Вести с Рыбачьего

Мурманск был единственным незамерзающим портом на севере страны. Через него осуществлялись почти все наши связи с союзниками. Сюда шли английские и американские суда, доставляющие оружие, боеприпасы, продовольствие. Гитлеровцы всеми средствами пытались прервать эти связи. Они перебросили на Кольский полуостров 20-ю Лапландскую армию, сосредоточили здесь большие военно-воздушные силы и значительный военно-морской флот. Наши воины отлично понимали важное значение Мурманска и защищали его самоотверженно. Наступательные операции фашистов проваливались одна за другой.

В Мурманске находились постоянные представители почти всех центральных газет — «Правды», «Красной звезды», «Известий». Часто приезжали сюда их специальные корреспонденты. В конце сентября 1941 года в Мурманск наведались писатель Константин Симонов, представлявший тогда «Красную звезду», вместе с фотокорреспондентом Михаилом Берштейном. Симонову было в то время всего двадцать пять лет. Представившись командованию 14-й армии, гости вечером нагрянули к нам в редакцию. [23]

Симонов держался просто, рассказал о цели приезда, спросил, где ему лучше побывать, охотно выслушал советы наших корреспондентов, хорошо знавших обстановку на фронте.

Затем наши литераторы попросили Симонова почитать стихи. Константин Михайлович отнекивался:

— Вы же сами почти все поэты. К тому же у вас масса свежих впечатлений. Вам и карты в руки. А я только приехал и еще не успел вдохновиться.

Тогда, набравшись смелости, первым начал читать свои стихи Владимир Харьюзов — способный начинающий поэт. После него выступил Александр Коваленков. Слушали его с интересом, и поэтому читал он охотно.

Пробыв у нас два дня, Симонов ушел на мотоботе на Рыбачий. Там он побывал в артиллерийском полку, встречался с начинающими военными литераторами. Встречу эту организовал заместитель политрука Николай Букин, которого в то время в полку называли поэтом Рыбачьего полуострова. Это он потом написал текст ставшей популярной песни «Прощайте, скалистые горы».

Симонов заходил к нам после каждой поездки в части. Однажды мы уговорили его почитать новые стихи. Он прочел «Жди меня» и другие стихотворения, с которыми недавно выступал перед артиллеристами.

Сейчас уже не помню, напечатал ли тогда «Часовой Севера» эти стихи, но вскоре они появились в «Правде». Почти каждый полиграфист сделал вырезку из газеты и аккуратно приклеил ее у своего рабочего места. Она появилась даже в кабинах автомашин.

У нас в Заполярье К. Симонов написал поэму «Сын артиллериста». Видимо, тоже сказались поездки на полуостров Рыбачий.

Подвал, где размещались наши редакция и типография, был тогда чем-то вроде клуба журналистов-фронтовиков. [24] Сюда приходили все постоянные корреспонденты центральных газет. «Правду» в то время представлял Александр Михайлович Дунаевский, «Известия» — Александр Михайлович Склезнев, «Красную звезду» — Исаак Михайлович Дейгин, ТАСС — Виктор Васильевич Лезин, радио — Савва Тимофеевич Морозов.

В «Часовом Севера» они чаще всего собирались вечерами. Мы размещались в центре города, и для всех это было удобно. У нас имелась неплохая телефонная связь, регулярно принимались по радио сводки Совинформбюро. Да и гостиница, где проживали большинство корреспондентов (Дом межрейсового отдыха моряков), была рядом. Все корреспонденты стали друзьями наших наборщиков, печатников, шоферов. Они рассказывали немало интересного о положении на других фронтах, о новостях в столице.

Многие люди, работавшие в «Часовом Севера», считали себя по тем или иным причинам москвичами. Они или родились в столице, или долгое время там жили и работали. Естественно, что москвичи старались держаться вместе, часто собирались и вспоминали любимый город. По-особому переживали они сообщения о битве под Москвой. А фронт в то время уже подкатывался к столице.

Душой и сердцем с москвичами были и воины-северяне, мужественно отстаивавшие советское Заполярье. В тяжелые для столицы дни «Часовой Севера» поместил стихи-клятву бойцов и командиров, сражающихся за Москву на полуостровах Рыбачьем и Среднем. Написал их для нашей газеты Константин Симонов. Назывались они «Голос далеких сыновей». Запомнились такие строки:

Работники издательства и типографии внимательно следили за изменениями обстановки на фронтах, не упускали случая встретиться с бойцами, приезжающими в Мурманск с переднего края, часто слушали рассказы корреспондентов, вернувшихся с передовой. Особенно интересовало нас положение на мурманском направлении, на полуостровах Рыбачьем и Среднем. Мы хорошо знали и твердо помнили слова командующего Северным флотом адмирала А. Г. Головко:

«Нам нельзя терять Рыбачий. Кто владеет Рыбачьим и Средним, тот держит в своих руках Кольский залив. Без Кольского залива Северный флот существовать не может. Кольский залив нужен государству. Это наш океанский порт...»

Конечно, мы понимали значение Рыбачьего для обороны Мурманска. А знали о нем мало: вести с полуострова доходили до нас редко. Его обороняли части, входившие в состав Северного флота.

Но вот однажды ко мне явился небольшого роста паренек в длиннополой солдатской шинели, во флотской фуражке, лихо посаженной на голову. Он не вошел, а прямо-таки влетел в комнатку.

— Заместитель политрука Николай Букин, — отрекомендовался он. — С Рыбачьего.

Я обрадовался. О героической обороне Рыбачьего мы знали. Он уже тогда назывался землей героев. И вот человек, находившийся в самом пекле, — у нас в типографии. Легко понять, с каким радушием его приняли. Сразу же начали расспрашивать о боях на полуострове.

— Это потом, — сказал Букин. — Все расскажу. Но сначала... помогите укомплектовать типографию дивизионки. Дайте печатную машину, шрифты, подберите людей — наборщиков, печатников.

Должен признаться, такая просьба меня ошарашила. Легко сказать — создать типографию. [26]

— Мы готовы вам помочь, — ответил я. — Сделаем все, что в наших силах. Но ведь шрифты-то не мы изготовляем, самим их частенько не хватает. Конечно, для героев Рыбачьего наскребем немного. С людьми тоже туго. А о машинах и говорить нечего. И потом, на все, чем мы можем поделиться, нужны документы, разрешения соответствующих начальников.

Думал, от такого ответа Букин сникнет. А он вдруг повеселел:

— Вот это хорошо, вот это ладно! Мне важно, чтобы вы не возражали, а с начальством как-нибудь я договорюсь, документы будут.

И верно, не прошло и двух суток, как он появился снова, теперь уже с документами. Мы сразу же стали подбирать для отправки на Рыбачий оборудование и шрифты. Разумеется, отрывали от себя, но не жалели. Мы в Мурманске. Нам легче. А на Рыбачьем где возьмешь? Наши наборщики все это отлично понимали и старались подобрать кассы поновее, а себе оставить старые, изношенные. «Подлатаем, еще послужат», — говорили они.

Разбор шрифта занял немало времени. Букин нервничал. Ведь впереди у него не менее трудная задача: доставить добытые сокровища на Рыбачий. А туда один путь — по морю. Мы напомнили ему об обещании выступить перед людьми.

— Да ведь на рассказы сколько времени уйдет! — попытался возразить он.

— А мы в часы отдыха беседу проведем. Люди потом будут трудиться еще лучше.

Вечером мы собрали всех свободных от выпуска газеты работников издательства и типографии. Николай Букин оказался превосходным рассказчиком. Говорил темпераментно, увлеченно. Рассказы о некоторых героях он подкреплял стихами об их подвигах. [27]

— На Рыбачьем мы ни на шаг не отступили от нашей государственной границы! — горячо говорил Букин. — Я не раз был свидетелем стойкости и мужества наших воинов.

Обрисовав общую обстановку на Рыбачьем, Букин сказал:

— А теперь я расскажу вам о комиссаре нашего сто четвертого пушечно-артиллерийского полка Дмитрии Ивановиче Еремине. С этим полком связана почти вся моя армейская жизнь. В него я попал еще до войны, в нем начал воевать. Недавно перевели меня в политотдел. С большой грустью распрощался с боевыми товарищами.

Из рассказа мы узнали, что Еремин был ветераном полка. Он пришел в эту часть задолго до Великой Отечественной войны, когда она дислоцировалась под Ленинградом. Потом ее перевели на Рыбачий. Еремин много сделал для благоустройства подразделений на новом месте. Обжить и подготовить к обороне этот суровый клочок земли было не так-то просто. Мощные артиллерийские орудия пришлось размещать на совершенно голых местах: скалы да ущелья. Но воины сумели создать здесь сносные условия для жизни, мощную оборону. Вдохновлял их комиссар, которого за глаза все уважительно называли Еремычем.

Когда началась война, Еремин большую часть времени проводил на переднем крае и на огневых позициях артиллеристов и минометчиков. Учил воинов лучше бить врага. Приехал он однажды на батарею и удивился — у орудий ни одного бойца. Вскоре выяснил, что шум мотоцикла, на котором он ехал, артиллеристы приняли за гул вражеских самолетов и попрятались в укрытия. Еремина это возмутило.

— Как же так? — строго спросил он. — Выходит, немецких [28] самолетов боитесь? Но ведь вы здесь не на отдыхе находитесь, а выполняете боевую задачу.

Смущенно слушали бойцы речь комиссара. А через несколько минут в небе послышался завывающий гул. Знакомая «музыка»: летят фашистские самолеты.

— К орудиям! Следить за морем! — крикнул командир батареи.

Бойцы заняли свои места. Вскоре невдалеке от берега показался вражеский буксир. Он тащил тяжело груженную баржу. Батарея открыла огонь. Точным попаданием цель была накрыта. Над морем взметнулся огромный фонтан дыма и пламени.

Вражеские летчики засекли нашу батарею и пошли в атаку. Налет был сильным: земля содрогалась от взрывов. Осколки гранита и металла с воем проносились над головой и падали в залив. К счастью, батарея не имела потерь в людях. Не получили повреждения и орудия, хорошо укрытые в скалах. А вражеский буксир и баржа с грузом были потоплены.

— Вот так надо воевать, — сказал Еремин.

Он сразу заметил, что успех воодушевил артиллеристов, придал им уверенность в силах. И с удовлетворением подумал: «За этих теперь можно быть спокойным. Прежней ошибки они не допустят».

К пулеметчикам-зенитчикам комиссар пришел незадолго до того, как на них налетели вражеские самолеты. Зенитчики открыли огонь по фашистам. Но Еремин заметил, что боец, втянув голову в плечи, строчит из пулемета не целясь.

— Отставить! — потребовал комиссар и, подойдя к установке, детально разобрал ошибки наводчика красноармейца Чебодаева.

Через несколько дней вражеские самолеты вновь налетели на наши позиции. Зенитчики открыли дружный огонь. Один «юнкерс» задымил и врезался в землю. [29]

К месту падения бомбардировщика прибыл Еремин. Осмотрев обломки самолета, он спросил:

— Кто так ловко сбил его?

— Боец Чебодаев, — ответили ему.

Вскоре зенитчик Чебодаев был награжден орденом.

Запомнился рассказ Букина о командире батареи старшем лейтенанте Якове Скробове. Службу в 104-м пушечно-артиллерийском полку он начал еще в тридцатые годы. Сначала был бойцом, затем, по окончании полковой школы, наводчиком орудия, а перед началом Великой Отечественной войны стал помощником начальника штаба полка. Штабная служба тяготила его, и он с удовольствием воспринял назначение командиром артиллерийской батареи. Это подразделение отличилось в первом же бою с немецко-фашистскими захватчиками. Метким огнем артиллеристы уничтожили несколько огневых точек и более двух десятков вражеских солдат и офицеров. Атака гитлеровцев захлебнулась.

От Николая Букина узнали мы и о подвиге лейтенанта Ивана Лоскутова. Вместе с топографами Георгием Макаровым и Григорием Мехоношиным он пробрался на сопку и начал корректировать огонь своих батарей. В ходе боя гитлеровцы окружили их. Тогда Лоскутов вызвал огонь на себя. Обстрел сопки был настолько мощным, что фашисты, потеряв десятки убитых и раненых, отошли. Лейтенант и его помощники остались живы. Они благополучно вышли к своим.

Как мы потом узнали, именно подвиг лейтенанта Лоскутова и его товарищей был положен К. Симоновым в основу поэмы «Сын артиллериста».

Наши девушки попросили Букина почитать стихи. И он читал. Если мне память не изменяет, среди них были «Прощайте, скалистые горы», «Ой ты, море, море», которые уже публиковались во флотской газете, и одно новое. Нашему ответственному секретарю Ивану Михайловичу [30] Чистякову оно понравилось, и он сразу сказал:

— Эти стихи мы напечатаем.

И стихи вскоре появились в «Часовом Севера». Назывались они «Москва». Там были такие строки:

Как раз в то время наша типография готовилась выпустить сборник стихов армейских поэтов, посвященных воинам-героям. Разговоров о нем было много. Некоторые товарищи сомневались в возможностях нашей полиграфической базы. Узнав об этом, Букин сказал, что они недавно тоже выпустили сборник стихов воинов-поэтов Рыбачьего полуострова. Правда, очень небольшим тиражом — всего двести экземпляров. Назвали его «За честь Родины». В сборник вошли стихи пулеметчика А. Бордюговского, артиллеристов И. Свистунова и А. Черномыса, пограничника Г. Тиунова и связиста Д. Пегашова.

Сообщение Букина оказалось как нельзя кстати. Оно нас вдохновило и подстегнуло. Уж если в дивизионке выпускают сборники стихов, то нам, армейским полиграфистам, просто не к лицу отказываться от такой идеи.

...Вскоре Букин получил все, что надо для выпуска газеты: печатную машину, шрифты, наборные кассы. Теперь все имущество предстояло доставить на Рыбачий. Проблема эта была невероятно сложной в условиях войны: никаких регулярных рейсов по морю не совершалось. Но Николай, действуя решительно, сразу же направился в порт. Узнав о том, что готовится к отправке пароход «Шексна», он поднялся по трапу на палубу. Мы не слышали его разговора с капитаном, только видели, как он, небольшого роста парнишка в длиннополой армейской шинели, энергично жестикулировал руками. [31]

Выслушав его, высокий кряжистый капитан отрицательно покачал головой и указал на загруженную палубу. Но Букин продолжал убежденно говорить. Тогда капитан указал рукой на старшего командира, стоявшего на причале. Все началось сначала. Тот сперва тоже, видимо, отнекивался, но в конце концов сдался. Мы догадались об этом по тому, как он энергично махнул рукой.

Букин как-то сразу потерял всякий интерес к старшему командиру. Путаясь в длинных полах шинели, он помчался к лежавшему в стороне грузу и приказал солдатам немедленно нести его на палубу. Те послушно подхватили ящики и потащили их к кораблю. Букин выбежал вперед и внимательно следил за тем, чтобы все имущество было уложено по-хозяйски. Теперь он мог быть доволен благополучным исходом порученного ему дела. Остальное зависело от капитана парохода и от везения. Вражеские самолеты могли налететь на любом отрезке пути.

Но, как мы потом узнали, все обошлось благополучно. Свой груз Букин доставил на место в полной сохранности. Вскоре типография начала работать. [32]