Порт-Артур

В конце сорок пятого — начале сорок шестого годов в связи с переходом наших Вооруженных Сил на мирное положение в их организационной структуре происходили значительные изменения. В частности, формировался аппарат главнокомандующего Сухопутными войсками. Мне предложили должность начальника управления боевой подготовки Сухопутных войск. Не хотелось уходить со строевой работы, но Александр Михайлович Василевский, возглавлявший с марта 1946 года Генеральный штаб, сказал:

— Сформируйте управление, подберите людей. А вашу просьбу учтем.

Формируя управление, мы не испытывали недостатка в опытных генералах и офицерах. Просматривая личные дела кандидатов на ту или иную должность, беседуя с ними, я часто затруднялся, кого именно предпочесть из всех этих отлично подготовленных товарищей. В те дни почувствовал особенно остро всю сложность подбора и расстановки кадров. Армия сокращалась, уходили в запас сотни и тысячи генералов и офицеров, которые прошли через огонь многих войн. Как сделать, чтобы в управлении боевой подготовки создать коллектив с наибольшими потенциальными возможностями? Как подобрать людей, не только имеющих личный богатый опыт, но и способных суммировать весь опыт Великой Отечественной войны, детально его проанализировать и сделать достоянием нового поколения солдат и офицеров, которые, чем далее, тем более, будут сменять старшее поколение? [195]

Сижу, бывало, в кабинете, рабочий день окончен. Посоветовался уже с товарищами, решили: такого-то офицера назначим на такую-то должность. А личные дела других кандидатов лежат еще на столе с немым, обращенным ко мне вопросом. Ведь в каждой папке, на пронумерованных страницах, скупыми строками отражена большая боевая биография — неотъемлемая частица биографии наших Вооруженных Сил, драгоценный опыт, который может и должен служить общему делу.

Однажды после официального доклада маршалу А. М. Василевскому, уже за чашкой кофе, у нас зашел разговор на темы, связанные с вопросами изучения боевого опыта и боевой истории наших Вооруженных Сил. Говорю ему:

— Как вы, Александр Михайлович, посмотрите на такое предложение: создать в войсках группы по обобщению опыта войны, с тем чтобы непосредственные ее участники по свежей памяти подробно описали боевые действия своих частей и соединений?

— Положительно! — ответил он и рассказал мне о недавней беседе в Кремле. В ней участвовали И. В. Сталин и маршалы Г. К. Жуков, И. С. Конев и А. М. Василевский. Маршалы предварительно обсудили вопрос, который представлялся очень актуальным: создать, как выразился Георгий Константинович Жуков, хронологию Великой Отечественной войны — только хронологию, но очень подробную, охватывающую все направления, фронты, армии, корпуса, а где потребуется — и действия полков и даже батальонов. За все четыре года, день за днем. К этой работе предполагалось привлечь и большую группу офицеров и генералов, уходящих в запас и отставку, каждому дать задание описать то, чему был свидетелем и участником, причем описание должно быть строго объективным.: события, люди, факты, и никаких личных выводов. А вся работа в целом мыслилась в качестве своеобразной летописи — громадного по объему чернового материала.

Сталин ответил, что идея эта весьма заманчивая, но осуществить ее сразу, по следам событий, невозможно. Свое замечание он мотивировал тем, что нельзя требовать абсолютно объективного взгляда на войну от человека, который перенес все ее тяготы и для которого она стала частью его жизни и судьбы. [196]

К этому разговору с И. В. Сталиным Александр Михайлович Василевский впоследствии возвращался не раз. Говорил о нем и при последней нашей встрече, когда только что закончил писать свои воспоминания.

— Тридцать лет прошло, — сказал он, — а все равно не могу писать о войне беспристрастно. Ты, Афанасий Павлантьевич, что делаешь при бессоннице?

— Воюю, Александр Михайлович. Перебираю в памяти рискованные решения, даже холодок прохватывает.

Напомнил ему о Маньчжурской операции, о его приезде с маршалом К. А. Мерецковым к нам на границу, в падь Сиянхэ, о решении наступать через горную тайгу на широком фронте. Этот прорыв мне иногда даже снится, но не так, как он воплотился в дело, а наоборот. Будто завязла наша 1-я Краснознаменная в маньчжурских лесах, горах и болотах, и нет пути ни вперед, ни назад.

— Вот-вот! — заметил Александр Михайлович. — И со мной такая же история.

Но вернусь к нашей с маршалом А. М, Василевским беседе в марте 1946 года. Тогда было решено немедленно начать обобщение опыта Великой Отечественной войны в соединениях и частях. Штабы выделяли офицеров, ответственных за эту работу, составлялись соответствующие вопросники и другие документы для того, чтобы обобщение боевого опыта подчинить единому плану. Это дало хорошие результаты и для дальних целей — как материал, необходимый будущим военным историкам, и для цели более близкой и актуальной — непосредственного использования накопленного опыта в обучении и воспитании войск.

Летом сорок шестого года мое ходатайство о переводе в строй было удовлетворено. Главнокомандующий Сухопутными войсками маршал И. С. Конев начал разговор так:

— Значит, не хотите со мной служить? И воевали порознь, и в мирное время нет желания? Так? Ну что же молчите, товарищ Белобородов?

—Слушаю ваши указания, товарищ маршал!

Иван Степанович рассмеялся:

— Ладно, садитесь, потолкуем.

Оказалось, нарком обороны уже подписал приказ о моем назначении командующим гвардейской армией, которая находилась в составе Центральной группы войск. Армию я принял в отличном состоянии, в ее рядах было [197] много сталинградцов, начиная с сержантов и кончая старшим командным составом. Приняли меня хорошо, сразу почувствовал себя на месте, или, как принято у нас говорить, "в войсках". Однако послевоенные организационные мероприятия не были еще завершены — в декабре того же года мне предложили новую должность. Меня назначили помощником главнокомандующего Центральной группой войск генерал-полковника В. В. Курасова. С Владимиром Васильевичем мы были знакомы давно, вместе прошли боевой путь вплоть до Кенигсберга, поэтому "срабатываться" не было необходимости. Занимался я боевой подготовкой, планировал и проводил различные учения, старался чаще бывать в войсках, но все-таки большую часть времени занимала работа в штабе. Спросил меня как-то Владимир Васильевич:

— Скажите откровенно: скучаете над бумагами?

— Скучаю.

— Вот видите! — продолжал он. — А по мне — нет более интересной работы, чем штабная. У кого какой склад натуры...

В марте сорок седьмого года он уехал по делам в Москву, а несколько дней спустя позвонил из Москвы маршал И. С. Конев, спросил:

— Чем занимаетесь?

Отвечаю, что готовим дивизионное учение.

— Мне говорили, вы томитесь в штабе и хотите опять в войска?

— Да, хотел бы.

— Хорошо, подумаем, — сказал он.

Генерал Курасов пробыл в командировке до мая и, едва вернулся, получил из Наркомата обороны телеграмму с приказом немедленно отправить меня с семьей в Москву. Утром мы вылетели на самолете, а вечером уже расположились в номере гостиницы ЦДСА, что на площади Коммуны. На другой день, в указанный час, явился я в Генеральный штаб. Маршал А. М. Василевский сообщил, что меня назначили командующим советскими войсками, дислоцировавшимися на территории Ляодунского полуострова, в районе Порт-Артура и Дальнего.

— Поедете на два года, — заключил он. — Работа там посложнее, чем в Харбине. Придется стать дипломатом.

Дело в том, что СССР и Китай в 1945 году договорились о совместном использовании Порт-Артура в течение 30 лет в качестве военно-морской базы. [198] Командующий советскими войсками должен был поддерживать контакт с властями (тогда чанкайшистскими) провинции Ляодун. Александр Михайлович предупредил меня о некоторых сложностях, которые встречу на первых же порах. Правительство Чан Кайши не занималось делами этой зоны, а ведь в ней проживали сотни тысяч китайцев. Подобное отношение к собственным подданным, стремление доказать им, что одно только присутствие советских войск на данной территории уже приводит к разного рода житейским трудностям, мне было знакомо и по службе в Северной Маньчжурии в сорок пятом году.

Советские войска на Ляодунском полуострове подчинялись командующему войсками Приморского военного округа. Прибыв в штаб округа, я представился маршалу К. А. Мерецкову, и после приветствия первыми же его словаке были:

— Опять на Дальний Восток? В пятый раз?

— В пятый, Кирилл Афанасьевич.

Пошутили с ним по этому поводу, потом он рассказал о главных аспектах военно-политической обстановки в районах, близких или непосредственно граничащих с Ляодунским полуостровом. В Китае по-прежнему шла гражданская война между гоминьдановским режимом Чан Кайши и коммунистами, но теперь китайская Народно-освободительная армия уже прочно закрепила за собой Маньчжурию.

Советские войска на Ляодунском полуострове имели в своем составе стрелковые, танковые, артиллерийские соединения и части. В оперативное подчинение командующего входили также все военно-морские н авиационные силы, базировавшиеся на полуострове.

В общем, хозяйство было обширное, а что касается военно-морского флота — мало мне знакомее. Но коллектив штаба и управления Сухопутных войск уже сработался со штабными коллективами моряков и авиаторов, товарищи помогли мне быстро войти в курс дела, и первые же совместные учения, которыми руководил наш штаб, прошли на хорошем уровне.

Объезжая районы дислокации частей и соединений, я конечно же не преминул осмотреть исторические достопримечательности Порт-Артура и его окрестностей, места боевых действий времен русско-японской войны 1904—-1905 годов. Моими проводниками были начальник штаба генерал Григорий Никифорович Перекрестов, который в [199] Маньчжурской стратегической наступательной операции командовал 65-м стрелковым корпусом, и командующий артиллерией генерал Юрий Павлович Бажанов. Осмотр начали с узкого перешейка, отделявшего большую часть Ляодунского полуострова от его юго-западной оконечности — полуострова Квантун с городами Дальний и Порт-Артур.

Здесь, на перешейке, весной 1904 года Восточно-Сибирские стрелковые полки огнем и контратаками встретили первый натиск 2-й японской армии и при соотношении сил один к десяти, сражаясь стойко и мужественно, медленно отходили через Дальний к Порт-Артуру. Зеленые Горы, Волчьи Горы и другие укрепленные позиция почти не сохранили следов былых ожесточенных боев. С ключевой, господствующей над окрестностями горы Высокая были видны как на ладони Порт-Артур и его гавань. А дальше на юг и запад простиралось Желтое море. Эти морские глубины, эта каменная безлесная земля хранили память о тысячах русских солдат и матросов, павших в неравном бою лицом к врагу, о генерале Кондратенко и адмирале Макарове, и самой смертью своей утвердивших честь и достоинство русского офицера. Но помнила эта земля и другое имя — имя Стесселя, никчемности в генеральском мундире, царского холуя и наушника, который вопреки воле большинства военного совета сдал Порт-Артур японцам.

Когда закончилась наша поездка во Квантунскому полуострову, ко мне пришли член Военного совета генерал И. П. Коннов, начальник политотдела полковник Н. С. Демин и мой заместитель по гражданской администрации полковник В. А. Греков. И хотя еще в Москве меня предупредили, что придется много заниматься делами чисто хозяйственными, я только в ходе этого разговора понял, каким огромным будет объем работы. В Порт-Артуре и Дальнем находилось более 20 промышленных предприятий, в том числе такие крупные, как построенные японцами морские доки, паровозоремонтный и цементный заводы и ряд других. В соответствии с договоренностью между Советским Союзом а Китаем для управления этими предприятиями были созданы смешанные китайско-советские акционерные общества. Однако чан-кайшистские чиновники самоустранились и только вели бесконечную пустословную переписку с обещаниями, которые не выполнялись. А ведь все эти заводы, доки, [200] фабрики, мастерские были на ходу, там трудились тысячи китайских рабочих. Нужно добывать сырье и прочие материалы, составлять перспективные планы, заниматься финансами и многими другими вещами, о которых я имел весьма общее представление.

Короче говоря, чанкайшистские чиновники с традиционными вежливыми улыбками переложили на наши плечи все заботы не только о предприятиях, как таковых, но и о бытовых нуждах всего населения данного района. Разумеется, управление и штаб в обычном своем составе вряд ли удовлетворительно справились бы с этим делом, если бы не аппарат заместителя командующего по гражданской администрации. Его возглавляли опытные специалисты — сначала Владимир Александрович Греков, а затем сменивший его Иван Иванович Ловушкин, один из первых моих учителей и наставников на командирском поприще.

Как и в Харбине и других маньчжурских городах, санитарное состояние Порт-Артура, его Старого и Нового города, и особенно той части, которую заселяла китайская беднота, было очень плохое. Медицинское обслуживание здесь практически отсутствовало. Людей тысячами косили тяжелые заболевания, свирепствовал так называемый комариный энцефалит. Один укус переносчика этой болезни — комара, и человек умирал, а в лучшем случае оставался калекой. Наши медики во главе с полковником Петром Игнатьевичем Кактышем обнаружили, что комар гнездится и размножается в городских трущобах и заброшенных сырых подвалах, провели громадную работу по дезинфекции, и болезнь на глазах пошла на убыль. В городе и окрестностях были созданы медицинские пункты, где военные медики вели прием больных. Их было столько, что наши врачи и медицинские сестры трудились по 12—16 часов в день.

Все попытки установить деловой контакт с чанкайшистскими властями не давали никаких результатов. Иван Прокофьевич Коннов и Никита Степанович Демин много раз встречались и с главой провинциального правительства, и с его помощниками, доказывали, что пассивность местных властей, их нежелание оказать нам помощь в тех же санитарно-медицинских мероприятиях пагубно сказывается в первую очередь на здоровье китайских подданных. Чанкайшисты обещали, назначали сроки, присылали в штаб письменные уведомления, где на [201] шелковистой рисовой бумаге черной тушью иероглифов были начертаны тысячи извинений и пожеланий долгих лет, процветания и крепкого здоровья, а по делу — ничего. Приезжал к нам и личный представитель Чан Кай-ши — генерал, устраивал банкеты, но у нас создалось впечатление, что единственное, чего он всерьез добивается, это вынудить советских командиров произнести тост о доблести и добродетелях генералиссимуса Чан Кайши.

Со второй половины 1948 года военно-политическая обстановка в окружавших нас районах Китая стала быстро и резко меняться. Народно-освободительная армия одерживала над чанкайшистами одну победу за другой и продвигалась на юг страны. Вскоре Чан Кайши с остатками своих войск бежал на остров Тайвань, под защиту американских авианосцев и линкоров, а 1 октября 1949 года была провозглашена Китайская Народная Республика. Несколько месяцев спустя к нам в Порт-Артур прибыла. большая делегация во главе с премьером Государственного административного совета КНР Чжоу -Эньлаем. После торжественного церемониала встречи на аэродроме, когда ехали в машине в город, он предложил:

— Давайте устроим общее собрание советских и китайских солдат, командиров и политработников. Мне хотелось бы от имени китайского народа передать советским товарищам чувство братской благодарности, которую мы к вам испытываем.

На собрании, где присутствовало более тысячи советских и китайских военнослужащих, Чжоу Эньлай выступил с большой речью. Он говорил, что китайский народ и его коммунистическая партия никогда не забудут подвиг Советской Армии, разгромившей японский империализм, освободившей Северо-Восточный Китай и подавшей руку братской помощи китайской Народно-освободительной армии. "Пример родины Ленина, родины Октябрьской революции всегда был для нас путеводной звездой, — заключил он. — Вы — наши старшие братья. Позвольте вручить вам от имени ваших младших братьев это знамя. На нем вышиты слова, которыми народ Китая благодарит советский народ и его армию за все, что вы для нас сделали".

По программе пребывания Чжоу Эньлая в Порт-Артуре мы должны были показать ему новую технику и вооружение, но он сказал, что с нашими танками, артиллерией, самолетами хорошо знаком и хотел бы побывать [202] только на подводных лодках, поговорить с китайскими моряками, которые у нас учились. Побывал он на подлодках, сказал мне, что китайские матросы чувствуют себя на наших кораблях как дома, как в своей боевой семье и с помощью советских моряков успешно овладевают сложной боевой техникой. Большую благодарность он просил передать в Москву и от гражданского китайского населения, проживавшего на Ляодунском полуострове.

Однако вскоре, забыв о заверениях в дружбе, китайские лидеры встали на путь враждебности к СССР, к делу социализма.

В 1950 году меня вызвали в Москву. Александр Михайлович Василевский сказал, что после отпуска я получу назначение в один из южных военных округов. Однако отпуск пришлось прервать. Меня срочно вызвали в Генеральный штаб, сообщили, что в Корее началась война, и двадцать семь часов спустя, пересаживаясь с самолета на самолет, я прибыл в Порт-Артур. Обстановка была достаточно напряженной. На 38-й параллели, на границе, отделявшей Корейскую Народно-Демократическую Республику от Южной Кореи, которой правил проамериканский диктаторский режим Ли Сын Мана, шли ожесточенные бон. Сначала корейские народные войска, разгромив противника в приграничном сражения, стали быстро продвигаться на юг, к Пусану, но вскоре здесь, а затем и в Чемульпо высадились американские дивизии, и под их натиском корейская Народная армия была вынуждена отой-ти на север, в горы, к границе с Китайской Народной Республикой.

По просьбе правительства Корейской Народно-Демократической Республики отряды китайских добровольцев вступили на территорию Северной Кореи и вместе с корейской Народной армией остановили продвижение американцев, а затем и отбросили их к 38-й параллели.

После окончания войны в Корее Порт-Артур посетил Пан Дэхуай. Имя этого старого китайского коммуниста было мне известно с молодых лет, с конца 20-х — начала 30-х годов, когда китайская Красная армия только еще формировалась из партизанских отрядов и Пэн Дэхуай стал командиром одного из первых ее корпусов. О длительной и тяжелой борьбе, которую вел этот корпус с чанкайшистскими генералами под городом Чанша, писалось в нашей прессе. [203]

Пэн Дэхуай произвел на меня очень хорошее впечатление. Пожилой уравновешенный человек, он в разговоре был прям и откровенен, избегал парадных слов и многословия вообще, чем грешили некоторые другие китайские партийные и военные руководители. Пэн Дэхуай командовал войсками китайских добровольцев в Корее, и, естественно, беседа наша началась с этой только что закончившейся войны. Он рассказал, как его добровольцы воевали с американцами в горах Северной Кореи.

— Понимаете, — говорил он, — у американцев сильная техника, танки и авиация. Они хорошо владеют этой техникой. Днем на горных дорогах они были господами положения. Днем мы отходили в горы, где нас не могли достать ни танки, ни бомбардировщики. Мы рассеивались.

— А куда же вы девали свои тылы? Обозы? Госпитали?

— У нас нет тылов, — ответил он. — Вплоть до полка.

— А сколько в полку человек?

— До трех тысяч.

— Как же вы их обеспечиваете всем необходимым?

— Китайскому солдату мало нужно, — объяснял он.— Рис и патроны — на себе у каждого. Для остальных припасов и для эвакуации раненых у нас имеются специальные команды носильщиков. Артиллерия и минометы у нас только легкие.

— Но вы же получили солидное техническое оснащение. Японское и советское. Танки, тяжелую артиллерию.

— Получили, — согласился он. — Но научиться водить танки и стрелять из тяжелых орудий — это еще не вся военная наука. Так ведь? Мы за тридцать лет привыкли к партизанской войне, к партизанской тактике. Пробовали перестроиться — не очень-то получилось. Пришлось и с американцами воевать старым способом. Днем отсидимся в горах, ночью выходим в долины. Нава-лимся на них сразу — бегут, бросают технику. Бегать, они тоже умеют, и очень быстро, — засмеялся он.

Зашла, конечно, речь и о Великой Отечественной войне. Мой собеседник оказался осведомленным о многих операциях советских войск, в том числе о Витебской и Кенигсбергской.

— Разведку боем вы проводите малыми силами? — спросил он.

— В принципе — да.

— Ну, например, в Витебской операции? [204]

— В Витебской? Семь стрелковых рот. А ночью ввели в бой несколько штурмовых батальонов.

— И прорвали немецкую оборону?

— Да, прорвали.

— А потери?

— Около двухсот человек.

— А мы в Корее, — сказал он, — когда начали общее наступление, бросили в разведку боем несколько десятков тысяч человек.

— Сколько? — переспросил я переводчика.

— Десятки тысяч пехотинцев, — подтвердил Пэн Дэхуай и продолжал: — Чувствуете разницу?

— Чувствую! — сказал я. — О потерях не спрашиваю. Его лицо стало сумрачным.

— Потери были велики, — сказал он.

Когда мы прощались, он крепко пожал мне руку.

— Вернетесь в Москву, — сказал он, — поклонитесь от всех нас, китайских коммунистов, Мавзолею, где покоится Владимир Ильич Ленин.

Несколько недель спустя, сдав дела, я выехал в Советский Союз. Из Порт-Артура наш поезд, миновав Цзиньчжоуский перешеек, вышел на Южно-Маньчжурскую железную дорогу и двинулся на север, к Харбину. Отсюда начались знакомые места. Проплывали за окном леса, поля, горы, глинобитные деревушки, кумирни на перекрестках больших дорог. Проехали Хайлар, Цаган, Чжалайнор. Поезд пересек границу, и все далее и далее, теряясь в вечерней мгле, уходили маньчжурские сопки.

Шесть лет пробыл я в Порт-Артуре. Общался со многими китайскими коммунистами — и руководителями, и рядовыми работниками — и вот какое впечатление вынес тогда из бесед с ними: китайский народ хорошо помнит бескорыстную помощь, которую в тяжелые для него времена оказали ему советские люди и в боях против японских оккупантов, и в борьбе с чанкайшистами, и в первые годы после окончания гражданской войны, когда в Китайской Народной Республике начался бурный рост экономики вообще и тяжелой промышленности в частности.

Мао Цзэдун и его последователи и приспешники, поменяв марксизм-ленинизм на шовинистические мелкобуржуазные идеи "великого кормчего", уничтожив десятки тысяч старых китайских коммунистов, таких, как Пэн Дэхуай, Гао Ган, подчинив всю свою деятельность политике антисоветизма, хотели бы предать забвению, вытравить [205] из сердца китайского народа эту память. Но мне, свидетелю и участнику бурных событий, которые пережил Китай в 1945—1953 годах, трудно поверить, что это им удастся. Друг познается в беде, говорит пословица. А самым верным другом китайского народа в его бедах всегда была Страна Советов. И память об этом не вытравят никакие пропагандистские измышления современных маоистов.

* * *

Более тридцати лет минуло с той поры, когда победная Маньчжурская стратегическая наступательная операция советских войск заставила быстро капитулировать последнего агрессора второй мировой войны — империалистическую Японию. Срок порядочный, а время, как известно, помогает нам иногда по-новому взглянуть на прошлое и переосмыслить его. Если прежде, вспоминая Маньчжурскую операцию, мы, ветераны-дальневосточники, говорили в основном о боевых ее эпизодах, то нынче на первый план выступили вопросы, которые объемно видишь лишь издали, и чем далее, тем лучше.

Это, во-первых, разносторонняя, всеобъемлющая деятельность нашего Верховного Главнокомандования и Генерального штаба, блестяще спланировавших и обеспечивших операцию. Этот вопрос достаточно полно освещен в мемуарах Маршала Советского Союза А. М. Василевского, в других мемуарах и военно-исторических трудах. Поэтому я его касался лишь постольку, поскольку было необходимо для показа действий 1-й Краснознаменной армии.

Второй вопрос я постарался раскрыть как можно подробнее. Речь идет опять-таки об огромной предварительной, так называемой черновой, работе всех звеньев командного и партийно-политического аппарата этой армии, начиная со взвода — роты и кончая армейским штабом и управлением. Участвовать в этой работе, которая, собственно, и обеспечивает боеспособность войск, мне довелось лишь несколько недель — с конца июня до начала августа сорок пятого года. Поэтому пользуюсь возможностью еще раз подчеркнуть: когда меня назначили командующим 1-й Краснознаменной, то первые же впечатления убедительно свидетельствовали, что армия находится в oтличном состоянии, что задача и моя и моих товарищей, прибывших с Европейского театра военных действий, [206] состоит не в том, чтобы что-то переделывать, а в том, чтобы эффективно использовать высокую боеспособность и боевую готовность дальневосточных дивизий и бригад. И здесь хочу еще раз добрым словом помянуть бойцов, командиров и политработников 1-й Краснознаменной, которые в течение четырех лет Великой Отечественной войны в необычайно тяжелых условиях сумели достойно поддержать славные традиции нашей армии и своей неутомимой будничной работой создали к началу боевых действий все необходимые предпосылки для достижения быстрого и решительного успеха. С чувством глубокой благодарности я всегда вспоминаю вас, мои боевые соратники по Дальнему Востоку. Лет пять-шесть назад, когда один американский журналист расспрашивал меня о Маньчжурской наступательной операции, о причинах ее успеха и молниеносного разгрома Квантунской армии, в числе главных причин я назвал боевой и трудовой героизм нашего солдата-труженика. Именно его боевое мастерство и сноровка, его солдатские мозоли и труд до седьмого пота позволили, например, нашей армии прорваться сквозь огонь и горную тайгу в глубину вражеской обороны.

Кстати сказать, упомянутый журналист более всего интересовался не самой войной, а подготовкой к ней, различными организационными мероприятиями советского командования, и особенно тем, как удалось ему в кратчайший срок сосредоточить на Дальнем Востоке мощную ударную группировку. Ведь для этого требовалось перевезти по железной дороге на расстояние 9—11 тысяч километров несколько армий, в том числе танковую. Мои ответы американец встречал эмоциональными восклицаниями. Его поражали масштабы дальности и скорости передислокации этой массы людей и техники с Европейского театра на Дальневосточный.

Советское командование за три месяца смогло сосредоточить ударные группировки с их тысячами танков и орудий в местностях, где иногда на десятки километров не было населенных пунктов — лишь тайга, горы да болота или безводные каменистые пустыни и полупустыни, где приходилось прокладывать дороги заново и строить все — от землянок и конюшен до складов и полигонов. Но вопреки всем трудностям мы начали боевые действия, как обещали союзникам, день в день через три месяца после капитуляции фашистской Германии. А спустя еще десять дней победным финалом Маньчжурской стратегической [207] наступательной операции положили конец второй мировой войне.

И наконец, последнее, что хотел бы сказать, завершая книгу. Вспоминая Великую Отечественную войну, боевых товарищей, их подвиги в различных боях и сражениях, проблемы, которые приходилось решать и в бою и вне боя командирам и политработникам, я стремился передавать наш коллективный опыт не тоном нравоучений. Поэтому да простит меня читатель, если в конце книги я отступлю от этого принципа. Мне скоро восемьдесят лет, за плечами большой жизненный опыт. Полагаю, возраст и опыт позволяют мне сказать несколько напутственных слов молодому военному читателю.

Ты, мой юный друг и соратник, встал под знамена, славнее которых нет. Будь же достоин звания защитника Социалистической Родины, учись военному делу каждый день и каждый час. Пределов для совершенствования знаний и навыков нет, но идти всегда вверх, углублять командирские знания, вырабатывать командирский характер способен тот, кто умеет заставить себя постоянно учиться. И прежде всего советую тебе научиться думать. Именно так! Ибо уметь думать вообще и уметь думать в бою — это не одно и то же. Учись думать быстро и правильно, так как боевая обстановка редко когда отпускает нам время и возможности для скрупулезной и длительной ее оценки. А принять правильное решение при жесточайшем лимите времени, при недостатке данных о противнике ты тем не менее всегда сможешь, если будешь досконально знать свое дело, своих людей, свое оружие; если приучишь себя к тому, что перспективное решение в бою — это чаще всего дерзкое решение, а дерзость, в свою очередь, влечет за собой определенный риск; если научишься не только принимать правильное решение, но и доказывать старшему начальнику его целесообразность; если, наконец, проводя собственное решение в жизнь, будешь тверд и последователен, но творчески станешь действовать при появлении каких-то новых и непредвиденных обстоятельств, используешь их для выполнения принятого решения не по букве его, но по духу.

Все это очень и очень непросто, к этому надо себя готовить тщательно и постоянно, и если мои воспоминания помогут тебе в овладении трудной нашей военной профессией, буду считать свою задачу выполненной.