"Твой резерв — это твой маневр"

По ночам столбик термометра опускался до минус шести — восьми градусов. Проезжими становились не только проселочные дороги, но даже заболоченные низины. Машины с боеприпасами и продовольствием теперь легко добирались до передовой. Нам привезли зимнее обмундирование — бойцы оделись с ног до головы. Однако мерзлая, едва прикрытая снежком земля создала идеальные условия и для противника — он мог широко маневрировать танковыми и моторизованными дивизиями.

Теперь танкоопасные направления были повсюду. Это нас очень беспокоило. Каждый телефонный разговор с командующим армией я заканчивал просьбой подкрепить полк артиллерией, половина которой по-прежнему стояла на тыловом рубеже, вместе с 40-м и 131-м стрелковыми полками.

К, К. Рокоссовский отклонял мои просьбы.

— Сейчас главный ваш помощник — действенная разведка, — говорил он. — Разведка и еще раз разведка. Выясни конкретно, где группируется противник, что, хотя бы примерно, он замышляет, и я дам артиллерию.

И мы вели усиленную разведку. Ежедневно в немецкие тылы уходили поисковые группы 60-го разведбатальона. Легкие танки-амфибии тщательно прощупывали местность и за правым нашим флангом — в направлении села Покровское, и за левым — в районе Петряиха, Барынино. Активно действовали конные и пешие разведчики 258-го полка, хорошо помогали нам и партизаны. Связь с ними поддерживал комиссар Бронников.

10 ноября, поздно вечером, он вернулся на КП несколько встревоженным. По данным партизан, сообщил он, фашисты выгнали жителей Покровского в лес, заставили валить сосняк, тесать бревна, пилить их на доски. Заготовленную древесину вывозят к опушке, к артиллерийским позициям. Дело вроде обычное. Но с какой целью они придвинули тяжелую артиллерию к переднему краю? Это явный признак подготовки к наступлению. Комиссар рассказал о других признаках. В то же [30] Покровское прибыли новые части: вчера — сотни четыре мотоциклистов, сегодня — большая автоколонна с пехотой.

— Убедительные факты? — спросил Бронников.

— Весьма. Вот почитай-ка!

Я передал ему донесение, только что полученное от командира разведбатальона. Капитан Ермаков, как всегда, лаконичен: группы лейтенантов В. Д. Кузьмина и А. Ф. Дмитриевского произвели разведывательный поиск за нашими флангами в тылу противника. Разгромили штаб немецкого моторизованного батальона, захватили штабные документы. На дороге к Покровскому взят "язык" — мотоциклист.

— Уже допросили?

— Допрашивают. Пойдем-ка послушаем.

Когда мы вошли в избу, где находились начальник разведки майор А. А. Тычинин и его помощник капитан Г. Е. Жолнин, допрос шел к концу.

Бронников сморщил нос:

— Ну и запах же у вас!

Тычинин кивнул на пленного:

— Завоеватель испортил... Нервный, что ли?

Мотоциклист был молод, лицо в прыщах, руки подергивались. Говорил он без умолку, врал без всякой системы и, возможно, без умысла. Так бывает с людьми определенного склада. Даже попав в избу, в тепло и свет, к корректным командирам, выпив предложенную чашку чая и закурив папиросу, пленник все еще не мог отделаться от шока, полученного там, в ночи, на лесной дороге, когда его "спеленали" разведчики. После такого рода встряски иной "язык" рта долго раскрыть не может, другой, наоборот, не может закрыть.

Мотоциклист выбалтывал и то, что знал, и то, что придумывал на ходу, перемешивал ценные для нас факты со слухами, со штабными сплетнями.

Сопоставив показания пленного с захваченными документами, с другими разведданными, мы сделали вывод: в Покровском сосредоточена группировка противника в составе 1500 человек пехоты, 60 танков, тяжелого артдивизиона; группировка нацелена в стык фланга 258-го полка с правым соседом 18-й стрелковой дивизией полковника П. Н. Чернышева.

Выбирая это направление, противник руководствовался, видимо, двумя главными мотивами: слабостью нашей обороны, в стыке и хорошей дорогой, проходившей здесь через линию фронта — от Покровского к Никольскому и далее, к Волоколамскому шоссе, в тылы 16-й армии.

Стык флангов с 18-й стрелковой дивизией был столь же [31] условным, как и с левым соседом. Участок в 4 — 6 километров прикрывался лишь небольшими группами боевого охранения, так как основные силы дивизии Чернышева втянулись в бой за Скирманове, а мы в свою очередь — за Михайловское и Федчино.

Между тем дорога Покровское — Никольское никак не могла ускользнуть от внимания противника. В отличие от соседних проселков она имела твердое покрытие. Плотно выложенная булыжником, окопанная кюветами, эта дорога не боялась капризов погоды — ни зимних оттепелей, ни мокрых снегопадов.

Сведения, собранные разведчиками и партизанами, заставили нас немедленно связаться с командармом. Выслушав меня, генерал Рокоссовский приказал усилить правый фланг 258-го полка за счет главных сил дивизии.

Было решено выдвинуть на этот участок (деревни Мары, Слобода, совхоз "Бороденки") 2-й батальон 40-го стрелкового полка с приданным ему дивизионом 159-го легкого артиллерийского полка. Вскоре после полуночи стрелки и артиллеристы форсированным маршем двинулись с тылового рубежа к линии фронта.

Боевую задачу, поставленную перед батальоном и приданным ему артдивизионом, мог выполнить всесторонне подготовленный, смелый командир. И наш выбор не случайно пал на капитана Н. М. Уральского.

Николай Матвеевич был человеком, на которого можно положиться в самой сложной обстановке. Участник гражданской войны, он начал ее 14-летним добровольцем. Потом с отличием окончил военную школу имени ВЦИК. Уже будучи кадровым командиром, прошел переподготовку на Высших стрелковых курсах. Семь лет командует батальоном. Энергии, воли, организаторских способностей Уральскому тоже не занимать. Еще на Дальнем Востоке ему поручали задачи, которые помимо всего прочего требовали большой самостоятельности, — такие, например, как учебное десантирование батальона с кораблей Краснознаменной Амурской военной флотилии или 350-километровый марш по таежному бездорожью в авангарде дивизии. Он отлично справлялся с любым заданием.

Так было и в этот раз. Ночной марш стрелков и артиллеристов проходил в хорошем темпе. Уже в пять утра капитан Уральский доложил по радио: "Батальон в Никольском. Идем к совхозу "Бороденки". А примерно часа полтора-два спустя — новый и несколько неожиданный доклад: "В Марах и Слободе — противник. Атакую!"

Значит, в ту ночь фашисты перебрались из Покровского — с [32] западного берега Озерны на восточный. Неужели боевое охранение не успело подорвать мост? Дрожь пробрала меня при мысли о том, что танки и мотопехота противника могли ринуться через него в наши тылы.

— Мост не взорван, — доложил Уральский, — он под нашим огневым контролем. В район моста выдвинуты батальонные пушки.

На рассвете батальон атаковал противника. Фашисты, заночевавшие в Марах и Слободе, были застигнуты врасплох, они выскакивали из домов в одном белье. Наши стрелки быстро овладели этими пунктами, заняли оборону по Озерне, против села Покровское, и надежно прикрыли дорогу. Артиллерия — две пушечные и гаубичная батареи — встала на огневые позиции, разведка ушла в тыл врага. Уральский тотчас же установил прямую телефонную связь с командиром 258-го полка Сухановым.

Таким образом, к утру 11 ноября более половины всех сил нашей дивизии — пять стрелковых батальонов из девяти и четыре артдивизиона из шести — уже вели бой на Озерке.

Фашисты ни на день не оставляли своих попыток вытеснить нас с плацдарма у деревни Федчино. Их атаки чередовались с нашими контратаками. С утра 13 ноября интенсивность боевых действий еще более возросла. Противник вел сильный артиллерийско-минометньй огонь, десятки "юнкерсов" висели над передним краем 258-го полка. Дымная пелена затянула Федчино и окрестные поля.

Позвонил командир 18-й дивизии полковник Чернышев:

— Как дела, земляк? (С Петром Николаевичем мы знакомы еще по Дальнему Востоку).

— Жду атаки.

— Держись! Замкни рузскую дорогу плотненько. Нынче у фашиста в ней особенная нужда.

— Значит, у тебя пошли дела?

— Пошли. С часу на час возьмем Скирманово.

Теперь мне понятна ярость вражеской артподготовки. Хотят во что бы то ни стало выбить нас с рокадной дороги. Атака будет сильной, а в моем резерве — лишь одна батарея 139-го противотанкового дивизиона. Две другие батареи уже сражаются на разных участках. "Раздергивать" воинскую часть всегда плохо, но выхода у нас не было. Вызываю командира дивизиона капитана А. В. Михайлова.

— Придется тебе, Александр Васильевич, поскучать без войск.

— Забираете последнюю?

— Забираю.

— К Федчино? [33]

— Да.

— Разрешите мне самому вести батарею?

— Веди.

Капитан Михайлов отлично выполнил боевую задачу. Когда гитлеровцы в сопровождении шести танков атаковали 2-й батальон полка Суханова, их встретил плотный огонь. Стрелки и пулеметчики вынудили залечь вражескую пехоту, а пушки Михайлова подбили два танка. Остальные машины повернули обратно, к Михайловскому.

В один из моментов боя рузская дорога оказалась в ничейной полосе. Противник тут же бросил по ней к Скирманово машины с пехотой. Но проскочить им не удалось. Михайлов выдвинул к дороге пушки дивизиона, и они с трехсот метров расстреляли автоколонну. Документы убитых эсэсовцев подтвердили, что в тот день против нас действовал моторизованный полк "Фюрер" дивизии "Рейх".

Опять позвонил Чернышев:

— Отбил атаку?

— Отбил. Дорогу держим.

— Спасибо! Скирманово мы взяли. Танкисты Катукова сработали по-гвардейски. Ну и мои ополченцы не отстали.

От души поздравил я старого товарища. Долгие две недели 10-я немецкая танковая дивизия удерживала этот ключевой пункт близ Волоколамского шоссе. И все-таки не удержала. Ее потери и в людях и в технике были очень велики. Достаточно сказать, что 86-й моторизованный полк практически обратился в две-три неполные роты и фашистское командование вывело его остатки в тыл.

О танкистах генерал-майора М. Е. Катукова мы уже были наслышаны. Тот факт, что его бригада первой среди танковых частей получила звание гвардейской, говорил сам за себя. Добрую славу заслужила и 18-я стрелковая дивизия. Сформированная в Москве из ополченцев, людей уже немолодых, не имевших военной подготовки, она сражалась храбро и стойко и впоследствии тоже заслужила гвардейское звание.

Хотя очередную атаку на Федчино мы отбили, нам было о чем призадуматься. Убыль в людях большая, а пополнений пока нет. Суханов доложил о потерях во 2-м батальоне. За десять дней непрерывных боев на плацдарме его роты сильно поредели: в 5-й и 7-й стрелковых в строю оставалось по 40 — 50 бойцов, в 6-й стрелковой — и того меньше. Еще день-два, и батальон потеряет боеспособность. Надо что-то предпринимать.

Но что именно? Ни у меня, ни у Суханова нет в резерве даже одной стрелковой роты. Опять приходится ломать голову, [34] изыскивать возможности перегруппировки подразделений, идти на определенный риск, чтобы избежать риска куда более значительного. Чем яростнее атакует противник, тем острее наша нужда в резервах. Их надо всегда иметь под рукой, иначе любое осложнение, любой прорыв немецких танков и мотопехоты грозит подорвать устойчивость всей нашей обороны.

Приказываю вывести из первого эшелона 2-й батальон 258-го полка и 3-й батальон 131-го полка. Их место заняли подразделения, снятые с менее напряженных участков. Разумеется, оборона стала менее вытянутой в линию, зато более глубокой. Теперь и Суханов и я имели в своем резерве по батальону и получили возможность более оперативно реагировать на все изменения боевой обстановки. А кроме того, выведенные в тыл батальоны получили необходимый им отдых.

Дать бойцу переднего края своевременную передышку, помочь подразделению или части привести себя в порядок — это важная часть командирской работы. Хочется сказать о ней особо.

Многодневные ожесточенные бои, потери в личном составе резко увеличивают нагрузку каждого, кто остается в строю. И с каждым новым днем эта нагрузка возрастает. Громадное физическое и нервное напряжение, бессонные ночи в промерзших окопах, а то и в открытом поле, на ледяном ветру, зачастую сутками без горячей пищи — все это отрицательно сказывается даже на самом закаленном солдате. Люди устают. Их утомление не определишь математической формулой. Просто по совокупности различных признаков чувствуешь, что наступил предел. Снижается меткость огня, притупляется бдительность, появляется вялость в атаках и контратаках. А в целом подразделение или часть становятся менее управляемыми.

Слов нет, советский воин способен стойко переносить нагрузки и перегрузки, которые не по плечу солдатам буржуазных армий. Однако эти его боевые качества важно умело и вовремя поддержать. Командир призван заботиться не только о пополнении израсходованных боеприпасов и ремонте вооружения, но также об отдыхе солдата, о регулярном питании, о своевременной бане.

Об этом нам постоянно напоминал Константин Константинович Рокоссовский. Доложишь, бывало, о боевых действиях, он не преминет спросить: "Как кормишь бойцов? Как с горячей пищей? Кухни разбиты авиацией? А почему молчишь? Немедленно посылай хозяйственников. Дадим". Или: "Баню саперы построили? Дельно!"

Я уже называл Ивана Никаноровича Романова, Николая Матвеевича Уральского и других командиров. Разные по характеру, [35] они были схожи одним: умением работать с людьми, строгой требовательностью, стремлением облегчить, где это только возможно, трудный фронтовой быт бойца.

Правда, случалось мне встречать командиров, у которых дело шло с трудом, хотя лично они были неплохо подготовлены и старательны. Причина — в слабом представлении о круге командирских обязанностей, в непонимании простой истины: успех в учении, тем более в бою, закладывается намного раньше той минуты, когда ты принял верное тактическое решение. Он закладывается кропотливой и целеустремленной работой с людьми, из которых ты должен с помощью партийной и комсомольской организаций создать крепкий боевой коллектив. И твоя забота о будничных нуждах этого коллектива станет незримым, но действенным подспорьем в бою. Ибо здесь кроме других движущих сил проявится и еще одна: солдатская благодарность к тебе как к командиру и человеку, желание не подвести в трудной обстановке, делом ответить на дело.

* * *

13 ноября, во второй половине дня, когда мы уже создали резерв, позвонил с правого фланга капитан Уральский. Тоже насчет подкреплений. Мембрана телефонной трубки, отчаянно дребезжа, передавала звуки сильного боя. Пулеметно-автоматная трескотня кружила где-то рядом с НП комбата.

Приказываю ординарцу седлать коней. Надо съездить к Уральскому. Может, и подскажу ему что-то. Расходовать же резерв, созданный с таким трудом, нельзя. Он на крайний случай.

Едем вдоль Озерны на север, проскакивая галопом опасные участки. Деревню Слобода не узнать. Еще девять дней назад стояли рядком избы, курился печной дымок, мычали буренки. А теперь тлеют одни головешки.

Капитана Уральского встречаем близ огневых позиций артиллерии. Он толкует о чем-то с командиром дивизиона 159-го артполка майором И. Ф. Гараганом. Похоже, дискутируют.

— О чем спор, однополчане?

Оказалось, они обсуждали, как и где с наибольшим эффектом расположить пушечные батареи дивизиона: придвинуть их ближе к переднему краю или оставить в глубине обороны? Сегодняшняя, первая в практике обоих командиров встреча с вражескими танками побуждала переосмыслить некоторые истины, которые прежде казались азбучными.

И Уральский и Гараган приводили веские доводы; отстаивая всяк свою точку зрения, обращались ко мне как к арбитру. Ответить же им с ходу нелегко, надо сначала осмотреть оборону. [36]

Пошли мы по траншее. Зрелище впечатляющее. Час назад стрелки и артиллеристы отразили очередную атаку. Снежное поле за Озерной и битый лед на речке завалены трупами фашистов. Чадит догорающий танк. Под низкими облаками тесным строем прошла к деревне Мары семерка "юнкерсов".

— Шестой налет за день, — сказал Уральский. Потом, словно спохватившись, спросил: — А как же с подкреплением?

— Привел.

— Где оно?

Он оглянулся, хотя видел, что со мной никого не было. Мне стало смешно.

— Здесь оно, здесь. Ну я и есть подкрепление. Мало? Не примешь?

— Приму, коли насовсем, — отшутился он.

С батальонного НП открылся вид на заречные дали. Широко раскинулось село Покровское. От него в нашу сторону, к мосту, тянется дорога.

— Мост минирован?

— Минирован. Саперы сидят в кустарнике, что левее сарая.

— Пытались фашисты захватить мост?

— Прямой атаки не было. Тут дело хитрое. Мы бережем мост для себя, они — для себя. Видно, не хотят нас спугнуть раньше времени. Дескать, мост им ни к чему.

— Смотри, не прозевай.

— Не прозеваю. Вон в Покровском домишко с красной крышей, ориентир — скворечник, видите?

Уральский рассказал, что перед рассветом разведчики сержанта Сысолятина взяли в том доме обер-лейтенанта. Жаль, не уберегли. Уже на нашей стороне Озерны группу накрыл минометный залп. И надо же так случиться — у разведчиков ни единой царапины, а фашиста, которого сам Сысолятин нес на закорках, смертельно ранило. Его сумку с документами Уральский отправил в штаб, по-прежнему находившийся в Сафонихе.

На правом фланге пришлось пробыть до вечера. Обсудили все вопросы обороны. Было решено несколько орудий выдвинуть ближе к переднему краю. Уезжая, я повторил, что рассчитывать комбат должен только на свои силы.

В Сафонихе, в штабе, меня встретил начальник оперативного отделения подполковник Витевский. Подвел к столу, где были аккуратно разложены немецкие документы — солдатские и офицерские удостоверения личности, фотографии, письма, а также трофейная топографическая карта, привлекшая мое внимание в первую очередь. На карте наш передний край и передний край противника по Озерне были отмечены лишь штрихом, но район [37] села Покровское отработан детально. Видимо, карта принадлежала командиру батальона. В полосе леса, что западнее села, начерчены кружки и цифры. Это известный нам 11-й моторизованный полк дивизии "Рейх". Еще одно подтверждение, что именно он начал сосредоточиваться в Покровском четыре-пять дней назад.

— Уральский прислал карту?

— Да. Его разведчики добыли.

Ценные сведения принес из Покровского сержант Сысолятин. Очень ценные. Вплоть до точных координат района, где сосредоточился 11-й мотополк. Немедленно воспользоваться данными карты противника — эта мысль возникла у нас с Витевским, видимо, одновременно. Он сказал:

— Накрыть бы их хорошим гаубичным залпом!

Зачем гаубичным? В нашем распоряжении есть более мощное средство — реактивная артиллерия, бьющая по большим площадям. Я приказал Витевскому связаться с командиром 17-го гвардейского минометного дивизиона, который стоял в Истре и боевую работу которого мы уже видели.

— Есть и еще новость, — продолжал Витевский, показывая документы, захваченные у противника.

Новость была не из приятных. За нашим левым флангом, судя по документам, также сосредоточивались свежие силы немецко-фашистских войск. Там, южнее Барынино и Петряихи, в районе деревни Аннино, разведчики обнаружили 87-ю немецкую пехотную дивизию. Против нас она готовила удар или против левого соседа — 144-й дивизии, выяснить не удалось. Однако сам факт сосредоточения целой дивизии перед слабо прикрытым стыком, точнее разрывом 8-10 километров шириной, свидетельствовал о серьезных намерениях противника.

Докладываю о 87-й дивизии в штаб армии. Генерал М. С. Малинин ответил:

— О ней знаем. Вам ставится новая боевая задача. Письменный приказ — с делегатом связи.

Разговор этот, как, впрочем, и все другие наши радио- и телефонные переговоры, велся условным кодом. Мы знали, что фашисты широко используют систему радиоперехвата и подслушивания. Это обстоятельство обязывало нас к чрезвычайной строгости и скупости в служебных переговорах.

Согласно полученному приказу 14 ноября главные силы дивизии выдвинулись с тылового рубежа ближе к линии фронта. Совершив марш, 40-й и 131-й стрелковые полки с приданной им артиллерией сосредоточились в районе Онуфриево, Раково, Иглово, будучи во втором эшелоне, в 10 — 12 километрах от [38] линии фронта. Теперь наконец-то 78-я стрелковая дивизия полностью сгруппировалась на одном направлении, ее штаб и политотдел переехали к нам, в Сафониху.

Боевой порядок, занятый дивизией к полудню 14 ноября, имел чисто оборонительный характер: два эшелона, разделенные значительным пространством. Штаб армии определил рубеж для второго эшелона очень удачно, учтя благоприятные условия местности. Правый фланг у деревни Онуфриево упирался в огромное Тростенское озеро. Покрытое тонким льдом, оно было недоступно для обходного маневра вражеских танков. А левый фланг вынесен за деревню Меры{3} — крупный (для данного лесного района) узел дорог. В целом этот рубеж перекрывал все выходы к Волоколамскому шоссе и городу Истра с запада и юго-запада. Несколько дней спустя дивизии пришлось отражать здесь яростные атаки противника, и все мы по достоинству оценили тактическое значение данного рубежа.

В выборе столь удачной позиции чувствовалась направляющая рука командарма К. К. Рокоссовского, его умение тонко оценить не только боевую обстановку на сегодняшний день, но и ее вероятное развитие в ближайшем будущем.

Личные качества генерала Рокоссовского сыграли большую роль в дальнейших боевых действиях 16-й армии под Москвой. Опять-таки сошлюсь на 78-ю дивизию. Много раз попадала она в критические положения, почти весь оборонительный период провела с открытыми флангами, часто в полуокружении, но не было случая, чтобы Константин Константинович, связавшись с нами по телефону или радио, даже после длительного перерыва (связи со штабом армии мы не имели иногда сутками), неточно оценил обстановку. Когда мне очень хотелось прикрыть зияющие пустоты в обороне последним резервом, он говорил:

— Поспешай, но — не торопись. Твой резерв — это твой маневр. Не торопись лишать себя маневра.

Оперативная смелость генерала Рокоссовского передавалась и нам, его подчиненным.

15 ноября мы получили радиограмму командарма. Он предупреждал о возможном наступлении противника с утра 16 ноября, требовал подготовить соответственно нашу оборону. А вскоре делегат связи привез из штаба армии приказ с новой боевой задачей: 16 ноября, в 10.00, 78-й стрелковой дивизии перейти в наступление, овладеть населенными пунктами Михайловское, Барынино, Ваюхино{4}. [39]

Времени у нас оставалось мало, поэтому руководящий состав штаба и управления дивизии собрался, что называется, накоротке. Из командиров стрелковых полков присутствовал только Суханов. (Коновалов и Докучаев во главе своих полков совершали марш от Онуфриево и Меры к переднему краю.)

Речь шла о плане завтрашнего наступления. Активные действия разведки позволили нам довольно точно определить силы противника. Перед нашим правым флангом был сосредоточен 11-й моторизованный полк дивизии "Рейх" и часть танков 10-й танковой дивизии. Перед центром, в районе Михайловского, — моторизованный полк "Фюрер". Перед левым флангом — часть сил 87-й пехотной дивизии с приданными танками.

Свой замысел я изложил собравшимся: времени у нас мало, поэтому с выходом 40-го и 131-го полков к Озерне дивизия принимает такой боевой порядок. Два батальона 40-го полка займут исходные позиции у Федчино, правее 3-го батальона 258-го полка, и вместе с ним атакуют Михайловское с севера. Одновременно два батальона 131-го полка овладевают Ваюхино и Барынино, с тем чтобы в дальнейшем обойти опорный пункт в Михайловском с юга и юго-запада. Конечная цель — окружить и уничтожить противника, обороняющего это село.

— Ваше мнение, товарищи?

— Если уж "подрезать" Михайловское, то с обеих сторон, — сказал Бронников. — Предлагаю нацелить сороковой полк поглубже, на северо-западную окраину.

Признаться, эта задумка была и у меня. Однако два обстоятельства мешали осуществить ее. Дивизии пришлось бы наступать на противника, который превосходит нас и численно и технически. У него танки, моторизованная пехота, а значит, и преимущество в маневре. Если 40-й полк глубоко обойдет Михайловское с северо-запада, то он неизбежно подставит свой правый фланг для танковых контратак противника. Это усугубляется и тем, что оба батальона полка не имеют еще боевого опыта.

Предложение комиссара поддержали начальник штаба Федюнькин, начальник политотдела Вавилов и другие. Все мы, конечно, стремились к решительным действиям. Однако две недели на фронте показали, что противник не из пугливых, к угрозам не очень-то чувствителен и контратакует при первой же возможности.

— Подготовим отсечный огонь гаубичным полком, предложил начальник артиллерии Погорелов. — Выдвинем к флангу противотанкистов Михайлова. Это будет мощный щит

Что ж, предложение дельное. Его стоит принять.

Один Суханов все еще молчал. [40]

— За тобой слово, Михаил Афанасьевич! Крупная его рука легла на карту, указательный палец — на синюю ленту Озерны.

— Здесь надобно бы ударить.

И он пояснил. Фашисты привыкли к тому, что мы атакуем Михайловское от Федчино, с плацдарма. Так будет и завтра. Но часть сил, хотя бы одну роту, целесообразно бросить на Михайловское в лоб, с востока, через Озерну.

— По льду?

— По тонкому льду, — уточнил Суханов. — Лед выдержит.

— Демонстративная атака?

— Это — как выйдет, — ответил он. — Может, демонстративная, а может, что посущественней.

План был утвержден. Остаток светлого времени и вся ночь прошли в работе. Подходившие из тыла батальоны 40-го и 131-го полков прямо с марша выдвигались на передовую.

Еще вечером позвонил я на правый фланг, в батальон Уральского:

— Сработали "катюши"?

— На "пять"! Лес горит, там что-то рвется. Видимо, склад боеприпасов. В Покровском снуют санитарные машины.

Так! Значит, реактивные снаряды легли куда надо. Это облегчит завтрашний день батальону Уральского. Задача у него прежняя — обороняться на широком фронте, прикрывать стык с 18-й стрелковой дивизией.

К шести утра все подразделения выдвинулись на исходные позиции, командиры полков доложили о готовности. До начала артподготовки — три с половиной часа. Пауза долгая и томительная.

Рассвело. С севера донеслись глухие перекаты артиллерийских залпов. У Чернышева? Не может быть. 18-я дивизия должна атаковать противника одновременно с нами. Звоню ему:

— У тебя шум?

— У соседей, у Доватора и Панфилова. Наступает фашист. Так-то, Афанасий Павлантьевич! Ты готов?

— Готов...

В 9.30 ударила наша артиллерия, дали залп "катюши". Полчаса спустя поднялась в атаку пехота. С НП хорошо видна цепочка солдат, спускающихся к Озерне. Это 7-я рота 258-го полка, выделенная Сухановым для удара на Михайловское с востока. Впереди лейтенант Иванов в белом полушубке. Он первым ступил на лед. Неподалеку рванул снаряд, за ним второй, третий. Фонтанами вздыбилась вода, командир упал. Ранен? Нет, он только провалился по пояс. Снова поднялся, пошел к правому [41] берегу вброд, раздвигая битые льдины. За ним со штыками наперевес ринулись бойцы. Фашисты не успели еще пристреляться, а рота была уже на том берегу.

Два часа спустя Суханов доложил:

— Рота лейтенанта Иванова на восточной окраине Михайловского. Противник контратакует.

7-я стрелковая рота Ильи Андреевича Иванова стала подлинным героем этого боевого дня. Атаковав опорный пункт с неожиданного для фашистов направления, она первой ворвалась в село, что способствовало успеху 40-го полка, наступавшего со стороны Федчино. К исходу дня полк овладел и северной окраиной Михайловского. На левом фланге также обозначился успех: 131-й полк занял деревни Ваюхино и Барынино.

Однако до конечной цели — окружить и уничтожить противника в Михайловском — было еще далеко. Обойти село не удалось ни 40-му полку, ни 131-му. На всех участках эсэсовцы оказывали упорное сопротивление. Более того. Уже с первых часов боя их контрдействия никак не походили на оборону — пусть даже очень активную. Дивизия "Рейх", поддержанная танками 10-й танковой дивизии, тоже наступала. Мы это чувствовали по себе, впоследствии наши предположения подтвердились трофейными документами. Взаимное столкновение вылилось в типичный встречный бой, в борьбу за инициативу.

Подобная же ситуация сложилась и в полосе 18-й стрелковой дивизии П. Н. Чернышева. А вскоре штаб армии известил нас, что немецко-фашистские войска перешли в общее наступление — не только против войск 16-й армии, но и по всему фронту. Так начался последний этап оборонительного сражения под Москвой.

С 16 по 18 ноября наша 78-я дивизия продолжала вести напряженные бои на рубеже Озерны. Батальоны сражались на улицах Михайловского, отбивали атаки под Федчино и Ваюхино. За каждый метр продвижения противник платил большой кровью. Видимо, крепко запомнились фашистским генералам эти затерянные в лесах деревушки, если даже командующий 4-й танковой группой генерал-полковник Хеппнер упомянул их в своем отчете. Он писал: "Уже в первые дни наступления завязываются жестокие бои, особенно упорные в полосе дивизии "Рейх". Ей противостоит 78-я сибирская стрелковая дивизия, которая не оставляет без боя ни одной деревни, ни одной рощи". И далее: "Потери наступающих очень велики. Командир дивизии СС тяжело ранен. Рядами встают кресты над могилами танкистов, пехотинцев и солдат войск СС"{5}. [42]

18 ноября, во второй половине дня, боевая обстановка осложнилась. Чернышев сообщил, что его дивизия по приказу командарма отходит к Ново-Петровскому. Потом несколько раз подряд звонили из штаба армии. По вопросам, которые мне задавали, по распоряжениям, по их, если можно так сказать, подтексту, чувствовалось напряжение, растущее в полосе войск 16-й армии. У нас же особенно сильно атаковал противник в центре боевых порядков.

Полевые телефоны зуммерили без перерыва. 40-й полк Коновалова нес тяжелые потери, с трудом удерживал северную окраину Михайловского. Не легче было и 3-му батальону 258-го полка на восточной окраине. На левом фланге 131-й полк Докучаева вел ожесточенный бой за Барынино и Ваюхино.

К концу дня рядом контратак на всех участках нам удалось сначала остановить, а затем и отбросить эсэсовцев на исходные позиции. Положение стабилизовалось, дивизия удержала все ключевые пункты на рубеже Озерны.

Мы понимали, что попытка вражеского командования полностью завладеть боевой инициативой и стать хозяином положения еще не пресечена. Противник не израсходовал всех резервов, в том числе танковых. Пока что его танки появлялись эпизодически, группами в 2 — 3 машины. Главную роль в атаках играла пехота, поддержанная ударами авиации и артиллерии. Судя по некоторым признакам, завтра наступит очередь сильных танковых атак.

Ночь прошла тревожно — в мертвенном свете ракет над передним краем, в отдаленном гуле танковых моторов. Наиболее интенсивным был он на севере, у Покровского, и на юге, за Барынино. Танки сосредоточивались перед обоими флангами нашей дивизии.

За ночь мы перегруппировали артиллерию, главным образом пушечную, выдвинули ее к флангам, часть батарей поставили на прямую наводку. И все же создать достаточно плотную противотанковую оборону не удалось: слишком велики были потери в орудиях, особенно в 139-м противотанковом дивизионе капитана Михайлова и 159-м легком артполку майора Осипычева.

Закончив перегруппировку артиллерии, я созвонился с командирами стрелковых полков. Пожелал им боевого успеха, напомнил: без приказа — ни шагу назад!

— Сороковой стрелковый исполнит свой долг! — отчеканил Алексей Павлович Коновалов.

— Не посрамим земли Русской, — повторил Николай Гаврилович Докучаев бессмертные слова князя Святослава.

— Не беспокойтесь, товарищ комдив, встретим фашиста как должно, — сказал Михаил Афанасьевич Суханов. [43]

Ночь была на исходе. Падал мелкий снежок. Передний край словно уснул — ни ракеты, ни пулеметной очереди. До рассвета оставалось еще минут тридцать.

В девять утра загремела немецкая артиллерия, эскадрильи "юнкерсов" наносили бомбовый удар. Столь мощной и длительной артиллерийско-авиационной подготовки испытывать нам еще не доводилось. Потом двинулись в атаку десятки фашистских танков и густые цепи пехоты. Бой разгорелся по всей полосе обороны дивизии.

В архивных документах этот день запечатлен немногими скупыми строчками: "С утра 19 ноября 1941 г. противник на всем фронте 78-й дивизии перешел в наступление: на рубеже Мары, Слобода — до пехотного полка с 10 — 15 танками, на рубеже Ваюхино, Барынино, Петряиха — до двух пехотных полков 87-й пехотной дивизии с 15 танками при поддержке дивизиона дальнобойной артиллерии. Со стороны деревни Старое (близ Михайловского. — А. Б. ) дивизия ведет упорные бои на занимаемых рубежах"{6}.

Как видно из данной сводки, вражеское командование, введя в бой свежие силы, начало осуществлять двусторонний фланговый обход дивизии, замысел которого был нам уже известен. Это обстоятельство позволило 78-й дивизии встретить наступление фашистов во всеоружии. Однако знать план противника — далеко не равнозначно понятию сорвать этот план. И если нам в конце концов удалось в тот день сдержать сильнейший натиск превосходящих сил немецко-фашистских войск, то главная заслуга в этом принадлежит тем бойцам, командирам, политработникам каждый из которых сражался на своем боевом посту стойко и самоотверженно.

Героев — не счесть. Расскажу сначала о тех, кто сражался на правом фланге, на рубеже Мары, Слобода, — в самом уязвимом месте нашей обороны, на участке 2-го батальона 40-го полка. Утром капитан Уральский доложил:

— Батальон отбил атаку. Сожгли три танка. Гаубицы майора Гарагана подавили минометную батарею.

Часа два спустя:

— Сильный огонь. Противник опять атакует — до двух батальонов пехоты с танками.

Потом связь с Уральским прервалась, попытки ее восстановить успехом не увенчались. Связные либо не возвращались, либо возвращались с сообщениями, что деревня Слобода занята противником (значит, прорван левый фланг батальона Уральского), [44] что сильный бой идет у совхоза "Бороденки" (значит, фашисты вышли к огневым позициям 1-й батареи 159-го артполка).

Лишь к вечеру с большим трудом мы локализовали вражеский прорыв. Уральский доложил обстановку, назвал и героев этого боя. Особо отметил артиллеристов из приданного ему дивизиона майора Гарагана.

— Первая батарея стояла насмерть, — сказал он. — Расчеты орудий погибли в рукопашной, при защите огневых позиций. В строю батареи осталось семь человек из шестидесяти.

Подвиг батарейцев зримо предстал перед нами лишь месяц спустя, когда 78-я стрелковая дивизия, уже наступая, вернулась к Озерне. Здесь, близ совхоза "Бороденки", артиллеристы отыскали огневые позиции 1-й батареи. Пушки стояли занесенные снегом. Разгребли сугробы, нашли тела павших товарищей. Все они встретили свой последний час, как положено русскому солдату: лицом к врагу.

Наводчик первого орудия заместитель политрука Лебедев был убит автоматной очередью в грудь. В кулаке он сжимал спусковой шнур орудийного затвора. Пушка оказалась заряженной. Лебедев не успел произвести выстрел. У второго орудия со снарядом лежал сержант Осинцев. Красноармейца Окунцова нашли в ровике. Он и мертвый прижимал к уху телефонную трубку. Почти все погибшие имели бинтовые повязки. Значит, получив ранения, не ушли в тыл, дрались до последнего вздоха.

Все свидетельствовало о жестокой рукопашной схватке, завершившей бой. С ломом в руках погиб лейтенант Никитин, с киркой-мотыгой — санинструктор Иванов... А поблизости, на опушке рощи, стояли, тоже занесенные снегом, десятки деревянных крестов, и на каждом — стальная каска с эсэсовским значком. Дорогой ценой заплатили фашисты за прорыв к батарее!

Мы достойно похоронили героев 1-й батареи, представили их к посмертному награждению. Подвиг бойцов и командиров батареи сорвал попытку командира моторизованной дивизии СС "Рейх" обойти с тыла батальон Уральского.

Одна из групп эсэсовцев, прорвавшись у Слободы, свернула на юг, к деревне Городище, но тоже встретила крепкий отпор. Героем этой схватки стал сержант Хаметов.

Тогда о подвиге Валентина Хаметова узнала вся страна. О нем писала "Комсомольская правда"{7}, ему посвятил свой очерк фронтовой журналист, ныне писатель, Алексей Башкиров (Талвир). [45]

Хаметов по национальности был татарин, родом из-под Комсомольска-на-Амуре. Как и все природные охотники, он тоже бил белку только в глаз. В армии стал отличным пулеметчиком. "Фашист — не белка, ему можно и шкуру попортить", — приговаривал он обычно, лежа за пулеметом. Валентин был настолько предан своему оружию, так холил станковый пулемет, что сослуживцы и его самого прозвали Максимом. Когда на фронте я впервые услышал популярную песню о двух Максимах:

Был один пулеметчик толковый —
Познакомьтесь с Максимом моим.
А другой пулемет был станковый,
По прозванию тоже "максим"... — то подумал: не нашего ли Хаметова имел в виду поэт — автор этой песни?

Хаметов служил в 40-м полку, в батальоне Уральского, в пулеметной роте старшего лейтенанта Кочергина. В тот день, 19 ноября, Кочергин сам выбрал позицию для хаметовского пулемета — неподалеку от северной околицы деревни Городище, на стыке с флангом 258-го полка.

Сначала рота эсэсовцев попыталась прорваться к деревне лобовой атакой. Пулемет Хаметова работал короткими очередями, быстро и точно. Рота залегла, автоматчики окружили высотку, где держал оборону наш герой. Раз десять атаковали они высоту, но каждый раз откатывались обратно. Уже в сумерках на помощь пулеметчику подоспела группа саперов во главе с секретарем комсомольского бюро 40-го полка младшим политруком Федором Ферковичем. В штыковой контратаке они отбросили остатки фашистской роты. Перед позицией пулемета Хаметова, на склонах высотки, Феркович насчитал более сотни вражеских трупов. Подвиг Валентина Хаметова был отмечен высокой наградой — орденом Ленина.

Пока на фланге и в тылу батальона Уральского происходили все эти события, сам батальон вел упорный бой за деревни Слобода и Мары. Особенно трудно пришлось 4-й стрелковой роте. Возглавлял ее старший лейтенант Николай Степанович Марченко — один из лучших наших ротных командиров. Плотно сбитый крепыш с русым чубом, с веселым блеском озороватых глаз — таким запомнился он мне еще по Дальнему Востоку. Его ничто не пугало. "Чего? Ворог? Сомнем, як порося", — говорил он бойцам. И верно, в этот день Марченко шесть раз водил роту в контратаку, опрокидывая эсэсовцев. И сам работал штыком так, что любо-дорого. [46]

Деревня Слобода стала ареной боя. Среди её развалин, во дворах, в садах и огородах, бойцы Марченко сходились с эсэсовцами грудь на грудь. Командир отделения младший сержант Михаил Поликарпович Фомин и красноармеец Яков Егорович Предеин отстреливались из окон дома, окруженного взводом вражеских пехотинцев. Те попытались было ворваться в избу, но наши ребята встретили их в узком коридоре. Предеин стрелял в упор, Фомин колол штыком. Фашисты выбежали на улицу, опять принялись строчить из автоматов, швырять гранаты. Потом, зайдя с огорода, подожгли дом. Огонь охватил крышу, она рухнула внутрь. Эсэсовцы, осмелев, подошли к дому. Им навстречу полетели гранаты, а следом, обожженные, но живые, выскочили два советских воина. Они штыками пробили себе дорогу и соединились с ротой. За мужество и находчивость младший сержант Фомин и красноармеец Предеин были награждены орденом Красного Знамени.

Имена далеко не всех воинов, отличившихся в бою за Слободу, удалось установить. Но мы, ветераны дивизии, всегда их помним, как положено помнить Неизвестного солдата. Помнится, Уральский рассказывал об одном пулеметчике-герое, имя которого осталось неизвестным. А дело было так. Комбат, возглавив резервный взвод, выбивал противника из деревни Слобода, и только тут он обнаружил, что эсэсовцам так и не удалось овладеть всей деревней. На западном ее краю, у насыпи, строчил пулемет "максим". Из-за его щитка навстречу Уральскому поднялся боец с закопченным лицом.

— Молодчина! — крикнул комбат.

— Служу Советскому Союзу! — ответил тот. Потом эсэсовцы опять окружили деревню, пустили вперед танки. Нашему взводу пришлось отходить.

— Я прикрою, — вызвался все тот же пулеметчик.

И он прикрыл. В вечерних сумерках еще долго стучали короткие очереди его "максима".

В этом же бою на глазах у бойцов 5-й роты геройски погиб неизвестный политрук — возможно, из соседнего 258-го полка. Ценой своей жизни он гранатами подорвал немецкий танк — один из двенадцати, потерянных противником на участке батальона.

Прорыв противника на правом фланге дивизии, трудная борьба за Слободу и Мары, естественно, отражались на положении дел в центре наших боевых порядков, на федчинском плацдарме. Далеко выдвинутый вперед, тупым клином врезавшийся в северо-восточную окраину села Михайловское, плацдарм оказался теперь под угрозой: находившиеся здесь три батальона в [47] первом эшелоне и два во втором могли быть обойдены фашистами со стороны Слободы.

Дивизия — хотели мы того или не хотели — вела напряженнейший оборонительный бой, а построение ее боевых порядков оставалось прежнее, наступательное, принятое еще четыре дня назад. Следовательно, форма уже перестала соответствовать реальному содержанию боя. К тому же отход соседних дивизий не позволял надеяться на изменение обстановки к лучшему. Поэтому целесообразно было стянуть части в кулак, уплотнить оборону по Озерне, создать резервы для отражения фланговых атак противника.

Это решение надо было доложить командарму, но связь с КП армии оказалась потерянной. Удалось переговорить лишь с командиром 18-й дивизии. Чернышев сообщил, что штаб армии переместился ближе к правому флангу, где создалась тяжелая обстановка: фашистские танковые дивизии прорвали фронт и устремились на Клин и Солнечногорск.

Ждать нам нельзя было ни минуты. Это тот случай, когда промедление смерти подобно. Приняв решение, я тут же стал проводить его в жизнь. Прежде всего позвонил командиру 40-го полка, приказал вывести оба батальона из Михайловского и занять оборону по Озерне, сменив у деревни Городище 258-й полк Суханова. Суханову приказал сдвинуть полк влево, а 3-м батальоном удерживать Федчино.

Связываюсь с командирами 210-го гаубичного и 159-го легкого артполков Ф. М. Осипычевым и И. Д. Жилиным. У них теперь очень ответственная задача — маневрируя огнем, надежно прикрыть перегруппировку стрелковых частей.

Работники штаба и политотдела разъезжались по частям — надо было на месте помочь командирам осуществить намеченную перегруппировку.

— Еду в сороковой полк, — говорит Бронников. — Там, пожалуй, всего труднее.

— Верно, комиссар.

Отвод батальонов 40-го полка из Михайловского в Федчино и далее на восточный берег Озерны проходил при непрерывных атаках противника. Всю тяжесть боя на плацдарме приняли на себя 1-й батальон 258-го полка, возглавляемый Романовым, и противотанковый дивизион Михайлова. Это были опаснейшие часы, но стрелки и артиллеристы выстояли. Казалось, нам уже удалось произвести перегруппировку. Суханов доложил:

— У Федчино — полный порядок. У Городища Коновалов сменил мой второй батальон.

Но именно в этот момент, когда Коновалов отвел свой 40-й [48] полк за Озерну, к деревне Городище, фашисты нанесли новый и очень сильный удар. Их танки и автоматчики ворвались в Городище. Здесь опять я должен сказать о неизвестных солдатах, чья беспримерная стойкость помогла нам в критической ситуации. О них, о героях 40-го полка, с честью павших за Родину, и по сей день рассказывают старики из деревни Городище.

Вспоминают они двух молоденьких лейтенантов, долго державших оборону за околицей. Окруженные фашистами, они винтовочными выстрелами отвечали на крики "Рус, сдавайся!". А когда кончились патроны, лейтенанты встали из окопчика и со штыками наперевес пошли в последнюю контратаку. Один тяжело хромал: видимо, был ранен; другой высоким голосом пел "Интернационал". Фашисты открыли огонь. Так ушли в свое бессмертие, в народную память два гордых лейтенанта.

На другом конце деревни сражался красноармеец с трофейным автоматом. Деревенские мальчишки, высунувшись из погреба (изба над ним была снесена артогнем), кричали: "Дяденька, уходи скорей! Вон тем овражком. Там наши!" Он только рукой махнул. Не ушел. А когда набежали эсэсовцы, красноармеец взорвал гранатой и себя, и вражеских солдат.

Фашистам удалось захватить деревню, однако продержались они в ней не более часа. Командир 1-го батальона капитан Глухов организовал контратаку, ведущую роль в которой сыграла 2-я стрелковая рота. К этому времени ее командный состав выбыл из строя, и роту возглавил инструктор пропаганды 40-го полка политрук И. А. Романенко. Иван Андреевич прибыл в дивизию незадолго до ее отправки на фронт, но уже успел зарекомендовать себя с самой лучшей стороны. Это был страстный агитатор и бесстрашный воин. В первом же бою 40-го полка на Озерне Романенко участвовал в атаке, был легко ранен. А теперь, собрав бойцов 2-й роты, он повел их за собой на Городище. Эсэсовцы были выбиты из деревни. Закрепившись, рота отбила еще несколько вражеских атак. Романенко получил два тяжелых ранения, но продолжал руководить боем, пока его не заменил другой политработник — секретарь партбюро полка Андрей Исаевич Шахов.

В тот день многие политруки, работники политотдела дивизии возглавили подразделения. Убыль в командирах среднего звена была настолько значительной, что восполнить ее удавалось только за счет политсостава.

Вечером мне удалось побывать у Коновалова. Потери 40-го полка, четвертые сутки сражавшегося в районе Федчино, Михайловское, Городище, были большими. Люди выглядели утомленными, и, когда противник вновь овладел Городищем, я приказал Коновалову не предпринимать до утра никаких активных действий.

Так обстояли дела в центре боевых порядков дивизии к исходу 19 ноября. [49]

Левый фланг, где сражались 131-й полк Докучаева и 60-й разведбатальон Ермакова, несмотря на многократные атаки 87-й немецкой пехотной дивизии, не претерпел существенных изменений. Только 2-й батальон 131-го полка отошел метров на 500 — 700, да и то по моему приказу. Он оставил деревню Ваюхино, чтобы избежать угрозы окружения.

Отход батальона вызвался прикрыть пулеметчик сержант Петр Огнев. Рота вражеских пехотинцев пыталась с ходу преодолеть Озерну и ворваться в деревню, но пулеметный огонь вынудил их залечь на речном льду. Более часа Огнев, стреляя с чердака дома, отбивал атаки фашистов. Они выкатили пушку на прямую наводку, после нескольких попаданий снарядов чердак загорелся. Огнев спустился в дом и уже из окна продолжал держать под прицелом Озерну. Противник форсировал реку только тогда, когда Огнев погиб. Впоследствии жители Ваюхино рассказали нам, что гитлеровцы подобрали на льду всех своих убитых, нагрузив их трупами четыре грузовика.

Понеся здесь, под Ваюхино, Барынино и Петряихой, тяжелые потери в людях и танках, 87-я немецкая пехотная дивизия к концу дня 19 ноября стояла на тех же позициях, что и в начале наступления.

Ночью, когда бой стих, начальник штаба 131-го полка капитан Анатолий Сергеевич Рыбко организовал разведывательный поиск, который сам и возглавил. В Петряихе разведчики забросали гранатами помещение, где размещался штаб немецкой части. Из захваченных документов выяснилось, что 87-я пехотная дивизия, не добившись успеха, оставила на этом участке сильный заслон, а главными силами двинулась на восток. Она обтекала нас слева, шла в направлении Звенигорода, отсекая нас от 144-й стрелковой дивизии.

Разведывательный батальон капитана Ермакова всю ночь мелкими группами прощупывал местность к югу и юго-востоку от левого фланга нашей 78-й дивизии. Войти в контакт с частями 144-й дивизии разведчикам не удалось. Они сталкивались лишь с заставами противника. Под утро Ермаков доложил, что фашисты, видимо передовой отряд, обнаружены в районе озера Глубокое и деревни Андреевская, то есть в 9 — 12 километрах юго-восточнее нашего рубежа по Озерне. Обходный маневр 87-й немецкой пехотной дивизии стал свершившимся фактом.

Это сообщение заставило нас по-новому взглянуть и на положение 78-й дивизии. Теперь опасность, которая возникла на ее правом фланге после выхода противника в район Мары, Слобода, выглядела куда менее грозной, чем глубокое обходное движение 87-й немецкой дивизии слева.

К утру 20 ноября мы вели бой уже в полуокружении.