В родную армию служить
Конечно, я знал, что рано или поздно мне придется идти на армейскую службу. Относился к этому как к обычному явлению. Пойду, мол, отслужу и вернусь. О том, чтобы посвятить свою жизнь службе в армии, и в мыслях не было. А вышло все иначе.
Сороковые годы были неспокойными для нашей Родины. На Западе сгущались тучи войны. Где-то в армейских штабах принимались решения о формировании новых дивизий и корпусов, изучались уроки военных действий в Финляндии, в войска поступали новые виды оружия. А мы, молодые парни, шли по повестке в военкоматы, в надежде что через три года вернемся домой.
Киевский райвоенкомат города Москвы, где я призывался в армию, гудел в те дни, как потревоженный муравейник. Молодые парни сидели прямо на улице, кто где сумел пристроиться. У всех сосредоточенные лица и один вопрос в глазах; «Куда пошлют?» Шло формирование команд. Так и не узнав, куда направляемся, мы, довольно солидная группа призывников, нестройным шагом направились на вокзал. Погрузились в теплушки, и поезд тронулся. В пути все время гадали: «Куда едем?» Одни говорили — на юг, другие — на восток. А оказалось, что ехали мы на север. Поэтому и не узнавали станций, которые проезжали, не могли ориентироваться по местности. Все было необычным и незнакомым. Только через несколько суток пути наиболее сообразительные из нас стали замечать, что ночи посветлели. И заключили: «К белым ночам, братцы, мчимся». И вот — конечная остановка.
Резкий стук буферов. Поезд останавливается. Открываются двери теплушек. Стоим у небольшого разъезда. Светло как днем. Смотрю время — два часа ночи. А солнце уже над горизонтом!
Раздается команда: «Выходи!» Из каждого вагона выпрыгивают по сорок молодых парней. Начинается построение. [15]
Из разных уголков нашей необъятной Родины прибыли мы сюда, в Заполярье. Для нас это необычный край. Еще по дороге заметили — здесь множество озер, сопок. И солнце светит даже ночью.
Строем направляемся в военный городок, расположенный на окраине рабочего поселка. Здесь приводим себя в порядок, завтракаем. А затем — баня. После помывки получаем обмундирование. Облачившись в него, перестаем узнавать друг друга. Из почти мальчишек, одетых в разнообразное гражданское платье, превращаемся в бравых красноармейцев — новые шаровары, гимнастерки, начищенные до блеска кирзовые сапоги, пилотки с пятиконечными звездочками.
Разговоры, знакомства: кто где работал, откуда прибыл, куда направят служить. Здесь познакомился с интересным парнем — крепыш среднего роста, богатырского телосложения, с большой головой, высоким открытым лбом — Мишей Григорьевским. В беседах выяснилось, что прибыл он с Алтая, до призыва работал в колхозе. Мы много узнали друг о друге. Он расспрашивал о Москве, говорил с грустью, что ни разу не был в столице. Ему все хотелось знать. В общем, оказался любознательным парнем. Запомнился его упрямый и немного грузный подбородок; серо-голубые глаза выражали спокойствие и доброжелательность. Такие люди долго не забываются.
Спустя несколько дней из нашего сводного подразделения, проходящего карантин, начинают отбирать кандидатов в школы младших командиров. Я попадаю в инженерно-саперную школу при 276-м отдельном саперном батальоне, а моего нового друга Григорьевского зачислили в полковую школу сержантов. Хотя оставались мы в одной 104-й стрелковой дивизии, учебу проходили в разных местах. И естественно, с 29 июня 1940 года виделись уже гораздо реже.
Наша школа в полном смысле этого слова интернациональная. Здесь и украинцы, и белорусы, и русские. Немало посланцев и из Казахстана, Киргизии, Таджикистана. Как правило, все курсанты имеют среднее и даже высшее образование.
Помнится первый сбор, первое знакомство с новым местом службы. Нас построили прямо в лесу, на небольшой поляне, так, что фланги упирались в высокие сосны. Командир батальона поздравил нас с зачислением в школу. Рассказал о боевых традициях 276-го отдельного саперного батальона, подчеркнул, что его личный состав хорошо проявил [16] себя в период советско-финляндского военного конфликта, участвовал во взятии Петсамо.
— На нашу долю выпала почетная обязанность, — сказал в заключение капитан, — поддерживать и умножать боевую славу батальона. А для этого прежде всего надо хорошо учиться.
Сам капитан был уже опытным командиром: участвовал в освобождении западных областей Белоруссии, успел понюхать пороху и здесь, в Заполярье. В батальоне его уважали как строгого, но в то же время и душевного человека, отличного специалиста, у которого есть чему поучиться.
Командир батальона представил нам начальника школы — старшего лейтенанта Б. Степанова, командиров взводов, старшину, командиров отделений. Наш взвод возглавил лейтенант Л. Палунин — высокий, стройный командир. Познакомились мы и со своими непосредственными наставниками — помкомвзвода сержантом Михаилом Огарковым, старшиной старшим сержантом Михаилом Лесиком. Командиром отделения к нам был назначен Иван Ванин — ветеран батальона, награжденный за мужество и отвагу в боях с белофиннами орденом Красной Звезды, который ему и Кремле вручил лично М. И. Калинин. Командир был для нас кумиром, главным авторитетом и заводилой всех добрых дел во взводе.
С первых дней службы особую заботу о нас проявлял старшина М. Лесик. Все курсанты уважали и любили его. Это был требовательный командир, заботливый и внимательный человек. В общем, настоящий хозяин роты.
Здесь, в школе, в своем отделении, я встретил старого знакомого, коллегу по профессии, цинкографа газеты «Известия» Петю Горшкова. Он был призван в армию годом раньше, участвовал в финляндском конфликте. В нашем взводе оказались еще два москвича — Юра Баранов и Коля Михеев.
Разные люди были во взводе. Но среди других заметнее казался курсант Сережа Пересунько — высокий, худой, нос чуть-чуть с горбинкой. На лице особо выделялись большие синие глаза. Он был у нас отличник по всем предметам, особенно хорошо давалось ему инженерное дело, саперные премудрости. Быстро и четко устанавливал он взрывные заряды, поджигал бикфордов шнур и всегда первым убегал в укрытие. У Сережи на верхней губе и бороде почти не росли волосы. Два-три волоска. Он аккуратно срезал их — и все дела, а нам ежедневно приходилось бриться, да на [17] ветру, холодной водой. Мы завидовали ему и в то же время часто подшучивали над ним.
За несколько дней в лесу, неподалеку от поселка, мы своими силами воздвигли палаточный городок. Оборудовали классы, столовую. Словом, сделали все необходимое для нормальной жизни и учебы.
Чем занимались курсанты нашей школы? Мы учились прокладывать дороги на лесисто-болотистой местности, строить мосты и мостики. Рядом находилось Топозеро, куда мы ходили, чтобы отработать порядок действия с переправочными средствами. Занимались и взрывным делом.
Помкомвзвода сержант М. К. Огарков — невысокого роста, коренастый крепыш — все премудрости саперного дела знал буквально назубок. Был строг и требователен, но терпелив. Это последнее его качество нам особенно пришлось по душе. Ведь, чего греха таить, многие из нас поначалу не умели даже как следует навернуть портянки. И сержант без лишнего шума учил нас и этой солдатской премудрости.
Его старанию и терпению мы обязаны и в том, что довольно скоро начали вполне прилично владеть винтовкой, ручным пулеметом, другим табельным оружием и имуществом роты.
Наряду с плановой учебой мы строили тогда и дорогу. При этом было немало взрывных работ. Сержант Огарков и здесь являлся терпеливым учителем. Снова и снова показывал нам, как заложить заряд, чтобы взрывы шли в ряд и земля ложилась в нужном направлении. А это искусство по плечу далеко не каждому саперу.
Было у нашего отделенного и еще одно увлечение, к военному делу, казалось бы, никакого отношения не имеющее. И узнал я об этом увлечении совершенно случайно. Дело в том, что у меня вдруг испортились часы. Пришлось несколько раз отпрашиваться в районный центр. Но и там отдать часы в ремонт не удавалось. И вот тут-то курсанты и надоумили меня:
— А ты обратись к нашему сержанту, к Огаркову. Он лучше любого часовщика все сделает.
Выбрав момент, обращаюсь к Огаркову, показываю ему свои часы. Он взял, повертел в руке — и сразу за инструмент. Я и оглянуться не успел, как раздался легкий щелчок и крышечка оказалась у сержанта на ладони. Взглянул он через лупу на механизм, заверил:
— Сделаю. Лучше новых ходить будут. [18]
И действительно, починил мне часы. Вот что значит мастер на все руки!
В напряженной боевой учебе и труде дни летели незаметно. И вот в первых числах ноября 1940 года состоялся выпуск. Нам всем присвоили звание сержантов. Началось распределение по частям.
Всех, теперь уже сержантов, распределили по подразделениям 104-й стрелковой дивизии. Некоторых оставили в родном батальоне. Кое-кто попал в учебное подразделение на разные должности. Так, в учебное подразделение был направлен Петя Горшков. Это подразделение в сороковом и сорок первом годах занималось укреплением нашей границы на кестеньгском направлении. Пересунько, Баранов, Михеев распределены по саперным ротам полков.
В это-то время меня неожиданно и вызвал к себе начальник отдела политической пропаганды дивизии. Шел к нему, мучаясь в догадке: по какому поводу? И...
— Наборное дело знаете? — спросил меня начальник отдела, едва я переступил порог его кабинета и доложил о прибытии.
— Знаю, — ответил я, еще не представляя, что этот ответ и решит всю мою дальнейшую судьбу.
— Где учились?
Пришлось рассказать, что еще до призыва успел семь лет проработать в различных типографиях. Там-то и освоил как печатное, так и наборное производство.
— Что ж, это очень хорошо, — повеселел начальник отдела. — Значит, будет вам, товарищ сержант, вот какое назначение — пойдете в типографию армейской газеты «Часовой Севера». Как, довольны? Учтите, это почетное назначение. Тем более что вы идете туда не простым наборщиком, а... начальником типографии!
Признаться, слова начальника отдела политической пропаганды меня буквально ошеломили. Ведь, как и все мои товарищи по школе, я рвался в боевую часть, горел желанием применить там на практике все полученные мной во время учебы знания. А получилось...
Но делать нечего, для военного человека приказ — закон! Следовательно, нужно собираться к новому месту службы — в Мурманск.
В редакции газеты 14-й армии «Часовой Севера» меня встретили радушно. Заместитель ответственного редактора батальонный комиссар Ф. Ф. Цабенко, едва я доложил о своем прибытии, с улыбкой шагнул навстречу, пожал руку, сказал: [19]
— Очень хорошо! Специалисты нам до зарезу нужны. Ведь мы налаживаем новое производство, не все, как говорится, клеится. Частенько приходится обращаться за помощью даже к работникам областной типографии.
Филипп Феофанович высок, строен. По манере держаться его можно легко принять за командира полка или за какого-нибудь штабного работника. Движения четкие, речь лаконичная.
Усадив меня на стул, Цабенко сел рядом, начал расспрашивать о моей работе до призыва, поинтересовался учебой в сержантской школе, семейным положением. И, когда узнал, что я успел побыть не только наборщиком и печатником, но даже и некоторое время директором районной типографии, откровенно обрадовался. Заключил:
— Значит, вы сможете не только показать людям, как надо делать газету, но и осуществлять действенный контроль в случае надобности. А это очень важно! У нас немало молодых работников, им нужны и добрый совет, и помощь.
С первой же нашей встречи Цабенко мне очень понравился. И манерой общаться с людьми, и умением разъяснить им их место и роль в редакционном коллективе. В дальнейшем я не раз обращался к нему за помощью. И не было случая, чтобы батальонный комиссар не смог найти выход из, казалось бы, тупика.
А сейчас, беседуя со мной, Филипп Феофанович посоветовал первым делом познакомиться с работниками издательства и типографии, хорошо изучить как характеры, так и возможности каждого моего подчиненного. Сказал, что нужно поддерживать тесный контакт и с редакцией, с начальниками отделов и корреспондентами газеты.
— Ведь от них вы будете получать материал для набора, эти же люди дежурят при выпуске газеты, — говорил он. — Вам полезно найти с ними общий язык.
Я внял и этому совету батальонного комиссара. И буквально через неделю — аппарат редакции армейской газеты не такой уж и большой — знал всех его сотрудников.
Особенно пришелся мне по душе старший политрук Алексей Кирьянович Гордиенко. В газете «Часовой Севера» он работал с самых первых дней ее существования, с октября 1939 года. Был корреспондентом отдела боевой подготовки, специализировался по авиационной тематике. Перо у Гордиенко было по-настоящему бойкое, писал он хорошо. А по характеру слыл он человеком своеобразным [20] — малоразговорчивый, замкнутый, старался держаться особняком. И все-таки мы с ним сошлись.
А душой всего редакционного коллектива по праву являлся ленинградец политрук Дмитрий Борисович Быстров. Пришел он в газету из войск, о должности политрука отдельного батальона связи. До зачисления в штат был активным военкором газеты. Материалы Быстров писал интересные, тему всякий раз раскрывал глубоко, со знанием дела. Характера Дмитрий Борисович был веселого, общительного. Забегая вперед, скажу, что в газете «Часовой Севера» он проработал до начала 1943 года, после чего его назначили в 19-ю армию редактором дивизионки. После войны Быстров вернулся в Ленинград, где долгое время трудился в качестве корреспондента ТАСС по Ленинградской области. Умер в 1973 году...
Среди сотрудников редакции заметно выделялся и политрук Александр Васильевич Смирнов. Он, как и Гордиенко, являлся корреспондентом отдела боевой подготовки. Очень общительный, подвижный, Смирнов любил бывать в войсках, быстро сходился с бойцами и командирами, умел «разговорить» их, что давало ему возможность писать нужные, злободневные материалы. Кстати сказать, политрук А. В. Смирнов был тем первым сотрудником газеты «Часовой Севера», который уже в самом начале войны удостоился боевой награды — ордена Красной Звезды.
Одним из ведущих отделов редакции был, естественно, отдел пропаганды. Его возглавлял опытный журналист Михаил Кузьмич Устименко. И отличительной чертой его являлось то, что Михаил Кузьмич умел сосредоточиться и работать, не отвлекаясь, в любой обстановке.
Помнится, однажды я зашел в отдел как раз в тот момент, когда Устименко правил рукопись статьи. Он сидел сосредоточенный, с недовольным, как мне показалось, видом. Ну, думаю, не вовремя пришел. И сделал попытку потихоньку выйти. Но М. К. Устименко, коротко посмотрев на меня, кивнул головой: дескать, подожди, сейчас освобожусь. И, лишь закончив работу над статьей и отнеся ее в секретариат, он, вернувшись, положил мне руку на плечо, сказал:
— Вот теперь я в полном твоем распоряжении. Слушаю...
Вот таким, очень собранным и одновременно душевным человеком, и запомнился мне Михаил Кузьмич. В «Часовой Севера» он пришел с партийной работы. После окончания краткосрочных курсов политсостава Устименко направили [21] в газету. Михаил Кузьмич принимал самое активное участие в выпуске первого номера «Часового Севера», так что о полным основанием считался ветераном редакции. Он успел, как говорится, понюхать и пороху, с журналистским блокнотом не раз бывая на переднем крае в период советско-финляндского военного конфликта. Его статьи и корреспонденции о мужестве и отваге советских бойцов и командиров тепло воспринимались читателями. Михаила Кузьмича хорошо знали во всех полках и дивизиях армии.
Заканчивая рассказ об этом замечательном человеке, не могу не отметить того факта, что именно М. К. Устименко в тяжелом для нашей Родины 1942 году дал мне рекомендацию для вступления кандидатом в члены партии, а затем и в члены ВКП(б). За что я ему до сих пор от души признателен.
Почти одновременно с моим прибытием в «Часовой Севера» сюда из войск были переведены и красноармейцы Юзеф Лифшиц, Павел Дралюк и другие товарищи. Все они до призыва в армию работали в редакциях районных и областных газет и на полиграфических предприятиях. Так что дело свое знали.
Разместили нас в военном городке, приписав к одной из рот 52-й стрелковой дивизии. А в армии, как известно, каждое подразделение, даже такое маленькое, как наше, кто-то должен все же возглавлять, быть старшим. Вот этим-то старшим над группой бойцов и младших командиров редакции, издательства и типографии газеты «Часовой Севера» назначили меня. И теперь приходилось помимо своих прямых обязанностей следить за внешним видом красноармейцев и сержантов группы, обеспечивать условия их быта, оформлять им увольнительные.
Кстати, в воскресные дни я тоже ходил в увольнение. Чаще всего вдвоем с Лифшицем. Мне нравился этот начитанный, очень умный красноармеец. Он постоянно носил очки в массивной роговой оправе. И эти очки придавали Юзефу прямо-таки профессорскую солидность.
Он много знал из истории Мурманска и с увлечением рассказывал мне, что еще в 1920 году в этом городе насчитывалось всего лишь... две с половиной тысячи жителей. В 1930 году их уже стало 20 тысяч, а сейчас живет насколько сот тысяч. Вот что сделала Советская власть из маленького городишка на 69-й параллели! [22]
Но перемены, происшедшие здесь за годы довоенных пятилеток, естественно, коснулись не только численного состава мурманчан. Неузнаваемо изменился и рыбный промысел. Вместо некогда кустарного и сезонного лова трески и пикши началась круглогодичная и централизованная добыча рыбы. Велась она с помощью крупных океанских судов, а на берегу была развита мощная рыбообрабатывающая и судоремонтная база. Значительно расширился и Мурманский порт.
Вполне естественно, что мы, военные полиграфисты и газетчики, довольно быстро полюбили Мурманск. Нам нравились его прямые проспекты, кварталы новых домов. И как же хотелось хотя бы краем глаза заглянуть в завтрашний день этого быстрорастущего города! Но... Будущее готовило не только для Мурманска, но и для всей нашей страны самое серьезное испытание. На Западе сгущались тучи войны. [23]