Перед решающими боями

Вскоре оказалось, что предусмотреть все, что могло нам встретиться в ближайшее время, мы все же не смогли. На новом месте редакция и типография сразу же попали в очень трудные условия. Шел март. На Севере это разгар зимы. А в том году она оказалась особенно суровой и снежной. Разместились мы в сарае, наспех сколоченном на склоне большой сопки. Рядом разбили палатки для офицеров редакции. Неподалеку поставили автомобили с типографским оборудованием. Мы с Вагиным облюбовали место для палатки в ближайшем овражке.

Однажды, когда я заканчивал составление графика выпуска очередного номера и разнарядки выдачи тиража газеты, ко мне прибежал взволнованный печатник Брацун и доложил:

— Товарищ старший лейтенант, вас срочно вызывает редактор.

— А зачем, не знаете?

— Точно не могу сказать. Генерал какой-то приехал. Сердитый очень. Редактор приказал собрать всех офицеров.

Когда я пришел в сарай, где размещалась редакция, там были уже почти все сотрудники. Среди них — член [145] Военного совета армии генерал-майор С. И. Панков и начальник политотдела полковник В. Поморцев.

С первого взгляда я почувствовал, что подполковник Мурашов чем-то удручен. Заметно было и возбуждение генерала Панкова. Очевидно, до моего прихода между ними состоялся не очень приятный разговор. Вскоре собрались все наши офицеры, за исключением тех, кто был на передовой.

Обращаясь к собравшимся, Панков сказал:

— В разговоре с редактором я уже высказал мнение Военного совета армии о газете. Но считаю, что и вы должны знать об этом.

Все притихли. По тону разговора нетрудно было догадаться о том, что генерал приехал ругать нас, а не хвалить.

— Газета, — продолжал Панков, — делает далеко не все для воспитания наших воинов в наступательном духе. Нельзя забывать о том, что у нас особый район военных действий. Его отличает прежде всего бездорожье. Поэтому каждый солдат должен знать, как вести прокладку колонных путей, уметь пользоваться топором, саперной лопатой, пилой и ломом. Газета уделяет мало внимания обобщению опыта наступления в условиях бездорожья.

Член Военного совета армии довольно пространно разъяснял сотрудникам редакции, что ждет от них командование. Затем разговор как-то незаметно перешел в беседу. И наши товарищи стали высказывать свои суждения по некоторым вопросам. Неожиданно член Военного совета обернулся ко мне и сказал:

— Не удовлетворяет нас и внешний вид газеты: печать серая, нечеткая.

Я стоял ни жив ни мертв. Генерал говорил сущую правду, но не одни мы были в этом виноваты. Текстовой шрифт у нас действительно износился. К тому же [146] печатать газету приходится при сильном морозе, и отвердевшие валики машины неравномерно раскатывают краску. Наши заявки на новые шрифты отдел снабжения политуправления Карельского фронта не выполняет.

Набравшись смелости, я и доложил обо всем этом.

— Что вы предлагаете? — спросил генерал.

— Надо ехать в Москву и там раздобыть шрифт. А для лучшего размещения редакции и типографии необходимо построить землянки.

Панков внимательно посмотрел на меня, словно видел впервые, немного подумал и сказал:

— Постараемся помочь вам. Зайдите ко мне завтра.

Здесь стоит отметить, что вопрос о строительстве землянок ставился нами не раз. Видя, что редакция и типография размещены плохо, от чего страдает дело, редактор ругал меня. Я в свою очередь наседал на Вагина, ведавшего у нас хозяйственными вопросами. Но дело не двигалось. Вся загвоздка состояла в том, что своими силами нам такого строительства было не одолеть. Когда обратились за помощью в штаб, нам ответили:

— Не до вас пока. Подождите. У нас еще командный пункт не закончен. Штабные землянки не оборудованы.

На другой день мы с подполковником А. А. Мурашовым отправились к генерал-майору Панкову. Встретил он нас приветливо и сразу, как только поздоровался, сказал, что инженерной роте дано задание построить землянки для редакции и типографии.

— Вы проследите за выполнением этого приказания, — заметил он, — а то промедлите — и уведут от вас саперов.

Затем разговор зашел о шрифтах.

— Дело осложняется непредвиденными обстоятельствами, — сказал генерал. — Оказывается, для того чтобы [147] командировать человека в Москву, нужно разрешение штаба фронта. Оформление документов может затянуться.

— Некоторые ездят и с командировкой от штаба армии, — вставил реплику Мурашов.

— Может быть, — неуверенно отозвался Панков. — Рискованно только. Вот пошлем мы твоего старшего лейтенанта в Москву, а он вдруг в комендатуру угодит. И пришлют нагоняй начальнику штаба армии, а то и командующему.

— Наш старший лейтенант — москвич, — возразил Мурашов. — Он в столице все ходы и выходы знает. Думаю, что в комендатуру не попадет.

Генерал пристально посмотрел на меня, молча снял трубку и попросил начальника штаба армии подписать командировку в Москву. Добавил, что очень нужно выехать. Потом с лукавинкой в глазах посмотрел на меня и сказал:

— Бегите скорее за документами, пока он не передумал.

Через полчаса я уже держал в руке командировочное предписание и был вне себя от радости.

Когда мы с редактором возвратились домой, застали там саперов. Лейтенант Лосик доложил Мурашову, что его рота прибыла для строительства землянок. Мы стали выбирать для них наиболее подходящие места, а думал я все время о своем: где достать шрифты, как их привезти из Москвы сюда?

Перед отъездом в командировку я по совету редактора собрал всех работавших у нас москвичей. Их оказалось немного. Но зато каждый старался дать мне совет. Наиболее дельным показался план, предложенный Акинфиевым. До войны он работал печатником в московской типографии «Искра революции», знал главного инженера предприятия Мишустина. К нему-то он и посоветовал [148] обратиться. Даже написал письмо своему бывшему шефу.

В путь снаряжал меня весь коллектив. Кто отправлял со мной письмо, а некоторые даже небольшую посылочку.

Поезда из Кандалакши в Москву в то время ходили уже нормально. Фашистов в районе Лоухи потеснили, и дорога на всем протяжении оказалась свободной.

Улицы столицы оказались, как обычно, многолюдными. С Ярославского вокзала я на троллейбусе перебрался на Савеловский и пригородным поездом (электрички здесь тогда не ходили) часа через четыре доехал до станции Икша, где жили мои родители. Мое появление было для них большой неожиданностью. Они не знали, куда меня посадить и чем угостить. Правда, немного продуктов я захватил с собой. Начались горькие воспоминания об осени сорок первого года. Порой целыми днями моим старикам приходилось тогда сидеть под снарядами в окопах. Фашисты подошли очень близко к Икше, и только после упорных боев защитники Москвы выгнали их из этого района.

Утром, распростившись с родными, я отправился в типографию «Искра революции». Зашел прямо к товарищу Мишустину. Николай Васильевич встретил меня радушно. Внимательно прочел письмо Акинфиева, попросил поблагодарить его за то, что не забывает товарищей, с которыми начинал свой путь в полиграфии. Потом обернулся ко мне и спросил:

— Так чем я могу вам помочь?

Я объяснил ему, с каким нелегким заданием прибыл. Выслушав меня, Мишустин обещал выделить для нашей типографии необходимое количество заголовочного и текстового шрифтов.

— Но как вы его получите? — тут же поинтересовался он. — Есть у вас разрешение на вывоз шрифтов? [149]

У меня, конечно, такого разрешения не было. Да мы, к сожалению, там, на фронте, даже не знали, что без соответствующих документов получать и перевозить шрифты нельзя. Я задумался о том, что же можно предпринять. И тут Николай Васильевич посоветовал мне обратиться в Главное политическое управление Красной Армии. Оно имело право давать такие разрешения.

Поначалу я ухватился за эту идею. Но вдруг вспомнил: поездка-то моя, можно сказать, негласная, незаконная, чего доброго, могу подвести своих начальников.

А Мишустин настаивал на своем:

— Идите. Не бойтесь. Самое большее — отругают, но зато и помогут.

С помощью Мишустина я быстро выяснил, кто в Главном политическом управлении Красной Армии занимается полиграфией, узнал даже телефон и адрес. Поехал, нашел бюро пропусков, позвонил. Ответившему мне полковнику Сафонову доложил о цели приезда. Он внимательно выслушал меня и попросил дождаться в бюро пропусков капитана Марголина. Пришедший вскоре коренастый офицер с живым, приветливым лицом произвел на меня самое хорошее впечатление. Когда я выложил ему все свои беды, он тут же заказал пропуск, и мы вместе поднялись в отдел.

Первая встреча с работниками Главного политического управления запомнилась мне на всю жизнь. Полковник И. А. Сафонов, а также сотрудники его отдела подполковник С. И. Леонов и капитан М. Л. Марголин проявили большое понимание нужд фронтовой печати. Правда, немного поругали меня, но не за самовольный приезд в Москву, а за то, что обратился за шрифтом не по инстанции — в гражданскую типографию «Искра революции». Однако разрешение на получение необходимого имущества все же выдали. Кроме того, они выписали [150] наряд в склад Главного политического управления. Там нам выдали еще кое-что из того, что мы просили.

Капитан Марголин помог упаковать все полученные мной материалы и отвезти их на вокзал. Он же достал железнодорожный билет до Кандалакши. Груз отправлялся в почтовом вагоне того поезда, которым предстояло ехать и мне. Сделать это было непросто. Ведь у меня набралось около тонны разного имущества.

Долго потом я вспоминал добрым словом своих старших товарищей из Главного политического управления Красной Армии. Встреча с ними оставила у меня самое приятное впечатление.

* * *

Летом 1944 года войска 19-й армии продолжали вести бои местного значения. Подразделения и части улучшали свои позиции, отвоевывали у врага господствующие высоты. Активно и успешно продолжали действовать разведчики и снайперы.

Выполняя указания Военного совета армии, газета усилила воспитание воинов в наступательном духе. Она рассказывала об опыте подразделений, сумевших потеснить врага, о значении смелости и отваги в бою. Много писала газета о прокладке колонных путей, о действиях в лесисто-болотистой местности, об умении обходить и уничтожать опорные пункты.

Секретариат редакции возглавлял тогда майор Аванес Чинарьян, сменивший Виктора Килина. Он был человеком энергичным, трудолюбивым, иногда не в меру горячим. Однако в этой горячности не чувствовалось и тени самодурства. Просто наш ответственный секретарь считал, что, поскольку он сам работает от зари до зари, обеспечивая газету нужными материалами, то так должны относиться к порученному делу все. Если Чинарьян [151] замечал, что кто-то написал статью, как говорится, «левой ногой», то из себя выходил.

— Что ты мне принес? — кипятился он. — Макулатуру для пополнения корзины? Так она у меня полная. А вот на полосу ставить нечего.

Правда, у Чинарьяна всегда находилось что поставить в очередной номер. Он слыл у нас человеком запасливым, умеющим заранее предусмотреть, что потребуется для газеты сегодня и в ближайшие дни.

Надо сказать, что, и получив слабый материал, Чинарьян не всегда кипятился. Если он видел, что человек добросовестно трудился, но не сумел справиться с фактами, как следует преподнести их читателю, то сразу обращался к начальнику отдела и просил его помочь молодому журналисту. А иногда секретарь сам садился вместе с автором за один стол и обстоятельно разъяснял, как улучшить материал. Потом спокойно говорил:

— Иди доделывай.

Отношения с начальниками отделов у Чинарьяна оставались в целом ровные. Единственно, в чем он никогда и ни перед кем не поступался, это в требовательности. Если материал запланирован в номер, значит, он обязательно и вовремя должен быть сдан. Причем непременно хорошего качества.

Сотрудники знали особенности характера ответственного секретаря. Думается, постоянная требовательность Чинарьяна, его забота о людях помогали им работать еще увереннее и инициативнее, с полной отдачей сил.

В газете все чаще появлялись материалы об опыте боев в лесисто-болотистой местности, о том, что побеждает смелый и находчивый. Писала газета и об умении использовать подручные средства для достижения успеха в бою, об умении действовать лопатой, пилой, топором во время переправы через малые реки. [152]

Почти в каждом номере мы печатали корреспонденции о подвигах саперов, разведчиков и других воинов, проявивших мужество и мастерство в борьбе с врагом. В один из последних февральских дней майор А. Чинарьян принес в цинкографию клишированный заголовок «Подвиг сапера Мартынова».

— Надо бы сделать поскорее, — сказал он. — Этот материал думаем дать в номер.

Цинкограф тут же приступил к работе. Клишированный заголовок был готов вовремя. Наутро газета вышла с шапкой на всю полосу: «Бессмертно имя воина Мартынова!» Далее рассказывалось о герое.

В ночь на 20 февраля 1944 года, говорилось в статье, сапер краснознаменной части Иван Мартынов совершил бессмертный подвиг. Ценой своей жизни он обеспечил выполнение приказа командира, проделав проход для разведчиков.

Как обычно, саперы шли впереди, чтобы проложить дорогу через минные поля и проволочные заграждения. Гитлеровцы обнаружили воинов. Но Мартынов, несмотря на обстрел, продолжал проделывать траншею в снегу. Когда фашисты окружили его, он крикнул: «Товарищи, вперед, проход я вам обеспечу!» Под вражеским огнем Мартынов бросился к заграждению. Упав, он успел взорвать гранату. Воздух потряс оглушительный взрыв. Установленные врагом рогатки разлетелись в стороны. Иван Мартынов погиб на глазах у друзей, обеспечив разведчикам успешное выполнение задания.

Когда бойцы возвратились в часть, состоялся митинг. У могилы Мартынова они поклялись отомстить врагу за его смерть.

Интересно готовилась страница, посвященная Сергею Колесникову. Капитан Б. Грязнов написал очерк «Бессмертие». Решено было дать на полосе стихи сержанта [153] Ю. Мазилова «Герою». Вместо передовой поместили письмо группы бойцов из подразделения, где служил герой. Оно называлось «Сергей Колесников». На странице нашлось место и для письма ефрейтора Петра Колесникова — «Буду мстить за брата».

Новые моменты появились в работе издательства. Мы получили указание перераспределить тираж, поскольку число пунктов, в которые отправлялась газета, значительно возросло.

Однажды от Военного совета армии поступил необычный заказ. По этому поводу генерал-майор Панков вызвал к себе подполковника А. А. Мурашова.

— Можете ли вы, — спросил он, — в кратчайший срок выпустить очень нужную для войск брошюру?

Редактор сказал, что для окончательного ответа надо посоветоваться с работниками издательства. Тогда генерал пригласил нас с Вагиным. И только тут стало ясно, чем вызвана такая спешность. Оказалось, что в 19-ю армию прибыло несколько новых соединений. Они долгое время находились в пути и не всегда вовремя узнавали о событиях на фронтах Великой Отечественной войны. Вот и дали нам задачу выпустить к утру для этих войск брошюру с текстом праздничного приказа Верховного Главнокомандующего.

Для нас с Вагиным это распоряжение прозвучало как гром среди ясного неба. Мысль работала только в одном направлении: что делать? Как выполнить заказ, если нет ни одной свободной печатной машины, недостает наборщиков, если нечем фальцевать и сшивать брошюру?

А член Военного совета между тем спросил:

— Как у вас с бумагой?

Мы ответили, что есть у нас немного сэкономленной бумаги, у нас все знают ей цену и стараются беречь. Однако на большой тираж бумаги не хватит. [154]

— Хорошо, — сказал генерал, — сократите тираж двух-трех номеров, а приказ Верховного отпечатайте.

В общем, заказ был получен и цель ясна: к утру подготовить к отправке в части десять тысяч экземпляров брошюры. С командного пункта армии мы возвратились в удрученном состоянии. Редактор попытался успокоить нас с Вагиным.

— Ничего, — говорил он, — раз прибывают войска, значит, скоро пойдем в наступление. Радоваться надо.

Ему хорошо было говорить. А в каком положении оказались мы, издатели? У нас даже не было времени разъяснить наборщикам и печатникам важность полученного заказа. Всю разъяснительную работу пришлось вести у наборных касс и печатных машин. Мобилизовали все наличные силы, все наши резервы. Выручило и то, что лучшие наши работники владели несколькими специальностями. Они подменяли друг друга. В общем, всю ночь никто не спал. А брошюру все-таки набрали, отпечатали, сфальцевали и в указанный срок доставили в части.

Теперь, как говорится, можно было праздновать победу. Мы действительно получили удовлетворение оттого, что справились с важным заданием, и пребывали в хорошем расположении духа. Однако вскоре из отдела снабжения политуправления Карельского фронта к нам в редакцию приехал капитан Крикунов. На свою беду, я в это время находился в войсках. Капитан В. Вагин показал ревизору нашу типографию, рассказал о наших трудностях и о нашей радости — о том, что в короткий срок, за сутки, выпустили по заданию Военного совета армии брошюру с приказом Верховного Главнокомандующего. Крикунов, повысив голос, спросил:

— А где вы взяли бумагу?

Вагин ответил, что у нас была небольшая экономия [155] бумаги и, кроме того, политотдел армии разрешил сократить тираж двух-трех номеров газеты.

— Кто вам разрешил издавать брошюру? — продолжал наступать Крикунов.

Виктор Иванович ответил, что брошюра издана по распоряжению члена Военного совета армии генерал-майора С. И. Панкова.

Все объяснения Крикунов записал в блокнот и, не поговорив по этому вопросу ни с редактором, ни с начальником политотдела армии, отбыл в политуправление фронта.

А через несколько дней в наш политотдел за подписью начальника политуправления фронта генерал-лейтенанта К. Ф. Калашникова пришел приказ, в котором говорилось, что за перерасход газетной бумаги начальник издательства газеты 19-й армии капитан А. И. Бескоровайный отстраняется от занимаемой должности.

Вот тебе и поработали! Вместе с подполковником А. Мурашовым идем к полковнику В. Поморцеву. Читаем приказ и удивляемся. Начальник политотдела советует нам зайти к члену Военного совета армии. Генерал Панков внимательно прочитал приказ и возмутился. Тут же он снял трубку телефона и позвонил члену Военного совета фронта генерал-лейтенанту Т. Штыкову. Панков доложил, как было дело, сказал, для чего издана брошюра и где взяли для этого бумагу. Не знаю, что ответил ему Штыков, но мне Панков сказал:

— Иди и спокойно работай. Завтра получишь благодарность.

Приказ начальника политуправления фронта, видимо, отменили. Во всяком случае, следов от него в моем личном деле не осталось. А благодарность получил.

В то время все мы жили под впечатлением приказа Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина от [156] 1 мая 1944 года. В этом приказе перед Красной Армией и Военно-Морским Флотом ставилась всех нас очень радовавшая задача — очистить советскую землю от немецко-фашистских захватчиков и восстановить Государственную границу Советского Союза от Черного моря до Баренцева. Это означало, что и нашей армии предстоит в ближайшее время наступать, очищать от врагов Заполярье.

Газета активно готовила воинов к предстоящим наступательным боям. В статьях наших литсотрудников, в авторских выступлениях мы стремились показать, что победу в бою приносят стремительное движение вперед, отвага и мастерство.

В газете появились рубрики «Боец, учись наступать», «Солдатская памятка». Под ними были опубликованы статьи «Сапер в наступлении», «На лыжах по-пластунски», «Как ориентироваться и двигаться в горах», «Марш в горно-лесистой местности», «Перебежка под огнем», «О саперной лопате» и другие.

3 сентября газета выступила с полосой «Учись преодолевать водные преграды». В этом же номере была опубликована передовая статья «Через реки и озера». Мы все переживали волнующие дни. Войска совершали марш в обход позиций противника. 11 сентября газета вышла с шапкой на всю первую полосу, призывавшей не выпускать врага живым из Заполярья. В статье «Стремительный удар», опубликованной в том же номере, рассказывалось о том, как подразделение офицера Ермакова уничтожило 300 фашистов, захватило 16 танков, 4 орудия и другие трофеи. 12 сентября газета поступила в войска с призывом «Выше темпы наступления!». Подзаголовок гласил: «Воины Заполярья! Действуйте так, чтобы Москва салютовала вам от имени матери-Родины!» Капитан И. Миронов выступил в этом номере со статьей «Настал час расплаты». В ней сообщалось, [157] что танкисты гвардии капитана Донца подбили пять вражеских танков и шесть захватили исправными. Из войск были получены корреспонденции майоров Ф. Цыбенко («Героизм и отвага») и Н. Пузикова («Умелый маневр»). Они тоже успели в номер.

Вспоминается одна из сентябрьских ночей, темная, неприветливая. Никто в типографии не смыкал глаз. Полиграфисты были заняты выпуском газеты. К полуночи ее полосы были уже готовы, и печатник А. Акинфиев сделал контрольные оттиски. Через всю первую полосу шла шапка: «В бою равняться только на передовых!» Газета призывала отомстить гитлеровцам за их злодеяния.

Все было готово, но печатать газету мы не начинали, ждали сообщений с переднего края. Как сложилась там обстановка? Удалось ли захватить противника врасплох, успешно ли идет наступление? Но вот в штаб армии поступили первые сообщения. Советские войска, прорвав оборону противника, успешно продвигались вперед. Согласовав эту информацию с Военным советом, мы сразу же поместили ее на первой полосе. В номер пошла и подборка «Подвиг отважных», подготовленная нашими корреспондентами. Через час старенький редакционный газик уже мчался по разбитой дороге, увозя в наступающие части первую партию тиража.

Вскоре наши войска оседлали дорогу в районе Кайралы. Вот как оценивал их действия командующий Карельским фронтом Маршал Советского Союза К. А. Мерецков.

«19-я армия оказалась на высоте, — писал он в своей книге воспоминаний «На службе народу». — Совершив по трудной местности почти 100-километровый марш, она в ночь на 12 сентября внезапно для противника, далеко обойдя его позиции, перерезала коммуникации. Одновременным прорывом на северном участке [158] и обходом на южном вспомогательном направлении армия поставила немцев перед угрозой разгрома. Опасаясь полного окружения, фашисты стали спешно покидать позиции. Бросая военное имущество и снаряжение, они устремились в сторону Северной Финляндии».

19-я ар ;ия не ввязывалась в тяжелые бои с отходящими частями противника и не изнуряла свои войска глубокими обходами. Она уничтожала его живую силу и технику в основном огневыми средствами, расставленными у дорог, по которым он отступал. Такой план действий был принят ради того, чтобы сберечь резервы. Они нужны были для осуществления операции на мурманском направлении. Такие указания командующий Карельским фронтом получил из Ставки в первые же дни наступления. В них подчеркивалось, что не исключена возможность переброски в ближайшее время части сил с Карельского фронта на западное направление. Речь шла о 19-й и 26-й армиях.

Наша походная типография двигалась вслед за наступающими войсками, уже освободившими населенные пункты Алакурти, Кайрала, Куолоярви. Мы старались не отставать от первого эшелона штаба армии, чтобы редакция имела возможность быстро получать точную информацию о ходе боевых действий, а издательство — без опоздания доставлять газеты в войска. Останавливались только для набора и печати, но на небольшом удалении от основной дороги. Отпечатав тираж, полиграфисты быстро догоняли ушедшие вперед части.

Вскоре наши передовые части вышли на рубеж Келлосельня, озеро Онкамо-Ярви. К 30 сентября 1944 года 19-я армия полностью выполнила свою главную задачу, очистила от фашистов советскую землю и вышла на довоенную государственную границу с Финляндией. К концу октября 1944 года войска Карельского фронта разгромили основные противостоящие им силы немецко-фашистских [159] захватчиков. Москва трижды салютовала героям Заполярья. В ознаменование одержанных нами побед в 1941–1944 годах Президиум Верховного Совета СССР учредил медаль «За оборону Советского Заполярья». Эту награду получили все сотрудники редакции, издательства и типографии газеты 19-й армии.

В то время редакция и типография располагались на опушке леса, в небольшом овраге, неподалеку от Куолоярви. Начальник политического отдела армии полковник В. Е. Поморцев сообщил нам, что можно устраиваться на зиму. Мы без промедления начали готовить фундаменты под палатки. Капитан В. Вагин раздобыл несколько финских фанерных домиков. Быстро перевезли их, и наш дружный коллектив приступил к работе. К ноябрьским праздникам построили радиоузел, оборудовали жилье, соорудили даже баню.

В канун всенародного праздника 27-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции сотрудников редакции и типографии подняли по тревоге. Сходив в политотдел, подполковник А. Мурашов принес самые свежие новости. Оказывается, войска армии уже спешно грузятся в вагоны. Предстоит передислокация. Куда именно — никто об этом не знает.

Вместе с капитаном Вагиным быстро подсчитываем, сколько нам понадобится платформ. Затем я пошел в штаб за указаниями о месте и времени погрузки, а он остался руководить подготовкой к отъезду.

Хорошо, что мы заранее предвидели возможность передислокации и распределили обязанности между людьми. Теперь каждый действовал строго по плану, без спешки и сутолоки.

И вот мы в пути. Ребята гадают, куда все-таки едем, Когда проехали Лоухи, поняли, что не на север. Там нам уже нечего делать. С гитлеровцами покончено. Значит, на запад. [160]

Через несколько дней эшелон прибыл к новому месту назначения, в Вологду. Оказалось, что нашу армию вывели на переформирование.

Сразу по прибытии в город мы явились в обком партии. Нас принял заведующий военным отделом М. Н. Яблоков — молодой, голубоглазый, по-военному подтянутый человек в гимнастерке, перехваченной армейским ремнем. Он отнесся к нам радушно, с искренней заинтересованностью расспрашивал о фронтовых делах, о пути следования, интересовался, как мы думаем разместить людей, технику, какая нам нужна помощь.

Мы понимали, что разместить полевое управление штаба армии и некоторые воинские части нелегко, что обкому хватает и своих забот, однако Михаил Николаевич постарался сделать для нас все возможное. Он тут же дал по телефону указание директору областной типографии принять и разместить людей, создать им нормальные условия для своевременного выпуска газеты.

Работники областной типографии относились к нам не только как к коллегам, но как к родным и близким людям. Они помогли нам хорошо разместиться, наладить и подремонтировать печатные машины, пополнить шрифтовое хозяйство, поделились химикалиями. Михаил Николаевич и в дальнейшем неоднократно интересовался условиями нашей жизни и работы, заботился даже о пополнении наших кадров. С его помощью армейский коллектив полиграфистов пополнился многими квалифицированными специалистами.

Мы знали, что в Вологде пробудем недолго. Поэтому старались плодотворно использовать каждый день и час для улучшения полиграфической базы и подготовки ее к работе в походных условиях. Особенно важно было отремонтировать автомашины.

Наступило время покинуть гостеприимную Вологду. Накануне редактор предупредил всех, чтобы о нашем [161] отъезде никому ничего не говорили. Рано утром 19 января 1945 года мы вместе со всем своим хозяйством с соблюдением, как нам казалось, полной тайны прибыли на вокзал. С собой мы «прихватили» двух девушек-наборщиц из Вологодской типографии — Антонину Яблокову и Полину Есину. Отпускать их не хотели, так как рабочих рук в типографии не хватало. Но помогли нам сами девушки. Уж очень им хотелось поехать на фронт.

Мороз подгоняет нас, заставляет двигаться быстрее. Торопливо грузим автомашины на платформы. Людей располагаем в товарных вагонах, где установлены железные печурки. Хотя мы и грузились не на пассажирском, а на товарном вокзале, перрон станции быстро заполнился провожающими. Это обстоятельство очень рассердило редактора. Он напустился на нас с Вагиным:

— Это ваши люди разболтали о дне отъезда? Смотрите, что делается!

На вокзале среди провожающих больше всего было девушек. Они обнимались с солдатами, целовались. Но Александр Алексеевич вскоре успокоился. Девушки провожали не только наших солдат, но и воинов многих других подразделений, грузившихся в вагоны.

Под руководством капитана В. Вагина водители поставили автомашины на платформы, уложили под колеса подставки, крепко-накрепко закрепили груз растяжками из проволоки. Редактор лично проверял надежность крепления. Вслед за ним такую же работу проделал начальник эшелона со своими помощниками. Но вот паровоз дал свисток, вагоны качнулись, и поезд тронулся.

И, греясь у жарко натопленных печурок, наши товарищи снова начали гадать, куда мы направляемся. [162]