На боевом курсе
Утром московское радио, как обычно, передавало урок утренней гимнастики, пионерскую зорьку. Затем — последние известия: с сообщениями о достижениях передовиков труда. А в это время в Берлине появились экстренные выпуски газет, в которых уже были напечатаны первые фотографии с фронта. «С болью в сердце мы разглядывали наших бойцов — раненых, убитых... — вспоминает секретарь нашего посольства В. М. Бережков. — В сводке германского командования сообщалось, что ночью немецкие самолеты бомбили Могилев, Львов, Ровно, Гродно и другие города...» Не только города. Немецко-фашистская авиация подвергла массированным налетам 66 наших аэродромов, узлы железных дорог, военно-морские базы, группировки войск. От Баренцева до Черного моря развернулось сражение, какого не знала история.
В полдень мы услышали по радио знакомый голос наркома иностранных дел В. М. Молотова:
«Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек...»
Что же тогда помешало нам привести в полную боевую готовность авиацию? Оперативная, а вместе с нею и тактическая неподготовленность наших соединений к нападению Германии, по моему мнению, была ошибкой Сталина в определении сроков конфликта. Его субъективная точка зрения о возможном столкновении усугублялась и непростительной сменой военного руководства, которое [307] уже не высказывало своих суждений решительно и твердо.
В апреле от должности начальника Главного управления ВВС был освобожден П. В. Рычагов. На этот пост назначается новый руководитель — который по счету! — генерал-лейтенант авиации П. Ф. Жигарев.
Павел Федорович в прошлом кавалерист. Учился в свое время в Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского. Я его хорошо знал. В первые же дни войны он позвонил мне по телефону в Рязань и в порядке очевидной спешности приказал:
— К вам в школу, товарищ Беляков, в ближайшее время прибудет в полном составе истребительная авиационная дивизия полковника Туренко. Дивизия базировалась в Прибалтике и осталась «без лошадей». Ваша задача: переучить весь личный состав дивизии полетам на новом типе самолета и отправить на фронт.
Я выслушал и спросил:
— А вы, Павел Федорович, разве не помните, что у меня школа не истребительная, а бомбардировочная? У меня даже нет летчиков, летающих на истребителях.
Жигарев помолчал, затем решительно отрубил:
— Вы слышали меня? Вот и исполняйте. Полковника Туренко сделайте своим помощником!
Словом, перед лицом смертельной опасности, которая нависла над Родиной, нам было не до анализа причин случившегося. И признаюсь, внезапность нападения с первых часов войны сказывалась на нашей работе. На смену привычным действиям по заранее разработанным планам и инструкциям пришла лихорадочная спешка, приводившая нередко к ошибочным распоряжениям. Казалось, что час промедления в данной ситуации равнозначен новым километрам потерянной территории, новым жертвам. Однако вскоре эффект внезапности начал притупляться, ослабевать. Работа становилась все более организованной и четкой.
А пламя войны разгоралось. С тяжелыми оборонительными боями наша армия отходила на восток. Сражения уже разворачивались под Одессой, Киевом, Смоленском, Ленинградом. И в нашу школу все прибывали и прибывали летчики и техники истребительной авиадивизии, о которой говорил Жигарев. Вот тут-то и пригодился для них наш летний лагерь.
А как быть с переучиванием? Подумав, я предложил [308] сократить в штате школы одну бомбардировочную эскадрилью и за счет ее ввести две учебные эскадрильи истребителей. В штабе ВВС согласились, быстро оформив идею соответствующей директивой. Тут же было отдано распоряжение укомплектовать новые эскадрильи инструкторским и техническим составом, а также перегнать к нам учебно-тренировочные самолеты УТИ-4.
Отыскав на колхозных полях и в пойме Оки площадки для полевых аэродромов, мы начали через несколько дней новые для нас учебные занятия, затем полеты.
Между тем в школу продолжали прибывать летчики и техники других частей. Уже давно отправили на фронт на новых самолетах дивизию Туренко, а «безлошадные» все шли и шли. Война требовала новых и новых сил. В школе все это хорошо понимали и трудились, не считаясь со временем.
В такой необычной для нас обстановке за три месяца мы подготовили и отправили на фронт 15 истребительных авиационных полков. В это же время шла напряженная работа по формированию полка дальних бомбардировщиков. 51 экипаж, составленный из постоянного и переменного состава школьных эскадрилий, совершал учебно-тренировочные полеты по маршрутам, на бомбометание. Погода для такой работы летом сорок первого стояла хорошая. Но вот с фронтов то и дело стали приходить сообщения о случаях потери ориентировки.
В оперативных отделах всегда можно узнать общее количество совершенных боевых вылетов и определить меру надежности самолетовождения. Так, перед войной один случай потери ориентировки приходился на 650 самолето-вылетов, а к августу 1941 — уже на 100. Значит, надежность самолетовождения, несмотря на хорошую погоду, понизилась более чем в шесть раз. Задуматься было над чем, и в подготовке штурманов мы многое пересмотрели.
В этот период наша дальнебомбардировочная авиация геройски сражалась с врагом на всех фронтах. Перед войной немало полков прошли обучение боевым действиям в составе групп на больших высотах, днем и ночью могли наносить удары по крупным вражеским объектам. Сейчас эти части использовались главным образом для нанесения бомбовых ударов по подвижным колоннам. С 23 июня по 10 июля дальнебомбардировочная авиация [309] совершила 2112 боевых самолето-вылетов{20}. Действовали бомбардировщики с небольших высот — 1000 — 2000 метров. Истребительного прикрытия обычно не было. Поэтому 3-й авиационный корпус полковника Н. С. Скрипко и его 42-я авиадивизия несли огромные потери.
Так, 26 июня с боевого задания не вернулись 43 экипажа на самолетах ДБ-3ф{21}. Не случайно директивой Ставки Главнокомандования от 3 июля 1941 года дальнебомбардировочная авиация была переведена на боевые действия ночью, а днем — на большие высоты.
В первой половине июля три эскадрильи нашего школьного полка были подготовлены к боевой работе. Я получил распоряжение отправить их на аэродром Оптуха, близ города Орла, для пополнения 207-го бомбардировочного авиаполка. Мы уже многое слышали об этой боевой части.
25 июня 1941 года экипажи бомбардировщиков полка под командованием подполковника Г. В. Титова нанесли сокрушительный удар по Виленскому аэродрому: сорок гитлеровских истребителей не успели взлететь. На следующий день вместе с частями 3-го дальнебомбардировочного авиакорпуса они сдерживали движение моторизованных войск противника в районе Молодечно, Ошмяны, Крево, Радошкевичи. 254 самолето-вылета совершили тогда экипажи 207-го полка.
Во время одной из атак снарядом зенитной артиллерии был поврежден самолет командира 4-й эскадрильи капитана Н. Ф. Гастелло. Возник пожар. Летевшие рядом заместитель командира эскадрильи старший лейтенант Федор Воробьев и штурман лейтенант Анатолий Рыбас видели, как объятая пламенем машина развернулась на скопление немецких танков и бензоцистерн и вошла в пикирование. Капитан Н, Ф. Гастелло и члены экипажа лейтенанты А. А, Бурденюк, Г. Н. Скоробогатый, старший сержант А. А. Калинин отказались прыгать с парашютом и до последней роковой секунды вели по врагу огонь из пылающей машины.
Мы все были восхищены этим подвигом, И когда нам переслали письмо отца Николая Гастелло, которое он прислал командиру авиаполка, зачитывали его во всех подразделениях. Вот оно: [310]
«...Фамилию нашу правильно писать «Гастылло». Это потом, когда в тысяча девятисотом пришел на заработки в Москву, меня по-московски стали называть «Гастелло».Происхождение наше из-под города Новогрудок, деревенька Плужжны.
Сырая земля в тех местах: очень много крови впитала. В девятьсот четырнадцатом и в гражданскую тоже фронт был, как теперь.
Я все думал, нашу деревеньку сровняли с землей. Нет, стоит. Летом перед самой войной Николаю случилось над теми местами летать. Прислал письмо.
«Ну, папа, — пишет, — вчера Плужины с воздуха разглядел. Только очень высоко летел. Вот какими они показались мне», — и внизу кружочек обвел.
Всегда любил пошутить. Но заметно: шутит, а самому приятно, что увидел наконец отчий край (он Плужины и не знал до этого — он в Москве, на Красной Пресне, рожден).
А Ворончу не увидел. Ворончу в революцию, наверное, сожгли. Имение было. Там на панской конюшне моего отца и мать секли в крепостное время. Там и я смолоду батрачил.
...Я свою судьбу подле вагранки нашел. Больше двадцати лет проработал на Казанской железной дороге в литейных мастерских, состоял при огне. Сначала страшно было, потом приловчился, понравилось. Искры брызжут. Чугун в ковши пошел. Белой струей хлещет. По-моему, ничего красивее нет.
Сыны мои, Николай и Виктор, с детства приучены были не бояться огня.
Николай, как подрос, тоже в литейную определился, сначала стерженщиком, потом формовать стал. Я из вагранки сливаю, а он формует, металл от отца к сыну плывет.
Пошабашили, сидим, а он просит:
— Теперь расскажи, папа, как вы с Лениным одной артелью работали.
Очень любил слушать про это. Первые коммунистические субботники ведь с нашей Казанки пошли. Ильич назвал их Великим почином. И сам выходил на субботники, работал со всеми.
Франц Павлович Гастелло».
И вот мы провожаем своих питомцев на фронт, в 207-й бомбардировочный. «Будьте достойными защитниками [311] Родины... Пусть вас вдохновляет в боях бессмертный подвиг Николая Гастелло...» — напутствую экипажи и вижу перед собой бесстрашные глаза парней. Курские, смоленские, новгородские, ярославские, они выстроились на аэродроме поэскадрильно. И припомнились мне невольно давние годы, когда вот такие же, двадцатилетние, летели мы на огневых тачанках в лихие чапаевские атаки...
Что же было дальше с нашими экипажами?
На следующий день после прибытия в полк звено младшего лейтенанта Лазарева вылетело на боевое задание, и все три экипажа погибли.
12 июля поступил приказ нанести удар по большому скоплению войск противника в районе населенных пунктов Конысь и Шклов, что на правом берегу Днепра. На задание вылетело 17 экипажей во главе с командиром эскадрильи капитаном М. В. Подзолкиным. По пути к цели группа должна была получить прикрытие с аэродрома Горки. Но истребителей не оказалось, и лететь на задание пришлось одним.
У цели зенитная артиллерия гитлеровцев открыла ураганный огонь по нашим бомбардировщикам, их атаковали «мессершмитты». Машина ведущего группы была повреждена, и, отбомбившись, на одном моторе комэск пытался дотянуть до аэродрома Горки. Приземлился в поле, не долетев километра три. И тут на глазах экипажа прямым пушечным попаданием самолет был уничтожен. Аэродром оказался занят немцами.
Только на восьмой день добрался Подзолкин с экипажем до своих. И снова — на боевое задание. Вылет предстоял ночью — бомбометание по аэродрому Борисов — на единственном оставшемся самолете эскадрильи.
По предложению комэска все последующие полеты бомбардировщики начали совершать ночью: действующих экипажей оставалось очень мало, а от нашего школьного полка — считанные единицы. В конце августа к нам в школу вернулся только один капитан М. В. Подзолкин.
Потери советской авиации в самый тяжелый период войны объясняются количественным и качественным превосходством боевой техники немцев, недостаточной боеготовностью наших авиационных частей, плохой маскировкой посадочных площадок и аэродромов, их слабой противовоздушной обороной. Усилия авиации не концентрировались на ударах по важнейшим направлениям и [312] участкам фронта, а, наоборот, нередко распылялись на подавление и уничтожение многих второстепенных объектов. Не всегда удачно выбирались способы боевых действий, средства поражения. Так, против гитлеровских танков порой применяли мелкие осколочные бомбы, и эффективность таких ударов была ничтожной. А узкие и малоразмерные цели бомбили с больших высот, что также не давало нужного результата.
Люфтваффе захватили господство в воздухе на важнейших направлениях. Подчас безнаказанно действовали на поле боя, наносили удары по объектам оперативного тыла, уничтожали мирные города и села. Но в отличие от легких побед в воздухе, которые немцы одержали в небе Польши, Франции и других стран Европы, в России они натолкнулись на упорное сопротивление. С первого дня нападения на СССР по 10 июля гитлеровцы потеряли в боях и на аэродромах более тысячи самолетов. «Несмотря на достигнутую немцами внезапность, русские сумели найти время и силы для оказания решительного противодействия»{22}, — признают потом в своих мемуарах бывшие фашистские генералы и офицеры.
Да, в боях за Родину наши летчики действовали самоотверженно, не щадя жизни. Мир был поражен невиданной стойкостью духа, непоколебимым мужеством. Когда на второй день войны фашистские радиостанции трезвонили о «полной победе над русской авиацией», 28 советских экипажей нанесли удар по портам и военным объектам Данцига, Кенигсберга, Бухареста. После воздушных налетов гитлеровцев на Москву и Ленинград в ночь на 8 августа 1941 года 13 экипажей бомбардировщиков 1-го минно-торпедного полка ВВС Балтийского флота во главе с командиром полка полковником Е. П. Преображенским взяли курс на столицу фашистской Германии.
Вскоре к морским летчикам на остров Эзель (Саарема), откуда было решено продолжать боевую работу на Берлин, прибыли экипажи дальнебомбардировочной авиации.
Участники этих налетов — впоследствии мой заместитель по летной подготовке В. И. Щелкунов и главный [313] штурман школы В. И. Малыгин подробно рассказывали мне организацию ответственного задания Ставки.
В распоряжение командующего ВВС Военно-Морского Флота генерал-лейтенанта авиации С, Ф. Жаворонкова кроме полка Е. Н. Преображенского была выделена группа из шестнадцати экипажей: от двух бомбардировочных авиаполков 40-й дивизии — восемь экипажей — Юспина, Голубенкова, Крюкова, Шапошникова, Богачева, Семенова, Васькова и Щелкунова, который руководил этой группой, еще одна эскадрилья ДБ-3ф — от 51-й авиадивизии во главе с капитаном В. Г. Тихоновым.
Когда все экипажи собрались на аэродроме острова, генерал Жаворонков организовал встречу с летчиками, уже побывавшими над Берлином. Очередной налет намечался в ночь на 11 августа, и командир полка полковник Е. Н. Преображенский, старший штурман части капитан П. И. Хохлов поделились опытом точного выхода на цель, контроля пути с использованием самолетных и наземных радиосредств. Путь предстоял дальний, трудный, опасный. Общая продолжительность полета — восемь часов, половина из них — с использованием кислорода. А над целью — мощные зенитные средства, истребители, аэростаты заграждения, прожекторы. К тому же по маршруту во многих местах бушевала гроза.
Но задание надо было выполнять. И вот в сумерки тяжелогруженые боевые машины начали взлетать. Легли на курс. В напряженной тишине эфира слышались переговоры между экипажами: «Где находимся?,.», «До цели сорок минут...», «Половину горючего израсходовали. Хватит ли обратно!..».
Прошли тогда экипажи наших бомбардировщиков сквозь все преграды. Первыми серии зажигательных и фугасных бомб сбросили летчики из группы Преображенского, затем Щелкунова, Тихонова...
После этого налета берлинские газеты писали: «Английская авиация бомбардировала Берлин. Имеются убитые и раненые. Сбито шесть английских самолетов...» Англичане опровергли версию: королевская британская авиация над Берлином не летала.
Удары с 8 августа по 4 сентября 1941 года были нанесены нашими летчиками в ответ на бомбежки Москвы и Ленинграда. А ведь всего месяц назад, 8 июля, Гитлер отдавал приказ: «Москву и Ленинград сровнять с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов...» [314]
И с наглой самоуверенностью уточнял: «Что касается Москвы — это название я уничтожу, а там, где находится сегодня Москва, я создам большую свалку».
Действительно, с 22 июля по 15 августа немцы совершили на Москву 18 ночных налетов. В них участвовали сотни загруженных фугасными и зажигательными бомбами машин. К каждому очередному вылету привлекались все новые эскадры, известные беспощадными бомбардировками республиканской Испании, Польши, Франции, Югославии, Греции, Англии. Так, в первый день массированных налетов, 22 июля, к нашей столице пробивалось 250 отборных гитлеровских экипажей авиаэскадры «Легион Кондор». Но боевые порядки их первого эшелона были расстроены еще на дальних подступах к городу. Летчики 6-го истребительного авиакорпуса ПВО, сдерживая натиск врага, вынудили их сбросить бомбы бесприцельно и уйти обратно.
В этом бою отличился командир эскадрильи капитан К. Н. Титенков. Он мастерски провел сквозь строй в два десятка машин свой истребитель и атаковал флагманский Хе-111, ведущий эшелон бомбардировщиков на Москву. Как ни сопротивлялся гитлеровец, уйти от огня комэска Титенкова ему не удалось: объятый пламенем, «хейнкель» упал неподалеку от Рузы. Позже выяснилось, что управлял им опытный стервятник, отмеченный двумя Железными крестами.
В ночь на 22 июля на подступах к Москве немцы оставили 22 самолета. Лишь одиночным экипажам удалось пробиться сквозь заслон зенитной артиллерии, пулеметов, аэростатов заграждения, но они уже не причинили нашей столице серьезного ущерба.
Провал коварного замысла гитлеровцев был очевиден. Тогда они стали искать объекты поражения в удалении от плотного кольца московской противовоздушной обороны. Таким объектом оказался и наш основной школьный аэродром около Рязани. Гитлеровцы не раз бомбили его, разрушили склад, самолетный ангар. Появились раненые, несколько человек было убито. Я получил контузию.
В это вот время, где-то уже в начале октября, к нам в школу и прибыли майоры В. И. Щелкунов и В. И. Малыгин. Указом от 17 сентября 1941 года за мужество и героизм, проявленные при выполнении боевых заданий, им было присвоено звание Героя Советского Союза. Надо сказать, в неимоверно трудной и опасной работе по бомбардировке Берлина особенно отличился Василий Иванович Щелкунов, Всего по столице гитлеровской Германии экипажи наших бомбардировщиков совершили девять групповых вылетов, и в четырех из них участвовал майор В. И. Малыгин.
В тревожные дни первого военного лета по делам школы мне приходилось бывать в Москве. Навсегда запомнился в своем мужественном спокойствии по-военному подтянутый город.
В небе, словно киты, повисли аэростаты воздушного заграждения. На бульварах, в скверах, на крышах зданий настороженно притаились стволы зенитных орудий и пулеметов. Окна квартир перечеркнуты бумажными полосами: одни решительно, крест-накрест, другие — каким-нибудь несмелым узором. В Центральном парке культуры и отдыха, где еще недавно звучали веселые голоса, взлетали качели, вращалась карусель, сейчас бойцы всеобуча бросались в штыковые «атаки», ползали по-пластунски, метали деревянные гранаты. По улицам проходили отряды солдат, призывников, народного ополчения — всех их можно было различить по одежде и снаряжению. Солдаты уже в военной форме, с винтовками, призывники тащат домашние мешки и чемоданы, ополченцы вооружены, но одеты еще в гражданское. Звучат песни: поют довоенный «Синий платочек», «Катюшу», «В бой за Родину». И как боевой призыв накатывается и волнует:
Пусть ярость благороднаяНо, как и прежде, работали театры. Многие из них ставят патриотические пьесы, спектакли, скетчи, высмеивающие Гитлера, Геббельса, фашистских солдат. Большой театр был закрыт, но у его филиала по вечерам ежедневно толпились москвичи и командированные, спрашивая лишние билеты. В Московском Художественном шли спектакли «Три сестры», «Анна Каренина», «Школа злословия»...
К середине июля нехватка продовольствия в столице стала заметной, хотя в магазинах еще продавались кое-какие потребительские товары, а в ресторанах подавали [316] хорошие блюда. Но город был спокоен и суров, как воин, стоящий на боевом посту.
15 июля я получил директиву Генерального штаба: немедленно сформировать из состава школы 1-й дальне-разведывательный авиационный полк Главного Командования в составе 32 экипажей и начать вылеты на разведку на школьных самолетах.
Забот и работы прибавилось. Нужно было продумать очень многое — от расчета сил до техники дешифрирования аэрофотоснимков. В состав полка мы включили наиболее подготовленные школьные экипажи — наш золотой фонд. Тут были и комэски, и командиры отрядов, и рядовые экипажи. Каждый хотел вложить в новое дело все, что он умел и знал. Тщательно, придирчиво готовили самолеты для дальних вылетов. Умелыми заботливыми руками они были вооружены и снабжены всем необходимым для разведки с больших высот, для полета в облаках, ночью, для ведения боя с противником в воздухе. Через пять дней наш 1-й дальнеразведывательный полк приступил к работе.
Глубина воздушной разведки в большинстве случаев определялась радиусом полета самолетов и практически не превышала 500 — 600 километров, хотя общая длина маршрута достигала порой 1600 километров. Для внезапного выхода к объектам разведки экипажи применяли предельно большие высоты с использованием облачности или, наоборот, малые — в 50 — 100 метрах от земли. Маршруты полета мы выбирали в обход объектов, прикрытых средствами ПВО, и учили разведчиков выходить на аэрофотосъемки со стороны солнца, из глубины расположения противника.
При длительном наблюдении за важным объектом, при фотографировании больших площадей со средних высот предполагалось сопровождение разведчиков истребителями. Но в первые месяцы войны рассчитывать на такое сопровождение было немыслимо. Поэтому зачастую обходились сами, без поддержки и помощи. Хотя, конечно, завершались эти вылеты не всегда благополучно.
Однажды старший лейтенант Евдокимов получил задание на разведку аэродрома противника. Обнаружив скопление — почти полк — вражеских самолетов, сделав их снимки, экипаж сбросил бомбы и успел передать по радио разведданные. Но самолет атаковало звено «мессершмиттов». [317]
В неравном бою убиты стрелок-радист, воздушный стрелок, поврежден стабилизатор — машина стала неуправляемой. Тогда летчик со штурманом оставили ее. Немцы продолжали расстреливать их в воздухе. Подскользив с парашютом к селу, летчик приземлился, и местные жители спрятали его, а штурман попал в плен. Только месяц спустя Евдокимову удалось перейти линию фронта и вернуться в Рязань, в родную школу. Здесь он снова включился в боевую работу.
Разведка была действительно важной боевой работой. Наши экипажи вскрывали состав и группировки войск противника, его аэродромы, систему противовоздушной обороны, дислокацию командных пунктов, устанавливали систему и характер оборонительных полос, перевозок по железнодорожным и шоссейным путям. Выполняли разведку двумя способами — визуальным наблюдением и фотографированием. Преимущество последнего было очевидным: более высокая достоверность, документальность разведданных, возможность вскрытия малозаметных, замаскированных объектов.
Обработкой аэрофотоснимков у нас в полку занимался подполковник Соболев. Как-то при дешифрировании очередных разведданных раскрылся замысел гитлеровцев на форсирование реки. Мост через нее был взорван, но рядом обнаружили наведение понтонного моста, а на берегу просматривались четыре ряда автомашин. Подсчитали: ни много ни мало — 840! По гусеничным следам выявили еще и скопление танков в лесу. Данные разведки оперативно передали через штаб ВВС в войска. Как стало известно, они послужили основанием для массированного удара бомбардировщиков. Скрытая группировка противника была разгромлена.
Надо сказать, получение необходимых данных методом воздушного фотографирования было достаточно высоким: на 100 процентов выявлялись траншеи противника, на 82 — артиллерийские батареи, на 70 процентов — отдельные орудия. Этот опыт к разведчикам приходил в напряженном боевом труде. С 20 июля по 1 ноября 1941 года наш 1-й дальнебомбардировочный полк совершил 360 самолето-вылетов на боевые задания, налетав 1676 часов. При выполнении этих заданий мы потеряли 19 самолетов и 43 человека убитыми. Погибли опытные летчики и штурманы капитаны Ломов, Бугаев, старшие лейтенанты [318] Беляков, Пасечник, другие... Школа тяжело переживала эти наши первые потери.
Тогда весь личный состав добровольно сдал в фонд грядущей победы более одного миллиона рублей своих сбережений.
В октябре началось крупное наступление немцев на Москву. Гитлеровское командование планировало его одновременно в трех направлениях — северо-западном, западном и юго-западном, рассчитывая на победоносное окончание войны до прихода зимы. Главный удар должна была нанести группа армий «Центр», в которую входило 74,5 дивизии, в том числе 14 танковых и 8 моторизованных, 14000 орудий и минометов, 1700 танков, 1390 самолетов поддерживающего 2-го воздушного флота.
Противник превосходил наши войска по живой силе в 1,4 раза, по артиллерии — в 1,8 раза, по танкам — в 1,7 раза, по самолетам — в 2 раза. Уступали мы немцам и по качеству техники. На Западном фронте у нас из 304 танков только 39 было тяжелых и средних. ВВС фронтов на 80 процентов состояли из самолетов устаревших типов.
И вот 30 сентября ударом 2-й танковой группы по войскам Брянского фронта из района Шостка, Глухов в направлении Севск, а 2 октября — основными силами группы армий «Центр» по позициям Западного фронта противник прорвал нашу оборону.
Наступление развивалось стремительно. 3 октября пал Орел. 4 — 5 октября — Спас-Деменск и Юхнов. 6 октября — Карачев и Брянск. 12 октября немцы овладели Калугой. 13 октября — Вязьмой. Обогнув можайский рубеж, 14 октября ворвались в Калинин.
В 60 километрах к юго-западу от Рязани передовые танковые группы и мотопехота немцев заняли город Михайлов. В это время один из наших экипажей возвращался с разведки и, без горючего, не дотянув до аэродрома, приземлился неподалеку от Михайлова. Немцы взяли экипаж в плен, а утром следующего дня гитлеровская колонна двинулась дальше — на Рязань.
Неожиданно в воздухе появились два звена штурмовиков с красными звездами на плоскостях, С ходу атаковали они фашистов реактивными снарядами, пушечным и пулеметным огнем. Поднялась невероятная паника. Автомашины [319] и танки сворачивали с дороги, объятые пламенем, опрокидывались в канавы. Наступление гитлеровцев было сорвано, и остатки разгромленной колонны вернулись в Михайлов. Наш летный экипаж, воспользовавшись паникой, вырвался из плена и через двое суток добрался до аэродрома.
14 октября немцы были уже в районе Волоколамска, примерно в 80 километрах к северо-западу от Москвы. Сплошного фронта не существовало. Советские войска вели тяжелые бои в условиях окружения, оставшиеся в тылу переходили к партизанским действиям.
А немцы грабили, разбойничали, убивали наших людей в Ясной Поляне, во Льгове, Щиграх — тургеневских местах — самых русских из всех русских мест.
Под Москвой создалось крайне серьезное положение. Решением Ставки Верховного Главнокомандования, в целях обеспечения надежного управления войсками, личный состав Генерального штаба и штаба ВВС были разделены на два эшелона: первый оставался в Москве, а второй эвакуировался на восток, в район Куйбышева. Туда же и в другие города на востоке эвакуировались государственные учреждения, многие наркоматы, часть партийного аппарата, весь дипломатический корпус. Верховным Главнокомандованием в эти трудные октябрьские дни было принято решение эвакуировать на восток и штурманские школы — Рязанскую и Ивановскую. Место нашего нового базирования определили в небольшом районном городке Карши, в степной части Узбекистана.
Я опять в Москве, теперь в Управлении военных сообщений — в поисках вагонов на пятнадцать железнодорожных эшелонов для эвакуации школы. С большим трудом получаем восемь — и то хорошо. Вскоре отправляемся в дальний путь. Надолго ли?..
В Карши нас встретили хорошо. Фонды для размещения школы были ограниченные, но местные советские и партийные организации освободили нам много различных помещений и квартир. Большую помощь в устройстве, поиске аэродромов для школы оказал заместитель командующего ВВС округа Николай Петрович Каманин, которого я знал еще по академии. Однако основные указания исходили от первого секретаря ЦК Компартии Узбекистана Усмана Юсупова. И аэродромы за нами [320] закрепили — благо в степях приволье. Возле кишлака мы расширили удобную площадку — полтора на полтора километра, довольно ровный степной участок оказался и рядом с совхозом. Так что вскоре мы почувствовали себя как дома и продолжили боевую работу.
Однако невольно в эти тяжелые для Родины дни каждый из нас мысленно находился у стен древней Москвы, где разыгралось жестокое сражение. Каждый с замиранием сердца слушал сводки Совинформбюро — уже приближалась 24-я годовщина Великого Октября. Никто не спрашивал, будут ли традиционные торжества, парад. Понимали — не до парадов. Но день этот ожидали с каким-то особым, непередаваемым волнением...
И вот 6 ноября. В 18 часов по всем радиостанциям Советского Союза зазвучали слова: «Говорит Москва! Передаем торжественное заседание Московского Совета с представителями трудящихся города Москвы и доблестной Красной Армии, посвященное 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции...»
Ликование охватило всех нас. На душе светлый праздник. Вот он убедительный ответ на хвастливое заявление гитлеровской верхушки о том, что падение Москвы — дело ближайших дней. И хотя по-прежнему скупыми оставались газетные сообщения о боевых делах — становилось ясно, что дни смертельной опасности и тревог остались позади.
28 ноября я прочитал сообщение: «На сталиногорском направлении наши войска перешли в контрнаступление... Отбито 8 деревень, противник отброшен за реку Оку... Совместными действиями авиации Западного фронта и Московской зоны обороны уничтожено 82 танка, 349 автомашин с войсками и боеприпасами, 50 мотоциклов, И рот пехоты, группа кавалерии, 92 повозки...»
Через много лет, вспоминая контрнаступление под Москвой, Маршал Советского Союза Г. К. Жуков отметит боевые действия авиации: «Авиация наносила мощные удары по артиллерийским позициям, танковым частям, командным пунктам, а когда началось отступление гитлеровских войск, штурмовала и бомбила пехотные, бронетанковые и автотранспортные колонны. В результате рее дороги на запад после отхода войск противника были забиты его боевой техникой и автомашинами». И маршал подчеркнет работу авиации дальнего действия: «Контрнаступательные действия правого крыла Западного фронте [321] шли непрерывно. Их активно поддерживала авиация фронта, авиация ПВО страны и авиация дальнего действия, которой командовал генерал А. Е. Голованов...»
Говоря о боевых действиях дальнебомбардировочной авиации в этот период, следует заметить, что велись они только на важнейших направлениях и носили форму очаговых сражений. Своеобразие этой борьбы заключалось в том, что основные усилия сосредоточивались на уничтожении войск противника на поле боя, в ближайшей оперативной глубине. Дальние же полеты не оправдывали себя — бомбардировщики без сопровождения истребителей часто не возвращались с боевых заданий.
Учитывая эти и другие факты, Государственный Комитет Обороны 15 ноября 1941 года постановил:
«Поручить комиссии в составе т. т. Сталина, Громова, Коккинаки (старший), Белякова, Спирина, Голованова, Горбацевича, Водопьянова, Юмашева, Молокова реорганизовать дело дальних полетов и представить Государственному Комитету Обороны соответствующий проект к 24 ноября 1941 года».
Такой проект был нами вскоре подготовлен и представлен. Он предусматривал использование дальней авиации прежде всего для поражения объектов в оперативном и стратегическом тылу противника. Дальнебомбардировочная авиация вышла из подчинения командующего ВВС. На базе ее частей и соединений была создана авиация дальнего действия. Она подчинялась непосредственно наркому обороны и Ставке Верховного Главнокомандования.
В оборонительных операциях под Москвой наши летчики совершили свыше 51000 самолето-вылетов, немцы в этой борьбе потеряли около 1400 самолетов. Так, к началу декабря сорок первого года впервые в ходе войны мы завоевали оперативное господство в воздухе. Оно было пока только на московском направлении, но позволяло осуществлять нашему командованию перегруппировки войск, сосредоточивать и вводить в сражение резервы — и все это уже без существенного противодействия со стороны гитлеровской авиации.
Приятно было сознавать, что в этом успехе и твоя доля участия. Что бы еще ни ожидало впереди, думал я, какие бы испытания ни пришлось пройти, начат победный путь, с которого нас уже не свернут никакие вражеские силы. [322]
В зиму 1941/42 года значительные изменения произошли и в положении нашей школы. Она была передана в состав авиации дальнего действия и переименована в 1-ю высшую школу штурманов и летчиков АДД.
В марте я представился своему новому командующему. Высокого роста, светловолосый, Александр Евгеньевич Голованов, в прошлом начальник Восточно-Сибирского управления Гражданского воздушного флота, был большим мастером полетов в облаках и ночью. В то время когда еще многие наши летчики не особенно-то доверяли пилотированию по приборам, радионавигации, он уже в совершенстве владел самолетовождением в любую погоду. К концу 1940 года Голованов налетал свыше 4300 часов и в феврале сорок первого был назначен командиром отдельного дальнебомбардировочного авиаполка. Полк этот предназначался для действий в сложных метеорологических условиях и ночью, по объектам глубокого тыла и входил в авиакорпус, которым командовал Н. С. Скрипко. Успешная боевая работа определила назначение Голованова в августе 1941 года на должность командира отдельной 81-й дальнебомбардировочной авиационной дивизии специального назначения, подчиненной непосредственно Ставке Верховного Главнокомандования, а в марте сорок второго — командующим авиации дальнего действия.
Александр Евгеньевич принял меня радушно. Для развития АДД нужны были хорошо подготовленные экипажи, и потому он подробно изложил свои требования к их подготовке. Учитывая опыт первых месяцев войны, когда дальние бомбардировщики несли большие потери из-за действий истребителей и зенитной артиллерии противника, Голованов предлагал на выполнение боевых заданий летать только ночью. По его мнению, каждый экипаж должен был научиться выходить на цель в сложных метеорологических условиях, поражать ее и возвращаться на аэродром самостоятельно — без сопровождения истребителей. Требования были вполне разумные. Я уже готовился отправиться в школу, но командующий поручил мне еще проверить подготовку 81-й авиадивизии, работавшей на самолетах Пе-8, и это заняло почти месяц.
Но вот я снова в Карши. Дела в школе шли успешно. Я много летал. Проверяя своих учеников по маршрутам, вскоре облетел всю Среднюю Азию. Морозов здесь почти не было, снега выпадало мало, но стоило ему растаять — аэродромы [323] тотчас раскисали, да так, что не только взлетать, а и рулить было невозможно. Невольно приходилось ждать, когда грунт подсохнет.
Однако основные трудности в полетах наступили летом. Температура раскаленного воздуха в здешних краях доходила порой до 40 градусов. Не удивительно, что температура масла в двигателях очень быстро поднималась выше допустимой, и нам приходилось использовать для полетов приходящую откуда-то с Дальнего Востока касторку — она не пригорала даже при НО градусах. Поэтому выработалась и своеобразная методика полетов: на земле работать как можно меньше, в набор высоты переходить после разгона скорости в горизонтальном полете. Если таким образом удавалось «подскочить» метров на 600 -800, не перегрев двигатели, то дальнейший полет не представлял затруднений, ибо там, на высоте, воздух уже был холоднее.
Получив пополнение самолетов, мы приступили к работе в три смены. Летать начинали рано утром, к 10 часам уже заканчивали — объявлялся перерыв на обед и отдых. Вторая смена работала с 16 часов до темноты и ночная — с 22 часов до утра. В таких вот условиях мы набирали темпы в подготовке боевых экипажей. По распоряжению Голованова школа теперь выпускала и летчиков, и штурманов, и стрелков-радистов, и воздушных стрелков. Наибольшую трудность мы испытывали в укомплектовании экипажей летчиками с достаточно большим опытом. Обучение на ДБ-3ф после только что оконченной первоначальной программы на Р-5 требовало много усилий, времени, И в целях исключения нелетного периода весной 1943 года нас перевели в город Троицк Челябинской области.
Уже отгремела Московская битва, Сталинградское сражение... Я не историк, в мою задачу не входит описание событий тех огненных лет — труд мой значительно скромнее. Вспоминая Великую Отечественную, не могу не назвать имени одного из рядовых войны. Наш сын Георгий... Юра, как его звали в семье и в школе. Окончив десятилетку, он был призван в армию и погиб в бою под Сталинградом.
А в самом начале года, 4 января, погибла Марина Раскова. [324]
В трудные для Родины дни, когда враг подходил к Москве, ей было поручено формирование трех женских авиационных полков — истребительного, бомбардировочного и ночного бомбардировочного. Желающих сражаться с врагом с оружием в руках набралось куда больше, чём на три полка. Летчицы, летавшие на рейсовых линиях Гражданского воздушного флота, бывшие инструкторы осоавиахимовских школ, аэроклубов надели солдатские шинели и громили врага на боевых машинах, ни в чем не уступая мужчинам.
Уже весной 1942 года М. М. Раскова передала командованию два полка — истребительный и ночных бомбардировщиков. И третий полк, оснащенный новейшими для тех лет машинами Пе-2, она подготовила и повела на фронт сама. При перелете в сложных погодных условиях самолет, на котором летела Раскова, потерпел катастрофу. Марины не стало...
Тяжелые утраты военного лихолетья, мы знаем, коснулись каждой четвертой семьи. И гнев, ненависть к немецким фашистам, боль за поруганную захватчиками родную землю поднимали тогда народ на самоотверженные подвиги. На фронте ли, в тылу ли люди отдавали во имя победы решительно все.
В период боев на Кубани, где Красная Армия прижала к морю крупную группировку врага, по указанию заместителя командующего АДД генерала Н. С. Скрипко, я доставил в одну из авиационных частей очередной выпуск нашей школы. Экипажи тут же получили приказ на вылет и нанесли по объектам противника массированный ночной удар. Надо было видеть взволнованные лица вернувшихся после задания ребят. Они с честью выдержали первое боевое крещение. И я гордился своими учениками — каждый из них, как сын, был для меня дорог...
Надо сказать, что к лету 1943 года создались благоприятные условия для развертывания крупных воздушных операций на широком фронте. Тогда-то Ставка Верховного Главнокомандования и приняла решение провести воздушные операции по разгрому основных авиационных группировок противника. Первый массированный одновременный удар по семнадцати аэродромам, разбросанным на широком, 1200-километровом фронте — от Смоленска до побережья Азовского моря, был нанесен утром 6 мая. Внезапный налет шести воздушных армий — 1, 15, [325] 16, 2, 17 и 8-й, — в котором участвовало 434 самолета, был успешным. Гитлеровцы потеряли 194 боевых машины на аэродромах и 21 — в воздушных боях. Повторные удары наша авиация нанесла в этот же день, а также 7 и 8 мая.
За всю операцию налетам подвергались 20 аэродромов, на которых противник потерял 429 самолетов. 77 было сбито в воздушных боях{23}.
Решением Ставки 8 — 10 июня 1943 года была развернута еще одна воздушная операция — теперь по двадцати восьми вражеским аэродромам. Гитлеровцы на этот раз оказали сильное сопротивление — готовность их противовоздушной обороны сыграла немалую роль. Поэтому успех сопутствовал нашим дальним бомбардировщикам, которые действовали ночью. Силами 1, 2, 15-й воздушных армий, а также соединениями авиации дальнего действия было уничтожено 168 самолетов противника на аэродромах и 81 — в воздушных боях.
Да, авиация дальнего действия становилась многочисленной и грозной силой. Кажется, совсем недавно я предложил командующему АДД Голованову испробовать в качестве бомбардировщика транспортный самолет Ли-2. Завод, выпускавший эти машины, был эвакуирован в Ташкент, и там по нашему заказу изготовили опытный образец для боевой работы: в самолете внутри фюзеляжа подвешивалось десять стокилограммовых бомб. Однако командующий в целях ускорения производства таких бомбардировщиков согласился на другой вариант — с наружной подвеской четырех бомб по 250 килограммов. И теперь все дивизии были соединены в четыре авиационных корпуса: два из них работали на ДБ-3ф (Ил-4), один — на Ли-2 и еще один — на американских самолетах «митчел» (Б-25).
Совершенствовалась и тактика боевых действий АДД. В первый период войны из-за больших потерь налеты на объекты противника производились небольшими группами — по пять — девять самолетов. А сейчас на крупную цель в глубокий тыл врага идут уже 600 — 700 бомбардировщиков. По разработке генерала Н.С. Скрипко боевой порядок соединения авиации дальнего действия стал строиться из следующих элементов: группы разведчиков погоды и объекта действий, эшелона обеспечения, эшелона [326] бомбардировщиков и группы контроля. Обеспечение, в свою очередь, состояло из группы наведения, группы осветителей, группы обозначения цели и группы подавления противовоздушной обороны противника. Следуя к цели в колонне одиночных самолетов, все бомбардировщики эшелонировались по времени и высоте. До тридцати секунд удавалось доводить временной интервал между самолетами — плотность огня от этого росла, удары авиации становились все сокрушительней.
Николай Семенович Скрипко часто бывал в нашей школе. Он передавал нам опыт боевых частей, развитие оперативно-тактической мысли. И встречи эти проходили с большой пользой для подготовки экипажей. Помнится, мы основательно разбирали вопрос преодоления системы ПВО гитлеровской армии. Для снижения эффективности огня зенитной артиллерии был разработан порядок заходов на цель с различных направлений и высот, увеличивалась высота бомбометания, предусматривалось и подавление зенитных батарей ударом специально выделенных для этой цели бомбардировщиков.
Большие потери в начале войны несла наша бомбардировочная авиация от истребителей гитлеровцев. Успех воздушного боя с ними во многом зависел от своевременного обнаружения противника, выполнения противоистребительного маневра, владения бортовым оружием. Учитывая все это, в учебных полетах мы учили экипажи работать в режиме радиомолчания, создавать пассивные помехи, энергичному маневрированию, меткой пушечной стрельбе. А бомбометание отрабатывали днем и в ночных условиях, обозначая цели зажигательными бомбами.
В 1944 году наша школа перебазировалась на прежнее место, под Рязань. Приятной новостью для всех стало не только возвращение в родные пенаты, но и организационные изменения, которых мы добивались в интересах подготовки кадров. Вместо эскадрильи боевой единицей школы теперь стал полк — у каждого свой аэродром, свое материально-техническое обеспечение. После уральских полевых площадок, где личный состав жил скученно, в землянках, рядом с самолетами, новые аэродромы были для нас настоящим раздольем.
Здесь я узнал и печальную весть — о судьбе Семена Александровича Шестакова, командира корабля, совершившего в свое время перелет из Москвы в Нью-Йорк. До весны 1943 года он летал на бомбардировщиках. Но [327] потом, как рассказывал Борис Васильевич Стерлигов, стал настоятельно просить перевести его из АДД в истребительную авиацию: «Не люблю летать со штурманом. Хочу бить немцев на истребителе...» Стерлигов, как главный штурман ВВС, изложил просьбу Шестакова маршалу авиации А. А. Новикову и получил отказ: мол, поздно, возраст для воздушного бойца не подходит. Однако Семен Александрович добился своего: на одном из наших аэродромов был создан истребительный авиаполк, которым и поручили ему командовать.
Весной сорок третьего полк передислоцировался на Брянский фронт в 1-ю воздушную армию. Командир полка Семен Шестаков бесстрашно водил в бои молодых пилотов, его отмечали боевыми наградами. Однажды над линией фронта Шестаков встретил большую группу противника. Завязался тяжелый воздушный бой — звено «яков» против эскадрильи «мессершмиттов». В неравной схватке самолет Шестакова подбили, летчик выбросился из горящей машины с парашютом, а гитлеровцы продолжали расстреливать его длинными очередями до самой земли. Упал Семен на территории Сухиничского района. Смертельно раненного, его подобрали партизаны.
Движимые чувством глубокого патриотизма, с первых дней войны на фронте были и многие другие мои товарищи, уже известные читателю летчики: Г. Ф. Байдуков, М. М. Громов, А. Б. Юмашев, М. В. Водопьянов, Н, П. Каманин, В. М. Филин. Удовлетворили наконец и мою просьбу: я получил перевод в действующую армию.
К этому времени наша школа была преобразована в 1-ю высшую офицерскую школу ночных экипажей авиации дальнего действия. Вот итоги напряженной работы за четыре года: мы подготовили и отправили на фронт 307 экипажей бомбардировщиков Ил-4 — это около 1228 летчиков, штурманов, радистов, воздушных стрелков. Все экипажи были обучены полетам и боевым действиям ночью, в сложных метеорологических условиях. Сотни человек подготовлены и для боевой работы на самолетах Б-25 и Ли-2.
Мощными и действенными ударами по врагу бомбардировочная авиация внесла свой вклад в достижение победы. Родина высоко оценила подвиг советских бомбардировщиков: свыше 600 летчиков, штурманов и стрелков-радистов за мужество и, доблесть, проявленные в боях, были удостоены звания Героя Советского Союза. [328]
Среди них одиннадцать наших выпускников: майор В. А. Каширкин, капитаны Н. Д. Авдеев, Г. Ф. Баженов, А. П. Рубцов, М. Т. Рябов, П. М. Фуре, А. И. Шапошников, старшие лейтенанты Ф. И. Титов, Н. Н. Харитонов, И. И. Яновский, лейтенант И. М. Глазов. Орденами и медалями за боевые заслуги были отмечены многие выпускники, а также командиры, политработники и преподаватели Рязанской школы.
С чувством глубокого удовлетворения я вспоминаю самоотверженную, безотказную работу своих помощников — начальника политотдела И. П. Березина, начальника штаба школы Л. А. Дьяченко, заместителей по летной подготовке В. К. Сабурова, В. И. Щелкунова, штурмана школы В. И. Малыгина, командиров учебных авиационных полетов Воробьева, Иванова, Орловского, Онисковича, Павленко.
Однако война еще продолжалась. Наши войска громили фашистов на территории девяти иностранных государств и, простившись с родным коллективом — теперь уже 1-й офицерской школы ночных экипажей, — я отправился во 2-ю воздушную армию — заместителем командующего.
Победы Красной Армии в 1944 году привели к выдающимся политическим и военным результатам. Германия лишилась своих союзников в Европе, оказалась в полной политической изоляции, но недооценивать ее силы было нельзя. У гитлеровцев насчитывалось еще около 3300 боевых самолетов, из которых около 2000 находилось на советско-германском фронте.
И вот в начале сорок пятого по плану Ставки Верховного Главнокомандования нашим войскам предстояло нанести сокрушительные удары по вражеским группировкам в Восточной Пруссии, Польше, Чехословакии, Венгрии, Австрии, обеспечив выгодные условия для завершающего удара по Берлину. Разгром немецко-фашистских войск в Польше Ставка возложила на соединения 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов. В историю второй мировой войны эта операция вошла под названием Висло-Одерской.
С воздуха войска этих двух фронтов поддерживали и прикрывали 4770 боевых самолетов 16-й и 2-й воздушных армий. Гитлеровский 6-й воздушный флот смог выставить [329] здесь только 1050 самолетов. Ни модернизированные «фокке-вульфы», ни новые реактивные машины не помогли немцам.
12 января ударная группировка 1-го Украинского фронта, а 14 января ударная группировка 1-го Белорусского перешли в наступление. При активной поддержке авиации к исходу 17 января основные силы противника были разгромлены, и обходным маневром советские войска и соединения 1-й армии Войска Польского овладели Варшавой.
Отступая, гитлеровцы взрывали взлетно-посадочные полосы с искусственным покрытием. Условия для боевой работы нашей авиации усложнились. После обильных снегопадов наступила оттепель, и полевые площадки раскисли. У противника же еще оставались хорошо оборудованные аэродромы, что позволило ему активизировать действия авиации. В полосе наступления 1-го Белорусского фронта за первую декаду февраля немцы совершили около 14 тысяч самолето-вылетов, а 16-я воздушная армия — 624.
Тогда впервые начали использовать прекрасные немецкие автострады. Командир 9-й гвардейской истребительной авиадивизии полковник А. И, Покрышкин первым совершил посадку на автостраду Бреслау — Берлин. За ним перебазировалась вся дивизия. Через несколько дней — еще одна, 22-я истребительная, командовал которой подполковник Л. И. Горегляд. Кроме того, каждая сухопутная армия строила в своей полосе по аэродрому с металлическими плитами. Обстановка изменилась. Наша авиация вновь обрела свободу действий, и за третью декаду февраля одна только 16-я воздушная армия произвела более 10 тысяч боевых вылетов. 6-й воздушный флот гитлеровцев — всего лишь 670.
Однако, несмотря на быстрое продвижение Красной Армии, подавляющее превосходство в живой силе и технике, немцы еще сопротивлялись. 30 января по радио к ним в последний раз обратился Гитлер. Замогильным голосом фюрер призывал: «Немецкие рабочие, работайте! Немецкие солдаты, воюйте! Немецкие женщины, будьте такими же фанатичными, как всегда! Ни одна нация не может сделать большего...»
В Берлине царила паника. В тридцатиградусные морозы сюда стекались тысячи беженцев, с воздуха мы видели потоки людей с повозками, тачками, детьми. Но фашисты [330] еще держались по всему фронту. «Об ожесточенности боев в районе Познани можно судить по следующему эпизоду, — писала тогда газета «Красная звезда». — В одном из пригородов Познани были отрезаны от своих войск около 500 немецких солдат и офицеров. Засев в немецких каменных зданиях, они продолжали оказывать сопротивление нашим наступавшим войскам, пока почти все не были уничтожены. Только последние 50 немцев, поняв бесполезность дальнейшего сопротивления, сдались в плен».
В эти горячие дни наступления, ожесточенных боев и яростных атак я и представился командарму С. А. Красовскому. Его заместителем по политчасти был генерал-майор авиации С. Н. Ромазанов, начальником штаба — генерал-майор авиации А. С. Пронин. Самого Степана Акимовича Красовского я знал еще по оперативному факультету академии, так что работа моя на новом месте началась споро и оперативно. Но военная обстановка предъявляла свои требования, и во время начала Берлинской операции я уже находился в 16-й воздушной армии генерала С. И. Руденко.
Гитлеровское командование, надеясь на развал антифашистской коалиции и благополучный выход из войны, прежде всего стремилось не допустить в Берлин наши войска. Для этого на берлинском направлении была создана мощная система обороны на глубину до 100 километров. Отборные войска двух групп армий — «Висла» и «Центр» — предназначались для защиты подступов к Берлину, насчитывали 1 миллион солдат и офицеров, 10400 орудий и минометов, 1500 танков и штурмовых орудий. На десятках аэродромов сосредоточились стянутые отовсюду наиболее боеспособные части: отборные истребительные эскадры «Гинденбург», «Удет», «Германия», перехватчики воздушного флота ПВО «Райх» — во главе с любимцем Гитлера и Геринга генерал-полковником Штумпфом. Всего было собрано около 3000 боевых самолетов, в том числе реактивные истребители «Мессер-шмитт-262», самолеты-снаряды системы «Мистель».
В канун сражения наши разведчики шесть раз сфотографировали с воздуха все оборонительные полосы гитлеровцев, начиная с одерского плацдарма. Это — целая система огневых позиций, противотанковых надолб, рвов, пехотных траншей, аэродромов. Так, например, перед кюстринским плацдармом противник имел до 60 орудий и [331] минометов, 17 танков и штурмовых орудий на километр фронта, что в полтора раза больше, чем имели мы на Воронежском фронте при обороне под Курском.
К началу Берлинской операции 16-я воздушная армия была самой большой по составу в наших ВВС. Сюда по указанию Ставки Верховного Главнокомандования перебросили 6-й бомбардировочный авиакорпус, вооруженный самолетами Ту-2, которым командовал генерал И. П. Скок. В' 16-ю армию входили также 1-й гвардейский истребительный авиакорпус генерала Е. М, Белецкого, 113-я и 138-я бомбардировочные дивизии, 240-я истребительная авиадивизия. Всего в ней было сосредоточено 28 авиационных дивизий и 7 отдельных авиационных полков, в которых насчитывалось 3033 боевых самолета (533 дневных и 151 ночной бомбардировщик, 687 штурмовиков, 1548 истребителей, 114 разведчиков и корректировщиков). Перед штурмом Берлина нашим соседом справа была 4-я воздушная армия под командованием генерала К. А. Вершинина — 1360 боевых машин, а слева — 2-я воздушная армия генерала С. А. Красовского — 2150 самолетов. На тыловых аэродромах сосредоточились соединения 18-й воздушной армии главного маршала авиации А. Е. Голованова. К операции были готовы и 297 боевых машин оперативно подчиненной генералу С. И. Руденко авиации Войска Польского.
Плотность авиации на один километр на направлениях главных ударов была более 100 самолетов, а в полосе наступления 5-й ударной и 8-й гвардейской армий 1-го Белорусского фронта — до 170 самолетов. Управлять таким большим числом авиасоединений и боевой техники — дело не простое, требовалась умелая координация усилий, согласование времени и последовательности нанесения массированных ударов, точное определение полосы их действия.
Всесторонне оценив воздушную обстановку, усилия воздушных армий было решено направлять на содействие войскам главных группировок фронтов — на обеспечение ввода в сражение танковых армий, сопровождение их авиацией на всю глубину операции. Так, в нашей 16-й воздушной армии для этого выделялось 2662 самолета, что составляло 88 процентов общей численности самолетного парка. От удара по аэродромам противника отказались. Командующий войсками фронта Г. К. Жуков поддержал замысел. [332]
Тогда мы занялись работой по организации управления и взаимодействия. В 16-й воздушной армии начал работать фронтовой командный пункт, предназначенный для управления авиацией при действии ее по объектам на поле боя. Я вместе с генералом А. С. Сенаторовым находился в оперативной группе штаба.
Надо сказать, что по-новому было организовано в армии и управление истребительной авиацией. Три радиолокационных узла наведения на воздушные цели должны были осуществлять наблюдение за обстановкой в воздухе, наводить на самолеты противника наших истребителей, контролировать полеты, помогать экипажам восстанавливать ориентировку. Для связи командного пункта воздушной армии с разведывательными авиаполками и истребительными корпусами, которые выделялись для прикрытия войск фронта, впервые применялись радиорелейные станции, а также радиолокатор дальнего обзора — для наблюдения за полетами союзников в небе Берлина.
Несмотря на сжатые сроки, план боевого применения 16-й воздушной в Берлинской операции был тщательно разработан. В начале апреля Г. К. Жуков еще провел и командно-штабное учение на картах — с целью уяснения обстановки и задач предстоящего штурма. Политорганы, партийные и комсомольские организации разъясняли бойцам политическое и военное значение операции по завершению разгрома фашистской Германии. А Военный совет фронта обратился к воинам с призывом к решительным действиям:
«Войска нашего фронта прошли за время Великой Отечественной войны тяжелый, но славный путь... Славой наших побед, потом и своей кровью завоевали мы право штурмовать Берлин и первыми войти в него, первыми произнести грозные слова сурового приговора нашего народа немецким захватчикам. Призываем вас выполнить эту задачу с присущей вам воинской доблестью, честью и славой. Вперед на Берлин!»
И вот в ночь на 16 апреля командующий ВВС главный маршал авиации А. А. Новиков выехал со своими помощниками на наблюдательный пункт 8-й гвардейской армии, где находилось руководство фронта во главе с Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым, членом Военного совета генералом К. Ф. Телегиным и командованием [333] армии во главе с генералом В. И. Чуйковым. Мы уже заранее прибыли на фронтовой командный пункт. Кажется, все обдумано, в частях проведены занятия с каждым экипажем, всех снабдили полетными картами с курсом на Берлин, и все-таки как тревожно стучит сердце...
В 3 часа утра по берлинскому времени раздался невиданный по силе раскат артподготовки. Тысячи снарядов и мин обрушились на врага. Казалось, небо разверзлось — от вспышек орудийных залпов стало светло. И то сказать, плотность артиллерии доходила до 300 орудий на километр, не считая минометов. Почти одновременно ночные авиадивизии По-2 нанесли удар по штабам, узлам связи противника на первой и второй полосах обороны. И вдруг перед самой атакой пехоты и танков по единому сигналу вспыхнуло 140 зенитных прожекторов, освещая поле битвы. Гитлеровцы были ошеломлены, а наши войска устремились вперед.
До рассвета авиационную поддержку войск осуществляла 18-я воздушная армия А. Е. Голованова. 745 дальних бомбардировщиков наносили массированный удар по основным опорным пунктам второй полосы обороны противника. И, признаюсь, как ни суровы были эти предрассветные минуты штурма, душа моя светлела, когда из эфира летели на наш фронтовой КП позывные экипажей, которые я хорошо знал. Налет продолжался 42 минуты, за которые дальние бомбардировщики сбросили 884 тонны бомб. Над Зееловскими высотами буквально бушевало море огня — плотность удара достигала 50 тонн на квадратный километр.
С рассветом, через 25 минут после налета 18-й воздушной, поддержку и прикрытие войск начала осуществлять наша армия. Из-за низкого тумана и плохой видимости до 8 часов утра действовали только штурмовики. Они подавляли и уничтожали артиллерию, другие огневые средства противника. К 10.00 над полем боя от разрывов снарядов навис густой дым и пыль. Летчики докладывали, что целей не видно — работать трудно, и ждали распоряжений о дальнейших действиях.
Тогда я обратился к командующему фронтом Г. К. Жукову. Он отметил на моей карте прямоугольник и сказал:
— Передайте, если целей не видно, пусть бьют по этой площади!.. [334]
В бой, прорываясь сквозь огненный заслон, пошли наши штурмовики и бомбардировщики. К 13.00 они произвели 2192 самолето-вылета. Однако основной удар воздушная армия наносила только во второй половине дня, когда Г. К. Жуков распорядился, чтобы восемь дивизий бомбардировщиков и штурмовиков поддержали атаку 1-й и 2-й танковых армий: фронту пришлось последовательно прорывать множество эшелонированных в глубину оборонительных полос и позиций, плотно занятых фашистскими войсками.
С командующим 1-й танковой армией М. Е. Катуковым я познакомился на командном пункте. Среднего роста, крепкого сложения, Михаил Евгеньевич был спокоен, как-то даже по-домашнему приветлив, и этим невольно подчеркивалась уверенность прославленного военачальника в действиях своих танкистов.
Напряженно работали 16 апреля истребители. Группами по 20 — 40 самолетов гитлеровцы пытались прорваться к нашим боевым порядкам, поэтому нам, на фронтовом КП, то и дело приходилось поднимать звенья, эскадрильи для отражения их налетов. Своевременному перехвату противника во многом способствовала сеть радиолокационных станций, данные которых давали возможность осуществлять маневр истребителей.
За первый день Берлинской операции 16-я воздушная армия произвела 5300 боевых самолето-вылетов, из них 3200 — по артиллерийским батареям, танковым группировкам, узлам сопротивления врага. 165 самолетов сбили в воздушных боях летчики генерала И. С. Руденко.
2-я воздушная армия под командованием генерала С. А. Красовского в тот день совершила 3546 боевых самолето-вылетов. В 33 воздушных боях было уничтожено 40 машин противника. Особенно мастерски действовали на поле боя летчики 1-го и 2-го штурмовых авиакорпусов, которыми командовали генералы В. Г. Рязанов и С. В. Слюсарев. С ними мне потом пришлось беседовать, и генерал В. Г. Рязанов рассказал, что после ввода в сражение 3-й и 5-й танковых армий на их поддержание было брошено три четверти всех сил воздушной армии. Именно летчики-штурмовики мощными ударами отразили контратаки противника и помогли танкистам с ходу форсировать реку Шпрее.
Во все дни операции четко организованное взаимодействие наших авиационных корпусов и дивизий с танковыми [335] и общевойсковыми армиями позволяло нашей оперативной группе своевременно нацеливать бомбардировщиков, истребителей, штурмовиков на объекты противника. Так было и 17 апреля, когда майор И. Н. Кожедуб сбил шестьдесят второй по счету самолет противника. И 18 апреля, когда наши Пе-2 нанесли сокрушительный удар по подошедшим резервам гитлеровцев в районе Бидсдорфа и Мюнхеберга, а летчики корпуса генерала Е. Я. Савицкого провели 84 воздушных боя и уничтожили 76 гитлеровских машин. И 21-го — когда 529 дальних бомбардировщиков 18-й воздушной армии и 184 наших ночных бомбардировщика нанесли удары по узлам обороны на восточной и северо-восточной окраинах Берлина. И 25-го — это день, когда под условным названием «Салют» мы нанесли еще два массированных удара, в которых участвовали 1486 самолетов. И 28-го — когда танковые соединения 1-го Белорусского фронта захватили несколько аэродромов и с них тут же начали работать наши истребители. Мы регулярно меняли командные пункты, едва успевая за передовыми частями.
Сейчас я хочу остановить внимание читателя на одном из наших плановых мероприятий, под кодовым наименованием «Салют», о котором я уже упоминал.
Крупные резервы противника были обнаружены разведкой в берлинском парке Тиргартен. Чтобы подавить их бомбардировщиками, командование определило для первого массированного удара 896 самолетов и для второго — 590. Но как такое значительное количество машин вывести на цель, дать им возможность отработать и вернуться на аэродром невредимыми? Это ведь не воздушный парад, а полет над утыканной зенитками вражеской территорией.
Итак, мы рассчитали: полковыми группами следовать к цели по двум параллельным маршрутам, заход на цель каждой группе выполнять с востока через озеро Грос Мюгельзее. И вот с заместителем командующего армии А. С. Сенаторовым торопимся на контрольно-пропускной пункт, расположенный в районе этого Мюгельзее. Истребители уже блокируют вражеские аэродромы, чтобы гитлеровцы не мешали работе. А семь групп «петляковых» в сложных погодных условиях проходят через наш КПП и получают разрешение бомбить с горизонтального полета вражеские объекты. Фашисты, конечно, ведут остервенелый огонь из зениток, но экипажи докладывают о [336] выполнении задания и правым и левым разворотом уходят от цели. Как потом показали контрольные фотоснимки, «петляковы» поработали на славу: были разрушены опорные пункты, дзоты, башни ПВО, артиллерийские батареи, скопления техники.
На следующую ночь «илы» 18-й воздушной снова бомбардируют осажденную столицу рейха. 67 тонн бомб сбрасывают По-2 нашей армии. 700 боевых вылетов совершают и «петляковы» С. А. Красовского — они уже подавляют объекты южной части города.
Всего по центральным районам Берлина советская авиация произвела свыше 2400 самолето-вылетов и сбросила около 1300 тонн бомб, однако фашисты еще сопротивлялись.
Чтобы лучше управлять боевыми действиями авиации в обстановке напряженного штурма, были организованы два пункта наведения — «Восточный» — в полосе 8-й гвардейской армии и «Северный» — в полосе 5-й ударной. Бомбардировщики теперь должны были проходить через них и получать подтверждение задач. Мы с А. С. Сенаторовым располагаемся опять у озера — Нойз Кюдлерзее, что в 12 километрах от переднего края, — ориентир характерный. Экипажи уверенно выходят на наш КП, связываются с нами и берут курс на цели. По пути наблюдатели на крышах домов обозначают ракетницами передний край.
Кольцо окружения сжималось. Гитлеровцы уже занимали в Берлине площадь радиусом всего километров десять. Командующий 9-й немецкой армией генерал пехоты Буссе 28 апреля силами до пехотной дивизии при поддержке 40 танков сделал было попытку вырваться из котла, но на него обрушился сокрушительный огонь артиллерии. Затем в атаку пошли наши «илы». Они выбивали гитлеровцев из каменных лабиринтов Берлина. А в воздушных боях летчики-истребители уничтожили еще 46 самолетов.
Последний удар по фашистскому гнезду нанесли пикирующие бомбардировщики. Они атаковали район Мао-бит и резиденцию Гиммлера на восточном берегу Шпрее. А 30 апреля в 11.00 штурмовые группы и отряды 150-й и 171-й дивизий 79-го стрелкового корпуса начали штурм рейхстага. Мы уже ничем не могли помочь нашим товарищам-пехотинцам и напряженно ждали... [337]
2 мая сопротивление противника в городе полностью прекратилось, и 8 мая в берлинском предместье Карлсхорст был подписан акт о безоговорочной капитуляции.
Вспоминается встреча союзников на аэродроме Темпельгоф. Еще дня за три до исторической церемонии Г. К. Жуков приказал командующему нашей воздушной армией приготовиться к приему зарубежных представителей. Для почетного эскорта и охраны от возможных диверсий выделили восемнадцать боевых машин 515-го истребительного авиаполка. Они должны были встретиться с самолетами союзников у аэродрома Стендаль.
7 мая Г. К. Жуков уточнил время вылета: по среднеевропейскому в десять часов. И тут произошла заминка — никто не мог точно сказать, сколько же это будет по московскому. Зимой отличие на два часа, на летнее время мы еще не перешли. Следовательно, вылетать истребителям предстояло не в десять, а в двенадцать часов. А как решат союзники?
8 полночь меня вызвали к командарму. Сергей Игнатьевич объяснил затруднение, но что можно было сказать? Ведь в дни войны никто не объявлял декретного времени.
— Вы разочаровали меня, Александр Васильевич, — пошутил С. И. Руденко. — Я же знаю, что переходят на летнее время со 2 июня, сейчас еще м#й, значит, еще не перешли. Разница — два часа.
— Сергей Игнатьевич, по законам науки, так, как вы говорите, а как считают союзники, мне неизвестно...
Пришлось звонить в Москву главному штурману ВВС. Но и Борис Васильевич Стерлигов не смог сказать по этому поводу ничего определенного. Только в 4 часа утра, после выхода на связь с Лондоном, раздался звонок Жукова:
— Союзники считают среднеевропейское время против московского минус два.
Самолеты с представителями союзного командования и наши истребители встретились вовремя. Над городом царила тишина. Ничто не тревожило мирное небо, к которому мы еще не успели привыкнуть.
...Пройдет много лет. Но никогда не забыть мне весны сорок пятого. В память о Берлинской операции я сохраню орден Отечественной войны I степени. Незабываемым на долгие годы останется и Парад победителей в Москве, прием участников парада. [338]
С радостным и волнующим чувством, как это бывает после долгой разлуки с домом, вернулся я в Подмосковье, в родную мне академию, куда получил назначение на должность начальника штурманского факультета.
Перевооружение авиации на новую технику, рост ее боевых возможностей выдвигали и серьезные требования в подготовке высококвалифицированных кадров. В первые послевоенные годы многие прославленные воздушные бойцы приходили в нашу академию продолжить образование. 480 Героев, 28 дважды Героев Советского Союза ставили свой богатый боевой опыт на глубокий теоретический фундамент. Успешно учились в академиях трижды Герои Советского Союза И. Н. Кожедуб и А. И. Покрышкин.
Уставы и наставления по боевым действиям всех родов авиации, изданные в то время, разработка вопросов военного искусства ВВС всемерно учитывали опыт минувшей войны. Надо сказать, что еще в апреле 1943 года командованием ВВС был издан приказ об изучении и внедрении в частях опыта Великой Отечественной. Придавая большое значение его обобщению, в ноябре 1944 года штаб ВВС провел сборы офицеров штабов воздушных армий, авиационных корпусов и ВВС военных округов. На сборах было высказано и обобщено много нового в области боевого применения авиации, организации ее взаимодействия с войсками, управления с использованием радиосредств и передовых командных пунктов.
Генерал Н. А. Журавлев, сумевший в сжатой форме определить весьма многое, в заключительном выступлении сформулировал тогда три главные задачи: «Первая — работать оперативно. Опыт войны ежедневно извлекать из боевой деятельности ВВС, обрабатывать его и быстро доводить до подчиненных авиачастей; вторая — изучать действия авиации за короткий отрезок времени или за одну характерную операцию и на основе его делать выводы и доводить их до частей; третья — накапливать и сохранять материалы для будущей истории»{24}.
И в перерывах между боями авиаторы оперативно изучали фронтовой опыт, разрабатывали новые тактические приемы, способы боевых действий. После войны в Военно-Воздушных Силах, оберегающих мирный труд нашего народа, большое внимание уделяется развертыванию [339] военно-научной работы, обоснованию вопросов строительства ВВС. Активизировалась научная работа и в нашей Военно-воздушной академии командного и штурманского состава под руководством маршала авиации Ф. Я. Фалалеева. Совместно с учеными мы начали уделять серьезное внимание разработке наиболее рациональных способов применения современной ракетоносной авиации, использованию ею различных радиотехнических средств, электронно-вычислительных машин.
Так, для развития радиолокационной техники в нашей стране был создан специальный комитет, и я был приглашен в состав его авиационной секции. Здесь я познакомился с академиком А. И. Вергом.
Мне Аксель Иванович поручил изучение проекта длинноволнового многоантенного радиомаяка с большой дальностью действия и высокой точностью пеленгования самолетов. Кроме того, мы изучали проект наземной гиперболической радионавигационной системы. Результаты нашей работы одобрили, и позже мне довелось возглавить комиссию государственных испытаний одной из систем. Моим непосредственным помощником в этой ответственной работе был главный штурман дальней авиации генерал И. И. Петухов. В его распоряжении находился самолет Ту-4 с большим радиусом полета, и боевой опыт Ивана Ивановича оказался здесь очень кстати.
Успешно шла подготовка штурманов в академии. Ежегодно мы производили как очередной выпуск, так и очередной набор слушателей — в основном фронтовиков. Определился состав кафедр факультета — их стало пять: физики, высшей математики, аэронавигации, бомбометания, радионавигационных средств.
Кафедрой аэронавигации первоначально заведовал Б. Г. Ратц. Под его руководством был написан учебник — по существу первый строго научный труд по аэронавигации. Сразу-то после войны на факультете было очень трудно готовить научные кадры. В план исследовательских работ академии в основном включались оперативно-тактические темы, и нам приходилось просто-напросто настаивать на рассмотрении наших научных проблем — по теории аэронавигации и бомбометания. Не случайно одна из первых защит кандидатской диссертации преподавателем Г. С. Васильковым принесла большое удовлетворение всему коллективу: лед тронулся. Эта научная работа была посвящена теории магнитного компаса. Впоследствии с таким [340] же одобрением и поддержкой прошли защиты диссертаций Н. К. Кривоносова, Г. Ф. Молоканова, В. И, Кириллова.
По-настоящему же рост научных кадров на факультете двинулся вперед, когда мы взяли за правило оставлять у себя на преподавательской работе и в адъюнктуре по нескольку наиболее способных и преданных штурманскому делу слушателей из каждого выпуска. Таким образом, за пятнадцать лет моего руководства штурманским факультетом удалось создать крепкий творческий коллектив, откуда впоследствии выдвинулись крупные специалисты военного дела. Преподаватели и адъюнкты кафедр аэронавигации, бомбометания, радионавигации, радиотехники защитили около 70 кандидатских диссертаций. Наиболее одаренные стали докторами наук. Среди них В. А. Одинцов, Л. М. Воробьев, И. И. Назаров, В. Н. Свищев, П. И. Пелюхов, Ю. И. Духон, Р. С. Демидов и другие. Их труд явился крупным вкладом в авиационную штурманскую науку.
Но, признаться, в не меньшей степени горжусь я и теми своими учениками, которые несут боевую вахту в кабинах ракетоносцев. Под знаменами, овеянными славой военных лет, наше мирное небо сегодня охраняют сыновья фронтовиков. Верные традициям, рожденным в боях, они мастерски владеют грозной техникой, умеют поражать цели днем и ночью в самых сложных погодных условиях и тактических ситуациях, проявляя в напряженном ратном труде высокую морально-политическую и психологическую подготовку. И я уверен, каждый готов выполнить боевой наказ Родины: «Все, что создано народом, должно быть надежно защищено».