На Вяземском направлении
Ночь, бушует смежная пурга, ничего не видно и в десяти шагах. Мы с Бронниковым стоим на асфальте Можайского шоссе на перекрестке дорог. Посвечивая фонариком, комиссар смотрит на часы.
— Двадцать два ноль-ноль, — говорит он.
В круговерти пурги проступает колышущийся темный квадрат. Стрелковая колонна выходит на шоссе. Бойцы шагают молча, месят валенками снег, слышно тяжелое дыхание сотен людей. Впереди колонны — командир в туго перехваченной ремнем телогрейке. Это майор Романов. Теперь он командир 258-го полка — заменил полковника Суханова, получившего новое назначение. Романов, как и всегда, точен. Его полк вышел к шоссе в соответствии с графиком марша — минута в минуту
Командир доложил, что в полку все в порядке
— Отставшие есть? — уточнил я.
— Нет.
— Обмороженные?
— Нет.
Полковая колонна пересекает шоссе, направляясь по дороге в Верею и Медынь.
9-я гвардейская дивизия опять на марше. Отдых наш был коротким — лишь пять дней мы простояли в междуречье Озерны и Рузы, в районе, который нам памятен недавними ожесточенными боями. 27 января, в одиннадцать утра, дивизия получила боевой приказ командующего Западным фронтом и в ту же ночь начала форсированный марш с севера на юг, вдоль линии фронта, к городу Медынь. Сроки у нас жесткие — 150 километров дивизия должна пройти за четверо суток.
Цели столь спешной переброски мы не знали, но, судя по всему, обстановка под Медынью была нелегкой. Мы даже не успели получить пополнение ни людьми, ни техникой, хотя в них дивизия остро нуждалась. Трехмесячные непрерывные бои сказывались на се боеспособности. В стрелковых полках осталось по [115] 250 — 300 человек личного состава, значительная часть автотранспорта, особенно в артполках, требовала ремонта, гужевой транспорт был в некомплекте — не хватало несколько сотен лошадей.
Трудности форсированного марша усугубляла погода. Морозы достигали 40 градусов, непрерывно валил снег, переметавший путь сугробами. Грунтовые дороги стали труднопроходимыми. Чтобы избежать пробок, штаб дивизии предусмотрел два параллельных маршрута: первый, правый, — через Можайск к Верее и далее на Медынь, второй, левый, — через город Руза, станцию Дорохове, деревню Симбухово к той же Медыни.
Несмотря на жестокий мороз и снегопад, марш проходил в хорошем темпе. Три первых ночных перехода продолжались по 11-13 часов, стрелковые полки даже опередили установленный штабом график движения. Помогала отличная маршевая подготовка бойцов-дальневосточников. Хуже было в артполках — в 159-м легком и 210-м гаубичном. Орудия на конной тяге и многотонные гаубицы на тяге механической не выдерживали установленного темпа. Трактора и автомашины с их изношенными моторами часто останавливались из-за поломок. Артиллеристы то и дело на своих плечах проталкивали технику по сугробистым дорогам, сокращали свой отдых, чтобы нагнать пехоту. К утру 31 января, когда стрелковые полки уже вышли в район Медыни, артдивизионы все еще буксовали на дорогах, растянувшись до Вереи.
В Медыни находился фронтовой узел связи. Я позвонил в штаб Западного фронта, доложил начальнику оперативного управления генералу Г. К. Маландину о прибытии стрелковых пблков. Он сообщил приказ командующего фронтом: 9-я гвардейская дивизия включена в состав 33-й армии, штаб армии — в районном центре Износки.
Немедленно сосредоточивайте дивизию в район Износки, — добавил он. — Возможно, придется вступить в бой с марша.
Я попросил генерала Маландина доложить командующему, что под Медынью сосредочены только стрелковые полки дивизии, что артиллерия отстала. Генерал Маландин тут же выполнил мою просьбу, потом он опять взял трубку и сказал, что командующий подтвердил свой приказ.
Этот приказ, как и форсированный марш из-под Рузы к Медыни, мне особенно стал ясен, когда я в штабе 33-й армии ознакомился с обстановкой в ее полосе. Ударная группа армии (три стрелковые дивизии) во главе с ее командующим генерал-лейтенантом М. Г. Ефремовым прорвалась в глубину обороны противника и уже выходила к Вязьме. Между группой и остальными [116] войсками армии образовался большой разрыв. Это был длинный, до 70 км, и узкий, около 8 км, коридор, по обеим сторонам которого находились вражеские войска.
В штабе армии, в Износках, я получил приказ ввести дивизию в прорыв, чтобы в составе ударной группы наступать на Вязьму. Опять предстоял форсированный марш, осложненный на этот раз тем, что совершать его придется по узкому коридору прорыва, в готовности немедленно принять бой. Легкий артдивизион и отдельный минометный дивизион — вот и все средства, которыми мы располагали для огневой поддержки стрелковых полков.
Дивизия двинулась от Медыни к линии фронта и вошла в прорыв. По обеим его сторонам слышалась редкая ружейно-пулеметная стрельба, иногда подавали голос орудия. Они били из деревни Захарове, превращенной противником в сильный опорный пункт. Деревня стояла на высотах, над рокадной дорогой Гжатск — Юхнов, что позволяло фашистам контролировать огнем узкое основание прорыва. Для того чтобы обеспечить тыл дивизии, ее связь с основными силами 33-й армии, я оставил под деревней Захарово оперативную группу штаба во главе с подполковником Витевским, выделив в его распоряжение один стрелковый батальон. Я предупредил Витевского, что противник может в любой момент ударить в основание прорыва, поэтому задача оперативной группы — вести усиленную разведку, чутко реагировать на все изменения боевой обстановки. Скажу заранее, что эта предосторожность вскоре же помогла нам с честью выйти из очень трудного положения.
Дивизия лесными дорогами шла к Вязьме. Мы с Бронниковым решили проехать вперед и установить прямой контакт с группой генерала Ефремова. Ехали на лошадях, в санной упряжке. Дорога была занесена снегом, к тому же завалена брошенной вражеской техникой. Генерала Ефремова нашли в деревушке, расположенной километрах в 5—7 южнее Вязьмы. Он без предисловий, по карте, ввел меня в боевую обстановку. Завтра на рассвете три дивизии ударной группы атакуют противника в Вязьме.
— Ваша — тоже, — добавил он и указал на карте отведенную нам полосу.
Я доложил, что к утру дивизия не успеет занять исходное положение — она еще слишком далеко от Вязьмы. Единственное, чем можем мы помочь ударной группе, это сформировать батальон из наиболее подготовленных лыжников. Лыжники, пожалуй, успеют прибыть под Вязьму к началу атаки.
— Хорошо! — согласился командарм и отпустил нас. [117]
Мы погнали коней обратным путем. Торопились вернуться в дивизию еще и потому, что здесь, под Вязьмой, в глубине пробитого ударной группой коридора, обстановка быстро менялась. Слышался дальний рокот танковых двигателей, била фашистская артиллерия, снаряды, задевая верхушки деревьев, рвались у нас над головой. На подступах к селу Замытское стало спокойнее, стучали только пулеметы. Километрах в двух-трех от села мы встретили свой авангард — 131-й полк.
— Усильте походное охранение, — приказал я Докучаеву, и мы поехали дальше.
Встретив колонну главных сил, сразу же, на марше, приступили к формированию лыжного батальона. Мы с Бронниковым обсуждали кандидатуру его командира, подбирали командиров рот и взводов, когда где-то впереди застучали выстрелы немецких танковых пушек, ударили и пушки 131-го полка, Значит, танки вышли к дороге. Если это разведка, Докучаев и сам с ней управится. А если крупные силы? Приказываю: артиллерия — вперед! Стрелковым батальонам занять боевой порядок.
Из тыла прискакала к нам группа кавалеристов. Среди них капитан Бурнашев и какой-то незнакомый командир. Бурнашев передал мне донесение Витевского, а его спутник представился:
— Офицер связи штаба сорок третьей армии капитан Карев!
Он вручил мне пакет, в котором нахожу приказ. На основании боевого распоряжения штаба фронта 9-я гвардейская дивизия передается из 33-й армии в соседнюю, 43-ю. Приказ ее командующего генерал-лейтенанта К. Д. Голубева ставит перед нами новую боевую задачу. Дивизия должна немедленно повернуть обратно, выйти из прорыва к деревне Захарове и "уничтожить противника, прорвавшегося на правом фланге 43-й армии"{27}, то есть на ее стыке с 33-й армией.
Стало ясно, что фашистские войска перешли к решительным действиям с целью "подрубить" основание прорыва ударной группы 33-й армии и окружить ее. Донесение Витевского и короткий рассказ Бурнашева дополнили данные об обстановке. Наш стрелковый батальон, оставленный с оперативной группой под деревней Захарове, ведет тяжелый бой с танками и пехотой противника. Горловина прорыва сузилась до 3 — 4 километров. "Очень трудно, но держимся", — заканчивал свое донесение Витевский.
Положение сложное. Впереди, у села Замытское, противник атакует 131-й полк, и Докучаев только что сообщил, что часть [118] его подразделений окружена. Сзади, у деревни Захарове, примерно такая же обстановка. Медлить нельзя ни минуты. Всякое промедление, всякая нерешительность чреваты тем, что наша дивизия будет окружена здесь, в лесном районе, вдали и от ударной группы 33-й армии, и от 43-й армии.
Что делать? С одной стороны, я имею приказ генерала Ефремова вести дивизию к Вязьме, с другой — приказ генерала Голубева немедленно повернуть обратно, в район Захарове. Подобная ситуация на войне не редкость, и наши воинские уставы это учитывают. Устав требует выполнять тот приказ, который получен последним. Тем более если он санкционирован высшей инстанцией — в данном случае штабом Западного фронта.
День 2 февраля клонился к вечеру, начиналась пурга. Я послал связного офицера к Докучаеву с приказом выйти из боя и отходить вслед за главными силами дивизии. Связной должен был объяснить ему сложившуюся обстановку.
Форсированным маршем мы шли всю ночь. И чем ближе подходили к горловине коридора, тем сильнее гремела канонада. Я опасался, что группа Витевского (стрелковый батальон) не устоит под натиском вражеских танков и нам придется с боем пробиваться к главным силам 43-й армии.
Группа Витевского устояла. Атакованные фашистами с обеих сторон коридора — и от деревни Захарове, и от деревни Москвино, — бойцы, командиры и политработники стояли насмерть, сражались по-гвардейски и продержались до подхода главных сил дивизии. Наш 40-й полк с марша вступил в бой и отбросил противника. Дивизия сосредоточилась в указанном ей районе и приступила к выполнению боевой задачи.
Последним вышел из прорыва 3-й батальон 131-го полка. Два других батальона оставались в окружении. Ночью из этих батальонов пробились к нам несколько бойцов и сержантов. Они рассказали подробности боя под Замытским. Он начался внезапно. Авангардный батальон старшего лейтенанта Юсупова только что миновал деревню Белый Камень, когда из-за поворота дороги показалась пехотная колонна. Это были гитлеровцы. Юсупов развернул своих бойцов в цепь — они первыми открыли огонь. У фашистов возникло замешательство, падали убитые и раненые. Однако из-за поворота выдвигались уже цепями новые подразделения гитлеровцев, они охватывали батальон и справа, и слева, а главное, в тылу батальона слышались дробь немецких автоматов и гулкие выстрелы танковых пушек.
Танки вклинились в походные порядки 131-го полка так, что все три его батальона дрались изолированно. Это был неравный и очень тяжелый бой. Обороняя деревню Белый Камень, [119] геройски пали ветераны дивизии капитан А. С. Рыбко, старший лейтенант Ш. X. Юсупов и многие другие товарищи. Те из участников боя, которым удалось прорваться к 3-му батальону или — несколько позже — к главным силам дивизии, говорили, что и 1-й и 2-й батальоны почти полностью погибли. Однако, как часто бывает с людьми, отбившимися в ходе тяжелого боя от своих подразделений, они невольно выдавали личные свои впечатления за действительность. На самом же деле два батальона 131-го полка и две роты саперного батальона не были разбиты противником. Они, хотя и понесли значительные потери, отразили все атаки фашистов и организованно отошли в лес. Более того, эти подразделения, возглавляемые заместителем командира полка капитаном Сучиловым, более трех недель сражались в окружении. Как это было и как они прорвались к нам, я расскажу позже.
Итак, боевые действия нашей дивизии, как и всего правого крыла 43-й армии, теперь были тесно связаны с ситуацией, которая сложилась в группе Ефремова под Вязьмой{28}.
В первой половине февраля ключевым пунктом боевых действий стал опорный пункт фашистов в деревне Захарове. Они сосредоточили здесь крупные силы: полк 2-й бригады СС, 95-й полк 17-й пехотной дивизии, 17-й артиллерийский полк, тяжелый гаубичный и противотанковый дивизионы. Сотни артиллерийских и минометных стволов плотным огнем встречали нашу атакующую пехоту, над полем боя каждый день висели десятки вражеских бомбардировщиков. [120]
С 5 по 10 февраля наши батальоны, взаимодействуя то с группой генерала Ревякина, то с другими частями, раз десять врывались в Захарове, захватывали отдельные дома и сараи на окраинах деревни, но удержаться в ней не могли. Противник, как и мы, нес большие потери. Об этом говорит и такой, например, факт. Уже в конце войны мне довелось допрашивать пленного немецкого генерала. Он почти всю войну провел на Восточном фронте, но первый населенный пункт, который он вспомнил, была деревня Захарове, где его полк потерял три четверти личного состава.
10 февраля, перед рассветом, на командный пункт дивизии позвонил генерал Голубев. Он в самой категоричной форме потребовал взять Захарово. Я доложил о численности личного состава полков, о том, что артиллерийские боеприпасы опять не подвезены.
— Всем вперед! — приказал он. — Командирам и политработникам выйти в стрелковую цепь и возглавить атаку!
Мы выполнили приказ командарма. Комиссар Бронников был в 40-м полку, я — в 258-м, работники штаба и политотдела также встали в наступающие цепи. На командном пункте оставался лишь подполковник Витевский, недавно назначенный начальником штаба дивизии, да дежурные связисты.
После короткой артподготовки мы поднялись в атаку, пошли к деревне короткими перебежками. И сразу же обрушился на нас сильный огонь вражеской артиллерии. Согни снарядов рвались в белом поле, покрывая его воронками, минные осколки расчерчивали снег дымными кругами. Реденькая цепочка стрелков 3-го батальона, с которым я шел, залегла под огнем.
— Вперед! За мной!
Это встал над цепью и позвал бойцов за собой комбат капитан Сафончик. Он тут же упал, тяжело раненный осколком. И опять раздался звонкий клич.
На этот раз поднял бойцов начальник штаба батальона старший лейтенант Крышко, совсем еще юный, недавний командир взвода. Одна перебежка, другая... Все ближе черные развалины окраинных домов, все жестче и плотнее огонь противника, все меньше людей подымается со снега для очередной перебежки.
На какое-то мгновение мы залегли в снегу, оглушенные грохотом разрывов. Уши плотно заложило... Кажется, наступил мой черед. Я встал, скомандовал, побежал к ближнему сараю. Меня догоняли Крышко и двое бойцов. Они на ходу швыряли гранаты в амбразуру фашистского дзота. Мы ворвались в дзот. В нем было дымно, лежали трупы фашистов, торчал задранный ствол тяжелого пулемета... Я оглядел поле через амбразуру. Разрывы снарядов вздымали снег и землю черно-белой стеной. [121]
В тот день атака опять не удалась. Последующие два дня, 11 и 12 февраля, мы продолжали атаковать опорный пункт в Захарове, но сколько-нибудь значительного успеха не добились. Основная причина этих неудач была в том, что наша артиллерия, испытывая острую нехватку снарядов, не могла подавить огневую систему фашистов и тем самым подготовить атаку пехоты.
В начале второй декады мы получили наконец-то необходимый минимум артиллерийских боеприпасов, прибыло и первое пополнение — 250 бойцов и сержантов, преимущественно фронтовики. Все это сразу же сказалось на обстановке под деревней Захарове. Теперь мы могли организовать очередную атаку по-настоящему, могли провести контрбатарейную борьбу, подавить огневые средства противника, расчистить путь своей пехоте.
Вечером 12 февраля руководящий состав дивизии вместе с командирами и комиссарами частей был собран на совещание. С нами уже не было многих боевых товарищей. Убыл на учебу начальник политотдела Михаил Михайлович Вавилов, на его должность был назначен старший батальонный комиссар Данила Андреевич Наталия — кадровый политработник, в прошлом красный партизан. Убыли, получив повышение по службе, полковники И. Ф. Федюнькин и М. А. Суханов. Два дня назад при налете вражеских бомбардировщиков погиб замечательный человек и артиллерист Н. Д. Догорелов. Артиллерию дивизии теперь возглавил С. И. Полецкий. Произошли и другие перемещения. А. П. Коновалов был назначен моим заместителем, а 40-й полк принял Д. С. Кондратенко; И. Н. Романов, как уже сообщалось, стал командиром 258-го полка.
Мы обсудили составленный штабом план предстоящего наступления, кое-что добавили к нему, кое-что уточнили. В основу плана легли три главных требования: атаковать противника неожиданно для него; надежно подавить огневые средства опорного пункта; провести широкий маневр наличными силами.
За минувшую неделю фашисты привыкли к тому, что наши атаки на деревню Захарове начинаются либо утром, либо вечером, с наступлением темноты. Было решено атаковать противника во второй половине короткого зимнего дня, за два часа до захода солнца. Элемент неожиданности будет.
Наша артиллерия, располагая хоть и ограниченным, но все же куда большим, чем прежде, запасом снарядов, сможет произвести несколько мощных артналетов. План артподготовки предусматривал двукратный перенос огня с переднего края противника в глубину его обороны и обратно. Это — прием испытанный. Он всегда запутывает обороняющихся, не позволяя им определить начало пехотной атаки. [122]
Атаку опорного пункта с фронта дополнит, во-первых, глубокий обход его с юга 258-м полком, а во-вторых, тесное взаимодействие с соседями — частями 1-й гвардейской мотострелковой и 17-й стрелковой дивизий.
Наш план учитывал еще одно обстоятельство. Недельные бои подорвали боеспособность фашистского гарнизона. Пленные утверждали, что "солдаты гибнут на передовой, как мухи", что велики потери и в офицерском составе. В батальонах осталось по два-три офицера, убит и командир одного из полков, оборонявших Захарове.
К утру 13 февраля части дивизий — после перегруппировки — заняли исходные позиции. Первая половина дня прошла в редкой перестрелке. В 14.00 начальник артиллерии капитан Полецкий передал по связи кодовый сигнал, и огонь открыли оба наших артиллерийских полка и минометный дивизион. Вражеский передний край заволокло дымом. Затем снаряды стали рваться в глубине опорного пункта, подавляя немецкие батареи и сосредоточенные резервы. Когда, по нашим расчетам, гитлеровцы кинулись из укрытий в окопы, чтобы встретить пехотную атаку, Полецкий вновь перенес огонь на первую траншею. Так повторялось дважды. Солдаты противника заметались.
Первым поднялся в атаку 3-й батальон 258-го полка, возглавляемый старшим лейтенантом Т. К. Крышко. Рота старшего лейтенанта В. П. Крайко вошла в длинный и глубокий овраг, двинулась по льду речки Дежна к деревне Захарове. Это был единственный скрытый подступ к опорному пункту. Вражеская огневая система, как видно, была сильно нарушена артподготовкой. Огонь смогла открыть едва ли четвертая часть всех выявленных нами ранее батарей и пулеметных точек. Рота Крайко ворвалась на восточную окраину деревни и завязала ближний бой, штыком и гранатой выбивая фашистов из домов и сараев. Бойцы пулеметного взвода лейтенанта С. С. Третьякова установили "максимы" на чердаках захваченных домов и вели по противнику меткий огонь. Старший сержант П. Ф. Чибисов, сержант С. Г. Зуев, красноармейцы В. В. Гусев и И. О. Жилимов уничтожили два минометных и три пулеметных расчета.
Докладывая обо всем этом, майор Романов добавил, что два других батальона также ведут бой на окраине деревни.
Хорошие вести поступали и с правого фланга. 40-й полк подполковника Д. С. Кондратенко и 33-й лыжный батальон капитана П. В. Бойко ворвались в опорный пункт с севера.
Около четырех часов пополудни произошло событие, оказавшее большое влияние на исход боя. Две роты 258-го полка майора Романова на лыжах по глубокому снегу обошли Захарово [123] и оседлали единственную дорогу, связывавшую фашистский опорный пункт с его тылом. Курсировавшие по дороге бронетранспортеры были подбиты из противотанковых ружей расчетами красноармейцев Г. И. Белова и А. В. Ахмеджанова. Вскоре оттуда поступило донесение, что с запада к деревне движется вражеская колонна — шесть танков и пехота на грузовиках. Мы выдвинули к дороге противотанковую артиллерию. Ее меткий огонь в совокупности с огневым налетом тяжелого гаубичного дивизиона уничтожил резервы противника. Артиллеристы сожгли четыре танка и с десяток грузовиков.
К вечеру деревня была полностью освобождена. Прорваться на запад удалось лишь отдельным мелким подразделениям фашистов. По существу, вся вражеская группировка, насчитывавшая в своем составе два пехотных полка и пять артиллерийских дивизионов, была разгромлена. Это был боевой успех, достигнутый нами во взаимодействии с другими частями. О том, как воспринял его личный состав дивизии, говорит и запись в журнале боевых действий. Фраза выделена из общего текста большими четкими буквами: "В 17.00 ЗАХАРОВО — СОВЕТСКОЕ!"{29}.
Последующие десять дней противник предпринимал ожесточенные контратаки на Захарово. Пехота 17-й немецкой дивизии, поддержанная авиацией и танками, пыталась вновь овладеть этим опорным пунктом. Наша 9-я гвардейская, имея правым соседом 93-ю стрелковую дивизию, левым — 1-ю гвардейскую мотострелковую, отбивала контратаки гитлеровцев и очень медленно продвигалась вперед, к реке Воря. В иной день боевой успех определялся лишь сотней-другой метров отбитой у врага родной земли.
В канун 24-й годовщины Красной Армии мы получили радостное известие. Частям дивизии были присвоены новые, гвардейские номера. 40, 258 и 131-й стрелковые полки стали соответственно именоваться 18, 22 и 31-м гвардейскими стрелковыми полками; 159-й легкий артполк — 28-м гвардейским артполком, 139-й истребительно-противотанковый дивизион — 2-м гвардейским иптд, 189-й саперный батальон — 3-м гвардейским. В связи с переходом на новые штаты из состава дивизии был выведен 210-й гаубичный артполк, вместо разведбатальона и батальона связи мы имели теперь лишь роты, вместо зенитно-артиллерийского дивизиона — одну батарею{30}. Короче говоря, штатный состав дивизии резко сократился.
Мы продолжали наступать в западном направлении, по тем же [124] дорогам, которыми месяц назад пробилась к Вязьме ударная группа 33-й армии генерала Ефремова. 24 февраля дивизия овладела опорным пунктом противника в деревне Гречишенки, 26 февраля освободила деревни Ильенки и Коркодиново и вышла на восточный берег реки Воря. В Ильенках и Коркодиново гвардейцы разгромили штабы 21-го и 55-го пехотных полков 17-й немецкой пехотной дивизии, захватили ее обоз и много других трофеев, в том числе 16 орудий{31}.
На следующий день 18-й и 22-й гвардейские полки завязали бой под деревней Березки — мощным опорным пунктом фашистов на реке Воря. Мы вплотную приблизились к местности, где три недели назад в ходе нашего форсированного марша были отсечены от дивизии и попали в окружение два батальона тогда еще 131-го полка и роты саперного батальона. Все это время мы поддерживали с возглавлявшим эти подразделения заместителем командира полка капитаном Сучиловым периодическую связь — через разведчиков или через штаб 43-й армии, который имел радиосвязь с окруженной под Вязьмой группой войск генерала Ефремова. Нам неоднократно сообщали, что, по данным штаба 33-й армии, эти батальоны ведут бой в лесу то в районе села Замытское, то несколько восточнее, под деревнями Мамуши и Березки{32}.
Еще в дни штурма Захарове я направил к Сучилову разведчиков с приказом пробиваться к нам навстречу. Разведку возлавил рядовой С. Е. Акулин — опытный и закаленный воин. Он отлично справился с задачей. Пройдя по вражеским тылам более 10 км, он вручил приказ лично адресату. Капитан Сучилов двинул свои подразделения (около 200 человек) на восток, лесами вышел к деревне Березки и более суток держался там, отбивая ожесточенные атаки фашистов. Потом все-таки был вынужден отойти на запад, к Замытскому.
Более трех недель сражались 1-й и 2-й батальоны и роты саперного батальона в окружении, и каждый из этих дней можно по праву назвать днем коллективного подвига. Представьте себе: 30-градусный мороз, снег по пояс, иссякли продукты, фураж... Батальонные пушки бойцы тащат на себе, на лямках. Патроны и снаряды — на счету. Фашистская авиация рыщет над лесом, едва разожжешь костер. Рвутся бомбы, артснаряды. Ночью переход по глубоким снегам, с рассветом — бой за очередную деревушку. Люди питались тем, что удавалось отбить у противника, воевали трофейным оружием. И так день за днем, ночь за ночью. [125]
Под Замытским, в первые часы окружения, отличились артиллеристы взвода лейтенанта П. С. Воронина. Огнем прямой наводки они сожгли три немецких танка. Позже этот же взвод с примкнувшими к нему пехотинцами — всего около тридцати человек — принял тяжелый бой в деревне Евсеево Темкинского района. Лейтенант Воронин был ранен, но продолжал руководить боем и в конце концов прорвался со своими подчиненными из окружения. Павел Сергеевич Воронин, отличившийся еще в боях под Истрой, был награжден орденом Красного Знамени.
... Фашистские танки и пехота, наступая от Замытского, вышли к опушке леса, где залегли стрелки и пулеметчики 2-го батальона полка Докучаева. Перед опушкой простиралось широкое поле. Преодолеть его по глубокому снегу танки не смогли и отошли в деревню. А гитлеровская пехота двумя цепями двинулась к лесу. Бойцы 2-го батальона подпустили их поближе, пулеметная рота, которую возглавлял младший политрук В. П. Крикун, открыла ураганный огонь. Фашисты залегли в ста шагах от опушки и — ни вперед, ни назад. Любая их попытка подняться пресекалась метким пулеметным огнем. До вечера пролежали вражеские солдаты в снегу, при жестоком морозе. Танки попытались их выручить, но помешал глубокий снег и огонь наших батальонных пушек. Вечером бойцы батальона взяли в плен оставшихся в живых гитлеровцев. Те настолько окоченели, что не могли подняться из снега без посторонней помощи. Противник потерял в этом бою более 200 солдат и офицеров.
В последующие дни опять были бои с противником, настойчиво пытавшимся ликвидировать окруженные батальоны нашего полка. Батальоны несли потери, но продолжали пробиваться на восток, навстречу наступавшей 9-й гвардейской дивизии.
В ночь на 28 февраля, когда дивизия вела атаки на опорный пункт фашистов в деревне Березки, на НП позвонил майор Романов. Доложил коротко:
— Докучаевцы прорвались из окружения на моем участке. Отправляю их к Николаю Гавриловичу.
А вскоре позвонил и командир 31-го гвардейского полка Николай Гаврилович Докучаев. Чувствую по голосу — очень взволнован. Повторяет опять и опять:
— Радость-то какая, Афанасий Павлантьевич! Радость-то! Прорвались наши орлы. Смяли фашиста и прорвались. Вот герои, а? Ведь целый месяц без хлеба, без патронов. На тени похожими стали, а дух бодрый. Истинно гвардейцы!
Поздравил я Докучаева, просил передать благодарность его орлам. [126]
— Кто, — спрашиваю, — ими командовал?
— Да он рядом со мной, — отвечает Николай Гаврилович. — Передаю ему трубку.
Слышу в трубке знакомый бодрый белорусский говорок:
— Докладывает лейтенант Курильчик. Все старшие командиры выбыли из строя. Командовать пришлось мне.
Да, это был тот самый Петр Григорьевич Курильчик, лихой кавалерист, который еще в звании старшины пришел к нам в город Дедовск с пополнением, а потом, под Истрой, в числе первых форсировал реку.
С полковником Докучаевым мы условились, что он представит к награде прорвавшихся из окружения и отправит их в полевой госпиталь. Почти все они имели ранения или были сильно обморожены.
В первых числах марта 9-я гвардейская дивизия форсировала Ворю, создала плацдарм и вместе с соседними стрелковыми дивизиями — 93-й и 415-й — выдвинулась в район села Замытское. Здесь, на подступах к реке Угра, бои по-прежнему носили ожесточенный характер, каждый метр продвижения стоил большой крови, атаки и контратаки чередовались по нескольку раз на дню. Вражеское командование принимало все меры, чтобы не допустить нашего прорыва к Вязьме, к группе генерала Ефремова. Фашисты отвели в тыл свою обескровленную 17-ю пехотную дивизию, заменив ее свежими силами. Теперь перед фронтом 9-й гвардейской оборонялись, удерживая дорогу Валухово — Березки, три новых немецких пехотных полка — 112, 507 и 508-й — и 10-й мотоциклетный батальон. Мы же получали -очень мало пополнений, и наши стрелковые полки по численности бойцов редко когда превышали 1,5-2 роты нормального состава.
Несмотря на это, 9-я гвардейская, как и в целом войска 43-й армии, продолжала настойчиво атаковать оборону противника. В начале марта нас известили, что группа генерал-лейтенанта Ефремова пошла на прорыв к Угре, нам навстречу. Мы, в свою очередь, усилили атаки. Но миновал день, другой, третий, а в нашей полосе прорывались из окружения лишь небольшие сводные группы бойцов и командиров. О судьбе генерала М. Г. Ефремова они ничего определенного сказать не могли. Одни говорили, что он погиб, другие утверждали, что он с остатками трех дивизий отошел в глухие леса, в партизанские районы.
Некоторое время спустя из окружения пробились еще несколько бойцов нашего саперного батальона. По их рассказам, саперный батальон нес охрану оперативной группы штаба 33-й армии под Вязьмой и вместе с ней и генералом Ефремовым в составе [127] сводного отряда пошел на прорыв. Сводный отряд этот попал под удар противника, был разбит, а командующий погиб.
Впоследствии сведения о гибели командующего 33-й армией подтвердились. В районе Угры, уже близ линии фронта, его отряд принял неравный бой с превосходящими силами противника. В бою генерал-лейтенант М. Г. Ефремов получил тяжелое ранение. Не желая попасть в плен к фашистам, он застрелился. Так погиб один из героев Московской битвы, талантливый и храбрый военачальник.
В междуречье Угры и Вори 9-я гвардейская вела упорные бои до середины апреля. Войска Западного фронта переходили к обороне.
Московская битва завершилась. Она, как известно, явилась началом коренного поворота в ходе войны. Здесь, в Подмосковье, произошел полный и окончательный крах блицкрига, была развенчана легенда о непобедимости гитлеровской армии. Только на заключительном этапе битвы — в январе — апреле 1942 года — войска Северо-Западного, Калининского и Западного фронтов отбросили противника на витебском направлении на 250 км, на гжатском и юхновском — на 80 — 100 км. Из строя вермахта были выведены 16 дивизий и 1 бригада{33}.
16 апреля мы получили приказ сдать полосу обороны частям 1-й гвардейской мотострелковой дивизии и совершить марш через Юхнов на Медынь.
В те дни вражеская авиация резко усилила свою активность и над передним краем войск 43-й армии, и над ближайшими ее тылами. Смена частей была затруднена. Последний на данном участке фронта бой приняли наши зенитчики — 6-я отдельная гвардейская зенитная батарея. Это было 18 апреля. Авангард дивизии уже вышел на шоссе Юхнов — Медынь и продвигался к деревне Мятлево, к мосту на Угре, когда мне доложили, что командир 6-й зенитной своевременно не прислал машину за продуктами, его бойцы второй день не имеют горячей пищи. Я тут же выехал на батарею с мыслью "задать перцу" комбату. Он был отличный артиллерист, настоящий командир и по складу характера, и по внешнему виду. Почему же он не уразумел, что забота о питании личного состава есть одна из первейших его забот? Очевидно, по молодости?
Наша "эмка" быстро проскочила до Угры, до огневых позиций зенитчиков. Хорошо они замаскировались у моста, только тонкие хоботки 37-мм пушек, направленные в небо, видны — да и то, если внимательно приглядеться. Выхожу из машины, [128] спешит ко мне бегом комбат с недавно отпущенной бородкой. И не то что улыбается, но прямо-таки сияет восторгом. Щелкнул каблуками, кинул ладонь под козырек:
— Товарищ генерал, батарея... Перебил я его:
— Товарищ комбат, батарея не получает горячей пищи вторые сутки. Почему?
— Товарищ генерал...
— Чего же вы, — говорю, — сияете? Может, по-вашему, голодный солдат — это самый хороший солдат?
— Хороший! воскликнул он. | Тут уж изумился я, а комбат, воспользовавшись паузой, доложил:
— Вверенная мне батарея только что сбила три "юнкерса" И он указал рукой на дальний лес. Теперь я понял, что означали дымы, тянувшиеся над вершинами деревьев. Комбат пояснил, что третий "юнкерс" догорает внизу, под береговым обрывом.
— Молодцы! — говорю. — Немедля кормите людей. Кухню я привел, она в лощине, за бугром...
Марш дивизии по разбитым весенним дорогам проходил без происшествий. Еще в пути мы получили сообщение о том, что дивизия вошла в состав находящейся в резерве Ставки ВГК 58-й армии, штаб которой находится в Калуге. 22 апреля части дивизии сосредоточились в указанном штабом армии районе — город Кондрово, поселок Полотняный завод — и, приведя себя в порядок, сразу же приступили к боевой учебе.