Глава V.

Почта полевая...

Полевая почта... Как дорога она была в годы войны каждому красноармейцу. Здесь работали самоотверженные люди — главным образом девушки. Они, казалось, не зная усталости, порой целыми сутками обрабатывали почтовые отправления: сортировали газеты, журналы, письма, оформляли должным образом посылки, направляя их по воинским частям и подразделениям. Если не хватало дня, прихватывали и часть ночи. Военные почтальоны, нагруженные тяжелыми сумками с пачками писем, газет, журналов, в мороз и стужу, жару и дождь ехали из своих баз сначала на машинах, потом на лошадях, а часто, например в условиях Заполярья, и на оленьих упряжках в расположение подразделений. Нередко, идя пешком с тяжелыми почтовыми сумками, чтобы как можно быстрее добраться до траншей стрелковых ячеек, они нередко попадали под огонь противника... Как могли укрывались от пуль и снарядов, чтобы, как только ослабнет огонь врага, опять продвигаться вперед, к цели. Они спешили, чтобы быстрее доставить весточку от родных и близких, газеты и журналы тем, кто непосредственно отражал атаки врага.

По утрам у входа в нашу типографию можно было наблюдать такую картину. Через широко открытые двери бойцы, возглавляемые печатником Артемьевым, выносили туго связанные пачки газет, еще пахнущие краской. Их грузили в стоящую наготове автомашину, и вскоре наш водитель отправлялся в путь. Свежий номер газеты ждали. Ведь бойцы и командиры хотели знать, как идут дела не только у нас, в Заполярье, но и на других фронтах, в целом по стране, какие события произошли в мире. И в сообщениях газеты они черпала новые силы, вдохновение и уверенность в окончательной победе над врагом, так необходимые им, чтобы выстоять в жесточайшей схватке с фашистскими захватчиками.

Коллектив редакции всеми силами старался оправдать эти надежды воинов, насыщал газету глубоко идейными материалами, [66] пропагандирующими советский патриотизм, неистребимую любовь к Родине, воспитывающими ненависть к врагу.

Мне по долгу службы почти еженедельно приходилось встречаться с работниками полевых почт, командирами и красноармейцами из воинских частей, теми, кто обязан был доставлять письма и газеты в подразделения. Доставку писем, газет, журналов в воинские подразделения политотдел армии повседневно держал под своим контролем.

Уже в первые дни войны заместитель начальника политотдела армии полковник Ф. Н. Григорович собрал нас, издателей и работников связи, на совещание и потребовал бесперебойно доставлять почту на передний край.

Редактор газеты, выслушав информацию о совещании, сказал, что прежде всего надо осветить работу полевой почты в «Часовом Севера», поскольку сюда ежедневно приходят сотни писем, посылок, денежных переводов, тысячи газет и журналов со всех концов страны, привлечь к ней внимание, чтобы о задачах и объеме работы полевой почты знала армейская общественность. Соответствующее задание получил сотрудник редакции политрук Ф. Лугиня. И уже 28 июня 1941 года в газете «Часовой Севера» при помощи Лугини работник связи С. Петров опубликовал статью «На полевой почтовой станции». Вот что со слов коммуниста Чайкова говорилось в статье об этом небольшом коллективе: «С утра и до позднего вечера быстро и проворно работают комсомолки Ощуркова, Фролова, Гущева. Они сортируют письма, газеты, оформляют денежные переводы — только втроем, а выполняют объем работы за десять человек. Они знают, что во фронтовых условиях дорог каждый человек, и работают самоотверженно, сокращенным штатом, опережая график доставки в войска писем, переводов, посылок, газет и других почтовых отправлений».

Редактор газеты М. Сергеев часто выезжал в войска, на передний край, чтобы встретиться с участниками боев, защитниками Мурманска, и рассказать о них на страницах газеты.

Однажды, беседуя в одной из частей с бойцами и командирами, он выяснил, что в некоторые подразделения газеты, в том числе и армейская, доставляются с большим опозданием или совсем не поступают. Это был неприятный сигнал. Ведь выпуск каждого номера газеты стоит редакции и издательству немалого труда, а газета не доходит до читателя. Это недопустимо.

Вернувшись в редакцию, Сергеев немедленно пригласил [67] начальника издательства В. Румбина, стал выяснять причины непоступления газеты в подразделения. Разговор был довольно крутым. В свою очередь В. Румбин сказал мне хмуро:

— Вам надо немедленно выехать в войска вместе с экспедиторами, доставляющими туда очередной номер «Часового Севера». Цель поездки — проверить, где, на каком участке возникает сбой в своевременной доставке газеты в подразделения.

Конечно, это не входило в мои прямые обязанности начальника типографии, но... я понимал: у начальника издательства сейчас масса других неотложных дел, поэтому он и обращается ко мне с подобной просьбой.

Добраться в передовые части можно было только морем. Едем с экспедиторами в порт. Там, как всегда, царит суета. Транспорта пока еще нет, а желающих перебраться через залив набралось предостаточно.

Потолкавшись среди этих людей, выяснил, что вскоре в нужный нам пункт должен отправиться бот с боеприпасами и продовольствием. Правда, он уже перегружен, никого на него не берут. Но когда я нашел капитана бота и сказал ему, что мы везем свежие номера армейской газеты, он, подумав, распорядился пропустить нас с грузом на палубу.

Через залив перебрались без приключений. Сойдя на берег, сразу же поспешили на контрольно-пропускной пункт. Здесь нужно было ждать автомашину.

Вскоре к КПП подошла полуторка, на которую мы и погрузили всю нашу почту. Тронулись в путь.

Дорога была не из легких, вся в воронках от бомб и снарядов. Их приходилось объезжать, лавируя, как в каком-нибудь лабиринте. Нередко на пути попадались и болотистые участки, наскоро устланные неверными гатями. Я все время беспокоился: как бы не застрять. Но сопровождавшие почту бойцы успокоили:

— Ничего, проскочим! Не в первый раз.

Действительно, весь трудный путь до 52-й стрелковой дивизии машина преодолела без вынужденных остановок. Здесь мы рассортировали почту и понесли по полкам. Одна партия газет предназначалась в 205-й стрелковый полк. Как раз в тот, откуда батальонный комиссар Сергеев и привез тревожный сигнал о перебоях с почтой. Я пошел в эту часть.

Откровенно говоря, шел туда с большой охотой. Ведь комиссаром в этом полку был давний друг нашей газеты, активный военкор Анатолий Капитонович Иванников. С ним [68] можно было поговорить со всей откровенностью, без утайки. Анатолий Капитонович кривить душой и замалчивать недостатки не станет.

Иванникова я застал в блиндаже. На участке обороны их полка как раз было затишье, и комиссар, воспользовавшись этим, что-то писал. Стол, за которым он сидел, был наскоро сооружен из пустых снарядных ящиков.

Когда я вошел, Иванников отодвинул в сторону наполовину исписанный лист бумаги и вопросительно посмотрел на меня. Доложив о цели своего визита, я извинился:

— Простите, Анатолий Капитонович, что оторвал вас от дела.

— Ничего, присаживайтесь. А я вот... Решил написать письмо родным старшего лейтенанта Гуреева, на днях павшего в бою смертью храбрых. Официальное-то сообщение мы послали им тотчас же, а вот теперь хочется написать душевно, без казенщины, рассказать о его делах... Да-а, тяжело терять людей, — после недолгой паузы продолжил комиссар. — Особенно вот таких, каким был Павел Георгиевич. Прекрасный командир! Смелый, инициативный. И вот... В том, последнем для него бою, не прояви Гуреев выдержки и находчивости, трудно бы пришлось не только нашему полку, но и дивизии. А он и здесь блеснул своей командирской зрелостью. — Анатолий Капитонович глянул на меня уставшими, но добрыми глазами и продолжил: — Ведь у нас здесь, в Заполярье, свои особенности. Сплошной обороны нет, она держится в основном на опорных пунктах, от сопки к сопке. А промежутки между ними охраняются только дозорами. Вот этим и пользуемся как мы, так и противник. Частенько навещаем тылы друг друга. Так и в тот раз было. Довольно большая группа фашистов просочилась ночью через наши боевые порядки. Намеревалась не иначе как ударить внезапно по штабам и базам снабжения. А Гуреев, узнав об этом, собрал в единый кулак всех людей, что были рядом, и ударил с ними по гитлеровцам. И не просто ударил, а выбрал наиболее уязвимое место — в тыл прорвавшейся группе. Ну фашисты и заметались в панике. А тут на помощь людям Гуреева другие подразделения поспешили. Около трехсот гитлеровцев уложили, всю группу. Но в последний момент и Павла Георгиевича... Наповал...

Действительно, жалко терять таких людей. И я хорошо понимал переживания А. К. Иванникова.

Кстати сказать, через несколько дней, находясь уже в редакции, я узнал, что подвиг старшего лейтенанта Гуреева [69] по достоинству отмечен Родиной. Он был посмертно награжден орденом Ленина...

— Так вас, значит, волнует вопрос доставки газет в подразделения? — переспросил, закончив рассказ, Иванников. Подтвердил озабоченно: — Что верно, то верно, подчас бывает и такое. Давайте вместе займемся этим вопросом, выясним, пока позволяет затишье. Дело-то важное.

Вскоре мы оказались вместе с ним в землянке полевой почты. Здесь вокруг топившейся железной печурки сидели на самодельных скамейках несколько красноармейцев. Это и были почтальоны, пришедшие из подразделений за газетами и письмами. Некоторые из них помогали штатным работникам почты обрабатывать свежую корреспонденцию.

— Коллектив наш небольшой, — начал пояснять начальник полевой почты Дерягин, — но у нас немало добровольных помощников. Со своей задачей справляемся. А перебой в доставке газет получился потому, что некоторые подразделения в эти дни вели непрерывные бои. Правда, почтальоны попытались пройти и туда, но не смогли. Двое из них погибли. Одного снарядом накрыло, другой под очередь вражеского пулемета попал, когда открытый участок местности перебегал. И ведь уговаривали его подождать, пока стемнеет, но он... Ответил, что, дескать, все равно понесет почту. Это, мол, своего рода духовный боеприпас, а потому ждать не может. Так и погиб с полной сумкой газет и писем...

Иванников внимательно слушал начальника почты. А затем, когда Дерягин кончил, комиссар повернулся ко мне и сказал:

— Тут и наша вина есть. Надо было бы распорядиться, чтобы быстрее назначили новых вместо погибших почтальонов. Я спрошу с кого следует.

Дерягин ознакомил нас и с работой полевой почты. В частности, сказал, что на обработку поступающей корреспонденции им отводится всего лишь полчаса. А они справляются с делом почти всегда раньше. Стараются. Как правило, уже утром все почтальоны расходятся по своим подразделениям. И где-то в три-четыре часа дня газеты и письма уже поступают на места.

Потом мы поговорили с самими почтальонами. Да, они понимают, что делают большое и важное дело. И часто с риском для жизни. Ведь здесь есть такие участки, где каждый вершок простреливается. А идти надо, товарищи же ждут. Что такое получить на войне весточку из дому, а особенно [70] почитать о себе или о друзьях в газете — все знают! Это силу и уверенность придает.

И все же рассказать подробнее о передрягах, в которые приходилось попадать при доставке почты, отказались.

— Да что там рассказывать! — отмахнулся один из них. — Обычное же дело. Надо расспрашивать тех, кто лицом к лицу с противником сталкивается. Им куда труднее. А нам...

И все-таки об одном из них, красноармейце Григории Петрове, нам удалось узнать немало интересного. Он бывший разведчик, не раз ходил в поиски. Во время одного из них Григорий, подкравшись к вражескому дзоту, забросал его гранатами. В расположении противника поднялась паника. Разведчики, воспользовавшись ею, захватили «языка» и благополучно вернулись в свое расположение. Но во время последнего поиска Григорий получил тяжелое ранение. Когда вылечился, то его назначили почтальоном. И к этому делу он относится очень добросовестно, ни разу не опоздал с доставкой почты.

А однажды в подразделении не оказалось как раз тех бойцов, которым он принес письма. Они получили ранения, и их отправили в медсанбат. И тогда Григорий Петров решил навестить их, вручить им долгожданные весточки из дому. Надо было видеть лица раненых товарищей! Они словно бы забыли на время о своих страданиях!

Вернувшись в Мурманск, я доложил редактору о работе полевой почты. Сергеев тут же предупредил корреспондентов, чтобы они, бывая в войсках, тоже проверяли порядок доставки газет в подразделения, чаще пропагандировали лучших военных почтальонов.

И быстрее всех на это указание среагировал фотокорреспондент Николай Черных. Вскоре он напечатал в «Часовом Севера» несколько фоторепортажей, показывающих работу военных почтальонов, а штатный сотрудник газеты поэт Саша Коваленков написал «Песню о фронтовом почтальоне», которая была опубликована в нашей газете 9 декабря 1942 года.

Вдохновенно, поэтической строкой, говорилось о том, как шагает с тяжелой сумкой боец-почтальон по тропе, что ведет к передовой:

Песня эта подняла авторитет фронтового почтальона и, конечно, помогла в работе полевой почты.

Передний край нашей обороны в Заполярье был растянут до 500 километров. Бои шли на полуостровах Рыбачий, Средний, на мурманском, Кандалакшском и кестеньгском направлениях.

На некоторых участках, читатель об этом знает, не было сплошной линии обороны, и противник мог вторгаться между сопками далеко в наш тыл. И все же по единственной железной дороге, в часто меняющейся обстановке, по бездорожью, под обстрелом доставка почты на передовые позиции осуществлялась в основном своевременно.

Для подтверждения этой мысли сошлюсь на письмо, полученное мной еще в дни войны от красноармейца И. Завгородного. Он писал:

«Три дня бушевала пурга. Занесло дороги и тропы, застряли в пути автомашины, обозы, одиночные подводы. Казалось, нет связи с внешним миром, нет возможности получить почту.

И вдруг, неожиданно для всех, в землянку вошел почтальон подразделения красноармеец Степан Дьяков. Он принес местные и центральные газеты, письма, извещения о денежных переводах. Бойцы подразделения офицера Шевченко были удивлены появлению почтальона. Да и было чему удивляться: на улице вьюга, не видно ни зги, а Дьяков принес центральные газеты так же аккуратно, как и в обычное время.

Газеты в подразделение пришли по очень длинному пути. Работники связи Мамонов, Кравцов и Кастерин с далекой станции железной дороги везли их на автомашине. А на пути, там, где человек вяз по пояс в рыхлом снегу, где о проезде на машине не могло быть и речи, младшие сержанты Семенова, Калишевич и красноармеец Чепа встречали почту. Они стояли по нескольку часов на ветру, дожидались подхода оленьих упряжек, быстро перегружали на них почту. 12 оленьих упряжек везли письма, газеты, журналы на полевые почтовые станции, а оттуда письмоносцы несли их в подразделения к бойцам.

Кончилась пурга. И когда сотни бойцов вышли на очистку дорог, каждый из них с благодарностью вспомнил работников связи, мужественно преодолевших снежные холмы [72] для того, чтобы принести в землянку воину весточку с родного края, свежие газеты».

А вот второй пример. В начале 1944 года командир 168-го отдельного инженерно-саперного батальона поручил лейтенанту М. Архиповой доставить на передовую почту для солдат и офицеров.

— Приготовив с вечера сумку, — вспоминает М. Архипова, — утром вышла на КПП, предъявила документы и попросила посадить меня на попутную автомашину, идущую к линии фронта в район Немазера. Ждать пришлось недолго. Вскоре в нужном направлении шла машина со снарядами. Часовой остановил ее и посадил меня в кабину, рядом с водителем. Когда мы преодолели больше половины пути, машину остановили: дальше участок дороги простреливался артиллерией противника. Водитель объяснил патрулю, что груз очень ждут на передовой, и нас пропустили. Проехали еще немного, как вдруг раздались взрывы — сначала впереди, потом справа и слева. Место было открытое, и немцы взяли нашу машину «в вилку». Нужно было как можно скорее вырваться из зоны обстрела.

Когда оставалось совсем немного до спасительного леска, машину крепко тряхнуло. Осколком снаряда водитель был ранен в голову. Придя в себя, он крикнул мне:

— Садись за руль! Буду подсказывать тебе, что и как делать.

Я села на место водителя и выполняла все его команды.

Из опасной зоны мы быстро выехали. Я так была поглощена непривычным делом, что не уловила, когда водитель, от которого я получала указания, потерял сознание. И осталась я наедине с машиной.

Впереди показался КП штаба, и я стала усиленно крутить руль, не зная, как остановить машину, которая, вихляя из стороны в сторону, продолжала двигаться.

Приоткрыв дверцу, я закричала:

— Помогите остановить машину, я не умею...

И тут кто-то вскочил на подножку и помог мне остановить автомашину. Шофера тут же понесли в медсанбат, а бойцы горячо благодарили меня за снаряды и за долгожданную почту...

Случалось, что центральные газеты оседали в штабах, не доходили до войск. Каждый раз, бывая на передовой, приходилось контролировать доставку почты и работу с газетой в подразделениях, выступать с критическими материалами на ее страницах. Так, 18 апреля 1943 года «Сталинский боец» опубликовал передовую «Красноармейский [73] почтальон», в которой отмечалась роль воинского почтальона и серьезно критиковались нерадивые и безынициативные политработники. А через год в этой же газете была опубликована статья «Газеты и журналы — бойцу». На положительных примерах освещалась работа агитаторов с центральными газетами и журналами, которых, к сожалению, в подразделениях было мало. Поэтому агитаторы устраивали коллективные читки наиболее интересных статей.

Младший лейтенант В. Клепиков, например, рассказывал в своей заметке: «В зависимости от количества свободного времени мы устраиваем коллективные читки отдельных статей, рассказов и очерков из журналов «Красноармеец», «Огонек». «Крокодил» и других, а также читаем брошюры из серии «Красноармейская библиотечка».

Так обслуживались воины переднего края печатной продукцией. И я, как непосредственный участник и очевидец, свидетельствую, что в этом отношении наша армия и весь Карельский фронт не отличались от других фронтов. Соответствующие армейские службы стремились незамедлительно доставить в войска свежую почту: газеты, посылки и письма. А когда позволяла обстановка, в подразделениях устраивались концерты художественной самодеятельности, армейских и фронтовых ансамблей песни и пляски, выступали иногда и артисты из Москвы, демонстрировались кинофильмы.

Вот почему такое удивление вызвало у меня утверждение писателя В. Астафьева в его талантливой повести «Зрячий посох» о прямо-таки бедственном положении Карельского фронта с обеспечением бойцов питанием, обмундированием, с доставкой газет и их культурным обслуживанием. Странно, что столь опытный писатель прибегает для подтверждения своих слов к довольно-таки избитому приему. Он ссылается на одного безымянного «многоуважаемого человека, в прошлом пехотного командира». Думается, что все эти рассуждения «пехотного командира» или просто выдуманы или навеяны какими-то личными обидами.

Я немало поездил в годы войны по передовой и тылам армии и нигде не видел солдат в лаптях, как утверждает у В. Астафьева «пехотный командир». Карельский фронт снабжался вполне прилично, всего было в необходимом достатке. Конечно, были моменты, когда из-за общей неблагоприятной стратегической обстановки (особенно это ощущалось осенью 1941 года) возникали перебои с транспортом, а это в свою очередь приводило к трудностям в снабжении продовольствием, боеприпасами и прочим имуществом. [74]

Но ведь такие временные перебои случались и на других фронтах! К нам на помощь в трудное время всегда приходили трудящиеся Карелии, делившиеся с армией всем, что имели. Бывало, что из-за перебоев с транспортом задерживались центральные газеты или почта опаздывала из-за плохих погодных условий. Тогда из подразделений звонили: «Почему второй день нет почты?», «По какой причине нам не доставили газеты?». И мы делали все возможное и даже невозможное, чтобы отправить почту немедленно. В некоторых случаях использовали оленьи упряжки.

Почему «пехотный командир» решил так исказить истину, мне не ясно. Ведь даже пользование дополнительными источниками питания он пытается выдать за явление отрицательное. А между тем местные источники питания в какой-то мере использовали все фронты Великой Отечественной войны. Для Карельского, богатого дичью, рыбой, ягодами, грибами, это было обычным делом. Заготовкой мяса диких животных, рыбы и других местных источников питания занимались и колхозники, и специальные команды, созданные из тыловых частей. Хороши бы мы были, если не заготовляли дополнительно продукты питания, а во всем сидели на шее у центральных снабженческих органов. Между прочим, заготовляли у нас и хвою, делали хвойный настой и подавали к столу. Но не из-за плохого снабжения «третьесортного» фронта, а для того, чтобы избежать цинги. Многих спасли от этой опасной болезни.

Конечно, при всем желании побывать буквально во всех подразделениях, скажем, артисты из Москвы не могли. И к кое-каким «пехотным командирам» они, может быть, и не добрались со своими концертами. Но это не является основанием для того, чтобы обвинять и хулить весь быт нашего фронта. А тем более походя пинать «радетелей-генералов» и называть воинов-карельцев презрительно «вояками», как это делает В. Астафьев в повести «Зрячий посох». Нет, войска нашего фронта честно выполняли свой долг, и жили воины обычной фронтовой жизнью, как и на всех других участках Великой Отечественной войны, стараясь обеспечить, в частности, нормальную работу Мурманского порта и Кировской железной дороги, по которой шли грузы для победы. И то, что я написал и о К. Симонове, читавшем свои стихи в наших землянках, и о Л. Ошанине, а также и о других писателях и артистах, о работе полевой почты, — сущая правда. Думаю, что в какой-то мере это убедительное свидетельство неправоты «пехотного командира» и его надуманной оценки положения на Карельском фронте. [75]