Призыв
Год начала войны и следующий за ним, подряд два года, в нашем Жангалинском районе были годами большого урожая хлеба. Крупные, наполненные зернами, тяжелые, с черными колючими усами колосья пшеницы до сих пор стоят у меня перед глазами. Тогда на наших полях хорошо росли пшеница, рожь, просо, ячмень, овес, горох, горчица и все, что сеяли.
Во всю шла Великая Отечественная война. Взрослые жигиты — основные работники хлебных полей, уже были призваны в армию. Очень нужны стали рабочие руки. Нас, учеников старших классов, на летних каникулах мобилизовывали на уборку хлеба. Лето 1941 года я работал на уборке пшеницы на полях колхоза Брлик 3 — аулсовета, ныне районный центр Жангала. Копны пшеницы вилами грузил на высокий шакол-арбу и возил на ток (шакол — телега с высокими широкими бортами). Работали даже ночью, пользуясь прохладным временем суток. По дороге с поля на ток, сидя на высоко груженной шакол-арбе сверху пшеницы, подгоняя волов и управляя ими, я громко, во все легкие, пел любимые мною народные песни. В ночной тишине, в прохладном воздухе песня раздавалась далеко по степи. Это поднимало мой дух, настроение и чувство сознания полезности моего личного труда. Тогда я жил у родственников: у дяди Тлепа и тети Урхии на полевом стане бригады в землянке. Дядя Тлеп работал бригадиром. Физического труда я не боялся. Судьба заставила меня познать физический труд с детства. Мой отец Утеп Бектасов умер в 1934-м году. Тогда мне еще не было и десяти лет. Моя мать Зейнеп работала в Битикском мясомолочном совхозе N445 Лбищенского района. Все свободное от учебы время я помогал матери. За ней было закреплено около двадцати коров. В зимнее время кормить их сеном, жмыхом и отрубями, а также уборка стойл под ними, замена подстилок и вывоз их за базу были моими обязанностями. На летних каникулах пас вместо матери телят, когда подходила ее очередь. Возил айран в бочке с фермы в полевую бригаду на телеге, запряженной парой волов. Волы норовили не подчиняться мне, видя перед собой мальчишку, качали рогами. От этого я злился, плакал, но все равно добивался своего. Каждый раз больших трудов мне стоило надеть на них тяжелое деревянное ярмо с заносками. Так начал я зарабатывать свой хлеб. Старшая сестра Капа выполняла домашнюю работу и ухаживала за младшей. Младшая сестренка Ахлима была еще грудным ребенком, когда мы остались без отца. На ферме N2 в Булане в сезон я помогал ветеринарному фельдшеру Максиму кастрировать бычков. Каждый год весь гурт скота фермы, около 700–800 голов, поголовно осматривался, взвешивался, определялась порода, масть, упитанность, на ухо надевалась серьга с номером и регистрировался в журнале поименно. Постоянно находясь около зоотехника, ветеринарного врача, животновода в качестве добровольного подручного помощника, еще в начальной школе я практически мог определить семнадцать пород коров. Моя зрительная память сохранила их до старости.
Приходилось работать летом на конных граблях, запряженных вместо коня верблюдом, а также на сенокосилках-»сорилках», запряженных тремя волами. Труд для меня стал привычным делом.
Летом 1942 года нас, ребят и девочек из Новой Казанки, послали в колхоз «Колхозшы» 8-го аул совета. Мы, ребята, по двое работали на косилках-»лобогрейках», запряженных волами, косили пшеницу. Наш бригадир — старый колхозник с черными усами и всегда небритой бородой, черно-смуглый от солнечного загара, будил нас как только начинали чирикать птички. А нам так хотелось спать, что даже невозможно описать. Работали со всей молодой силой, не жалея ни себя, ни быков, ни технику. Страна и фронт требовали много хлеба.
Нам никто не сказал и мы не знали о том, что повестки от военкомата пришли давно и что они лежат «под сукном» в сельсовете. Аульное и колхозное руководство хотело как можно дольше использовать наш труд для уборки хлеба. Мы их понимали. Видимо, их уже доконало районное руководство, председатель выделил нам — шестерым ребятам — телегу, запряженную верблюдом, вручил повестки и дал добро ехать в районный центр в Новую Казанку. Проводили нас, как говорится, всем колхозом. Женщины и девочки плакали, не скрывая слез, во всю — идет война. Уже начали прибывать раненые, контуженные, искалеченные, после их лечения в госпиталях. Еще в прошлом 1941-м году стали поступать к нам, в один из самых далеких от железной дороги районов, эвакуированные из Украины и других западных областей, захваченных врагом. Все это люди видят и слышат. Мне глубоко запомнились всегда веселые, но на этот раз опечаленные Айткали Жунусов и плакавшая Загипа Тулегенова.
По приезду домой помылись в бане всегда ходившего навеселе банщика татарина Нажипа. На следующий день с утра были в военкомате, стояли перед врачебной комиссией. Тогда вся комиссия располагалась в одной просторной комнате. Отдельных кабинетов у специалистов не было. Призывники в костюме Адама — раздетые до нага — по очереди подходили к столу врача — специалиста. Обход комнаты заканчивало прохождение комиссии. Годных к службе в армии поместили в предварительно освобожденном от детей общежитии детского дома. Это было 17 августа 1942-года, день призыва меня в Красную Армию.
Дома нам начали готовить продукты на дорогу (азык) до места назначения. Ближайшая к нам железнодорожная станция Александров-Гай отстояла от нас на расстоянии 180 км. Самыми калорийными и не портящимися продуктами тогда были тары — жаренное просо — и мелкий баурсак из белой муки. Дядя Аюп и тетя Жумазья, царство им небесное, приготовили мне небольшой мешок этих продуктов.
Нас, тридцать пять призывников, возглавил ответственный за доставку в город Уральск бывалый мужчина средних лет, наш жангалинец Петр Черекаев. Помню в числе тридцати пяти были: Сахимолла Катепов, Ахым Жусупкалиев, Иосиф Мухамеджанов, Тлепкали Сапаров, Мажит Жаданов, Михаил Сламихин, Владимир Пономарев, Жолай Айтжанов, Султангали Лукпанов, Султан Жумин и другие ребята из аулов Жангалинского района.
Наши проводы состоялись в центре поселка Новая Казанка, перед конторой райисполкома. Подводы — телеги, запряженные лошадьми — выстроились на тогдашней центральной Советской улице. Петр Черекаев проверил по списку всех новобранцев. Свои продукты мы положили на телеги. Родственники, отцы и матери, плакали: кто молча, а кто и навзрыд, обнимая, целуя дорогого и единственного, может быть, последний раз. По команде Черекаева обоз тронулся, мы пешком пошли за ним в сторону колодца Аксерке на Запад, по 180 километровой дороге, ведущей на Александров-Гай.
Где пешком, а где на телеге, с ночевками по пути, без происшествий добрались до Алгая.
Наш командир не стал ждать поезда. Видимо, поезд из Саратова приходил тогда через день. Посадил нас в автобусы и поехали мы до узловой станции Урбах (часы Баха) автономии немцев Поволжья. Здесь сели на поезд, идущий через Саратов — Уральск на юго-восток, и благополучно, без потерь доехали до Уральска. Теперь наш единственный и дорогой, как отец, земляк дядя Петя сдал нас представителю Ленинградского Военного Училища связи им. Ленсовета, тепло и трогательно распрощался с нами и отбыл домой.
На улице перед проходной, у ворот казармы нам встретился наш жангалинец Абиш Молдагалиев, уже закончивший годичные курсы, выпускник ЛВУС, с двумя кубарями на петлицах, лейтенант войск связи. Его выпуск готовился к отъезду в воинские части по назначению.