Первая Краснознаменная

Явившись в назначенный час в штаб Приморской группы войск{8} я застал здесь членов ее Военного совета — командующего Маршала Советского Союза К. А. Мерецкова, генералов Т. Ф. Штыкова, К. С. Грушевого и Г. Е. Дегтярева (командующий артиллерией), а также начальника штаба генерала А. Н. Крутикова.

— Садитесь, Афанасий Павлантьевнч! — пригласил маршал. — В Москве поговорить не пришлось, так что рассказывайте. Вы, говорят, старожил здешних мест? Второй раз на Дальнем Востоке?

— Четвертый, Кирилл Афанасьевич.

— Четвертый? — удивился он. — А где служили?

Рассказал ему вкратце о моей службе.

— Ну и ну! — улыбнулся он. — Значит, все операционные направления, можно сказать, пешком прошли. Не иначе как влюбились в Дальний Восток. Сами, наверное, просились сюда?

— Влюбился, — говорю, — это особая статья. А насчет просьб, сами знаете, нас не спрашивают.

— Это верно, — согласился маршал. — Служба! Ну, коли Первая Краснознаменная вам дом родной, расскажите о товарищах из руководящего состава, которых хорошо знаете.

По ходу рассказа мне задавали вопросы, беседа стала общей. Главной ее темой был опыт Великой [40] Отечественной войны — как и насколько усвоен он воинами-дальневосточниками, которые не воевали на западных фронтах. Командующий и другие товарищи, прибывшие с ним с Карельского фронта, уже провели несколько инспекционных поездок в войска, и, как я понял, эти поездки и дали повод для разговора об усвоении современного боевого опыта. Конечно, ответить на некоторые конкретные вопросы мне было трудно: все-таки почти четыре года, проведенные вне Дальнего Востока, оторвали меня от непосредственной учебы его войск. Но я хорошо знал общую постановку дела, она складывалась десятилетиями, постоянная боевая готовность давно стала нормой воинской жизни на Дальнем Востоке, незыблемой традицией, и можно было с уверенностью сказать, что события Великой Отечественной войны только усилили эту традицию.

Советские войска Дальнего Востока жили и учились в специфических условиях. Местность, в частности в Приморье, резко отличалась от большинства других приграничных районов нашей огромной страны присущим ей чередованием высоких гор, покрытых могучим девственным лесом, и громадных непроходимых болот. Эти трудности усугублялись бездорожьем. Мне с конца сорок второго года и до последних дней Великой Отечественной войны довелось воевать на Калининском, 1-м Прибалтийском, 3-м и 2-м Белорусских фронтах, то есть в лесах и болотах Северо-Запада России, Белоруссии, Латвии, Литвы, Восточной Пруссии и Восточной Померании, в районах, тяжелых и для действий стрелковых соединений, и для танков и другой техники. Однако сравнивать эти районы с дальневосточным Приморьем никак нельзя. Там мы все-таки могли вводить в бой танковые корпуса на широком фронте, там стрелковые дивизии наступали и оборонялись, поддерживая взаимную фланговую связь. В Приморье и в соседствующей с ним Восточной Маньчжурии такие действия практически исключены. Горный рельеф, тайга, болота и бездорожье определяли и тактику боевых действий и подготовку к ним людей и техники. Хочешь ты того или не хочешь, но местность заставляет тебя соответственно перестраивать боевые порядки и тактику. Приморская группа войск хорошо отработала действия в горной тайге, где наиболее эффективной является так называемая отрядная тактика — передвижение по направлениям сильными отрядами без их фланговой связи. Командиры научились взаимодействовать, не видя друг [41] друга, что в свою очередь выработало у них инициативность и большую самостоятельность, стремление действовать дерзко и решительно, не оглядываясь на соседа. Поэтому если уж говорить об усвоении опыта, то процесс этот должен быть двусторонним и обоюдным. Войскам, прибывшим с запада, тоже было чему поучиться у дальневосточников.

— Чувствуется патриот Первой Краснознаменной, — заметил маршал Мерецков, когда я закончил. — Приханкайское и Пограничненское направления вы должны хорошо знать. Расскажите-ка, а мы послушаем.

В бытность мою начальником штаба 43-го корпуса, а затем, когда Александр Сергеевич Ксенофонтов уехал на академические курсы, и временно исполняющим обязанности командира корпуса, я хорошо изучил Южное Приморье от озера Ханка и на юг, до Гродеково и расположенной против него маньчжурской станции Пограничная. Все это было свежо в памяти, и я постарался дать полную характеристику района и обоих направлений.

В конце беседы командующий сказал:

— На днях прибыл к нам генерал Ксенофонтов. Вы ведь знакомы с ним?

— Знакомы. Мы с ним старые друзья. Александр Сергеевич — один из моих учителей.

— Вот именно! — подчеркнул маршал.— Ксенофонтов просил направить его в вашу армию. Не часто приходится слышать, чтобы бывший начальник хотел служить под началом бывшего подчиненного.

Для меня в этой просьбе генерала Ксенофонтова не было ничего удивительного. Наши с Александром Сергеевичем товарищеские отношения, установившиеся еще в середине 30-х годов, не поколебали никакие должностные перемены. Простой, открытый человек, он одинаково ровно и по-товарищески вел себя и с подчиненными и с начальниками. Потому и настоящих друзей у него всегда было много, и я старался быть в их числе и перенять у моего старшего друга его человечность, строгость и справедливость.

В штабе 1-й Краснознаменной армии меня встретили так, будто и не уезжал с Дальнего Востока, будто съездил в командировку, а за это время накопилось изрядное количество вопросов, которые надо быстро решить. Кругом были друзья, приветливые улыбки, и сразу же — деловой разговор. "Ждем тебя,—сказал член Военного совета [42] генерал И. М. Смоликов. — В 231-й дивизии начались учения по прорыву обороны с форсированием водной преграды. На реке Илистая. Съездим вместе?" А час спустя с начальником политотдела генералом К. Я. Остроглазовым мы обсудили план политобеспечения еще более крупных учений в 26-м и 59-м стрелковых корпусах. Затем свои планы по этим учениям доложили заместитель начальника штаба генерал Е. Я. Юстерник, начальник связи генерал Н. И. Баранов, начальник отдела инженерных войск полковник М. Н. Сафронов. Все они были старыми дальневосточниками, новым человеком в армии являлся только командующий артиллерией генерал К. П. Казаков. Он прибыл с запада, из 2-й ударной армии, но уже полностью вошел в курс дела. Эрудированный специалист, с яркой командирской внешностью, собранный, четкий, он произвел на меня очень хорошее впечатление. Его доклад свидетельствовал о том, что артиллерия армии попала в надежные руки.

Вскоре, тоже самолетом, прибыли мои соратники по 43-й армии. Генерал Ф. Ф. Масленников был назначен начальником штаба 1-й Краснознаменной армии, генерал И. В. Сидяк — начальником тыла, полковник В. В. Турантаев возглавил оперативный отдел штаба, полковник П. Ш. Шиошвили — разведывательный отдел. С ними приехал и генерал Ф. К. Прудников — член Военного совета, в обязанность которого входил контроль над работой всех тыловых частей и учреждений армии. Федор Кондратьевич до этого воевал в другой армии, но познакомились мы с ним еще в 36-й Забайкальской дивизии, где он был секретарем партийного бюро 106-го Сахалинского стрелкового полка.

На второй день после прибытия в 1-ю Краснознаменную армию я с оперативной группой работников штаба выехал в район учений. Сначала побывали в 231-й стрелковой дивизии, затем в дивизиях 26-го и 59-го корпусов. Почти все эта соединения имели давние боевые традиции. 26-й стрелковый корпус, которым командовал теперь Герой Советского Союза генерал А. В. Скворцов (начальник политотдела полковник В. В. Петров, начальник штаба полковник А. Е. Афанасьев), был сформировал весной 1936 года в составе 22-й и 59-й стрелковых дивизий. Обе дивизии участвовали в гражданской войне, но старейшей из них была 22-я Краснодарская. Она стала одним из первых регулярных соединений Красной Армии, [43] созданных летом — осенью 1918 года на Восточном фронте, и по праву вошла в историю гражданской войны вместе с такими знаменитыми дивизиями, как 30-я Иркутская, 24-я Самаро-Ульяновская, 25-я Чапаевская, и другими, начинавшими свой боевой путь в Поволжье и на Урале в сражениях с белогвардейцами и белочехами. Кстати говоря, 22-я и 25-я дивизии формировались в одном месте, в районе города Николаевска (ныне Пугачев Саратовской области), и чапаевская бригада некоторое время входила в 22-то дивизию, именовавшуюся тогда дивизией Николаевских полков.

Весной девятнадцатого года части 22-й дивизии были окружены белоказаками в Уральске и несколько месяцев, полностью отрезанные от главных сил Южной группы войск Восточного фронта, героически обороняли город. Это ее бойцам, политработникам и командирам предназначалась известная телеграмма Владимира Ильича Ленина. Он направил ее командующему Южной группой М. В. Фрунзе и просил передать "горячий привет героям пятидесятидневной обороны осажденного Уральска, просьбу не падать духом, продержаться еще немного недель. Геройское дело защиты Уральска увенчается успехом"{9}. Дивизия выполнила наказ вождя и стойко обороняла город до 11 июля, когда к Уральску прорвалась 25-я Чапаевская дивизия и отбросила белоказаков.

Гражданскую войну 22-я дивизия закончила да юге страны, на Кавказском фронте. За освобождение Краснодара ей было присвоено почетное наименование Краснодарской.

Третьей дивизией, вошедшей в июле 1945 года в состав 26-го корпуса, была 300-я стрелковая. Боевое крещение она получила летом 1941 года на Юго-Западном фронте, вела напряженные бои на днепровском рубеже и под Полтавой, не раз попадала в окружение и прорывалась из них. А в сорок втором она вместе с нашей 9-й гвардейской дивизией сражалась против немецко-фашистской группировки, прорывавшейся через Купянск к Дону, опять оказалась в окружении, но с честью вышла из него под своим Боевым Знаменем.

59-й стрелковый корпус (начальник политотдела полковник Г. Г. Клинов, начальник штаба полковник С.А.Балицкий) возглавил генерал А. С. Ксенофонтов. Сначала в [44] корпусе было две дивизии — 39-я и 365-я, затем в его состав вошла и 231-я дивизия.

39-я Тихоокеанская стрелковая была, как тогда говорили, коренной дальневосточной дивизией, ровесницей 2-й Приамурской, о которой я уже рассказывал. Она тоже была сформирована в 1922 году и называлась вначале 1-й Забайкальской. Однако, если говорить строго, ее боевая родословная восходит к еще более раннему периоду. Ведь в состав этой дивизии полностью влилась стрелковая бригада 35-й Сибирской дивизии, которая начинала путь по фронтам гражданской войны с весны 1919 года, с берегов Волги.

1-я Забайкальская дивизия вместе со 2-й Приамурской очищала от белогвардейцев и интервентов советское Приморье и в октябре 1922 года вступила в освобожденный Владивосток. А весной 1923 года несколько батальонов дивизии на пароходах вышли из Владивостокского порта в далекую экспедицию на север, в Охотское море, с заданием разгромить белогвардейский отряд генерала Пепеляева. Возглавил экспедицию Степан Сергеевич Вострецов. Более месяца продолжалось трудное плавание. В начале июня забайкальцы высадились близ города Охотска и в тайге разгромили белых, а самого Пепеляева взяли в плен. За боевые отличия в этой операции дивизия получила почетное наименование Тихоокеанской. С. С. Вострецов был награжден четвертым орденом Красного Знамени.

Дальнейшая боевая служба 1-й (затем 39-й) Тихоокеанской дивизии проходила в Южном Приморье, на границе с Маньчжурией. В 1929 году, когда китайские милитаристы сосредоточили крупную группировку севернее озера Ханка, в районе города Мишань, тихоокеанцы разгромили их, захватили знамена и боевую технику противника. А семь лет спустя рота стрелков-тихоокеанцев под командованием старшего лейтенанта Кочеткова в этих же местах уничтожила японскую пехоту, пытавшуюся прорваться через границу вдоль берега озера Ханка и овладеть поселком Турий Рог. Во всех этих боях особенно прославился 1-й (впоследствии 50-й) Читинский стрелковый полк. В нем когда-то начинал свою службу и генерал-полковник Н. И. Крылов, который летом сорок пятого года возглавил соседнюю с нами 5-ю армию.

Знакомство с личным составом стрелковых дивизий, артиллерийских, танковых, инженерно-саперных бригад и других частей, входивших в 1-ю Краснознаменную [45] армию, происходило в полевых условиях, на учениях с боевой стрельбой, поэтому впечатление о боеспособности и боеготовности армии сложилось у меня довольно скоро — за неделю-полторы. Во-первых, приятно удивил возраст ной состав армии. На фронте к концу войны, особенно в стрелковых частях, было очень много и 18—19-летних юношей, и 40-летних мужчин. А тут подавляющее большинство составляли 22—28-летние молодые люди. Офицеры, даже в звене взвод — рота, имели за плечами по нескольку лет службы. Армия осталась кадровой в полном смысле этого слова, хотя многие тысячи ее красноармейцев, сержантов и офицеров убывали на фронты Великой Отечественной войны и целыми дивизиями, и отдельными маршевыми батальонами.

Вторым и главным результатом ознакомления с частями и соединениями 1-й Краснознаменной армии, с ее учебными буднями был вывод, что личный состав хорошо подготовлен к боевым действиям, что традиционно присущая армии высокая боевая готовность подкреплена серьезнейшим изучением опыта Великой Отечественной войны. Штаб армии ввел и строго поддерживал такой порядок: все участники боев, попадавшие в 1-ю Краснознаменную, как правило, после излечения в сибирских и дальневосточных госпиталях, а также старший командный состав, выезжавший на фронт для стажировки, обязательно делились приобретенным боевым опытом. Причем делалось это на разных уровнях. Сержанты — стрелки, автоматчики, пулеметчики, артиллеристы, танкисты, снайперы практически показывали в своих подразделениях новые приемы и методы владения оружием, командиры рот, взводов, батальонов рассказывали о новинках в тактике мелких подразделений, командиры полков и дивизий, штабные офицеры, политработники — все изучали в первую очередь те вопросы, которые являлись для них наиболее актуальными. Подчеркиваю это потому, что до Великой Отечественной войны (и не только в 1-й Краснознаменной армии) освоение опыта зачастую носило слишком общий, обзорный характер — без тщательной дифференциации аудитории. Конечно, хорошо, когда, положим, командир взвода или роты знаком с тактикой высших соединений. Однако нельзя делать это за счет времени, необходимого для изучения тем, конкретно связанных с его непосредственной служебной деятельностью, с боевой обстановкой, в которой он может оказаться. Великая Отечественная [46] вой-на заставила пересмотреть бытовавшую до тех пор методику, решительно приблизила ее к требованиям дня. Как раз об этом и свидетельствовала постановка пропаганды боевого опыта в 1-й Краснознаменной армии. Пропаганда была очень целеустремленной и хорошо сбалансированной. Например, в течение первой половины 1945 года участники войны провели в частях и подразделениях беседы на темы: "Наступательный бой 69-й гвардейской стрелковой дивизии в Корсунь-Шевченковской операции", "Бой за опорный пункт Погореловка", "Бой за опорные пункты Святая Гора и Бараново", "Бой 330-й дивизии за город Михайлов", "Работа полкового тыла под Серпуховом", "Бой 29-го истребительно-противотанкового полка 8—9 июля 1943 года" и ряд других, столь же конкретных. Одновременно изучались темы, обобщающие узловые вопросы: "Сталинград — школа уличных боев", "Топографическое обеспечение сражения под Сталинградом", "Укрепленные районы в обороне Севастополя", "Действия разведгрупп и поисковых партий по опыту войны", "Прорыв 11-й гвардейской армии под Орлом", "Автоперевозки по опыту войны" и т. п. Большое внимание уделялось изучению японской армии — от таких вопросов, как подготовка маньчжурского плацдарма и политико-экономическое состояние Маньчжурии, и до таких, как методы воспитания солдат в японской армии и оборона японцев по опыту боев в Китае и зоне Южных морей ){10}.

Полагаю, что перечень даже немногих из всех изученных тем дает общее представление о пропаганде боевого опыта в войсках армии. Практические результаты этой работы стали нам ясны в ходе учений, проведенных во всех стрелковых дивизиях, артиллерийских и танковых бригадах в конце июня — начале июля сорок пятого года.

Части 231-й стрелковой дивизии генерала Я. Е. Тимошенко провели двустороннее учение, на котором отрабатывались темы: "Прорыв усиленной стрелковой дивизией укрепленной полосы с форсированием водной преграды" (для наступающей стороны) и "Позиционная оборона водного рубежа стрелковым полком" (для обороняющихся). Район учений охватывал площадь до 8 км по фронту и около 12 км в глубину. Он представлял собой сильно заболоченную низменность близ озера Ханка. С юга на север район пересекала река Илистая, разделенная на два [47] широких и глубоких рукава, каждый из которых в свою очередь разветвлялся на множество проток, обрамленных озерами-старицами. Прошедшие ливневые дожди переполнили Илистую водой, она затопила низкие берега, соединила все протоки и старицы в одно водное зеркало.

— Тяжелые места. Специально выбрали, — сказал генерал Юстерник, когда наша машина, буксуя в залитой водой колее, пробиралась по болотной чащобе к реке Илистая.

Выложенный саперами хворостяной настил с земляной подсыпкой был сильно поврежден тяжелой техникой. А вскоре мы встретили засевшую в болоте гаубичную батарею. Еще ближе к реке в кустарнике солдаты сноровисто вязали из лозы каркасы, обтягивали их брезентом, получалась легкая лодка. Другие строили небольшие плоты из бочек или их комбинации с кузовами парных конных повозок. Словом, подготовка к форсированию реки шла полным ходом.

Наблюдательный пункт генерала Тимошенко — жердевая вышка с площадкой — был хорошо оборудован и замаскирован на опушке рощи. Отсюда местность просматривалась на многие километры — сплошное, заросшее высоким кустарником болото. Командир дивизии и оперативная группа его штаба сидели, как говорится, на телефонах. Достаточно было послушать с полчаса эти переговоры, чтобы понять, в чем суть трудностей. Просмотрел я и некоторые штабные документы, относящиеся к планированию наступательного боя. Из них явствовало, что такие важные вопросы, как связь и инженерное обеспечение, не были отработаны с необходимой полнотой. Отсюда и те заминки, которым мы стали свидетелями.

После условной артподготовки два стрелковых полка начали форсирование реки Илистая, третий полк, играющий за противника, держал оборону. В целом учение прошло удовлетворительно, однако тщательный его разбор подтвердил соображения, которые возникли еще в ходе форсирования. Бойцы, командиры и политработники проявили много инициативы в подготовке подручных средств, в преодолении водной преграды и при бое в глубине обороны. Они показали хорошую натренированность и физическую выносливость в действиях на тяжелой, заболоченной местности. Высокую оценку заслуживала и оборона, в том числе и ее инженерное оборудование. Вместе с тем на разборе пришлось указать командованию [48] дивизии на недостатки в планировании боя, что сказалось и на управлении войсками. Прокладка через болота колонных путей была возложена только на саперов, а они не справлялись, да и не могли без помощи пехоты справиться с огромным объемом работ. Не предусмотрели заранее и такой вопрос, как последовательная переправа войск через два рукава Илистой — фактически через две водные преграды, находившиеся в 1,5—2 км одна от другой. Передовые подразделения, преодолев первую преграду, сразу же, захватив свои подручные средства, устремились к следующей. В результате подвоз боеприпасов прекратился, до тех пор пока саперы 30-го понтонно-мостового батальона не навели наплавные мосты — пешеходный и понтонный — на средней тяжести грузы. В боевой обстановке подобная пауза в снабжении войск боеприпасами всегда чревата серьезными осложнениями.

Из 231-й дивизии мы направились в 26-й стрелковый корпус генерала А. В. Скворцова. Корпусные учения проходили в местности, которая по рельефу, растительности и прочим особенностям была прямо противоположна низменной и открытой долине реки Илистая. Горная тайга с высотами до 700 метров над уровнем моря, с узкими и глубокими долинами, где болота сменялись участками, сплошь усеянными каменными валунами, сильно сковывала маневр войск по фронту и требовала от наступающих отрядных действий.

По плану учений наступающей стороне — 22-й стрелковой дивизии генерала П. К. Свирса с 77-й танковой бригадой подполковника И. ф. Морозова и 217-й артиллерийской бригадой полковника Н. П. Иванова — предстояло прорвать заранее подготовленную оборону, которую кроме артиллерийско-пулеметных подразделений 6-го полового укрепрайона полковника И. Н. Шегидевича занимал и стрелковый полк 59-й дивизии Героя Советского Союза генерала М. С. Батракова. А главным силам его дивизии была поставлена задача контрударом из глубины обороны уничтожить наступающего "противника"{11}.

Учение продолжалось пять суток и прошло в хорошем темпе. С большой энергией и стремительностью действовали части 22-й Краснодарской дивизии. Их высокая боевая и физическая подготовка, выработанная в ходе целого ряда предшествующих ротных, батальонных и [49] полковых учений, помогла краснодарцам быстро преодолеть 10-километровую полосу предполья. Командиры полков и батальонов при движении через горный лес не позволяли отставать приданной артиллерии, стрелки вытягивали на себе застрявшие орудия. Хорошо взаимодействовали они и с танками и саперами, которые прокладывали колонные пути через горный лес и заболоченные долины. Особенно отличился стрелковый батальон капитана Коваленко из 246-го стрелкового полка.

Конечно, обнаружились и недочеты. Они, как правило, имели причиной медленную перестройку некоторых офицеров на боевой лад. В самом деле, представьте себе ситуацию: головные отряды, пройдя предполье, вышли к главной полосе обороны противника и завязали бой. Развертывались и основные силы 22-й дивизии, но в этот момент ее начальник штаба вызвал к себе командиров полков. Хотел сделать им внушение. Они поздно и нерегулярно присылали в штаб дивизии боевые донесения. Это, конечно, очень плохо, так как отсутствие необходимой информации резко снижает возможности штаба реагировать на изменения в обстановке. Однако в конкретном случае вызов в штаб командиров, ведущих бой, ничем не оправдан. Более того, в настоящем бою подобный стиль руководства войсками может привести к очень тяжелым последствиям. Поэтому личное вмешательство командира дивизии генерала Свирса, отмена им этого распоряжения были очень своевременными.

Слабо прочувствовали обстановку учений и командиры некоторых тыловых подразделений дивизии. По пути к наблюдательному пункту Свирса мне довелось наблюдать, как плохо — особенно от воздушного наблюдения — замаскированы обозы и кухни.

Но, повторяю, это были частности. В целом 22-я Краснодарская и танкисты 77-й бригады четко и в срок выполнили поставленную задачу. А мотострелковый батальон майора Сакова из этой бригады, совершив за семь часов 35-километровый форсированный марш через тайгу, во многом способствовал успеху наступательных действий во всей полосе прорыва.

Командир корпуса Александр Васильевич Скворцов высоко оценил мастерство танкистов бригады. Он объявил им благодарность, а наиболее отличившимся — лейтенанту Лимареву и другим офицерам и красноармейцам — прямо перед строем бригады преподнес огромные [50] букеты цветов от имени своих стрелков. И вообще это совместное учение было хорошо использовано для более близкого знакомства воинов различных родов войск. Главную роль тут сыграли политотделы 22-й и 59-й стрелковых дивизий, 217-й артиллерийской и 77-й танковой бригад. Начальники политотделов этих соединений подполковник Н. Ф. Елистратов, полковник М. П. Кургузов, подполковник П. Д. Гаранчук и майор С. Ф. Попков умело организовали обмен опытом при встрече танкистов, пехотинцев, артиллеристов, гибко использовали различные формы работы — лекции, беседы, наглядную агитацию. Капитан Андреев продемонстрировал офицерам 59-й стрелковой дивизии боевые качества модернизированного танка Т-34—85, танкисты 10-го батальона побывали в гостях у стрелков 22-й дивизии, мотострелки танковой бригады — на погранзаставе. Несколько раз в ходе учений выступил перед бойцами, командирами и политработниками ансамбль песни и пляски 1-й Краснознаменной армии.

После учений я зашел в палатку генерала Н. К. Свирса. Николай Карпович был моим старым товарищем, с ним мы когда-то служили в 66-й стрелковой дивизии. Спрашиваю его:

— Объясни все-таки, почему ты, наступая через предполье, выдвинул два головных отряда вместо одного?

— Потому что видел — не потянем, — ответил он. — Понимаешь, Афанасий Павлантьевич, трудно прорубаться через тайгу по одному маршруту всей дивизией. Вот и пришлось 211-й и 246-й полки пустить по двум маршрутам. Соответственно — и головные отряды. Иначе не вышли бы в срок к главной полосе обороны "восточных".

Николай Карпович развил свою мысль. Раньше мы тоже проводили различные учения в горной тайге. Однако никогда еще стрелковая дивизия не имела столь мощного усиления, как сейчас. Десятки танков, два корпусных артиллерийских полка! Вести их вместе со стрелковой дивизией, практически одной колонной, одним колонным путем через горный лес и болота, — значит превратить проложенную лесную дорогу в месиво грязи, где увязнет вся тяжелая техника и автотранспорт.

Эту сформулированную Свирсом мысль так или иначе высказывали и многие участники этих крупных учений. Ее подтвердили и учения в 59-м стрелковом корпусе генерала А. С. Ксенофонтова. Особенностью этих учений, в которых кроме 39-й Тихоокеанской и 365-й стрелковых [51] дивизий генерала В. А. Семенова и полковника М. К. Гвоздикова и 75-й танковой бригады подполковника Л. Д. Крупецкого участвовала основная масса нашей артиллерии, были боевые артиллерийские стрельбы. Если на двусторонних учениях 231-й дивизии и двух дивизий 26-го корпуса артиллерийский огонь обозначался лишь условно, то в 59-м корпусе было организовано настоящее артиллерийское наступление. Мощный огонь тяжелых и легких орудий, минометов и гвардейских реактивных минометов сопровождал наступающую пехоту на большую глубину. Было израсходовано около 5000 снарядов и мин. Командующие артиллерией 39-й и 365-й дивизий подполковники Г. С. Камоев и Ф. А. Агаев умело управляли массированным артиллерийским огнем.

Интересная психологическая деталь: сосредоточение войск к участку прорыва можно было оценить как удовлетворительное, а сам прорыв и бой в глубине обороны получили более высокую оценку — "хорошо". Дело здесь заключалось в простой на первый взгляд вещи — в том, что условный артиллерийско-минометный огонь был заменен действительным. Мне и раньше доводилось наблюдать, как на учениях, когда их условность сведена до минимума, резко изменялось поведение людей — и командиров и рядовых. Человек, услышав грохот орудий, увидев разрывы снарядов, преображался буквально на глазах. Он становился более собранным, более подвижным и энергичным, повышалось чувство ответственности. И хотя воин отлично знал, что артогонь никакого вреда ему не принесет, он и окапывался, и маскировался, и в атаку шел, как в реальном бою. То же и с так называемой обкаткой пехоты танками. Пройдет танк над окопом, и можно с уверенностью сказать, что засевший там стрелок в другой раз встретит уже вражескую боевую машину уверенно и стойко.

Учения 59-го корпуса, как и 26-го, проходили в горно-таежной местности. Они еще раз показали, что в таких условиях наиболее результативна отрядная тактика, что стрелковые батальоны и полки должны действовать с большей, чем в обычных условиях, самостоятельностью, что для этого их надо усиливать танковыми и саперными подразделениями и артиллерией, вплоть до тяжелых калибров. Особенно хорошо проявил себя отряд, который возглавлял командир батальона 50-го Читинского стрелкового полка майор Сенченко. Да и весь этот старейший [52] на Дальнем Востоке полк, и вся 39-я Тихоокеанская дивизия Василия Александровича Семенова действовали превосходно.

К концу учений, к 3—5 июля, стало ясно, что все входившие в армию дивизии, бригады и другие части хорошо подготовлены для выполнения самых трудных и неожиданных задач. Однако 22-я Краснодарская и 39-я Тихоокеанская дивизии были во всех отношениях лучшими. Поэтому их роль в возможных боевых действиях против японской Квантунской армии определилась уже тогда — мы их спланировали поставить на самый ответственный участок. Отмечу, что это решение не являлось плодом только личных моих впечатлений за минувшие дни. Репутация воинского коллектива складывается не вдруг. Я уже рассказывал о традициях этих дивизий, об их славной истории. В мирное время оба соединения тоже были среди передовых в боевой и политической подготовке. А учения лишь подтвердили эту высокую, десятилетиями складывавшуюся репутацию.

Проанализировав и обобщив опыт учений, штаб армии представил в штаб Приморской группы войск сводку{12}, в которой, в частности, подчеркивалась ведущая роль инженерного обеспечения при наступательных действиях в горной тайге. Каждую стрелковую дивизию необходимо было усиливать, как минимум, одним инженерно-саперным батальоном. Практиковавшаяся ранее прокладка колонных путей через лесные массивы и болота потребовала корректировки в связи с высоким насыщением войск танками и тяжелой артиллерией. Только сплошной поперечный настил из накатника (бревен) на лежнях мог обеспечить продвижение этой техники. Причем на учениях приходилось укладывать такие настилы на участках протяженностью до километра, то есть целыми улицами, как делали это в старину, в древнерусских, городах. Но там была открытая, подготовленная для работ местность, здесь — дремучий, горный, заболоченный лес. Его надо повалить, раскорчевать, распилить. Это сравнение помогает представить огромный объем работ, который выполняли инженерные войска армии. Кроме того, лимит времени у них был и всегда будет очень жестким. Поэтому для работы по прокладке колонных путей следует привлекать и стрелковые части. [53]

Хорошей школой для предстоящих боевых действий стала инженерная подготовка исходного района. Общая длина вновь проложенных по нему дорог — в основном колонных путей — составила более 30 км{13}. Эта практика помогла установить строгий порядок работы — такой, который при минимальной затрате времени давал наибольший эффект.

Наряду с инженерным обеспечением операции пристальное внимание штаба армии было обращено на обучение личного состава ориентированию в горно-таежной местности. В каждой роте и батарее подбиралась группа из рядовых, сержантов и офицеров, имевших острый слух, зрение, хорошую реакцию и другие навыки, которые отличают таежных охотников. Им предстояло вести за собой войска по магнитной стрелке, по азимуту, так как никаких обычных ориентиров, вроде дорог, перекрестков, населенных пунктов, на первом этапе предстоящей операции не было. Хождению по азимуту обучался, конечно, весь личный состав, но эти специально отобранные группы — особенно тщательно.

Отдельно хочу сказать о партийно-политической работе, развернувшейся в армии в период непосредственной подготовки к Маньчжурской стратегической наступательной операции. Эту работу всего большого коллектива политработников, пропагандистов, агитаторов, партийных и комсомольских активистов умело направляли члены Военного совета генералы И. М. Смоликов и Ф. К. Прудников и начальник политотдела генерал К. Я. Остроглазов. Агитация и пропаганда велись в самых разнообразных формах. Воинам разъяснялись источники нашей победы над фашистской Германией, преимущества социалистического строя, огромное значение этой победы для народов всего мира, необходимость ликвидировать последний крупный очаг агрессии — японский милитаризм. Пропагандисты и агитаторы рассказывали о давних агрессивных устремлениях японской военщины, направленных на нашу Родину, о вторжении японцев на территорию Сибири и Дальнего Востока в годы гражданской войны, о кровавых злодеяниях, которые они там творили, о том, как они помогали гитлеровцам в войне против Советского Союза, о причинах денонсации советско-японского пакта о нейтралитете. [54]

Большую роль в этой работе, воспитывавшей у воинов любовь к Родине а ненависть к агрессивным действиям империалистической Японии, сыграла печатная пропаганда, в частности наша армейская газета "На защиту Родины", которую редактировал Петр Андреевич Будыкин. В газете был очень сильный журналистский состав, он свято берег ее традиции, ее высокую репутацию, завоеванную еще в 30-х годах. В ту пору она была газетой 39-го стрелкового корпуса, разгромившего японских захватчиков у озера Хасан. Ее заслуги в этом боевом деле были отмечены особым приказом по 1-й Краснознаменной армии, в котором, в частности, говорилось: "В дни упорных боев газета "На защиту Родины" показала себя подлинно большевистской газетой. Она доходила до передовых позиций, своим большевистским печатным словом зажигала горячий советский патриотизм, безграничную любовь и преданность воинов, командиров и политработников своей Родине, Коммунистической партии и Советскому правительству..."{14} И сегодня, вспоминая на-пряженный и плодотворный труд этого журналистского коллектива, я могу присоединиться к такой высокой оценке.

К середине июля, после того как мы сдали часть своей полосы левому соседу — 5-й армии генерала Н. И. Крылова и к нам прибыли новые артиллерийские, танковые и саперные части, 1-я Краснознаменная армия имела в своем боевом составе:

26-й стрелковый корпус — 22, 59, 300-я стрелковые дивизии и 217-я корпусная артиллерийская бригада;

59-й стрелковый корпус — 39, 231, 365-я стрелковые дивизии и 216-я корпусная артиллерийская бригада;

112-й и 6-й полевой укрепленные районы;

75, 77, 257-ю танковые бригады;

48-й тяжелый танковый полк;

335, 338, 339-й тяжелые самоходно-артиллерийские полки;

213-ю и 225-ю пушечные артиллерийские бригады;

52-ю минометную бригаду;

60-ю истребительно-противотанковую бригаду;

33-й и 54-й гвардейские минометные полки;

33-ю зенитную артиллерийскую дивизию;

115, 455, 721-й отдельные зенитные артдивизионы; [55]

12-ю и 27-ю инженерно-саперные бригады;

16-й парк инженерных машин;

13-й и 30-й понтонно-мостовые батальоны;

21-ю роту водоснабжения;

19-й полк связи;

308-й отдельный батальон связи и шесть отдельных телеграфных и кабельно-шестовых рот;

564-ю разведывательно-корректировочную авиационную эскадрилью{15}.

Численный состав армии — 69 тысяч человек. В стрелковых дивизиях было от 7,5 до 8 тыс. солдат, сержантов и офицеров. Армия имела 1227 легких орудий и минометов и 72 тяжелых орудия, 418 танков и самоходно-артиллерийских установок, 3460 станковых и ручных пулеметов{16}.

В таком боевом и численном составе 1-я Краснознаменная армия, продолжая учебу, одновременно заканчивала последние подготовительные мероприятия к предстоящей стратегической наступательной операции в Маньчжурии. [56]