Цель — Витебск!

Войска Западного фронта уже выходили на ближние подступы к Смоленску с востока, соединения левого крыла Калининского фронта — с севера. Однако участвовать в освобождении древнего русского города нам не довелось. После овладения Духовщиной наша 39-я армия развернулась в западном направлении — на Витебск. Впоследствии стало известно, что эта перемена направления была вызвана указаниями Ставки. Освобождение Смоленска Ставка возложила на войска Западного фронта. А командующему Калининским фронтом было приказано "главные усилия направлять на захват г. Витебск"{65}. Соответственно была изменена и разграничительная линия между фронтами.

Главные усилия Калининского фронта теперь переносились с левого его крыла на правое, в связи с чем туда было передислоцировано управление 2-го гвардейского стрелкового корпуса. Приказ я получил 25 сентября — в день, когда войска Западного фронта овладели Смоленском. Дивизии, входившие во 2-й гвардейский корпус, были подчинены непосредственно командующему 39-й армией, а штаб и управлений корпуса вместе с корпусными частями комбинированным маршем — по шоссейным и железным дорогам — двинулись на север, в состав 4-й ударной армии, которая держала оборону к юго-востоку от города Невель.

С командующим этой армией генерал-майором В. И. Швецовым война впервые свела меня еще год назад, перед Великолукской операцией. Тогда Василий Иванович был заместителем командующего 3-й ударной армией. Деловые, товарищеские отношения, установившиеся между нами, окрепли в ходе совместной боевой работы под Великими Луками. Эти события были очень свежи в памяти, и мы встретились так, словно и не расставались. [219]

- — Генерал Швецов ознакомил меня с планом предстоящей Невельской операции. Она являлась частью общего плана наступательных действий Калининского фронта на витебском направлении. Овладение Невелем — важнейшим узлом железных и шоссейных дорог — позволило бы войскам фронта охватить левый фланг витебской группировки фашистов.

Главный удар на Невель наносила 3-я ударная армия генерала К. Н. Галицкого. С юга ее прорыв обеспечивала наша 4-я ударная. Ей предстояло наступать в общем направлении к озеру Езерище и далее к Городку, перерезая железную дорогу Невель -Витебск.

На особенностях этого плана останавливаться не буду, поскольку они подробно изложены в военно-мемуарной литературе{66}. Отмечу только, что хороший план тем в первую очередь и хорош, что наряду с четко поставленной задачей предоставляет широкий простор для командирской инициативы. Именно так была спланирована и Невельская операция.

Основу ударной группировки 4-й ударной армии составили 2-й гвардейский корпус и часть сил 83-го стрелкового корпуса. В состав нашего корпуса вошли три стрелковые дивизии: 360-я полковника И. И. Чиннова, 117-я генерал-майора Е. Г. Коберидзе и 16-я литовская генерал-майора В. А. Карвялиса. Правым нашим соседом была 28-я дивизия 3-й ударной армии, левым — 47-я дивизия 83-го стрелкового корпуса.

В ночь на 3 октября мною был подписан боевой приказ, один из пунктов которого гласил: "360-я стрелковая дивизия прорывает оборону противника на участке Волчьи Горы, Барсуки с ближайшей задачей: во взаимодействии с частями 3-й ударной армии и 83-го стрелкового корпуса уничтожить противостоящего противника, обеспечить ввод в прорыв 236-й танковой бригады"{67}. В дальнейшем стрелковые полки, продвигаясь вслед за танками, должны были оседлать важнейшую вражескую коммуникацию Невель — Городок — Витебск. Осуществив эту, пока еще (в рамках Невельской операции) вспомогательную задачу, 4-я ударная армия создала бы реальные предпосылки для выполнения основной задачи фронта — глубокого охвата северного фланга витебской группировки противника.

В полосе наступления 360-й дивизии оборонялись части 2-й немецкой авиаполевой дивизии. До сих пор нам не приходилось иметь дело с такого рода соединением, однако его организационная [220] структура, численный состав и вооружение были известны. Не от хорошей жизни заняли окопы офицеры и солдаты в авиационной форме гитлеровского вермахта. Громадные потери, которые несла немецкая пехота на Восточном фронте, вынуждали фашистское командование изыскивать возможности их компенсации. Одновременно столь же большие потери в авиации оставили без дела часть батальонов наземного обслуживания и прочий технический персонал. Из них и формировались авиаполевые дивизии, которые использовались в качестве пехотных.

Авиаполевая дивизия состояла из четырех батальонов. Однако ставить знак равенства между авиаполевым и пехотным батальонами нельзя ни по числу людей, ни по вооружению. Авиа-полевые батальоны значительно превышали численность обычных пехотных батальонов. Так, два батальона 2-й немецкой авиаполевой дивизии, стоявших в полосе нашей 360-й дивизии, насчитывали около 3700 солдат и офицеров{68}. Авиаполевая дивизия имела на вооружении ту же артиллерию и в том же количестве, что и пехотная дивизия.

Вражеская оборона была построена по принципу опорных пунктов, чему способствовала и сама местность. Сильно заболоченные леса с множеством рек, речушек и ручьев перемежались озерами, которые цепью громадных водных зеркал протянулись от Невеля на юг, к Городку и Витебску. Насыщенность местности этими водными преградами с узкими дефиле (проходами) между ними, с малым числом грунтовых дорог, к тому же раскисших от осенней распутицы, — все это давало обороняющейся стороне большие преимущества. Наш же маневр войсками по фронту и в глубину был резко ограничен, что, несомненно, сказалось на дальнейшей борьбе за выход на подступы к Витебску.

6 октября, на рассвете, войска 3-й и 4-й ударных армий перешли в наступление. Ураганный огонь тяжелой артиллерии и реактивных установок сровнял с землей первую линию вражеской обороны, стрелки 360-й дивизии поднялись в атаку. Их бросок был стремительным. Полковник Чиннов передал по радио условный сигнал: "Кварц!" Это означало, что его полки прорвали передний край фашистов. Несколько отставал лишь правый фланг, однако Чиннов, введя в бой резервный батальон, выправил положение. Обходным маневром сильный опорный пункт противника в деревне Волчьи Горы был взят, полки продолжали наступление. Очередной кодированный сигнал: "Хрусталь!" — известил штаб корпуса, что пехота вышла на рубеж, с которого планировался ввод в прорыв 236-й танковой бригады полковника Н. Д. Чупрова. Вскоре и сам Нил Данилович [221] доложил, что его танки обогнали пехоту и, преследуя бегущих гитлеровцев, приближаются ко второму оборонительному рубежу.

Новый начальник штаба корпуса полковник К. Н. Гофман, суммировав показания пленных, доложил мне, что потери противника составили примерно 700 человек убитыми и ранеными. Захвачено 8 зенитных и противотанковых орудий, 20 минометов, 9 автомашин и тракторов{69}.

Наступление развивалось точно по графику. В 17.00 я перенес наблюдательный пункт в деревню Пестрики. К исходу дня танкисты и пехотинцы завязали бой за деревню Усово. Здесь, на втором оборонительном рубеже, противник оказал сильное огневое сопротивление, в его контратаках участвовали свежие силы, спешно выдвинутые из Городка. Усиленно действовала фашистская авиация — в налетах участвовало по 40 — 50 "юнкер-сов" одновременно. Но как бы там ни было, а задачу первого дня наступления дивизия Ивана Ивановича Чиннова выполнила полностью.

Докладываю об этом командующему армией. Он спросил:

— Где танки Чупрова?

— Танковая бригада ведет бой за Усово, передовой ее отряд вышел к южному берегу Езерища, к деревне Жуково.

— Хорошо! — одобрил генерал Швецов. — А у соседей еще лучше. Третья ударная взяла Невель. Что ж ты молчишь? Удивлен?

— Признаться, да! — ответил я. — Взять такой город за день боя...

— За несколько часов! — поправил он. — В шестнадцать часов танковая бригада Кочергина вступила в Невель, три часа спустя город был очищен от фашистов. Передай это Чупрову! Пусть порадуется за соратника. Да и в пример себе его возьмет...

— Передам.

— Жду доклада о выходе частей на невельскую дорогу, -закончил командарм.

Между тем обстановка в полосе 360-й дивизии складывалась своеобразно. Ее полки, обтекая с севера и юга огромное (примерно 18 кв. км) озеро Езерище, продвигались к дороге Невель — Витебск. Но если севернее озера дорога была уже близка, то южнее Езерища даже вырвавшийся вперед передовой отряд 236-й танковой бригады находился все еще далеко — в 5 — 6 км от нее. А главное, сопротивление фашистов возрастало с каждым часом. Это и неудивительно. Прорыв наших войск южнее Езерища, выход на рокаду, к Городку, выводил 4-ю ударную [222] армию на дальние подступы к Витебскому укрепленному району. Вот почему гитлеровское командование бросило сюда большую часть своих резервов.

В ночь на 7 октября я получил от комбрига 236-й танковой очередное донесение. Чупров сообщил, что передовой его отряд, обходя опорные пункты фашистов, быстро продвигается к дороге. Это донесение обрадовало нас. Однако двинуть вслед за передовым отрядом сколько-нибудь значительные силы мы не могли. И 360-я дивизия, и 236-я танковая бригада все еще вели напряженные бои на усовском рубеже.

— Не зарвется передовой отряд? — спросил я Чупрова.

— Надеюсь на Недоговорова, — ответил он. — В случае чего Виктор Леонтьевич и обратно отряд выведет. Он все может.

Верно, полковник Недоговоров — опытный и храбрый офицер. Его командирские качества блестяще проявились еще в ходе Духовщинской операции. На рубеже реки Царевич легкие пушки 17-й истребительно-противотанковой бригады, которой он командовал, свели на нет попытки противника остановить нашу пехоту танковыми контратаками. А затем артиллеристы Недоговорова в числе первых ворвались в Духовщину. Он был известен как тонкий и умный тактик и в то же время необычайно дерзкий командир.

Теперь его истребительно-противотанковая бригада опять была придана нашему корпусу. Полки бригады действовали с различными стрелковыми частями. Сам Недоговоров оставался с 712-м артполком, наступавшим в боевых порядках 236-й танковой бригады. Виктор Леонтьевич вызвался возглавить передовой отряд танковой бригады. И вот этот отряд — рота танков, противотанковая батарея 712-го артполка и два взвода пехоты на автомашинах — в ночной тьме стремительно движется по вражеским тылам. Полковник Чупров докладывает:

— Отряд Недоговорова выскочил на Невельское шоссе, танки проутюжили фашистскую автоколонну, идут на Городок.

Вскоре — новый доклад:

— Передовой отряд на северной окраине Городка. Ведет бой. Связь с ним прервалась.

Под утро стали известны подробности этого смелого рейда. Отряд Недоговорова, ворвавшись на улицы Городка, нанес фашистам большой урон. Ночной бой продолжался несколько часов. Отряд был окружен превосходящими силами противника. Несмотря на тяжелое ранение, полковник Недоговоров продолжал руководить боем и вывел отряд из окружения. Но ранение Виктора Леонтьевича оказалось смертельным. Спасти его врачам не удалось. Посмертно полковнику Недоговорову было присвоено звание Героя Советского Союза. [223]

7 октября стрелки 360-й дивизии и танкисты 236-й бригады сломили сопротивление фашистов под Усово и, выйдя к озеру Езерище, стали обходить его и с севера и с юга. Вскоре я смог доложить командарму, что правый наш фланг вышел к невельской дороге севернее озера и прочно ее оседлал. Однако на левом фланге наступление развивалось медленно. Противник предпринимал яростные контратаки. В последующие дни мы здесь ввели в бой и 117-ю, и 16-ю литовскую стрелковые дивизии, но и вражеское командование наращивало свои силы. Остатки 2-й авиаполевой дивизии были подкреплены частями 83-й и 129-й пехотных дивизий, полком 391-й охранной дивизии. В их боевых порядках появились танки. Это подошла из Витебска 20-я немецкая танковая дивизия в составе одного танкового и двух моторизованных (гренадерских) полков. Насколько опасным представлялся противнику наш удар, нацеленный южнее Езерища на Городок, показывает и тот факт, что помимо перечисленных частей здесь были брошены в бой даже команды выздоравливающих из прифронтовых госпиталей и 647-й арттехнический батальон{70}.

Теперь на каждую нашу атаку враг отвечал сильной контратакой, поддержанной танками и авиацией. Впервые в столь значительном количестве появились перед нами тяжелые самоходные орудия "фердинанд". И если в пехоте мы еще имели некоторое превосходство над противником, то численный перевес в танках и авиации был на его стороне. Все контратаки части корпуса отбивали, но темп нашего продвижения падал. Тыловые коммуникации сильно растянулись, осенняя распутица затрудняла подвоз боеприпасов, в них ощущалась острая нужда.

10 октября по приказу командарма 2-й гвардейский корпус перешел к обороне, выйдя правым флангом далеко за невельскую дорогу, а левым — не дойдя до нее 3 — 3,5 км. На этом и закончилась Невельская операция.

Ее результат был весьма значителен. Освобождение Невеля и глубокое вклинение 3-й и 4-й ударных армий в стык флангов гитлеровских групп армий "Север" и "Центр" создали благоприятные условия для дальнейших действий наших войск как на прибалтийском направлении, так и на витебском. Забегая вперед, отмечу, что последовавшие сразу же за Невельской две операции войск Калининского (1-го Прибалтийского) фронта еще более углубили это вклинение, которое летом 1944 года советское Верховное Главнокомандование блестяще использовало [224] для окружения и разгрома группы армий "Центр" в Белоруссии.

В ходе Невельской операции противник понес большие потери. 2-я авиаполевая дивизия превратилась в боевую группу — во "флажок на карте". То же можно сказать и о других частях и соединениях: за несколько дней боевых действий их численность уменьшилась в среднем на две трети, а 547-й пехотный полк 83-й дивизии потерял девять десятых первоначального состава и к середине октября вместе с приданным ему авиа-полевым батальоном насчитывал менее 300 солдат и офицеров{71}.

Отличившимся в операции соединениям 4-й ударной армии — 360-й стрелковой дивизии полковника И. И. Чиннова, 47-й стрелковой дивизии полковника Г. И. Чернова и 236-й танковой бригаде полковника Н. Д. Чупрова — были присвоены почетные наименования Невельских.

Вторая половина октября прошла в боях местного значения. Мы готовили войска к очередному наступлению. В том, что оно скоро начнется, сомнений не было. В полосе нашего Калининского фронта, переименованного теперь в 1-й Прибалтийский, происходили крупные перегруппировки.

В первых числах ноября наступление началось. Тесно взаимодействуя, 3-я (она теперь находилась в составе вновь созданного 2-го Прибалтийского фронта) и 4-я ударные армии нанесли сильный удар южнее Невеля, прорвались через межозерные дефиле и стали быстро продвигаться на северо-запад, запад и юго-запад. Поскольку в глубине прорыва фронт расширился, а горловина прорыва оставалась по-прежнему узкой, в обороне противника образовался громадный мешок. Находившиеся в его южной части соединения 4-й ударной армии угрожающе нависли над городокской группировкой фашистов. Эта группировка, в свою очередь удерживая так называемый езерищенский выступ, вершиной упиравшийся в горловину прорыва, тоже представляла для нас большую опасность. Вражеское командование могло (и как увидим далее, попыталось) ударом с езерищенского выступа на север перехватить горловину мешка и окружить войска 3-й и 4-й ударных армий.

Таким образом, сложная конфигурация фронта создавала и для нас и для противника возможность действовать с решительной целью — на окружение и уничтожение. Эти обстоятельства и предопределили ожесточенность сражения, которое с небольшими перерывами длилось здесь почти два месяца. [225]

6 ноября штаб и управление корпуса были передислоцированы в горловину мешка. Теперь в корпус входили четыре стрелковые дивизии — 47, 154, 156 и 381-я — и 236-я танковая бригада. Для нас те дни выдались очень напряженными. Надо было в кратчайший срок сгруппировать соединения, часть из них вела бой, а другие еще выдвигались к горловине прорыва.

Боевая задача заключалась в том, чтобы расширить горловину к югу и разгромить оборонявшегося противника. 154-я и 156-я дивизии уже наступали вдоль невельской дороги на Езерище, Бычиха, Городок, а 381-я и 47-я дивизии, как бы заходя правым плечом, должны были атаковать городок скую группировку с запада, из мешка, и во взаимодействии с другими соединениями 4-й ударной армии, наступавшими с востока, замкнуть окружение противника.

Однако уже первые бои показали, что вражеское командование было намерено не только оборонять езерищенский выступ, но, используя его, перехватить инициативу — перейти в наступление, смять боевые порядки 2-го гвардейского корпуса, прорваться в тылы 3-й и 4-й ударных армий.

Утром 8 ноября из 156-й дивизии поступил тревожный доклад:

— Противник наступает, до пятидесяти танков с пехотой атакуют четыреста семнадцатый стрелковый полк.

Последовавшие часы прошли под знаком все нараставшего напряжения. Фашистам удалось прорваться на участке полка между озерами Езерище и Ордово. Танки врага двинулись вдоль дороги на север, к Невелю. К 15.00 они захватили Блинки, Борок и ряд других населенных пунктов. Я был вынужден изменить боевую задачу 47-й дивизии. Прямо с марша ее полки контратаковали прорвавшегося противника.

Позвонил генерал Швецов.

— Что у вас происходит? — спросил он.

Я доложил обстановку: танки противника прорвались на узком участке. Против них в бой введена дивизия Чернова.

— А где триста восемьдесят первая дивизия?

— На марше. Выполняет ранее поставленную задачу.

— Что-то ты больно спокоен, — заметил командарм.

План действий на вторую половину дня и завтрашнее утро, доложенный мною, командарм одобрил.

Если быть пунктуальным, то надо сказать, что план этот являлся лишь вариантом прежнего плана наступления корпуса. Удар фашистской танковой группировки по горловине невельского мешка вынудил нас изменить свой замысел в деталях. Суть же оставалась прежней: широкий маневр соединениями правого фланга, удар по противнику с запада, выход в его тылы. [226]

Разумеется, в той конкретной обстановке далеко не просто было принять это решение. Ведь речь шла не только о ликвидации прорыва фашистской группировки в полосе корпуса. Если бы противнику удалось сломить сопротивление 156-й и 47-й дивизий, прорыв тактический превратился бы в оперативный — в окружение двух наших армий в невельском мешке. Отсюда и степень ответственности за принятое командованием корпуса решение.

Случись подобная ситуация в начале войны, мы, вероятнее всего, пошли бы иным путем — более простым, хотя и менее перспективным. Полагаю, что все силы мы бросили бы для непосредственной ликвидации прорыва противника. Но теперь другие времена, иное соотношение сил. Изменились и мы сами: приобрели боевой опыт, вкус к маневру, научились оценивать обстановку не только на данный день и час, но и с учетом дальнейшего ее развития. А главное, канула в прошлое оперативная робость с ее многочисленными "но", которые нередко сводили на нет хороший первоначальный замысел.

Ну а противник в этом отношении заметно сдал. Его командование потеряло былую самоуверенность, войска — также. Это особенно остро чувствовалось теперь, в попытках предпринять наступление. Например, вечером 8 ноября, когда немецкие дивизии — 20-я танковая и 252-я пехотная -прорвали оборону 417-го полка и их успех казался на первый взгляд несомненным, в донесениях из наших частей фигурировал любопытный факт: вражеские танки идут в атаку на очень низких скоростях; даже прорвавшись за передний край, танки не рискуют далеко уйти от своей пехоты; танкисты либо плохо обучены, либо робеют{72}.

И еще один факт из тех же донесений. Стрельба нашей артиллерии прямой наводкой, как показывают пленные, наносит противнику большой урон и оказывает на него огромное моральное и психологическое воздействие. Между тем вражеские артиллеристы очень редко прибегают к прямой наводке. Они явно боятся этих скоротечных артиллерийских дуэлей на дистанциях 600 — 700 метров.

Короче говоря, сведения, поступавшие из частей, подтверждали: противник наступает крупными силами, но — с оглядкой. Он опасается за свои фланги. Пытаясь окружить наши войска в невельском мешке, сам более всего боится окружения. Следовательно, наш план контрдействий исходит из верной предпосылки: сильный удар во фланги городокской группировки сразу же скажется на темпах ее наступления в центре.

В ночь на 9 ноября перегруппировка на правом фланге корпуса [227] была закончена. 381-я дивизия вышла правее, на уровень 154-й дивизии, и с утра эти соединения вместе с 236-й танковой бригадой атаковали городокскую группировку с запада.

Мы наступали на восток, форсировали реки не так, как обычно, — с низкого восточного берега на высокий западный, а наоборот, и потому столь непривычным показался мне первый утренний доклад командира 236-й танковой бригады полковника Чупрова:

— Вышел к реке Оболь. Мотострелки захватили плацдарм на восточном берегу. Переправляю танки.

Несколько позже другой плацдарм за Оболью захватила 381-я стрелковая дивизия генерал-майора А. В. Якушева. И танкисты, и стрелки действовали решительно. Они быстро продвигались на восток, и вскоре оба плацдарма слились в один, глубиной от 5-6 км на севере и до 13-15 км на юге. Не только фланг, но и тылы городокской группировки противника оказались под угрозой. Враг спешно перебрасывал сюда войска, снятые с центрального участка. Его замысел прорваться к Не-велю явно терпел провал. Гитлеровцы теперь уже повсеместно перешли к обороне.

В двадцатых числах ноября фронт стабилизовался. Городокская группировка противника, так и не выполнив главной своей задачи, зажатая с запада и востока частями 4-й ударной армии, осталась в полуокружении, что вскоре и решило ее судьбу.

Еще одну операцию на витебском направлении (она получила название Городокской) войска 1-го Прибалтийского фронта осуществили под руководством нового командующего. Генерал армии А. И. Еременко убыл на юг, где принял командование Отдельной Приморской армией, а вместо него 1-й Прибалтийский фронт возглавил генерал армии И. X. Баграмян.

В конце ноября, когда на фронте установилось относительное затишье, меня вызвали в штаб 4-й ударной армии. Здесь я встретил и других командиров корпусов — генералов А. Н. Ермакова (60-й стрелковый корпус), А. А. Дьяконова (83-й стрелковый корпус), Н. С. Осликовского (3-й гвардейский кавалерийский корпус), М. Г. Сахно (5-й танковый корпус). Мы были представлены новому командующему фронтом, он заслушал наши доклады.

Генерал Баграмян уже детально знал боевую обстановку. Слушая доклады, он тем не менее что-то записывал, задавал вопросы. Если ответ его не удовлетворял, переспрашивал. Если кто-то из нас затруднялся ответить сразу, командующий не торопил. Тон спокойный, ровный, доброжелательный. А когда очередной докладчик начал перечислять цифры и факты, рисующие успехи [228] его корпуса в минувшей операции, Иван Христофорович тем же ровным тоном заметил:

— Это уже известно из оперативных сводок. Хотелось бы услышать вашу оценку нынешней боевой обстановки в более конкретном виде. Мы готовимся к новым наступательным боям. Что думает по этому поводу ваш штаб, что думаете вы сами? И почему думаете так, а не иначе? Нам нужны не цифры, но анализ, построенный на цифрах и фактах. Только такой наш с вами разговор поможет в планировании операции.

Последним довелось докладывать мне.

— Командовали дивизией на Юго-Западном фронте? — спросил И. X. Баграмян.

— Да, девятой гвардейской.

— Большой Бурлук, Оскол, Дон? Помню... Продолжайте!

Я, естественно, учел замечания командующего по предыдущим докладам и основное внимание в своем выступлении уделил вопросам оперативно-тактическим. Мы с полковником Гофманом и другими офицерами штаба корпуса, уже не раз анализируя закончившуюся операцию, пришли к единодушному выводу: если бы корпус был сгруппирован в более узкой полосе, он смог бы нанести глубокий удар, оседлать невельскую дорогу в тылу противника и тем предрешить его окружение. Этот вывод я и доложил командующему.

— Данная задача остается за вами, — сказал генерал Баграмян. — Полосу сузим, дадим танки. Как думаете: есть ли смысл изменять направление главного удара корпуса?

— Нет! — ответил я. — Направление между озерами Берново и Черново выгодно со всех точек зрения, в том числе для танков...

В тот же день мы с генералом Сахно обговорили некоторые вопросы взаимодействия. Его танковый корпус должен был войти в прорыв через боевые порядки нашего корпуса, а одной бригадой участвовать и в самом прорыве.

Подготовка к операции шла своим чередом, несмотря на распутицу, которая разразилась в начале декабря. Особенно трудно было с обеспечением войск боеприпасами и продовольствием: их доставка по-прежнему производилась через горловину невельского мешка. Горловина была не столь уж узкой, но дело в том, что большую ее часть занимали озера да заболоченная низменность. Единственная проезжая дорога находилась в зоне артиллерийско-минометного огня противника, поэтому пользоваться ею можно было только ночью. Эта раскисшая в оттепель дорога буквально всасывала в себя и гужевой, и колесный, и даже гусеничный транспорт. Артиллерийские полки, приданные нам, [229] также тратили по нескольку суток, чтобы преодолеть путь в 60-70 км.

Время, отведенное на подготовку к операции, дало нам возможность хорошо сгруппировать артиллерию, обеспечить войска боеприпасами, провести тщательную разведку целей.

К середине декабря городокская группировка противника не претерпела сколько-нибудь существенных изменений. Правда, за счет вынужденного отхода в ноябре фронт ее сократился, а следовательно, и уплотнился. Занимаемый ею езерищенский выступ от вершины (Езерище) до основания (Городок) протянулся километров на 40, а в самой широкой своей части, у основания, достигал 50 км.

По замыслу генерала И. X. Баграмяна двум армиям предстояло нанести встречный рассекающий удар, соединиться в районе станции Бычиха и, ликвидировав противника в езерищенском выступе, развить наступление на юг — на Городок и далее к Витебску. Главный удар с северо-востока наносила 11-я гвардейская армия К. Н. Галицкого, вспомогательный, с запада, под основание езерищенского выступа, — 4-я ударная армия. Эта задача была возложена на 2-й гвардейский стрелковый и 5-й танковый корпуса.

Состав 2-го гвардейского опять претерпел изменения: две дивизии — 154-я и 156-я были переданы соседнему корпусу, а вместо них к нам пришли другие. В результате перегруппировки наш корпус целиком сосредоточился на восточном берегу Обо-ли, на плацдарме, где в ноябре вели боевые действия лишь правофланговые дивизии. Полоса корпус а сузилась почти вдвое, до 25-27 км, что позволило создать достаточные плотности войск на 6-километровом участке прорыва, между озерами Берново и Чернове. Здесь были сосредоточены главные силы (два полка) 381-й дивизии, 90-я гвардейская и 47-я стрелковая дивизии. Левый фланг корпуса — от реки Оболь до озера Берново — прикрывал оборонявшийся на широком фронте один полк 381-й дивизии, правый — от озера Чернове до озера Кошо — 16-я литовская стрелковая дивизия.

В качестве средств усиления мы получили 70-ю танковую бригаду 5-го танкового корпуса, а также три артиллерийских полка.

Таким образом, тяжелой артиллерии, предназначенной для контрбатарейной борьбы, нам дали немного — 18 гаубиц (152-мм) 488-го полка. Да и вообще артиллерийская группировка в полосе прорыва была небольшой — по 53 ствола на километр, включая сюда батальонные минометы и противотанковые пушки. Усилить артиллерийское обеспечение в центре прорыва, в полосе [230] 90-й гвардейской дивизии, мы могли только за счет ее соседей — 47-й и 381-й дивизий. В их полосах число артиллерийско-минометных стволов на километр фронта было снижено до 30, в полосе 90-й дивизии доведено до 84 стволов{73}. Отмечу, что в 11-й гвардейской армии, наносившей главный удар, артиллерийские плотности были гораздо выше — до 180 стволов на километр фронта прорыва{74}.

Нехватку тяжелой артиллерии в нашей полосе должна была восполнить результативная разведка. Разведчики с этой задачей справились. Они вскрыли оборону противника на всю ее глубину. Были захвачены контрольные пленные из различных фашистских частей и соединений, мы выяснили их состав. Оказалось, что перед корпусом держали оборону полки 87-й и 129-й пехотных дивизий (всего 13 батальонов), остатки (боевая группа) 113-й пехотной дивизии, 214-й строительный батальон. В районе железной дороги Невель — Витебск, у станции Бычиха, в резерве стоял 24-й танковый полк 20-й танковой дивизии (80 танков).

Показания пленных свидетельствовали, что фашистское командование лишь частично успело восполнить тяжелые потери, понесенные в ноябрьских боях. Например, 428-й пехотный полк 129-й дивизии состоял из двух батальонов вместо трех по штату. Эти батальоны в свою очередь имели по три роты вместо четырех, а роты — только по два взвода. Свои показания пленный из 428-го полка заключил фразой: "Среди солдат ходят слухи об окружении, все считают, что русские завершат окружение".

Особо хочу сказать о нашей химической разведке. Для нас уже в 1942 году не было секретом, что фашисты готовятся применить отравляющие вещества против войск Калининского фронта. Еще под Великими Луками мы разгромили две вражеские части, которые официально именовались: "1-й учебный минометный химический полк" и "55-й минометный химический полк". Эти полки имели на вооружении шестиствольные минометы. И хотя в тех боях противник применял мины с обычной взрывчатой начинкой, минометные расчеты и командный состав уже прошли специальную подготовку по работе с химическими минами.

Когда 2-й гвардейский корпус начал боевые действия на [231] витебском направлении, эти сведения пополнились новыми. Пленные на допросах показывали, что так называемые дегазационные батальоны фашистской армии расформированы, а их личный состав и материальная часть переданы для укомплектования минометных химических полков. На фронт поступали новые тяжелые метательные аппараты, зашифрованные как "туманометы" ("Небель-Верфер"). Кадры для этих частей, офицеры и унтер-офицеры, обучались в Витебске, на специально созданных курсах{75}.

Мы вынуждены были готовить свои войска к защите от химических средств нападения противника.

Почему фашисты все-таки не решились применить отравляющие вещества, почему не повторили аналогичные действия германской армии времен первой мировой войны — это вопрос другой. Но то, что в конце 1943 года вражеское командование готовило химические атаки против войск 1-го Прибалтийского фронта, — это был факт, и мы должны были с ним считаться.

К 9 декабря части 2-го гвардейского корпуса полностью завершили подготовку к Городокской операции. Мы получили соответствующий приказ с уточненной боевой задачей и ждали только распоряжения, указывающего день и час наступления. 13 декабря, перед рассветом, такое распоряжение поступило. В 10.45, после полуторачасовой артподготовки, корпус перешел в наступление и прорвал оборону противника на участке Малая Дворня, Шитики.

Бой развивался неровно. Левофланговая 381-я дивизия, которой теперь командовал полковник И. И. Серебряков, продвинувшись вдоль юго-восточного берега озера Берново, встретила упорное сопротивление фашистов под деревнями Морозники и Крепина. Еще менее значительным было продвижение в центре, в полосе 90-й гвардейской дивизии. И хотя ее поддерживала большая часть нашей артиллерии, а в боевых порядках пехоты наступала 70-я танковая бригада, дивизия к исходу дня вклинилась в оборону противника лишь на 1,5 — 2 км. Наибольшего успеха добилась правофланговая 47-я дивизия полковника Г. И. Чернова. Она прорвалась севернее озера Чернове и вышла на дальние подступы к железной дороге Невель — Витебск.

Как известно, успех части или соединения зависит от многих факторов, среди которых важную роль играют личные качества командного состава. С офицерами 47-й дивизии мне довелось познакомиться еще в боях за Невель, когда она входила в состав соседнего 83-го корпуса. На совместной рекогносцировке, на [232] участке 148-го полка, начальник штаба этой дивизии майор Н. И. Реут коротко, точно, исчерпывающе доложил обстановку. Чувствовался в нем человек с творческим началом — умный, ищущий, с острым глазом. Это подтвердил и командир 47-й дивизии Григорий Иванович Чернов. Он сказал мне тогда, что майор Реут — один из лучших офицеров его дивизии. Месяц спустя, когда дивизия вошла в наш корпус, Реут был уже начальником ее штаба, подполковником.

Как-то мы встретились с ним на разбитой осенней дороге, вдали от населенных пунктов. Реут сам вывел сюда полевые кухни, чтобы накормить горячей пищей бойцов маршевого батальона, направлявшегося в дивизию. Это была настоящая, без лишних слов, забота о людях. Да и они, бойцы и командиры, еще не попав в новую для них часть, уже поняли: о них знают, помнят, их встречают, как и положено встречать однополчан.

Чернов и Реут дополняли друг друга. В период подготовки Городокской операции они предложили штабу корпуса смелое и вместе с тем обоснованное решение: двинуть подвижной отряд (лыжный батальон, стрелковая рота, танковая рота) несколько правее от направления главного удара дивизии. Пройдя по бездорожью к северо-восточному берегу озера Чернове, отряд должен был прикрыть фланг дивизии. Это — как задача-минимум. А как максимум — прорваться в тыл противнику, на невельско-витебскую дорогу.

И вот, к исходу первого дня операции, несмотря на трудности, которые мы испытывали в центре и на левом фланге, стало ясно: цель- выйти к основной тыловой коммуникации городокской группировки противника, а следовательно, создать реальную предпосылку к окружению нескольких ее дивизий в езерищенском выступе — уже близка. Боевой успех 47-й дивизии стал тому причиной.

В целом дивизия в тот день продвинулась на 4 — 6 км.

В полночь меня вызвали к телефону. Полковник Гофман, передавая трубку, шепнул:

— Командующий фронтом!

Генерал Баграмян уточнил боевую обстановку, потом сказал:

— Передайте полковнику Чернову: всему личному составу сорок седьмой стрелковой дивизии объявляю благодарность за боевую доблесть, проявленную сегодня.

Я тотчас позвонил Чернову, передал благодарность командующего, а наш политотдел во главе с полковником Луценко сделал ее достоянием всего корпуса. О боевом успехе 47-й дивизии рассказывали бойцам политработники и агитаторы в устных беседах, дивизионные газеты — печатным словом. И уже к утру [233] призыв равняться на героев этой дивизии, подкрепить ее прорыв общим прорывом корпуса овладел сердцами воинов. Перед началом нового боевого дня мне довелось побывать в дивизии Чернова, наблюдать ее личный состав в деле. Наступательный порыв был действительно очень высок.

Боевой успех 47-й дивизии сразу же сказался во всей полосе наступления 2-го гвардейского корпуса. 381-я и 90-я гвардейская дивизии, все более развертывая свой фронт на север, продвигались к станции Бычина, навстречу соединениям 11-й гвардейской армии. В том же направлении, обогнав пехоту, вошел в прорыв танковый корпус генерала Сахно. А 47-я дивизия, продолжая наступать на восток, 15 декабря пересекла железную дорогу Невель — Витебск на четырехкилометровом участке (разъезд Росляки — высота 229,7) и, развернувшись фронтом на юг, прикрыла главные силы корпуса от контратак противника со стороны Городка.

В ночь на 16 декабря организованное сопротивление фашистов было сломлено. Командиры дивизий докладывали, что противник бежит на север и северо-восток, бросая раненых, вооружение, боеприпасы, военное имущество. Наши разведгруппы сообщали, что в тылу врага царят паника и полный хаос. Между тем танки генерала Сахно с десантами пехоты 90-й гвардейской дивизии, разгоняя с дорог мечущиеся толпы гитлеровцев, стремительно продвигались на север, навстречу частям 11-й гвардейской армии. Клещи сжимались, с часу на час окружение должно было завершиться.

В полдень 16 декабря мы получили радиограмму из 90-й гвардейской дивизии: танкисты и стрелки вышли к станции Бычиха, где соединились с частями 11-й гвардейской армии{76}. Вскоре я переговорил по радио с командиром корпуса этой армии.

— Поздравляю! — сказал он. — Кот в мешке. Завязан крепко.

Мы не представились друг другу, поскольку говорили открытым текстом, но тот голос, ту интонацию я узнал бы среди тысячи других.

— Поздравляю, дружище! — ответил я. — Давно мы с тобой не виделись, а?

Он помолчал, потом крикнул:

— Апанас? Жив?

— Жив, Ваня...

Так, в день, когда завершилось окружение противника в езерищенском выступе, я нежданно-негаданно встретил, да и то [234] лишь в эфире, Ивана Федоровича Федюнькина, старого соратника по 78-й (9-й гвардейской) дивизии, с которым мы прошли плечом к плечу через трудные бои на полях Подмосковья. Бывший начальник нашего штаба был теперь уже генерал-майором, командовал 16-м гвардейским стрелковым корпусом.

На следующий день наши войска, взаимодействуя с частями 11-й гвардейской армии, закончили ликвидацию окруженной группировки противника. Части корпуса захватили около 750 пленных, 80 орудий, 98 минометов, в том числе шестиствольных, 32 танка, 8 самоходных орудий, свыше 650 пулеметов, 55 различных складов и много другого военного имущества{77}. Трофеями, которые достались нам в полной исправности, можно было бы вооружить целую немецкую пехотную дивизию и танковый батальон. Я не говорю уже о боевой технике противника, уничтоженной в ходе пятидневных боев. Большие трофеи достались также танкистам генерала Сахно и соединениям 11-й гвардейской армии генерала Галицкого.

В тех боях были разгромлены 87, 129 и 211-я немецкие пехотные дивизии, тяжелые потери понесли 252-я пехотная и 20-я танковая дивизии. Отдельные их части и подразделения, прорвавшись из окружения, поспешно откатывались на юг, к Городку.

18 декабря 2-й гвардейский корпус совершил марш в новый район сосредоточения — к югу от озера Кошо (деревни Сухоруково, Стар. Войхана, Бегуны), иначе говоря, рокировался вдоль линии фронта вправо, к западу. 24 декабря 4-я ударная армия, взаимодействуя с 11-й гвардейской, продолжила наступление на витебском направлении. Фронт противника опять был прорван на большую глубину. В результате этого прорыва 11-я гвардейская армия, освободив Городок, вплотную подошла с северо-запада к Витебскому укрепленному району, а 4-я ударная на широком фронте вышла к железной дороге Витебск — Полоцк. На этом рубеже войска 1-го Прибалтийского фронта перешли к обороне — летне-осенняя кампания 1943 года закончилась.