Глава 2.

Учителя и воспитатели. Система обучения

Основная заслуга в том, что из нас выросли более-менее приличные члены общества, принадлежит руководству училища, коллективу преподавателей, офицеров-воспитателей, обслуживаю­щего персонала.

Они буквально все обладали не только высокими общечеловеческими качествами, но и были весьма квалифицированными специалистами в своих областях. Самое главное, что они любили нас и делали все возможное, чтобы заинтересовать нас, преподнести нам свой материал так, чтобы мы его запомнили на долгие годы. Только сейчас мы представляем, каких трудов им это стоило. А ведь их работа не заканчивалась уроками. Практически по каждому изучаемому предмету у нас работали кружки при соответствующих кабинетах, регулярно устраивались общеучилищные конкурсы по физике, химии, математике, даже французскому языку, не говоря уже о соревнованиях по разным видам спорта.

Каждый из них имел свою особенную манеру изложения материала и контроля его освоения, использовал специфические приемы поддержания нашей активности на уроках. В каждом стиле преподавания присутствовали элементы, которые заставляли нас с большим старанием относиться к освоению их предметов. В течение всего урока они поддерживали наше внимание. У нас практически не было неинтересных предметов. Но основное, что заставляло нас стараться, хотя понимание этого пришло только теперь, это стремление быть достойными той любви и отеческой (естественно, и материнской, если говорить о работавших с нами женщинах) заботы, которой они одаривали нас бескорыстно.

Вообще, слова признания высокого уровня преподавания в суворовских училищах мне приходилось слышать не единожды, да и сам я мог в этом убедиться в период обучения после окончания нашего СВУ. Как правило, суворовцы всех училищ обгоняли своих сверстников из гражданских школ по всем предметам. Наряду с этим они имели заметное преимущество в области физического воспитания, работоспособности, организованности, более крепкое здоровье.

В чем секрет такого положения? Конечно, способствовала сама обстановка в училище, необходимость регулярно выполнять все задания, обязательность самоподготовки, более острая состязатель­ность как между классами, так и внутри класса между суворовцами. Но главное все же — в уровне подготовки преподавательского состава. Ведь в период создания училищ — в 1943–1944 годах лучших препода­вателей снимали с фронтов и посылали учить детей, часто вопреки их патриотическому стремлению защищать Родину. Весь свой энтузиазм они обратили на нас, отдавая нам все свои силы и свободное время. Заложенные в тот период традиции продолжают сохраняться в большинстве СВУ и до настоящего времени.

Но вернемся к нашему училищу.

Наши отношения с преподавателями имели определенные особенности, проистекающие из воинской направленности нашего обучения и воинского уклада нашей жизни. Практически все преподаватели были офицерами. Даже женщинам, преподававшим иностранный язык, химию, литературу, были присвоены воинские звания лейтенантов или капитанов административной службы. Большинство из них не владело воинскими навыками, строевыми приемами и по сути они оставались просто женщинами. Иногда они допускали вещи, совершенно не вязавшиеся с военной формой. Так, некоторые из нас были свидетелями того, как капитан Морозова Г.В. отвечала на наше приветствие, отдавая честь левой рукой, поскольку правая у нее была занята сумкой. Тем не менее, они были офицерами и поэтому мы, как правило, называли их по воинскому званию и фамилии. Имена и отчества большей части преподавателей были нам неизвестны, за редкими исключениями, касающимися в основном женщин. То же самое можно сказать и об общении одноклассников, а тем более суворовцев из других отделений и рот. Друг друга мы звали в основном по фамилиям и именам, отчества нами не употреблялись вообще, да и сейчас между нами сохраняется эта манера обращения по имени независимо от года выпуска. Недостающие части полных имен основной части своих преподавателей и суворовцев-однокашников мы узнали только из списков, подготовленных к первому и последующим юбилеям училища организаторами наших юбилейных встреч. Поэтому прошу меня простить, что некоторые наши офицеры, не попавшие в тот список, названы только фамилиями.

Я прошу прощения у тех преподавателей и офицеров-воспитателей, о которых здесь не рассказывается. Это не потому, что мы о них не помним, а только из-за ограниченного объема книги. Но мне все же хочется с благодарностью хотя бы перечислить их фамилии: Князев Глеб Дмитриевич, Демихов Николай Семенович, Аполлонов Валентин Николаевич, Абельханов Шамиль Сулейманович, Федотов Иван Корнеевич, Гугнин Лев Алексеевич, Ярошенко Леонид Иосифович, Баринов Николай Иванович, Герн Юрий Алексеевич, Лепилов Роберт Петрович, Ляпин Михаил Петрович, Луговский Владимир Петрович, Морозова Генуэфа Васильевна, Пасюк Николай Степанович, Петухов Михаил Васильевич, Штейнсапир Юрий Ефимович, Игнатьев Виктор Петрович, Макаров Евгений Васильевич, Пирожинский Иван Иванович, Редозубов Константин Николаевич, Руднев Николай Павлович, Рябенков Георгий Кузьмич, Соловьев Юлий Александрович, Соколов Михаил Архипович, Степанов Михаил Иванович, Суняев Иван Матвеевич, Трубаев Николай Романович, Тураев Константин Николаевич, Уланов Виктор Семенович, Фишер Виктор Эрмиясович, Фролов Юрий Николаевич, Шахназаров Александр Рубенович, Блинов Виктор Николаевич, Шипилов Михаил Григорьевич, Хасанов, Ткаченко Владимир Николаевич, Эрре Алексей Федорович...

Мы помним и тех, кто не будучи преподавателем, заботился о нашем здоровье, быте. Многие из нас помнят сантехника Рахматуллина, который постоянно что-то подправлял или подкручивал и которого мы подкармливали своим хлебом. Он иногда спрашивал у нас: «Кина будет?»

К большому сожалению, многих из перечисленных офицеров уже нет в живых. Только за последние годы ушли из жизни Валентин Николаевич Аполлонов, Иван Корнеевич Федотов, Юрий Ефимович Штейнсапир, Лев Алексеевич Гугнин, Глеб Дмитриевич Князев, Николай Семенович Демихов, Иван Матвеевич Суняев.

Начальники училища

За период нашего обучения на посту начальника училища сменилось три генерала: генерал-майор Мирошниченко Григорий Кузьмич, генерал-майор Руднев Николай Павлович, генерал-майор Панин Илья Васильевич. Нам, суворовцам, их основная деятельность по руководству училищем была не видна. Мы в основном, видели их издалека — на трибунах почетных собраний или торжественных построений, на аллеях парка, в коридорах училища, когда они принимали доклады у дежурных офицеров. Но иногда они проходили по нашим классам, помещениям, иногда нам приходилось мимо них проходить, спеша по своим делам. Вот в такие моменты и происходили наши с ними непосредственные контакты. С одними — чаще, с другими — реже. Поэтому и впечатления наши о них были неполными, чаще основанными на личных внешних восприятиях или рассказах других, кому пришлось пройти через более близкий контакт.

Генерала Болознева Василия Васильевича мы на посту начальника училища не застали, но и в период своего обучения, и на наших послевыпускных встречах слышали и читали о нем только самые восторженные отзывы своих однокашников. Непосредственно увидеть его удалось во время празднования 30-летнего юбилея училища, куда он приходил уже в гражданской одежде и был радушно, почти по-родственному, встречен выпускниками, при обучении которых он командовал училищем.

Ребята, которые учились в СВУ в период пребывания его в должности начальника училища, до сих пор сохранили воспоминания, как они могли проснуться ночью и застать Василия Васильевича поправляющим сползшее с суворовца одеяло, как он низко кланялся суворовцам в ответ на приветствие, встречая их в коридоре, как они могли придти к нему и поделиться своими печалями и обидами. Многим из ребят, особенно потерявшим в войну всех своих родных, он заменил родного отца. Не случайно на наших встречах в Москве и в Казани мы замечали повлажневшие глаза у суворовцев тех лет, когда речь заходила о Василии Васильевиче.

Генерал-майор Мирошниченко Григорий Кузьмич. Среднего роста, плотного телосложения. Выглядел всегда спокойным, степенным. На лице обычно присутствовала добродушная улыбка. Украинская натура угадывалась в его рассудительной манере разговора, в мудрых взвешенных словах. Своим обликом и манерой поведения он напоминал нам гоголевского Тараса Бульбу. Он практически не использовал командирские нотки. Его громкий голос мы слышали только во время торжественных построений, когда ему приходилось подавать команды строю всего училища, или когда, стоя на трибуне, он провозглашал призывы или поздравления, на которые мы должны были отвечать троекратным «Ура!» Он часто появлялся в спортивном городке, когда мы там занимались, регулярно бывал в наших классах и спальнях, проверяя порядок. С неизменной улыбкой добродушно спрашивал, немного налегая на букву «О»: «Ну как живете, поросята?». Мы его любили, старались заслужить его похвалу, не доставлять неприятностей во время посещений. Он тоже не отделялся от нас, согревая нас своей душевной теплотой. Его высокие человеческие качества проявлялись и в других сферах жизни. Будучи бездетными, они с женой взяли на воспитание ребенка, который продолжал жить с ними и после увольнения генерала из армии. После увольнения они переехали в Ульяновск, где он работал в институте профессором кафедры. В Ульяновске он и умер. Невольным свидетелем похоронной процессии, провожавшей генерала в последний путь, стал наш выпускник Фролов Анатолий, который в то время учился в Ульяновском танковом училище.

После первого года обучения наш взвод занял в училище первое место по всем показателям и даже получил название «Золотая бляшка». Это звание заставляло нас особое внимание уделять поддержанию на высшем уровне качества чистки блях наших ремней. Для придания им особого блеска мы использовали не только асидол, но и доставали где-то специальную полировочную пасту зеленого цвета. Глубокие бороздки, появлявшиеся на бляхах, мы выводили, полируя их швейными иглами.

Генерал-майор Руднев Николай Павлович. Он сменил генерала Мирошниченко. Был высоким, стройным, сухощавым. Внешне выглядел строгим и не вызывал особого желания познакомиться поближе, тем более что до нас доходили слухи о разгонах, которые он устраивал офицерам за различные нарушения дисциплины и порядка. Вместе с тем, суворовцы, приученные к свободному общению с предшествовавшими начальниками, которые тоже были строги с офицерами, не особенно его боялись, хотя и не стремились к частым встречам. Когда же такие встречи все-таки случайно происходили, ребята находили у Руднева и понимание, и участие, и поддержку. Он пробыл начальником училища недолго. В !954 году он умер, и все училище участвовало в его похоронах. Для многих из нас, в том числе и для меня, это было первое непосредственное соприкосновение со смертью, и вся эта процедура произвела весьма сильное впечатление.

Генерал-майор Панин Илья Васильевич. Отличался от предшественников некоторыми особенностями характера и поступков, которые не всегда укладывались в наши привычные представления. Он был доступным для общения, высокообразован­ным, скромным, демократичным, непосредственным. Личным вниманием не баловал, но на коллективных встречах проявлял участие, подлинный интерес к нашей жизни и нашим взглядам, нашему внутреннему миру. Некоторые из ребят злоупотребляли его доверчивостью, иногда допускали нескромные выражения и непристойные выходки, но ему хватало такта и терпения не реагировать на наши шалости соответствующим образом. Он понимал, что наша жизнь, с которой предстоит встретиться за стенами училища, еще научит нас основам военной службы, отшлифует наши характеры. Мы часто видели генерала прогуливающимся по нашему парку в сопровождении своей жены и дочери, которая, как нам стало известно, была тяжело больна. Видимо, эта личная трагедия накладывала отпечаток и на его отношение к нам, вызывая снисходительность, отеческое прощение. Генерал Панин выпускал нас из училища, из его рук мы фактически получили путевку в большую жизнь, начинавшуюся за воротами училища.

Каждый из генералов внес соответствующие штрихи в шлифовку наших характеров и судеб, каждый оставил в нас свой отпечаток. Мы благодарны им всем за заботу и за науку.

Несколько более частыми были наши контакты с заместителями начальников училища по учебной, политической части, по строевой подготовке. Они более предметно и пристально проверяли наш внешний вид, следили за нашими успехами в учебе и спорте, вручали нам различные призы за победы в конкурсах или соревнованиях, были частыми посетителями наших классных занятий, где контролировали качество и методики преподавания. Это — полковники Пирожинский Иван Иванович, Эрре Алексей Федорович, Соловьев Юлий Александрович, Ткаченко Александр Власович

Офицеры-воспитатели и командиры роты

За время обучения в нашем классе сменилось четыре офицера-воспитателя: майор Демихов Н.С., подполковники Князев Г.Д. и Блинов В.М., капитан (затем — майор) Аполлонов В.Н. Такая же обстановка была и в других отделениях. В 5-ом взводе нашей роты за 7 лет обучения сменилось пять офицеров-воспитателей: капитан Мифтахов А.Х., майор Фортаков Б.М., затем капитан Суняев И.М., его ненадолго сменил подполковник Хасанов и завершали они обучение под руководством майора Охрименко Я.С. Каждый из офицеров-воспитателей внес свою лепту в формирование наших характеров, нашей личности. Но все же частую смену воспитателей вряд ли можно отнести к положительным моментам. На взаимное привыкание офицеров и суворовцев времени было недостаточно. В результате впечатления воспитателя и ученика друг о друге часто были неполные и, может быть, не совсем объективные. Кроме того, не всегда возникали те близость и доверительность, которые необходимы для эффективного воспитания.

Надо сказать, что наш класс был каким-то удачливым не только для нас, но и для офицеров, которые с нами работали. Для нас — поскольку нам доставались очень хорошие воспитатели, а для них — потому что, проработав с нами в течение года, некоторые потом назначались на должности командиров рот, но чаще, к сожалению, уже не нашей роты. Наш класс был достаточно сильным, всегда демонстрировал хорошую успеваемость и дисциплинированность. По-видимому, это способствовало высокой оценке деятельности наших офицеров-воспитателей. Такой путь до командиров рот прошли Князев Глеб Дмитриевич и Демихов Николай Семенович. После Демихова офицером-воспитателем стал у нас майор (затем подполковник) Блинов Виктор Михайлович. Последние четыре года, пришедшиеся уже на период нашего взросления, нас опекал и воспитывал Валентин Николаевич Аполлонов.

Когда мы только поступили в училище, нам было всего по 10–12 лет, потом уже мы потихонечку подрастали. Если еще учесть послевоенную обстановку, в которой начиналась наша учеба, да и тот факт, что большинство пришло в училище в связи с потерями родителей во время войны, то можно представить себе, какой контингент мы собой представляли — в основном, худые, слабосильные, нуждающиеся в постоянной опеке и поддержке. Целыми днями с утра и до отбоя наши офицеры-воспитатели возились с нами, выполняя роли нянек, гувернанток, воспитателей и даже родителей. Мы находили у них и отеческую ласку, и строгую оценку наших неправильных поступков, и понимание мальчишеских проблем, и опору в своих начинаниях.

Жили наши офицеры в основном на территории училища в кирпичном четырехэтажном доме, который назывался ДОС — дом офицерского состава. Кому не хватило места в этом доме — в гостинице, иногда подолгу без семьи, которую негде было разместить. Многие, по причине своей молодости и войны, были холостыми. Некоторые проживали в городе.

Иногда офицеры-воспитатели и преподаватели приглашали нас к себе в гости и мы могли проникнуться ощущением семейной обстановки, подкормиться домашней едой, попить чайку, дать выход некоторым своим увлечениям, для которых не было условий в помещении училища. Я не однажды бывал в гостях у своего офицера-воспитателя майора Блинова, который жил с женой в ДОСе на первом этаже, в очень маленькой квартирке гостиничного типа. Там мне предоставлялась возможность напечатать письмо домой на пишущей машинке, освоение которой само по себе внушало определенное чувство гордости.

Приглашал меня к себе в гости и преподаватель математики, тогда еще лейтенант Ярошенко Леонид Иосифович. Он жил в Октябрьском городке на территории авиационно-технического училища. До его квартиры надо было достаточно долго ехать на трамвае. А он проделывал этот путь каждый день.

Вообще мы никогда не отказывались от возможности побывать у офицеров дома. Это как-то грело наши души, осиротевшие за время войны. Но, с другой стороны, это, по-видимому, препятствовало полноценной личной жизни наших офицеров, хотя это мы стали понимать только много лет спустя.

В нашем взводе произошли очередные кадровые изменения, и на должность офицера-воспитателя заступил капитан, а потом уже майор Аполлонов Валентин Николаевич. Он воевал на фронте, где служил в конной разведке. Одевался он щеголевато: носил кавалерийскую форму с голубыми кантами и просветами, с эмблемами в виде подковы с саблями в петлицах и на погонах, и мягкие хромовые сапоги со шпорами. Верность своей кавалерийской форме он сохранил до самого увольнения. Он и ходил как-то по особенному: неслышно ступая по полу, спина прямая. Он мог совершенно бесшумно подойти к ничего не подозревающей группе шалящих суворовцев, легко «застукать» курящих на лестнице или в туалете, после чего отбирал у них курево и наказывал нарядами. Последнее как раз было не самым страшным, — к нарядам за годы пребывания в училище мы привыкли. А вот расставаться с сигаретами было обидно и жалко. И к тому же, происшедшее было серьезным ударом и по карману, и по самолюбию — как это так опростоволоситься и не заметить дежурного офицера, несмотря на специальные меры предосторожности!

Майор Аполлонов вел наше отделение до самого выпуска. За это время мы с ним практически сроднились, уже, наверное, знали все друг о друге. Многие из нас в трудные минуты раскрывали перед ним свою душу и искали участия и совета. И с каким же удовольствием мы встречались с ним, приезжая на юбилеи Казанского СВУ. Нашим разговорам и воспоминаниям не было конца. Валентин Николаевич интересовался нашими судьбами, мы поддерживали с ним переписку и часто с благодарностью принимали его дружеские советы. Потом в нашем училище учился его сын Валерий. Выпустился он в 1966 году (18-й выпуск), через десять лет после нас.

Когда подходил к концу еще один год учебы в училище, в пятый взвод пришел новый офицер-воспитатель — подполковник Хасанов. Во время войны он командовал штрафным батальоном. Его рассказы о боях нас завораживали. В боях он был много раз ранен, имел кон­тузии. На теле подполковника было множество шрамов от пуль и осколков. Один из осколков так и продолжал находиться в позвоночнике. Он был прекрасным лыжником, мастером спорта. До войны он успешно участвовал в первенствах России по гребле и по лыжам. По лыжам он был мастером спорта. По-видимому, пристрастие к лыжам осталось еще с тех пор. Во время войны ему приходилось совершать длительные лыжные рейды по тылам противника, проводя разведку или доставая «языка». Надо сказать, что его движение на лыжах было высоко техничным, но часто он добивался высоких результатов в основном за счет огромной выносливости и силы. Он практически на одних руках стремительно преодолевал крутые и затяжные подъемы, его не смущало отсутствие скольжения во время оттепелей и другие мелкие трудности, вырубавшие многих лыжников-технарей. Он демонстрировал нам, как он может по 40–50 раз отжаться от пола, опираясь только несколькими пальцами. Довольно часто он устраивал нам развлечение, когда мы всем отделением налетали на него, облепляли со всех сторон, старались его повалить, но он очень просто стряхивал нас с себя, разбрасывал нас по углам и спокойно освобождался от наших захватов. Иногда он любил зимой, раздевшись до пояса, промчаться по лыжне. Тогда-то, а потом еще и в бане мы увидели страшные шрамы на теле этого человека. Он еще долго хранил в своем теле подарок войны — осколок в районе позвоночника. А когда на очередной большой праздник, не помню уже, день Победы или 23 февраля, подполковник Хасанов надел парадный китель со всеми наградами — мы, что на­зывается, обалдели от такого количества орденов и медалей на его груди. Все ребята пятого взвода, да и всей нашей роты уважали и гордились своим офицером-воспитателем. К сожалению, пробыл он с нами недолго, и вскоре был направлен в Уральский военный округ командовать полком. Первое время он присылал ребятам из своего взвода письма, но потом переписка прервалась, и мы не знаем о дальнейшей судьбе этого славного человека.

Командиры рот находились от нас на несколько большем удалении, чем офицеры-воспитатели, даже из других взводов нашей роты, с которыми мы довольно полотно контактировали в период их регулярных дежурств по нашей роте. Командиры же рот больше общались с офицерами-воспитателями, а с нами уже — через них. Эпизодически они выходили на непосредственные контакты с нами, но это были, как правило, групповые общения — с ротой на построении, утреннем осмотре, вечерней поверке или с классом, когда командир роты приходил на занятия или для какого-либо поздравления, а то и внушения. Поэтому теплые доверительные отношения с командиром роты у суворовцев как-то не складывались. Даже Глеб Дмитриевич Князев, бывший в течение года нашим офицером-воспитателем, после назначения командиром нашей же роты, постепенно от нас отдалился, загруженный заботами другого уровня.

Последние несколько лет перед выпуском командиром нашей роты был майор, затем подполковник Фишер Виктор Эрмиясович (на снимке — справа). Молодой, стройный, подтянутый, приятной наружности, всегда опрятно и аккуратно одетый, с безукоризненной выправкой, он казался нам излишне строгим и не всегда справедливым. Хотя, оценивая сейчас свои поступки и ставя себя на его место, мы понимаем, что вряд ли можно было с нами миндальничать и сюсюкать. И его требования сейчас кажутся вполне справедливыми. Видимо, в то время мы руководствовались другими критериями! Фишер представлялся нам довольно серьезным барьером на пути к неограниченной свободе, что вызывало у нас справедливое (как нам казалось тогда) негодование и неудовольствие.

За время командования нашей ротой он достаточно хорошо изучил свойства характера и повадки подчиненных ему суворовцев и безошибочно определял по голосу нарушителей установленной для строя дисциплины, тем более, что выступали с репликами, как правило, одни и те же «борцы за справедливость». Он мог, не прерывая своего выступления перед ротой, в качестве реакции на чье-либо ехидное замечание произнести практически на той же ноте: «Белов, два наряда вне очереди» и продолжать свою тему. Я не случайно назвал свою фамилию, поскольку Фишер называл ее достаточно часто и, надо согласиться, вполне заслуженно. Потом эти, полученные так неожиданно и вскользь наряды приходилось оплачивать своим физическим трудом, преимущественно за счет такого сладкого сна.

Тем не менее, надо выразить отдельную благодарность нашим командирам роты — Фишеру В.Э. и Князеву Г.Д. за их науку, которая вылилась в нашу стойкость, упорство в преодолении препятствий и трудностей и в конечном счете привела к успеху.

Некоторые наши офицеры-воспитатели вместе с нами участвовали в спортивных играх, делили с нами наши успехи и поражения. Хорошо играли в волейбол капитаны Уланов, Суняев, Ярошенко, майоры Демихов и Игнатьев — преподаватель географии. Хорошими стрелками были капитаны Аполлонов, Федотов, подполковник Хасанов. Хасанов и Герн были отличными лыжниками. Юрий Алексеевич Герн до сих пор, а недавно ему исполнилось семьдесят лет, продолжает регулярно ходить на лыжах, пробегая в выходные дни по тридцать километров. Мы восхищались их спортивными достижениями и брали с них пример.

Время нашего обучения в СВУ пришлось на период, когда вся страна, весь народ с уважением и восхищением относились к армии, офицерам. Это восхищение было основано на всеобщем признании их неоценимого вклада в разгром фашистской Германии, в освобождение от фашизма всей Европы. В этот период служба в армии была действительно почетной обязанностью, молодые люди рвались служить в армию. Да и Родина по достоинству оценивала ратный труд. Многие из отставников помнят, что за десять лет службы в армии офицеры награждались медалью «За боевые заслуги», за 15 лет — орденом «Красной звезды», за 20 лет — орденом «Красного знамени», а за 25 лет — высшим орденом страны — «Орденом Ленина». За время обучения в училище мы были свидетелями таких награждений своих офицеров, а некоторых за наше семилетнее пребывание в училище успели наградить дважды. Обычно это происходило на торжественном вечере накануне Дня Советской армии. Вокруг царила праздничная обстановка, да и сам момент награждения добавлял радости к этой праздничной атмосфере. Кроме того, страна в то время предоставляла орденоносцам определенные льготы. Теперь, увы, все это — и авторитет военной службы, и признание страной ратного труда военнослужащих, — все в прошлом. Разве сравнишь вручение медали «За безупречную службу» с награждением боевым орденом? И может ли страна, которая так относится к армии, рассчитывать на беззаветное служение ей офицеров и солдат?

Сей­час, когда пишутся эти строки, горько сознавать, что многих из наших за­мечательных офицеров уже нет в живых. Кроме того, мы начали терять уже не только преподавателей, но и наших сверстников-кадетов. Только в 1996 году мы похоронили двух ребят из второго выпуска — Равиля Тинчурина и Юрия Фуфалева, в 1997 году — Юрия Ефимовича Штейнсапира. Такова жизнь. Но память о дорогих людях, отдававших нам свои силы и здоровье и старавшихся воспитать в нас самые хорошие человеческие качества, навечно сохранится в наших сердцах. Собираясь вместе, мы, воспитанники Казанского СВУ, выпускники разных лет, всегда поднимаем тост в память о наших преподавателях и воспитателях, заменивших нам в те далекие трудные годы погибших отцов, матерей, старших братьев и сестер. Вечная им память!

Наши учителя

О качестве обучения в нашем училище можно говорить только похвальные слова, которые будут справедливы относительно почти всех предметов. Не случайно казанские суворовцы весьма часто выходили победителями городских математических и физических олимпиад, а при поступлении в военные училища или гражданские высшие учебные заведения не испытывали трудностей и намного опережали по уровню знаний своих однокурсников, пришедших из гражданских школ.

С нашей стороны отношение к преподавателям также имело индивидуальные особенности. Большинство из них имело у нас «подпольные» клички, как правило, связанные с особенностями их внешности или манеры преподавания, иногда мы допускали по отношению к ним отдельные не всегда безобидные выходки, которые скорее совершались не со зла, а по недомыслию, от недостаточной нашей дальновидности и незрелых оценок возможных психологических последствий. Точнее сказать, мы часто просто не задумывались, что наши действия могут обидеть человека.

С большим удовольствием вспоминаю уроки математики, на которых под руководством капитанов Леонида Иосифовича Ярошенко и Ивана Корнеевича Федотова мы осваивали азы арифметики, алгебры, геометрии и тригонометрии, а в выпускном классе и высшей математики, о которой в то время в средних школах даже и не слыхали; уроки физики майора Николая Ивановича Баринова, биологии — майора Рябенкова Георгия Кузьмича и капитана Лепилова Роберта Петровича, химии — капитана Гении Васильевны Морозовой, да и практически по всем другим предметам. О некоторых преподавателях расскажу несколько подробнее.

Николай Иванович Баринов. Его уроки были нам всегда интересны. Во-первых, физика окружает нас каждый день, во-вторых, занятия проводились в физическом кабинете и все рассказы, как правило, сопровождались опытами. Довольно частыми были лабораторные работы, на которых мы сами могли воспроизвести показанные ранее опыты и пощупать руками изучаемые явления. Иногда наши опыты сопровождались замыканиями, вспышками, искрами. И преподавателю надо было очень внимательно следить, чтобы наши опыты обошлись без жертв. В результате мы довольно хорошо разбирались во всех разделах физики — оптике, акустике, электричестве, а затем и в ядерной физике.

Николай Иванович часто устраивал общеучилищные физические конкурсы, привлекал наиболее успевающих суворовцев для участия в городских физических олимпиадах, где мы нередко выходили победителями. Работал также физический кружок для желающих глубже проникнуть в тайны физики.

Через несколько лет после нашего выпуска Николаю Ивановичу было присвоено почетное звание «Заслуженный учитель РСФСР». Его сын, Валерий Баринов, закончил наше СВУ в 1958 году (10-й выпуск).

Однажды Николай Иванович произнес оригинальную фразу, которую я запомнил до сих пор. Это было на уроке, когда наш постоянно неуспевающий Юра Груздов вдруг неожиданно хорошо ответил на вопрос, чем очень растрогал нашего преподавателя. И на реплику одного из наших суворовцев по поводу того, что много задали, Николай Иванович сказал: «Все ваши скептические тенденции разбиваются об энтузиазм Груздова!»

Иван Корнеевич Федотов умел заставить нас не просто заучить правила и приемы, но и творчески применять их. Он всячески поощрял наши поиски нетрадиционных способов доказательства теорем, путей решения задач и примеров. Он говорил и доказывал на практике, что достаточно запомнить только основные правила и на их основе всегда можно доказать самые сложные математические положения. Потом он требовал от нас применения этих самых основных правил при доказательстве разных теорем и решении примеров. Иногда занятия математикой переносились в парк, где мы с помощью нивелиров и теодолитов осваивали практическую геометрию. Такое поощрение нашего творческого отношения к предмету позволяло нам легко его осваивать. И контроль­ных работ по математике мы не боялись, иногда успевали за отведенное время выполнить не только свой, но и все остальные варианты заданий.

Во время экзаменов у нас поощрялось, если суворовец шел отвечать по билету без подготовки. За смелость ему гарантировалась прибавка к его заслуженной оценке дополнительного балла. Помню, как я на одном из таких экзаменов отвечал без подготовки не по одному, а по двум билетам. Этот прием пытались использовать и те ребята, которые чувствовали свою слабину, надеясь вместо двойки получить хотя бы «трояк». Кроме любви к математике Иван Корнеевич был заядлым охотником и рыболовом. Иногда во время уроков мы просили его рассказать о своих походах, чтобы немного расслабиться от нового материала. Он охотно шел на это, но нить урока не терял и программный материал все-таки успевал нам дать. Должен сказать, что метод преподавания математики в нашем училище мне представляется более рациональным, чем те, которые использует большинство современных школ. В этом я убедился на примере школьного обучения собственной дочери, когда мне при оказании ей помощи пришлось познакомиться с современным учебником математики.

За период обучения в СВУ мы прошли не только школьную программу, но и приобщились к таким разделам высшей математики, как пределы и дифференциальное исчисление. В те времена они не входили, как сейчас, в школьную программу, а изучались в вузах. Потом это здорово пригодилось и помогло тем, кто попал в высшие технические училища или институты. Кстати, такой задел был сделан и по другим предметам — физике, химии, черчению,...

Кроме того, Иван Корнеевич вел дополнительно математический кружок, где можно было приобщиться к тем разделам этой науки, которые не входили в программу обучения. Занятия кружка проходили не только в училище, но и на базе Казанского университета. Наши ребята довольно часто участвовали в общегородских математических олимпиа­дах и, как правило, выходили победителями. На кружковых занятиях по математике мы изучали теорию числе, неопределенные уравнения (где число неизвестных больше числа уравнений) и другие разделы.

Иван Корнеевич был не только хорошим преподавателем, охотником, но и большим любителем пошутить. Он с юмором преподносил нам свои охотничьи истории во время коротких отвлечений от программы уроков. Не упускал возможность ехидно подшутить над неуспевающими или над допущенными кем-то из нас оплошностями.

Иногда он подшучивал, причем достаточно жестко, над своими соратниками-преподавателями. Приведу два примера, рассказанные позже, уже в 1998 году, преподавателем французского языка Редозубовым К.Н.

Однажды утром Редозубов шел вместе с Федотовым на занятия в училище. Впереди на некотором удалении шел преподаватель русского языка капитан Петров. Федотов решил над ним подшутить. Он подозвал двух малышей, которые гуляли невдалеке, дал им по конфетке и попросил их догнать впереди идущего дядю (Петрова) и кричать ему вслед «Папа, на кого ты нас покидаешь?». Когда Петров понял, что громкие крики ребят относятся к нему, он вынужден был бегом броситься от ребят, чтобы поскорее укрыться от них за забором училища. Благо, это было недалеко.

В другой раз объектом его шутки стал сам Редозубов, который шел впереди Федотова с молодой женой, женившись буквально пару месяцев назад, на какое-то торжественное мероприятие в училище. Федотов достаточно громко, чтобы наверняка его слышали Редозубов с женой, спрашивает у своего спутника: «Послушай, это не Костя там впереди? Надо же — каждый день с новой женщиной! Вчера — с одной, сегодня — с другой…». Ничего себе шуточки? Потом, правда, он извинился перед ними за эту шутку.

После ухода из училища Федотов долгое время преподавал математику в Казанском университете. Сын Ивана Корнеевича продолжил дело отца, тоже стал математиком.

Михаил Архипович Соколов, когда мы пришли в училище, уже преподавал у нас историю. До этого он был преподавателем физкультуры. Его мы наградили кличкой «Политик». Он — большой любитель истории и неутомимый рассказчик. Преподносимый им учебный материал воспринимался нами как волшебная сказка. Он сам как бы переживал вместе с нами те исторические события, о которых рассказывал. Стал уже легендой случай, когда он при словах «И Карфаген пал!» не смог удержать слезы огорчения и жалости. Очень интересно и приятно было встретиться с ним на нашей первой юбилейной встрече в Казани, когда мы отмечали 30-летие училища. Встреча была очень трогательной. Мало того, что он помнил всех нас, и узнавал каждого в облике уже взрослых офицеров. Он о каждом рассказал какие-то свои личные впечатления, относящиеся ко времени учебы, которые он держал у себя в памяти.

Константин Николаевич Тураев — преподаватель русского языка и литературы. Он отличался силой своих пальцев и демонстрировал нам свое умение расколоть ударом пальца кусок сахара-рафинада. Если он брал за локоть провинившегося суворовца и слегка сжимал свои пальцы, то тот сразу же успокаивался, а потом еще долго помнил это пожатие. Во время встречи в сквере училища на 40-летнем юбилее, он встретив Славу Соколова, представился ему: «Майор Тураев». Слава ему в свою очередь: «Полковник Соколов». Потом пошли воспоминания. В один из моментов Слава Соколов сказал ему, что помнит дату рождения его сына — 29 февраля, чем очень удивил и порадовал Константина Николаевича.

Пасюк Николай Степанович, преподаватель математики. Он плохо видел вблизи, чем суворовцы часто пользовались. Иногда, когда он подзывал к себе суворовца, пинающего консервную банку, чтобы сделать ему замечание за порчу обуви, тот старался подойти к нему практически вплотную. Это гарантировало, что Николай Степанович не сможет разглядеть твоего лица, и давало возможность избежать последующего наказания. Пасюк при этом говорил, нажимая на букву «о»: «Отойди подальше, не вижу!». Говор у него был волжский, окающий.

Михаил Васильевич Петухов, преподаватель черчения и рисования, имел борцовскую внешность. Он часто рассказывал нам о своих успехах в классической борьбе, встрече с Иваном Поддубным. Однажды он рассказал нам, как по приезде в Казань подвергся нападению двух грабителей, которые хотели снять с него часы. Он взял их за шкирки и стукнул лбами, чем инцидент и закончился. Мы относились к его рассказам с некоторым недоверием, но он сумел нас убедить. Однажды на уроке черчения он сказал, что сегодня на занятиях с офицерами он зубами поднял за ремень майора Пасюка. Мы засомневались. Тогда подполковник Петухов подошел к преподавательскому столу, убрал с него книги, присел, взял стол зубами за угол и стал подниматься. Одна из ножек стола упиралась ему в живот. Он выпрямил свои ноги, и стол оказался поднятым вверх, оставаясь в горизонтальном положении. Мы просто обалдели. После этого мы его сильно зауважали и верили всем его рассказам.

Лев Алексеевич Гугнин. В нашей роте он не преподавал и мы больше знали его по организаторской работе и по рассказам старших товарищей. Какое-то время он заменял офицера-воспитателя во втором взводе нашей роты. Это был душевный и уважаемый человек, неугомонный, активный и энергичный. Суворовцы помнят, как он пресек баловство, когда суворовцы во время уборки картофеля стали бросаться картошкой. Еще больше он раскрылся во время наших встреч с ним уже в Москве, спустя много лет после окончания суворовского училища. Он часто приезжал к нам. Через Толю Фролова, который соответствовал ему своей неугомонностью, собирал тех, кто был в это время в Москве, иногда мы вместе ходили в баню. Таким мы и запомним его как своего близкого и хорошего друга.

Владимир Петрович Луговский, преподаватель русского языка и литературы. Предмет вел хорошо, под его руководством мы научились грамотно писать, неплохо знали отечественную литературу. Его высокая требовательность заставляла нас тщательно заучивать заданные на дом стихи или куски текстов. Некоторые из заученных тогда стихотворений и прозаических отрывков я помню до сих пор. Луговский пришел к нам из гвардейской части, чем очень гордился. Кроме того, по нашим наблюдениям, майор Луговский был большим любителем женского пола и, по-видимому, отдельные из наших преподавателей-женщин отвечали взаимностью этому усатому гвардейцу. По крайней мере, некоторые суворовцы случайно заставали его в какой-либо спальне за интимной беседой с преподавательницей музыки или французского языка.

С ним и его гвардейством связан один эпизод, о котором следует рассказать. Однажды майор Луговский заменил нам занятия литературой на строевую подготовку. Причиной такой замены послужило следующее обстоятельство. В начале каждого урока при входе преподавателя в класс дежурный по отделению командовал: «Встать! Смирно!» и докладывал преподавателю примерно так: «Товарищ майор! Первое отделение 2-ой роты в количестве 24 человек готово к занятиям. Дежурный — суворовец Иванов». После этого преподаватель поворачивался лицом к классу и говорил: «Здравствуйте, товарищи суворовцы!», на что мы хором отвечали: «Здравия желаем, товарищ майор!» Майор Луговский, имея звание «гвардии майор», желал, чтобы мы на его приветствие отвечали: «Здравия желаем, товарищ гвардии майор!». Довольно долго мы так и делали. Но однажды во время очередной военной подготовки, изучая устав внутренней службы, мы узнали, что при групповом приветствии приставка «гвардии» не должна использоваться. Поэтому мы договорились на следующем занятии действовать в соответствии с уставом. Когда же Луговский услышал наше непривычное приветствие, то оно вызвало у него непонятное нам чувство раздражения, и после нескольких повторных попыток с аналогичными нашими ответами занятия литературой прекратились и началась строевая подготовка с отработкой правильного, с точки зрения майора Луговского, ответа на его приветствие. Для этого наше отделение было выведено на аллею училищного парка, чтобы наши приветствия не мешали остальным классам нормально заниматься. Процедура нашего перевоспитания состояла в следующем: после нескольких кругов прохода по аллее отделение останавливалось, майор Луговский произносил: «Здравствуйте, товарищи суворовцы!» и выслушивал наш уставной ответ. Затем процедура повторялась. По мере того, как время шло, не принося результатов, пешее движение иногда заменялась бегом и наоборот. Где-то примерно минут через 25–30 таких упражнений некоторые из суворовцев начали сдаваться, и в ответах стало появляться слово «гвардии». Луговский выводил из строя таких гавриков-отщепенцев и разрешал им отдыхать, а с остальными продолжал занятия. Постепенно приверженцев устава становилось все меньше. Когда же их количество сократилось до шести или восьми человек, занятия были прекращены, оставшиеся «твердые искровцы» были переписаны с «вручением» каждому по два наряда вне очереди, которые потом и были отработаны ими. Тем не менее, в дальнейшем на его приветствие мы отвечали уже по уставу. Этот эпизод никак не повлиял на наше к нему уважение и благодарность за предоставленные нам знания и навыки. Еще до окончания нашего обучения майор Луговский уехал из училища к новому месту службы.

Лепилов Роберт Петрович. Преподавал у нас биологию, включая ботанику, зоологию и т.д. Надо сказать, что этот предмет любили не многие из нас. А потому учили его слабо, больше полагаясь на возможность во время ответа воспользоваться помощью товарищей. И такая помощь, как правило, приходила. Особенностью Лепилова было то, что он во время урока сидел за своим преподавательским столом, практически не двигаясь и не поворачиваясь. Поэтому было два варианта подсказки. Один из них заключался в том, что сидящий на первой парте суворовец открывал учебник на нужной странице, опускал его вниз около внешней стороны парты, чтобы он не был виден преподавателю, а отвечающий мог его прочитать. И тот, кто отвечал, стоял несколько впереди стола преподавателя и просто читал учебник, добавляя свои слова для объяснения. Другой вариант был еще проще. Тот, кого вызывали, шел отвечать к доске, пряча сбоку учебник, устраивался чуть позади преподавателя и зачитывал из учебника за его спиной нужный раздел. Если вдруг преподаватель, почуяв что-то по нашей реакции, начинал поворачиваться, чтобы взглянуть назад, а это выполнялось очень медленно, то отвечающий суворовец прятал книгу за спину, принимая задумчивый вид. Когда преподаватель возвращался к нормальному положению, чтение материала продолжалось. Уроки биологии дополнялись практическими работами на нашем пришкольном участке, где за нами были закреплены определенные кусты, растения, за которыми мы должны были ухаживать. Некоторым эти работы доставляли удовольствие, а для других были как наказание.

Редозубов Константин Николаевич. Пришел в Казанское СВУ в 1954 году после завершения службы летчиком-инструктором и окончания с отличием педагогического факультета военного института иностранных языков. Преподавал в училище французский язык до 1959 года, когда его направили с дипломатической миссией во Вьетнам. Там он пробыл 3 года, обучая представителей высшего военного командования северного Вьетнама русскому языку через французский. После возвращения оттуда до увольнения в запас преподавал в Военном институте имени Тореза, затем — в дипломатической академии, а последние годы до окончательного увольнения — заведующим кафедры иностранного языка Университета, которая обслуживала все факультеты «естественного» цикла — связанные с физикой, химией, техникой, механикой. Ввиду отсутствия хороших учебников французского языка по естественным наукам он сам разработал такие учебники не только для Университета, но и для школ, где преподавание физики, химии, техники, ведется на французском языке. Эти учебники получили всесоюзное признание и были выпущены общим тиражом более 150 тыс. экземпляров. В настоящее время, несмотря на инвалидность, продолжает активно трудиться уже на литературном фронте. В 1998–99 годах выпустил три сборника стихов.

Главным в нашем обучении было стремление преподавателей разбудить в нас не только интерес к своей дисциплине, но и наше творческое участие в самом процессе изучения, что, как сейчас это видно, стало залогом наших прочных знаний

Уроки французского

Французскому языку наше отделение учил старший лейтенант, а потом капитан Юрий Ефимович Штейнсапир. В соседних классах преподавал Юрий Алексеевич Герн. Юрий Ефимович имел характерную внешность, в которой наиболее заметными частями были большой лоб и внушительная нижняя челюсть, за обладание которой он получил кличку «la machoire» (то есть «челюсть»). Иногда он любил сладко зевнуть во время уроков. И вот в один из таких моментов, когда он сладко раскрыл рот и от удовольствия закрыл глаза, сидящий на передней парте Валера Завальский аккуратно, чтобы не коснуться, сунул ему в рот ручку. Мы все прыснули от смеха. Юрий Ефимович встрепенулся, а Валера быстро убрал ручку и сидел, как ни в чем не бывало. Об этом случае мы рассказали Юрию Ефимовичу только много лет спустя.

Задумываясь о секрете наших прочных знаний в языке, я вижу его в особенностях применявшегося метода преподавания, позволяв­шего в течение короткого, 45-минутного урока опросить каждого из нас по несколько раз и не оставлявшего возможности помечтать или подремать.

Итак, типичный урок французского языка, который проводит Штейнсапир. Встреча преподавателя, доклад дежурного и приветствие по-французски. Урок только начался, а каждый из нас уже получает по четвертушке тетрадного листа, на которой — ровно десять строчек. Мы проставляем в уголочке листа свои фамилии и сейчас же слышим перечень русских слов, — мы должны писать на листке их французские значения. Темп диктовки такой, что успеть за ней можно лишь в случае, когда ты эти слова выучил и твердо знаешь. Если заглянешь в листок соседа, то обязательно пропустишь одно-два следующих слова и отстанешь, что чревато весьма прозрачными санкциями. После записи десятого слова листки быстро передаются сзади вперед и собираются. Времени на дописывание при этом не дается. Попытки на бегу дописать пропущенные слова строго пресекаются. Итак, одну оценку ты уже заработал.

Следующий этап — чтение заданного для подготовки французского текста. Процедура такая: по команде «Attention! Allez! (Внимание! Начали!)» включается секундомер — на 12–15 строк текста тебе отпущено 30 секунд. Каждые 10 секунд лишних, и оценка за чтение — на балл ниже. Когда текст зачитан, вопрос ко всем: «Какие были ошибки?» После того, как кое-кто выскажется по этому поводу, преподаватель фиксирует не замеченные или сознательно не отмеченные нами оплошности товарища (делать вид, что ошибок не было, — пустой номер) и подводит общий итог в баллах. Успевают почитать человек пять-шесть, а поучаствовать в «ловле ошибок» — практически все. К тому же последнее приносит дивиденды в виде дополнительной пятерки или повышения ранее заработанной тобой оценки на один балл. После такой проверки преподносится новый материал, причем мы должны активно участвовать в этом процессе, и даются домашние задания. Для того, чтобы хорошо подготовиться к очередному уроку, необходимо во время самоподготовки выучить новые слова, а кроме того, несколько раз прочитать заданный текст. Поэтому нам разрешалось для отработки чтения выходить из класса, где проходила самоподготовка, в коридор и, вышагивая по нему, бубнить текст от начала и до конца. Иногда текст после такого неоднократного прочтения просто запоминался наизусть, и можно было его докладывать без учебника. Не случайно некоторые особенно примечательные тексты запомнились на многие годы и без труда воспроизводятся даже в настоящее время, хотя специально не обновлялись.

Но самое главное — занятия языком в классе не кончались. Мы участвовали в конкурсах на лучший литературный перевод французских текстов, занимались в кружке французского языка, где слушали с магнитофона (тогда это был «Днепр» с зеленым «волшебным» глазком) и заучивали песни Ива Монтана, впервые приехавшего тогда в Советский Союз. В училище устраивались целые дни французского языка, когда все предметы велись на языке и даже прибывающей комиссии докладывали по-французски, несмотря на то, что она только хлопала глазами... Интересно отметить, как проводились конкурсы на лучший перевод. Они проходили в несколько этапов. Сначала на всех этажах училища, в каждой роте развешивался на стенах отрывок какого-то французского литературного произведения, и любой суворовец мог подготовить свой вариант перевода этого текста, который надлежало опустить в специально расставленные или развешанные урны до обусловленного в положении о конкурсе срока. После проверки результатов наших трудов вывешивался список суворовцев, прошедших этот первый этап конкурса и допущенных ко второму туру. Таких уже было меньше, но все же около 20–30 человек. Их уже собирали в аудитории, кабинете французского языка, и для перевода одинакового для всех текста отводилось время около 1,5 часов. Разрешалось при этом пользоваться словарями. Победители 2-го этапа торжественно объявлялись по всему училищу и награждались памятными подарками. Чаще всего это были книги на французском языке с соответствующими надписями, подписями и печатями на форзацах. Очень приятно бывает уже сейчас взять такую книгу, подержать ее в руках и вновь наполниться гордостью за свой давнишний успех.

Подобные миниконкурсы устраивались для нас и на занятиях кружка французского языка. Наш интерес к его изучению подогревался еще и тем, что за победу в конкурсе можно было получить какой-нибудь сувенир. Причем представляла интерес сама процедура награждения. Юрий Ефимович выкладывал на стол все приготовленные сувениры. Это были небольшие книжки русских и французских авторов, блокнотики, перочинные ножи, мягкие резинки-стерки, цветные линейки, перья, карандаши с резинками, какие-нибудь шоколадки или конфетки. И к этому столу вызывались победители в порядке занятых ими мест. Представляете, какой простор для выбора был у первого и что оставалось последним. Как хотелось быть на таком параде впереди! Мне кажется, что все эти сувениры Юрий Ефимович приобретал на свои собственные деньги специально, чтобы еще хоть чем-то немного порадовать нас. Должен сказать, что при серьезном отношении к языку вполне можно его прилично выучить в школе, что и имело место у большинства наших суворовцев.

Каждый преподаватель применял свои хитрости для того, чтобы заинтересовать суворовцев и поощрить их на прилежное обучение. Константин Николаевич Редозубов, воевавший на пикирующих бомбардировщиках, а потом служивший летчиком-инструктором, привнес в практику преподавания французского языка свой инструкторский опыт. В летной подготовке широко используются наглядные пособия для изучения летчиками района полетов. На основе такого же подхода он разработал и сам смонтировал с использованием подручных средств стенд для проверки знания слов по определенной тематике. Стенд действовал от батарейки карманного фонаря, для изготовления контактов были использованы гильзы от мелкокалиберной винтовки. На стенде размещалось 50 картинок, для которых нужно было указать правильные значения французских слов или наоборот подобрать к слову правильную картинку. При прикосновении указкой к правильному значению слова или нужной картинке высвечивалась оценка 5, при ошибке — оценка 2. Таким образом за 10–15 слов уже можно было понять, насколько хорошо суворовец подготовился к уроку. Тематику занятий можно было менять путем замены верхнего листа с картинками. Таких листов было также заготовлено много. Картинки были нарисованы одним из суворовцев, предположительно это был Станислав Брянский из 11 выпуска. С помощью такого стенда даже регулярно отстававшие ребята стали проявлять интерес и старались выглядеть прилично при ответах. Кроме такого стенда использовался диапроектор, с помощью которого на экране или просто светлой стене показывался слайд на несколько секунд, а потом суворовцы должны были по памяти назвать по-французски максимально возможное количество изображенных там предметов. Естественно, слайдов тоже было много и разных.

После нашего выпуска в училище был введен режим усиленной подготовки суворовцев по иностранному языку. Каждую неделю на него отводилось до 12 часов, потом нагрузку несколько уменьшили — до 8 часов. Многие ребята при таких занятиях настолько прилично знали язык, что могли за время уроков прочитать газету «Юманите» и в конце урока пересказать по-французски наиболее интересные материалы. По воспоминаниям Редозубова К.Н. очень хорошие знания демонстрировали ребята из 11-го выпуска Саша Попов, Юра Майоров, Стасик Брянский. Саша Попов после окончания училища пошел учиться в Университет и выбрал для изучения уже итальянский язык, после первого курса стал дополнительно изучать испанский язык и к окончанию обучения практически свободно владел всеми этими языками. После обучения он преподавал иностранные языки в дипломатической академии.

К сожалению, поступив после суворовского в Рижское высшее инженерное авиационное училище, я был вынужден переучиваться на английский. Однако к концу первого курса у меня знание этого языка были ничуть не хуже, чем у однокурсников, которые учили английский в школе. И в дальнейшем основными иностранными публикациями, с которыми мне приходилось знакомиться по службе, были англоязычные. Тем не менее, я до сих пор отлично помню полюбившиеся французские стихи, песни Ива Монтана, и чтение французских книг не ставит меня в тупик.

Юрий Ефимович был также хорошим шахматистом, кандидатом в мастера спорта, и кроме кружка французского языка вел шахматный кружок, в котором с удовольствием занимались суворовцы разных рот. После нашего ухода из училища Штейнсапир был переведен в Ленинградское СВУ, где продолжал работать долгое время. Много труда уделил изучению и совершенствованию методики обучения иностранным языкам, написал большое количество книг и статей по методическим проблемам и несколько учебников французского языка, в том числе специально для суворовских училищ.

Кстати, совсем недавно в Москве, когда мы отмечали в суворовском клубе 70-летие Юрия Алексеевича Герна, наши однокашники — Женя Лебедь, Саша Путилов — доложили ему, как когда-то в училище, на французском языке, зачитали написанный по-французски адрес, а потом мы все вместе спели несколько монтановских песен. Юрий Алексеевич был очень растроган.

Спасибо, Юрий Ефимович, Юрий Алексеевич и Константин Николаевич, за хорошую школу!

География

Примером того, как из обычного школьного предмета можно сделать увлекательное занятие, может служить обучение нас географии. Преподавал этот предмет майор Игнатьев Виктор Петрович. Особенности его метода обучения связаны с присущими ему чертами характера и дарованиями, которыми он был наделен от природы. Виктор Петрович был хорошим художником. Некоторые из полюбившихся ему суворовцев удостоились чести иметь нарисованные им портреты.

В свои занятия Виктор Петрович привносил элементы своего увлечения, чем очень украшал наши уроки. Излагая новый материал, он цветными мелками достаточно быстро изображал на классной доске контурную карту изучаемой страны с голубыми реками, коричневыми горами, условными значками месторождений полезных ископаемых, разноцветными кружками городов в зависимости от профиля их экономико-производственной деятельности. По мере изложения материала эта карта дополнялась новыми подробностями, которые на следующем уроке нам нужно было так же воспроизвести на доске. К сожалению, немногие из нас обладали художественными наклонностями, и поэтому те карты, которые выходили из-под наших мелков, выглядели гораздо более корявыми и не приводили в восторг ни нас, ни преподавателя. Тем не менее, такая форма преподнесения материала и взаимодействия с нами заставляла нас готовиться к занятиям серьезно. Наверное, поэтому до сих пор мы можем сразу узнать многие из стран по конфигурации их границ.

Кроме своих художест­венных увлечений, Виктор Петрович имел высокий рост и неплохо играл в волейбол, а это много прибавляло к его авторитету среди нас.

По географии также действовал кружок. У меня сохранилась фотография, где мы с Толей Фроловым, Ярославом Мымриным и Володей Чувашовым зафиксированы у макета, демонстрирующего процесс образования складчатых гор.

С географией у меня связано одно весьма неприятное воспоминание, оставшееся на долгие годы. Именно по географии мною была получена единственная за все время обучения «двойка». Ее справедливо поставил Виктор Петрович Игнатьев, который призвал меня к ответу буквально на следующий день после того, как поставил мне очередную «пятерку». Естественно, после такой оценки я почивал на лаврах и, опираясь на свои представления о вероятности, совершенно не слушал и не читал материала по программе следующего урока, справедливо, как мне казалось, полагая, что вызвать меня в ближайшее время никак не должны. Когда же на следующем уроке Игнатьев призвал меня к ответу, а ответ надо было сопроводить рисунком на доске контурной карты изучаемой страны (в тот раз это оказалась Италия), то я не смог соответствовать его требованиям. Поставить другую оценку, кроме «двойки», ему не позволило уважение ко мне. Потом он довольно долго меня выдерживал, не вызывая для ответа и не давая мне возможности исправить свою оценку, хотя я уже прилежно готовился к каждому следующему уроку. Ощущать себя в шкуре двоечника мне было очень неприятно. Правда, надо отдать Игнатьеву справедливость, за четверть он все же вывел мне отличную отметку и я, как всегда, окончил ее с одними «пятерками».

О качестве обучения суворовцев по географии может служить следующий пример, рассказанные Редозубовым К.Н.

Редозубов, придя в училище преподавателем и не имея еще достаточного опыта, практиковал посещение уроков других преподавателей, конечно, с их разрешения. Однажды он собрался посетить урок географии. В это время в училище приехал какой-то профессор из географического общества, чтобы поприсутствовать на уроке Виктора Петровича Игнатьева, о котором был очень наслышан. Он попросил разрешения у Игнатьева и получил согласие. Виктор Петрович спросил его, не хочет ли профессор принять участие в летучке, которую он будет проводить с ребятами в начале урока. Получив утвердительный ответ, Игнатьев разрезал контурную карту СССР на 24 кусочка — по числу присутствующих на уроке суворовцев и профессора в придачу. Начав урок, он раздал каждому из учеников и профессору по кусочку контурной карты и дал задание заполнить выданный фрагмент географическими характеристиками — названиями рек, городов, гор, провести дороги, нанести месторождения полезных ископаемых, и т.д. Через 10 минут он собрал выданные кусочки карты, после чего продолжил урок по плановой теме. В тот раз изучали Байкал. Про Байкал он тоже спрашивал довольно интересно — фоном для вопросов служила песня «Славное море священный Байкал»: Почему море? Что это за корабль — омулевая бочка? Какой-такой Баргузин пошевеливал вал? И на все эти вопросы он получал довольно вразумительные и развернутые ответы.

После окончания урока уже в комнате преподавателей профессор, оценивая проведенную летучку, назвал ее «издевательством над учениками». Когда же посмотрели и сложили вместе заполненные листочки, то получилась нормальная, достаточно подробная карта СССР с одним белым пятном — тем кусочком, над которым трудился профессор.

Химия, царица наук...

Воспоминания о химии у меня ассоциируются с обликом одного из наших любимых преподавателей — капитана Морозовой Гении Васильевны (полное имя у нее было Генуэфа, но мы этого тогда не знали и ничуть от этого не страдали). В ее руках во время уроков происходили удивительные чудеса: то при слиянии бесцветных жидкостей получалась смесь удивительно красивого цвета, то внутрь перевернутой бутылки устремлялся ярко-малиновый фонтан, то затухала поставленная в миску свеча, когда в нее переворачивался пустой стакан. Таких фокусов было не счесть. И на каждом уроке мы узнавали много нового об окружающих нас явлениях и предметах. Вполне естественно, что мы следили за ее рассказами, как завороженные. Кроме интереса к самому предмету, нас привлекала сама Гения Васильевна своей добротой и лаской. Мы ощущали ее любовь к нам и, сами лишенные материнской ласки, тянулись к ней, отдавая свою любовь и признательность.

Уроки химии проводились в химическом кабинете и в специально оборудованной лаборатории, где поверхность столов сохраняла на себе следы неаккуратного обращения с едкими жидкостями или воспламеняющимися веществами. Мы тоже добавляли подобные следы.

Вспоминается, как однажды мы прошли огневое крещение. Это было на уроке химии, когда Гения Васильевна демонстрировала опыт по получению кислорода в результате реакции разложения бертолетовой соли. После нагрева колбочки с солью, она сунула туда тлеющую лучинку для подтверждения нахождения в ней кислорода. Но лучинка не вспыхнула, как это должно было быть. По-видимому, реакция шла медленно и кислороду еще не набралось достаточно. Повторно подогрев колбочку, Гения Васильевна вновь сунула туда лучинку. И тут произошел взрыв. Колбочка разлетелась на множество мелких осколков. Они изрешетили лист бумаги, которым был застелен преподавательский стол. Один из осколков попал Валере Каминскому прямо в лоб, другой — поцарапал руку Олегу Мартынову. Больше травм не было. Гения Васильевна сама тоже не пострадала. Но она так за нас перепугалась, что стояла бледная, как полотно. Нам пришлось ее успокаивать.

Изучение химии, как и других предметов, не ограничивалось уроками. В училище работал химический кружок, на котором мы проводили интересные опыты с газами и жидкостями, выращивали из пересыщенных растворов солей большие красивые разноцветные кристаллы или покрывали мелкими кристаллами заготовленные проволочные каркасы, готовили специальные смеси к предстоящим опытам.

Однажды нам объявили, что вскоре в клубе училища должен быть проведен химический вечер. Подготовка вечера возлагалась на химический кружок. Мы активно включились в работу. Мне было поручено делать доклад, но это не освобождало от участия в подготовке вместе с другими кружковцами необходимых реактивов и опытов, которые должны демонстрироваться во время доклада.

Подготовка к этому вечеру заняла у нас несколько месяцев напряженной работы. Мы рассчитывали и смешивали в нужных пропорциях разные вещества, приготавливали смеси разных веществ, готовили банки, бутылки, другие аппараты и препараты. Одновременно я писал и шлифовал вместе с Генией Васильевной текст доклада, вставляя в него описания производимых опытов или демонстрируемых заранее сделанных образцов. И вот вечер начался. Я читал на трибуне доклад, а его сопровождали зрелищными опытами, среди которых были и цветные фонтаны, фейерверки и взрывы водородно-воздушной смеси, и превращение заготовленной неказистой колбаски в извивающуюся пестро раскрашенную змею в результате беспламенного горения. В некоторых местах доклада мы гасили свет, и в темноте разноцветные фейерверки выглядели более выразительно и эффектно.

Наряду с такими мероприятиями в училище проводились и химические конкурсы, задания на которые вывешивались по коридорам училища. Подготовкой конкурсов также занимались члены химического кружка.

Все эти дополнительные занятия способствовали более прочному усвоению предмета. Кроме того, не хотелось выглядеть плохо в глазах Гении Васильевны, которую мы все любили и не хотели огорчать без необходимости. Полученные в училище прочные знания облегчили в дальнейшем мою учебу в вузе, когда потребовалось снова учить химию.

Некоторые познания в области химии имели и определенные негативные последствия. Пройдя красный фосфор и усвоив его взрывчато-воспламенительные свойства, мы на некоторое время увлеклись пиротехникой. Сейчас уже не вспомнить, кому первому пришла мысль делать отверстия в кронштейне, который поддерживал откидную крышку парты, и утрамбовывать в них взрывоопасные смеси на основе красного фосфора. Один из первых опытов такого рода закончился взрывом, в результате которого от кронштейна оторвало порядочный кусок дерева. После этого нашлось много последователей. Для приготовления смесей использовались головки от спичек, порох из мелкокалиберных патронов, которые мы припрятывали во время стрельб. Мысль не стояла на месте. Занятия обрастали новыми находками: то в кронштейн вбивалась пустая гильза или медная трубочка (которые, кстати, предохраняли парты от разрушения), то из пороха прокладывалась дорожка к месту заряда, то использовались какие-то новые кислородосодержащие наполнители типа бертолетовой соли. Однажды Гена Митюшов произвел такой взрыв во время урока математики, который вел Иван Корнеевич Федотов. Он готовил смесь для использования на перерыве, но перестарался, и взрыв прозвучал преждевременно. Правда, кронштейн парты при этом остался цел. Но эффект был весьма интересным, особенно для капитана Федотова.

Как-то химики-пиротехники из одного класса приготовили несколько сюрпризов одному своему не самому любимому преподавателю. Однако, он заболел и вместо него на урок пришел другой офицер. Только он хотел положить книгу на преподавательский стол, как один из суворовцев говорит ему: «Товарищ капитан, не кладите, пожалуйста, книгу на стол!» Только он собрался сесть на стул, его опять останавливают. Хочет взять мел, снова то же самое.

«В чем дело?» — спрашивает преподаватель. Ему отвечают: «Понимаете, мы ждали не вас». И показывают, что они приготовили: положили книгу на стол — раздался небольшой взрыв, нажали на стул — снова взрыв. Мел оказался вымоченным в каком-то растворе и совершенно непригоден для использования по назначению. Только после такого добровольного разоружения и замены мела можно было начать занятия.

Представляете, как приятно было бы испытать на себе все эти сюрпризы. И какое надо иметь самообладание, чтобы преподавать в таком боевом заведении!

Посвящение нашим офицерам

В заключение этой главы привожу с разрешения автора — Соколова Вячеслава, выпускника 8-го выпуска — два его стихотворения, посвященные нашим учителям и офицерам-воспитателям и предстоящему 55-летнему юбилею родного СВУ.