Побеждаем и в небе

Наступление! О нем мечтали все советские воины в жестоких оборонительных боях, даже в самые тяжкие дни отступления. Они верили — наступит перелом, час нашего наступления, сокрушительной расправы — час наших побед. И он настал, этот час.

25 ноября 1943 года рванулся в наступление наш Калининский фронт. Активное участие в нем приняла авиация, в том числе и мой 800-й полк. Погода была скверная, мела белая пурга, но полеты не прекращались. Летали в основном успешно, с отличными результатами. Однако были и потери в дивизии, в полку и в нашей эскадрильи. Причины? Слабая подготовленность поступавшего в полк молодого пополнения, отсутствие четкости в обеспечении достаточно плотного сопровождения в полетах истребителей (нередко «ИЛы» летали и без них).

Командование дивизии, полков, даже командиры эскадрилий, учитывая все это, стали вводить в строй молодых летчиков без спешки, строго по программе. В общем, делали все, чтобы они быстрее привыкали к обстановке, набирались опыта из общения со «стариками», нагляделись, как на аэродром возвращаются с задания изрешеченные пулями и осколками снарядов боевые машины. Слушали на разборах боевых вылетов как завоевывались победы и почему, бывало, допускали промахи.

Первый боевой вылет с нового аэродрома завершился не то чтобы ЧП, но событием из ряда вон выходящим. Я подбил немецкий бомбардировщик «Ю-88».

В этот раз штурмовали вражеские танки, зажатые в том самом Демьянском котле. Притиснутые к реке Ловать окруженные немецкие войска, оказывая ожесточенное сопротивление в непрерывных боях, старались протиснуться в еще не закрытый коридор — узкую грозную горловину затягивающегося мешка окружения — свои танки, артиллерию. На них, на колонны танков, мотопехоты и обрушивали удары с воздуха штурмовики. Совершая почти в любую погоду по три-четыре вылета в день, они разрушали немецкие переправы через реку, топили фашистов.

В тот день эскадрилья Пошевальникова совершила три вылета. С утра нанесла удар по зенитной артиллерии, затем по артиллерийским позициям противника.

Эскадрилья Пошевальникова была в полку в числе самых активных, ее самолеты были в воздухе, что называется, от зари до зари. Несмотря на усталость, летчики снова и снова заводили моторы и врывались в небесную голубизну. В отдельные дни приходилось совершать до пяти-шести боевых вылетов. На моем счету были уже десятки разбитых, сожженных танков, орудий, разбомбленные вражеские укрепления: доты, дзоты, разрушенные станции, взорванные паровозы, сожженные вагоны, целые воинские эшелоны с живой силой, техникой и боеприпасами. Теперь и комэск говорил новичкам: — Берите пример с Бегельдинова, как он маневрирует при штурмовке: зенитки бьют, от взрывов густо, как в котелке с кашей, а он будто шарик мыльный или наверху или между ними, между одуванчиками белыми, ныряет, и — тьфу, тьфу, — сплевывает на сторону, от сглазу, — ничто его не берет, потому что управляет самолетом с умом, головой холодной, скользит, маневрирует, изворачивается.

Я, конечно, старался оправдывать эти лестные отзывы, похвалы командира. Именно так пришлось изворачиваться в той, запомнившейся, штурмовке.

Фронт жил боями. У штурмовиков одно боевое задание сменялось другим. Авиационная дивизия Каманина вместе с пехотой решала сложную задачу по ликвидации крупной группировки немецких войск, окруженной в районе Старой Руссы, у города Демьянска. Все «ИЛы» эскадрильи были уже с двумя кабинами. В задней — стрелок с турельным пулеметом. Он надежно прикрывал хвост штурмовика, спину пилота. Летчики шли на штурмовку еще стремительнее, выполняя боевые задания с еще большим эффектом.

Очередной мой полет был разведочным. Нужно было разведать подходы к прифронтовой железнодорожной станции, на стороне противника. Разведка наземных войск доносила: «На станцию прибыли составы с какими-то важными военными грузами. Вокруг них в охране эсэсовцы. К станции никого не подпускают и близко. Вдвое увеличено количество зенитных батарей.

— Нужно разобраться, что там за составы, что за грузы, — сказал Пошевальников, вызвал меня. — Разведчики доносят, сейчас там идет разгрузка. Попробуй, пройдись пониже. Ты это умеешь. Две машины тебе в помощь. Будут делать отвлекающие маневры.

Я полетел. За мной пара «ИЛов», с ведущим старшиной Горбачевым. Прошлись над станцией. Я запоминал все, что было подо мной, зафиксировал фотоаппаратом. Завершив фотографирование, обрушил на цель весь боевой запас бомб, расстреливал станцию. Последней серией бомб поджег какой-то склад. В общем, как у нас говорили: отметился, долбанул.

Уставшие летчики собрались было на отдых. Но команды не было. Командир полка Митрофанов поднял руку.

— Товарищи пилоты, вы отлично поработали, вывели из строя, — он стал перечислять уничтоженные эскадрильей пушки, доты и дзоты, сожженные автомашины и танки. — Все эти данные подтверждаются фотопленкой. А теперь, мои дорогие, не приказ, просьба. Знаю, устали, вымотались, но необходимо слетать еще разок. Пехота просит помощи. — Он сделал паузу, чтобы летчики прочувствовали значимость сказанного, продолжал. — Стоящий против нас полк, отбивая непрерывные контратаки рвущегося из котла противника, вымотался до предела. А разведка доносит — противник готовит новую мощную контратаку, теперь уже танками. Они концентрируются вот здесь, в этом леске, — он развернул карту, указал карандашом в обведенный красной линией район. — Нужно ударить по ним. Тем более, что наступают сумерки. Сейчас штурмовка будет успешной. Требуется шесть машин. Что думаете?

Что тут думать? Просьба командира — тот же приказ, только отданный не по уставу.

Вылетели двумя звеньями. Ведущим — Пошевальников.

Я, как всегда, ведомый, на два крыла справа, на два корпуса самолета сзади. За спиной, у пулемета, стрелок — теперь он там был — Коля Мещеряков. В звене — Борис Шапов и Петр Скурыгин. На цель выскочили внезапно. Немцы начали стрелять с большим опозданием. Танки были точно в указанном командиром месте, в лесочке. Готовясь к атаке, они даже ничем не прикрылись, были видны как на ладони.

Штурмовики построились в круг, падали на них, обрушивая противотанковые бомбы, расстреливая бронебойными снарядами. Выходя из атаки, я отлично видел, как сброшенные бомбы угодили точно под башню танка, как грохнули взрывы, и башня съехала набок. Точное свое попадание зафиксировал и при втором заходе.

Креня самолет в левом развороте, я засек глазами: на ведущего нападали два «Мессера», прорвавшие боевой строй «ИЛов», и тут же увидел «Мессера», устремившегося на меня самого. Истребитель шел справа и целился точно в бок машине. Рванул ручку от себя, самолет, не завершив разворота, круто пошел вниз, «Мессер» пронесся надо мной, рассекая уже густевшие сумерки разноцветными пулеметными строчками. Заложив крутой вираж, он снова устремился на меня.

Какие-то секунды я оказался над противником, это крайне невыгодная, опасная позиция. Спасение было в одном — прижаться к земле, уходить на бреющем... Но путь к отходу пересек, можно сказать, перекрыл второй «Мессер». Он свалился сверху или из-за леса. Я дал по нему очередь из пушек и пулеметов, не прицельно, наугад. Оглянулся. Эскадрильи не было. Она уходила, скрылась.

Я соображал: «от двух «Мессеров» не убежать, собьют играючи. Значит, принять бой, как тогда, при восьмом своем вылете, когда так удачно сбил «Мессера». Главное — продать жизнь как можно дороже. В голове слова комдива Каманина, сказанные при недавней с летчиками встрече:

«Любой воздушный бой складывается из трех компонентов: осмотрительность, маневровка и огонь. И главное — нападать. В том ключ к победе. Оборона в воздушном бою немыслима. Оборона — гибель. Так что самолет любой конструкции в бою должен нападать. В этом его спасение!»

Я сосредоточился, приготовился к бою. «Мессер» нацелился для атаки, пронесся в хвост «ИЛа», но стрелок за моей спиной отогнал его, заставил отвернуть. Второй немец справа — наперерез штурмовику.

И тут появился наш истребитель. Он вынырнул откуда-то сверху и сразу на противника, немец отвернул, не принял атаку. У меня отлегло от сердца. Но фашисты и с появлением «ЯКа» не отказались от своего намерения сбить штурмовика, видно, были опытные, уверены в своем превосходстве. Они продолжали охотиться за мной, отстреливаясь от нападавшего истребителя.

Разобраться в бешеной карусели четырех мечущихся боевых машин, поймать противника в перекрестие прицела было невероятно трудно, но я продолжал бой. Страха не было. Были только огромная ярость, азарт схватки. Грудь жгло неуемное стремление победить, сбить немца.

Я крутился на своем тяжелом самолете почти наравне с истребителями, изворачивался, бил из пушек, пулеметов. Палил из своего турельного и стрелок. В какой-то миг показалось, что посланные мной эресы угодили в цель. «Мессер» свалился на крыло. Но он тут же выпрямился и снова вышел на позицию.

Я глянул на приборы, горючее на исходе. И самое неприятное, кончается боезапас: снарядов несколько, пулеметные ленты почти пусты. В ушах голос стрелка.

— Командир, командир, патроны кончились, кончились патроны!

Теперь у меня снова голая спина, разве что стрелок прикрывает своим телом. «Ладно, ничего, мы еще посмотрим кто кого», -успокил я себя.

А «Мессеры» метались вокруг. Если бы не прикрывавший «ястребок», они бы, наверное, уже расстреляли меня вдвоем-то. Метавшийся вокруг «ЯК» отгонял их своим огнем, не давал приблизиться к «ИЛу», занять нужную им позицию.

Рисковать немцы не хотели. Они выжидали, ловили момент. И дождались. «Ястребок» затянул разворот. Воспользовавшись этим, «Мессеры» зажали мой «ИЛ» в клещи. Пулеметная очередь левого немца задела фюзеляж или плоскость штурмовика. Немец справа сделал крутой разворот, пошел прямо на меня, стреляя из пушек и пулемета.

Этот момент застыл, запечатлелся в моем сознании так четко, будто отпечатанный на фотопленке. Весь эпизод занял секунды, один миг, но я совершенно четко видел, как разворачивается «Мессер», как он идет на меня в упор, будто на таран, цветные пулеметные трассы бьют по незащищенному фюзеляжу «ИЛа». Я жму ручку от себя, ныряю вниз.

И тут происходит невероятное, такое бывает, наверное, только в сказке или кино. Проскочив над ускользнувшим штурмовиком, увлеченный атакой, немец врезался в тоже развернувшегося с другой стороны для атаки напарника. А может быть, какого-то из них именно в этот момент настигла пулеметная очередь устремившегося за ним «ЯКа». Раздался треск, грохот. Я оглянулся. Оба «Мессера», крутясь и разваливаясь, падали вниз, перечеркивали яркую полосу алого заката черной дымной полосой.

...Докладывая о произведенном воздушном бое и двух уничтоженных самолетах противника, я отнес их на счет истребителя. Это было справедливо. Я сам в тот момент даже не успел выстрелить по «Мессерам».

В этот день в моей летной книжке появилась запись об отлично проведенном бое с двумя истребителями противника.

Командир Пошевальников доложил о еще сбитых в этот день «ИЛами» четырех «Мессерах». Эскадрилья урона не понесла.

Прошла неделя. Обычная фронтовая неделя с ежедневными вылетами. Как-то утром после завтрака командир полка вызвал меня и дал задание — слетать на разведку.

— Боюсь не справиться, — ответил я.

— Почему?

— Никогда без ведущего не летал. Я объект, да и свой аэродром не найду.

— Ерунда. Раненого стрелка один доставил, после боя один прилетел. Найдешь.

Вылетел, разведал продвижение вражеских войск и без происшествий вернулся. Едва доложил, как приземлился еще один самолет, и его летчик слово в слово повторил мой рапорт. В чем дело? Оказалось, что Митрофанов для страховки пустил по моим следам опытного разведчика.

После этого меня назначили ведущим, а вскоре и командиром звена. Сам стал водить тройку «ильюшиных» на вражеские объекты.