О подвигах и мастерстве

Пожалуй, одна из важнейших обязанностей газеты на фронте состояла в пропаганде отваги и мастерства советских воинов. Встречаясь с работниками редакции, командующий армией и начальник политотдела не раз напоминали об этом. Неоднократно такой вопрос обсуждался у нас на партийных собраниях. И видимо, не случайно с первых же дней войны газета из номера в номер писала об отличившихся в боях воинах, подчеркивая их высокое мастерство. Были у нас журналисты, которые специализировались именно в этой области. Они умели хорошо написать и о самом подвиге и о его истоках.

К числу таких литературных сотрудников относились младший политрук Аристов, красноармейцы Лифшиц и Гагарин, поэт Кежун. Они большую часть времени проводили в войсках.

Газета публиковала не только отдельные материалы о воинах различных специальностей, но посвящала им подборки и даже целые страницы. Из таких выступлений мне запомнились полосы о танкистах, разведчиках, летчиках.

Вскоре в «Часовом Севера» появилась рубрика «Герои Отечественной войны». Она стала постоянной. [56]

Под этой рубрикой были напечатаны очерки о младших лейтенантах Абрамяне и Родионове, о ефрейторе Квашнине, о пулеметчиках Александре Жуке и Успе Туршигове.

Довольно часто писала газета о Захаре Сорокине, Уже 18 августа 1941 года появилась статья «Счет летчика Сорокина». В дальнейшем этот отважный воин проявил чудеса храбрости и отваги в борьбе с врагом. Лишившись обеих ног, он продолжал летать с протезами и метко разил врага. За мужество и отвагу он был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Прославленным асом среди летчиков Заполярья по праву считался Герой Советского Союза Борис Сафонов. Для журналистов нашей редакции было особенно важно пропагандировать его мастерство. Звание Героя Советского Союза было присвоено ему еще 16 сентября 1941 года. Его называли у нас орлом Заполярья. Командуя в начале эскадрильей, а потом полком истребителей, Сафонов наводил на фашистов ужас. Гитлеровцы предупреждали своих летчиков: «Внимание, Сафонов в воздухе!»

Свой первый бой Борис Феоктистович провел в первый день войны. Тогда он сбил «хейнкеля». Смелость, умение маневрировать, навязывать противнику свою волю при ведении поединка — вот что отличало этого командира эскадрильи и его летчиков.

Однажды фашисты бросили на Мурманск около шестидесяти самолетов. Навстречу врагу вместе с другими подразделениями вылетела эскадрилья Бориса Сафонова. Советские летчики, продемонстрировав смелость и стремительность атак, а также четкое взаимодействие, сбили тогда тринадцать вражеских машин.

Не раз приходилось Сафонову и его друзьям прикрывать наземные войска или охранять наши корабли. И всегда он бился самоотверженно. Даже в тех случаях, [57] когда кончались боеприпасы и горючее. Таким был и его последний бой, проведенный 30 мая 1942 года. За свои подвиги подполковник Б. Сафонов дважды удостоен звания Героя Советского Союза. Лично и в групповых боях он уничтожил в небе Заполярья сорок один самолет противника.

С июня 1942 года сражения в небе Заполярья приняли особенно ожесточенный характер. Только за двенадцать дней, с 13 по 25 июня, в воздушных боях и огнем зенитной артиллерии было уничтожено 55 самолетов противника. Корреспонденты «Часового Севера», сообщая об этих победах, подробно рассказывали о мужестве и воинском мастерстве наших летчиков и зенитчиков. О героях писали стихи. Стихотворение Б. Кежуна было посвящено одному из лучших летчиков Заполярья майору П. Кутахову. К тому времени он сбил четыре вражеских самолета лично и двадцать два в групповых схватках. Стихотворение так и называлось «Майор Кутахов». Запомнилась его первая строфа:

Много писала газета о снайперах. Они играли на нашем фронте особую роль, беспощадно уничтожая гитлеровских захватчиков. 22 февраля 1943 года Президиум Верховного Совета СССР присвоил звание Героя Советского Союза сержанту С. Алиеву, младшему сержанту В. Дубинину, младшему лейтенанту А. Торцеву. «Часовой Севера» посвятил отважным воинам первую полосу. Наш художник С. Осауленко очень удачно нарисовал портреты С. Алиева и В. Дубинина. В статье, посвященной снайперу Сайду Алиеву, газета рассказала, [58] как пришел к нему первый успех, как, кочуя с фланга на фланг, он в бою за высоту Безымянную уничтожил более сорока гитлеровцев. Тогда он и сам был ранен. Вернувшись из госпиталя, отважный снайпер снова стал почти ежедневно выходить на «охоту». Сутками просиживал он в тщательно замаскированной ячейке, выслеживая гитлеровцев.

Однажды на позицию, которую защищал Алиев, полезло в атаку около тридцати гитлеровцев. Снайпер не дрогнул. Более двадцати фашистов уничтожил он из своей полуавтоматической винтовки. Остальные повернули обратно. Ко времени присвоения ему звания Героя Советского Союза сержант С. Алиев истребил около 130 немецких солдат и офицеров.

Надо сказать, что действия снайперов постоянно находились в центре внимания газеты, особенно после того, как командование поставило перед армией задачу усилить боевую активность, не отсиживаться в окопах во время затишья, стремиться уничтожить как можно больше гитлеровцев.

Оперативно и ярко освещал боевую работу снайперов наш корреспондент Юзеф Лифшиц — воспитанник «Комсомольской правды». В юные годы он увлекался военным делом, занимаясь в различных кружках Осоавиахима (оборонная патриотическая организация, предшественница нынешнего ДОСААФ). Знания, полученные на этих занятиях, очень пригодились ему во время войны.

Вскоре политотдел армии собрал снайперов на совещание. Редакция послала туда Ю. Лифшица. Вернулся он окрыленным:

— Материала уйма.

— Так что тебе, полосу дать? — спросил его ответственный секретарь.

— Мало, пожалуй, будет. [59]

— Две?

— Тоже мало.

— Ну, целого номера редактор не даст.

— Жалко, пропадет материал... А что, если сделать так?..

Они посовещались между собой, и вскоре в газете пошли из номера в номер записанные нашим корреспондентом выступления снайперов. Каждая корреспонденция посвящалась одной определенной теме: маскировке, наблюдению, поиску цели, действиям за пределами своего переднего края, способам обмана врага, подготовке окопа, охоте снайперов в паре, взаимодействию с другими боевыми средствами и т. д.

В целом серия материалов послужила неплохим пособием для распространения в армии передового опыта мастеров меткой стрельбы.

Разумеется, редакция этим не ограничилась. В газете регулярно печатались статьи снайперов, подготовленные нашими сотрудниками, публиковались и очерки о них. Так, например, за первые 15 дней января 1943 года на ее страницах выступили младший сержант Г. Пекач, сержант П. Шпаков, красноармейцы В. Темпеков, А. Гизатуллин, Б. Нуралиев, В. Тихонова и другие.

Надо, пожалуй, пояснить, что значит «подготовить». На фронте воину некогда было писать статьи в газету, да и не все умели это делать. Здесь-то и приходил на помощь журналист. Он беседовал с опытным или отличившимся бойцом или командиром, записывал его рассказ. Потом вместе они прочитывали материал, вносили дополнения и уточнения, стараясь лучше изложить суть боевого опыта. После этого статья подписывалась автором. Корреспондент, как видим, принимал самое активное участие в подготовке авторского материала, оказывал квалифицированную помощь.

Стоит особо сказать об одном интересном материале, [60] в подготовке которого наш корреспондент принял самое непосредственное участие, — о письме сержанта Н. Орехова, опубликованном 10 января 1943 года вместо передовой статьи. Оно было адресовано бойцам подразделения товарища Кривобока и называлось «Как мы заставили немцев замолчать?».

Приведу первые два абзаца:

«Я слышал, что немцы частенько ведут огонь по вашей обороне. Меня это удивляет. Год тому назад, как раз в зимние месяцы, мы находились на том же участке. Гитлеровцы тогда даже выстрелить боялись. Больше того, фашисты и в амбразуру выглянуть не отваживались.

Так получилось, конечно, не сразу. Сначала немцы вели себя очень нагло и много стреляли. Но снайперы нашего подразделения в течение двух недель заставили их замолчать. Произошло это следующим образом».

Дальше обстоятельно и подробно излагался накопленный опыт активизации обороны и давалось множество ценных практических советов. Кончался материал так:

«В заключение своего письма хочу сказать, что и вы, дорогие товарищи, можете точно так же заставить гитлеровцев замолчать. Нужно им хвост прижать, чтобы они, а не вы таились, чтобы вы, а не они стреляли».

Когда письмо появилось в газете, подготовивший его корреспондент Лифшиц отправился в подразделение, которым командовал Кривобок. Там упрек опытного снайпера восприняли должным образом. По всему участку меткие стрелки начали «охоту» на врага. Повысилась боевая активность воинов. Корреспондент сказал, что неплохо было бы обо всем этом сообщить в газете, ответить на письмо младшего сержанта Н. Орехова. Так уже 19 января 1943 года в газете появилось ответное письмо бойцов подразделения Кривобока снайперов [61] В. Размадзе, Н. Конышева, А. Рознина. В нем говорилось о том, что воины подразделения обсудили письмо Орехова. «Ваш боевой опыт вызвал у наших бойцов большой интерес и горячее стремление повысить боевую активность... Наши товарищи хорошо изучили позиции врага, знают, где расположены его боевые точки, знают, где ходят немцы, и уничтожают их. Только за последнее время уничтожено около 50 гитлеровцев и взорваны две землянки. Снайперы убили 28 немцев».

Эти материалы способствовали повышению боевой активности наших подразделений, помогли распространению ценного опыта.

Таким способом организовывали и готовили к печати авторские корреспонденции и другие журналисты нашей редакции: Г. Мокин, Г. Ладысев, П. Дралюк, М. Устименко. У каждого были свои излюбленные темы, и они последовательно вели их на протяжении длительного времени, разнообразя формы и жанры подачи материалов. Капитан Г. Мокин, например, часто выступал по вопросам тактики мелких подразделений. М. Устименко специализировался в области партийно-политической работы. Его статьи о передовой роли коммунистов на фронте высоко оценивались в редакции.

Газета широко рассказывала об опыте истребителей танков. Выступая на ее страницах, лучшие воины давали советы о том, как нужно готовить и бросать связки гранат, бутылки с горючей смесью, называли наиболее уязвимые места вражеских танков.

За всю войну не было номера, в котором бы «Часовой Севера» не писал о героических делах воинов Заполярья. Но один эпизод, описанный нашим корреспондентом, забыть не могу и сейчас. Это рассказ о бессмертном подвиге моего земляка волжанина Ивана Сивко. Окруженный врагами, он сражался до последнего патрона. Его слова «Русские в плен не сдаются» верстальщик [62] Седых набрал крупным шрифтом на всю полосу. Этот боевой клич Героя Советского Союза Ивана Сивко знали и помнили воины Заполярья и всего Карельского фронта. Он стал заветом живым. После войны именем Героя Ивана Сивко была названа улица в городе Николаевске, где прошло детство воина. Школа, где учился он до призыва в армию, также носит его имя.

* * *

Дружба сотрудников редакции и издательства с авторами газеты и с воинами-читателями зарождалась еще в мирное время. С первых дней войны мы еще больше сроднились с бойцами переднего края. Наши сотрудники хорошо знали воздушных асов Севера Сафонова, Дудкина, Зайцева, Спектора, Макеева, Третьякова и других. Бывал у нас в редакции и прославленный летчик капитан А. Поздняков. Особенно запомнился мне лейтенант Алексей Хлобыстов, красивый молодой человек, с копной непокорных волос и пронзительным взглядом. Он заходил к нам несколько раз, интересовался не только новостями, но и процессом выпуска газеты, особенно изготовлением клише. При первом посещении цинкографии то ли в шутку, то ли всерьез Хлобыстов заметил:

— Вот везет же людям. Их портреты на цинке делают.

Вскоре о героических делах Хлобыстова узнала вся армия. Все чаще писала о нем наша газета. Неоднократно изготавливали мы на цинке его портрет. С чувством особой радости 7 июня 1942 года наши товарищи набирали Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении группе летчиков за отвагу и геройство звания Героя Советского Союза. В числе награжденных были и наши прославленные летчики капитан А. Поздняков, лейтенанты А. Хлобыстов, П. Хайков, старший лейтенант [63] В. Миронов, майор Л. Гальченко. «Часовой Севера» рассказал об их подвигах 8 июня 1942 года.

В одной из корреспонденции рассказывалось о бое шестерки советских истребителей с двадцатью восемью самолетами противника. В этой схватке участвовал и Алексей Хлобыстов. Кто-то из наборщиков спросил у Алексея, что он чувствовал, когда увидел столько вражеских самолетов.

— Я понял, что это очень опасно, — ответил Хлобыстов. — Опасно для Мурманска. О себе в такой момент не думаешь.

Эта мысль об опасности, угрожавшей городу, и о том, что надо во что бы то ни стало остановить врага, и вела в бой летчиков. Они первыми ринулись в атаку. Группу вел капитан Поздняков. Стремительной атакой он сбил первый фашистский самолет. Бой разгорался все сильнее. Поздняков взял на прицел еще одного «юнкерса», но у него кончились боеприпасы. Тогда командир пошел на таран. Два факела устремились к земле. Все видели этот подвиг командира. Руководство группой взял на себя старший лейтенант Хлобыстов. Но вскоре и его пулеметы умолкли. Тогда он зашел противнику в хвост и винтом обрубил оперение. Мотор самолета Хлобыстова продолжал работать. Это позволило Алексею пойти на второй таран. Такого еще никогда не случалось. Совершив в одном бою два тарана, лейтенант благополучно вернулся на свой аэродром.

30 июня 1942 года М. И. Калинин в Москве вручил Алексею Хлобыстову орден Ленина и медаль «Золотая Звезда».

Вскоре после возвращения из столицы Алексей появился в нашей типографии.

— Товарищи, выручайте! — с ходу заявил он. — Долго был в пути и не знаю, что творится в мире. Покажите сегодняшнюю сводку! [64]

Пришлось пригласить его к линотипу и разрешить прочесть сводку Совинформбюро, пока ее набирала линотипистка.

Летчик остался доволен деловой обстановкой, царившей в типографии, но как бы между прочим сказал:

— Да у вас тут сущий рай. Тишина, спокойствие.

Полиграфисты окружили летчика, стали расспрашивать о Москве, о М. И. Калинине, о боевых делах. Алексей охотно рассказывал.

Внезапно начался налет вражеской авиации. Мы перешли в наиболее безопасную часть подвала.

— А где же та красавица, что сводку набирала? — спросил Хлобыстов.

Я ответил, что она осталась у линотипа, чтобы закончить набор. Иначе газета может опоздать.

— Да... — задумчиво протянул летчик. — И у вас тишина обманчивая. Здесь тоже фронт.

Очень интересной и теплой была встреча в редакции с Героем Советского Союза снайпером Саидом Алиевым. Он рассказал собравшимся журналистам и работникам типографии о том, как открыл свой боевой счет, как учился на снайперских курсах, а потом, применяя хитрость и мастерство, истреблял фашистов. На прощание наш фотокорреспондент Н. Черных сделал снимок, который по сей день хранится у многих бывших сотрудников «Часового Севера».

* * *

И спустя 30 лет я с благодарностью вспоминаю работников мурманской электростанции. Наша типография получала электроэнергию из двух районов. Большой многоэтажный дом, в подвале которого мы размещались, шесть раз страдал от вражеских бомбежек. Тридцать шесть бомб разорвалось поблизости от него. Оба его крыла были разрушены до основания. Разбитой оказалась [65] и середина дома. Только подвал, где находилась типография, сохранился до конца войны. Но, несмотря на такие разрушения, мы бесперебойно получали электричество. Это во многом обеспечивало своевременный выход газеты.

В условиях беспрерывных бомбежек работники типографии трудились, не страшась никаких опасностей. Однажды это едва не кончилось катастрофой. Невдалеке от капитальной стены нашего дома упала и разорвалась полутонная бомба. Как раз в это время печаталась газета. Иван Пестряков и Павел Артемьев, как всегда, работали, не обращая внимания на бомбежку. Взрывная волна оказалась настолько сильной, что две печатные машины отбросила чуть ли не к другой стене. Она также разрушила перегородки, завалила выход, порвала магистральный водопровод. Электричество погасло, подвал стала заливать вода. К счастью, печатники не пострадали.

Но как ликвидировать разрушения? Своими силами с ними невозможно справиться. Принимаю решение срочно вызвать пожарных. Они подоспели вовремя. Воду из подвала откачали, выходы расчистили. Механик Иван Страхов и помогавшие ему печатники быстро привели машины в порядок, передвинули их на прежнее место и исправили разорванную электропроводку. Вскоре печатание газеты возобновилось. Вышла она, как всегда, в срок.

Как я уже говорил выше, в армейской типографии в ту грозную военную пору выпускалась не только газета «Часовой Севера», но и многотиражка одного из соединений. К тому же мы печатали всевозможные памятки, бланки, приказы, листовки о героях боев. Вся эта продукция помогала лучше вести агитационно-пропагандистскую работу, мобилизовывала воинов на скорейший [66] разгром врага. Выпускались также сборники стихов, рассказов и очерков. Один из них назывался «За Родину, за честь, за свободу». В нем были опубликованы очерки наших журналистов, рассказывающие о подвигах воинов различных родов войск, о замечательных бойцах, командирах и политработниках, ковавших победу в огне Великой Отечественной войны. В книге говорилось и о работниках тыла, которые своим самоотверженным трудом, постоянной отеческой заботой о фронтовиках помогали им еще сильнее бить фашистских оккупантов. Очерк писателя Ильи Бражника был посвящен Герою Советского Союза Василию Кислякову. Иван Гагарин написал о подвиге Павла Кайкова. В сборнике выступали также Л. Рахманов, Г. Костелянец, Ю. Лифшиц, Г. Мокин, М. Левитин, Е. Двинин, М. Сергеев. Объем его составил четыре с половиной печатных листа. Обложка была отпечатана в две краски: на Красном знамени ясно выделялись слова «За Родину, за честь, за свободу». Голубой фон подчеркивал видневшиеся вдали горы Заполярья. Обложку рисовал художник С. Осауленко. Он вложил в нее много труда. Этот сборник стал такой же редкостью, как и предыдущий, поэтический, и я не раз слышал от наших товарищей, журналистов, предложение соединить их вместе, отобрав все лучшее, и переиздать.

Обычно наш редактор старший батальонный комиссар М. Сергеев появлялся в типографии в хорошем расположении духа. Он проходил мимо наборных касс, заглядывал к линотипистам и останавливался около столов, за которыми версталась газета. Но вот однажды он пришел в типографию в неурочный час и чем-то озабоченный. Подошел к талеру, задумался.

— Что с вами, Михаил Иванович? — спросил верстальщик, сразу заметивший грусть в его глазах.

— Да вот, брат, пришла пора расставаться с вами, — [67] негромко ответил Сергеев. — И, обращаясь к стоявшему рядом Румбину, попросил: — Соберите всех, кто есть сейчас в типографии. Хочу поблагодарить людей за службу и попрощаться.

Оказалось, что Сергеев получил предписание выехать в распоряжение политического управления фронта. Как потом выяснилось, его направляли на должность заместителя командира полка по политической части. Но тогда мы не очень вдавались в детали. Знали, что Михаил Иванович давно хотел перейти на командную должность. Он часто выезжал в части и там однажды даже взял на себя командование батальоном.

Хотя новое назначение Сергеева соответствовало его желанию, ему, видимо, было грустно расставаться с дружным, сплоченным коллективом редакции и типографии. Ведь с ним были пережиты самые тяжелые первые месяцы войны, с ним каждый обрел уверенность в победе.

Румбин распорядился, и все работники типографии и издательства быстро собрались в нашем подвале, ставшем за долгие месяцы войны для всех нас родным домом. Сергеев вышел на середину и сказал, что он пришел попрощаться, что он уезжает и ему очень грустно.

— Не подумайте, что это я так для красного словца говорю. Не знаю, как вы обо мне, но я о вас остаюсь самого хорошего мнения. Хотел бы я еще поработать с такими людьми.

Редактор очень проникновенно, с большой теплотой говорил о линотипистах, наборщиках, печатниках, водителях, корректорах. Никто не был забыт. Всех он благодарил за службу, за преданность газете.

Мы попросили редактора сфотографироваться на память с работниками типографии. Снимок был сделан Николаем Черных в цехе, на фоне наборной машины. [68]

* * *

Полковой комиссар Л. В. Рузов возглавлял в политотделе 14-й армии отдел по работе среди войск противника. Познакомились мы с ним при таких обстоятельствах. Однажды в типографию из редакции поступила большая партия оригиналов для набора. И все срочные, все в номер. Возникла серьезная проблема. Мы со старшим наборщиком распределили материалы так, чтобы; работа шла без задержки. В первую очередь должны были набирать статьи и информации для второй полосы — это ускоряло верстку.

Только мы все прикинули, как в типографию стремительно вошел невысокий, средних лет полковой комиссар.

— Кто здесь старший? — властно спросил он густым басом.

Я назвал себя.

— Вы меня зарежете! — забегав по комнате, крикнул полковой комиссар. — Где листовки? Когда они будут готовы?

Стараясь понять, в чем дело, припомнил, что часа два тому назад из политотдела действительно принесли для набора тексты листовок. Старший наборщик отдал их на машину. Но когда пришли срочные оригиналы из редакции, он посчитал, что листовки потерпят, и отложил их в сторону. Предпочтение было отдано газете. Теперь надо было как-то оправдываться.

— Простите, — сказал я. — Ведь набор принесли только сегодня. Чего же вы хотите?

— Как чего? — кипятился полковой комиссар. — Хочу получить готовые листовки. Поймите, молодой человек, идет война, и темпы мирного времени теперь совершенно [69] не годятся. Так что прошу поторопиться. Я зайду к вечеру.

Исчез он так же быстро, как и появился. Это был Леонид Владимирович Рузов. Лет ему оказалось гораздо больше, чем мне показалось с первого взгляда. Голова была совершенно седая. Судьба подарила ему жизнь кипучую, нелегкую. Он сражался за Родину еще на фронтах гражданской войны. Но об этом я узнал позже. В тот же момент я не на шутку расстроился. Нельзя было пренебречь заданием политотдела, но в то же время и газета не могла ждать. Выручили, как всегда, наборщики. Они поднажали, и через несколько часов все оригиналы были набраны.

Надо отметить, что задание политотдела оказалось нелегким. Листовки набирались на немецком и финском языках, а никто из наборщиков ими не владел. Приходилось буквально копировать каждое слово, механически составлять строки, не угадывая их смысла. Но бойцы быстро изучили латинский шрифт и с работой справлялись неплохо.

Когда в конце того же дня Рузов снова забежал в типографию, мы смогли показать ему набранные листовки уже на машине. Наш печатник — неутомимый Иван Страхов — делал приправку. Рузов смягчился.

— Это уже лучше, — сказал он. — Поймите, здесь нет моей прихоти. Листовки очень нужны. Иногда они бьют по врагу не хуже снарядов.

В то время никто из нас не придал его словам серьезного значения. Но впоследствии нам пришлось убедиться в том, насколько они верны.

С первого взгляда Рузов производил впечатление человека суетливого и шумливого. Но тот, кто близко знакомился с ним, вскоре узнавал в нем работника делового, знающего, требовательного к себе и другим, честного во всем. [70]

Рузов легко и быстро сходился с людьми. Он частенько заходил в нашу типографию, чтобы узнать, как печатается важная для него продукция. В минуты коротких перерывов вокруг него собирались полиграфисты и с интересом слушали его рассказы.

Как-то вечером Леонид Владимирович задержался в типографии. Листовки мы печатали обычно ночью, после того как выдавали тираж газеты. Вот он и ждал готовую продукцию. Зная, что Рузов человек веселый и остроумный, свободные от работы полиграфисты подошли к нему и попросили поведать что-либо интересное из своей жизни. Леонид Владимирович охотно согласился. Он, в частности, стал рассказывать об участии в знаменитой эпопее — в спасении челюскинцев.

Глаза у наших ребят горели от восторга, когда Леонид Владимирович вспоминал о зимовщиках, о встречах с белыми медведями. Рассказывал он и смешные истории.

Заметив на гимнастерке Рузова орден и две медали, Иван Страхов спросил:

— Леонид Владимирович, этим орденом вас наградили за спасение челюскинцев?

— Нет, — ответил Рузов. — Тогда я ничего не получил.

— Почему?

— Э... Да зачем вспоминать... Послал одного бюрократа-начальника куда подальше.

— Ну извинились бы.

— А зачем извиняться, если я был прав. И потом, послал я его туда не в личном разговоре, а в телеграмме. В таких случаях извинения редко помогают. В Москве, правда, удивились такому посланию. Запросили подтверждение. Ну я и подтвердил... Так-то, брат.

Когда мы узнали Рузова поближе, поняли, что рассказывал [71] он нам не байки, а сущую правду. Человек он был смелый, твердый и самостоятельный в своих суждениях. Если в чем-либо считал себя правым, то никогда и ни перед чем не отступал.

Мы знали, что листовки, которые заказывает Рузов, всегда срочные. Поэтому старались заполучить их тексты пораньше, в те дни, когда типография была меньше загружена. Я частенько наведывался к Леониду Владимировичу, чтобы ненароком разведать, не готов ли у него материал для набора.

В этот раз я без стеснения вошел в маленькую комнатку Рузова. Там кроме хозяина увидел пленного немецкого летчика, которого допрашивал Леонид Владимирович, и корреспондента «Красной звезды» писателя К. М. Симонова, с которым поутру я уже виделся. Он заходил к нам в редакцию. Поздоровавшись, я сразу понял, что Рузов очень занят, и стал потихоньку ретироваться к двери.

— Проходи, садись, — заметив мое замешательство, сказал Рузов. — У меня как раз дело к тебе. Я сейчас закончу допрос.

Я сел на стул, а он продолжал допрашивать пленного.

В комнате было холодно. Видно, Леонид Владимирович только недавно затопил печку. Дрова в ней, разгораясь, весело потрескивали. Пленных фашистов Рузов часто допрашивал сам. Ему важно было из первых рук получить сведения, которые можно использовать для пропаганды среди войск противника. Он отлично знал несколько иностранных языков, немецким владел в совершенстве. Допрос он вел, как мне показалось, несколько странно. Пленный летчик сидел, поеживаясь от холода. А Рузов торопливо ходил по комнате. Все говорило о том, что он недавно пришел с мороза и теперь [72] старался поскорее отогреться. Но при его подвижности он не мог все время стоять у печки, излучающей приятное тепло.

Видя, что допрос затягивается, я поднялся и сказал:

— Может, лучше я потом зайду?

— Погоди, — опять остановил меня Рузов. — Сейчас закончу. Мне важно дополнить уже готовую листовку теми сведениями, которые я от него получу, — кивнул он в сторону пленного.

Вскоре он действительно закончил допрос, отправил пленного и дописал несколько абзацев в лежавший перед ним листок. Константин Симонов задал ему несколько вопросов. Как мне показалось, Леонид Владимирович отвечал корреспонденту сухо, без обычной своей доброжелательности. Он отдал мне готовый текст листовки и сказал, что в конце дня зайдет в типографию. Я тут же ушел, а вечером мы снова встретились. Думая, что Леонид Владимирович недостаточно осведомлен о том, кем является К. Симонов, я стал осторожно говорить ему, что Константин Михайлович — специальный корреспондент газеты «Красная звезда», видный писатель, что ему нужен материал для очерков.

— Знаю, знаю, — остановил меня Рузов. — Читал его сочинения и пьесы смотрел.

— Но мне показалось, — осмелел я, — что сегодня утром вы принимали его не очень радушно. Он может обидеться.

— Понимаешь, — сказал доверительно Рузов, — подвел тут меня один корреспондент. Попросил материал. Я к нему отнесся со всей душой. Отдал интересные документы. А он... Понимаешь, переврал все. Все у него получилось шиворот-навыворот. Обидно. Такое настроение и довлело надо мной сегодня, когда пришел Константин Михайлович. Но ничего. Исправим как-нибудь. [73]

Действительно, надо уметь держать себя в руках и не винить в грехах из-за одного человека всю писательскую братию.

Леонид Владимирович сумел переломить свое настроение. Это подтверждает и К. М. Симонов. Он пишет в своих воспоминаниях, что уже к вечеру Рузов «сменил гнев на милость». Они еще несколько раз встречались и подолгу беседовали, надо думать, не без пользы для обоих.

Мы, молодые работники редакции и типографии, всегда с нетерпением ждали появления Рузова в нашей подвале. А он неизменно требовал: «Давай, давай скорее листовки». Если у него выдавалось свободное время, он рассказывал наборщикам и печатникам забавные истории из фронтовой жизни. Человек он был смелый, часто выезжал на передний край, вел радиопередачи, адресованные противнику, прямо из передовой траншеи. Обычно по машинам с громкоговорящей установкой фашисты вели огонь с особым ожесточением. Но Рузов всегда возвращался с передовой в приподнятом настроении, с чувством выполненного долга.

Постоянную деловую помощь получала от Рузова и наша редакция. Ведь в его руках был очень интересный материал: протоколы допросов пленных, их рассказы. Леонид Владимирович часто выступал в газете. Его статьи, построенные на показаниях пленных и разоблачающие гитлеровский режим, помогали воинам лучше увидеть настоящее лицо врага.

Запомнилась большая его статья «Батальонный поп». В ней рассказывалось о том, как гитлеровцы оболванивают своих солдат, заставляют их вести несправедливую, грабительскую войну.

Когда статья Рузова стояла в номере, подготовленном к печати, он всегда заходил в типографию. [74]

— Ну, как тут? — спрашивал. — Не набрали мой опус?

Потом вычитывал гранки, внимательно и аккуратно правил.

Нередко он предоставлял материалы допроса пленных в распоряжение наших сотрудников. Результатом такого содружества были интересные выступления в газете. Так появились статья Б. Григорьева «Пленные» и его же обличительное выступление «Лейтенант Хорст Вильнер на очной ставке».

Некоторые сатирические стихи Б. Кежуна тоже не обходились без подсказки Рузова. Он помогал поэту выбрать злободневную тему. Так появились в газете стихи Б. Кежуна «Кровавая дорога Гитлера — «заместителя» господа бога».

Уже много лет спустя после войны я, будучи в Ленинграде, случайно встретился с полковником в отставке Леонидом Владимировичем Рузовым. Он сильно постарел, но выглядел еще очень энергичным и деятельным. Те же быстрые, стремительные движения, острая заинтересованность во взгляде, живая, умная речь. Из его рассказа я понял, что он занимается историей города Гатчины, где много лет жил, что у него уже готова рукопись книги.

— Сейчас изыскиваю возможности для ее издания, — сказал Леонид Владимирович и пошутил: — Вот когда пригодилась бы наша армейская типография. Хотя подгонял я ваших наборщиков и печатников, но дело делали они быстро. Молодцы!

Из беседы с Рузовым я узнал, что в годы войны из Заполярья он был переведен на юг.

— Есть что вспомнить, есть что порассказать, — с гордостью говорил он. — Думаю написать об этой работе еще одну книгу. [75]

К сожалению, выполнить эту свою задумку Леонид Владимирович не успел.

* * *

Коллектив редакции армейской газеты в годы войны был небольшим. Да и в типографии работало не более двадцати человек. Поэтому все хорошо знали друг друга, часто встречались и на работе, и в часы досуга. Но обязанности у каждого были разные. Если редакция была обеспокоена прежде всего тем, чтобы доходчиво, поучительно и ярко рассказать на газетных страницах о героизме и боевом опыте воинов, то полиграфисты заботились в первую очередь о своевременном выпуске газеты. Мы стремились обеспечить быстрый и безошибочный набор текстов, такую же оперативную и качественную верстку полос, а затем добротную, четкую печать.

Чтобы вся печатная продукция поступала в войска регулярно и вовремя, важно было обеспечить бесперебойную работу линотипов, печатных и других полиграфических машин. Какое-то время все эти машины не подводили нас. Но они изнашивались с каждым днем от чрезмерной нагрузки и одна за другой начали ломаться, а то и вовсе выходить из строя. Они нуждались в ремонте.

Надо сказать, что и в мирное время с этим делом обстояло не очень хорошо. Ремонтной базы не было. Иногда, правда, удавалось получить запасные части через политуправление Ленинградского военного округа, но поступали они нерегулярно, с большим опозданием. А часто присылали нам совсем не то, что требовалось. С началом войны закрылись и эти каналы поступления запасных деталей. Положение создалось тяжелое. Нужно было немедленно искать другие возможности для ремонта машин. [76]

Прежде всего мы обращались за помощью к местным полиграфистам. И надо сказать, они никогда не оставляли нас в беде. Помню, сломался линотип. Старший политрук Румбин долго раздумывал, как лучше поступить: послать гонца в город Полярное, в типографию газеты Северного флота «Краснофлотец» или попытать счастья на месте — в областной типографии газеты «Полярная правда». В конце концов он сказал:

— Знаешь что, моряки никуда от нас не уйдут. Давай-ка сперва поищем, что нам нужно, в Мурманске.

Мне поручили сходить на «разведку» в областную типографию. Здесь я был и до войны, знал немного директора Сергея Павловича Каратаева — потомственного полиграфиста, работавшего когда-то на ленинградской фабрике «Светоч». Он не без успеха управлял областной типографией.

Попасть к Каратаеву оказалось не просто. И сам он был очень занят, и народу к нему шло много. Но все-таки я дождался своей очереди. Входя в кабинет, чувствовал себя не совсем уверенно. Ведь надо было не просто побеседовать с директором, а непременно получить запасные части. Я заранее продумал, как повести разговор. Решил сразу не говорить о цели своего прихода. Сначала послушаю, что он скажет, потом видно будет.

Сергей Павлович встал из-за широкого стола и шагнул мне навстречу. Поздоровавшись, я на всякий случай доложил, что являюсь начальником типографии армейской газеты «Часовой Севера».

— Знаю, знаю, — пробасил Сергей Павлович. — Как же, коллега. Свой брат, полиграфист.

Разговор сразу зашел о событиях на фронте.

— Ну как там у вас идут дела, дорогие наши воины? Бьете фашистов, не даете им спуску? Вчера в обкоме партии слышал, что гитлеровцы назвали долину [77] реки Западная Лица долиной смерти. Много их там положили наши бойцы.

Мы поговорили еще о последней сводке Совинформбюро, порадовались успехам наших войск в битве под Москвой. Как раз только что был освобожден город Калинин. Потом Каратаев спросил, не поможем ли мы ему пригласить одного отличившегося в боях фронтовика в типографию для беседы с рабочими.

— Это очень и очень важно, — подчеркнул Сергей Павлович. — Мы воодушевим народ. А то о боях мы говорим своим рабочим, а настоящего героя показать не можем. Одно дело слова, другое — так сказать, наглядная агитация.

Я с готовностью вызвался помочь, обещал договориться с политотделом армии.

— Ну, договориться я и сам смогу, — сказал Каратаев. — А вот человека подскажи, подбери несколько кандидатур. Вы ведь о многих пишете, лучше их знаете. Позвони мне потом.

Записывая телефон, я подумал, что настало самое время сказать о цели своего визита. Но Каратаев опередил меня.

— Все это хорошо, — сказал он. — Но ведь ты, браток, зашел ко мне не ради того, чтобы обменяться последними новостями. Так?

Пришлось признаться, что зашел специально, с огромной просьбой.

— Ну, что тебе нужно? — спросил Каратаев. — Говори.

— Нужны, Сергей Павлович, клинья для линотипа, — сказал я. — Наши поизносились, линотипистки совсем измаялись.

— Это понятно, — кивнул головой Каратаев. — Без клиньев какая же работа. А еще что? [78]

Я протянул директору заранее составленную бумажку:

— Вот тут еще кое-какие детали для машин. Печатная совсем разболталась. Надо починить.

Каратаев взял список, стал его рассматривать.

— Так, так, — задумчиво произнес он, и лицо его стало еще более сосредоточенным, поперек лба пролегла морщинка.

«Не даст, — подумал я. — Ничего не даст. Скажет: у самих нету. Конечно, теперь детали эти самые что ни на есть дефицитные».

Но Каратаев взял ручку, обмакнул перо в чернильницу и на уголке моего списка наложил резолюцию: «Выдать. Оформить как помощь фронту».

Возвращая мне листочек, он сказал:

— Я понимаю, что ты сейчас стоял и дрожал как осиновый лист. Думал, что я тебе откажу. И отказал бы. Потому что этих деталей у нас самих недостает. Но я, браток, понимаю, что такое армейская газета и армейская типография. Вы же бойцам духовную пищу даете. Как же я вам не помогу! Иди оформляй наряды, чтобы все было как следует, по закону.

С того счастливого для нас дня я и другие наши товарищи обращались к директору типографии «Полярная правда» запросто, как к доброму знакомому. Поломался линотип — бежим в областную типографию: помогите. Нужно сварить лопнувшую деталь печатной машины — опять в полночь, за полночь к Каратаеву: выручи. И нам всегда помогали.

Положение изменилось к лету 1942 года. Выше уже говорилось о том, что с июня этого года гитлеровцы начали нещадно бомбить Мурманск. Тяжелые бомбы сносили с лица земли целые здания, а иногда и целые улицы. Идешь по городу и видишь: вчера тут вроде была улица, а сегодня — одни дымящиеся развалины. Несколько [79] вражеских бомб попало и в здание, которое занимала областная типография. Помещение было разрушено. Тогда типографию срочно перевели в подвал надежного кирпичного дома. В этом помещении оборудовали наборный и печатный цехи. А вот для цинкографии места не нашлось. Тогда решили основное цинкографское оборудование передать нам. Место для него у нас нашлось, и мы согласились.

Ответственный редактор газеты «Часовой Севера» вызвал нас всех, издателей и полиграфистов, к себе.

— Товарищи! — несколько торжественно сказал он. — Политотдел армии поручил нам принять от областной типографии оборудование цинкографии. Сделать это нужно аккуратно и быстро, с полной серьезностью и ответственностью.

Редактор тут же поручил начальнику издательства старшему политруку Румбину составить и доложить ему план передислокации и размещения цинкографии.

Такой план был составлен, утвержден, и мы взялись за работу. Наш цинкограф-универсал Михаил Иванович Фомин со своей помощницей Зиной Ивановой прежде всего подготовили оборудование цинкографии к перевозке. Когда упакованные ящики перевезли, цинкограф приступил к монтажу оборудования. Доверить это тонкое дело он никому не решился.

Самым трудным оказался монтаж фоторепродукционного аппарата, которого раньше у нас никогда не было. Румбин очень беспокоился за успешный исход дела. Его волнение передалось и мне. Но Михаил Иванович Фомин блестяще справился с поставленной задачей. Вскоре фоторепродукционный аппарат был смонтирован и опробован. Осмотрели его специалисты из областной типографии и сказали, что все сделано так, как нужно. Аппарат будет работать. И он действительно отлично работал всю войну. А наш цинкограф приступил к [80] монтажу остального оборудования — копировального станка, качающихся кюветов для травления пластин и т. д.

Закончив монтаж цинкографии и пустив ее в ход, мы стали самыми богатыми полиграфистами в Мурманске. Лицо нашей газеты заметно изменилось в лучшую сторону. Теперь в «Часовом Севера» стали появляться фотографии героев, снимки с переднего края, характеризующие не только боевую деятельность, но и повседневную жизнь, быт бойцов и командиров.

Конечно, мы изготовляли клише и для редакции областной газеты. Все их заказы выполнялись точно в срок. Как говорится, долг платежом красен.

Узнав о наших возможностях, к нам все чаще стали обращаться за помощью товарищи из дивизионных газет. Мы, конечно, старались им помочь. Не только отдавали старые клише, но и делали новые. Подбирали именно такие иллюстрации, которые относились к данной конкретной дивизии.

Как-то прибыл к нам редактор газеты «За победу» 10-й гвардейской стрелковой дивизии майор Федор Федорович Макаров.

— Братцы, — говорит, — выручайте.

— Что такое?

— Да вот командир дивизии полковник Худалов в беседе со мной высказал пожелание, чтобы портреты лучших, отличившихся в боях воинов были напечатаны в нашей дивизионной газете. Фотографии мы хоть и с большими трудностями, но достали. А как и где заказать клише, не знаем. Прослышав, что у вас появилась своя цинкография, я с разрешения комдива отправился к вам. Выручайте, товарищи! Если я вернусь без клише, полковник Худалов расценит это как невыполнение приказа. [81]

Командира 10-й гвардейской стрелковой дивизии Харитона Алексеевича Худалова я хорошо знал. До войны он командовал батальоном, дислоцировавшимся в Мурманске. В этом подразделении работники типографии стояли на довольствии.

Надо было как-то выручать товарища из дивизионки. А как? В изготовлении клише мы сами в последнее время стали испытывать большие трудности. Не хватало цинка. Я прямо сказал об этом Федору Макарову:

— Помочь вам рады. Но цинка у нас крайне мало.

— Как хотите, но выручите, — снова взмолился Макаров. — Если у вас тут не хватает цинка, то на передовой его и подавно не достать.

Прав он был, конечно. Пришлось изготовить клише для дивизионной газеты, урезав свои и без того скудные запасы цинка. Макаров уехал от нас сияющим. Командир дивизии, видимо, тоже остался доволен нашей поддержкой.

С газетой Северного флота «Краснофлотец» у нас тоже поддерживалась тесная связь. Объяснялось это не только территориальной близостью редакций — она находилась рядом с нашей — в Полярном. Главное состояло в том, что без дружеской поддержки и взаимной выручки и им, и нам было бы гораздо труднее решать поставленные перед нами задачи.

Мое первое знакомство с начальником издательства и типографии «Краснофлотца» произошло при довольно необычных обстоятельствах. Как-то вечером раздался звонок из милиции. Снимаю телефонную трубку. Узнаю, что со мной говорит дежурный по отделению милиции.

— Слушаю вас, товарищ старший лейтенант, чем могу быть полезен? [82]

А сам думаю: не натворили ли чего наши работники? Старший лейтенант спрашивает, знаю ли я товарища такого-то, и называет фамилию начальника издательства и типографии флотской газеты майора Миткалева. По фамилии я его знал, а вот встречаться не приходилось.

— Знаю, — отвечаю. — А в чем дело?

И вот что выяснилось. Начальник издательства газеты «Краснофлотец», прибыв в Мурманск, направился из порта к нам. По пути он вздумал измерить глубину пробоин в стене одного из жилых домов, только что подвергшегося бомбардировке. Дежурившие здесь женщины приняли его за диверсанта, схватили и доставили в милицию. К слову сказать, фашисты действительно предпринимали попытки забрасывать в Мурманск диверсионные группы, переодевая своих лазутчиков в форму наших милиционеров или военнослужащих.

— Приезжайте, — сказал мне старший лейтенант. — Выручайте своего коллегу. А то женщины грозятся его в кутузку запрятать. До выяснения личности.

Пришлось ехать. Так состоялось мое первое знакомство с товарищем по профессии майором И. И. Миткалевым.

Позже мне довольно часто приходилось навещать Полярное, обращаться к соседям за той или иной помощью. Случалось одалживать в типографии флотской газеты различные химикаты, нужные для цинкографии.

Бомбежки и пожары в городе, вызванные налетами вражеской авиации, отрицательно сказались и на работе типографии «Часового Севера». После того как сгорели типографские хранилища, стал ощущаться недостаток самых необходимых материалов, например краски. Созданные нами запасы сгорели во время пожара. Небольшое количество краски сохранилось лишь в печатном цехе. Но надолго ли хватит ее? Каждый день Румбин [83] заходил в цех, заглядывал в бадейку и вздыхал. Где раздобыть краску? Как ни бились, решить эту проблему не могли. Со склада политуправления фронта, куда пошла телеграмма за подписью ответственного редактора, ответ не поступал.

И вот настал день, когда печатник Павел Артемьев пришел к Румбину и заявил, что краски осталось на два номера. Что делать? Решаем собрать печатников, специалистов-полиграфистов, посоветоваться с ними, не подскажут ли они выход из создавшегося положения. Даже взаймы не у кого взять краску. Десятый раз вносится предложение сходить в типографию «Полярной правды». Но туда уже ходили. Полиграфисты из областной типографии нас прежде выручали. А сейчас и они сидели «на голодном пайке».

— А что, если самим ее приготовить? — тихо, словно про себя, сказал Иван Страхов.

— Что-что? — насторожился Румбин. В таком безнадежном положении любая мысль кажется дельной.

— Я говорю, может, самим попробовать ее приготовить, — уже громче повторил печатник.

Иван Васильевич Страхов — потомственный полиграфист. И когда у нас сложилось тяжелое положение, он вспомнил рассказ отца о том, как тот сам приготовлял типографскую краску.

— Может, и нам попробовать, — предложил печатник.

Румбин тут же распорядился вызвать капитана Г. Мокина, который по специальности был инженером-бумажником и хорошо знал химию.

После некоторого раздумья Мокин сказал, что теоретически, конечно, краску сделать можно, известны ее компоненты.

— Что же для этого нужно? — спросил Румбин.

— Сажа. [84]

— Что? — не сразу понял Румбин.

— Обыкновенная сажа, — сказал Мокин. — Нужно еще связующее вещество. Им может быть битумный фирнис. А для подцветки можно использовать индулин и машинное масло. Все это нужно тщательно перетереть.

После небольшой дискуссии решили попытаться самим сделать краску. Но тут сомнение внес Иван Пестряков.

— А как же перетирать? — спросил он. — У нас же нет краскотерки!

Опять вмешался Страхов и доказал, что смешать все компоненты будущей краски и перетереть их можно вручную на литографском камне шпателем — специальной лопаточкой.

Теперь вроде все пришли к единому мнению. Но сразу же возникли новые трудности: где достать сажу, связующее вещество и подцветку? Кинулись искать все это в полуразрушенном городе. К счастью, Румбин достал составные элементы для подцветки — индулин и машинное масло. Вскоре нашли и битумный фирнис. Тихон Седых раздобыл необходимое количество сажи. И вот под руководством печатников Ивана Страхова и Павла Артемьева работа закипела. Несколько раз непрерывно перемешивали вручную шпателем небольшие порции сажи, поливая ее связующим веществом. Потом к смеси сажи и связующего вещества добавляли необходимое количество подцветки и опять все это хорошо перемешивали, вновь и вновь перетирали на камне.

Этот тяжелый труд увенчался успехом. Краска получилась неплохой. Газета по-прежнему печаталась без перебоев. А спустя несколько дней в адрес типографии поступила краска со склада политуправления фронта. [85]

Мы постоянно ощущали заботу партии о военной печати, чувствовали себя бойцами идеологического фронта. Сознание этого повышало нашу ответственность за порученное дело. Работали без устали, изо всех сил. Помнится, с большим воодушевлением восприняли мы в мае 1943 года решение ЦК партии об укреплении военной печати. Центральный Комитет принял тогда меры, направленные на улучшение фронтовых, армейских, корпусных и дивизионных газет, повышение их роли в политическом, воинском и культурном воспитании солдат, сержантов и офицеров. В армии и на флоте было создано более 150 новых газет, разовый тираж которых достигал трех миллионов экземпляров. Среди них около 50 газет выходило на различных языках народов СССР. Меры, принятые партией, способствовали повышению идейного и профессионального уровня военных газет. Они стали активнее разъяснять воинам стоящие перед ними задачи, лучше освещать многогранную жизнь армии, распространять боевой опыт, пропагандировать успехи советского народа в тылу.

При обсуждении решения ЦК партии в типографском коллективе вносились самые различные предложения. Но все они были подчинены одной задаче — улучшить качество газеты, ускорить набор и печатание.

Большие трудности, например, испытывала наша цинкография: не хватало различных реактивов, в частности коллодия, столь необходимого для изготовления клише. Когда цинкограф доложил, что он израсходовал последние граммы этого реактива, все пришли в уныние. Наш фотокорреспондент Черных, рискуя жизнью, делал замечательные снимки непосредственно на переднем крае, а мы не могли сделать клише. Узнав об этом, ответственный секретарь редакции пришел в негодование:

— Как же так! Мы тратим столько сил, чтобы дать [86] портрет героя в газете, а вы простой вещи не можете достать.

Что мы могли на это ответить? Конечно, секретарь был неправ, предъявляя такие резкие обвинения, но и его можно понять: читателю нужна содержательная, хорошо оформленная газета, а не наши ссылки на трудности. Положение казалось безвыходным. Выручил нас цинкограф Михаил Фомин. Он припомнил, что когда-то знал рецепт изготовления коллодия.

— Попробую, — сказал он. — Может, что-нибудь и получится.

Выбора у нас не было, и мы согласились с предложением Фомина, дали ему возможность поэкспериментировать. Около недели возился он с различными реактивами и все не мог добиться нужного результата. Видимо, рецепт был не очень точным. Но в конце концов упорство и старание привели к цели. Коллодий был получен, и клише стали выходить с четким изображением.

Немало изобретательности проявляли и другие наши полиграфисты. Одно время начали ломаться линотипы. Металл плохо прогревался, быстро остывал. В чем дело? Оказалось, что слюда, которая служила прокладкой в нагревательных секциях строкоотливных машин, искрошилась, вышла из строя. Где достать прокладки? Долго бился над решением этой задачи наш линотипист-инструктор И. Пономарев, и все впустую. Однажды зашел он к девушкам-корректорам и увидел, что они отглаживают свои платья. Пономарев посидел немного, молча понаблюдал за их работой, а потом говорит:

— Одолжите, девушки, мне утюг. Хочу свой костюм привести в порядок.

Над ним посмеялись. Зачем солдату на фронте гражданский костюм? Но утюг одолжили. К сроку Пономарев его не вернул. Сказал, что сломался. Вот починю, тогда и возвращу. Был он отличным мастером, и [87] ему верили. Глядим, у него в уголке еще один электрический утюг появился. Потом еще. А линотипы перестали выходить из строя. Отлично работали. Объяснилось все просто: Пономарев из электрических утюгов вынимал слюдяную прокладку и ставил на линотип. Девчата сначала рассердились на инструктора за испорченные утюги, а потом смирились. Пономарев достал для них утюг, который разогревается углем. Они решили, что такой даже лучше: нет зависимости от электросети.

Повседневные связи с областной и флотской газетами поддерживали не только полиграфисты. Без них не могли жить и работники редакции. Они обменивались материалами, перепроверяли друг у друга принятые по радио официальные документы — сводки Совинформбюро, приказы Верховного Главнокомандующего. Не знаю почему, может быть, под влиянием северного сияния, но принимать по радио материалы у нас на Севере, особенно зимой, было сплошным мучением. Нередко из-за электрических разрядов важные документы принимались с большими пропусками. Связь с областной и флотской газетами позволяла быстро восстанавливать пропущенные места. Наши друзья тоже нередко звонили нам, чтобы уточнить принятую по радио информацию. Эту скрепленную фронтовой обстановкой дружбу между областной, флотской и нашей армейской газетами мы очень ценили, берегли и всячески укрепляли.

В течение нескольких довоенных лет и особенно во время войны в издательстве «Часового Севера» велся учет имеющихся в войсках специалистов — журналистов, наборщиков, печатников, линотипистов, цинкографов. Осуществлялся он через военкоматы. Но мы поддерживали и непосредственную связь с полиграфистами. В случае необходимости их можно было отозвать из части для работы в типографии. Нередко к нам обращались за кадрами типографии газет соединений. [88]

В один из дней 1943 года к нам в подвал зашел среднего роста человек в морской форме. Дневальный вызвал меня. Майор оказался представителем политуправления Северного флота.

— Водынин Федор Павлович, — отрекомендовался он. — Выручайте. Мне приказано начальником политуправления флота генерал-майором Ториком через четыре дня обеспечить выпуск газеты для морских летчиков. Типографию мы понемногу оборудовали, достали необходимые машины, наборные кассы, шрифт. Но нет линотипистов.

Мы с Румбиным начинаем листать свои списки, называем имена линотипистов, печатников, говорим, где они в данный момент служат. Водынин с заметной радостью на лице записывает в блокнот адреса. Довольный, он все же решается еще спросить:

— А может, поделитесь и заставками, линейками?

Наша типография сама испытывала трудности с этими материалами, но для соседей-моряков мы все же сумели кое-что выделить.

Конечно, и нам в той тяжелой фронтовой обстановке часто приходилось обращаться за помощью в другие организации, размещавшиеся в Мурманске. Помню, окончательно вышла из строя наша основная печатная машина. Почти полностью износилась шестерня главного привода. Зубья этой шестерни и раньше частенько ломались. Наши специалисты заменили их искусно сделанными штырями — «солдатиками». Но теперь и эти штыри были начисто «съедены». Что делать?

Написали мы письмо директору судоремонтного завода с просьбой изготовить для печатной машины новую шестерню. С этим письмом наш представитель и явился на предприятие.

— Что вы, голубчики?! — взмолился директор. — Нам [89] бы ваши заботы! У нас простаивают в ремонте боевые корабли. Нам сейчас не до ваших шестерен.

Пришлось искать другую организацию и опять просить помощи, доказывать, что без их поддержки мы не сможем выпускать газету для фронтовиков. Таким образом, добрались мы до «Мурманрыбпрома». Здесь-то и встретили сочувствие и понимание.

— Будут вам шестерни, — сказали товарищи из «Мурманрыбпрома».

И это были не просто успокаивающие слова. В своих мастерских специалисты «Мурманрыбпрома» изготовили нам несколько шестерен, и они до конца войны верой и правдой служили газете.

Впоследствии мне довелось работать в типографиях и издательствах многих военных газет. Но коллектив редакции и типографии газеты «Часовой Севера» мне до сих пор особенно дорог. Такое чувство объясняется, может быть, тем, что с ее замечательным коллективом были пережиты самые трудные первые дни войны. Здесь вместе с коллективом редакции и типографии я мужал и рос. Здесь стал офицером, коммунистом. Когда сейчас говорят о роли воинского коллектива, о том, как складывается в нем доброжелательная, здоровая обстановка, способствующая выполнению поставленных задач, воспитанию людей в духе высокой исполнительности, чувства долга, верности интересам социалистической Родины, мне вспоминается наш «Часовой Севера» — первая воинская организация, в которой я получил боевую и идейную закалку. Здоровый климат складывался у нас под влиянием парторганизации, старших товарищей — коммунистов. Парторганизация «Часового Севера» была хотя и небольшой, но крепкой и сплоченной. На партийных собраниях ни для кого не делалось скидок. Бывало, критиковали и меня за те или иные промахи в бытовом устройстве людей, в оснащении типографии материалами. [90] Конечно, нельзя сказать, что критика была приятной, но она помогала мобилизоваться, почувствовать ответственность перед коллективом. Принципиальность коммунистов, их непримиримость к недостаткам не давала расслабляться. Нередко думалось: не жди, когда тебя поправят, делай все добротно, на совесть.

Время дает возможность проверить первые впечатления. И теперь, спустя более тридцати лет, можно с уверенностью сказать о том, что большую роль в сплочении коллектива, в самоотверженной, дружной работе моих товарищей по «Часовому Севера» сыграл наш ответственный редактор майор (затем подполковник) А. Докучаев, сменивший в 1943 году Сергеева. Он был строгим и требовательным редактором, и в то же время снисходительным, умел настроить человека на преодоление трудностей. До войны он работал в горьковской областной газете. Оттуда принес к нам стиль работы большого и серьезного печатного органа. Творческое горение, постоянную неудовлетворенность сделанным, непрерывный поиск он считал главным для журналиста. И нас, полиграфистов, он постоянно наставлял: совершенствуйтесь в своей специальности, во фронтовой обстановке ищите возможности ускорять набор и верстку полос. Редактор знал и ценил труд полиграфистов. В значительной мере благодаря этому работать в «Часовом Севера» было хотя и трудно (ведь война), но радостно, и мы трудились с большим удовлетворением.

Но в августе 1943 года мне пришлось расстаться с этим дружным коллективом, с людьми, ставшими родными. Меня назначили в соседнюю 19-ю армию на должность начальника издательства армейской газеты «Сталинский боец». После получения приказа о назначении Докучаев пригласил меня к себе.

— Что ж, — сказал он, — жаль отпускать, самим люди позарез нужны. Но не скрою, когда меня спросили, я [91] рекомендовал. Надеюсь, на новом месте не ударишь в грязь лицом. Держи нашу северную марку.

Мы долго беседовали. Докучаев говорил, как начинать службу на новом месте, подчеркивая, что важно любить свое дело, знать и ценить людей и тогда любые трудности можно преодолеть.

Нелегко было расставаться с испытанными друзьями. Хотя мы и остались в составе одного фронта, но пути наши разошлись. Когда пробил час наступления, 14-я армия пошла на Петсамо и Киркенес, а наша из Кандалакши направилась на Куолоярви, к границам Страны Советов, восстановленным ее славными воинами. [92]