Глава III.

Война

В субботу 21 июня 1941 года я, как всегда, заранее заготовил увольнительные записки для красноармейцев и сержантов — работников редакции и типографии. Проводил товарищей, а сам, дождавшись, когда будет отпечатан весь тираж очередного номера газеты, ушел к себе в казарму и лег спать. За прошедшую неделю пришлось сделать немало срочных заказов, устал.

В летнюю пору ночи в Мурманске светлые. И когда меня разбудили, подумалось, что уже утро. Но, взглянув на часы, с удивлением отметил, что до начала работы еще не менее четырех часов. В честь чего столь ранняя побудка? К тому же вызывали, как оказалось, не только меня, а всех работников редакции и типографии. Странно...

До двенадцати часов ходили в неведении. А затем с душевной болью прослушали выступление народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова о нападении гитлеровской Германии на нашу страну.

Война! Это слово звучало в сердцах у каждого из нас набатом. Все ходили мрачные. Но это не было признаком испуга или растерянности. Скорее всего — признаком суровой сосредоточенности. Каждый выражал готовность трудиться еще лучше, отдать все свои силы, а если понадобится, и жизнь делу победы над врагом.

— У нас все на ходу, — заявила мне линотипистка Маша Стрыгина, когда я после прослушивания выступления Молотова зашел в типографию. — Давайте материал.

Но материала для набора пока еще не было. Вместе с начальником издательства старшим политруком В. П. Румбиным идем к ответственному редактору — батальонному комиссару М. И. Сергееву. В его кабинете собрались почти все сотрудники газеты. Никто их сюда не вызывал, пришли сами. И тут же начали вносить предложения по выпуску экстренного номера. [24]

Выслушав все эти предложения, Сергеев принял решение: экстренный выпуск сделать двухполосным. Для оперативности. Политотдел армии поддержал это решение. И закипела работа.

Что было напечатано в том первом, уже можно сказать военном, номере «Часового Севера»? Как сейчас помню, его первую полосу венчала шапка: «Кровавый агрессор — фашистская Германия — напал на нашу Родину. Славные воины Красной Армии! Смело идите в бой за Родину, за честь, за свободу!» Под этим призывом шло обращение Советского правительства к народу, помещен плакат художника Сергея Осоуленко, хорошо передавший решимость наших воинов отстоять честь, свободу и независимость нашей социалистической Родины. Здесь же было набрано патриотическое письмо красноармейца Я. Сахона «Я готов в бой!».

На второй полосе поместили сообщение о митингах, состоявшихся в частях и подразделениях армии, принятые на них резолюции. Эти материалы подготовили Г. Ладысев, Ю. Лифшиц и С. Матвеев. Сразу отмечу, что в опубликованных корреспонденциях не было шапкозакидательских настроений, преуменьшения серьезной опасности, которая нависла над страной. Но в них ясно прослеживалась твердая уверенность бойцов и командиров армии в неизбежности победы над коварным врагом, их готовность отдать во имя этой священной цели все силы и даже, если потребуется, жизнь.

Отпечатав и отправив в войска экстренный выпуск «Часового Севера», мы сразу же приступили к подготовке следующего номера газеты. Но материалы, те статьи и очерки, что были в «загоне», теперь не годились. Нужны были новые, отвечающие событиям дня. Сотрудники редакции Георгий Мокин, Павел Дралюк, Михаил Устименко, Сергей Полянцев и Александр Аристов немедленно выехали в полки армии, расположенные за заливом. А Юзеф Лифшиц и Федор Лугиня отправились на боевые аэродромы. Ведь мы знали, что наши летчики уже вступали в воздушные бои с противником. Значит, материал будет. И довольно интересный.

И действительно, вскоре в наборный цех начали поступать статьи и корреспонденции для второго военного номера газеты. Здесь были и новые отчеты с митингов, проходивших в частях, и гневные отклики бойцов, командиров и политработников на вероломное нападение на нашу [25] страну фашистской Германии, и очерки о летчиках, первыми встретивших врага в небе Заполярья.

Маша Стрыгина и другие линотиписты еще не закончили набор, когда ответственный секретарь редакции старший политрук И. М. Чистяков уже прислал макет первой полосы. Не теряя ни минуты, верстальщики Сергей Фроликов и Сергей Глущенко начали набирать заголовки.

В наборном цехе работа шла спокойно, без срывов. Я пошел в цинкографию, чтобы посмотреть, все ли и там в порядке, будут ли готовы к сроку клише, не задержат ли они выпуск газеты. Ведь их изготовляли тогда долго, иной раз по пять-шесть часов.

* * *

В цинкографии застал нашего фотокорреспондента Н. Иванова, только что вернувшегося с одного из митингов. Привезенные им фото точно и выразительно передавали обстановку митинга, лица бойцов и командиров, выступавших на нем.

— Ну и как? — спросил я цинкографа Мишу Фомина. — Подойдут?

— Хорошо отснято, — кивнул тот. — И отретушировано классно. Самую суть схватил фотокорреспондент.

— Постарайтесь и вы поскорее изготовить клише. Газету сейчас ждут все.

— Не беспокойтесь, не подведу, — заверил цинкограф. Фото пошли в работу.

Военная обстановка требовала большой четкости, предусмотрительности, строгого порядка в работе. Поэтому мы со старшим политруком Румбиным в тот же день составили расписание боевых дежурств, уточнили списки команд — пожарной, эксплуатационной и других. Раздали всем сотрудникам противогазы, проверили и доукомплектовали медицинские аптечки. Привезли железные кровати, расставили их в кабинетах. А в одной из комнат редакции, самой большой, организовали общежитие для тех сотрудников, которые еще будут прибывать в редакцию.

23 июня 1941 года, на второй день войны, вступил в силу мобилизационный план. Наш коллектив сразу же пополнился за счет призванных в армию специалистов с мурманских полиграфических предприятий и из редакций. Из типографии «Полярной правды» к нам прибыли Тихон Седых, работавший до войны начальником наборного цеха, а также Иван Пономарев, механик линотипных машин, печатник Павел Артемьев и многие другие. А из водителей [26] автомашин — Алексей Чауров и Даниил Безымянный.

С предписанием политуправления фронта в редакцию прибыл писатель Борис Осипович Костелянец — скромный, общительный человек. Мы быстро познакомились. Борис Осипович рассказал, как он, узнав о войне, ворвался в кабинет секретаря Ленинградского отделения Союза писателей и добился направления в горвоенкомат. Уже через два дня друзья впихнули его в переполненный поезд, отправляющийся в Мурманск.

Из Ленинграда также прибыли писатели Илья Бражнин, Михаил Левитин, Бронислав Кежун. Кстати, все они явились к нам в гражданских костюмах и требовалось время, чтобы принять этих людей, обмундировать, расквартировать. И мы оперативно решили все эти проблемы.

Первые же дни войны выявили досадные упущения, которые в мирное время, может быть, еще долго бы не ощущались. Вот некоторые из них. Газета, как известно, живет информацией. А как ее принять с помощью старенького и маломощного радиоприемника? К тому же и каналы, по которым к нам раньше поступали материалы ТАСС, внезапно отказали. Хорошо еще, что редакция располагалась в гарнизонном Доме Красной Армии. Там имелся радиоузел, и нам разрешили им пользоваться.

Не было у нас и своей запасной электростанции. Да что там электростанции! Даже небольшого движка редакция не имела! А он был крайне необходим, так как вследствие частых бомбежек подача электроэнергии от городской сети то и дело прерывалась. Линотипы и печатные машины останавливались. Приходилось ждать, нервничать. Правда, постепенно мы обзавелись и достаточно мощным радиоприемником, и движком. Но это — потом. А вот в первое время...

С трудом налаживался и военный быт. В отделах редакции мы поставили железные койки, ведь ночевать дома никому не разрешалось. И вот теперь спали на них, как правило, по два человека, причем в верхней одежде. Но мирились и с этим неудобством. Ведь война!

А были и такие случаи. Встретил я однажды Ивана Страхова (он теперь был старшиной нашего редакторско-типографского коллектива), а он жалуется:

— Не могу, понимаешь ли, подобрать форму для одного товарища писателя...

Начинаю выяснять, в чем же дело. Оказывается, к нам в редакцию прибыл Леонид Николаевич Рахманов. Мы [27] все знали этого драматурга и сценариста если не лично, то во всяком случае по фильму «Депутат Балтики». Эту его ленту мы смотрели тогда неоднократно. И вот... Рахманов маленького роста, суховат. Подобрать для него форму и в самом деле нелегко. Все имеющиеся у нас гимнастерки ему велики. Пришлось посоветовать Ивану Страхову сходить на армейский вещевой склад. Может, хоть там найдется что-нибудь подходящее.

Не знаю, что предпринял Страхов, но уже на следующий день Леонид Николаевич с командировочным предписанием в кармане направлялся в полной военной форме на Кандалакшское направление. Там как раз шли упорные бои, враг во что бы то ни стало старался перерезать Кировскую железную дорогу, захватить Кандалакшу, а затем, двигаясь на север, соединиться со своим 19-м горнострелковым корпусом, пытавшимся овладеть Мурманском. Вскоре редакция начала получать от Рахманова интересные корреспонденции с места событий. Мне, например, запомнился его очерк о старшем лейтенанте Зеленском, которого я знал еще с первых дней своей службы в армии. И теперь с удовольствием прочитал о его подвигах.

Присылали свои материалы и другие корреспонденты газеты, находившиеся, как и Рахманов, непосредственно в действующих частях. Из этих материалов мы, например, узнали о том, что уже в первый день войны батарея под командованием старшего лейтенанта Ф. Космачева, входившая в состав Северного флота, потопила метким огнем в Варангер-фьорде направлявшийся в Печенгу (Петсамо) вражеский транспорт. Взвод младшего лейтенанта И. Перфилова отбил три атаки полнокровной роты противника, нанеся ей большой урон. Храбро дрались с врагом и артиллеристы батареи старшего лейтенанта В. Белякова. Попав в окружение, они не дрогнули, а выкатили свои орудия на прямую наводку и почти в упор расстреливали густые цепи врага, уничтожив более ста гитлеровцев.

Затем, прорвав кольцо окружения, вышли к своим, сохранив при этом всю материальную часть.

А на третий день командир эскадрильи авиации Северного флота старший лейтенант Борис Сафонов в воздушном бою сбил свой первый фашистский самолет «Хейнкель-111».

Эта весть особенно обрадовала. Ведь Бориса Сафонова многие из нас знали в лицо. Мне тоже доводилось встречаться с ним и в обкоме комсомола, и на совещаниях, конференциях. Он производил впечатление веселого, жизнерадостного человека, но одновременно и очень требовательного [28] к себе и другим. Помнится, выступая на одной из конференций, он говорил, что его товарищи летчики зорко стерегут советское небо, сумеют дать отпор любому врагу. И вот теперь он воплощает свое слово в практические дела.

Эти и подобные им факты героизма советских бойцов и командиров широко освещались на страницах армейской газеты. И они питали мужеством других, звали их на такие же подвиги во славу Родины.

Бои на Севере тем временем становились все ожесточеннее. Схватки шли не только в воздухе, но и на земле. Здесь следует сказать, что впервые до-настоящему враг почувствовал силу нашего ответного удара на рассвете 29 июня, когда советские пограничные заставы остановили его на дороге Титовка — Петсамо, а 95-й полк 14-й стрелковой дивизии здорово потрепал его части в районе поселка Титовка.

И все-таки фашисты, подтянув свежие силы, вскоре снова пошли вперед. Они рассчитывали в короткий срок овладеть полуостровом Рыбачий, морским побережьем, затем захватить базы Северного флота и Мурманск. Командир фашистского горно-егерского корпуса генерал Дитл в своем приказе даже назначал на 20 июля 1941 года парад вверенных ему частей на мурманском стадионе, после чего офицеры приглашались на победный пир в гостиницу «Арктика». Им для этого заблаговременно выдали и пригласительные билеты.

«Захватите Маленький Лондон, — взывал к своим солдатам все тот же генерал Дитл, — будете питаться отлично. В Маленьком Лондоне (так фашисты называли Мурманск) есть большие вещевые и продовольственные склады, просторные и уютные рестораны и гостиницы, богатые магазины и красивые блондинки. И все это я отдаю вам, солдатам и офицерам, первым вступившим в город, на три дня».

Какая чванливая самоуверенность! Фашистский генерал, образно выражаясь, делил шкуру еще не убитого им медведя!

У пленных и убитых гитлеровских солдат наши бойцы находили удостоверения... о принадлежности тех к арийской расе. Были там и памятки, которые начинались страшными словами: «Ты сделан из немецкого железа. У тебя не должно быть жалости и сочувствия ни к старикам, ни к детям. Все должны уничтожаться, и в первую очередь — славяне».

К этому трудно что-либо добавить. Тем более объяснить [29] общедоступным человеческим языком. Этому нет ни объяснения, ни оправдания.

Первый удар врага приняли на себя пограничники. Естественно, что наши журналисты стремились прежде всего попасть к ним, рассказать о них на страницах газеты. Конечно, и мы все, газетчики и полиграфисты, хотели получше узнать обстановку на наиболее горячих участках фронта, с интересом расспрашивали каждого, кто возвращался в редакцию из поездки на передовые линии обороны. Помню, как от пограничников прибыл корреспондент отдела армейской жизни Георгий Мокин. Едва он появился в коридоре редакции, как его обступили со всех сторон.

— Братцы, — взмолился Мокин. — Дайте отписаться. Редактор приказал поставить материал в номер.

Мы сочувствовали ему, но все же не отпускали, донимали вопросами. Слово за слово пришлось ему все же рассказать, о чем намерен писать. Оказывается, побывал он у бойцов шестой пограничной заставы. Перед войной стояла она на Кольском полуострове в составе 100-го погранотряда, у самого моря. В первые же дни войны гитлеровцы высадили десант и атаковали заставу. Пограничники не дрогнули. Но силы были слишком неравны. Один за другим падали в схватке с врагом бойцы и командиры. Боем руководил политрук Свинцов. Особо отличился в том бою пулеметчик ефрейтор Ромашев. Его окоп стал крепостью, которую враг не мог взять. Ефрейтору помогали красноармейцы Вычегжалин и Красюк. Врагу удалось окружить воинов заставы, и они получили приказ берегом отходить на полуостров Рыбачий.

— Ромашев, прикрой нас! — приказал политрук.

Ефрейтор в ответ только плотнее прижался к пулемету, длинной очередью ударил по врагу. Красюк подавал ему снаряженные диски, а Ромашев почти непрерывно вел огонь, лишь временами оглядываясь, удалось ли пограничникам прорвать окружение, чтобы присоединиться к своим. Он приковал к себе все силы врага, дал своим товарищам возможность занять новые позиции, точно выполнив приказ.

Настало время отходить и им с Красюком.

— Слушай, Красюк, оставь мне запасной диск, а сам отходи, — сказал Ромашев. — Я тебя прикрою.

Товарищ ушел. Остался ефрейтор один на один с многочисленными врагами. Сколько их? Считать и прикидывать не было времени. Он вел огонь то по одному участку, [30] то по другому, следя за тем, где появляются гитлеровцы. Поняв, что лобовой атакой пулеметчика не взять, фашисты открыли по нему минометный огонь. Мины ложились густо, но ни одна пока не задела бойца. Все же Ромашев понимал, что долго так продолжаться не может. Свою задачу он выполнил, и надо было уходить. Но как вырваться из этого огневого мешка? Решил пойти на хитрость. Приподнявшись, всплеснул руками и повалился навзничь. Затаился. Стрельба прекратилась. Воспользовавшись этим, Ромашев перемахнул через бруствер и покатился в овражек.

Вот что рассказал нам Мокин об отважном пограничнике. Потом мы узнали, что Ромашев, не расставаясь со своим другом — пулеметом, благополучно добрался до своих. Воевать ему пришлось на знаменитом хребте Муста-Тунтури, ставшем неприступным для врага. Более подробно о тех боях рассказал мне уже годы спустя после войны однополчанин Ромашева, участник боев на Муста-Тунтури О. М. Вычегжалин.

Противнику удалось захватить одну из важных высот. Пограничники получили приказ выбить оттуда врага. Внезапный удар нанесли под покровом ночи. Гитлеровцы бежали, оставив нам в качестве трофеев немало оружия. Пограничники закрепились на сопке. Ромашев получил приказ водрузить на ней красный флаг.

— Мы с Ромашовым нашли в немецком окопе палку, укрепили на ней красное полотнище. Ромашев, несмотря на сильный огонь противника, подобрался к большому валуну на высоте, поставил флаг. Я нашел несколько камней, обложил ими древко, чтобы флаг лучше держался, — рассказывал О. М. Вычегжалин.

Гитлеровцы решили выбить храбрецов с высоты. Атаки следовали одна за другой. Ромашев вел огонь из трофейных пулеметов, перебегая от одного к другому. По установленному им флагу враг бил с особым ожесточением. Четырежды гитлеровцы срезали древко автоматным огнем. И каждый раз Ромашев водружал флаг снова.

Здесь, на Муста-Тунтури, Ромашев был тяжело ранен. Санитары подобрали его у подножия сопки, иссеченного осколками, с перебитой рукой. Год герой провел в госпиталях, потом по болезни демобилизовался и вернулся в родное село Шелаболиха на Алтае. Долго искали Ромашева награды. Орден Красного Знамени за первый бой нашел его лишь через 19 лет после войны. А о второй награде — ордене Ленина за бой на хребте Муста-Тунтури, [31] к которой он был представлен 26 августа 1942 года, Ромашев узнал еще позднее — через 35 лет после награждения. Иван Андреевич жил в родном селе, работал заместителем директора школы, а затем инструктором производственного обучения, считался одним из лучших наставников молодежи. И не помышлял о наградах...

* * *

Конечно, война — дело мужское. И все же и на фронте не могли обходиться мы без женских заботливых рук, без их аккуратности и нежности. В типографии это ощущалось особенно остро. Но и в других подразделениях были женщины — связистки, санитарки, повара... В армии вскоре появились у нас девушки-снайперы. Немало их служило и в войсках противовоздушной обороны, охраняя небо Мурманска.

Как-то редактор, подводя итоги работы за первые месяцы войны, сказал:

— Все вроде у нас идет верно. Но есть одно упущение. Забыли журналисты о тыле. Все рвутся на передовую, хотят писать о подвигах воинов в единоборстве с врагом. А ведь успех каждого боя закладывается в тылу. Боец остро чувствует, как заботятся о нем в подразделениях обслуживания. А в этих подразделениях трудятся немало девчат. Не забывайте о них.

Первым откликнулся на эту просьбу старший политрук М. Устименко. Уже в начале декабря 1941 года в «Часовом Севера» появилась его корреспонденция «Девушки из Ленинграда». Что рассказали они газетчику? Девушки эти просились на фронт санитарками. А им предложили банно-прачечный отряд. Засомневались. Разочаровались. Повернули было домой. Но тут одна сказала:

— Если никто не пойдет в банно-прачечный отряд, кто же бойцам белье постирает?

Первой записалась Маруся Абрамова, а за ней и остальные потянулись к столу. Корреспондент рассказал, что девушки сами оборудовали прачечную, сушилки, построили землянки для жилья. Не ждали, когда все это им свалится с неба. Беседуя с девушками, корреспондент все выпытывал у них какой-нибудь случай поинтересней, чтобы лучше подчеркнуть их патриотизм. А те все не могли понять, что от них хотят.

— Работаем, стараемся. Помогаем друг другу.

Все мало газетчику. Наконец одна из девушек сказала: [32]

— Однажды я заметила, как аккуратно складывает каждую пару белья Саша Моргунова. Отутюжит, сложит я опять проглаживает. Я так не делала. Торопилась. Сказала ей об этом. Так, мол, только в магазине складывают, а не на фронте. А Саша в ответ: «На фронте надо работать лучше, чем в магазине. Получит боец пакет с чистым бельем — и на сердце у него станет легче».

Вот этот простой разговор и пересказал газетчик в своей корреспонденции. И теплом повеяло от нее.

А вот письмо, которое я получил уже после войны, от бывшего командира отделения 19-го полевого прачечного отряда Марии Яковлевны Яковлевой.

Она пишет: «Сначала обосновались на 79 км. Затем отошли еще и уже на долгое время устроились на 28 км у Кандалакшского залива. Солдаты хозвзвода вырыли землянки, выстроили прачечную в устье реки.

И начали девчата, которым было от 17 до 20 лет, осваивать новую профессию — трудную, тяжелую, трудоемкую, но очень для фронта необходимую.

Осень и зима сорок первого года выдались холодными. Ветер, казалось, дул без перерыва, пронизывая до костей. Морозы страшные. Казалось, что ноги примерзают к огромным нескладным ботинкам, а эти ботинки примерзают к полу.

Рабочая смена — 12 часов. Руки обветрены, в ссадинах, ногти стерты на стиральных досках до крови; болит поясница, болят ноги и руки. Но фронт требовал чистого белья, и девчата, невзирая на усталость, недомогание, работали бесперебойно; каждая выстирывала за смену по 300 штук тяжелого солдатского белья. Полоскали его прямо в заливе, а зимой — в проруби, которая находилась тут же, и прачечной. Для дезинфекции белье прополаскивали в специальном растворе, а сушили в специально выстроенной сушилке или прямо на улице. Работать в сушилку переводили девчат, которые не выдерживали тяжелой нагрузки в прачечной, переводили на так называемую «легкую» работу — в высокий барак с несколькими этажами каркасных перекрытий, где надо было следить за сушкой белья, лазая по этим перекрытиям. В «гладилке» готовое белье складывали и отправляли на передовую.

Сейчас даже самим трудно поверить, что героически выдержали, выстояли; многие самоотверженно, стойко отработали в прачечной всю войну».

Но вернемся к событиям декабря 1941 года. Через неделю газета опубликовала очерк техника-интенданта 2 ранга [33] Б. Федорова о санитарке Лиде Томиловой. Не сразу Лида попала в санитарки. Сперва определили ее в столовую. И только потом, увидев ее трудолюбие, назначили бортсестрой санитарного самолета. Много рейсов сделала Лида, сопровождая раненых в госпиталь. Каждого умела успокоить, если надо, перевязать, накормить, напоить. Не раз в пути их самолет подстерегали опасности. Но однажды вражеский истребитель сбил их санитарный самолет. Летчик, не выпуская шасси, посадил машину на камни. Открыв люки, Лида выпрыгнула на землю и принялась вытаскивать тяжелораненых бойцов из горящей машины. Знала, что самолет вот-вот может взорваться, но каждый раз возвращалась за очередным раненым. Туфли свалились у нее с ног. Бегая в одних чулках, сильно поранила себе ноги. Но не успокоилась, пока не вынесла всех. Пересчитала. И принялась перевязывать тех, кто оказался ранен вторично. Когда подбежали бойцы разместившейся неподалеку части, Лида передала им раненых. На другой день она снова отправилась в рейс.

В марте 1942 года политрук Григорий Ладысев побывал у пограничников. Помимо материала о боевых делах стражей границы он привез и очерк «Сестренка». Это — рассказ о медсестре Августе Арсеньевой, награжденной за спасение раненых орденом Красной Звезды.

Поэт фронтовик Николай Букин посвятил стихи милым девушкам — фронтовым санитаркам, фельдшерам, медсестрам, выносящим раненых воинов с поля боя, выхаживающим в полевых военных госпиталях своей лаской, заботой и вниманием. Стихи заканчиваются так:

А коллектив редакции тем временем пополнялся все новыми и новыми творческими работниками. Из Москвы приехал поэт Александр Коваленков. С предписаниями политуправления фронта к нам прибыли Петр Воробьев и Владимир Харьюзов. Появился новый фотокорреспондент Николай Черных. Мурманск дал новую партию своих журналистов — Бориса Федорова, Ивана Гагарина, Евгения Двинина...

Евгения Александровича Двинина я узнал еще в довоенные годы. Он коренной мурманчанин, родился в семье рыбака. В 20-е годы был одним из организаторов Терской [34] районной комсомольской организации. Затем находился на руководящей советской и партийной работе.

С 1924 года начал печататься в областной газете, а восемь лет спустя его, активного рабкора, пригласили в штат этой же газеты. Позднее Двинин возглавил ленинградский молодежный журнал «Юный пролетарий», но затем вновь вернулся в «Полярную правду», в Мурманск. Здесь его и застала война.

Назначенный в отдел пропаганды к М. К. Устименко, Двинин с присущей ему активностью включился в работу. На страницах «Часового Севера» появились его яркие статьи и корреспонденции, призывающие не щадя жизни громить ненавистного врага.

Спустя примерно два года Евгения Александровича перевели в секретариат редакции. Здесь-то мне и пришлось особенно близко сойтись с этим замечательным человеком, талантливым журналистом-публицистом. Он был старше многих из нас, и мы все охотно учились у него.

Из «Часового Севера» Е. А. Двинина перевели затем во фронтовую газету. Там он и закончил войну. Но не ушел из военной печати, долгое время продолжал трудиться в окружной газете. И лишь после увольнения в запас возвратился в свою «Полярную правду». Много написал о родном крае. В Большой Советской Энциклопедии, например, напечатаны статьи Двинина «Мурманск» и «Мурманская область». В областном издательстве вышло несколько его брошюр, также, прославляющих родной Север. Полюбилась читателям и его книга «Край, в котором мы живем». Она выдержала уже несколько изданий.

Темы для газетных выступлений... Их искали все наши работники. И не только корреспонденты, которым это было положено, как говорится, по штату.

Однажды по делам службы мне довелось побывать в 58-м стрелковом полку. Шли с командиром одного из батальонов, разговаривали. Естественно, о газете, о регулярной доставке ее в подразделения.

— А вот и командир роты, которая недавно довольно сильно потрепала фашистов, — сказал комбат, указывая на подходившего к нам коренастого, подтянутого молодого лейтенанта.

— Командир второй роты лейтенант Кузоваткин, — отрекомендовался тот.

Мы разговорились. Вскоре я уже знал, что лейтенант Кузоваткин в 1939 году окончил Казанское пехотное училище, принимал участие в советско-финляндском военном [35] конфликте. С первого дня Великой Отечественной войны — на передовой. Вверенная ему рота отличилась в бою на так называемом Чертовом перевале. Фашисты, сосредоточив перед ним внушительные силы, во что бы то ни стало решили взять перевал. Ведь это открывало им путь на Мурманск. И тут на их пути встала рота лейтенанта Кузоваткина.

Десять ожесточеннейших вражеских атак отбили ее бойцы за два дня. И выстояли!

Я поинтересовался у лейтенанта, какой он все-таки сделал вывод для себя из этого боя. Кузоваткин, подумав, ответил лаконично:

— А такой, что этих знаменитых горных егерей, «героев» Нарвика, можно бить!

Эта встреча с Сергеем Алексеевичем Кузоваткиным была, естественно, мимолетной. Но она оставила след в моей памяти. Поэтому, вернувшись в Мурманск, я рассказал о ней Илье Бражнину.

Того, видимо, тоже заинтересовал этот геройский командир роты. Во всяком случае, он записал координаты лейтенанта в свой блокнот.

Вскоре на нашем участке фронта вновь разгорелись ожесточенные бои. Илья Бражнин тут же надолго уехал в войска. И когда я снова увидел его в редакции, исхудавшего, со следами бессонных ночей на лице, он, улыбаясь, объявил мне:

— А ты знаешь, я ведь побывал в роте у твоего знакомого.

— Лейтенанта Кузоваткина? — уточнил я.

— Да, да, у него. Отличная рота! Кстати, снова сражалась геройски. Только теперь уже за высоту Горелая.

Бражнин рассказал, что в ходе упорных, кровопролитных боев подразделение Кузоваткина уничтожило до роты противника. Свои потери были также значительны. Многие воины героически дрались с врагом, отличились своим мужеством, стойкостью, сообразительностью. Рота полностью выполнила поставленную задачу.

Илья Бражнин находился несколько дней в роте, подробно ознакомился с ходом боев, о которых собирался писать.

Построил он очерк своеобразно. Писателя заинтересовал боец, которого все именовали Бронебойным. О Бронебойном часто говорили бойцы, вспоминали командиры. Но оказалось, что это не фамилия, а прозвище. Настоящая же фамилия бойца — Александр Тропыгин. Бражнин был [36] удивлен, когда старшина роты сержант Свешников, внося ясность, сказал об этом.

— Как же так, — говорил писатель. — Я его сам называл Бронебойный, и он тотчас откликался: «Я Бронебойный». И не без видимого удовольствия, с некоторой даже гордостью.

Александра Тропыгина нимало не огорчало то обстоятельство, что потерял он свою истинную фамилию и ходит под кличкой Бронебойный, то есть неуязвимый. Бражнин долго беседовал с ним. И вот 20 ноября 1941 года под заголовком «Смелого пуля боится, смелого штык не берет» появилась в газете статья об умелом, хитром воине из роты лейтенанта Кузоваткина — Александре Тропыгине.

Статья была написана просто, доходчиво. Рассказывая о бойце в несколько даже шутливой манере, писатель в то же время передавал опыт смелого воина, высказывал дельные советы о том, как надо воевать. Он рассказывал, что Тропыгин, как смелый и опытный боец, не растеряется под огнем. Он зря не спрячет голову. Он будет внимательно следить, куда и как бьет неприятель, определяя вероятное направление и интервалы ложащихся снарядов или мин. Он хладнокровно и умно рассчитает, когда нужно залечь, когда перебежать. И он постарается быть активным, чтобы достать пулей обстреливающего врага, обезвредить его, уничтожить. Смелый и умелый боец действует решительно и быстро, с полным учетом обстановки.

Тропыгин пройдет невредимым любой опасной дорогой, потому что он знает, как он сам говорит, «где ползком, где бегом» пробраться, «где лечь, где встать, где бежать». К этому он прибавляет наставительно:

— Где лег, там нельзя вставать. Немец видел, где ты лег, и это место возьмет на прицел. Надо как залег под очередью, так в сторону отползти метров пять — десять и затем в новом месте подняться и вперебежку до куста или до камня, да лучше сразу после очереди: тогда пулеметчик потерял прицельность и не так точно дает огонь.

Газета подчеркивала, что таких бойцов в роте немало. Именно поэтому она успешно выполняет боевые задания. В воспитании смелых и отважных воинов командир роты лейтенант Кузоваткин видит свою важную задачу.

И в дальнейшем имя Сергея Алексеевича Кузоваткина часто появлялось на страницах «Часового Севера». Он командовал разведотрядом, стрелковой ротой, стрелковым [37] батальоном. Особенно отличился батальон под его командованием в наступательных боях 1944 года.

Темной сентябрьской ночью батальон скрытно выдвинулся в заданный район. Майор Кузоваткин получил задачу овладеть северными скатами горы Малый Кариквайвишь, оказать содействие левофланговой ротой третьему стрелковому батальону в овладении позициями противника. В дальнейшем наступать вдоль полевой дороги и овладеть предмостными укреплениями врага на восточном берегу реки Титовка. Для выполнения этих задач батальон был усилен танками, самоходными орудиями. Действия батальона обеспечивали огнем артиллерийские подразделения и тяжелые минометы. Всю эту огневую мощь майор Кузоваткин использовал с максимальной пользой в интересах выполнения задачи.

За умелое руководство боевыми действиями батальона майор С. А. Кузоваткин удостоен высоких государственных наград — ордена Красного Знамени, двух орденов Красной Звезды, а за последний его бой в Заполярье, в районе Луостари, — орденом Отечественной войны I степени. В этом последнем бою С. А. Кузоваткин был тяжело ранен.

И вот много лет спустя...

...В штабе Гражданской обороны проходили сборы, участником которых был и я. Слушая лекцию генерала, руководителя сборов, никак не мог отделаться от мысли, что где-то уже видел этого человека. Но где?

Во время перерыва я подошел к генералу, мы разговорились. Да, это был он, Сергей Алексеевич Кузоваткин, прославленный ротный, а затем комбат, о героических делах которого так часто писала наша газета.

Сергей Алексеевич рассказал о себе. В конце войны был в очередной раз ранен, попал в госпиталь. Вылечившись, поступил в Академию имени М. В. Фрунзе. Успешно закончил ее. Служил в Белорусском военном округе, командовал полком. Был преподавателем, затем начальником курса на «Выстреле». Ушел на штабную работу. С 1966 года — в Гражданской обороне.

Я напомнил Сергею Алексеевичу о нашей встрече в 58-м стрелковом полку, после чего туда заезжал корреспондент «Часового Севера» Илья Бражнин.

— Да, помню такого. Бражнин был первым журналистом, с которым я познакомился на фронте, — сказал Кузоваткин. — После встречи с ним у меня на всю жизнь осталось чувство глубокого уважения к газетчикам. Почему? Да взять хотя бы того же Бражнина. Ведь он лез в самое [38] пекло. И все из-за того, чтобы все увидеть своими глазами, а затем правдиво описать в газете. Такие люди не забываются.

Что верно, то верно. Принцип работы наших армейских журналистов был такой: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Но давайте, дорогой читатель, вновь вернемся в военный Мурманск и проследим, как же в этих наитруднейших условиях мы выпускали газету, которую — это было известно всем — с нетерпением ждали в сражающихся частях и соединениях армии.

Но сначала несколько общих штрихов обстановки того времени.

С первых же месяцев войны Мурманск оказался в очень сложном положении. Правда, все попытки врага прорваться к нему сушей кончались безрезультатно. И тогда, воспользовавшись подавляющим превосходством в авиации, фашисты решили стереть этот город с лица земли бомбовыми ударами. Начались методические налеты на Мурманск крупных сил фашистских бомбардировщиков.

В этих условиях командование приняло решение переместить типографию нашей газеты из гарнизонного Дома Красной Армии в довольно обширный и надежный подвал одного из восьмиэтажных городских зданий. А редакцию — в среднюю школу № 10.

За каких-то два-три дня мы своими силами подготовили подвал для нормальной работы типографии. Залили цементные площадки для установки на них наборных и плоскопечатных машин, оборудовали места для других цехов и цинкографии. Правда, перед этим мы вместе с начальником издательства старшим политруком Румбиным, старшим наборщиком Седых, линотипистом-инструктором Пономаревым и механиком Страховым тщательно распланировали и рассчитали весь порядок перевозки и расстановки оборудования типографии в новом помещении. Ответственный редактор, ознакомившись с нашими расчетами, дал «добро».

И вот, едва была закончена подготовка очередного номера газеты, наш бог по наборным машинам Пономарев быстро разобрал линотип на довольно крупные узлы, мы погрузили их на автомобиль и повезли на новое место. А спустя часов десять линотип вновь был собран и тщательно отрегулирован им же, нашим замечательным специалистом. И линотипистка, как всегда, быстро и чисто набрала на нем первую статью в следующий номер «Часового Севера». [39]

Кстати сказать, за годы войны нам еще неоднократно придется переезжать с линотипом на новые места. Но ни разу не будет случая, чтобы выпуск газеты задержался из-за плохой работы наборной машины или несвоевременного ее пуска, ибо рядом всегда находился Иван Павлович Пономарев, исключительно трудолюбивый человек, мастер своего дела.

И если уж говорить о нем до конца, то следует обязательно отметить, что Иван Павлович одним из первых среди наших полиграфистов будет награжден медалью «За боевые заслуги». Позднее к этой награде прибавятся и другие, он получит более двадцати поощрений от командования редакции и издательства. Уже после окончания войны Пономарев возвратится в родную ему типографию «Полярной правды». Став наладчиком наборных машин, фронтовик и здесь будет трудиться по-боевому, внесет около тридцати рационализаторских предложений. За отличную работу ему присвоят высокое звание ударника коммунистического труда. Затем Министерство культуры СССР наградит его знаком «За отличную работу», а Госкомиздат СССР и ЦК профсоюза работников культуры — знаком «Отличник печати».

Отметит своей Грамотой Ивана Павловича и ЦК ВЛКСМ. На этот раз уже за подготовку молодых полиграфистов.

Сорок лет жизни отдаст Иван Павлович Пономарев своему любимому делу. Но скажутся фронтовые невзгоды — в 1979 году Ивана Павловича не станет...

В нашей типографии в годы войны трудилось немало девушек. Они наравне с мужчинами стойко переносили все тяготы и лишения той грозной поры. Работали они линотипистами, наборщиками, корректорами, корреспондентами.

Я уже упоминал выше о линотипистке Маше Стрыгиной. Теперь хочу рассказать о ней подробнее.

Совсем еще девочкой приехала она с родителями в Мурманск. После окончания семилетки поступила работать ученицей-линотиписткой в областную типографию «Полярной правды». Вскоре освоила машину, стала одной из лучших наборщиц.

Но этого Маше показалось мало, и она решила детальнее изучить эту сложную строконаборную машину. Администрация пошла девушке навстречу, направила ее в Ленинград, на тот самый завод, что выпускал эти умные машины. И после трехмесячного пребывания на заводе она возвратилась в свою типографию уже умелым специалистом. [40]

Сочетая работу с учебой, Маша успешно окончила и вечернюю среднюю школу.

С первых же дней войны Стрыгина стала трудиться в «Часовом Севера». За успешную работу была награждена четырьмя медалями, в том числе и медалью «За оборону советского Заполярья». А уже после войны ей присвоили почетное звание «Отличник полиграфической промышленности СССР».

Отличной линотиписткой зарекомендовала себя и Галина Зотова. Помнится, корректоры всегда благодарили ее за грамотный и чистый набор, вдумчивую и одновременно быструю правку газетных полос.

А вот наборщица Клава Мещерякова. Я, как сейчас, вижу ее. Высокая, стройная, с густыми, спадающими на плечи волосами. Я, как и многие, буквально любовался ее работой. Казалось, она даже не смотрит на наборные кассы. И в то же время ее длинные, прямо-таки музыкальные пальцы безошибочно скользят по ним, и литера за литерой молниеносно заполняют строку. Правда, проработала она у нас недолго. Вскоре вышла замуж и стала Титовой. Потом вообще ушла из типографии, так как ждала ребенка.

Но спустя 30 лет после победы мы снова встретились с ней. Кстати, будучи проездом в Москве, она сама нашла меня. Разговорились. Вспомнили Мурманск, общих знакомых из издательства и типографии «Часового Севера». Затем Клавдия Ивановна рассказала и о себе. Оказывается, она не бросила свое прежнее дело — полиграфию. Несмотря на пенсионный возраст, продолжает работать выпускающим в областной газете «Полярная правда». Воспитала дочь, которая, как и мать, тоже стала полиграфистом.

* * *

И снова о Мещеряковой. Но только теперь о Шуре. Она приходилась Клаве какой-то дальней родственницей. В Мурманске жила с 1935 года, считала себя настоящей северянкой.

После окончания средней школы, за год до начала войны, поступила работать в издательство «Часовой Севера». Здесь быстро зарекомендовала себя вдумчивым и грамотным корректором. Не случайно поэтому ее со временем назначили старшей корректорской группы.

После окончания Великой Отечественной войны Шура Мещерякова перешла работать по своей специальности в издательство газеты Северного флота «На страже Заполярья [41] «. Вышла замуж, взяла фамилию мужа и стала Сусловой.

Немало пережила эта скромная и удивительно волевая женщина. Рано потеряв мужа, она одна сумела поднять и воспитать двух своих детей. А любимому делу отдала более сорока лет жизни.

* * *

В корректуре работало две Ани — Аня Шеина и Аня Белоусова. Аню Шеину мы в шутку называли Анюсей. Это была юная, стройная, милая девочка с очень выразительными серыми глазами, очаровательной улыбкой. Ее всегда тихий, приятный голос буквально завораживал окружающих. К чтению гранок и полос она относилась очень серьезно, вдумчиво. После ее вычитки дежурные по номеру ошибок не обнаруживали. За ней пытались ухаживать многие офицеры и работники типографии, но все терпели фиаско. Как-то наиболее степенный из нас художник Сергей Осоуленко заметил: «К этой девушке не приставайте, строга». И действительно, была она недотрога. Очевидно, у нее был любимый человек. И она была верна ему. До конца войны Аня проработала в «Часовом Севера». Как сложилась ее судьба, не знаю. Хотелось бы, чтобы ей повезло в жизни.

* * *

...Аню Белоусову к нам в редакцию привела ее мама. Ей тогда только-только исполнилось семнадцать лет. Мы взяли ее ученицей в корректорскую.

С первого же дня девушке понравилась работа. И она начала старательно овладевать ею. Месяца через три ей доверили уже самостоятельный участок. И она справилась.

В газете «Часовой Севера» Аня проработала все долгие 1418 дней войны. Потом вышла замуж, изъездила с мужем-офицером немало отдаленных гарнизонов. С 1951 года, как говорится, осела в Киеве. И после долгого перерыва вновь начала работать по своей прежней специальности — старшим корректором в типографии одного из высших военных учебных заведений.

Особо подчеркну, что работа в армейской типографии в годы войны тоже требовала и мужества, и воли. И наши девушки вели себя как настоящие бойцы. Даже под жестокими бомбежками они не прекращали читать корректуру, делать набор. Потому что знали: газета в любых условиях должна выйти!

Но я вовсе не хочу приравнивать условия работы в армейской типографии к тем, в которых находились бойцы и [42] командиры переднего края. Там, конечно, было намного опаснее и труднее. Но и нашим товарищам подчас приходилось проявлять и мужество, и отвагу. Не обходились мы и без потерь.

...Это произошло в один из обычных рабочих дней. В типографии шел набор материалов для текущего номера газеты. Верстались первая и вторая полосы.

Когда объявили воздушную тревогу, никто не обратил на нее внимания: люди уже к этому привыкли.

Но вот вблизи от нашего здания начали рваться бомбы. В типографии погас свет. И тогда выпускающий — техник-лейтенант Г. Дружинин решил пробраться под бомбежкой в подземный гараж, где находилась запасная электростанция. Но осколок разорвавшейся неподалеку бомбы оборвал жизнь смельчака.

Тяжела была эта потеря. Дружинина в коллективе очень любили, он возглавлял у нас комсомольскую организацию. К тому же техник-лейтенант был, как говорится, мастером на все руки: знал связь, писал весьма интересные материалы о героях боев. И вот теперь его не стало...

Это была не последняя наша потеря. За годы войны погибло немало сотрудников «Часового Севера» и работников издательства и типографии. Мы тоже, можно сказать, находились на переднем крае, в огне.

Тесные, деловые отношения сложились у «Часового Севера» с постоянными корреспондентами центральных газет, находившимися в Мурманске. Обычно центральную газету представлял у нас один человек. Конечно, уследить за всеми событиями ему было трудно. Наши сотрудники охотно шли им навстречу, информировали о важнейших событиях, делились своими впечатлениями о поездках в войска, сообщали интересные факты. Иногда они вместе выезжали в подразделения и части. Это сокращало время на поиски нужных людей, так как наши корреспонденты лучше знали расположение частей, штабов.

Не оставались в долгу и корреспонденты центральных газет. Когда им удавалось узнать о знаменательном событии, о героическом подвиге бойцов или участвовать в боевой операции, они охотно выступали в армейской газете, делились своими впечатлениями.

Подвал в центре города, где размещалась наша типография, был чем-то вроде клуба журналистов-фронтовиков. Сюда приходили все постоянные корреспонденты центральных газет, «Правду» в то время представлял Александр Михайлович Дунаевский, «Известия» — Александр Михайлович [43] Селезнев, «Красную звезду» — Исаак Михайлович Дейгин, ТАСС — Виктор Васильевич Лезин, радио — Савва Тимофеевич Морозов.

В «Часовом Севера» они чаще всего собирались по вечерам. У нас имелась неплохая телефонная связь, регулярно принимались по радио сводки Совинформбюро. Да и гостиница, где проживали большинство корреспондентов (Дом межрейсового отдыха моряков), была рядом. Все корреспонденты центральных газет стали друзьями наших наборщиков, печатников, шоферов. Они рассказывали немало полезного о положении на других фронтах, о новостях в столице.

В те дни в Мурманске, когда выдавалось свободное время, к нам часто заходил корреспондент «Правды» по Карельскому фронту и Северному флоту капитан 3 ранга А. М. Дунаевский. Это был коренастый, красивый крепыш, совсем еще молодой, внешне напоминавший блестящего морского командира. Наши девушки частенько останавливали на нем свой взгляд, всегда ставили его нам в пример, называя его прирожденным моряком.

Дунаевский много времени проводил в частях и на кораблях, у летчиков и в отрядах морской пехоты. Это позволяло ему быть в курсе боевой деятельности моряков флота и воинов 14-й армии, отвечать на вопросы сотрудников редакции и типографии. Всегда общительный и неунывающий, он «не менялся в лице» и в опасных ситуациях. Помнится такой случай.

Декабрьским днем 1941 года немецкие самолеты бомбили Мурманск. Кроме дежурных, всем сотрудникам редакции было приказано уйти в бомбоубежище. Александр Дунаевский в это время был в здании редакции. Кто-то, кажется секретарь редакции, сказал: «Товарищ Дунаевский, немедленно в убежище!» Александр Михайлович ответил: «У меня полушубок, постою на снегу, понаблюдаю — меня фрицы не заметят...» Однако приказ выполнил, но не торопясь, без паники, степенно.

Фамилия у Александра Михайловича была звучная, его часто путали с композитором Исааком Осиповичем Дунаевским. Однажды произошел такой случай.

Комиссару 205-го стрелкового полка Иванникову, отличившемуся в недавних боях, позвонили из штаба:

— К вам едет Дунаевский.

— Да не до Дунаевского нам сейчас, — взмолился Иванников. — Дайте привести себя в порядок, отдышаться после боя... [44]

— Ничего, и при нем отдышитесь. Встречайте как положено.

— Что ж, — ответил Иванников, — возражать, особенно в таких случаях, не положено.

Комиссар распорядился освободить землянку для размещения артистов, поставить палатки, приготовить ужин.., и стал ждать. И вот вскоре открывается дверь землянки, и перед комиссаром предстает среднего роста мужчина в полушубке и ушанке. Представляется:

— Я — Дунаевский.

— Очень приятно, — отвечает Иванников. — Но простите, а сколько с вами человек, чтобы всех разместить?

— Сколько человек? — удивился Дунаевский, — Да нисколько. Я один.

— Как один? А где же артисты? Мне сказали, едет ансамбль с Дунаевским.

— Ах, вот что! Тогда я вас разочарую. Прибыл не тот Дунаевский. Я специальный корреспондент «Правды» и много беспокойства вам не причиню.

— А мы приготовили палатки, заказали ужин на двадцать персон...

Комиссар тут же позвонил начальнику штаба полка:

— С Дунаевским все отменяется: палатки разобрать, ужин съесть.

Иванников и Дунаевский посмотрели друг на друга и весело рассмеялись...

Как я уже говорил, корреспонденты столичных газет нередко выступали на страницах «Часового Севера». Такие выступления у нас приветствовали. Дело в том, что, как правило, это были очень нужные материалы. Постоянно бывая в войсках, спецкоры из Москвы всегда имели в запасе богатый фактический материал и могли рассказать о других участках советско-германского фронта или о тех боях, о которых газета была слабо информирована. Их выступления делали газету содержательнее, богаче, разностороннее. К тому же это были опытные журналисты, у которых всегда можно поучиться. Так что их выступления в армейской газете являлись своеобразной школой для сотрудников армейской газеты. На них учились оперативности, журналистскому мастерству.

Однажды, будучи на передовых позициях, А. Дунаевский принял участие в делегатском партийном собрании одной из частей армии. Осветить ход такого собрания и его решение в газете было очень важно, чтобы подчеркнуть роль партийных организаций в боевой обстановке, показать [45] формы и методы влияния коммунистов на массы воинов. Понятно, что, когда А. Дунаевский рассказал редактору нашей газеты об этом собрании, Сергеев попросил корреспондента «Правды» написать статью для «Часового Севера». А. Дунаевский охотно откликнулся на эту просьбу, и 14 октября 1941 года его статья «Делегатское собрание на передовых позициях» была опубликована. Главная мысль статьи — находить новые подходы к партийно-политической работе в боевых условиях, не рубить сплеча, а уметь найти путь к сердцу каждого бойца, повлиять на него в лучшую сторону, побудить к подвигу. В корреспонденции, в частности, разъяснялось, что голое администрирование никогда не ведет к успеху, к укреплению воинской дисциплины. Речь, конечно, идет не о паникерах и трусах. Но если боец ошибся, совершил проступок не по злому умыслу, то и подход к нему должен быть другой. В статье отмечалось, о какой деловитостью и взыскательностью коммунисты части обсуждали итоги проведенных боев, как смело вскрывали промахи и недостатки первого периода боев, намечали пути повышения стойкости и боевого духа воинов.

Политотдел армии высоко оценил статью А. Дунаевского, которая нашла положительный отклик в войсках. И для редакции армейской газеты она сыграла немалую роль, так как помогла найти верный путь к усилению освещения в газете работы партийных организаций фронтовых частей, показу передовой роли коммунистов в боях.

Чаще других выручал работников армейской газеты общительный и отзывчивый Исаак Дейгин — постоянный корреспондент редакции газеты «Красная звезда». В январе 1942 года ему удалось договориться с авиаторами и слетать на бомбардировщике, который выполнял боевую задачу по уничтожению артиллерийской батареи противника. Вел самолет молодой летчик москвич младший лейтенант Баранов. Выпускник Николаевской школы летчиков, он быстро освоился с особенностями полетов на севере. Штурман точно вывел самолет на цель. Об этом полете Дейгин передал корреспонденцию в «Красную звезду». Но она была очень краткой. Центральная газета не вмещала всего обилия материала, поступавшего в нее с разных фронтов. Многое, как говорится, у корреспондента осталось за бортом. И Дейгин написал очерк «В ночном полете» для «Часового Севера». Он был опубликован позднее, но содержал в себе интересные подробности, помогающие раскрыть характер воздушных бойцов. Когда задание было уже, считай, выполнено, летчик пошел на новый заход. Оказалось, что одна [46] бомба своевременно не отцепилась. Железо замков смерзлось. Не лететь же с несработавшей бомбой на свой аэродром. Зенитки противника встретили самолет жестоким огнем. Баранов удачно сманеврировал. Сработал аварийный рычаг, и последняя бомба обрушилась на батарею врага.

Такие детали ценились в любом материале. И корреспонденты центральных газет в этом смысле показывали пример нашим молодым и менее опытным газетчикам.

Корреспондент радио Савва Морозов рассказал на страницах «Часового Севера» о смелом рейсе наших разведчиков в тыл врага. Выступали в газете и другие корреспонденты. [47]