Витебский котел

Ранней весной 1944 года наш 2-й гвардейский стрелковый корпус был передан из состава 4-й ударной армии в 6-ю гвардейскую армию генерал-лейтенанта И. М. Чистякова. Некоторое время мы вели наступательные бои на подступах к железной дороге Витебск — Полоцк, затем перешли к обороне. Как-то ночью, это было уже в мае, меня вызвал к телефону командарм. Иван Михайлович Чистяков сказал:

— Завтра, к десяти ноль-ноль, вам приказано прибыть в штаб фронта.

— Причину не знаете?

— Нет. Звонил генерал Курасов.

Столь спешный вызов к начальнику штаба фронта скорее всего связан с новым назначением. Я знал, что за последнее время многие военачальники были направлены в тыл для подготовки оперативных резервов. Дело, конечно, важное, но уезжать с фронта никому из них не хотелось. Мне — тоже.

Генерал-лейтенант В. В. Курасов встретил меня очень приветливо, стал расспрашивать о семье, где она и как устроилась, давно ли не виделся с женой и детьми. Это меня еще более насторожило.

— Не томите, Владимир Васильевич, не золотите пилюлю. В тыл моя дорожка, да?

Он засмеялся:

— Не беспокойтесь — на фронт!

От сердца отлегло. Мы подошли к карте. Генерал Курасов ввел меня в боевую обстановку в полосе обороны нашего соседа — 43-й армии. В заключение сказал:

— Вы назначены командующим войсками сорок третьей армии. Генерал Баграмян приказал вам сегодня же принять армию. Кстати, он сейчас в ее штабе.

— Кому сдать корпус?

— Генералу Ксенофонтову. Прием-сдачу дел оформите потом. А сейчас поезжайте в штаб сорок третьей. [236]

Тот факт, что мне не разрешили вернуться в корпус даже на несколько часов, говорил о многом. Видимо, 43-й армии предстоят вскоре же активные боевые действия.

В штабе армии помимо генерала И. Х. Баграмяна я застал члена Военного совета фронта Д. С. Леонова и командующего артиллерией Н. М. Хлебникова. Иван Христофорович Баграмян приказал мне вечером доложить в штаб фронта о принятии армии от генерал-лейтенанта К. Д. Голубева. И хотя не было сказано ни слова о какой-то новой боевой задаче, я понял, что должен использовать каждый час фронтового затишья, чтобы как можно скорее войти в курс дела.

Тут же Дмитрий Сергеевич Леонов охарактеризовал мне руководящий политсостав армии — членов ее Военного совета генерал-майоров С. И. Шабалова и Н. Л. Осина, начальника политотдела полковника С. П. Титова. Все они были старыми членами партии, ветеранами гражданской войны. Сергей Иванович Шабалов, будучи красногвардейцем, участвовал в революционных боях семнадцатого года в Москве, брал Кремль. Степан Павлович Титов был разносторонне образованным человеком, окончил Институт Красной профессуры.

Николай Михайлович Хлебников в свою очередь познакомил меня с артиллеристами армии. Начал с командующего артиллерией генерал-майора Е. В. Щеглова.

— Евгения Владимировича я знаю с первой мировой войны, — сказал он. — Щеглов из тех офицеров старой русской армии, которые сразу перешли на сторону Советской, власти. А в профессиональном отношении лучшего помощника тебе и желать нечего. Знаток контрбатарейной борьбы, высшую математику, как орехи, щелкает. Скромен, немногословен, но свое мнение отстоять умеет.

В тот же день, принимая армию, я познакомился с руководящим составом штаба и управления — с начальником штаба генерал-майором Ф. Ф. Масленниковым, генералами А. А. Колмаковым и И. В. Сафроновым, полковниками В. В. Турантаевым, П. Ш. Шиошвили, Н. П. Захаровым. Со многими из них я встретился как со старыми соратниками по битве за Москву. Вспомнили Вязьму, бои на Воре и Угре, где наша 9-я гвардейская дивизия сражалась в составе 43-й армии.

Вечером я доложил начальнику штаба фронта, что принял армию, а на другой день с утра отправился в войска. За четыре дня удалось объехать и обойти все 86 километров переднего края. Эта поездка помогла мне не только составить общее представление об армейской полосе обороны, но и уяснить специфику отдельных ее участков. Так, левый фланг армии, полукольцом [237] охватывавший Витебский укрепленный район, располагался на относительно возвышенной местности. Здесь через наши тылы к линии фронта, пересекая ее, проходили шоссейная и железная дороги Невель — Городок — Витебск.

Соединения центра армейской полосы оборонялись в так называемом зароновском выступе. Выступ глубоко охватывал с северо-запада Витебский укрепленный район; наши войска здесь прочно оседлали одну из важнейших вражеских коммуникаций — дорогу Витебск — Полоцк. Это направление, как мне казалось, могло стать перспективным в наших будущих наступательных действиях еще и по другим соображениям. Дело в том, что в глубине обороны противника, параллельно линии фронта, протекает Западная Двина — серьезная водная преграда. Ближе всего до нее из зароновского выступа — не более 3-4 км. Следовательно, форсировать реку войска смогут в первый же день наступления, а в случае успеха — в первые же часы.

На правом фланге армии передний край обороны проходил в низменной местности, среди огромных болот, поросших чахлой растительностью. Противник закрепился севернее дороги Витебск — Полоцк, на гряде высот, с которых просматривается наше расположение на 8-10 км в глубину. Его оборона опиралась на крупные опорные пункты, созданные в Шумилине, Рыльково, Дворищи, Чисти и других деревнях. Чтобы форсировать здесь Западную Двину, нашим войскам пришлось бы сначала преодолеть 20-30 км болотистой местности со слабо развитой дорожной сетью.

Суммируя впечатления от этой поездки, я приходил к выведу, что лучшим направлением для главного удара армии мог бы стать ее центр — зароновский выступ.

Поездка с ее уплотненным ритмом, с напряженной работой на переднем крае позволила мне ближе узнать деловые качества своих спутников — руководящих офицеров штаба и управления армии. В целом это был сильный, сколоченный, с большим опытом коллектив. Не обошлось, однако, и без ряда шероховатостей. У некоторых работников имелась вредная, на мой взгляд, тенденция подчеркивать "непогрешимость" старшего начальника. Обсуждаем, к примеру, какой-либо важный вопрос. Хочется услышать от офицера определенное мнение, пусть противоречащее твоему собственному, но твердое и обоснованное. А вместо делового, принципиального разговора слышишь: "Как вы и приказывали" или "Как вы нам подсказали". Между тем речь идет о вопросах, в которых специалист по связи, инженерному делу или тыловой службе должен разбираться, по меньшей мер.е, не хуже тебя — общевойскового командира. [238]

Уставы наши четко определяют права и обязанности должностных лиц, и всякие подчеркивания ведущей роли старшего начальника просто излишни. А за подобными ссылками на "ваши указания" зачастую спрятано желание снять ответственность с самого себя. Ждать от такого специалиста нелицеприятного, но четкого обоснования того или иного вопроса не приходится. И страдает от этого прежде всего дело.

Обо всем этом пришлось напомнить некоторым товарищам и в частной беседе, и на очередном служебном совещании. Большую помощь оказали мне политотдел и партийная организация, которые воспитывали у коммунистов управления чувство личной ответственности за порученное дело, высокие партийные качества. Вскоре наша работа вошла в нужное деловое русло, работники штаба и управления стали и мыслить и действовать более самостоятельно, инициативно, они охотно делились своими соображениями, что положительно сказалось в первой же наступательной операции.

В двадцатых числах мая в армию неожиданно, без предупреждения, приехал командующий фронтом генерал армии И. Х. Баграмян.

— Вы были на правом фланге? — спросил он.

— Был.

— Хорошо! — заметил Иван Христофорович. — Сегодня побываем там вместе. Едем в сто семьдесят девятую дивизию.

— Разрешите взять старших офицеров штаба?

— Никого! Поедем вдвоем.

У командира 179-й стрелковой дивизии полковника М. М. Шкурина мы не задержались. Прошли ходами сообщения на передний край, в батальон капитана Н. Б. Борисова. Комбат лаконично и вместе с тем обстоятельно доложил обстановку. Особое внимание командующий фронтом обратил на гряду высот перед линией железной дороги, где проходила оборона противника. От этих высот отделяло нас громадное болото, за спиной такое же болото — километра на три.

— Скуповатая у вас позиция, комбат, — сказал генерал Баграмян. — Кругом вода. — Он посмотрел под ноги, воды в траншее было по колено. — Грунтовая?

— Так точно! — ответил Борисов. — На три-четыре штыка копнешь — уже вода.

На переднем крае мы провели целый день. Обошли участки всех батальонов. Иван Христофорович вникал в детали обороны, приказал усилить ее в глубину, немедленно приступить к окопным работам. Но уже перед вечером, отведя меня по траншее в сторону, он сказал: [239]

— Окопные работы — это для маскировки наших действительных планов. Пусть противник думает, что мы намерены обороняться.

— Значит, наступаем?

— Да. На днях я был в Ставке. Верховный приказал готовить главный удар здесь. Общее направление — на Шумилине и далее к Западной Двине. Задача — подрезать с запада витебскую группировку противника, окружить ее и уничтожить.

Так, пока еще в общих чертах, узнал я о готовящейся Витебской операции{78}. Сама цель этой операции, вернее, первого ее этапа, логично вытекала из сложившейся конфигурации фронта. 6-я гвардейская и 43-я армии охватывали витебскую группировку фашистов с северо-запада, 39-я армия 3-го Белорусского фронта с юго-востока. Это были довольно четко наметившиеся клещи, оставалось только их сомкнуть.

Признаюсь, однако, что сам выбор направления главного удара 43-й армии меня озадачил. Для удара был намечен тот самый правый фланг, который я, еще не зная о замысле операции, считал менее подходящим для концентрации войск, чем наш центр. Как на этой открытой в сторону противника местности, в болотах и мелколесье, скрытно сосредоточить стрелковые части, тяжелую артиллерию, танки?

Свои сомнения я тут же изложил командующему, сказал о преимуществах, которые дает нам удар с зароновского выступа. Выслушав, И. Х. Баграмян кивнул головой:

— Реакция та же!

— У кого? — не понял я.

— У нас с вами, — пояснил он. — Когда Верховный указал мне этот участок прорыва, я начал с тех же контрдоводов: болота, плохие дороги, сложности в сосредоточении войск... Знаете, что он ответил? Товарищ Сталин сказал: в том и заключается ваше искусство, товарищи военные. Надо дерзать. Противник убежден, что удар на Шумклино крупными силами мы нанести не сможем. Докажите ему обратное...

Уезжая от нас, Иван Христофорович напомнил:

— Пока что вам придется одному работать над планированием операции. Штаб фронта сообщит дополнительно, когда и какой круг людей привлечь к планированию...

29 мая наш Военный совет в полном составе был в штабе [240] фронта. Нам сообщили о готовящейся наступательной операции. На первом ее этапе 6-я гвардейская и 43-я армии 1-го Прибалтийского фронта, взаимодействуя с 39-й армией 3-го Белорусского фронта, должны были окружить и уничтожить витебскую группировку противника, а на втором этапе — развить наступление на Лепель и выйти в Прибалтику.

Главный удар под основание витебского выступа с северо-запада наносила 43-я армия. Она совместно с правофланговыми соединениями 39-й армии создавала внутренний фронт окружения. Внешний его фронт создавала 6-я гвардейская армия.

30 мая мы провели первую рекогносцировку местности. В ней участвовали командиры корпусов, начальники отделов и служб штаба и управления армии. Затем, по мере того как план операции конкретизировался, в него посвящались и другие исполнители. Однако их круг до середины июня оставался весьма узким. Необходимые документы составлялись от руки начальниками штабов.

За счет второстепенных участков мы стремились обеспечить' предельную концентрацию сил и средств на участке прорыва. В цифрах это выглядело так: вся полоса 43-й армии (Нов. Игуменщина, Койтово) занимала теперь около 64 км, участок прорыва (Нов. Игуменщина, Тошник) — до 7 км. На нем были сгруппированы шесть стрелковых дивизий 1-го и 60-го корпусов, две танковые бригады, вся приданная нам артиллерия. Остальные 57 км полосы занимали соединения 92-го корпуса генерал-майора Н. Б. Ибянского.

Как задача армии в целом, так и задачи ее соединений отражали основную цель операции — окружение и ликвидацию вражеской группировки, опиравшейся на Витебский укрепленный район. Правофланговый 1-й стрелковый корпус Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Н. А. Васильева (306, 179 и 357-я стрелковые дивизии, 10-я гвардейская танковая бригада, пять артиллерийских и минометных полков, два батальона 5-й штурмовой инженерно-саперной бригады) наносил удар на Шумилине с задачей к исходу первого дня выйти главными силами на рубеж высота 147,9, Дворище, Рябушково, а передовым отрядом с танками — на рубеж Слободка, Добея, Плющевка.

Глубина первого из этих рубежей — 9-10 км, второго — 14 км.

Задача 60-го стрелкового корпуса генерал-майора А. С. Люхтикова, наступавшего левее, заключалась в том, чтобы надежно обеспечить фланг ударной группировки со стороны Витебска. Корпус в составе 334, 235 и 156-й стрелковых дивизий, 39-й гвардейской танковой бригады, четырех артиллерийских и минометных полков и двух батальонов 5-й штурмовой инженерно- саперной [241] бригады должен был к исходу первого дня овладеть рубежом Лазуки, Ольховики, Язвино, а передовым отрядом выйти на рубеж Непороты, Дутчино. Одновременно часть сил. корпуса, разворачиваясь фронтом на восток, выходила на рубеж Богданове, Мурожница, отбрасывала противника к Витебску.

Задача дня для главных сил корпуса — 5 — 8 км, для передового отряда — 12 км.

Выход армии к Западной Двине, захват плацдармов на южном ее берегу (Шарыпино, Вязищи, Комли) планировался на третий день операции. Так шаг за шагом, пока еще на картах и в документах, закладывались реальные предпосылки к окружению витебской группировки противника, к соединению с войсками 39-й армии, наносящими встречный удар.

Директиву командующего фронтом с указанием срока готовности к наступлению (23 июня) мы получили 18 июня. В тот же вечер был подписан соответствующий боевой приказ но армии.

Предыдущие три недели Военный совет и штаб армии использовали для различных подготовительных мероприятий, среди которых важное место занимала дезинформация войск противника.

Как известно, гитлеровское командование, оценивая обстановку к лету 1944 года, пришло к выводу, что главный удар советских войск следует ожидать на южном крыле советско-германского фронта. Этот ошибочный прогноз фашистского генштаба объясняется рядом причин. Одна из них — тщательная оперативная маскировка, скрывшая от противника подготовку операции "Багратион" на территории Белоруссии.

Ввести в заблуждение противника было нелегко. О том, как осуществлялся план дезинформации вражеских войск, расскажу на примере нашей армии.

Когда начальник штаба генерал-майор Ф. Ф. Масленников представил первый вариант плана, мы обсудили его в узком кругу. Суть плана состояла в следующем. Войска армии развернут окопные работы и по фронту, и, особенно интенсивно, в глубину, на тыловых рубежах. Местность открытая пусть наблюдатели фашистов видят зигзаги новых траншей и ходов сообщения, новые проволочные заграждения и установку минных полей (разумеется, ложных). Пусть докладывают, что построенная саперами плотина на реке Лужесянка затопила подступы к позициям 145-й стрелковой дивизии. А доступные для подслушивания врагом радио- и телефонные переговоры о ходе оборонительных работ должны были дополнить общую картину, создать представление, что 43-я армия готовится к обороне, и только к обороне. [242]

Точно не помню, кто из товарищей, обсуждавших этот план, вдруг подал реплику:

Слишком убедительно. Как бы нам не переиграть.

— Что имеете в виду?

— Противника. Он тоже не лыком шит. Он может не поверить в нашу режущую глаза пассивность.

Замечание заставило призадуматься. Действительно, не слишком ли мы назойливы и прямолинейны? Обменялись мнениями. Да, план требует существенной доработки. Ведь противник неоднократно видел наши настойчивые попытки освободить Витебск. Поверит ли он, что в летней кампании 1944 года мы решительно отказались от этой цели?

Было решено составить план дезинформации в другом, более реалистическом ключе. Пришлось учесть и опыт предыдущей борьбы за Витебск, и тот психологический настрой, который она вызвала у командования витебской группировки фашистов.

До этого мы пытались пробиться к Витебску то напрямую, с севера, от Городка, то обходом с северо-запада. Однако прямые атаки наталкивались на Витебский укрепленный район, плотно занятый вражескими дивизиями, а широкий обходный маневр сковывала местность с ее болотами и малым числом дорог. Противник убедился, что левый его фланг прочно прикрыт естественными препятствиями, что если и ждать нового удара 43-й армии, то непосредственно на Витебский укрепленный район, где местность более благоприятна для сосредоточения и действий крупных сил пехоты и танков.

Следовательно, и план дезинформации обретет большую реальность, если будет исходить из этих предпосылок. Удар в ограниченной полосе с ограниченной целью — в подобные наши намерения противник поверит скорее.

Итак, план был скорректирован. Оборонительные работы развернулись во всей полосе армии, но перед Витебским укрепленным районом они приобрели некоторую "прозрачность". Мы стремились внушить противнику, что здесь, на узком участке, готовится наступление. В ближних тылах и на переднем крае проводились ложные перегруппировки войск, ночами гудели танковые моторы, артиллерия увеличила расход снарядов на пристрелку целей.

В то же время на правом фланге армии происходило скрытное сосредоточение ударной группировки — 1-го и 60-го стрелковых корпусов. Строго соблюдалась дисциплина маскировки. С рассветом дороги пустели. Был установлен жесткий контроль — и наземный, и с воздуха. При малейшем нарушении маскировки летчик-наблюдатель сбрасывал вымпел в расположение той или [243] иной части и докладывал в штаб армии. По приказу генерала Баграмяна для несения комендантской службы была выделена целая дивизия.

Вскоре план дезинформации дал нужные нам результаты. Противник, наблюдая активность в полосе 92-го стрелкового корпуса, попытался уточнить наши намерения. С 1 по 19 июня фашисты провели тринадцать ударных поисков (так они называли разведку боем), причем десять из них на тех именно участках, где велась демонстрация подготовки к наступлению. В поисках участвовало обычно от 60 до 300 пехотинцев, поддерживаемых огнем артиллерийских и минометных батарей{79}. Успехом эти попытки не увенчались. Встреченные огнем, гитлеровцы всякий раз поспешно отходили, неся большие потери.

Готовясь к операции, мы уделяли большое внимание вскрытию вражеской группировки войск. Начальник разведки армии полковник П. Ш. Шиошвили организовал целую серию поисков.

5 июня в полосе 306-й стрелковой дивизии генерал-майора М. И. Кучерявенко отличилась 47-я армейская штурмовая рота капитана П. М. Герасименко. Бойцы этой роты ворвались в траншею противника, захватили шесть пленных из состава 56-й пехотной дивизии. Допрос пленных позволил уточнить имевшиеся у нас данные об этом соединении. В него входили 234, 192 и 171-й пехотные полки, в ротах насчитывалось до 120 солдат и офицеров. Каких-либо перегруппировок немецких войск, по свидетельству пленных, за последние дни не происходило. Это было для нас особенно ценно, поскольку 56-я пехотная дивизия несла оборону — в полосе главного удара нашей армии.

Полковник Шиошвили докладывал, что, по его данным, в состав упомянутой дивизии включен и четвертый пехотный полк. Вскоре это подтвердили перебежчики. Они оказались из сводного 482-го пехотного полка, сформированного из остатков 262-й пехотной дивизии. Полк этот имел только два батальона, в ротах — по 50 — 65 человек личного состава.

На левом фланге армии успешно действовали разведчики 145-й стрелковой дивизии генерал-майора П. А. Дибровы. 15 -18 июня, за несколько дней до начала наступления, они захватили пленных из 246-й пехотной и 4-й авиаполевой дивизий. Пленные подтвердили, что в полосе этих дивизий проводятся интенсивные оборонительные работы. Противник, видимо, ждет удара на Витебск с того же направления, что и зимой, — с севера, от Городка. [244]

Кстати сказать, уточнили мы и состав 4-й авиаполевой дивизии. Она была реорганизована, и теперь вместо прежних четырех авиабатальонов в нее входили три полка (49, 50 и 51-й), получившие наименование егерских.

В многочисленных и разнообразных разведывательных мероприятиях штаба армии большую роль, как и обычно, играли партизаны. С некоторыми партизанскими группами наш Военный совет был связан непосредственно, с другими — через Военный совет фронта и Белорусский штаб партизанского движения. Теперь, в 1944 году, взаимодействие войсковой разведки с партизанами четко планировалось, а опыт, накопленный за предыдущие годы, помогал получать максимум необходимых сведений о противнике. Благодаря самоотверженной работе белорусских партизан, дополненной другими видами разведки, штабу армии удалось к началу Витебской операции вскрыть оборону противника до деталей и на большую глубину.

Совокупные данные разведки за первую половину июня показали, что витебская группировка фашистов не претерпела сколько-нибудь существенных изменений. Ее главные силы — пять пехотных дивизий — по-прежнему были сконцентрированы в витебском выступе, плотно охваченном с трех сторон соединениями 43-й и 39-й армий. А фланги этой группировки — северный и юго-восточный — прикрывались относительно слабо. Такое ее построение, выгодное для советских войск и невыгодное для немецко-фашистских, вражеское командование не могло не учитывать. Однако оно, очевидно, продолжало возлагать надежды на болотистую, труднопреодолимую местность, которая должна была восполнить слабости флангов.

Действительно, при планировании прорыва мы вынуждены были считаться с условиями местности, с необходимостью изыскивать пути и средства для ее преодоления. Особенно беспокоил левый фланг нашей ударной группировки. Практически участок между деревнями Заболотники и Новоселки был закрыт естественной преградой — болотом, простиравшимся на два километра по фронту и на такое же примерно расстояние в глубину. Мы решили прикрыть этот участок одним стрелковым батальоном 235-й дивизии, а главные ее силы направить в обход болота с северо-запада. Таким образом, начинать прорыв обороны противника дивизия сможет на участке шириной около километра. Это повлечет за собой новые трудности. Ведь концентрация войск в наступлении хороша до известных пределов. Слишком узкие по фронту и вместе с тем глубокие боевые порядки наступающих облегчают оборонительные действия противника. [245]

Кроме того, упомянутое болото вместе с другими болотами к востоку и югу от него окружало занятую противником высоту 67,8. Здесь, в четырехугольнике деревень Новоселки, Дворище, Чисти, Язвинка, располагался мощный узел обороны. Труднодоступный и для прямой атаки, и для обхода с флангов и тыла, узел этот как бы нависал над всем левым флангом ударной группировки, глубоким клином врезаясь в расположение наших войск. Его фланкирующий огонь мог сковать действия 60-го стрелкового корпуса, особенно — 235-й дивизии.

Начальник оперативного отдела штаба армии полковник В. В. Турантаев предложил "ослепить" оборонительный узел противника дымовой завесой. К тому времени войска 43-й армии приобрели уже изрядный опыт в применении дымов. Только в феврале для прикрытия разведки боем дымовые завесы ставились семь раз. Докладывая об этом, Владимир Владимирович подчеркнул два характерных момента. Во-первых, дымовые завесы резко снизили потери подразделений, участвовавших в разведке боем; во-вторых, они помогли вскрыть огневую систему противника на широком фронте. Дело в том, что дымовые завесы ставились не только на участке поиска, но одновременно и на соседних. Это дезориентировало гитлеровцев, они не могли определить, какой из участков истинный, а какой ложный. Артиллерия противника вела интенсивный огонь по задымленным площадям, чем и пользовались разведчики, засекая вражеские батареи.

Накопленный опыт применения дымов было решено широко использовать в предстоящей операции — и при прорыве главной полосы обороны противника, и в глубине, в ходе форсирования Западной Двины.

Оказалось, что "ослепить" дымовой завесой тот же оборонительный узел на высоте 67,8 не так уж сложно.

— Парадоксально, но факт! — говорил полковник Н. Степанов, начальник отдела химзащиты штаба. — Невыгодное для нашей пехоты фланкирующее расположение этого узла вражеской обороны, его клинообразная конфигурация оборачиваются выгодно для нас при постановке дымовой завесы. Мы меньше зависим от капризов погоды, от перемены ветра. Подготовим пуск дымов со всех сторон клина — с севера, востока и юга. Так что при любом ветре, кроме западного, мы "ослепим" здесь фашистов.

Полковник Степанов, побывав на переднем крае, доложил о готовности подразделений химзащиты.

Беспокоила нас погода, ее прогноз на ближайшие дни. Туманы и затяжные дожди могли обратить этот озерно-болотистый [246] край в непролазную трясину. Но работники гидрометеорологической службы во главе с инженер-капитаном А. Егошиным сделали все, что было в их силах. Они представили подробное описание местности в полосе прорыва на всю ее глубину, вплоть до Западной Двины на юге и Витебска на востоке.

Документ этот давал полную характеристику водных преград — болот, рек, озер, их водного режима, берегов, донного грунта, бродов — и тех, что уже имелись, и тех, которые ожидались после спада воды. Показательны строчки, относившиеся к заболоченным участкам: "Болота кустарниковые и луговые, глубина стояния воды — 0,5 — 1,2 метра. Для пехоты труднопроходимые. Возможно передвижение бойцов в одиночку"{80}.

Естественно, что такие болота являлись серьезным препятствием для боевой техники. Как только танковые части, приданные нам, стали прибывать в районы сосредоточения, командующий бронетанковыми и механизированными войсками армии полковник В. Б. Меньшов обратился ко мне с просьбой:

— Разрешите танковым командирам участвовать в допросах пленных?

— Имеете в виду разведку танконедоступных участков?

— Да. Хорошо бы и саперам участвовать в допросах.

— Добро! Штаб распорядится об этом.

Инициатива полковника Меньшова была своевременной. Прежде случалось, что, планируя атаки танков, их взаимодействие с пехотой, артиллерией, саперами, общевойсковые штабы упускали неприметные на первый взгляд, но существенные детали. Например, характеристику отдельных участков местности на данный отрезок времени. Подчеркиваю это, так как топографическая карта, даже очень добротная, имеющая большую или меньшую давность, требует значительной корректировки в соответствии с особенностями местности и погодных условий.

И карта, и гидрологические описания рек, озер и болот составлены на основе данных, полученных много лет назад. Они устаревают и часто могут лишь подсказать, где следует ждать естественных преград. Но там, где топографы обозначили безымянный ручей в низинке, сегодня встретишь топкое болото, и наоборот, на месте болота — крепкий торфяник. Время и непогода резко меняют характер местности, особенно если она низменная, со слабым грунтом.

Опыт показал, что необходимые сведения о том или ином участке, о его доступности для танков и другой тяжелой техники, о путях обхода можно получить не только от местных жителей [247] и партизан, но и от пленных. Штаб армии ввел в практику специально разработанный вопросник, который учитывал интересы всех родов войск. А участие в допросах танкистов, саперов и других специалистов еще более повысило эффективность допросов.

Само взаимодействие танков со стрелками и саперами в полосе армии также было организовано с учетом опыта предыдущих боев в озерно-лесистой местности. Танки должны были продвигаться либо в боевых порядках пехоты, либо несколько позади, прикрывая ее огнем. Вперед они выходили только в необходимых пунктах, для коротких атак. Использовались танки мелкими группами (5 — 6 машин), но на максимально широком фронте. Инженерное обеспечение танковых частей усиливалось: танковой роте придавался, как минимум, саперный взвод, а иногда и два взвода. Саперам предстояло настилать гати через заболоченные участки, чтобы поддержать хороший темп наступления.

После прорыва главной полосы обороны командование фронта планировало на стыке флангов 43-й и 6-й гвардейской армий ввести в бой свою подвижную группу — 1-й Краснознаменный танковый корпус генерал-лейтенанта танковых войск В. В. Буткова.

Артиллерийское обеспечение операции было достаточно высоким — по 165 стволов в среднем на каждый километр участка прорыва. Правда, это были в основном минометы и легкие полевые пушки и гаубицы. Для контрбатарейной борьбы (а огонь тяжелой артиллерии планировался на большую глубину — вплоть до Западной Двины) в нашем распоряжении имелось только 69 дальнобойных орудий — пушек и пушек-гаубиц 28-й и 37-й гвардейских артбригад.

Между тем подразделения нашей артиллерийской инструментальной разведки и летчики 206-го корректировочно-разведывательного авиаполка засекли и нанесли на карту 25 арт-батарей противника. Кроме того, в глубине вражеской обороны, на линии Западной Двины, находились в резерве полк и два отдельных дивизиона тяжелой артиллерии. Эти части, подчиненные непосредственно командованию 3-й немецкой танковой армии, сразу же будут брошены в бой, и наши артиллеристы должны быть готовыми к борьбе с ними.

Начальник артиллерии Е. В. Щеглов заключил, что армейской группе контрбатарейной борьбы трудно справиться с таким обилием дальних целей. И он был прав. Нам помогло командование фронта. Подавление части целей было поручено поддерживавшей [248] нас 322-й штурмовой авиационной дивизии 3-й воздушной армии.

В разговоре с командующим воздушной армией выяснилась одна настораживающая деталь. Генерал-лейтенант авиации Н. Ф. Папивин сказал о претензиях летчиков к пехоте. Бывали случаи, что стрелки вторых эшелонов, завидев самолеты, давали сигнал ракетами: "Свои!" Это дезориентировало летчиков относительно линии фронта, они могли принять пехоту первого эшелона за войска противника. Мы договорились с Николаем Филипповичем, что сигнализировать авиации будут только стрелковые части, непосредственно ведущие бой.

В первой половине июня генерал армии И. Х. Баграмян дважды приезжал в нашу армию, контролируя приготовления войск. А когда они были в основном завершены, по ВЧ позвонил генерал В. В. Курасов:

— Завтра к вам приедет представитель Ставки Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский. Командующий фронтом его сопровождает. Подготовьте доклады.

Обычно по той или иной спланированной операции сначала докладывали начальники отделов штаба, а в завершение — командарм. На этот раз порядок был изменен. Приехав к нам на КП, в деревню Белянки, маршал сказал:

— Времени у меня мало. Сможете ли обо всем доложить сами?

— Смогу.

— В сорок пять минут уложитесь?

— Да.

Снимаю часы, кладу их перед собой. Начинаю доклад. Конечно, волнуюсь. Все-таки я впервые выступаю в роли командующего армией. Вижу, Александр Михайлович слушает внимательно, а Иван Христофорович слегка кивает головой: все, дескать, верно, не волнуйся.

Когда я закончил, маршал задал несколько вопросов. Его интересовало, как мы спланировали взаимодействие танков, пехоты, инженерных войск и артиллерии, как организована работа тылов. Все это действительно сложные вопросы, особенно при наступлении по такой тяжелой местности.

Представитель Ставки, уезжая, пожелал войскам 43-й армии боевого успеха.

До начала наступления оставались считанные дни. По-прежнему внушала опасение погода, но инженер-капитан Егошин меня обнадежил, сообщив, что 23 — 25 июня она будет вполне удовлетворительная: облачность и ветер переменные, дожди лишь местами, кратковременные. К чести наших метеорологов, их прогноз оправдался. [249]

Заканчивался последний этап приготовлений. Ударная группировка — части 1-го и 60-го стрелковых корпусов — двинулась ночными маршами к линии фронта. В ночь на 22 июня их главные силы сосредоточились в 5 — 7 км от передовой, а штурмовые батальоны вышли на передний край.

Около полуночи командиры корпусов Васильев и Люхтиков доложили, что штурмовые батальоны полностью сменили подразделения 156-й стрелковой дивизии. Все шло по плану. Специально подготовленные роты (по одной в полосе каждой дивизии) ждали рассвета, чтобы начать разведку боем. Эти небольшие, но крепко сколоченные подразделения кроме выполнения обычных для разведки задач должны были вынудить противника ввести в бой свои ближайшие резервы. Если это удастся, то на следующий день под первый массированный удар нашей артиллерии, авиации, пехоты и танков попадут основные силы фашистов, их оборона лишится глубины, а значит, и устойчивости.

Готовясь к наступлению, командиры, политорганы и партийные организации широко разъясняли личному составу те высокие требования, которые предъявлялись к воинам Коммунистической партией и советским народом. В беседах и докладах, в материалах армейской печати подчеркивалась возрастающая мощь Советской Армии и ее тыла, ставились в пример подвиги однополчан, свершенные во имя Родины, изобличались зверства гитлеровцев на временно оккупированной советской земле. В частях проходили теплые дружеские встречи воинов различных национальностей. Бывалые фронтовики щедро делились боевым опытом с бойцами нового пополнения.

Коммунисты и комсомольцы, всесторонне обсудив свои задачи в предстоящем бою, получили партийные, комсомольские поручения, и прежде всего главное поручение — первыми подняться в атаку, личным примером увлечь товарищей на образцовое выполнение заданий командования. Словом, партийно-политическая работа носила целеустремленный и конкретный характер. И в этом сказалась плодотворная организаторская роль наших политорганов. Во главе политотделов корпусов стояли опытные, инициативные политработники. Среди них полковник С. П. Васягин (ныне он генерал армии, член Военного совета — начальник политуправления сухопутных войск), полковник А. А. Борисов, полковник В. Я. Москвин. Большим авторитетом у личного состава пользовались также начальники политотделов дивизий Н. Я. Гетманов, Д. М. Шишкин, А. А. Минин, Л. Ф. Демин, Е. И. Алексеев, начальники политотделов гвардейских танковых бригад Г. А. Кобрин, М. Г. Левит.

В канун операции во всех соединениях и частях состоялись [250] митинги личного состава с выносом боевых знамен. На этих митингах бойцы, командиры и политработники поклялись с честью выполнить свой воинский долг.

В пять часов утра 22 июня после 10-минутного артналета началась разведка боем. Роты атаковали противника по всему семикилометровому участку прорыва. Успех сразу же обозначился в полосе 1-го корпуса. Рота капитана Герасименко овладела первой, а затем и второй траншеями и, взаимодействуя с соседней ротой, ворвалась в деревню Замошье. В полосе 60-го корпуса атака развивалась медленнее. Здесь, как мы и предполагали, основой вражеской обороны оказался узел сопротивления в деревнях Новоселки, Дворище, Чисти. Попытки разведчиков обойти его по болоту пресекались сильным фланкирующим огнем. Ожесточенный бой на этом участке продолжался до темноты. Фашисты предприняли девять контратак подряд.

Вечером полковник Шиошвили доложил результаты опроса пленных. Выяснилось, что нашу и нашего соседа (6-й гвардейской армии) разведку боем вражеское командование приняло за начало общего наступления и перебросило к переднему краю все тактические резервы 56-й пехотной дивизии, а также часть сил, оборонявшихся на соседних участках фронта.

Командовавший 6-й гвардейской армией Иван Михайлович Чистяков позвонил на мой наблюдательный пункт:

— Как дела?

— В порядке. Васильев вклинился на километр-полтора.

— Ну, я тебя, пожалуй, обгоню. Ручкин{81} сильно пошел.

Перед смежными флангами наших армий сложилась благоприятная обстановка. Противник метался, он дробил свои усилия, перебрасывая резервы вдоль линии фронта — то в полосу соседа, то обратно к нам, в полосу 1-го и 60-го корпусов. В аспекте психологическом это попахивало уже паникой. А ведь мы пока что ввели в бой только несколько рот.

В тактическом отношении разведка боем тоже принесла хорошие плоды. Оборона на стыке флангов 56-й и 252-й немецких пехотных дивизий дала заметную трещину. Теперь наш передний край в полосе 1-го корпуса местами выдвинулся за вторую траншею противника.

Генерал-майор Е. В. Щеглов вносил коррективы в план завтрашнего артнаступления в полосах 306-й и 179-й стрелковых дивизий. Необходимость подавлять огневые средства на захваченном участке, естественно, отпала. Здесь артподготовку [251] решено было начать сразу со второй ее части, которая на военном языке звучит как "сопровождение пехоты огнем при бое в глубине обороны противника".

Однако линия фронта и в ночь на 23 июня не оставалась статичной. Мы решили продолжить разведку боем, введя часть сил штурмовых батальонов. И опять наибольшего успеха добились соединения 1-го корпуса генерала Васильева. 306-я дивизия генерала М. И. Кучерявенко ночной атакой почти полностью прорвала главную полосу вражеской обороны на стыке 56-й и 252-й немецких пехотных дивизий и к утру продвинулась еще на 2-3 км, выйдя к деревне Гороватка.

Несколько улучшил свои позиции и 60-й корпус генерала Люхтикова. 235-я дивизия полковника И. Л. Луцкевича своим левофланговым 732-м полком захватила высоту северо-западнее оборонительного узла Новоселки, Дворище, Чисти. Луцкевич доложил, что взводы химзащиты ждут сигнала для пуска дымовой завесы. Ветер благоприятный — с северо-востока.

Огневой бой, особенно интенсивный на правом фланге, стал несколько стихать лишь на рассвете 23 июня. Федор Федорович Масленников, приговаривая: "Ай да разведчики! Ай да молодцы!", — штрихами наносил на карту положение частей. Клин, вбитый в оборону противника, приблизился с севера к Шумилино — крупному населенному пункту на перекрестке дорог. Одна из них (Витебск — Полоцк) являлась важнейшей вражеской коммуникацией, идущей параллельно линии фронта, другая, не менее важная, перпендикулярная ей, вела от Шумилине на юг, к переправам через Западную Двину. Такое расположение шумилинского узла определяло его значимость и для нас и для противника.

Пауза между успешно завершившейся разведкой боем и началом общего наступления оказалась минимальной. В семь часов утра мощно ударила вся наша артиллерия. Немецкие батареи попытались было ответить, но их огонь редел с каждой минутой. Да и по заявкам, поступавшим от стрелковых частей в контрбатарейную группу (28-я и 37-я гвардейские пушечные бригады), мы убеждались, как вражеская артиллерия все более теряет централизованное управление, даже в низовых звеньях. Попытки сосредоточить огонь трех-четырех батарей были единичными, но и они сразу подавлялись нашей артиллерией. Контрбатарейной борьбой руководил командир 28-й гвардейской пушечной бригады полковник Н. И. Осокин — большой специалист своего дела. Он, как говорится, "дохнуть не давал" фашистским артиллеристам. Мгновенный перенос огня, два-три залпа тяжелых пушек-гаубиц — и очередная батарея противника замолкала. [252]

С НП хорошо просматривался весь семикилометровый участок прорыва. Стена огня и дыма стояла над вражеской обороной. Под низким пологом утренних облаков прошли к Шумилино девятки штурмовиков. Залп реактивных минометов завершил артподготовку.

Дым еще не рассеялся, когда танки и пехота 1-го корпуса двинулись в атаку.

— Противник бежит! — доложил генерал Васильев.

И тут же звонок из 60-го корпуса, от генерала Люхтикова:

Сопротивление фашистов слабое. Ведут огонь только опорные пункты в Новоселках, Дворище, Чисти. Пускаем дымовую завесу. Наблюдайте.

Вижу, как под Белой Дубровкой из окопов 732-го полка 235-й стрелковой дивизии выползает густой дым. Он свивается в клубы, уплотняется и, подгоняемый северо-восточным ветром, ползет над болотом. Черный вал шириной три километра накрывает склоны высоты 67,8, развалины изб в деревнях Дворище и Чисти и, распространяясь на юго-запад, заволакивает опорный пункт в Новоселках.

Противник "ослеплен". Он ведет огонь наугад, в сторону окопов 732-го полка. Но теперь в тех окопах, кроме взвода химзащиты лейтенанта Фролова, никого нет. 732-й полк подполковника С. Н. Кузнецова — в движении. 3-й батальон обходит вражеский узел обороны слева, стрелковые цепи, скрытые дымом, приближаются к восточной околице деревни Дворище. А справа, с запада, так же скрытно пробираются через обширное болото к Новоселкам стрелки двух других батальонов.

К 11 часам утра противник был полностью окружен, а час спустя остатки усиленного артиллерией пехотного батальона 246-й немецкой дивизии в числе 130 человек сдались в плен{82}.

Ликвидировав узел обороны с его опорными пунктами, разобщив фланги 56-й и 246-й немецких дивизий, корпус генерала Люхтикова начал быстро продвигаться на юг. Его передовой отряд — 39-я гвардейская танковая бригада полковника И. П. Калинина с ходу ворвалась в деревню Барсучины, откуда, побросав имущество и документы, поспешно бежал штаб 56-й немецкой дивизии.

Еще более стремительно развивались события на правом фланге ударной группировки. Выйдя на большак Сиротино — Шумилино, 10-я гвардейская танковая бригада полковника Н. В. Волкова прорвалась к Шумилине. Противник, укрепившись на линии железной дороги, оказывал сильное огневое сопротивление. [253] Тогда вперед выдвинулись машины 377-го самоходно-артиллерийского полка. Огонь их тяжелых 152-мм пушек пробил дорогу танкам. Одновременно стрелки 306-й и 179-й дивизий обошли Шумилине с запада и востока.

— Оставляю под Шумилино два полка, — доложил генерал Васильев. — Главные силы корпуса наступают к озеру Мошно.

Решение верное! Противник надеется выиграть время. Надеется сковать нас боем под Шумилине, чтобы успеть закрепиться южнее, в межозерных дефиле. Но мы ему такой возможности не дадим. "Вперед! Только вперед — к Западной Двине. Для ликвидации окруженного противника оставлять минимум сил" — этой мыслью были пронизаны все указания, исходившие в этот день от Военного совета и штаба армии.

Ликвидация шумилинской группировки противника, находившейся уже в тылу частей 1-го корпуса, была завершена к часу дня 23 июня. Вражескую оборону накрыл меткий залп реактивных снарядов 39-го гвардейского минометного полка подполковника П. В. Шутова, с воздуха нанесли удар штурмовики 332-й авиадивизии, — Батальон майора М. Е. Волошина из 179-й стрелковой дивизии стремительной атакой ворвался в последний опорный пункт фашистов и в рукопашном бою уничтожил их.

Организованное сопротивление 56-й немецкой дивизии было сломлено. Ее командование потеряло контроль над войсками, а сами войска, превратившись в мелкие группы и группки, разрозненно отходили к Западной Двине или разбегались по окрестным лесам.

В 15.00 Военный совет армии отдал боевое распоряжение, суть которого состояла и том, чтобы, стремительно преследуя противника, с ходу форсировать Западную Двину. Распоряжение подчеркивало: "Преследовать отрядами. Танковые бригады использовать для захвата выгодных рубежей, переправ и плацдармов"{82}.

Сложившаяся к середине дня обстановка позволяла надеяться, что уже вечером наша ударная группировка выйдет к Западной Двине на широком фронте и форсирует реку. Однако мы опять-таки встретились с тяжелыми условиями местности. Особенно трудно пришлось дивизиям 1-го корпуса. Путь им преградила цепь больших озер (Добеевское, Мошно, Лесковичи) с узкими заболоченными проходами между ними. Единственно доступная для тяжелой техники дорога, к тому же минированная на многих участках, не могла в считанные часы пропустить войсковые колонны, артиллерию, танки, понтонные батальоны [254] с их громоздким имуществом. Образовались пробки, темп продвижения снизился по сравнению с первой половиной дня.

И все же, вопреки этим трудностям, наша армия продолжала развивать наступление. К вечеру участок ее прорыва расширился до 20 км по фронту, а в глубину составил от 8 — 10 км на левом фланге и до 16 км на правом. Нас информировали, что войска 39-й армии, которой теперь командовал генерал-лейтенант И. И. Людников, также прорвали вражеский фронт юго-восточнее Витебска и продвигаются к нам навстречу.

Оба фланга витебской группировки фашистов были разгромлены, клещи вокруг нее постепенно смыкались. Однако гитлеровское командование реагировало на это весьма странно. Оно по-прежнему держало главные силы группировки в Витебском укрепленном районе, на участках, где наши войска активности не проявляли. За весь день 23 июня противник не сделал ни одной сколько-нибудь серьезной попытки предотвратить назревавшее окружение. Как это оценить? Как уверенность в своих силах? Или как ошеломление и паралич воли? А может, требование фюрера во что бы то ни стало удержать Витебск лишило гитлеровских генералов способности трезво оценить оперативную обстановку?

Подлинная причина прояснилась лишь несколько дней спустя. Мне довелось допрашивать пленного генерала — командира 246-й пехотной дивизии Мюллер-Бюлова. Он вел себя очень эмоционально, даже сам задавал вопросы.

— Как вы смогли скрытно сосредоточить массу войск в этих болотах, на открытой местности? Невероятно!

— Не ждали наступления? — спросил я.

— Ждали! Но наступление наступлению рознь. Главный удар через болота — в это я не верил...

— А как реагировало ваше командование на наступление советских войск?

— Оно обвиняло нас и только нас — меня и командира пятьдесят шестой дивизии. Оно требовало: "Задержать русских на линии Шумилино, Рыльково!... Отбросить контратаками!..." Мне твердили, что удар на Шумилине — отвлекающий, что я должен, обязан... Ну и так далее.

— Значит, ваше командование и двадцать третьего июня ожидало наш главный удар непосредственно на Витебск?

— Да, это так...

И припомнился мне казавшийся теперь уже далеким майский вечер, траншея среди бескрайних болот и рассказ генерала Баграмяна о беседе с ним Верховного Главнокомандующего: "Противник убежден, что удар на Шумилино крупными силами [255] мы нанести не сможем. Докажите ему обратное..." И вот -доказали!

Но вернемся к событиям, предшествовавшим окружению войск противника.

Ночь на 24 июня прошла быстро, в неумолкавшем грохоте канонады на востоке, в стороне Витебска. Это перешли в наступление соединения 92-го корпуса — 204-я и 145-я стрелковые дивизии и 155-й укрепрайон. Прорывая один за другим оборонительные рубежи врага, они приближались к Витебску с севера и северо-запада.

Около четырех часов утра заговорила артиллерия и на юге — войска армейской ударной группы двинулись вперед. Два часа спустя генерал Люхтиков доложил:

— Дивизия генерала Мищенко одним полком вышла к Западной Двине в районе деревни Гринева.

Конечно же всех нас обрадовала эта обнадеживающая весть. Теперь дело за форсированием реки. Ждем доклада, а его все нет. Наконец Люхтиков опять на проводе. Спрашиваю:

— Форсировал?

— Да. Минометчики двести тридцать пятой дивизии уже на том берегу, под деревней Комли.

— А триста тридцать четвертая?.

— Командир медлит, — ответил Люхтиков. — Выеду сам, разберусь.

— Поезжайте!...

Выяснилось, что 1124-й полк 334-й стрелковой дивизии одним из первых в 43-й армии вышел к Западной Двине. И не утром, а еще ночью. Но вместо немедленной организации переправы и захвата плацдарма хотя бы ограниченными силами командир полка решил ждать рассвета. Впоследствии он оправдывался тем, что не имел связи со штабом дивизии, не знал положения дел у соседей, что на берегу нашлось лишь несколько рыбацких лодок. Не использовал командир полка и успеха соседней — минометной роты 235-й дивизии. Словом, не проявил должной инициативы.

Между тем противник успел подтянуть резервы, занял оборону по южному берегу реки, открыл сильный огонь. В результате форсирование с ходу не удалось, и 334-я дивизия генерала Н. М. Мищенко, выйдя к Западной Двине уже всеми силами, несколько часов была вынуждена вести трудный бой за переправы.

Достойным примером боевой инициативы могут служить действия минометной роты, об успехе которой я уже упоминал. Рота тоже не имела связи со своим командованием. Но, выйдя [256] к реке, ее командир лейтенант В. П. Симон медлить не стал. Он и его подчиненные отыскали лодки, тут же переправились через реку и выбили противника из деревни Комли. Гитлеровцы предприняли несколько контратак, но минометчики их отразили, причем дважды сходились с врагом в штыки. Плацдарм был удержан, и уже в середине дня лейтенант Симон передал его частям той же 334-й дивизии. За этот боевой подвиг минометчики были отмечены правительственными наградами, причем лейтенант Василий Петрович Симон, парторг роты старший сержант Филимон Иванович Каменев и рядовой Иван Сергеевич Килюшек стали Героями Советского Союза.

В полосе 1-го корпуса форсирование Западной Двины также несколько задержалось. Отставали танки, артиллерия, а главное — понтонные батальоны. Передовые отряды, подходившие к реке, форсировали ее с ходу на подручных средствах — связках бревен, плотиках, плащ-палатках, набитых сеном. В 306-й дивизии отличился батальон майора Л. В. Кудаковского, захвативший плацдарм у села Шарыпино, в 179-й дивизии — батальон майора М. Е. Волошина и полковая рота автоматчиков капитана А. Ф. Чинкова, овладевшие плацдармами у деревень Заборье и Вяжище. Автоматчики Чинкова, продвигаясь от Вяжище на юг, вышли к крупному узлу дорог Задорожье и перерезали шоссе Витебск — Лепель. Пути отхода витебской группировке фашистов на запад были перекрыты.

Таким образом, передовые отряды дивизий, форсировав реку на широком фронте от Шарыпино до Вяжище (8-9 км), к исходу 24 июня создали хорошие предпосылки для форсирования Западной Двины главными силами корпуса. Инициатива и доблесть воинов передовых отрядов были оценены по достоинству. Майоры Кудаковский и Волошин, капитан Чинков и еще 15 воинов корпуса стали Героями Советского Союза.

На рассвете 25 июня позвонил командующий фронтом И. Х. Баграмян:

— Что нового?

Докладываю: передовые отряды корпуса Васильева, форсировав Западную Двину, ведут бой на подступах к шоссе Витебск Лепель. Но оседлать дорогу удалось пока что на узком участке, у деревни Задорожье.

— Хорошее начало — половина дела, — заметил Иван Христофорович. — Кто первым вышел на дорогу?

— Двести тридцать четвертый стрелковый полк. Рота автоматчиков.

Отметить их особо.

— Есть! [257]

Все внимание — на лепельскую дорогу! — продолжал командующий. — Седлайте ее прочно, двигайте корпус навстречу армии Людникова. Она идет в хорошем темпе. Сегодня вы с нею должны установить фланговую связь и замкнуть окружение. Как с наводкой мостов?

— Понтонеры отстают. Только что офицер оперативного отдела штаба радировал оттуда: понтонные батальоны прибудут к переправам в семь-восемь утра.

— Значит, корпус Васильева ведет бой без артиллерии?

— Батальонные и полковые пушки переправлены на плотах и стреляют прямой наводкой. Тяжелая артиллерия поддерживает пехоту огнем с северного берега. Связь устойчивая — связисты проложили по дну бронированный телефонный кабель...

Через какое-то время позвонил уже начальник штаба фронта генерал Курасов. Он сообщил, что, по сведениям разведки, противник начал перебрасывать войска из Витебского укрепленного района на фланги. Видимо, спохватился. Пытается предотвратить окружение, целится на лепельскую дорогу.

Сопротивление гитлеровцев резко возросло в полосе всей нашей ударной группировки. Контратакуя, противник стремился вернуть себе тыловую коммуникацию — дорогу от Витебска на запад, к Бешенковичам и Лепелю. Пленные подтвердили, что сюда с витебского оборонительного обвода переброшены части 4-й авиаполевой дивизии, которые вместе с 246-й пехотной дивизией пытаются пробить путь отхода для всей витебской группировки, расширить узкий коридор вдоль шоссе.

Мера запоздалая. Около восьми часов утра генерал Васильев доложил, что разведчики 179-й дивизии встретились с передовыми частями 39-й армии южнее шоссе, в районе Черногостья. А вскоре здесь сомкнули фланги и главные силы 179-й и 19-й гвардейской стрелковых дивизий. Окружение витебской группировки противника стало фактом.

Другая дивизия Васильева — 306-я стрелковая — по мере продвижения развертывала свои боевые порядки на запад и, взаимодействуя с частями 6-й гвардейской армии, все более расширяла полосу между внешним и внутренним фронтами окружения.

Усилили натиск и другие наши соединения. 60-й корпус генерала Люхтикова с севера вбивал клин в образовавшийся котел, ему навстречу продвигался так хорошо мне знакомый 5-й гвардейский корпус 39-й армии. 92-й корпус генерала Ибянского уже приближался к северным и северо-западным пригородам Витебска. А с востока и юга город плотно охватывали части 84-го корпуса 39-й армии. [258]

Четкое взаимодействие между нашими армиями, наступавшими в составе разных фронтов, давало хорошие плоды. Витебский котел, что называется, трещал, распадался на части. 26 июня в нем уже были три изолированные друг от друга группы фашистских войск: одна в районе Витебска, другая юго-западнее города, третья западнее. А ведь мы еще не ввели в бой вторые эшелоны корпусов — 357-ю и 156-ю стрелковые дивизии.

В час ночи 26 июня в Витебск ворвался 599-й полк 145-й дивизии генерала П. А. Дибровы. Удар был столь стремителен, что фашисты не успели взорвать ни железнодорожную станцию, ни городские мосты через Западную Двину. По ним главные силы дивизии переправились в восточную часть города и к середине дня вместе с соединениями 39-й армии очистили Витебск от противника. Остатки его 206-й пехотной дивизии сдались в плен.

Вторая группа фашистских войск — 246-я и 4-я авиаполевая дивизии, пытавшиеся прорваться из окружения вдоль шоссе на Бешенковичи, — была ликвидирована к исходу дня. Третью крупную группу юго-западнее Витебска вынудили сложить оружие части 39-й армии.

На этом, однако, борьба на внутреннем фронте окружения не заканчивалась. Рассеявшиеся по лесам и болотам гитлеровцы снова собирались в отряды, численность которых достигала иногда нескольких сотен человек. Они стремились пробиться на запад, к Лепелю. Эти сборные отряды, выискивая пути обхода и избегая столкновения с нашими частями, нападали на их тылы, появлялись близ штабов или огневых позиций артиллерии. Один такой отряд разгромили в рукопашном бою, захватив 70 пленных, воины 34-го гвардейского минометного полка, с другим пришлось иметь дело работникам штаба армии.

Оперативная группа управления армии в то время уже перебралась через Западную Двину и расположилась в селе Ржав-ка. Это был тыловой район. Поблизости, по дороге на Бешенковичи, шли из-под Витебска колонны 60-го и 92-го стрелковых корпусов, шли танки и артиллерия.

Перед рассветом я прилег отдохнуть, но вскоре проснулся от грохота стрельбы. Вижу: адъютант капитан Е. С. Сотников бьет из автомата прямо через окно, во тьму. На улице мелькают огоньки выстрелов.

— Что случилось?

— Фашисты! — Кричит Сотников. — Окружают!

Выскакиваю из избы, спотыкаюсь о кого-то, падаю. Слышу сдержанный вопрос:

— Не ушиблись, товарищ командарм? [259]

Это Евгений Владимирович Щеглов. Здесь, в стрелковой цепи, с винтовкой в руках, наш начальник артиллерии так же корректен и невозмутим, как и у штабной карты. Справа что-то темпераментно говорит, распоряжаясь своими разведчиками, полковник Шиошвили, слева вспышки ручного пулемета озаряют профиль полковника Турантаева. Все мы ведем огонь в направлении рощи, что вплотную подступает к деревенским огородам.

От нас до противника метров четыреста. Судя по огонькам выстрелов, гитлеровцев много. Перезаряжая пистолет, думаю: "Хоть бы какая-нибудь наша рота появилась на дороге". До позднего вечера шли по ней войска, а теперь — никого. Примерно в километре от нас озаренный луной пустынный тракт.

Но помощь все-таки пришла. Не знаю, откуда он взялся, этот юный лейтенант со своей батареей, однако поспел к нам в самую напряженную минуту. Фашисты уже охватывали нашу реденькую цепь с обеих сторон, когда лейтенант выкатил пушки на прямую наводку. Ударил осколочными снарядами, и противник стрельбу прекратил — видимо, отошел в рощу. Батарейцы вместе с бойцами комендантской роты окружили рощу и на рассвете пленили прятавшихся в ней гитлеровцев — около 200 человек. Остальным удалось бежать.

Вылавливание отдельных групп солдат и офицеров противника продолжалось еще несколько дней. Всего войска 43-й и 39-й армий взяли в плен более 10 тысяч человек — остатки разгромленных в витебском котле пяти немецких дивизий — 197, 206 и 246-й пехотных, 4-й и 6-й авиаполевых. Только наша армия захватила среди прочих трофеев 310 орудий и минометов различных калибров. Для сравнения приведу цифры потерь нашей артиллерии в материальной части. Эти потери с 23 по 30 июня составили 4 противотанковые пушки и 8 минометов{84}.

За разгром витебской группировки фашистов Верховный Главнокомандующий объявил благодарность войскам 39-й и 43-й армий. Наиболее отличившиеся наши части и соединения получили почетное наименование Витебских. 51 воин 43-й армии удостоился звания Героя Советского Союза, среди них и автор этих строк.