По трудным дорогам

Войска готовились к решающему сражению за освобождение советского Заполярья. Газета из номера в номер писала о героях минувших боев, уделяя особое внимание показу их действий в наступлении. Все чаще на ее страницах стали появляться статьи, и консультации о том, как прокладывать дороги в лесах и болотах, как использовать для быстрого продвижения подручные средства и материалы. Своим опытом делились лучшие командиры, а также бывалые бойцы.

Мы, работники типографии, тоже заботились о том, как обеспечить надежное продвижение нашей техники, доставку газет, снабжение бумагой. Если мы уйдем вперед и отдалимся от баз снабжения, это сразу же отрицательно скажется на всей нашей работе. В районе Куолоярви, где гористая местность перемежается с болотистой, где почти нет проторенных дорог, снабжение оторвавшихся от тыла частей всегда оставалось сложной проблемой. Надо было учитывать и то, что с началом боев значительно возрастет активность вражеской авиации.

Готовясь к предстоящему наступлению, мы обучали своих бойцов (наборщиков, печатников, шоферов, экспедиторов) [123] некоторым дополнительным военным специальностям. Полиграфисты овладевали саперным делом, учились чинить мосты, прокладывать гати.

Первые годы войны не прошли для нас даром. Все хорошо усвоили, что значит двигаться без дорог, и теперь готовились к преодолению любых испытаний. Уже не раз наша походная типография двигалась за войсками в тяжелых условиях. Зимой становился помехой глубокий снег, весной и осенью — болота, многие из которых и летом не просыхали. А корреспондентам требовалось регулярно бывать в полках, нам, полиграфистам, нужно было своевременно доставлять бумагу, краску, продукты...

И найти выход из такого трудного положения нам однажды помогла русская смекалка. Решив, что в период бездорожья нас могут выручить кони, мы с Ватным набрались смелости и пошли в ветеринарный отдел армии. Говорим: «Дайте пару лошадей для редакции». Отвечают со смехом: «По штату не положено». Стали просить, убеждать. К счастью, товарищи из ветеринарного отдела хорошо понимали роль газеты, вняли нашей мольбе, дали нам пару лошадей. Когда-то эти кони ходили в артиллерийской упряжке, были ранены. И теперь вот они прямо из ветлечебницы попали к нам.

Долгое время служили лошадки нашим корреспондентам, ездившим в части за материалами. Конным транспортом поддерживалась также ежедневная связь редакции с политотделом и Военным советом армии. Но особенно выручали лошадки наше издательство. На них производились все мелкие хозяйственные перевозки. Шефство над конями сразу же взяли девушки-наборщицы: Поля Есина, Маша Комарова и другие. Они чистили их, подкармливали из своего не очень-то богатого пайка. [124]

Но в ходе наступления нам, к сожалению, пришлось расстаться с лошадьми. Артиллеристам они оказались нужнее.

* * *

В нашей типографии работали красноармейцы. Среди них были неплохие полиграфисты. От бойцов строевой части они отличались лишь своими специфическими обязанностями — имели дело с цинком, бумагой, шрифтами. Но они, разумеется, выполняли и общие воинские обязанности, несли караульную службу, занимались боевой учебой, чтобы быть всегда готовыми дать отпор врагу.

Характерная особенность Карельского фронта состояла в том, что у нас здесь не было сплошной оборонительной полосы. Между опорными пунктами имелись не занятые войсками промежутки, через которые в наш тыл иногда просачивались вражеские лыжники. От нас требовалась не только бдительность, но и умение отражать атаки противника. Поэтому у нас, как я уже говорил, регулярно проводились занятия по боевой подготовке как с командным, так и с рядовым составом. Воины учились ходить на лыжах, метко стрелять на ходу. Этим искусством они овладели не сразу. Первое время даже командиры чувствовали себя на лыжах неуверенно. Помнится, заместитель редактора майор Лунин в течение часа поднимался на невысокую сопку. А спускали его уже коллективно. Однако постепенно все стали хорошими лыжниками.

В боевых условиях очень ценным было умение наших специалистов совмещать профессии. Ведь им нередко приходилось заменять заболевшего или раненого товарища. Мы стремились к тому, чтобы каждый красноармеец владел двумя-тремя специальностями. Так, печатники Акинфиев и Брацун могли выполнять обязанности [125] экспедиторов — обрабатывать и доставлять почту. Брацун к тому же был отличным поваром. Шофер Изюмцев при необходимости становился мотористом — обслуживал движок Л-6. Водители Мелентьев и Хомченко владели специальностью приемщика у печатного станка. Обязанности экспедиторов нередко выполняли и наши девушки — наборщицы и корректоры. Вот что писала уже после войны о своей работе в издательстве корректор Люся Малкина: «Помню, как я ездила на машине, развозила газеты в части. Солдаты по дороге выбегали из окопов, если им бросишь газету. Ее ждали с таким же нетерпением, как и боеприпасы».

Сплочению коллектива во многом способствовала сама обстановка — мы всегда были вместе. Жили, спали, ели там же, где работали. И все мы — командиры и служащие, сержанты и красноармейцы — старались держаться ближе друг к другу. Для всех нас главная задача состояла в том, чтобы без опоздания выпустить интересную газету, зовущую на скорейший разгром ненавистного врага. Каждый сознавал: пламенные печатные строки — тоже грозное оружие в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами.

Центральные газеты приходили в Заполярье с большим опозданием. Вот мы и старались восполнить этот пробел: побыстрее доставить в части свою армейскую газету. Старенький почтовый газик, работавший на дровяном отоплении, ежедневно ранним утром отправлялся в путь. За ним частенько гонялись вражеские самолеты, по нему била артиллерия противника. А иной раз и дорога оказывалась разбитой, чинить ее приходилось самим экспедиторам. Но несмотря ни на что, к восьми-девяти часам утра газета вручалась тем, кому она предназначалась.

...1944 год работники нашей редакции и типографии, как и все советские люди, встретили в радостном, приподнятом [126] настроении. На фронте все ярче разгоралась заря победы. В конце 1943 года был освобожден Киев, значительная часть Правобережной Украины. Потерпев поражение в Курской битве, гитлеровцы не могли долго продержаться и на западном направлении. Близился день освобождения Белоруссии. Естественно, что интерес ко всякого рода официальным сообщениям у нас значительно возрос. Поздней ночью, заканчивая работу над номером, мы не уходили отдыхать, не прослушав по радио последние известия. И рано утром, вставая, прежде всего осведомлялись, какова сводка Совинформбюро, нет ли приказа Верховного Главнокомандующего. Если узнавали, что есть, несказанно радовались. Пусть мы и не знали еще его содержания, все равно было ясно, что одержана новая победа на фронте, освобожден от ненавистных захватчиков еще один советский город.

В нашей редакционной радиорубке всегда было много людей. Все спрашивали у радистки Зотовой:

— Ну как, Нина, какой сегодня город освободили? На каком направлении гитлеровцам по шеям дали?

Хотя постоянные вопросы любителей новостей и мешали ей работать, Нина никогда не отказывалась рассказать о принятой по радио передаче. Она понимала, что отнюдь не праздное любопытство приводит к ней людей. Сводки Совинформбюро давали им заряд бодрости, хорошего настроения, вдохновляли на ударную работу.

— Есть, есть приказ! — весело говорила Нина. — Сегодня, товарищи, наши войска взяли Проскуров. Соединениям, отличившимся в боях, присвоено наименование Проскуровских.

Многие наши сотрудники раздобыли небольшие географические карты и всегда держали их при себе. Ознакомившись с очередной сводкой Совинформбюро, они [127] тут же наносили на них новую линию фронта. Большая географическая карта висела в комнате редактора. На ней каждое утро обозначались флажками города, только что освобожденные нашими войсками. На этой карте очень рельефно видны были успехи наших войск. Около нее частенько собирались люди и оживленно беседовали о боевых успехах советских войск.

Вскоре такую же карту мы повесили в типографии. А точнее — прикрепили ее к дверце грузовой машины, в которой размещался печатный цех. Старший печатник Акинфиев, закончив тираж очередного номера газеты, тотчас же по сводке Совинформбюро перемещал на карте флажки, отмечая занятые в тот день города. Карта наша стала самой оперативной, и около нее всегда собирались люди.

Как-то уж так установилось, что рабочий день мы начинали со знакомства с положением на фронтах. Помню, большую радость доставило нам сообщение Совинформбюро о выходе наших войск на государственную границу. Только я вернулся на свое рабочее место, как раздался звонок от начальника политотдела армии. Полковник В. Поморцев приглашал к себе.

Надо отметить, что редакция, издательство и типография армейской газеты постоянно ощущали внимание, поддержку и помощь со стороны политотдела армии и члена Военного совета генерал-майора С. И. Панкова. И Поморцев, и Панков часто звонили нам, лично бывали в редакции и типографии, собирали офицеров, рассказывали о том, какие задачи решает или должна в ближайшее время решать армия, что в связи с этим ждут они от газеты, от ее сотрудников. Порой делались и замечания.

По долгу службы мне часто приходилось встречаться с начальником политотдела армии. И всегда я уходил от него удовлетворенным. Он умел вселить надежду, поддержать. [128] Бывало, и серьезно пожурит за упущения. Но делалось это всегда с большим тактом и уважением к работнику. Не любил начальник политотдела что-либо повторять два раза. Требовал, чтобы указания, от кого бы они ни исходили — от командующего или от политотдела, — выполнялись четко и своевременно. Мы знали это и старались не подводить своего начальника.

На этот раз, как мне показалось, настроение у начальника политотдела было особенно приподнятым. Он крепко пожал мне руку, пригласил сесть и сказал, не скрывая улыбки:

— С редактором товарищем Мурашовым мы уже переговорили по всем вопросам, касающимся содержания газеты. Но кое о чем мне хочется и с вами потолковать.

Он задумался, видимо решая, как лучше перейти к теме нашего разговора.

— Как вы думаете, — спросил он, — долго мы еще будем сидеть в этих обжитых местах?

— Да нет, наверное, — ответил я. — По всему видно, что скоро пойдем вперед.

— Вот и я так думаю, — снова улыбнулся полковник. — Значит, надо готовиться к тому, чтобы и редакция и типография успешно работали, вовремя выпускали газету в условиях, когда придется часто менять место дислокации, находиться в движении.

Сердце мое радостно забилось. Конечно, о приближающемся наступлении войск нашего Карельского фронта мы догадывались. Многое свидетельствовало об этом: оживление в штабах, в органах снабжения, на фронтовых дорогах. Но теперь дело дошло уже до непосредственных указаний о подготовке к наступлению. Внимательно слушал я все, что говорил начальник политотдела, и тут же прикидывал, как лучше выполнить его распоряжения. [129]

— Какая помощь нужна издательству? — спросил Поморцев.

Я затруднился сразу ответить.

— Продумайте все, посоветуйтесь с людьми, — сказал начальник политотдела, — и через два дня мне доложите.

Подумать, конечно, было над чем. Хозяйство наше разрослось, и стало не так просто размещать все на имеющихся у нас автомашинах. А ведь надо было не только разместиться, а и работать иногда на ходу, уметь без промедления сниматься и так же быстро разворачиваться на новом месте. Немалое значение имел и четкий график движения наших автомашин, чтобы, скажем, печатная успевала своевременно освобождать «наборный цех» от готовых полос и давала ему возможность двигаться дальше, догонять редакцию. Важно было и правильно расставить людей, особенно командный состав издательства и типографии, чтобы в нужный момент у типографской машины всегда был человек, который смог бы разумно распорядиться, не растерялся бы в сложной ситуации.

Все эти вопросы были продуманы, согласованы. Редакция и типография получили необходимую поддержку и помощь. В частности, нам добавили транспорт. А вскоре пришлось сняться с обжитых мест. Редакция и типография перебазировались в район Алакурти.

В Кандалакшу перебрались некоторые учреждения штаба фронта.

Обязанности начальника издательства армейской газеты в годы войны были прямо-таки универсальными. Чего только не приходилось делать! Оборудовать землянки и палатки для размещения сотрудников, обеспечивать журналистов письменными принадлежностями, заботиться об освещении. А главное — требовалось поддерживать [130] в полном порядке все оборудование, чтобы оно работало четко и бесперебойно.

Вспоминая сейчас те горячие дни, снова и снова удивляюсь: где только брались силы у людей повсюду поспевать, четко выполнять все возложенные на них многочисленные обязанности. Ведь в сложнейших условиях боевой обстановки полиграфистам приходилось решать не только чисто производственные задачи. На нас возлагались и охрана расположения типографии, и транспортировка технического оборудования, и обеспечение людей боеприпасами и военным снаряжением. Надо было заботиться и о соблюдении маскировки, быть готовым к быстрой смене месторасположения типографии. А людей нам постоянно недоставало. Бывало, хоть сам вставай за наборную кассу. Хорошо еще, что я юные годы овладел специальностью наборщика. Когда бывало туго, не стеснялся, брал в руки верстатку — и, глядишь, успевали все набрать вовремя.

Но частенько приходилось наведываться в отделения штаба армии, искать нужных людей. Красноармейцев мы еще как-то находили, выявляли, как уже говорилось, специалистов в частях и забирали к себе в типографию. А вот с вольнонаемным составом было хуже. Располагались мы обычно вдали от населенных пунктов — попробуй найти работника для типографии или редакции.

И вот как-то засиделись мы с Вагиным у кадровиков. Приходим в редакцию. Редактор хмурится, недоволен.

— Где вы ходите? — спрашивает. — Хотя бы говорили, куда отправляетесь, где вас искать.

— А что случилось?

— Да ничего не случилось. Звонил несколько раз член Военного совета армии. Начальником издательства интересовался. Поезжай быстрее к нему. А потом [131] мне расскажешь, в чем там дело. Наверняка опять нагоняй будет или за плохую печать, или еще за что-нибудь.

— Да печать теперь у нас наладилась, — отвечаю. — Другое разве что? А что? Нигде будто бы не проштрафились. Газета не опаздывает.

— Ну, не будем гадать, — говорит Мурашов. — Поезжай. А если что напортачили, будем вместе расхлебывать.

В таких случаях возражать не приходится. Вызывают, — значит, нужен. А если уже давно ищут, то и впрямь надо поторопиться. Выхожу от редактора, думаю: «На каком же транспорте мне отправиться? Попутную машину ждать долго». И тут вспоминаю: у нас же есть лошадь. Вот она меня и домчит до командного пункта армии. Лошадь оказалась на месте. Седлаю ее и часа через полтора тряской езды разминаю отекшие ноги у армейского контрольно-пропускного пункта. Оставив лошадь у коновязи, вхожу в землянку генерал-майора С. И. Панкова.

Генерал встает из-за стола, подает руку. Лицо приветливое, с улыбкой. Значит, думаю, грозы не будет. Зачем же он меня вызывал?

Разговор начался издалека. Как здоровье, как настроение? Это были весенние дни 1944 года. Войска наши на многих фронтах одерживали победы. Чувствовалось, что и Карельский фронт скоро перейдет в наступление. Все это, конечно, подбадривало, создавало у людей хорошее настроение. Я сказал об этом члену Военного совета.

— То что вы, несмотря на все трудности, не унываете — это хорошо, — сказал он. — А как у вас со штатом? Укомплектовали?

Пришлось честно ответить, что укомплектовались еще не полностью. Основных специалистов нашли, из войск [132] взяли, но не хватает корректоров, других технических работников. А печатника, наборщика подобрали удачно, работают они неплохо.

— Это я замечаю, — сказал генерал. — Печать стала несколько лучше. А где думаете взять еще людей, чтобы укомплектоваться полностью?

— Ума не приложу. Ходил к кадровикам. Вот сейчас только с ними толковал, когда вы меня искали. Но они тоже ничем помочь не могут.

— Да, им помочь нечем, — согласился генерал. — Потому что в отделах штаба тоже не хватает технических работников. Но комплектоваться надо. Скоро у нас могут начаться очень важные события. Задачи будут поважнее сегодняшних и потруднее. Как вы справитесь тогда с неполным штатом?

Я сидел и только пожимал плечами: не знаю, мол, что делать.

— Ну хорошо, — сказал член Военного совета. — Я вас выручу. Укажу, где найти людей. А заодно выполните и наше задание. — Генерал поднялся из-за стола и подошел к карте. — Вот видите, — показал он указкой населенный пункт Умба. — Поезжайте туда с предписанием Военного совета и завербуйте нужное количество людей для работы в штабе армии. Как я понял, и для редакции они потребуются. Люди будут работать у нас по вольному найму. Отбирайте тщательно. Главное, чтобы были идейно зрелыми, умели хранить военную тайну. Скорее всего вам будут рекомендовать только девушек. Ничего. Пусть это вас не смущает. Девушки для штабной работы даже больше подходят. Они аккуратны, исполнительны. Ну что приуныли? Получайте предписание — и в добрый путь! Желаю успеха!

На этом разговор закончился. Я был, конечно, несколько обескуражен таким необычным поручением. За годы службы в армии немало выполнял я разных заданий, [133] но вербовать девушек для работы в штабе мне еще не приходилось. Однако приказ есть приказ. Его надо выполнять.

Я уже знал, что в полевое управление штаба армии требовалось много работников по вольному найму. Прав был член Военного совета и в том, что люди нужны также для редакции и типографии. Получить их на месте действительно не представлялось никакой возможности. Вблизи штаба армии нет ни одного населенного пункта. Умба же нетронутый войной уголок на Белом море. И вот, когда встал вопрос о наборе вольнонаемных работников для штаба армии, кто-то предложил члену Военного совета послать в Умбу именно меня. Уже много времени спустя узнал я, что мою кандидатуру назвал тогда начальник отделения кадров политотдела армии. Тот самый, у которого я обивал пороги, прося доукомплектовать издательство и типографию.

Но все это стало известно потом. А пока я бегал как угорелый. В штабе армии оформлял командировочное предписание, получал последние наставления и инструкции. В издательстве и типографии я давал советы, как вести дела в мое отсутствие, к кому в случае нужды обращаться за помощью.

Вскоре все волнения, связанные со сборами, более или менее улеглись, и я отправился в Кандалакшу. С грехом пополам на попутных машинах добрался к вечеру до города. Но нужно было еще попасть на пристань. Опять пришлось просить шоферов-попутчиков, благо такой способ передвижения по прифронтовым дорогам был тогда, пожалуй, основным.

На пристани долго упрашивал коменданта, чтобы он посадил меня на какой-нибудь пароход, отправляющийся в Умбу. Но оказии пока не было. Так, по крайней мере, уверял меня комендант. Удрученный, я вошел в заполненный людьми зал ожидания. Были тут главным [134] образом военные, офицеры и рядовые, следовавшие в самые разные концы по всяким служебным надобностям. Наконец я нашел свободное местечко на скамейке, сел и прикорнул. Слышу сквозь сон какой-то разговор о катере. В зале сразу началось движение. Людей будто начали перегонять с места на место. Окончательно проснувшись, иду к коменданту.

— Да, — отвечает он на мой вопрос, — будет катер, и в Умбу он зайдет. Только мест на нем уже нет.

— Как нет? — вне себя от злости вскричал я. — Да ты знаешь ли, кто я и зачем еду?

И тут же выложил перед комендантом и предписание, подписанное начальником штаба армии, и письмо начальника политотдела, в котором говорилось, что подателю сего следует оказывать в пути всяческое содействие. Комендант флегматично рассматривал мои бумаги, а я продолжал кипятиться:

— Имейте в виду, я буду жаловаться! Сейчас же в штаб армии позвоню.

Конечно, никуда бы я не позвонил, так как не знал даже, как связаться со штабом армии. И видимо, не мои угрозы подействовали на коменданта, а просто ему стало жаль несчастного старшего лейтенанта. Как бы там ни было, а разрешение на посадку я получил и вскоре кое-как протиснулся на катер, который в самом деле оказался очень перегруженным.

Отошли мы от Кандалакшской пристани ранним утром. Белые ночи еще не наступили, но все равно день был уже очень длинным. От нечего делать я любовался окрестными местами. Передо мной лежал суровый северный край. Скалистые берега изрезаны небольшими бухточками. Курчавые скалы покрыты тундровой растительностью, большей частью мхом. Смотрел на унылый пейзаж, а сам думал: удастся ли мне выполнить задание Военного совета армии? [135]

Как я и предполагал, Умба оказалась небольшим деревянным городом, расположенным в уютной бухточке Белого моря. По узенькой улочке, обставленной красивыми одноэтажными домиками, поднимаюсь в гору. Разыскиваю здание райкома партии и захожу к первому секретарю. Ему уже доложили, что я прибыл с предписанием Военного совета армии. Он принял меня сразу, отложив все свои дела. Усаживая за стол напротив себя, заинтересованно спросил:

— Чем могу быть полезен?

Я рассказал о цели своего приезда. Секретарь райкома внимательно выслушал меня и тут же вызвал председателя райисполкома, районного военного комиссара и секретаря райкома комсомола. Уже впятером начинаем обсуждать детали предстоящего мне дела. Условились, что завтра же товарищи займутся подбором подходящих людей. А потом будем беседовать с каждым из отобранных отдельно.

— Только имейте в виду, — сказал, прощаясь, секретарь райкома партии, — мы сможем вам откомандировать лишь девушек. Все парни уже отбыли на фронт. Кого мобилизовали, а кто добровольно ушел.

К такому повороту событий я был уже подготовлен и поэтому сказал:

— Это ничего. Девушки так девушки. Лишь бы были дельные работники.

Собственно, мне и нужны были девушки. Для работы машинистками и связистками, наборщиками и корректорами.

Свой штаб мы организовали в кабинете секретаря райкома комсомола. На другой же день в его небольшую комнатку стали приходить девушки-комсомолки. Я беседовал с каждой из них. Девчата были энергичные, задорные, большинство с восьмилетним и даже со средним образованием. Они охотно соглашались поехать работать [136] на фронт. За два дня я скомплектовал команду из сорока человек и готовился отправиться с ней в Кандалакшу. И тут секретарь райкома сказал, что еще одна девушка очень просит включить ее в команду.

— Поздно, — спокойно ответил я. — Мы с вами уже набрали полный штат.

— Ну хоть побеседуйте с ней. Может быть, вам удастся ее отговорить, а то она очень обидится.

Делать было нечего, и я сказал:

— Зовите.

И вот в комнату вошла щупленькая, небольшого роста девчушка, ну совсем еще подросток. Я подумал, что она сразу же расплачется, умоляя включить ее в команду для отправки на фронт. Но девушка не заплакала. Напротив, она говорила спокойно, с достоинством. Высказав обиду на то, что ее сочли недостойной работы в армии, она твердо заявила:

— Да я все могу делать: и окопы рыть, и белье стирать, выполнять любую тяжелую работу. Не глядите, что руки у меня тонкие, они жилистые.

— Как тебя звать-то? — спросил я.

— Наталья, — с каким-то вызовом ответила она.

— Хорошо, Наташа, — сказал я. — Мы сейчас посоветуемся и решим. Будем иметь в виду твою просьбу.

Когда мы с секретарем райкома комсомола остались одни, я спросил:

— Что будем делать?

— Не хотелось ее отпускать, — сказал он. — Девчонка боевая, одна из лучших наших активисток. Думал, помощницей моей останется. А теперь вижу: все равно уйдет.

— Да хватит ли у нее силенок? — усомнился я. — Хрупкая очень.

— Ну это ты зря, — обиделся секретарь. — Она действительно жилистая. Это она правду сказала. Возьми. Жалеть не будешь. [137]

Так была решена судьба Наташи. Вместе со своими подругами она поехала на фронт.

Секретарь райкома комсомола тогда верно охарактеризовал Наташу. Оставшись работать в типографии, она показала себя с самой лучшей стороны. Любое поручение она исполняла с душой. Наташа не только прилежно трудилась, но и настойчиво училась. Она получила у нас хорошую специальность. После войны девушка вышла замуж и куда-то уехала с мужем.

Из этого набора в типографии работало еще несколько девушек. Среди них — восемнадцатилетняя Люся Малкина, коренная северянка. Родилась она в Мурманской области, училась в Архангельске, в медучилище. В 1942 году выехала на работу в Умбу. Отец ее был начальником гидрометеостанции в Пялице. Став корректором, Люся быстро освоила новую специальность. Читала она чисто и считалась одной из лучших работниц. Мы в издательстве гордились, что воспитали такого первоклассного специалиста. В минуты опасности Людмила вела себя мужественно. Помню, однажды, прибыв на новое место, мы попали под артиллерийский обстрел. Один снаряд угодил в дом, где размещался наборный цех. Люся первой бросилась спасать шрифты и другое типографское имущество. Когда кончилась война, Малкина вышла замуж. Два ее сына служили в Военно-Морском Флоте. Сейчас они офицеры запаса.

После необычного путешествия в Умбу у меня появились знакомые почти во всех отделах штаба армии. Еще бы! Ведь каждая из сорока привезенных мной девушек относилась ко мне, как к своему крестному.

Несмотря на все трудности, которые приходилось испытывать работникам редакции и типографии на тернистых фронтовых дорогах, жилось нам в ту пору счастливо. Мы были увлечены своим нелегким делом, гордились тем, что нашу продукцию с нетерпением ждут [138] воины, и старались изо всех сил. А опасности нас подстерегали немалые.

Вспоминается такой случай. Когда вышел очередной номер газеты, наш «печатный цех», располагавшийся на трехосном ЗИСе, двинулся вперед, поближе к линии фронта. Наборщики уже трудились на новом месте и ждали нас. Двигаться пришлось по единственной очень узкой дороге. Слева зиял глубокий овраг, справа высилась двухметровая стена снега. А в воздухе кружили фашистские стервятники. Они строчили по колонне из пулеметов, сбрасывали мелкие бомбы.

Одна из таких бомб упала неподалеку от нас. Взрывная волна сбросила наш автомобиль в овраг. Кузов грузовика был разбит, печатная машина получила серьезные повреждения.

Представьте наше положение. Редакция находится в движении. Нас ждут. К утру газету надо отпечатать и доставить на пункт связи. Иначе не миновать крупных неприятностей. Это будет расценено как невыполнение боевого приказа. Что делать? Решаю остановить какую-либо машину посильней и попытаться с ее помощью вытащить наш разбитый ЗИС. Когда на подъеме показался многотонный грузовик, я решительно остановил его. Сидящий в кабине рядом с водителем майор был явно недоволен. Он оказался начальником отдела снабжения какой-то части.

— Помогите, — прошу его. — Наша автомашина свалилась под откос.

— Ну и что? — сердито ответил майор. — Раз потеряли транспорт — идите пешком. Вы бы уже десяток километров отмахали. А вы ведете бесполезные разговоры и задерживаете движение. Я командарму доложу об этом безобразии.

— Поймите, не можем мы оставить машину, — убеждаю майора. — Это такая... [139]

— Что за нежности? — прерывает меня снабженец. — Что за беспомощность! Я каждый день оставляю на дорогах разбитые машины. А они, видите ли, не могут. Люди у вас целы?

— Целы.

— Вот и ведите их вперед. Чего еще надо! Радуйтесь, что живы остались. У меня вчера четверых убило, а пятерых в госпиталь отправил. А они о машине горюют. Новую пришлют. Людей жалко. Где их взять?

В общем, разговаривать с ним было бесполезно. Воспользовавшись моим замешательством, он вскочил на подножку машины и крикнул водителю:

— Гони!

Хорошо еще, что я успел ему сказать, чтобы передал о нашем несчастье начальнику колонны.

Опять мы остались одни на пустынной дороге. Решили изменить тактику: говорить не о разбитой машине, а о газете, о «печатном цехе». Это помогло. Люди останавливались охотно, изъявляли желание нам помочь, но, осмотрев место катастрофы, только разводили руками: ничего, мол, сделать нельзя. Тут нужна другая техника.

А время шло.

На наше счастье, начальник колонны, узнав, что редакционная машина свалилась в пропасть, тут же принял меры для ее спасения. Было пущено в ход все: и лебедки, и машины-тяжеловозы. Нашелся даже тягач.

Наш автомобиль наконец вытащили. Водитель начал осматривать мотор, а мы с Акинфиевьш и Брацуном бросились к печатной машине.

— Ну как? — нетерпеливо спросил я. — Будет работать?

— Погодите, — устало ответил Акинфиев, — дайте все осмотреть по порядку. [140]

Он долго лазил вокруг машины, трогал покореженные валики, пытался даже ее запустить. Но барабан сразу же заклинило, и Акинфиев, устало махнув рукой, опустился на стульчик.

— Ну что? — спросил его Брацун.

— Гиблое дело, — отозвался Акинфиев, — требует капитального ремонта. А будет ли работать — бабушка надвое сказала.

— И надо же, — вздохнул Брацун. — Будто знал фашист, куда метил. В самое сердце угодил.

А у меня в голове вертелся один и тот же вопрос: что делать? Наш покореженный ЗИС отбуксировали. Теперь его отправят в ремонт. А где взять печатную машину?

Так и не решив, что предпринять, мы с редактором отправились на доклад к начальнику политотдела армии. Полковник В. Поморцев выслушал нас, нахмурился и сквозь зубы процедил:

— Да, дело, скажем прямо, скверное. Что вы предлагаете?

Никаких предложений у нас не нашлось. Мы были очень удручены случившимся, а выхода из создавшегося положения пока не видели.

— Значит, отремонтировать печатную машину нельзя? — спросил начальник политотдела.

— Нет, — ответил я, — своими силами нельзя. Нужно отправлять ее в большой город, а на это уйдет месяц, если не больше.

Поморцев некоторое время сидел в задумчивости, лишь изредка поглядывая на нас.

— Без газеты воевать нельзя, — сказал он наконец. — Она должна выйти завтра же во что бы то ни стало. Выход один: найти новую печатную машину.

— Где? — вырвалось у меня. [141]

— А вот об этом давайте вместе подумаем, — сказал начальник политотдела.

Посоветовавшись, взвесив все шансы, мы решили от имени Военного совета армии обратиться к секретарю Кандалакшского горкома партии с просьбой выделить нам во временное пользование печатную машину из городской типографии. Мы, конечно, не очень надеялись на успех, но другого выхода у нас не было.

И вот я, оформив соответствующие документы, опять отправился в Кандалакшу. Секретарь горкома партии был мне немного знаком. Не раз приходилось обращаться к нему по делам армейской типографии. И все же теперь я с особым волнением переступил порог его кабинета. Ведь если он откажет, выпуск газеты сорвется.

Наверное, вид у меня был очень удрученный. Сужу по тому, что секретарь горкома, еще не читая бумаг, тревожно спросил:

— Что у вас стряслось?

Я коротко, сбиваясь и путаясь, поведал о случившемся. В заключение сказал: сверстанный номер газеты готов, а отпечатать его не на чем.

— Где вы сейчас находитесь? — спросил секретарь горкома.

— От Кандалакши теперь уже далеко. Примерно вот здесь, среди сопок, — указал я на карте.

— Да-а... — задумчиво протянул секретарь горкома, — далековато. И места там трудные.

Повернувшись к карте, он еще раз внимательно посмотрел на указанный мной район.

Затем прочел официальное отношение и личную записку нашего начальника политотдела. В ней полковник Поморцев уже по-дружески просил помочь армейским полиграфистам, чем только можно.

— Да... — сокрушенно произнес секретарь, — задали [142] вы мне задачку. — И уже бодрым голосом заключил: — Ну что же, надо выручать фронтовиков.

Секретарь горкома тут же вызвал редактора городской газеты и директора типографии. Когда они пришли, он объяснил им ситуацию, в которой оказалась наша армейская печать, и распорядился:

— Выберите лучшую печатную машину и передайте ее нашим фронтовым товарищам.

Когда мы уходили из горкома, секретарь наказал мне:

— Как только прибудете на место, позвоните мне. Хочу знать, успеете ли вы отпечатать сегодняшнюю газету.

Вместе с печатниками Брацуном и Акинфиевым и городскими издателями я отправился в местную типографию. Там нам выделили хорошую, наверняка очень нужную им самим печатную машину. Теперь задача состояла в том, чтобы погрузить ее на новый ЗИС, который нам передал автобат штаба армии. На помощь пришли все товарищи, находившиеся в то время в городской типографии. Не прошло и часа, как печатная машина была уже установлена в автомобиле. Требовалось ее надежно закрепить. При содействии наших новых друзей, которые достали нам дрели и сверла, раздобыли болты, работа закипела. Один сверлил, другой подавал крепеж, третий завертывал гайки. Дружно работали добровольные помощники — печатники и шоферы, наборщики и журналисты.

В три часа утра мы начали печатать тираж «Сталинского бойца» на новой привезенной из Кандалакши машине. Понятно, что в ту ночь никто из нас не ложился спать. Ранним утром мы с редактором подполковником Мурашовым явились к начальнику политотдела и доложили, что тираж очередного номера газеты полностью отпечатан и отправлен в войска. [143]

— Ну что ж, с задачей вы справились по-боевому, — сказал начальник политотдела. — Так и доложу командующему. А вас благодарю за службу.

Воспользовавшись случаем, я попросил начальника политотдела помочь нам связаться с Кандалакшей, чтобы проинформировать секретаря горкома партии о выполненной нами задаче.

— Он очень об этом просил, — добавил я для верности.

— Хорошо, — ответил начальник политотдела, — я сам позвоню.

Думаю, что он позвонил, потому что полковник В. Поморцев был очень обязательным человеком.

Наша армейская типография продолжала двигаться вслед за войсками по трудным дорогам войны. За самоотверженность, проявленную в сложной боевой обстановке, начальник политотдела лично поблагодарил наших замечательных бойцов-полиграфистов. А печатники Акинфиев и Брацун были награждены медалью «За боевые заслуги». [144]