнали от аэродрома несколько вражеских машин. Чуть [201] позднее ушли и остальные. Многие из них были повреждены. Наш же аэродром совсем не пострадал.
Вообще-то в воздухе мы сталкиваемся с противником частенько. Но фашисты редко принимают бой и атакуют сами лишь тогда, когда имеют численное превосходство».
Эта заметка вызвал в особый разговор в коллективе, отмечалась на редакционной летучке.
А в мае 1942 года в «Часовом Севера» писалось уже о самом Иване Васильевиче. В статье были и такие слова; «Родина уже дважды отмечала геройского летчика Ивана Бочкова орденом Красного Знамени. Это было в начале войны. В те дни Бочков, будучи командиром звена, смело дрался на своем «ястребке» против скоростных истребителей врага, и не только дрался, но и побеждал. Затем Бочков одним из первых освоил новую материальную часть, и теперь на его счету свыше десяти самолетов, сбитых лично или в группе с боевыми друзьями».
Через некоторое время Ивана Васильевича Бочкова назначили командиром эскадрильи. Он стал старшим лейтенантом, затем капитаном. Вступил в партию.
В одном из боев летом 1942 года шестерка истребителей под командованием И. Бочкова вела над заливом и городом бой с 22 стервятниками. Шесть вражеских бомбардировщиков нашли в тот день свой бесславный конец. Три из них уничтожил Иван Бочков.
Уже после войны при встрече в редакции газеты «Красная звезда» главный маршал авиации П. С. Кутахов так вспоминал о своем фронтовом товарище: «Простое русское лицо. Смелый, решительный взгляд. Таким Ваня Бочков запомнился тем, кто дрался вместе с ним, защищая в дни войны от фашистских захватчиков мурманское небо. Не было у нас в полку бойца отважнее и искуснее Ивана Бочкова. 43 воздушных боя с фашистами и много сбитых самолетов противника на его счету. Мы любили Ивана Бочкова за отвагу, за то, что он никогда не бросал товарища в беде. Иван не только сам отлично дрался с врагом. Он хотел, чтобы и его товарищи, особенно молодое пополнение, успешно побеждали фашистов. Вот почему его всегда можно было видеть среди новичков, которых он учил, готовил к боям».
4 апреля 1943 года по сигналу боевой тревоги гвардии капитан Иван Васильевич Бочков вместе с товарищами взлетел навстречу врагу. Перехватив группу фашистских самолетов, наши истребители завязали бой.
Атакуя один из бомбардировщиков, Бочков заметил, что [202] в хвост нашему «ястребку» заходит фашистский «мессер». Даже два...
Командир тут же поспешил на помощь подчиненному. Меткими очередями вынудил врагов отвернуть в сторону. Но... Товарища спас, а сам попал под пушечный огонь фашистского самолета...
Есть в городах-героях Москве и Мурманске улицы Героя Советского Союза Ивана Васильевича Бочкова. Они названы в честь летчика-истребителя 145-го (19-го гвардейского) авиационного полка.
Как-то к нам в типографию из политотдела принесли материалы для листовок о лучших воинах армии. Сказали, что нужно поскорее их набрать и отпечатать, чтобы разослать в войска.
Среди других была и листовка о капитане Л. А. Гальченко, отважном воздушном бойце. Она, эта листовка, и сейчас, когда пишутся эти строки, лежит передо мной. С портретом. Смотрю на мужественное, волевое лицо Леонида Акимовича и представляю его себе таким, каким он был в дни жарких боев на Карельском фронте.
Чувствуется, что, когда армейский фотокорреспондент снимал пилота, тот был несколько утомлен. Может быть, только что вернулся на аэродром после тяжелого боя. Возможно, что это и был тот самый бой, о котором рассказывается в листовке.
Снова и снова перечитываю листовку. В ней описывается всего лишь один эпизод, который стал известен тысячам наших бойцов и командиров. А сколько еще других яростных схваток с врагом провел этот герой в небе войны!
Обращаюсь теперь уже к подшивкам «Часового Севера». Что же мы писали о Гальченко, его товарищах?
Вот номер газеты от 13 июля 1941 года. В нем заметка: «Как коммунист Гальченко уничтожил фашистского стервятника». Рассказывается о таком случае.
Как-то молодой летчик младший лейтенант Тумаков, увлекшись погоней за «мессершмиттом», не заметил, что два других вражеских самолета идут на него самого. Тумакову грозила смертельная опасность. Но тут на помощь ему подоспел капитан Гальченко. Он с ходу сбил одного «мессера», другой трусливо отвалил.
А в номере за 17 августа 1941 года еще один материал о воздушном бое, проведенном Л. А. Гальченко. Называется он «Воздушная атака». Наш корреспондент Бронислав [203] Кежун писал о том, как Леонид Акимович сбил фашистского разведчика.
А вот корреспонденция политрука В. Шарова, рассказывающая о приеме капитана Л. А. Гальченко в члены партии. В ней политрук, в частности, пишет: «Внимание к молодым пилотам, постоянное желание передать им опыт, поделиться своими мыслями и выводами — отличительная черта командира эскадрильи Леонида Акимовича Гальченко. И поэтому не случайно, что летчики его эскадрильи Виктор Миронов, Сергей Соколенко и Николай Шелухин уже за несколько месяцев стали закаленными и стойкими воздушными бойцами».
В ноябре 1941 года командиру эскадрильи Л. А. Гальченко было присвоено звание майора. В полку эту весть восприняли с радостью, как признание больших заслуг Леонида Акимовича.
В конце января 1942 года газета «Часовой Севера» опубликовала сообщение о награждении майора Л. А. Гальченко орденом Красного Знамени. А в июне — Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему звания Героя Советского Союза.
В архиве мне удалось найти несколько справок. Одна из них свидетельствует, что майор Гальченко Леонид Акимович, 1912 года рождения, русский, член партии, командовал эскадрильей 145-го истребительного авиационного полка. Эскадрилья за год уничтожила 26 самолетов противника, из которых комэск лично сбил 9 и в группе — 12.
Другая перечисляет заслуги 609-го истребительного авиационного полка, которым Герой Советского Союза Леонид Акимович Гальченко командовал в 1942–1943 годах, и 261-й авиационной дивизии, где Гальченко был заместителем командира соединения.
Третья справка подводит общий итог боевой деятельности славного летчика: сбил 36 самолетов противника; из них 24 — лично, 12 — в группе.
Слава о Л. А. Гальченко в годы войны гремела по всему фронту. В 1942 году областная мурманская газета «Полярная правда» выпустила сборник «Суровая лирика». Стихотворение «Истребитель» в нем посвящено Леониду Акимовичу. Есть там и такие строки:
Зуб за зуб. И око за око.В другом сборнике тех же лет, выпущенном политическим управлением Карельского фронта, была опубликована «Песня о Леониде Гальченко».
После войны моя связь с Леонидом Акимовичем прервалась. Долгое время я ничего не знал о нем. Но вот в одну из поездок не Север я увидел в школьном музее стенд, рассказывающий о Гальченко. Внизу — короткая строчка: «Сейчас Л. А. Гальченко проживает в Махачкале».
Через минуту у меня был уже точный адрес прославленного летчика. А скоро — и его ответное письмо.
«Очень приятно получить весточку от фронтовых друзей и товарищей, с которыми пришлось делить все радости и невзгоды суровой войны, — пишет Леонид Акимович. — Вас я хорошо помню. Рад, что и вы помните нас, поддерживаете связь с защитниками Заполярья. Постараюсь помочь вам, отвечая на поставленные вопросы».
Читал я это письмо, и словно вновь виделись мне те далекие годы, геройские подвиги коммуниста Гальченко и его однополчан, доблестных защитников родины Великого Октября.
В 1987 году Леонида Акимовича не стало. [205]