Часть вторая

Через Варшавское шоссе

Десять суток мы вели напряженные бои, пытаясь прорваться через Варшавское шоссе, чтобы выйти в тыл противнику. И безуспешно. Шоссе было важнейшей жизненной артерией 4-й немецкой армии. По нему доставлялись грузы, перебрасывались подкрепления, вывозились раненые. Для защиты этой артерии гитлеровское командование не жалело ни сил, ни средств.

С начала зимы немцы расчищали шоссе. По обеим сторонам его образовались высокие снежные валы, закрывавшие шоссе от глаз наших наблюдателей. В некоторых местах фашисты облили валы водой, превратив их в ледяные. Под защитой этих валов гитлеровцы имели возможность незаметно для нас маневрировать резервами.

В населенных пунктах на подступах к шоссе враг оборудовал многочисленные очаги обороны. Деревни были опоясаны окопами и проволочными заграждениями, наиболее прочные постройки приспособлены под доты. Противник располагал подвижными резервами, которые быстро перебрасывались на угрожаемые участки. [178]

Моя группа имела тридцатикилометровую полосу наступления между двумя общевойсковыми армиями и вынуждена была отбивать сильные контратаки гитлеровцев, действия которых становились все более активными. Это затрудняло сосредоточение наших войск для нанесения удара по врагу на узком участке прорыва.

Во второй половине января группа состояла из пяти кавалерийских и двух стрелковых дивизий, ослабленных к этому времени значительными потерями. Нам были приданы пять лыжных батальонов. Вместе с частями усиления группа на 20 января насчитывала в своем составе до двадцати восьми тысяч человек. Нам противостояли четыре немецкие дивизии — 216-я, 403-я пехотные, 10-я моторизованная и 19-я танковая. Попадалось много пленных и из частей, не входивших в эти дивизии. Значит, гитлеровцы усиливали войска, оборонявшие Варшавское шоссе между Юхновом и Мосальском, за счет полков и батальонов, снятых с других направлений.

По численности силы были приблизительно равны. Но немцы имели около шестидесяти танков, а мы — только восемь. Гитлеровцы господствовали в воздухе. Их самолеты с рассвета до темноты бомбили и обстреливали наши боевые порядки, тылы и обозы. А приданный нам авиационный полк располагал всего-навсего тремя исправными истребителями. Нередко бывало так: ночью наши части продвигались вперед, захватывали несколько населенных пунктов, а днем авиация противника наносила массированный удар, гитлеровская пехота поднималась в контратаку и с помощью танков отбрасывала гвардейцев назад.

На рассвете 18 января 131-й кавалерийский полк с ротой 115-го лыжного батальона неожиданной и стремительной атакой смял боевое охранение противника и ворвался в село Трушково. Гвардейцы и лыжники выбивали немцев из каждого дома, забрасывали их гранатами, расстреливали из автоматов. К полудню село было полностью освобождено. Мы на несколько километров приблизились к Варшавскому шоссе. Однако гитлеровцы не смирились с поражением. Над селом появились вражеские самолеты. Они шли волна за волной, [179] сбрасывая бомбы. В Трушково горели и рушились постройки. Большие потери понесли наши подразделения, занявшие оборону на окраине села.

Потом началась контратака, поддержанная артиллерией. Немцы бросили на деревню пехоту с танками. Противник имел на этом участке подавляющее численное превосходство, но наши гвардейцы и лыжники дрались за каждый дом, за каждую постройку. Многие бойцы и командиры были ранены, многие погибли. В роте лыжников уцелело всего десять человек. Но и гитлеровцы понесли большие потери. Более ста немецких трупов валялось на улицах.

Противнику удалось захватить Трушково. Однако ненадолго. Едва опустилась ночь, части 1-й гвардейской кавалерийской дивизии снова пошли в наступление и ворвались на окраину деревни. Бой за Трушково продолжался потом еще несколько суток.

Так мы пробивались к Варшавскому шоссе.

Заранее подготовленную оборону противника прорывают, как правило, общевойсковые соединения, а потом уже, для развития тактического успеха в оперативный, в прорыв вводятся подвижные группы. Однако и такой способ не всегда приводил к успеху.

Взять, к примеру, Погорелово-Городищенскую операцию, проводившуюся войсками Западного фронта в августе 1942 года. Вражескую оборону прорывали стрелковые соединения 20-й армии при поддержке артиллерии, танков и авиации. Достигнутый успех развивала армейская подвижная группа полковника П. М. Армана, состоявшая из танковых и моторизованных частей. И лишь после этого в прорыв должна была войти подвижная группа Западного фронта под командованием генерала И. В. Галанина — два танковых корпуса и гвардейский кавалерийский. Но и при таких условиях армейская и фронтовая подвижные группы, имевшие в общей сложности около шестисот танков, не смогли развить тактический успех в оперативный.

А мы должны были сами оборонять широкий участок фронта, сами прорывать заранее подготовленную оборону и сами развивать тактический успех в оперативный. И все это при отсутствии танков, с малым количеством артиллерии. Надо учесть еще и то, что наш левый фланг оставался открытым, так как соседняя, 10-я армия [180] отстала от нас. Образовался двадцатикилометровый разрыв.

Мы меняли тактику, наносили удары то в одном, то в другом месте, то днем, то ночью, но всюду наталкивались на упорную оборону гитлеровцев. И все-таки задачу надо было выполнить во что бы то ни стало.

Изучая сведения о противнике, собранные разведкой и при опросе пленных, мы убедились, что немцы, обороняя главным образом населенные пункты, мало уделяют внимания лесным массивам. Поэтому для прорыва мы выбрали узкую полосу леса, которая тянулась вдоль восточного берега реки Пополты до самого Варшавского шоссе. По другую сторону шоссе тоже был лес.

В полях и лесах лежал снег глубиной восемьдесят сантиметров и больше. А это означало, что мы не можем взять с собой артиллерию, обозы и те несколько танков, которые имели. Однако из двух зол приходилось выбирать меньшее. Важно было перебросить через шоссе главные силы кавалерийских дивизий, а там расширит и закрепит прорыв пехота, через образовавшуюся брешь следом за нами пройдут артиллерия, обозы и части прикрытия.

Началась перегруппировка дивизий к правому флангу. Первым перешел на восточный берег Пополты и разведал лес 115-й лыжный батальон. Скрытно продвинувшись почти до самого шоссе, лыжники убедились в том, что в темное время противник не контролирует лес.

В ночь на 26 января вслед за 115-м батальоном на подступы к Варшавскому шоссе вышли 116-й лыжный батальон и 1092-й стрелковый полк 325-й стрелковой дивизии. На рассвете гитлеровцы обнаружили наши головные части и попытались отбросить их назад. В лесу восточнее села Подберезье завязался бой. Противник начал было теснить 116-й лыжный батальон и 1092-й стрелковый полк. Но на помощь подоспели 57-я кавалерийская дивизия и 115-й лыжный батальон. Фашисты отступили, понеся очень большие потери. Тогда 1092-й стрелковый полк, преследуя немцев, захватил мост на шоссе севернее Подберезья. Полку было приказано во что бы то ни стало удержать занятый рубеж. [181]

Итак, небольшой отрезок Варшавского шоссе находился в наших руках. Теперь дорог был каждый час, каждая минута. Я вызвал к телефону командира 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, которая вместе с 75-й легкой кавалерийской дивизией составляла второй эшелон группы и должна была наращивать удар.

— Вы готовы? — спросил я Осликовского.

— Да. Полки уже подходят к шоссе.

— Действуйте, Николай Сергеевич! Желаю успеха! В эту ночь в штабе никто не ложился спать. Мы с напряженным вниманием ждали, как будут развиваться события.

Под прикрытием темноты 2-я гвардейская и подчиненная Осликовскому 75-я легкая дивизии вышли к месту прорыва'. По существу, они превратились теперь из второго в первый эшелон группы. Отбрасывая вражеские заслоны, сабельные эскадроны переправлялись через шоссе. Противник попытался закрыть проход. Завязался огневой бой. Но мы предвидели это и заранее стянули к месту прорыва свою артиллерию. Как только начали бить немецкие батареи, а на шоссе появились танки, наши артиллеристы поставили заградительный огонь и прикрыли фланги наступающих кавалерийских частей. К сожалению, из-за нехватки снарядов заградительный огонь был непродолжителен.

К утру стало ясно, что прорыв удался. Главные силы 2-й гвардейской и 75-й кавалерийских дивизий пересекли Варшавское шоссе и, оказавшись севернее его, двинулись дальше. Однако Осликовскому не удалось взять с собой ни минометов, ни дивизионной артиллерии, не говоря уже об обозах. Не прошла по глубокому снегу и машина с радиостанцией.

На рассвете немцы подбросили в район Подберезья пехоту с четырьмя танками и тремя бронеавтомобилями. Они атаковали 1092-й стрелковый полк, захвативший мост, и оттеснили наши подразделения. Мост снова оказался в руках противника, а это значило, что фашисты восстановили контроль над всем шоссе и прервали наше сообщение с ушедшими вперед дивизиями.

Мы понимали, что кавалеристам, оказавшимся севернее шоссе, приходится очень трудно. Утром 27 января было хорошо видно, как в той стороне кружатся [182] в воздухе десятки вражеских самолетов. По-видимому, наши части в тылу гитлеровцев вели тяжелый бой. Помочь им мы могли только одним способом — скорее организовать прорыв следующего эшелона, то есть 1-й гвардейской и части сил 57-й дивизий.

Прошел день, наступил вечер, а от Осликовского не было никаких известий. Я направлял на поиски разъезды, посылал специальный самолет, но обнаружить ушедшие части не удалось. Где они? Что с ними? Эти мысли ни на минуту не оставляли меня.

Второй эшелон, готовившийся к прорыву, я намеревался возглавить сам, но заместитель командующего Западным фронтом генерал Г. Ф. Захаров приказал мне остаться, чтобы потом вести замыкающие группу части 325-й стрелковой и 41-й кавалерийской дивизий.

Генерал Захаров прибыл с поручением побудить нас скорее выполнить задачу. Присутствие его создавало нервозную обстановку. Он щедро расточал угрозы, прибегал к самым крутым мерам. Я не мог согласиться с его «методами» управления. Люди в корпусе были опытные и добросовестные. Если и случались неудачи, то, как правило, не по вине наших командиров, а из-за ожесточенного сопротивления врага, превосходившего нас в танках, артиллерии и авиации.

Одним из первых на глаза Захарову попался майор Кононенко. Ни с того ни с сего генерал обвинил его в том, что корпус не имеет хороших дорог для движения автомашин. Кононенко, как говорится, едва унес ноги и ушел в прорыв вместе с генералом Осликовским. Вообще командиры старались избегать встреч с Захаровым.

К этому времени полковник Грецов был отозван в штаб фронта. Впоследствии мы узнали, что Михаила Дмитриевича послали в Подольск на должность начальника курсов младших лейтенантов. Он перешел на преподавательскую работу, о которой давно мечтал. Вместо Грецова в корпус прибыл полковник М. М. Заикин, ранее командовавший стрелковой дивизией. Он окончил в свое время Академию имени Фрунзе, но не имел качеств, необходимых для начальника штаба кавалерийского корпуса. Через неделю после прибытия он [183] получил легкое ранение в ногу, отправился в госпиталь и в рейд не пошел. На плечи Майоров Вашурина, Шреера и других легла дополнительная нагрузка.

Минули почти сутки с тех пор, как эшелон генерала Осликовского пересек Варшавское шоссе. Донесений от него по-прежнему не поступало. И только в 18 часов 27 января прибыл наконец посыльный. Старший сержант Коробков сумел пробраться между немецкими опорными пунктами, а потом верхом проскочил под вражеским огнем через шоссе. Его сразу же привели ко мне.

Осликовский доносил, что на пути движения его частей немцы подготовили сильный опорный пункт в селе Стреленки. Наши дивизии атаковали село. Гитлеровцы оказали очень упорное сопротивление, так что бой продолжался до середины дня. Наконец противник был выбит из села. Но не прошло и часа, как немцы, имея значительное превосходство в силах и средствах, начали контратаку, и кавалеристы вынуждены был оставить Стреленки. Однако гвардейцы не повернули назад. Генерал Осликовский повел обе дивизии дальше в тыл противника. Пробиваясь без дорог, по глубокому снегу, они вышли к селу Куколка и захватили его.

С донесением Осликовского старший сержант Коробков привез записку майора Кононенко. Кроме сведений о противнике начальник разведки сообщал, как трудно приходится гвардейцам. Люди двое суток не отдыхали, находясь все время под открытым небом, на сильном морозе, горячей пищи не получали. Обессилевшие лошади падали от усталости, кормить их было нечем. С рассвета до темноты вражеская авиация бомбила и обстреливала кавалеристов из пулеметов. В подразделениях появилось много раненых, которых некуда эвакуировать.

Теперь мы знали, где находится Осликовский и какова там обстановка. Через несколько часов я приказал командиру 1-й гвардейской кавалерийской дивизии генерал-майору Баранову начать прорыв через шоссе несколько правее того участка, где прорывались дивизии первого эшелона. Учтя ошибку Осликовского, не сумевшего взять с собой артиллерию, минометы и радиостанцию, Баранов переправил через шоссе часть [184] своих орудий и дивизион 107-миллиметровых минометов под командованием капитана Мельникова.

Командир 57-й легкой кавалерийской дивизии полковник Завадовский прямого приказа о переходе в тыл противника не имел. Но, увидев, что 1-я гвардейская дивизия успешно продвигается вперед, он повел следом за ней эскадроны двух своих ближайших полков. А из 41-й легкой кавдивизии, которая должна была действовать вместе с гвардейцами Баранова, до рассвета сумел прорваться только один полк, главные же силы дивизии остались на месте.

Как бы там ни было, но к утру 28 января части Баранова оказались по ту сторону Варшавского шоссе. Снова выбивать немцев из села Стреленки пришлось частям Баранова. Теперь бой был недолгим. 107-миллиметровые минометы подавили огневые точки противника, и в населенный пункт ворвался 160-й гвардейский кавалерийский полк подполковника А. В. Князева. Генерал Баранов сообщил радиограммой, что Стреленки освобождены и наши подразделения продолжают углубляться во вражеский тыл.

К прорыву готовился третий эшелон — штаб корпуса, 41-я легкая кавдивизия полковника Глинского, 96-й Белозерский кавалерийский полк, отставший от 1-й гвардейской кавдивизии, а также пять танков и часть обозов. Всего в третьем эшелоне насчитывалось более двух тысяч человек.

Генерал Захаров пытался удержать меня и на этот раз, предлагая двигаться с частями 325-й стрелковой дивизии, которая по плану должна была замыкать группу. Однако его удалось убедить, что мне со штабом целесообразнее находиться ближе к своим войскам и на месте руководить ими. Кстати, 325-я стрелковая дивизия так и не сумела прорваться вслед за кавалеристами. Она осталась на месте и была потом включена в состав 50-й армии.

Заместителю начальника штаба корпуса по тылу полковнику Сакунову я приказал возглавить части и подразделения, которые не брались в рейд: 212-й кавалерийский полк, ожидавший получения лошадей, и дивизионные тылы. Сакунов должен был находиться в Мосальске и поддерживать со мной связь по радио.

Вечером 28 января, едва стемнело, мы выступили в [185] поход, намереваясь следовать тем же маршрутом, по которому прошел генерал Баранов. Весь штаб корпуса двигался в конном строю. Радиостанции везли на санях.

Достигнув села Дубровня, я получил сообщение командира 41-й кавалерийской дивизии полковника Глинского, что у противника отбиты деревни Сычево и Бесово. Глинский просил разрешения двигаться через эти деревни, то есть значительно правее того места, где прорывался Баранов. Я разрешил, так как действительно противник усилил свои войска, оборонявшие шоссе близ моста через реку Пополту, и прорываться на этом участке пришлось бы с боем. А тут гитлеровцы, видимо, не ожидали нашего появления.

Штаб 41-й дивизии я нагнал возле деревни Бесово. Глинский доложил, что он взял из местных жителей проводников и эскадроны движутся на север по летней дороге, о существовании которой противник не знает. Правда, дорога эта была занесена снегом, по ней никто зимой не ездил, но все же она сослужила нам хорошую службу.

Ночь выдалась очень темная, поднялась сильная метель. В десяти метрах трудно было различить всадника. Я мысленно похвалил Глинского за проводников. Без них подразделения могли бы сбиться с маршрута. Кавалеристы ехали колонной по два, прокладывая путь через снежную целину. В некоторых местах кони проваливались в сугробы по брюхо. Изредка слышалась негромкая ругань, слова команд. Снег оседал на крупах коней, запорошил плащ-палатки, накинутые бойцами и командирами поверх шинелей.

Метель помогла нам незаметно пройти между двумя расположенными близко одна от другой деревнями, в которых засели гитлеровцы. Их дозорные не спали. В воздух то и дело взлетали ракеты, но при таком снегопаде они не могли осветить местность.

Меня беспокоило то, что наша колонна двигалась недостаточно быстро. Надо было поторопить 168-й кавалерийский полк полковника Панкратова, находившийся в авангарде. Захватив с собой трех штабных командиров и адъютанта, я поехал по полю, обгоняя колонну. Мой выносливый дончак Победитель хорошо шел по глубокому снегу. [186]

Панкратова мы разыскали у самого шоссе. Полковник стоял среди деревьев на краю дороги.

— Доложите обстановку, — негромко сказал я.

— Противника поблизости нет, товарищ генерал. Один мой эскадрон уже на той стороне, — показал рукой командир авангарда.

— Почему не переправляете остальных?

— Жду донесения от головного отряда.

— Вы задерживаете всю дивизию и штабы. Колонна стоит вам в затылок. Сейчас же займите выгодные позиции справа и слева, чтобы остановить немцев, если они появятся. Поставьте противотанковые орудия и пулеметы. Выделите в прикрытие два эскадрона. Остальные переправляйте немедленно.

Пока полковник отдавал приказания подчиненным, я с группой командиров проехал вперед. Вот оно, Варшавское шоссе, доставившее нам столько неприятностей! Широкое полотно его расчищено, гладко укатано колесами автомашин. Видны следы танковых гусениц. По обеим сторонам — высокие снежные валы. Я воочию убедился в том, какие прекрасные условия имели гитлеровцы для быстрого и скрытного маневрирования резервами. Надо было торопиться, чтобы успеть переправить главные силы, пока противник не обнаружил нас и не бросил к месту прорыва свои танки и мотопехоту.

Шоссе осталось позади. Я догнал головной эскадрон, остановившийся в полукилометре от села Стреленки. Командир эскадрона послал в село разъезд и ожидал его возвращения. Пришлось подождать и нам.

Метель кончилась, видимость значительно улучшилась. Стали заметны следы недавнего боя. На опушке леса лежало около тридцати трупов наших бойцов, прикрытых белым саваном свежего снега. Это были люди из 2-й гвардейской и 75-й легкой кавалерийских дивизий, первыми прорвавшиеся через шоссе. Они погибли во время боя за Стреленки. В лесу я увидел несколько раненых лошадей, которые стояли возле деревьев и грызли кору.

Вскоре возвратился разъезд. В селе противника не оказалось.

Когда мы въехали в Стреленки, я понял: гвардейцы Осликовского и Баранова, штурмовавшие село, не даром пролили свою кровь. Около каждого дома валялось по [187] три, по четыре, а то и по пять окоченевших трупов немецких солдат и офицеров. Кавалеристы отплатили гитлеровцам за товарищей, павших на подступах к селу.

К часу ночи в Стреленки прибыл штаб корпуса. Комиссар Щелаковский слез с коня и подошел ко мне. Мы обменялись крепким рукопожатием.

Все войска третьего эшелона пересекли Варшавское шоссе без боя. Лишь под утро немцы обнаружили наши подразделения, замыкавшие колонну, и сразу же бросили к месту прорыва танки. Но они успели отрезать только хвост нашего обоза. Сосредоточившись в районе Стреленок, части третьего эшелона заняли круговую оборону, замаскировались от наблюдения с воздуха в лесу, окружавшем село.

День наступил морозный и солнечный. Блестел свежевыпавший снег. В холодном голубом небе появились немецкие самолеты — сначала «хейнкели», за ними «юнкерсы-86». Они рыскали над селом, над окружающими лесами, пытаясь обнаружить конницу. Но наши люди сумели отлично замаскироваться. Село казалось вымершим.

Полагая, что до наступления темноты авиация противника не прекратит поисков, мы решили остаться в Стреленках до вечера. Люди отдыхали. Штаб разрабатывал маршрут и порядок движения. Было найдено несколько надежных проводников из местных жителей.

В сумерках наш третий эшелон отправился в путь. Подразделения двигались без дорог, по лесу. Головных всадников приходилось часто менять: их кони, прокладывавшие путь в глубоком снегу, быстро уставали. Некоторое время откуда-то слева слышались приглушенные звуки выстрелов. Я предполагал, что это ведет бой 325-я стрелковая дивизия, которая тоже должна была прорваться через шоссе. Однако стрельба постепенно затихала и вскоре прекратилась совсем.

Лесные деревушки, через которые мы проезжали, были переполнены нашими лыжниками и кавалеристами, которые сумели мелкими группами пересечь Варшавское шоссе еще до того, как в тыл врага прошли части под командованием Осликовского. Некоторые бойцы уже прочно обжились в теплых избах. Я приказал штабу заняться [188] этими людьми, организовать их и направить в свои подразделения.

Мне было известно, что десять суток назад в тылу врага высадился авиадесантный отряд — два батальона парашютистов, общей численностью более семисот человек. Командовал отрядом капитан И. А. Суржик, а комиссаром его был политрук П. А. Захаров. Парашютисты имели приказ наступать на юг, на деревню Людково, и помочь нашему корпусу прорвать оборону противника. Однако активных действий отряд не вел и практической помощи нам не оказал.

Главные силы авиадесантного отряда занимали 30 января населенные пункты Татьянино, Бородино, Александровку и Андрияново. Штаб Суржика находился в деревне Новой. Одна из рот парашютистов достигла Тыновки, где и остановилась. Проезжая через эту деревню, мы встретились наконец с десантниками.

Я решил сделать в Тыновке привал. За Суржиком были посланы на лыжах несколько парашютистов, и капитан довольно быстро явился ко мне. На вопросы о том, почему он держит свои силы далеко от линии фронта, почему не наступал ни на Людково, ни на Стреленки, Суржик не мог дать вразумительного ответа. У меня сложилось впечатление, что командир парашютистов — человек чересчур осторожный, не способный действовать, настойчиво и проявлять инициативу. Последующие события полностью подтвердили правильность этого мнения.

Близился рассвет, когда мы приехали в населенный пункт Вязовец. Еще до начала прорыва все командиры дивизий были предупреждены, что в этой деревушке, затерянной среди лесов, остановится штаб корпуса. Поэтому здесь нас уже ожидали делегаты связи, присланные штабами соединений. С их помощью мне удалось быстро собрать в Вязовец командиров и комиссаров дивизий.

Началось наше первое совещание в тылу противника. Мы со Щелаковским выслушали краткие доклады командиров о состоянии войск, подвели некоторые итоги. Выяснилось, что через Варшавское шоссе прорвалось в общей сложности около семи тысяч человек.

— Ну что же, товарищи, — сказал я, развертывая топографическую карту. — Одно дело сделано. Теперь [189] впереди у нас — Вязьма. До нее около девяноста километров. Будем наступать на Хватов Завод и дальше на север.

По замыслу Ставки Верховного Главнокомандования советские войска должны были в январе — феврале завершить окружение и уничтожение группы армий «Центр», начатое во время Московской битвы. Эта задача была поставлена перед Западным и Калининским фронтами, занимавшими охватывающее положение по отношению к фашистским войскам. Ставка дала указания по проведению Ржевско-Вяземской наступательной операции.

Немцы, отброшенные от Москвы, успели стабилизировать свои позиции, однако их оборонительные полосы еще не имели большой тактической глубины.

Перед началом операции Западный и Калининский фронты имели некоторое превосходство над противником по пехоте. Зато у немцев было значительно больше танков, артиллерии и авиации.

В таких условиях особенно необходимо было создать на главных направлениях мощные ударные группировки, хотя бы за счет переброски войск с других участков. К сожалению, принцип сосредоточения сил был нарушен в самом начале.

По плану операции Калининский фронт наносил главный удар своим правым крылом, концентрируя для этой цели западнее Ржева три армии и подвижную группу.

Западный фронт, имевший больше войск, должен был наступать на нескольких направлениях. Перед 20-й армией, усиленной 2-м гвардейским кавалерийским корпусом, танковой дивизией и другими частями, стояла задача прорвать оборону противника и наступать на Шаховскую, Гжатск. Совместно с 20-й армией должны были наступать 16-я и 1-я ударная армии, но этот хороший замысел не удалось претворить в жизнь. По решению Ставки 1-я ударная армия во второй половине января была отправлена под Старую Руссу и вошла в состав Северо-Западного фронта. А управление 16-й армии, переброшенное под Сухиничи, объединило там войска левого крыла Западного фронта (61-ю армию и часть сил 10-й армии). [190]

Вторая ударная группировка Западного фронта состояла из 5-й и 33-й армий, получивших приказ наступать из района Рузы и Боровска на Можайск и Гжатск.

Третья группировка — 49, 43 и часть сил 50-й армии — имела задачей нанести удар от Малоярославца и Калуги на Юхнов, а потом развивать успех в сторону Вязьмы.

И, наконец, еще одна, левофланговая ударная группировка Западного фронта, состояла из остальных войск 50-й армии и моей оперативной группы. Мы должны были прорваться к Вязьме с юго-запада и, соединившись с войсками Калининского фронта, захватить город, перерезав противнику пути отхода. Таким образом, вся немецкая группа армий «Центр» оказалась бы в оперативном окружении.

Получалось, что вместо сосредоточения сил на важнейших участках наше командование распылило их на несколько самостоятельных направлений. 50-я армия должна была, например, действовать в двух ударных группировках: с 43-й и 49-й армиями, а также с 1-м гвардейским кавалерийским корпусом.

Распыление сил привело к тому, что ударные группировки не имели достаточного количества техники, необходимой для прорыва обороны и развития операции. Наибольшая плотность техники была достигнута в полосе 20-й армии, но и там насчитывалось лишь пять танков и сорок орудий и минометов на километр фронта. Куда уж тут до тройного превосходства над врагом, необходимого для прорыва обороны противника при его упорном сопротивлении!

Войска первого эшелона при прорыве несут, как правило, значительные потери. Поэтому для наращивания и развития наступления на главных направлениях необходимо иметь во фронте вторые эшелоны и резервы. Но их тоже не было.

Командование Западного фронта могло избежать этих ошибок. Вместо четырех ударных группировок следовало создать одну, на левом крыле, в районе Мосальска. Можно было включить три общевойсковые армии в первый эшелон этой группировки и одну иметь в резерве, а для развития прорыва использовать два усиленных кавалерийских корпуса (1-й и 2-й гвардейские) и две танковые [191] дивизии. Тогда и артиллерия и авиация были бы сосредоточены на одном направлении.

Создание мощной ударной группировки на левом крыле Западного фронта следовало начать еще в середине или, в крайнем случае, в конце декабря 1941 года, предвидя логическое развитие событий. Имея такую группировку, вполне можно было бы прорвать фронт противника, выйти крупными силами к Вязьме, соединиться с войсками Калининского фронта и нанести серьезное поражение гитлеровской группе армий «Центр».

В Ржевско-Вяземской операции был еще один очень серьезный недостаток, общий для Калининского и Западного фронтов. Прорывы вражеской обороны производились на узких участках. Войска уходили вперед. А мер для расширения прорыва и свертывания вправо и влево боевых порядков противника почти не принималось. Немецкая пехота и танки при поддержке авиации наносили контрудары и довольно легко восстанавливали оборону, а наши прорвавшиеся войска оказывались изолированными от главных сил.

В начале операции удачно действовал Калининский фронт. 8 января войска 39-й армии прорвали позиции противника под Ржевом. Прорыв был расширен до пятнадцати километров, через него во вражеский тыл вошли две армии и подвижная группа. 29-я армия начала охватывать Ржев с запада. 22-я армия повела наступление на город Белый, продвинулась к концу января на сто двадцать километров, охватывая гитлеровцев близ села Карпове и поселка Оленине.

Подвижная группа фронта, 11-й кавалерийский корпус полковника Соколова, имевший в своем составе три кавалерийские и одну мотострелковую дивизии, успешно продвигался к Вязьме и вышел к автомагистрали несколько западнее города.

23 января немцы нанесли встречные удары из Ржева и Оленина и закрыли участок прорыва. Войскам Калининского фронта, оказавшимся в тылу противника, пришлось пользоваться для сообщения с главными силами узким проходом, сохранившимся между городами Белым и Нелидово. 29-я армия, наступавшая на Ржев, попала в окружение. Только в середине февраля остатки ее пробились [192] через вражеское кольцо и соединились с частями 39-й армии.

В полосе Западного фронта события развивались не лучше. 20-я армия вначале продвинулась до районного центра Шаховская. Но для развития успеха у нее не было сил. Противник остановил ее наступление.

Южнее 20-й армии прорвалась ударная группировка 33-й армии под командованием опытного и решительного военачальника генерал-лейтенанта М. Г. Ефремова. Однако прорваться смогла не вся армия, а только четыре стрелковые дивизии, ослабленные в предшествовавших боях. Группа Ефремова устремилась на запад, к Вязьме. А в тылу ее немцы нанесли контрудар и восстановили линию фронта. Группа Ефремова тоже была изолирована от главных сил.

43, 49 и 50-й армиям сломить сопротивление противника не удалось. Они остались на прежних рубежах.

На левом крыле Западного фронта прорвала оборону противника только вверенная мне группа войск. Через Варшавское шоссе в тыл к немцам прошли пять кавалерийских дивизий. Расширить и закрепить участок прорыва должны были 325-я стрелковая дивизия, часть сил 239-й стрелковой дивизии и еще одна дивизия из состава 50-й армии, выделить которую для этой цели требовал генерал Захаров.

Сразу же за конницей в прорыв должна была войти 325-я стрелковая дивизия, дивизионная артиллерия гвардейских кавалерийских дивизий, 2-я гвардейская танковая бригада (бывшая 9-я танковая бригада полковника Кириченко), а также те тыловые подразделения, которые мы намечали взять в рейд.

Генерал Захаров обещал мне, что прорыв будет расширен и закреплен. У меня не было оснований ставить под сомнение его обещания. Однако немцы, едва только конница пересекла шоссе, сомкнули за нами свои фланги. Целую неделю я посылал радиограммы командирам 325-й стрелковой дивизии и 2-й гвардейской танковой бригады. Ни пехота, ни танки прорваться через шоссе не сумели.

Повторилось почти то же самое, что произошло с войсками Калининского фронта и 33-й армией генерала Ефремова. Моя группа оказалась отрезанной от главных сил. [193]

Я не могу простить себе того, что, понадеявшись на обещание генерала Захарова, сразу не взял в рейд 76-миллиметровые пушечные батареи дивизионной артиллерии. Конечно, 122-миллиметровые гаубичные батареи на тракторной тяге, дивизионы гвардейских минометов и зенитная артиллерия со своими автомашинами не могли бы пройти по снежной целине и являлись бы только лишней обузой. Но, несмотря на недостаток фуража, на усталость артиллерийских уносов, надо было провести в прорыв дивизионные пушки, так как отсутствие их очень ослабило огневую мощь наших соединений.

Вторая ошибка состояла в том, что гвардейская кавалерийская дивизия генерала Осликовского не взяла с собой 107-миллиметровых минометов. А могла бы взять, несмотря на все трудности. Ведь сумела же 1-я гвардейская кавалерийская дивизия генерала Баранова захватить свои минометы, и в тылу противника они принесли ей очень большую пользу.

Когда выяснилось, что участок прорыва накрепко закрыт немцами и отставшие подразделения корпуса переправиться через Варшавское шоссе не смогут, наша артиллерия, а также кавалерийские и другие подразделения, не ушедшие в рейд, были отведены в тыл. На их базе начал постепенно формироваться второй состав нашего корпуса.

Картина Ржевско-Вяземской операции будет неполной, если не сказать о крупном воздушном десанте, которому, по замыслу Ставки и по плану командования Западного фронта, отводилась немаловажная роль.

В тридцати пяти километрах западнее Вязьмы, в районе села Озеречня, намечалось высадить целиком весь 4-й воздушнодесантный корпус, состоявший из трех бригад. Перед воздушным десантом стояла задача оседлать железную дорогу и автомагистраль, связывающие противника с тылом, и удерживать занятый район до подхода наступавших навстречу друг другу 11-го и 1-го гвардейского кавалерийских корпусов. Ставка рассчитывала, что три корпуса, соединившись, завершат окружение главных сил гитлеровской группы армий «Центр», после чего Калининский и Западный фронты общими усилиями ликвидируют окруженного противника.

К сожалению, осуществить крупную воздушнодесантную операцию не удалось. С 27 января по 1 февраля была [194] высажена только 8-я воздушнодесантная бригада. Высадка прошла неудачно. Производилась она по ночам, при плохой погоде. Штурманы транспортной авиации не смогли точно проложить курсы своих кораблей. Парашютисты были разбросаны между Вязьмой и Дорогобужей на большом пространстве, иногда в пятидесяти — шестидесяти километрах от заданной точки.

Некоторые группы парашютистов попали в районы, занятые противником, и были сразу же уничтожены гитлеровцами. Фашисты относились к десантникам с особой ненавистью, мучили и пытали их.

Всего было выброшено около двух тысяч трехсот парашютистов. Но командир бригады сумел собрать в назначенном месте только восемьсот бойцов и командиров — треть своего личного состава. Около двухсот человек удалось собрать нашим кавалеристам и партизанам. Через две недели эти люди были переданы в свою бригаду. Позже было собрано еще триста человек.

Немецкая разведка установила, на каких аэродромах производится погрузка десанта в самолеты. Гитлеровская авиация нанесла по аэродромам бомбовые удары. Из-за этого, а также из-за неудачной выброски 8-й воздушно-десантной бригады операция была приостановлена, десантирование двух других бригад временно отменено.

Высаженные парашютисты попытались своими слабыми силами выполнить задачу всего 4-го воздушнодесантного корпуса. Они направились к железной дороге, но продвинулись только до села Карманово, где оказались в тактическом окружении. Нашим гвардейцам пришлось выручать их.

Для координации действий Западного и Калининского фронтов, участвовавших в Ржевско-Вяземской операции, 1 февраля было создано главное командование Западного направления. Военным советом направления стал по совместительству Военный совет Западного фронта. Ставка дала директиву, в которой, в частности, говорилось: «Задачей ближайших дней Западного направления наряду с занятием г. Вязьмы считать окружение и пленение ржевско-сычевской группы противника...»

Овладеть Вязьмой, перерезать коммуникации нескольких фашистских армий должны были наши соединения, прорвавшиеся во вражеский тыл: четыре очень слабые дивизии генерал-лейтенанта Ефремова, 11-й кавалерийский [195] корпус полковника Соколова, вверенная мне группа и часть сил воздушнодесантной бригады. Надо сказать, что все эти войска не имели танков и артиллерии, кроме полковой, почти не имели минометов. Мы испытывали острый недостаток всех видов снабжения. Но были полны решимости выполнить поставленные перед нами задачи.

До Великой Отечественной войны я прослужил в коннице двадцать пять лет и не раз изучал историю кавалерийских рейдов, или набегов, как называли их в русской армии в прошлом веке. Собираясь двигаться на Вязьму по тылам врага, я припомнил наиболее поучительные рейды последних десятилетий, чтобы найти в них опыт, который можно использовать и в новых условиях. К сожалению, такого опыта было совсем немного.

Вот, например, рейд генерала Мищенко, совершенный во время русско-японской войны. Кавалерийский корпус, которым он командовал, должен был напасть на маньчжурский город Инкоу, находившийся в глубоком тылу неприятеля. Однако корпус слишком перегрузился запасами, имел громоздкий обоз, двигался медленно, теряя время и давая возможность японцам приготовиться к обороне. Кроме того, сам Мищенко действовал нерешительно, а конница его не была приучена самостоятельно вести бой против пехоты. Через неделю корпус возвратился к главным силам русских войск, не добившись никакого успеха. А ведь этот рейд проходил в благоприятных условиях маневренной войны, когда не было сплошного фронта и коннице не приходилось прорывать вражескую оборону. Не было в ту пору и авиации, которая могла причинить кавалерии очень большой вред.

Не менее благоприятной была обстановка и для действий 3-го английского кавалерийского корпуса в 1917 году под Камбре. Он вошел в готовый прорыв шириной двенадцать километров и глубиной до пятнадцати километров, сделанный пехотой. Корпус, насчитывавший около тридцати тысяч человек, был усилен танками — новейшим по тому времени видом боевой техники.

Спеша закрыть прорыв, немцы подбросили свои резервы, кстати сказать, довольно слабые. Но их оказалось достаточно для того, чтобы остановить крупные [196] силы британской кавалерии. Встретив сопротивление и попав под огонь всего нескольких батарей противника, англичане укрылись в складках местности. Удачно начавшийся рейд не получил развития из-за неумения кавалеристов бороться против пехоты.

Почти то же самое повторилось и под Амьеном в августе 1918 года. И здесь английский кавалерийский корпус, усиленный танками, был введен в готовый прорыв. На этот раз британские кавалеристы обогнали свою пехоту, и это, пожалуй, можно считать для них достижением. Однако стоило кавалеристам войти в боевое соприкосновение с отступающей немецкой пехотой и со слабыми резервами, прибывшими из глубины, как они спасовали. Англичане и здесь не решились прорвать тонкий, только создававшийся фронт обороны. Конники предпочли спешиться и ждать подхода своей пехоты.

Неудачи британской конницы в Европе стали своего рода традицией. Нарушить ее англичанам удалось только в Палестине, где кавалерийский корпус решительно вошел в прорыв, сделанный пехотой в обороне турецких войск. Конница развила наметившийся успех и вырвалась на оперативный простор. По существу, эта операция предрешила исход боевых действий в пользу англичан, и война в Палестине закончилась.

Моя память хранила и другие, более обнадеживающие примеры действий конницы во время первой мировой войны. Так, в конце августа 1915 года 6-й немецкий кавалерийский корпус удачно использовал пятидесятикилометровый разрыв, образовавшийся в русском фронте, и углубился на сто — сто пятьдесят километров в тыл русских войск, совершив так называемый Свенцянский рейд. Но армейское командование немцев не сумело быстро воспользоваться успехом конницы. Русские войска вытеснили кавалерию противника, разгромив при этом одну из неприятельских дивизий. Линия фронта была восстановлена.

В гражданскую войну у нас были созданы кавалерийские объединения, способные самостоятельно решать оперативные задачи.

Летом 1920 года 1-я Конная армия под командованием С. М. Буденного собственными силами прорвала оборону белополяков, хорошо оборудованную в инженерном отношении, насыщенную огневыми средствами. Действия [197] 1-й Конной армии, получившие полный тактический и оперативный успех, доказали, что при определенных условиях хорошая конница способна сама произвести прорыв линии фронта. Однако подобная операция явилась, пожалуй, единственной. И наши военные теоретики были совершенно правы, разделяя функции различных родов войск: одни должны прорывать вражескую оборону, расширять и закреплять прорыв, а другие — подвижные соединения — развивать наметившийся успех.

В годы гражданской войны хорошо действовала дивизия червонных казаков, которой командовал В. М. Примаков. Она не раз совершала дерзкие рейды по вражеским тылам. Но опыт червонных казаков был у нас мало обобщен и изучен. Сам Примаков трагически погиб в период культа личности Сталина, а печатные труды о рейдах его дивизии были изъяты из библиотек.

Обдумывая причины успехов или неудач кавалеристов во время рейдов, я снова и снова убеждался в том, что главное в таких операциях — решительность и маневренность соединений, оказавшихся в тылу противника. Гитлеровцы значительно превосходили нас и по количеству войск, и по всем видам вооружения. Чтобы не дать им возможности использовать многочисленные преимущества, нашей группе нужно было прочно удерживать инициативу действий в своих руках. [198]