Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава четвертая.

Севастополь зовет

На прорыв блокады

Наступил май 1942 года. В Батуми после дождей жарко припекало солнце, и теплые испарения наполняли воздух. Вовсю цвели сады.

Внешне война здесь чувствовалась мало. Но нас, моряков отряда легких сил, она постоянно держала в напряжении. Корабли, если у них не было больших повреждений, очень редко задерживались в базе. Пополнив запасы топлива, пресной воды, снарядов и продовольствия, они уходили на север, к берегам Крыма, где продолжались тяжелые бои.

19 мая на мое имя пришла радиограмма от командующего флотом. В ней содержался боевой приказ — доставить на кораблях в Севастополь 9-ю бригаду морской пехоты.

Севастополь... Месяц назад, во второй половине апреля, я пришел туда на лидере «Харьков», чтобы решить некоторые вопросы с командованием флота. К тому же мне самому хотелось побывать в осажденном городе, которому мы помогали перевозками, поддерживали артиллерийским огнем.

На улицах Севастополя для проезда машин оставался лишь узкий коридор — справа и слева поднимались завалы от обрушившихся зданий. Но улицы не были пустынными. Люди спешили по своим делам. Бойко бежали дребезжащие вагончики старого севастопольского [122] трамвая. То и дело появлялись стайки школьников с сумками в руках. Славные севастопольские ребятишки, маленькие воины! Они дежурили на крышах домов, готовые бесстрашно броситься к зажигательной бомбе и обезвредить ее, ухаживали за ранеными в госпиталях.

Многие предприятия города были расположены под землей, в штольнях. Севастопольцы снабжали защитников Черноморской твердыни вооружением, боеприпасами, обмундированием.

Вначале я, разумеется, поехал на передний край, в 7-ю бригаду морской пехоты. Командовал ею полковник Евгений Иванович Жидилов, знакомый мне еще по довоенной работе в штабе флота. Бригада занимала позиции на Федюхиных высотах за Сапун-горой, слева от Ялтинского шоссе. Это совсем недалеко от города.

Федюхины высоты прорезаны глубокими балками. В одной из них и расположился КП командира бригады. Встретились мы с Жидиловым как старые товарищи.

Евгений Иванович рассказал мне о декабрьских боях, когда немцы начали второй, «решительный» штурм Севастополя. Ожесточенное сражение гремело по всей линии обороны днем и ночью. 17 декабря враг обрушил на позиции бригады лавину артиллерийского и минометного огня. А потом гитлеровские батальоны и полки пошли в атаку волна за волной. Как только отбивали одну волну, за ней вырастала другая. Дело доходило и до рукопашных схваток.

Бригада понесла немалые потери, но держала рубеж. И только 19 декабря левофланговый полк несколько отошел. Здесь немцы предприняли «психическую» атаку. Они шли на окопы моряков во весь рост, горланя пьяными голосами. Остановить их пулеметным и винтовочным огнем не удалось. Чтобы поправить положение, командиру пришлось бросить последний бригадный резерв. Самого Жидилова в тот день ранило.

Меня интересовало, насколько эффективен был огонь кораблей, поддерживавших бригаду.

— Превосходно стреляли. Если бы не корабли, нам пришлось бы очень трудно, — ответил Жидилов.

В последних числах декабря положение главной базы флота стало устойчивым. Гитлеровцы прекратили наступление на город и все свои силы бросили под Феодосию и Керчь. [123]

— Сейчас у нас затишье, — сказал в конце нашей беседы Евгений Иванович. — Так, мелкие стычки. Но, думается, все испытания еще впереди. На Крымском полуострове что-то у нас не ладится...

Да, в те апрельские дни уже угадывалось тяжелое положение Крымского фронта, и севастопольцы это чувствовали.

В мае обстановка действительно изменилась. Противник, используя сухопутное сообщение, подтянул в Крым свежие армейские формирования. Сосредоточив на крымских аэродромах бомбардировочную и торпедоносную авиацию, он срывал наши морские перевозки, от которых всецело зависело снабжение советских войск на Керченском полуострове.

Накопив достаточно сил, немцы перешли в наступление на наш Крымский фронт. Он не выдержал удара и стал отходить. 14 мая завязались бои на окраинах Керчи. А на следующий день началась эвакуация наших войск на Тамань. К 20 мая неприятель полностью занял Керченский полуостров. И с этого же дня он начал перегруппировывать свои части, готовя очередное наступление на Севастополь.

Огромные силы стягивал враг против нашей главной базы. Численность его войск доходила здесь до 200 000 человек. Гитлеровцы располагали 450 танками, 600 самолетами, 670 орудиями разных калибров, в том числе и сверхмощными осадными пушками и мортирами. Севастопольский же оборонительный район имел всего 106 625 бойцов, 600 орудий и минометов, 38 танков и 53 самолета.

Севастополь звал на помощь. Всю весну бессменно ходили в конвоях крейсер «Красный Крым», эсминцы «Бойкий», «Бдительный», «Незаможник», «Дзержинский», «Шаумян» и другие корабли. Героическому городу непрерывно доставлялись войска и боеприпасы, боевая техника, снаряжение и продовольствие. Но чем дальше, тем труднее становилось снабжать осажденный гарнизон.

На морской коммуникации, связывавшей Севастополь с кавказскими портами, положение все более осложнялось. Для блокады с моря подступов к городу противник бросил более сотни бомбардировщиков и несколько десятков торпедоносцев. На Ялту и на Форос (близ Балаклавы) базировались немецкие и итальянские торпедные [124] катера. У берегов Крыма действовала неприятельская флотилия малых подводных лодок. На севастопольских фарватерах гитлеровцы ставили магнитно-акустические милы. В районе Качи появились немецкие дальнобойные береговые батареи, которые обслуживала радиолокационная станция.

Путь в Севастополь стал очень опасным. На этом пути в весенние месяцы погибло несколько наших транспортов. Теперь туда можно было посылать только наиболее быстроходные суда. Но их насчитывались единицы. И основная тяжесть снабжения героического гарнизона ложилась на боевые корабли — крейсера, эсминцы и подводные лодки.

Вот в какой обстановке мы получили приказ доставить в Севастополь бригаду морской пехоты. Предстоял не просто поход, а прорыв нескольких линий блокады как на пути к главной базе, так и при возвращении из нее.

Стали готовить отряд из трех кораблей во главе с крейсером «Ворошилов». Крейсер только что возвратился из-под Керчи, где он вел огонь по скоплениям гитлеровских войск, прикрывая отход наших частей. Два других корабля — эсминцы «Сообразительный» и «Свободный» — тоже недавно из боя.

«Сообразительный» теперь гвардейский корабль. Гвардейское звание он получил месяц назад, в апреле 1942 года, вместе с крейсерами «Красный Кавказ» и «Красный Крым». Так были отмечены славные дела экипажей в ряде боевых операций, в частности при высадке десанта в Феодосию, В это же время эсминец «Беспощадный» был награжден орденом Красного Знамени.

Флагманский штурман отряда легких сил Борис Федорович Петров с получением задания засел за расчеты. Нам предписали прийти в Севастополь к полуночи, разгрузиться за час-полтора и не позднее трех часов ночи выйти обратно. Все наиболее опасные места мы должны были форсировать в темное время суток — на этом строился замысел прорыва. Надо было точно рассчитать курсы и скорость движения отряда, предусмотрев резерв времени на всякий непредвиденный случай.

Знакомлю с заданием командиров и комиссаров кораблей.

Вначале пригласил к себе командира крейсера «Ворошилов» капитана 1 ранга Ф. С. Маркова и военкома батальонного комиссара М. П. Колеватова. Они возглавляют [125] флагманский корабль, а его роль в походе очень ответственная. К тому же именно крейсер берет основные грузы — всю артиллерию бригады, автомашины, боеприпасы. На нем должны разместиться не менее 2500 бойцов.

Необходимо изготовить побольше сходней, лотков для выгрузки ящиков с боеприпасами, связаться со штабом бригады и уточнить количество всего принимаемого на борт, составить план размещения людей и техники, провести тренировки на согласованность и быстроту действий как экипажа, так и личного состава бригады. Не менее важно, чтобы все моряки прониклись чувством ответственности за выполнение задания. Об этом должен позаботиться комиссар корабля, привлекая к себе в помощь коммунистов и комсомольский актив.

— Все будет сделано, — говорит Филипп Савельевич Марков. — Меня беспокоит только изготовление сходней и лотков. С лесом здесь небогато.

— Кого другого, а вас учить не надо, — отвечаю я. — Не из таких положений находили выход.

— Находили, это верно, — подтверждает он, улыбнувшись.

С Филиппом Савельевичем я знаком уже много лет. Вместе с ним мы окончили Севастопольскую школу юнг в далеком 1915 году. И последующий флотский путь у нас тоже весьма схож. Марков, как и я, служил на кораблях Черноморского флота всю империалистическую войну, участвовал в бурных революционных событиях. После потопления флота в Новороссийске мы с ним воевали против белых в составе Волжско-Каспийской военной флотилии, на вооруженной барже под названием «Форт Сережа». Там Маркова избрали председателем судового комитета, а меня — так называемым товарищем председателя. Пройдя горнило гражданской войны, Филипп Савельевич остался на флоте. Он был одним из тех, кому пришлось создавать наш советский флот. В 1931 году Марков окончил Военно-морскую академию и занимал с тех пор разные командные посты. Великая Отечественная война застала его в должности командира недавно построенного крейсера «Ворошилов». Этот новый корабль, вооруженный мощной артиллерией 180-миллиметрового калибра, и водил он в боевые походы.

Надо ли говорить, с каким уважением я относился к этому человеку, как ценил его знания и опыт. И конечно, [126] у меня не было никаких сомнений в том, что к походу в Севастополь крейсер будет подготовлен самым лучшим образом.

Существо задачи и характер проведения подготовительных мероприятий разъяснил также командирам эсминцев капитан-лейтенантам С. С. Воркову и П. И. Шевченко и военкомам этих кораблей. Каждому эсминцу предстояло принять на борт 300 бойцов морской пехоты и 30 тонн груза (в основном боеприпасы).

На кораблях закипела работа. Марков, разумеется, раздобыл лес, и корабельные мастера изготовляли лотки для выгрузки ящиков с боеприпасами, тяжелые сходни, но которым можно было не только идти бойцам, но и скатывать орудия, автомашины, походные кухни. Личный состав кораблей был расписан по местам погрузки и выгрузки. Для приема раненых дополнительно развертывались медицинские и операционные пункты.

В один из дней мы с Марковым проверили, насколько быстро экипаж крейсера управляется с высадкой бойцов, выгрузкой орудий, автомашин и боеприпасов. Тем самым установили примерное время, необходимое для стоянки в Севастополе. Оно не выходило за пределы отпущенных нам полутора часов.

Свое решение на переброску бригады со штурманскими и иными расчетами я донес командующему флотом. Оно было одобрено.

В ночь на 26 мая крейсер и эсминцы приняли полагавшийся им груз. С наступлением темноты 26 мая началась посадка на корабли личного состава морской бригады. В час ночи 27 мая мы оставили Батуми.

Ночь выдалась погожая, безоблачная. Мы шли курсом 270 градусов — строго на запад. Курс лежал вдоль турецкого побережья. Мы держались от него на почтительном расстоянии. Ход был вполне приличный — 22 узла.

Путь к Севастополю мог бы оказаться короче, если бы корабли шли на северо-запад. Но не всякий наиболее короткий путь наверняка приводит к цели. Нам важно было как можно меньше часов находиться в зоне действия авиации врага и его торпедных катеров, важно также появиться у Севастополя с того направления, с которого нас меньше всего мог ожидать противник. Удлиняя путь, мы отдаляли опасности, стремились выиграть для себя лишний шанс. [127]

Весь день нас никто не тревожил. Ровно гудели машины крейсера. За его кормой тянулась идеально прямая лента кильватерной струи. Эту ленту резал и резал своим острым форштевнем шедший сзади эсминец. Слева на горизонте в сизой дымке показались вершины далеких турецких гор. Можно было подумать, что у нас легкое мирное плавание. Но расчехленные стволы зениток смотрели вверх, и расчеты при них были в полной готовности. Наблюдатели все время обшаривали биноклями воздух и воду в своих секторах.

Наконец флаг-штурман Петров, который вместе со штурманом крейсера скрупулезно вел счисление пути, доложил на мостик:

— Время поворота на новый курс.

На меридиане Севастополя корабли круто повернули на север, держа направление на мыс Сарыч, и увеличили ход до 30 узлов. Сигнальщики и зенитчики получили распоряжение усилить наблюдение. Почти сразу же вслед за этим поступил доклад: «Справа по носу — неизвестный самолет».

Вскоре сигнальщики по силуэту определили — немецкий разведчик. Можно было не сомневаться, что он обнаружил нас. Теперь жди воздушной атаки. Спокойное плавание кончилось.

Через несколько минут на горизонте появилась группа бомбардировщиков. Они кружились на одном месте, атакуя, видимо, какую-то цель. Чем ближе мы подходили к тому месту, тем явственнее вырисовывались мачты и трубы транспорта, а затем и его корпус. Очертания судна мне показались знакомыми. И точно, я опознал его — это теплоход «Грузия».

Кто из нас, черноморцев, не знал до войны «Грузию» — красивый белоснежный пассажирский лайнер. Но в данном случае я говорю о другом знакомстве — боевом. Во время командования «Червоной Украиной» мне приходилось охранять «Грузию» в конвоях, которые ходили в Одессу. Теплоход уже не имел прежнего блеска — его покрасили шаровой краской. Хорошо помнится, как в день, когда завершалась эвакуация Одессы, в «Грузию» попала авиационная бомба. Возник пожар. Команда теплохода мужественно боролась с огнем. На помощь ей пришли моряки из экипажа эсминца «Незаможник». Пожар потушили, повреждения исправили. И теплоход вместе с [128] другими транспортами вышел из Одессы, увозя ее сланных защитников к крымским берегам.

И вот опять мы встретились с «Грузией» на пути к Крыму. Теплоход шел в Севастополь с грузом боеприпасов. Это один из тех быстроходных транспортов, которым еще под силу было прорываться в осажденный город. Мы видели, как тяжело приходится «Грузии». Бомбардировщики стаей вились над ней. Уклоняясь от бомб, теплоход менял курсы. Нельзя не отдать должного мастерству и мужеству капитана судна В. А. Габунии. Маневрировал он искусно. Зенитки теплохода и конвоирующих его кораблей били по самолетам. Однако трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы не появился наш отряд.

— Сейчас бомбардировщики переключатся на нас, — говорю Маркову. — Приготовьтесь.

Эсминцы тоже предупреждены о возможной воздушной атаке. И действительно, кружившая над «Грузией» стая распалась. Большая ее часть направилась в нашу сторону. Самолеты стали заходить для бомбометания по крейсеру с носовых углов. Зенитные установки всех трех кораблей открыли огонь. Впереди по курсу бомбардировщиков возникли белые облачка от разрывов снарядов. Вражеские летчики вынуждены были отвернуть. От некоторых самолетов отделились черные точки. Однако бомбы разорвались далеко от борта крейсера.

По-прежнему держим полный ход. Вот мы уже догнали «Грузию», шедшую параллельным курсом, и начали удаляться от нее. Судно, естественно, не могло развить такой скорости. Но мы довольны, что облегчили его участь.

После нескольких безрезультатных атак самолеты улетели в сторону Крыма. Видимо, израсходовали запас бомб. Но не прошло и получаса, как в небе появились новые группы «юнкерсов». Эти атаковали гораздо упорнее. Идя двумя эшелонами — один выше, другой ниже, — они прорывались сквозь зенитный огонь и выходили на боевой курс. Командир крейсера, стоя у машинного телеграфа, внимательно следил за самолетами. И как только от них отрывались бомбы, он подавал команду на руль. Крейсер кренился, уходя в сторону от опасного места. На большом ходу даже у такого крупного корабля повороты весьма резки.

Оглядываюсь на эсминцы. Они тоже расчетливо уклоняются [129] от бомб. Им, правда, делать это легче вследствие более высокой маневренности.

Сумерки вынудили бомбардировщиков уйти. Но появилась более серьезная опасность — торпедоносцы.

В двух группах торпедоносцев, которые, летя низко над водой, шли в атаку на крейсер и эсминцы, сигнальщики насчитали семь самолетов. Одновременно с открытием огня корабли повернули, приводя самолеты за корму. Это проверенный тактический прием: при встрече с торпедоносцами не подставлять под торпеды борт, маневрировать так, чтобы вероятность их попадания в корабль оказалась наименьшей.

Самолеты все ближе. Ревя моторами, они проносятся над головой. Два пузырчатых следа от сброшенных торпед тянутся к кораблю. Взгляд прикован к ним. Тяжелые секунды. Наконец вырывается вздох облегчения — торпеды проносятся мимо.

В то же время сигнальщики докладывают: самолеты разворачиваются для новой атаки. И все повторяется сначала.

Пожалуй, впервые мы встретили таких настойчивых вражеских летчиков. Не отступают, лезут на огонь. Но командиры наших кораблей, все моряки противопоставили им более высокую выдержку и мастерство, сведя на нет упорные и неплохо организованные атаки торпедоносцев.

В течение двух часов мы отбивали налеты фашистской авиации и несколько нарушили график своего движения. Увеличиваем ход, чтобы наверстать упущенное. Считаю необходимым поблагодарить командиров кораблей и экипажи за успешное отражение воздушных атак. По отряду передается сигнал: «Флагман выражает свое удовлетворение вашими действиями».

Под покровом ночи корабли приблизились к Севастополю. На фарватере, ведущем ко входу в базу, все внимание сосредоточиваем на точности курса — ведь справа и слева мины.

Крейсер уже подходил к боновым воротам, когда один из сигнальщиков заметил в темноте вражеский самолет. Торпедоносец! Он был обнаружен уже в тот момент, когда сбрасывал торпеду.

Весьма коварная атака. Не случайно фашистский летчик выбрал для нее именно это место. Здесь крейсер не [130] имел возможности свободно маневрировать. Противник рассчитывал, конечно, и на то, что у походной вахты, которая занята проводкой корабля по фарватеру, бдительность будет несколько ослаблена. К счастью, враг промахнулся. Торпеда, пройдя за кормой крейсера, взорвалась у берега в районе херсонесского монастыря.

Было 23 часа 30 минут, когда «Ворошилов» вошел в Северную бухту и ошвартовался у отведенного ему причала. Эсминцы повернули в Южную бухту.

Мне надлежало явиться к командующему флотом. Когда я отходил на катере от борта крейсера, по сходням, перекинутым с корабля на причал, непрерывной цепочкой шли бойцы морской пехоты. Поднятое корабельной стрелой, плыло в воздухе артиллерийское орудие...

Вице-адмирал Ф. С. Октябрьский внимательно выслушал мой доклад и на прощание сказал:

— Учтите, что это не последний ваш поход сюда. Анализируйте тактику противника, думайте над тем, что ей противопоставить. А теперь поторопитесь на причал. Задерживаться с выходом нельзя.

Когда я возвратился на крейсер, из кубриков еще продолжали выходить бойцы морской пехоты. Из внутренних помещений выносили на палубу ящики со снарядами и патронами. Ящиков было более трех с половиной тысяч. По лоткам их спускали на стенку. На юте с помощью кормовой стрелы и на шкафуте самолетно-барказным краном поднимали и переносили на причал автомашины, повозки, пушки. Все это делалось в абсолютной темноте, без шума. Доносились только отдельные приглушенные фразы.

— Осторожно, не бросать. На стенке — быстрее принимать! — Это относилось к тем, кто был занят разгрузкой боеприпасов.

— Выбирай! Стоп! Трави! — командовал боцман у крана.

Поднимаюсь на мостик, оглядываюсь вокруг. Нигде ни огонька. Только там, где проходит линия обороны, взлетают ракеты. В бухте и на берегу изредка падают снаряды. Над головой гудит мотор невидимого самолета.

Неприятель знает о приходе наших кораблей. Но ему неизвестно, где мы разгружаемся. Снаряды он посылает наугад. Они не приносят нам вреда, лишь действуют на нервы. [131]

Между тем разгрузка крейсера подходит к концу. По освободившимся сходням на палубу уже несут раненых. Мы принимаем еще и группу севастопольцев — женщин, детей, стариков. Краснофлотцы встречают их, отводят в кубрики, из которых только что вынесли ящики со снарядами и патронами. С эскадренных миноносцев доносят, что выгрузка и прием раненых уже закончены. Разрешаю им сниматься со швартовов и выходить из бухты.

Смотрю на часы. Мы хорошо управляемся. Крейсер будет готов к обратному походу, пожалуй, даже раньше намеченного срока.

Действительно, еще не было трех часов ночи, а Марков уже доложил, что крейсер готов к обратному походу.

— Раненых и эвакуируемых жителей Севастополя приняли более четырехсот человек. Всех разместили в кубриках, — сообщил он.

— Передайте экипажу благодарность, — говорю ему. — Отлично работали!

Через несколько минут крейсер медленно отходит от причала. Так же медленно, словно ощупью, он движется к боновым воротам. Справа проплывают неясные очертания Константиновского равелина.

Мы опять на опасном севастопольском фарватере.

По самолетам главным калибром

Над морем занимался рассвет. За кормой на горизонте проступали вершины Крымских гор. Идем курсом зюйд, чтобы побыстрее удалиться из зоны наиболее активных действий авиации противника. На 43-й параллели повернем на ост. Возвращаемся мы не в Батуми, а в Туапсе, поэтому далеко спускаться к югу не намерены.

На сей раз скорость у нас, к сожалению, невысокая. Ограниченный запас топлива у эсминцев заставляет держать так называемый экономический ход. Топливо приходится беречь в предвидении воздушных атак. Неизвестно, сколько лишних миль потребуется прочертить кораблям при встрече с самолетами, причем тогда уж об ограничении скорости нечего будет и думать.

Утро выдалось свежее, ясное. В другое время порадовался бы его красоте, полюбовался восходом солнца. Но сейчас рассвет связан с тревогой. Пока было темно, нас никто не трогал. Теперь, как говорится, смотри в оба. [132]

— Слева по корме самолет, высота триста метров! — громко доложил сигнальщик.

Некоторое время самолет шел на почтительном расстоянии, не приближаясь к кораблям на дальность огня зенитной артиллерии. Надо полагать, что это разведчик. Немного погодя, к нему присоединились еще два самолета. По типу — торпедоносцы. Но и эти летели далеко, не выказывая агрессивных намерений. Впечатление было такое, что они приучают нас к своему присутствию, усыпляют бдительность.

Даю эсминцам сигнал на перестроение в противовоздушный ордер. Они занимают места на острых курсовых углах правого и левого борта крейсера в 15 кабельтовых от него. На всех кораблях боевая готовность № 1.

— Что-то фашисты долго высматривают сегодня, — озабоченно произносит Филипп Савельевич Марков. — Не иначе — готовят какую-то каверзу.

Он вызывает на мостик старшего артиллериста Коновалова и командира дивизиона главного калибра Пахомова.

— Не исключено, что придется вводить в действие все калибры, — говорит он. — При стрельбе главным калибром учитывайте маневрирование эсминцев, а то недолго и по своим попасть.

Еще недавно мы не допускали и мысли о том, что можно использовать главный калибр для отражения воздушных атак. Представлялось нецелесообразным стрелять из крупных и не столь скорострельных морских орудий по самолетам — цели малоразмерной и быстродвижущейся. Все равно как из пушки по воробьям. Но война заставила нас многое пересмотреть. Эффективность такой стрельбы была уже признана. Взрывы тяжелых снарядов на пути летящего над самой водой самолета обычно производили ошеломляющее действие даже на самых опытных фашистских летчиков. И мы тоже рассчитывали на главный калибр, готовясь к отражению воздушных атак.

Самолеты скрылись в направлении Крыма. Возможно, полетели докладывать. Не прошло и получаса, как по корме слева на расстоянии примерно 130 кабельтовых показались восемь «Хейнкелей-111». Именно эти машины использовал противник в торпедоносном варианте. Они летели низко в «кильватерном» строю, обгоняя корабли на параллельном курсе. [133]

С той, левой, стороны в полутора милях от крейсера шел эсминец «Свободный». Когда самолеты приблизились к нему кабельтовов на 80, эсминец открыл огонь главным калибром.

Крейсер тоже дал залп. Но это был залп пристрелочный. Артиллеристы проверяли, можно ли быстро определять отклонение от цели и вводить поправки.

В точке падения залпа появились державшиеся короткий миг небольшие всплески. По ним трудно было решить, какова величина отклонения.

Дело в том, что орудия заряжались осколочно-фугасными снарядами мгновенного действия. Они взрывались, едва коснувшись воды. Именно это и требовалось для поражения низко летящих самолетов, а вот корректировка огня затруднялась. Посоветовавшись тут же, на мостике, мы решили вводить в каждый башенный залп один снаряд замедленного действия. Всплеск от него будет высокий, и управляющий огнем сможет оценить падение всего залпа относительно торпедоносца. Дальнейшее показало, что это решение было правильным.

Мы ожидали, что самолеты, летевшие один за другим по нашему левому борту, повернут «все вдруг» и устремятся в атаку. С их стороны это был бы самый короткий путь к достижению цели. Но торпедоносцы шли дальше, обгоняя отряд. Подумалось, что они осторожничают из-за нашего огня. Но скоро все выяснилось.

Обогнав корабли, торпедоносцы повернули вправо, пересекая наш курс. Потом они развернулись, разделились на две группы — по четыре самолета в каждой, рассредоточились и понеслись навстречу отряду. В тот же момент сигнальщики доложили, что на кормовых курсовых углах крейсера на высоте 3500 метров появились бомбардировщики.

Теперь все определилось. По отряду наносился хорошо согласованный комбинированный удар: на «нижнем этаже» с двух бортов нас охватывали торпедоносцы, а сверху будут бить бомбардировщики.

Эсминцы взяли под прицел торпедоносцы и били по тем бомбардировщикам, которые их атаковали. Крейсер должен был распределить огонь на два борта и в зенит. Марков приказал артиллеристам:

— Главному калибру — левая группа торпедоносцев. Все зенитные орудия левого борта отражают атаку бомбардировщиков. [134] Зенитной артиллерии правого борта — правая группа торпедоносцев.

Огонь распределен по всем трем направлениям и в то же время сконцентрирован на самом опасном из них — на левой, ближней группе торпедоносцев. Ликвидировав эту опасность, главный калибр сможет перенести огонь и на правый борт. Из зенитных орудий левого борта главную силу представляют 100-миллиметровые пушки. Но там есть еще установки 45– и 37-миллиметрового калибра.

Самолеты все ближе. И наступает момент, когда исчезают все звуки, кроме невероятного грома орудийной пальбы. Вступили в действие огневые средства всех трех кораблей. Спрессованный тугой воздух ударяет в уши. Марков отдает какие-то команды в телефонную трубку, но я вижу только его шевелящиеся губы, а самих слов не слышу.

Все-таки главный калибр — это сила. Несколько залпов крейсера и эсминца «Свободного» расстроили группу торпедоносцев, атаковавшую слева. Один «хейнкель» как бы наткнулся на что-то невидимое и рухнул вниз, подняв огромный столб воды. И хотя три других самолета продолжали полет, опасность с этой стороны уменьшилась.

Марков мгновенно оценил изменившуюся ситуацию. Последовала команда «Право на борт!». Крейсер на крутой циркуляции покатился вправо. Этот маневр сразу поставил его в более выгодное положение. Одни торпедоносцы остались за кормой под огнем кормовых башен, а по другим (по правой группе) ударили носовые башни. К тому же корабль увел из-под удара свои борта, вытянувшись вдоль предполагаемого пути сброшенных с самолетов торпед.

«Сообразительный», державший, если так можно выразиться, оборону отряда на правом фланге, тоже вел огонь всеми орудиями. С крейсера было видно, как он, развив полный ход, резко поворачивал то в одну, то в другую сторону, уклоняясь от торпедоносцев и бомбардировщиков. Вот около него встали большие столбы поды. Бомбы! Но, кажется, все мимо. Так и есть, эсминец продолжает бой.

Торпедоносцы, прорываясь к крейсеру, выделили один самолет для атаки «Сообразительного». Вплотную приблизившись к эсминцу, он взмыл прямо над его мачтами. Обычно это делается после того, как торпеды сброшены. [135]

Эсминец совершает еще один крутой поворот. Будет взрыв или нет? Взрыва не последовало. По-гвардейски воюет «Сообразительный».

Обойдя эсминец, пара торпедоносцев атаковала крейсер. Несмотря на огонь, летчики прямехонько чертили боевой курс. Торпеды, отделившись от самолетов, плюхнулись в воду. В тот же момент Марков энергично перевел ручки машинного телеграфа на «Самый полный». Корпус «Ворошилова» задрожал от предельного напряжения машин, корабль стал крениться на крутом повороте. Торпеды прошли в нескольких метрах за кормой.

Невозможно рассказать обо всех эпизодах этой чрезвычайно напряженной схватки, когда время измерялось секундами и когда один пропущенный миг мог стать роковым. В скоротечной обстановке боя все зависело не только от решений командиров. Судьба кораблей была также в руках тех, кто нес вахту на боевых постах, вел наблюдение, стоял у машин, заряжал и наводил пушки. Ни командир, ни управляющий огнем не могли уследить за всеми самолетами. И командирам орудий было разрешено самостоятельно выбирать цели. Зенитчики крейсера не дали возможности бомбардировщикам нанести точный удар. Сброшенные с высоты серии бомб не причинили нам никакого вреда.

Постепенно гром пушек стал смолкать. Израсходовав торпеды, «хейнкели» снова собрались в одну группу и ушли. Но теперь в этой группе было не восемь, а только шесть самолетов. Ничего не добившись, улетели и бомбардировщики.

Взглянув на часы, я с удивлением отметил, что бой продолжался всего 12 минут.

Сохранив развернутый строй, мы продолжали плавание. Сигнальщики крейсера получили приказание поднять на фалах сигнал, касающийся всего отряда: «Флагман благодарит...»

Кое-кто, может быть, скажет: отбили одну атаку самолетов — «Флагман выражает удовлетворение», отбили вторую — то же самое. Однако я не считаю это простой формальностью. Люди проявляют героизм, делают почти что невозможное, и старший начальник должен отметить их самоотверженность, мужественное поведение.

Я много раз убеждался в том, что похвала оказывает сильное воздействие на человека, добросовестно выполняющего [136] свой долг, вызывает в нем прилив новых сил. Потому-то так важно произнести ее вовремя. Потом отвага моряков будет отмечена орденами и медалями, а пока у меня есть право и возможность сказать им доброе слово. И я делаю это, не скупясь.

Мы обмениваемся с флагманским штурманом Петровым впечатлениями о бое. Что тут было поучительного?

Вчера на пути в Севастополь нас тоже атаковали бомбардировщики и торпедоносцы. Но их удары не совпадали по времени. Сегодня противник действовал иначе. Сначала — тщательная разведка. Она установила построение нашего отряда и скорость его движения. Потом — точно рассчитанный одновременный удар с малой и большой высоты, заставивший корабли рассредоточить свой огонь. При этом торпедоносцы выходили в атаку так, что перекрывали своими шестнадцатью торпедами значительную площадь, в центре которой находилась главная цель — крейсер. Удар получился массированным и скоротечным, от которого, казалось, никакого спасения нет.

Что же нам позволило отразить его? Конечно, правильное построение отряда, хорошая организация огня, расчетливое маневрирование кораблей, мастерство и выдержка экипажей.

Оправдало себя использование главного калибра для стрельбы по самолетам. Это вынудило торпедоносцы сбрасывать торпеды на большой дистанции. Введя в башенный залп один снаряд замедленного действия, мы тем самым облегчили управление огнем и повысили его точность. Отличную подготовку показали командиры орудий. Ни один из атаковавших корабли бомбардировщиков не избежал огневого противодействия.

Характер маневрирования кораблей при уклонении от самолетов, торпед и бомб подтверждает правильную тактическую подготовку командиров. Правда, в построении отряда имелось одно слабое место. Когда крейсер, совершая маневр на уклонение, поворачивал на обратный курс, он в этот момент оставался неприкрытым с носовых курсовых углов. Если бы в ордере был третий эсминец, при обычном движении отряда он следовал бы в кильватер крейсеру, а при таком вот повороте прикрывал бы его носовые курсовые углы. Ну и, конечно, не мешало, чтобы в походе нас сопровождала истребительная авиация. [137]

Я прошу флаг-штурмана коротко записать эти первоначальные выводы.

Мы удаляемся все дальше от крымских берегов. Достигнув 43-й параллели, отряд повернул в сторону Туапсе. Какое-то время самолеты нас вовсе не тревожили. Однако в обеденный час наблюдатели доложили о появлении «юнкерса». Он пытался приблизиться и выйти на боевой курс, но зенитчики были начеку. Покружившись некоторое время, бомбардировщик скрылся. Потом отряд еще несколько раз пытались атаковать одиночные самолеты. Но, как и раньше, у них ничего не получилось.

Из Туапсе навстречу кораблям вышли катера, чтобы обеспечить противолодочную оборону отряда. Под их охраной крейсер и эсминцы вошли в базу. Это было в 17 часов 30 минут 28 мая.

На причале нас встречал командир Туапсинской военно-морской базы контр-адмирал И. Д. Кулешов. Как только подали сходню, он поднялся на палубу крейсера и поздравил всех с благополучным завершением похода. Он также выразил готовность предоставить кораблям все необходимое для пополнения запасов. И это было как нельзя кстати. Ведь у нас действовал старый флотский закон: вернулся из похода — будь готов к новому плаванию.

Вскоре стало известно, что командующий флотом высоко оценил действия отряда. Наш опыт был учтен в указаниях командующего, которые получили корабли, осуществлявшие перевозки в Севастополь. Они должны были приходить туда не позже часа ночи и выходить обратно до трех часов. Одиночные переходы боевых кораблей исключались. Предусматривалось и прикрытие с воздуха в пределах зоны действия истребительной авиации с кавказских аэродромов.

Последняя встреча с «Грузией»

В первых числах июня противник усилил артиллерийские и авиационные удары по оборонительным позициям Севастополя и по самому городу. Каждый день десятки тысяч снарядов и тысячи авиабомб обрушивались на боевые порядки наших войск, на бухты и причалы. 7 июня гитлеровские войска начали атаки на всех участках севастопольской обороны. Фашистское командование объявило о новом, третьем штурме черноморской крепости. [138]

В частях Приморской армии намного возрос расход боеприпасов, требовались свежие подкрепления. Походы кораблей в Севастополь стали еще более необходимыми.

3 июня туда прорвались крейсер «Красный Крым», эсминцы «Свободный» и «Сообразительный», отразив на подходах к Крыму несколько атак торпедоносцев и бомбардировщиков. Корабли доставили в осажденный город около двух тысяч бойцов, 180 тонн боеприпасов, орудия, минометы, противотанковые ружья, продовольствие, медикаменты. Вслед за ними, взяв предельное количество грузов, ушли в Севастополь лидеры «Ташкент» и «Харьков», эсминец «Бдительный». В пути они подверглись двенадцати комбинированным атакам торпедоносцев и бомбардировщиков, но все же сумели в целости доставить ценный груз по назначению и благополучно вернулись в свои базы.

Мне было приказано возглавить очередной поход, в котором примут участие крейсер «Молотов» и только что вернувшийся из опасного рейса эсминец «Бдительный». Нам предстояло перебросить из Новороссийска в Севастополь 138-ю отдельную стрелковую бригаду со всем ее вооружением и снаряжением. «Примите возможно большее количество боеприпасов», — подчеркнул в своем приказе командующий флотом.

Крейсер заканчивал ремонт в Поти. Мы с начальником штаба Жуковым и флаг-штурманом Петровым немедленно отправились туда.

Командовал крейсером капитан 1 ранга Михаил Федорович Романов. Встретив нас, он доложил, что ремонтных работ осталась лишь самая малость и через день-два корабль будет готов к походу.

— Сейчас в БЧ-5 идет проверка механизмов, — сказал Романов. — Качеством ремонта инженер-механик очень доволен.

Учитывая, что корабль имел некоторый перерыв в плаваниях, подготовку к походу решили провести по полной программе. Пока Жуков разрабатывал план переброски бригады, мы с командиром обошли крейсер, проверили состояние его боевых частей. Затем я попросил Михаила Федоровича пригласить в кают-компанию всех командиров и политработников корабля.

Когда офицеры собрались, я сообщил им о предстоящем [139] плавании, сказал о жестоких боях под Севастополем и о нашем долге помогать его героическим защитникам.

Не теряя времени, надо было готовить крепкие сходни и лотки для выгрузки боеприпасов, провести учения артиллеристов с отработкой стрельбы по самолетам всеми калибрами, проверить организацию системы наблюдения, готовность электромеханической боевой части в любой момент обеспечить маневрирование на самом полном ходу. Но прежде чем приступить ко всему этому, следовало разъяснить задачу краснофлотцам и старшинам. Тогда в успехе можно было не сомневаться.

Экипаж крейсера, как и следовало ожидать, боевую задачу воспринял с подъемом. Все необходимое делалось быстро, добросовестно. Одновременно готовился к походу и эсминец «Бдительный» под командованием капитана 3 ранга А. Н. Горшенина.

11 июня оба корабля, перейдя из Поти в Новороссийск, начали погрузку боевой техники и снаряжения стрелковой бригады, боеприпасов и продовольствия. Помещения и палубы крейсера и эсминца заполнились грузами до предела. Затем мы стали принимать пехотинцев.

В четыре часа ночи 12 июня вышли в море. «Молотов» следовал в кильватер «Бдительному», который был выдвинут вперед как охраняющий корабль. Приходилось сожалеть, что эсминец у нас всего один и со многих направлений оборона крейсера весьма уязвима. Тем бдительнее должна быть на «Молотове» походная вахта.

На мостике чувствовалась хорошая организация службы. Нет нервозности и суеты, команды подаются негромко и отчетливо, соблюдается уставная форма докладов. Каждый занят своим делом и не мешает другому.

Все это очень важно. Недаром на флоте говорят, что корабельный порядок начинается с мостика. Если здесь спокойно, если отсюда идут ясные и четкие приказания, это чувствуется во всех уголках корабля, и люди собранно, бдительно несут свою вахту.

Тон службе мостика задает командир. Мне нравятся спокойствие и выдержка Михаила Федоровича Романова. Крейсером он командует недавно — до этого имел дело с эсминцами. И приятно отметить, что он быстро освоился на новом месте.

Предшественником Романова был Юрий Константинович Зиновьев, который возглавил теперь экипаж линкора [140] «Севастополь». Зиновьев воевал матросом в первую империалистическую на Балтике, брал Зимний дворец, командовал кораблями в годы гражданской войны. Завидный опыт флотской службы, немалые революционные заслуги. Будучи горячим поборником флотских традиций, он в этом духе воспитывал и своих подчиненных. Уходя с крейсера, Юрий Константинович оставил хорошо налаженную службу. Так что Романову досталось неплохое наследство, и он умело им распоряжался. Была у Михаила Федоровича и творческая жилка, он быстро увлекался новыми идеями. А это качество нельзя не ценить в командире корабля.

На мостик поднимается военком крейсера полковой комиссар Калабаев. Он здесь показывается редко — все там, во внутренних помещениях, на боевых постах.

— Как чувствуют себя пехотинцы? — спрашиваю его.

— Довольны, что не качает. Задают много вопросов о корабле, о море, о положении под Севастополем.

— Пусть они поспят хотя бы несколько часов. Распорядитесь.

Когда занялся чудесный черноморский рассвет, мы уже шли вдоль турецкого берега. К вечеру на меридиане Синопа повернули к Севастополю. Вскоре на горизонте показались вражеские бомбардировщики, кружившиеся над какой-то целью.

Подходим ближе, видим, что самолеты напали на транспорт. Серия бомб взрывается у его борта, поднимая высокие столбы воды. Кажется, что транспорту уже ничем нельзя помочь. Но столбы воды опадают, силуэт судна, которое в этот момент совершает поворот, вырисовывается яснее. И мы вновь узнаем «Грузию».

Экипаж теплохода и на этот раз геройски отбивается от воздушного нападения. Мы снова спешим выручить его.

Бомбардировщики, оставив в покое теплоход, устраивают карусель над нашими кораблями. Крейсер и эсминец уже давно ощетинились поднятыми вверх стволами зенитных орудий. Резко, словно у самого уха, гремят выстрелы «соток», методично и гулко бьют очередями 37-миллиметровые автоматы. Вражеским летчикам изменяет выдержка. Точного бомбометания не получилось.

Отбиваясь от самолетов, мы обгоняем «Грузию» и второй раз за эти полмесяца уводим от нее опасность. Мысленно желаем ей благополучного плавания до самого Севастополя, [141] где так нужны грузы, находящиеся в ее трюмах.

Бомбардировщики улетели, израсходовав запас бомб. Но мы знаем, что самое трудное впереди. Хотя уже около восьми часов вечера, еще совсем светло. Июнь, заката солнца не скоро дождешься. И противник, конечно, не даст нам продолжать путь без всяких помех.

Предупреждаю об этом командира крейсера. Командиру эсминца даю приказание занять место слева от «Молотова» на расстоянии 15 кабельтовых. Крейсер будет прикрыт с этой, светлой стороны горизонта. Правда, вражеские бомбардировщики имеют обыкновение атаковать с темной части горизонта, где раньше сгущаются сумерки. И неплохо бы туда выдвинуть эсминец. Но там он будет хуже виден. Начнется атака, крейсер пустит в дело все калибры, и где гарантия, что какой-нибудь снаряд не попадет в свой корабль. Из двух зол приходится выбирать меньшее.

В половине девятого вечера шесть пикирующих бомбардировщиков устремились на корабли. Их опять встретили массированным огнем. Я смотрю — где же торпедоносцы? По идее должна быть комбинированная атака. Но пока удар наносится только бомбовый.

Крейсер маневрирует под гром зенитных орудий, уклоняясь от прямых попаданий. Как только от самолета отделяются бомбы, Романов подает команду на руль. А то вместе с командой резко переводит в новое положение сверкающие никелем ручки машинного телеграфа, увеличивая или сбавляя ход. И каждый раз принятое им решение выглядит наиболее правильным. Глядя в эти минуты на капитана 1 ранга, я еще раз подумал, что корабль попал в хорошие руки.

Отхлынула первая волна бомбардировщиков. И сразу же еще по паре «юнкерсов» устремились на крейсер и эсминец.

— Четыре торпедоносца справа, — слышится доклад сигнальщика.

Вижу, как разворачиваются на правый борт башни главного калибра. Сверкает пламя, крейсер вздрагивает от мощного залпа. По торпедоносцам бьют и все зенитные орудия правого борта. Самолеты низко летят над морем и все увеличиваются в размерах. Вдруг один из них, клюнув носом, заскользил вниз и нырнул, подняв огромный [142] столб воды. Еще два торпедоносца, задымив, сворачивают с курса. Но эти, как и четвертый «хейнкель», успели сбросить торпеды. Крейсер, описывая крутую циркуляцию, приводит их за корму.

А что же бомбардировщики? У них тоже неудача. Зенитный огонь заставил их сбросить бомбы с большой высоты и без достаточного прицела. Промахнулись...

Но не проходит и десяти минут, как появляется новая группа «юнкерсов». Бомбят с горизонтального полета. Снова огонь и маневрирование.

Потом, уже около девяти часов вечера, — новая совместная атака двух бомбардировщиков и двух торпедоносцев. Она, пожалуй, самая опасная, потому что самолеты стали плохо видны в сумерках. «Хейнкели», несмотря на близкие разрывы снарядов, вышли на боевой курс и сбросили торпеды. Крейсер с трудом увернулся от них. И «юнкерсы» бомбили точнее. Несколько бомб взорвались так близко, что крейсер встряхнуло, осколки защелкали по борту. К счастью, обошлось без жертв и повреждений.

Это была последняя в тот вечер попытка врага преградить нам путь в Севастополь. Оставшиеся несколько десятков миль преодолевали полным ходом под покровом темноты.

«Молотов» ошвартовался в Северной бухте у так называемой Киленплощадки, а эсминец — в Южной бухте.

Полночь, а город и порт под обстрелом. По сравнению с прошлым разом снаряды падают гораздо чаще. Надо торопиться с высадкой пехотинцев, выгрузкой техники и боеприпасов.

У сходней стоит старший помощник командира крейсера капитан 3 ранга С. В. Домнин. Еще в Новороссийске во время погрузочных работ я отметил его распорядительность и энергию. И вот теперь идет четко организованная старпомом высадка стрелковой бригады. Все заранее расписано, отлажено, и, хотя на палубе много людей, никто не мешает друг другу. Если где-то возникает заминка, Домнпн тут как тут и быстро восстанавливает порядок.

А заминка может случиться самая неожиданная. Вот создался затор на сходне, по которой движутся пехотинцы. Один боец, уже сошедший было с корабля, настойчиво протискивается обратно на палубу, задерживая встречный поток. «Назад!» — пытается остановить его старпом, но тот продолжает упрямо лезть наверх. [143]

— Что случилось? — спрашиваем бойца, когда тот добрался наконец до палубы.

— Забыл котелок...

Но где тут искать эту, может быть, и важную для солдата пропажу. Бойцу приходится возвращаться без котелка.

— Винтовку не теряй! — кричит ему кто-то вслед.

Меня зовут к телефону. Звонит командующий флотом.

— Как идет выгрузка? — спрашивает он.

Отвечаю, что дело идет быстро, задержек нет.

— Торопитесь. Вам надо выйти не позже двух часов.

Беспокойство командующего понять нетрудно. За последнее время сильно возросла опасность для кораблей, находящихся в севастопольских бухтах. Всего два дня назад здесь погиб эсминец «Свободный» — тот самый, который участвовал в походе вместе с крейсером «Ворошилов».

...»Свободный», два тральщика и три сторожевых корабля, конвоируя быстроходный транспорт «Абхазия», прорвались в Севастополь 10 июня. Командование Севастопольского оборонительного района решило оставить эсминец в базе для артиллерийской поддержки наших частей, ведущих непрерывные бои с противником.

Утром корабль подключился к телефонной связи и по заявкам корректировочных постов стал выполнять одну стрельбу за другой. Его орудия метко били по скоплениям неприятеля в районе Мекензиевых гор и в Бельбекской долине. До полудня эсминец выпустил 400 фугасно-осколочных снарядов.

Чувствительные удары «Свободного», видимо, немало разозлили гитлеровцев. Над базой появились бомбардировщики. Корабельные зенитчики успешно отразили несколько атак. Но в час дня на эсминец напали 15 «юнкерсов». Они пикировали одновременно с носа и кормы. Девять бомб попали в цель.

Корабль горел. Через пробоины в его внутренние помещения хлынула вода. От огня начали взрываться снаряды в погребах и на зенитных батареях. Ни к водоотливным средствам, ни к средствам борьбы с огнем невозможно было подступиться. Видя, что ничего сделать уже нельзя, командир эсминца капитан 3 ранга П. И. Шевченко приказал экипажу покинуть корабль. [144]

Моряки «Свободного» сражались геройски. Отражая удар «юнкерсов», до последней возможности вели огонь зенитчики 45-миллиметровой батареи. Командовал ею знакомый мне еще по «Червоной Украине» комсомолец лейтенант Цейтлин, исполнительный, дисциплинированный офицер. Он погиб от осколка бомбы на боевом посту, подавая очередную команду.

Отважно вел себя комендор краснофлотец Павлов. Он заменил убитого командира орудия, а когда пали, сраженные осколками, все товарищи по расчету, Павлов один продолжал стрелять по вражеским самолетам до тех пор, пока не погиб сам.

Десятки моряков, получив ранение, не покидали своих боевых постов. И командир корабля, тоже раненный при последнем налете бомбардировщиков, продолжал руководить борьбой экипажа за жизнь эсминца. Но спасти его уже не было никакой возможности.

На «Свободном» погибло 56 человек. Это были наши товарищи по отряду легких сил флота. И потому утрата переживалась особенно остро. Из списков отряда с тяжелым чувством пришлось вычеркнуть важную боевую единицу — недавно построенный эсминец.

Гибель «Свободного» еще раз напоминала нам, что корабли, неподвижно стоящие у причалов, весьма уязвимы при воздушных налетах. Особенно здесь, в Севастополе, где аэродромы противника близко, а наша противовоздушная оборона очень слаба, и совершенно нет авиационного прикрытия.

Время приближалось к двум часам ночи. С крейсера сошли все наши пассажиры-пехотинцы, переправлены на причал орудия и минометы, и совсем немногое осталось выгрузить из находившихся на борту нескольких сот тонн боеприпасов. К причалу стали подходить машины и катера, подвозя эвакуируемых жителей Севастополя и раненых. В этот момент ожили, задвигались внушительные башни главного калибра. «Молотов» получил заявку на артиллерийский огонь.

Цель очень далеко — в районе Бахчисарая. Но это не предел для мощных 180-миллиметровых орудий крейсера. Сверкает ослепительная вспышка, и раскатисто грохочет первый залп.

Стреляем около получаса. После Бахчисарая бьем по станции Сирень и каким-то целям восточнее Севастополя. [145] Позднее из штаба флота сообщили, что все стрельбы оказались результативными, в частности, снарядами крейсера на станции Бахчисарай был уничтожен вражеский эшелон с боеприпасами.

Но вот наше время выходит. Все раненые и эвакуируемые — около двух тысяч человек — приняты. Пора отдавать швартовы.

Вслед за «Бдительным», который несколько раньше вышел из бухты, крейсер вытягивается на фарватер. За мысом Херсонес мы поворачиваем влево на хорошо знакомую всем командирам кораблей херсонесскую мерную милю. Отсюда в соответствии с ранее полученными указаниями штаба Севастопольского оборонительного района «Молотов» ведет огонь по вражеским позициям в районе Тороповой дачи, Сухой балки, Алсу и высот восточнее Камары. Эсминец бьет по Варнаутке и высотам за Балаклавой. Здесь, на мерной миле, у штурманов есть возможность определять место корабля с особой точностью. А это важно для точности стрельбы, которая ведется по карте и планшету, без корректировки.

За пределами бухты мы чувствуем себя свободнее — есть простор для маневрирования. А когда вели огонь от причала, я, честно говоря, не на шутку беспокоился. Противнику ничего не стоило в ответ усилить обстрел бухты. Случайный снаряд мог упасть на причал, где было немало людей, высились штабеля ящиков с боеприпасами. Последствия нетрудно себе представить. Теперь этой опасности нет, и на душе легче.

Однако и здесь долго оставаться нельзя. До рассвета надо как можно дальше оторваться от крымских берегов. Поэтому, закончив стрельбы, «Молотов» сворачивает с мерной мили и, взяв курс на юг, увеличивает ход до 28 узлов. «Бдительный» повторяет его маневр.

Около шести утра невдалеке уже кружил немецкий разведчик. Но удивительное дело — ни бомбардировщики, ни торпедоносцы так и не появились, хотя мы каждую минуту готовились их встретить. Ни одной воздушной атаки до самого Туапсе — явление необычайное. И число-то по старым поверьям было несчастливое — тринадцатое. А у нас такое везение. Но не всем везло в этот день...

Когда на рассвете 13 июня «Молотов» и «Бдительный» полным ходом удалялись от крымских берегов, «Грузия» приближалась к Минному причалу Севастополя. Теплоходу, [146] еще раз прорвавшемуся в осажденный город, оставалось пройти несколько десятков метров, чтобы ошвартоваться и начать выгрузку боеприпасов. И тут налетели фашистские самолеты.

Взрыв бомбы произошел в кормовом трюме, где находилось около трехсот тонн снарядов разных калибров. Какая-то часть их сдетонировала. Судно быстро пошло ко дну. Уцелевшие при взрыве члены команды успели сойти на берег.

Так окончилась жизнь этого красавца-теплохода, мужественного труженика войны.

* * *

Через несколько лет после войны я случайно встретил в Новороссийске капитана погибшей «Грузии» В. А. Габунию. Мы разговорились, вспомнили наши встречи на огненных фарватерах Одессы и Севастополя.

Габуния рассказал мне, что после изгнания фашистов из Севастополя черноморцы приступили к очистке фарватеров. «Грузию» с ее опасной начинкой нельзя было оставлять на месте гибели. Судно приподняли на понтонах и с большими предосторожностями перевели в Казачью бухту, подальше от людных мест, и здесь притопили на глубине двадцати метров.

Шли годы. Севастополь рос, городская черта приблизилась к Казачьей. И вторично встал вопрос о «Грузии».

Водолазы обследовали судно. После их доклада командование приняло решение: носовую часть «Грузии», где были расположены три битком набитых снарядами трюма, отделить от кормовой части, поднять на понтонах, вывести в море и утопить в глубоком месте. А искореженную взрывом и почти совсем оторванную кормовую часть освободить от оставшихся снарядов и порезать на металл.

Водолазные специалисты под руководством старшего лейтенанта Козлова каждый день извлекали из кормовой части судна по 150–200 начиненных взрывчаткой стальных цилиндров. Их укладывали на баржу, переправляли в глубоководный район и там топили.

Водолазы трудились более двух месяцев. Они подняли на поверхность около девяти тысяч снарядов. А тем временем шла подготовка к подъему носовой части теплохода длиной 76 метров. Этой работой руководил известный [147] на Черноморском флоте водолазный специалист капитан 2 ранга Никольский.

Когда из кормового трюма в специальной корзинке был поднят наверх последний снаряд, водолазы, вооружившись аппаратурой для подводной резки металла, начали отделять корму от остальной части судна.

В один из осенних дней 1960 года все работы были окончены. В понтоны, заведенные под борта лежавшего на морском дне теплохода, подали воздух. И скоро корпус «Грузии» показался над поверхностью воды. Ржавое, покрытое ракушками, с изуродованными надстройками и с отрезанной кормой судно все еще сохраняло свои былые очертания. Взятое на буксир, оно медленно двинулось к выходу из бухты.

Так через восемнадцать лет после своей гибели «Грузия» совершила еще один рейс. Теперь уже действительно последний. В море далеко от берега раздалась команда: «Приступить к затоплению». Державшийся на понтонах корпус теплохода дрогнул и стал опускаться вниз. Скоро волны сомкнулись над ним.

А по Черному морю и другим морям сейчас ходит новая «Грузия» — еще более красивый белоснежный теплоход, построенный в послевоенные годы. Когда мне случается видеть его, я вспоминаю ту, старую «Грузию», которая увенчала себя воинской славой.

Под охраной бомбардировщиков

В Туапсе, куда мы благополучно вернулись вечером 13 июня, «Молотов» получил приказ командующего флотом идти в Новороссийск, брать войска, грузить боеприпасы и снова прорываться в Севастополь.

Согласно приказанию сопровождать крейсер должны были эсминцы «Бдительный» и «Безупречный». Но у «Бдительного» обнаружилась неполадка в машине — сказались напряженные плавания. Его пришлось оставить в Туапсе, а «Молотов» и «Безупречный» без промедления стали готовиться к переходу в Новороссийск. Мы даже не пополнили запасы топлива — решили сделать это во время посадки войск.

Утром следующего дня корабли были уже в Цемесской бухте. В полдень начали грузиться и принимать пехотинцев — некоторые части 138-й стрелковой бригады, [148] мы не всю ее смогли перевезти предыдущим рейсом, — и несколько маршевых рот. Одновременно заполняли мазутом вместительные корабельные цистерны, создавая максимальный запас топлива. Для крейсера это составляет 1400 тонн, для эсминца — 505 тонн.

Из Новороссийска вышли в половине третьего ночи. Это было уже 15 июня. На крейсере находилось более 3000 бойцов и около 600 тонн груза, на эсминце — 680 человек и 55 тонн боеприпасов. Корабли сильно перегружены. Кубрики буквально забиты людьми и ящиками с боеприпасами. Случись пробоина от бомбы или снаряда — аварийная партия не доберется до борта. Грузы располагались в основном выше ватерлинии. Вследствие этого у кораблей снижалась так называемая метацентрическая высота, являющаяся показателем остойчивости. На крутых поворотах при уклонении от воздушных атак получался резкий крен — зенитчики не могли стрелять. Снижение остойчивости опасно и в случае шторма. Но что поделаешь, приходится рисковать. Севастополю тяжело.

До полудня следуем ровным 26-узловым ходом без каких бы то ни было происшествий. Затем над нами появляются два бомбардировщика. Однако ни крейсер, ни эсминец не играют боевой тревоги. Более того, я вижу, как улыбаются, глядя вверх, зенитчики «Молотова», радость и на лицах офицеров, стоящих на мостике. Бомбардировщики наши — «ДБ-3».

Это первый случай, когда большие самолеты, предназначенные вовсе для других целей, используются в качестве корабельного воздушного прикрытия. По правилам полагается, чтобы их самих в полетах сопровождали истребители. Но истребители, базирующиеся на кавказских аэродромах, не могут летать на такие расстояния. И вот их функции выполняют бомбардировщики.

«ДБ-3» сопровождают нас в течение нескольких часов. За это время отряд преодолевает отрезок пути вдоль турецкого берега и выходит на прямой курс к Севастополю не с южной, как это делалось раньше, а с юго-западной, стороны. Это мы сделали, чтобы попытаться обмануть неприятеля. Теперь каждая миля приближает нас к наиболее опасному району, а гул авиационных моторов — родной, успокаивающий гул — стихает.

Правда, в интересах противовоздушной обороны мы имеем возможность пользоваться опытной радиолокационной [149] станцией «Редут-К», установленной на «Молотове» еще перед войной. Эта станция предназначена для обнаружения самолетов.

Я мало что знал о радиолокации до службы в отряде легких сил. Командуя «Червовой Украиной», слышал, что проходит испытания какая-то аппаратура, с помощью которой можно будет «видеть» самолеты и корабли неприятеля и ночью, и в туман, и сквозь облака, и даже определять дистанцию. Это казалось фантастическим. Ну а когда стал командиром ОЛСа, познакомился с «Редутом». Его, конечно, не сравнить с современными радиолокационными станциями. Громоздкая, составленная из металлических прутьев антенна вращалась на мачте. Аппаратура, смонтированная в одном из корабельных помещений, тоже занимала непомерно много места. На светящемся экране со шкалой пульсировала электронная линия. Если в поле зрения станции попадала цель, на линии появлялся всплеск. Работе станции мешали многочисленные помехи, и порой даже хорошо подготовленный оператор с трудом разбирался в показаниях экрана.

Но несмотря на известное несовершенство, «Редут-К» принес немалую пользу флоту. Крейсер «Молотов» не раз заблаговременно оповещал корабли в Севастополе и других базах о приближении самолетов противника. Мы не зря гордились этой технической новинкой. Уже тогда было ясно, что со временем она получит широкое распространение.

На пути к Севастополю, после того как улетели к своим аэродромам сопровождавшие нас бомбардировщики, операторы «Молотова» включили «Редут-К». И около 17 часов станция зафиксировала справа на расстоянии 65 километров наличие воздушных целей, которые, к счастью, пролетели стороной. Очень приятно было сознавать, что у крейсера такое отличное «зрение» — видит на десятки километров. Вот бы каждому кораблю такие «глаза». Но тогда это было лишь мечтой.

Когда мы стали подходить к Севастополю, то обнаружили, что не горит дальний огонь Инкерманского створа. Следовательно, ориентировка на входном фарватере будет весьма затруднительной. Ночь. В темноте, хотя берег и близко, никакого пеленга не возьмешь. За городом, где раньше горел створный огонь, взлетают осветительные ракеты разных цветов. [150]

Пришлось стопорить ход, чтобы осмотреться. Иначе можно попасть на минное поле. Кое-как сориентировавшись, медленно двигаемся к боновым воротам.

Враг обстреливает Северную бухту. Снаряды падают неподалеку от крейсера. Надо бы маневрировать поэнергичнее, быстрее швартоваться и освобождаться от груза. Но, как на грех, швартовка тоже задерживается. И винить Романова в этом трудно. Дует шестибалльный ветер, отжимая «Молотов» от причала. В базе буксиров уже нет — последний накануне потоплен немцами. К тому же причал разбит снарядами и бомбами — надо подходить осторожно. Но наконец швартовы закреплены, поданы сходни и лотки.

С разгрузкой управляемся быстрее, чем в прошлый раз. Еще полчаса уходит на то, чтобы принять раненых и увозимых на Большую землю севастопольцев. Приказываю Романову отдать швартовы.

Прежде чем оторваться от крымского берега, выходим на мерную милю и стреляем главным калибром по скоплениям войск противника в районе Камышлы и Алсу.

Принято радио — нас опять будут прикрывать бомбардировщики. Вскоре прилетели два «ДБ-3». Кажется, те же самые. Знали бы пилоты, как мы им благодарны.

Вдали на небе показалась темная точка. Сигнальщик докладывает: «Мессершмитт-110». Интересно, как поведет себя фашистский истребитель? Но выяснить его намерения так и не удается. Он кружится на почтительном расстоянии от нас, а затем скрывается. То ли не разобрался, какие бомбардировщики летают над кораблями, то ли, узнав их, решил не рисковать. А может, пошел за подмогой?

Однако опасения наши оказались напрасными. Мы дошли до южной точки своего курса и повернули на восток, так и не увидев больше вражеских самолетов.

Удивительный поход: за два дня ни одного выстрела по самолетам противника. Вчерашняя удача объяснима, поскольку мы появились под Севастополем с другого направления. А сегодня? Неужели немцы так уверены в успешном штурме Севастополя, что перестали считаться с нашими походами? Едва ли. Скорее всего, у них вышел какой-то просчет.

Через некоторое время командир «Безупречного» капитан 3 ранга П. М. Буряк сообщил, что эсминцу не хватит [151] мазута до Новороссийска. Приказываю ему идти под одним котлом, держа остальные в готовности. Ход уменьшаем до 14 узлов.

На такой скорости мы очень уязвимы для атак подводных лодок. Приказываю Романову занять место впереди эсминца и маневрировать на противолодочном зигзаге. «Молотов» и «Безупречный» поменялись ролями. То эсминец охранял крейсер, а теперь крейсер охраняет эсминца. Правда, можно было бы передать «Безупречному» часть топлива с «Молотова». Но для этого надо стопорить ход. Где гарантия, что мы не окажемся отличной неподвижной мишенью для вражеской подводной лодки.

Расчет на то, что мы будем в Новороссийске к вечеру, теперь несостоятелен. Лишь в час ночи отряд добрался до базы. Когда ошвартовались, на эсминце оставалось всего лишь четыре тонны мазута.

Это был мой последний поход в Севастополь вместе с отрядом во главе с крейсером. Ни «Молотов», ни «Ворошилов» больше уже не получали таких заданий. И вовсе не потому, что отпала нужда в подобных рейсах. Если бы все корабли флота были брошены на перевозку войск и грузов для героического города, то и тогда, наверное, не удалось бы полностью удовлетворить потребности его обороны. Но сквозь блокаду теперь могли прорываться лишь наиболее быстроходные корабли с хорошим зенитным вооружением, а таких кораблей в строю оставалось все меньше. К тому же ближайшие события показали, что даже и для них опасность сильно возросла.

Через сутки после нашего возвращения из Севастополя туда направился лидер «Харьков». На его борту была воинская часть и немалое количество боеприпасов. Когда лидер шел на запад вдоль Анатолийского побережья, наблюдатели доложили командиру капитану 2 ранга П. А. Мельникову о появлении двенадцати неприятельских бомбардировщиков. Над кораблем закружилась воздушная карусель. Лидер сумел уклониться от прямых попаданий бомб, но некоторые из них взорвались близко от борта. «Харьков» потерял ход, его корпус в нескольких местах дал течь.

Вода заливала трюмы. Экипаж и находившиеся на корабле пехотинцы откачивали ее насосами, вычерпывали ведрами. Тем временем на помощь к «Харькову» спешил лидер «Ташкент», вышедший из Батуми. [152]

Ценой больших усилий моряки аварийного корабля остановили поступление воды, сумели ввести в строй один котел и одну машину. Но о прорыве в Севастополь уже, конечно, не могло быть и речи. В сопровождении «Ташкента» «Харьков» возвратился в базу и был поставлен в ремонт.

Итак, еще один корабль пришлось снять с севастопольской коммуникации.

20 июня ночью в Южную бухту Севастополя прорвались эсминцы «Безупречный» и «Бдительный». Высадку войск и выгрузку боеприпасов они производили под огнем: к этой ночи противник занял Северную сторону и стрелял из полевых орудий по рейду и причалам.

В последующие сутки оба эсминца, а также лидер «Ташкент» совершили еще несколько рейсов. От командиров кораблей мы узнавали крайне тревожные новости. В Северную и Южную бухты Севастополя прорыв был уже невозможен. Корабли разгружались и принимали раненых в Камышевой бухте, которая находилась за городской чертой. Но и здесь падали немецкие снаряды.

Из очередного похода не вернулся «Безупречный». Вечером 26 июня южнее мыса Айтодор его атаковали более двух десятков бомбардировщиков. Несколько бомб угодило в корабль. Он переломился и затонул. Из экипажа спаслись немногие. Погибли хорошо знакомые мне командир эсминца капитан 3 ранга П. М. Буряк и военком батальонный комиссар В. К. Усачев.

О гибели «Безупречного» доложил в Новороссийск командир лидера «Ташкент» капитан 3 ранга В. Н. Ерошенко. Лидер, следуя в Севастополь с войсками и боеприпасами, проходил вблизи того места, где разыгралась трагедия. На воде еще держались моряки скрывшегося в морской пучине эсминца. Фашистские самолеты, снизившись, поливали беззащитных людей огнем из пулеметов.

На «Ташкенте» приготовились спасать боевых товарищей, но тут две группы бомбардировщиков с разных сторон набросились на лидер. Скрепя сердце Ерошенко отдал команду «Полный вперед». Иначе поступить он не мог, не имел права рисковать своим кораблем, на борту которого кроме экипажа находилось около тысячи пехотинцев.

Кстати сказать, и сам «Ташкент» едва избежал гибели в этом рейсе. На подходах к городу его атаковали торпедные [153] катера, при разгрузке в Камышевой бухте близко падали снаряды. На обратном пути лидер три часа отбивался от десятков фашистских самолетов и получил серьезные повреждения. Экипаж, сделав почти что невозможное, спас корабль от затопления. Навстречу лидеру вышли два эсминца, катер и спасательное судно. Вечером 27 июня на буксире одного из эсминцев «Ташкент» был приведен в Новороссийск. Но через несколько дней он затонул от прямого попадания авиационной бомбы.

Рейсом «Ташкента» закончились походы кораблей в Севастополь. Практически уже не осталось шансов на успех прорыва блокады. И нам выпал в те дни нелегкий удел — издалека следить за последними героическими усилиями севастопольцев, не имея больше возможности ничем им помочь.

О несравненном мужестве, несгибаемой стойкости защитников города написано немало. Их подвиг не забудется в веках. Более восьми месяцев гитлеровцы топтались у стен Черноморской твердыни. Сколько солдат, орудий, танков бросали они сюда. А город стоял, путая расчеты неприятеля, мешая ему начать более активные действия на других участках фронта.

В течение всех восьми месяцев героической обороны корабли флота помогали Севастополю. Если взять только крупные — линкор, крейсера, лидеры и эсминцы, то на их счету 207 рейсов в осажденный город. Ими перевезено свыше 90 тысяч бойцов, 21 тысяча тонн воинских грузов. По заявкам защитников города корабли провели более 500 артиллерийских стрельб, выпустив по врагу без малого 15 тысяч снарядов крупного калибра.

Корабли ходили в Севастополь до самой последней возможности. Поврежденный «Ташкент» вернулся оттуда 27 июня. А 30 июня Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение — оставить город. [154]

Дальше