Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Они уходили в бессмертие

На крымском направлении наши части вели особенно трудные бои. Немецко-фашистское командование придавало захвату Крыма огромное значение. Оно понимало, что овладение этим полуостровом даст возможность контролировать вход в Азовское море, откроет кратчайший путь с Украины на Кавказ, к нефти. Крым — прекрасный плацдарм для базирования авиации. Для захвата Крыма была брошена 11-я немецкая армия и румынский горный корпус. Им противостояла 51-я Отдельная армия, ослабленная в длительных кровопролитных боях. Обстановка для наших войск сложилась очень тяжелой.

Пролетев по маршруту Воронеж — Ворошиловград — Ростов, 23 сентября 103-й произвел посадку на аэродроме кубанской станицы Абинской. В тот же день он прошел весь Крымский полуостров с востока на запад и приземлился на аэродроме Кача, где до войны располагалось одно из старейших в стране военных училищ летчиков. Но и здесь не пришлось долго засиживаться: был дан приказ перебазироваться на передовой аэродром Ротендорф — ближе к Крымскому перешейку.

За день летчики сильно устали, они с самого утра находились в полете. Казалось, на сегодня уже хватит, дело шло к вечеру и все настраивались на отдых. Но как только произвели посадку, поступил приказ подготовить и немедленно поднять сколько можно самолетов: гитлеровцы большими силами танков рвутся на Турецкий вал. Командир полка [80] доложил, что еще не приехал технический состав и самолеты готовить некому.

Но приказ на вылет был подтвержден — обстановка на перешейке требовала незамедлительной помощи авиации. И летчики сейчас заменили техников: подвешивали бомбы, «эрэсы», дозаправляли самолеты бензином — словом, делали все, что положено делать техническому составу перед боевым вылетом. Как ни спешили, а успели подготовить только три самолета.

«Ильюшины» в воздухе. Их повел командир первой эскадрильи капитан Михаил Яковенко, у него слева Андрей Буханов, справа — Иван Малышенко. Это был первый вылет в полку на штурмовиках Ил-2.

Подлетая к цели, летчики увидели на узком перешейке ожесточенный бой: с обеих сторон велся сильный артиллерийский огонь, от множества взрывов вздыбливалась земля, в направлении на юг, поднимая облака светло-серой пыли, шли танки. Их было очень много.

Первые бомбы штурмовиков отлично накрыли цель! Такие летчики, как Яковенко, Буханов и Малышенко, били без промаха.

Ведущий группы зашел на вторую атаку, чтобы с пикирования проштурмовать гитлеровцев пушечно-пулеметным огнем и «катюшами». Но в это время летчики увидели, как на наши войска пикируют немецкие бомбардировщики Ю-87, над которыми носится много «мессеров». Малышенко не выдерживает. Он врезается в строй бомбардировщиков и сбивает одного. Только сейчас вражеские истребители заметили смельчака. Два «мессера» взяли Ивана в клещи. Буханов спешит на помощь другу и одного прошивает пушечным огнем. Объятый пламенем, он пошел к земле и взорвался. Второй, чтобы и его не постигла такая же участь, боевым разворотом «откалывается» от Малышенко.

На какие-то секунды Андрей потерял из виду командира группы, но тут же нашел его и вместе с Малышенко они стали на свои места. Снова «илы» в атаке.

На выводе из пикирования на них навалилась целая стая вражеских истребителей. Два сразу устремились на ведущего группы. Малышенко, спасая своего командира от неминуемой гибели, сбивает одного. Но второй успевает дать по Яковенко длинную прицельную очередь. Из мотора повалил черный дым, и Михаил со снижением ушел на свою территорию. «Мессеров» по-прежнему много, они непрерывно обстреливают «илов». Очередная атака, и самолет Малышенко горит. Летчик оставляет машину и в объятой [81] пламенем одежде повисает на парашютных стропах. Буханов пытается прикрыть беззащитного товарища. Горящего Ивана ветер отнес с вражеской территории, и он приземлился на нейтральную полосу.

Буханов остался один. А враги все наседают. Очередная атака. Где-то сзади резкий металлический удар, полетели осколки от бронестекла, в кабине пыль, дым. Андрей еще не может осмыслить, что произошло. Из правой руки обильно льется кровь. Сильным завихрением она превращается в красную пыль, которая заволокла стекла кабины — ничего не видно. Перчаткой он кое-как протер их, но правой рукой уже не мог держать ручку управления, перехватил ее левой. Почувствовал, что и в правой ноге сил нет. Заметно слабеет весь организм.

Вражеские истребители, видимо, решили не бросать своих бомбардировщиков и Буханова оставили. Андрей больше всего боялся потерять сознание в воздухе. Напрягая последние силы, он еле дотянул до ближайшего аэродрома Кача и только на посадке почувствовал, что самолет катится по земле... и все. Больше ничего не помнил.

Сколько прошло времени, он не знал, только услышал, что его кто-то тянет из кабины. Постепенно сознание вернулось. Техники вытащили окровавленного летчика и бережно отвезли в санитарную часть. Утром к Андрею приехали его верные боевые друзья Сергей Попов и Вендичанский. Долго быть вместе не пришлось, врачи готовили Буханова к отправке в тыловой госпиталь.

— Андрюша, вот возьми на дорогу, в госпитале это тебе пригодится, — протянул Сергей какой-то сверток.

— Что вы, братцы, зачем? Не надо, — Буханов слегка отвел протянутую руку Попова. — А потом, что это такое?

— Бери, бери. Тебе надо питаться хорошо, вот и будешь подкрепляться, — поддержал Попова Вендичанский. — Это мы с Сергеем деньги тебе отдаем, которые у нас были. Мы еще получим, а тебе в тыл отправляться надо с капиталом. Хотя нам и пишут семьи, что у них полный достаток, но мы не маленькие — понимаем, как там трудно с продуктами.

Вендичанский немного помолчал, потом положил руки на плечи Буханова, лежащего в пропитанных кровью и йодом бинтах, и сказал:

— Конечно, лекари тебя отремонтируют, как пить дать. Но не вздумай махнуть в какой-нибудь другой полк. Обязательно возвращайся к нам. Не только отходили вместе, вместе и гнать будем оккупантов до самого Берлина. Придет же такое время. А сейчас ни пуха, ни пера тебе. [82]

— И вам тоже, — тихо ответил Андрей, и на его губах появилась едва заметная улыбка.

Попов и Вендичанский поцеловали друга в сухие шершавые губы. За порогом Вендичанский еще раз оглянулся. Они встретились с Андреем взглядами.

— Выздоравливай и возвращайся, — упавшим голосом сказал Вендичанский и скрылся за дверью. Буханов еще долго смотрел ему вслед.

Больше они уже не встретятся никогда.

К вечеру 25 сентября Андрей был в Симферополе в госпитале. А ночью сюда привезли и поместили в ту же палату Малышенко.

Михаил Яковенко возвратился из того полета на свой аэродром на таком самолете, что на нем невозможно было сосчитать все пробоины.

Первые боевые вылеты на Ил-2 были очень сложными не только на поле боя, где непрерывно барражировали большие группы фашистских истребителей и небо кипело от зенитного огня. Отсутствие штурмана, полеты на малых высотах приводили к потере ориентировки, а из-за множества различных действий некоторые летчики забывали выполнить то одно, то другое. Но такое случалось лишь в первые дни.

Немецко-фашистские войска стремились во что бы то ни стало прорвать оборону наших частей на Сивашском перешейке и ворваться на крымские просторы. Они непрерывно шли в атаки, поддерживаемые мощным огнем авиации и артиллерии, бросали в бой крупные силы танков. Но наши войска стояли насмерть, защищая крымскую землю.

С утра 25 сентября гитлеровцы силой до трех полков пехоты после артиллерийской подготовки перешли в наступление на Перекопском перешейке. Их бомбардировщики по 20, а то и 30 самолетов в группе под прикрытием истребителей наносили удары по нашим войскам. Не добившись успеха, на следующее утро фашисты на этом небольшом участке сосредоточили уже до четырех пехотных дивизий и перешли в наступление. Вражеские бомбардировщики, как и вчера, сыпали сотни тонн бомб на оборонительные позиции наших войск. Советские истребители вступали в неравное единоборство, штурмовики смело пробивались через мощные заслоны «мессеров» к заданным целям.

Небо было суровым — оно стонало, грохотало, пылало. С аэродрома Ротендорф группа за группой взлетали «илы» и уходили на северо-запад, где на земле и в воздухе шел кровавый бой. Взлетела очередная шестерка, возглавляемая Сергеем Поповым. Над аэродромом Юдендорф [83] она встретилась с истребителями сопровождения — четверкой ЛаГГ-3.

На Перекопском перешейке штурмовики атаковали огромное количество пехоты и до сотни танков на исходных для атаки позициях. После сбрасывания бомб «илы» еще дважды заходили на это скопище гитлеровцев. Но во время третьей атаки на них навалились истребители. «Лагги» смело вступили в неравный бой. Шутка ли, наших всего четыре, а вражеских не менее пятнадцати! Бой был тяжелый. Из группы Попова не вернулись Добрынин и Светлов. Но наши истребители сделали казалось, невозможное: в этой схватке они сбили три фашистских стервятника.

Вслед за Поповым туда же повели группы Тимофей Маслов и Иван Вендичанский. За гибель двух товарищей рассчитался Маслов. После сбрасывания бомб он увидел недалеко в стороне Ю-52 и не задумываясь, будто он давно готов был к этому, подвернул самолет и послал длинную пушечную очередь. На глазах у ведомых и сопровождавших истребителей немецкий «транспортник» взорвался и горящие куски металла полетели к земле.

Во второй половине дня в этот же район отправились капитан Ермилов в паре с младшим политруком Плотниковым. Их прикрывали четыре ЛаГГ-3. На маршруте к цели штурмовики попали в бешеный зенитный огонь. Самолет Плотникова сильно задымил и пошел на резкое снижение. Ермилов успел увидеть, как отделились сразу все бомбы — Валерий сбросил их аварийно на идущую автоколонну, а сам круто отвернул вправо от дороги и пошел на вынужденную посадку. Ведущий не мог проследить за приземлением ведомого, он в адском зенитном огне пробивался к цели. Но было очевидным, что Плотников сел на территории, где был враг.

Иван Ермилов на цель все же вышел, сбросил бомбы на танки, не выходя из пикирования, обстрелял их реактивными снарядами. Но пришел на свой аэродром на одном честном слове: шасси болтались в выпущенном положении и при посадке сразу подломились, висел и правый элерон, консоль левого крыла надбита, стабилизатор в пробоинах. К счастью, в этом полете вражеские истребители не встретились.

27 сентября погода резко изменилась: шел дождь, низко ползли темные облака. Но лететь надо. Поднялись первые шесть «илов», их повел старший лейтенант Попов. По мере приближения к передовой, облачность опускалась еще ниже. Ведущий переходит на бреющий полет и идет впритирку [84] к земле. В такую непогоду надо было найти и поразить цель. И такому опытному летчику, как Попов, в мирное время не приходилось летать в подобных условиях. Но у войны свои законы, и они нередко бывали очень жестокие. Сергей предельно собран, все его внимание сосредоточено на выдерживании режима полета. По расчету, через минуту должна быть цель. Он делает пологую «горку». Вышли точно: прямо по курсу летчики увидели от Южного вала на юг большое движение пехоты и машин.

По команде Попова группа сбросила бомбы с горизонтального полета, а на втором заходе прочесала противника пушечно-пулеметным огнем. Вслед за Поповым взлетела группа Вендичанского. Ведущий вышел на цель в тот момент, когда гитлеровцы во весь рост шли в атаку. В составе его пятерки летели Борисов, Емельянов. На последнем заходе Вендичанский взял на прицел бегущих солдат и нажал на гашетки. Но пушки молчали.

— Знайте, гады, что такое штурмовик! — крикнул Иван так, как будто и действительно они могли его услышать, и прижал самолет еще ниже. Он видел, как на пути полета падали, словно подкошенные, солдаты в серо-зеленых мундирах и зеленых касках.

— А, сволочи, боитесь! — и направляет самолет на другое скопление. Он увел всех ведомых от цели и также, прижавшись к земле, взял курс на свой аэродром. Перед глазами Вендичанского еще падали фашистские солдаты и от этого он испытывал душевное удовлетворение. Командир группы радовался еще и от того, что на базу возвращались все — вот они рядом с ним.

Шедший справа Борисов даже ухитрился в открытую форточку показать большой палец и счастливую улыбку. А Емельянов подошел впритык к левому борту самолета ведущего, и Вендичанскому было хорошо видно, как его скуластое лицо выдавало возбужденное настроение.

С начала войны техники уже успели всего насмотреться: и как летчики на Су-2 привозили мертвые тела своих штурманов, и как садились с поврежденными рулями управления. Но такого еще не приходилось видеть в полку никому.

Как только Вендичанский зарулил на свою стоянку и выключил мотор, механик самолета остолбенел: лопасти винта были... в крови. Иван Петрович вылез из кабины, подошел вплотную к воздушному винту, долго стоял неподвижно и все смотрел в одну точку. Он сам не верил тому, что видел. Да, все три лопасти были окровавлены. Иван закрыл [85] глаза. И сейчас мысленно снова проносится над вражьими солдатами.

— Только так с фашистами надо счеты сводить. Я готов им глотки грызть, — жестко сказал Вендичанский как бы самому себе, хотя механик стоял рядом, и, закинув планшет через плечо, направился к ожидавшей его полуторке.

Но оказалось, что с окровавленными лопастями прилетел не один Вендичанский. Не отстал от него и Борисов. Над целью он ни на шаг не отходил от своего командира. Анатолий с каким-то детским увлечением смотрел, как на пути его полета падали гитлеровские солдаты, был горд за свою силу и прижимался еще ниже. Сейчас он стоял возле своей машины, которую рассматривало человек двадцать летчиков и техников, и не мог скрыть своего радостного возбуждения.

— Ну, как я им дал? — обратился Борисов как бы сразу ко всем стоявшим и озорно засмеялся.

Не успел Вендичанский приехать на командный пункт для доклада о выполнении задания, а командир и комиссар полка уже знали о необыкновенной атаке. После донесения командира группы Павел Иванович и Алексей Николаевич пожали ему руку и поблагодарили за отличные действия. Вендичанский хотел было уже уходить, но командир задержал его.

— Вот что, Иван Петрович, — начал Мироненко. — Нам понятно, — он посмотрел на стоявшего рядом Немтинова, — твое стремление как можно больше уничтожать фашистской сволочи. Но впредь так не делай. И подчиненным не вели. История авиации еще не знает случая, чтобы летчик рубил винтом самолета пехоту противника, как кавалерист саблей. А ведь вы с Борисовым сами были на волоске от гибели. Малейшая неосторожность — и все. Не было бы ни вас, ни самолетов. — Мироненко задумался, он в уме подводил итог сказанному, а потом заключил: — Воевать надо с холодным расчетом, неоправданных потерь нам не надо.

— Я вас понял, товарищ подполковник, — сказал Вендичанский и вышел.

На коротком разборе полетов командиры эскадрилий рассказали всем летчикам о действиях на поле боя Вендичанского. Никто не осуждал ни ведущего, ни младшего лейтенанта Борисова: они воевали так, как подсказывало сердце и чувство ненависти к гитлеровцам. Но летчики были предупреждены, чтобы подобные случаи в полку больше не повторялись. [86]

Наши войска с нечеловеческими усилиями продолжали сдерживать оборону на перешейке. Днем и ночью земля и небо были накалены смертоносным огнем. Штурмовиков прикрывали истребители, но наши ЛаГГ-3 в каждом вылете встречались с намного превосходящими силами немецких истребителей. Воздушные бои были тяжелыми, от разрывов зенитных снарядов чернело небо, полк нес потери.

Хотя Ил-2 не шел ни в какое сравнение с Су-2 по огневой мощи и живучести, но война есть война: в бою горят не только самолеты, горят танки, корабли — наши и вражеские.

Первого октября полк понес тяжелую утрату: погиб опытнейший летчик, командир первой эскадрильи капитан Яковенко. Еще в войне с Финляндией он на бомбардировщике СБ не раз бомбил линию Маннергейма, скопления вражеских войск, железнодорожные эшелоны. С орденом Красного Знамени возвратился Михаил Андреевич с финской кампании в родной полк.

Как-то Яковенко в непринужденной беседе с летчиками рассказал кое-что из своей биографии. С тех пор они между собой называли своего командира не иначе, как кубанский казак. Михаил об этом, конечно, знал, но не обижался, наоборот, в душе гордился таким именем, как гордился Кубанью.

Его детство и юность прошли в хуторе Сухие Челбасы близ станицы Каневской. По комсомольской путевке был принят в Луганскую (ныне Ворошиловград) военную школу летчиков. На мандатной комиссии познакомился с таким же пареньком, как и он сам, Тимофеем Хрюкиным, позже они стали неразлучными друзьями. Но после учебы пришлось расстаться: Яковенко и Хрюкин были направлены в разные части. Они оживленно переписывались, но через некоторое время связь оборвалась, письма Михаила оставались без ответа — Хрюкин как в воду канул. Яковенко забеспокоился, судьба Тимофея оставалась для него неизвестной. Прошло немало времени, пока два друга снова встретились, но теперь на груди Тимофея Тимофеевича сверкала Золотая Звезда Героя. Только сейчас Михаил узнал, что его друг сражался с фашизмом в небе Испании.

В этот день Яковенко шестеркой «илов» штурмовал вражеские войска, атаковавшие Ишуньские позиции. Трижды заводил ведущий самолеты на цель, трижды летчики снижались до бреющего полета и в упор расстреливали живую силу противника. И надо же такому случиться: ведущий вывел группу уже на свою территорию, как на нее [87] обрушились «мессеры». Часть из них связала боем наши «лагги», остальные — их было много — атаковали «илы». Один «месс» ударил прямо по кабине Яковенко.

Боевые товарищи похоронили его на кладбище в селе Михайловка. Командиром первой эскадрильи был назначен капитан Попов.

Если бы Ил-2 имел огневую защиту задней полусферы, то потери от вражеских истребителей резко бы уменьшились. С каждым днем летчики все больше убеждались в этом. А у нас в тот период еще явно не хватало истребителей для сопровождения штурмовиков. Ни один самолет в мире не имел такой огневой мощи, как Ил-2. Но этот огонь был направлен только вперед, задняя же полусфера лишена активной защиты. Фашистские истребители это хорошо знали и страшно боялись попасть в зону обстрела штурмовика, а когда вынужденно попадали, то или как ошпаренные мгновенно выскакивали из нее, или так же мгновенно их сбивали. Зато при атаке сзади гитлеровские летчики проявляли сверхнахальство. Находились такие наглецы — это когда они атаковали одиночку, — что подходили на минимально возможный интервал к штурмовику и жестами показывали, что сейчас собьют «ил» и за это получат железные кресты.

«Дорогой Сергей Владимирович, — мысленно обращались мы к конструктору, — какой же прекрасный самолет создал ты, умнейшая голова у тебя! А вот посадить сзади штурмана да дать ему хорошее оружие ты не догадался».

Тогда мы еще не знали, что конструктор Ильюшин не только догадался, но и посадил воздушного стрелка с крупнокалиберным пулеметом конструкции Березина и за такой вариант самолета много попортил себе нервов: нашлись военные авторитеты, которые сумели доказать, что «илу» сзади оружие ни к чему, такой, мол, вариант только утяжелит самолет — двухместный штурмовик в серию не пошел. Но жизнь подтвердила, насколько был прав Сергей Владимирович Ильюшин. Хотя с большим опозданием, 10 октября 1942 года впервые были применены двухместные машины на Центральном фронте.

3 октября полк перелетел на аэродром Новоцарицыно и выполнял прежнюю задачу: поддерживал войска 51-й Отдельной армии, которые продолжали держать оборону на Крымском перешейке. Чем тяжелее становились бои, тем бесстрашнее сражались летчики. Каждый день уносил в бессмертие смелых и отважных молодых парней. [88]

11 октября командир звена 2-й авиаэскадрильи Григорий Кузнецов повел четверку «илов» в район Перекопа. С ним пошли Малышенко, Емельянов и Борисов. Надо было во что бы то ни стало подавить огонь вражеской артиллерии, которая прямо-таки засыпала снарядами окопы наших обороняющихся войск. И Кузнецов не только подавил этот огонь, но со своими товарищами не менее двадцати минут носился над вражескими траншеями, расстреливая засевших в них гитлеровцев. По самолетам били зенитки, строчили пулеметы, когда штурмовики снижались до самой земли. В эти страшные для гитлеровцев атаки ведущий вкладывал всю силу гнева и ненависти. Ведомые понимали: их командир упивался этой ненавистью. Только когда стрелять было уже нечем, он начал уводить группу от цели.

Гитлеровцы видели, что делали эти смельчаки, поэтому сатанели от злобы. Там, где пролетала отважная четверка, небо чернело от разрывов зенитных снарядов. Уже совсем недалеко, рукой подать до своей территории. Но что случилось с командиром? Его самолет стал так рыскать по курсу и высоте, что ведомые не могли удерживаться на своих местах и боевой порядок распался. Потом Кузнецов снова выровнял машину и летчики тут же примкнули к нему. Так повторялось несколько раз. А вот и Новоцарицыно. Командир группы покачал крыльями, резко клюнул носом — сигнал роспуска — и, не выпуская шасси, с ходу пошел на посадку.

К нему подбежали техники Андрей Фурдуй, Анатолий Лукшин, Георгий Жорник, Иван Алексеенко и еще несколько человек. Когда открыли фонарь, Кузнецов... был мертв. У него под левым глазом торчал осколок зенитного снаряда.

Сколько же надо было иметь силы воли, терпения, мужества этому человеку, чтобы в таком состоянии довести летчиков на свой аэродром и еще дать сигнал роспуска на посадку. Был бы передатчик, многие услышали бы последние слова Григория Кузнецова. Но таких самолетов насчитывалось единицы. И он мог только помахать крыльями и «клюнуть» носом самолета, как бы призывая летчиков идти на посадку.

На Новоцарицынском кладбище вырос небольшой холмик с непокрашенным фанерным обелиском, на верху которого боевые товарищи прикрепили пятиконечную дюралюминиевую звездочку, вырезанную из крыла разбитого самолета.

Действия штурмовиков за последнее время усложнялись тем, что они летали в одной группе с самолетами И-5. Это [89] был одноместный биплан, его скорость уступала «илу» чуть ли не в два раза. Вместе со штурмовиками они идти не могли, сильно отставали. Из-за этого сопровождающие ЛаГГ-3 попадали в крайне тяжелые условия: и без того их малочисленные группы вынуждены были разделяться, чтобы прикрыть и тех и других, и, конечно, они не могли надежно обеспечить работу «илов» и И-5. Трудно сказать, по каким соображениям командование приняло такое решение. На мой взгляд, оно только сковывало работу нашей авиации.

Но несмотря на неимоверную сложность обстановки, летчики дрались отчаянно. Особенно выделялся среди других Иван Вендичанский. Товарищи, летавшие с ним, восхищались его мужеством и бесстрашием, которое теперь уже никогда не было безрассудным. Иван действовал с удивительной расчетливостью. Недавно он четверкой штурмовал в районе Армянска до ста вражеских автомашин. Их прикрывал сильнейший зенитный огонь. От такого огня уже небо раскалилось, а Вендичанский не уходил от цели. В колонне пылают несколько десятков машин, он злится, что горят не все, и снова идет в атаку. А когда стрелять было нечем, Иван прошел над колонной на такой высоте, что летчикам казалось, будто они даже видели глаза насмерть перепуганных гитлеровцев.

Часто приходилось летать над морем, над заливами, а спасательных средств не было и, случалось, от этого гибли люди. Алексей Николаевич отправился к морякам и привез от них пять спасательных жилетов.

— Слезно просил, — рассказывал потом военком, — видел, что у них самих очень мало этих жилетов, а они им тоже нужны вот так, — он провел ребром ладони по горлу, — а все же поделились. Молодцы моряки.

Однажды Вендичанский проговорился, что не умеет плавать. Поэтому Немтинов Ивану первому вручил жилет, и надо было видеть, как повеселел отважный летчик.

— Спасибо, товарищ комиссар, может быть, пригодится, — поблагодарил Вендичанский, принимая жилет.

Но случилось так, что и жилет не мог его спасти.

Ранним утром 16 октября тройка «илов» после взлета взяла курс на вражеский аэродром Ново-Павловка. Ведущим шел Вендичанский, слева Маслов справа Емельянов. Их сопровождали пять ЛаГГ-3. При подходе к цели летчики увидели на стоянках восемь Me-109, девятый рулил на старт, но наш истребитель соколом ринулся на него, в крутом пикировании дал длинную очередь и в небо взметнулся [90] столб дыма. После первой атаки загорелись три вражеских самолета, но зенитчики словно взбесились. Казалось, невозможно вырваться из этого пекла. Тем не менее ведущий решился на вторую атаку. В стороне от истребителей он увидел двухмоторный бомбардировщик и «эрэсами» поджег его, а Маслов и Емельянов взорвали еще по одному.

По маршруту от цели летчиков сопровождал сильный зенитный огонь. Ведущий решил кратчайшим путем выйти на свою территорию и взял курс на Каркинитский залив. Уже вот он берег и конец зенитному огню. Но неожиданно самолет Вендичанского с дымом пошел на снижение. Над заливом очень плотная дымка. Маслов и Емельянов подошли вплотную к своему командиру, они видели его лицо, видели, как их командир и товарищ делал отчаянные попытки, чтобы мотор заработал. Но нет, он продолжал дымить еще сильнее, самолет снижался, заметно падала скорость. На высоте, непрерывно меняя курс, шли «лагги», зорко охраняя штурмовиков от вражеских истребителей.

Видимо поняв, что уже все кончено, Иван качнул с крыла на крыло и в открытую левую форточку помахал Маслову рукой. Это был последний взмах руки боевого командира, любимца полка, верного друга, бесстрашного летчика. Самолет пошел на крутое снижение и... скрылся в дымке в трех километрах от нашего берега. Весь день спасательные катера вели поиск Вендичанского, но из-за плохой видимости безуспешно.

Гибель Ивана Петровича Вендичанского потрясла весь полк. Но особенно тяжело воспринял ее Сергей Попов, ведь он потерял самого дорогого для него человека. На митинге этот мужественный боевой летчик плакал навзрыд, как ребенок, не стесняясь слез.

Неразлучной тройки не стало: Андрей Буханов странствовал где-то по госпиталям, Иван Вендичанский погиб, остался один Сергей Попов.

Дальше