Залп по врагу

Утром на КП батареи я доложил свои соображения об артналете по разведанным батареям врага и представил расчеты. Вместе с представителем управления полка капитаном П. П. Заичко мы еще раз проверили расчеты для стрельбы, подготовку батареи — командир полка решение мое одобрил. Потом по карте я ознакомился с предстоящим районом дислокации. Наш полк передавался в 19-ю армию генерала И. С. Конева: готовилось наступление из района города Белый.

...На исходе последняя бессонная ночь на обжитых боевых позициях. Фашисты молчат. Даже их кочующее орудие не стреляет — такое впечатление, что они прослышали про наш замысел. Сомнение не дает покоя: а вдруг ушли со своих позиций?.. Зачем мы тогда будем тратить драгоценные снаряды?..

Проходит еще десять томительных минут, и вдруг противник открывает огонь: в районе нашего левого берега, совсем близко от расположения боевого охранения, рвутся снаряды. Значит, все в порядке, батарея на месте. Решение, принятое с вечера, остается в силе.

Команда «Залпом огонь!» последовала в точно назначенное время. Она потонула в грохоте выстрелов батареи. И тут же загудели моторы машин. Прицепив к ним пушки, без суеты, организованно батарея снялась с места.

Уже на ходу я прыгаю в одну из последних машин, прихватываю двух связистов с нехитрым скарбом — катушками с кабелем и ящиками телефонных аппаратов — и вижу на немецкой стороне одиночные вспышки их артиллерии, бесцельную стрельбу пулеметов. Поздно...

Новый район сосредоточения батареи, указанный на карте капитаном Заичко, был северо-восточнее деревни Копыревщина, в нескольких километрах от западного берега реки Вопец, притока Днепра. Тревожили догадки: река Вопь, ставшая нам [33] родной за эти две с половиной недели тяжелых боев, несет свои воды через город Ярцево, Вопец протекает восточнее — через Сафоново — и южнее тоже впадает в Днепр. Неужели будем отступать дальше, если наши позиции перемещаются на восток?.. Сегодня уже 19 августа, вспоминаю я. Как медленно течет время...

Батарея собралась в полном составе в лесном массиве возле деревни Борятино. Здесь было сравнительно тихо, только изредка немецкие самолеты появлялись в воздухе. Нам предстояло прикрывать правый берег реки Вопец. Так что если противнику удастся форсировать реку, прикидывал я, то его танки могут выйти сюда, на вторую полосу нашей обороны, уже к вечеру. Ведь всего каких-то 20 километров отделяет нас от противника. А если посмотреть на карту, то сразу ясно, что направление севернее автодороги Смоленск — Москва одно из танкоопасных...

Мои рассуждения прервал прибывший на батарею Герасимов. Я доложил, что батарея занимает огневые позиции на второй полосе обороны, что противника впереди нет и личный состав улучшает огневые позиции.

Герасимов приказал собрать на лесную поляну всю батарею, на позициях оставить только охрану. В назначенное время все батарейцы стояли в строю. Командир полка обошел строй, сделал несколько замечаний неряшливо одетым бойцам, удалил их из строя и приказал доложить ему лично об устранении нарушения формы одежды. Герасимов умел быть строгим и требовательным к подчиненным, но в то же время доступным и простым в беседах с красноармейцами, проявлял искреннюю о них заботу.

Перед строем батареи на лесной поляне он начал беседу с пояснения общей обстановки на фронте, сказал, что немецко-фашистские войска остановлены на рубеже реки Вопь, но они могут в любое время попытаться прорвать нашу оборону и снова бросить своих головорезов в наступление на столицу нашей Родины — Москву.

Поставив задачу батарее, Герасимов уехал уже под вечер в деревню Вадино, где располагалась батарея Козловского.

После посещения батареи командиром полка бойцы как-то подтянулись. Пользуясь передышкой, ежедневно стали проводить политинформации по материалам свежих газет.

Из газет узнали, что Москва подвергается ночным налетам фашистов, что иногда их самолеты прорываются и сбрасывают зажигательные и тяжелые фугасные бомбы, радовались тому, что большинство фашистских машин гибнут, попав под огонь средств ПВО и ночных перехватчиков...

Вечером 27 августа я получил срочный пакет из штаба полка: было приказано снять батарею с боевых позиций и прибыть в полном составе на станцию Дурово. Маршрут определили километрах в тридцати от нас, по дороге на совхоз Неелово. [34]

Маневр

Автостраду Смоленск — Москва мы пересекали на рассвете. Уже показались станция Дурово и одноименная деревня, но появляться там в утренние часы не следовало, и мы нашли подходящее место в ближайшем мелколесье. Сюда прибыла и батарея Березняка. Скопление машин с пушками на подходе к станции могло быть замечено немецкими разведывательными самолетами, которые рыскали каждое утро над шоссейными и железными дорогами прифронтовой зоны, поэтому я и принял решение уйти от дороги подальше.

В лесной чаще строго соблюдаем маскировку, костров не разводим.

Встретив начальника тыла полка майора Сироклина, которого давно не видел, интересуюсь общей обстановкой. Он сообщил хорошую новость: нашему полку выделены тягачи на гусеничном ходу. За получением их уехал начальник технического снабжения полка. Тягачи погружены на платформы, и их целесообразно не разгружать, а просто прицепить к нашему эшелону. Каждая батарея получит эти тягачи на месте выгрузки.

— А где станция выгрузки? — пытаюсь выведать у начальника тыла.

Сироклин, улыбаясь, отвечает:

— Видимо, недалеко отсюда, если не ставят вагона под кухню. Питаться будем сухим пайком.

* * *

Наш полк прибыл в 22-ю армию для организации обороны против прорвавшейся группировки немцев по реке Западная Двина. Задачу батарее поставил майор Каминский. Прямо в помещении привокзального домика на станции Андреаполь без долгих вступлений и лишних слов он сказал:

— По данным разведки штаба 22-й армии, противник крупными массами танков и пехоты окружил город Великие Луки и ведет там бои за уничтожение защитников города. Остатки гарнизона выведены через узкий коридор на север. Но в окружении штаб 22-й армии, который старается вырваться от немцев в районе станции Сиверцево и Торопец. Ваша задача, товарищ Барышполец, — майор показал на карте участок местности под городом Торопец, — поставить батарею на танкоопасное направление. Немцы любой ценой стремятся выйти на правый берег реки Западная Двина и захватить плацдарм на левом берегу, у деревни. Все понятно? — Каминский устало посмотрел мне в глаза и привычно свернул разложенную на столе карту.

Дождь усилился. Дорога возле станции стала раскисать от колес тяжелых машин и тракторов, выходящих на южную окраину города. В колонне я нашел старшего лейтенанта Березняка, который громко отчитывал кого-то за неразбериху на дороге, нарушение порядка движения, и передал ему приказание Каминского прибыть для получения задачи. [35]

— Если бы не дождь, то жить можно: кругом леса, немецкой авиации не слышно и не видно, — сказал он и побежал назад, в сторону станции.

К полудню батарея вышла на берег реки Западная Двина.

Через заболоченную пойму ее противоположный берег с красивым березовым лесом еле просматривался. На карте моей была отмечена переправа через реку, но разведка доложила, что подходы к ней совершенно непроходимы. Когда-то на повозках с небольшим грузом здесь еще можно было переправиться, а теперь на машинах, а тем более на тракторах такая возможность исключалась. Грунтовая дорога представляла сплошное месиво земли и воды. Дождь сделал ее почти непроходимой.

Делаем короткий привал на лесной поляне. Пасмурная погода, мокрая одежда, вижу, ухудшили настроение бойцов. А тут еще мимо проходят с фронта в сторону Андреаполя усталые, едва сохраняющие воинский вид красноармейцы стрелкового полка. Они держали оборону далеко за рекой, и вслед им, как всегда, вопросы моих батарейцев:

— Далеко до фронта?

— Недалеко. И тридцати километров не будет, — слышен басовитый голос второго номера станкового пулемета.

— А из какой дивизии?

Ответ последовал не сразу, но официальный и потому убедительный:

— Выполняем боевую задачу полковника Гвоздева!

Эта фамилия уже называлась майором Каминским, и я понял, что бойцы из 179-й стрелковой дивизии, где командиром полковник Н. Г. Гвоздев. По обочине дороги, с немецким автоматом на плече, в солдатской плащ-накидке, заброшенной на спину, шел командир колонны. Я остановил его и стал расспрашивать о дороге к фронту, переправе через Западную Двину. Он отвечал неохотно:

— Дорога за лесом выстлана булыжником, а мост через реку уже побит немецкий бомбой.. Позавчера восстановлен, но трактора там не пропускают...

— А где же они проходят с орудиями?

— В другом месте. По уцелевшим сваям старого моста. Там покажут.

— Куда же сейчас направлена ваша рота?

— Вы ошиблись, товарищ старший лейтенант, это не рота, а батальон военного времени. — Командир подразделения усмехнулся горько и добавил: — Весь батальон остался в окопчиках и траншеях на реке Кунья. Здесь только уцелевшие...

Ответ меня не порадовал, но я заметил, что этот командир говорил хоть и с какой-то досадой в голосе, но с достоинством. А может, это и гордость, что вот кто-то из его батальона вышел живым и еще может держать оружие в руках?.. На прощание он добавил: [36]

— Вы еще встретите на своем пути наших командиров: они там, на переправе, задержались, а меня послали занимать оборону по этому берегу Западной Двины.

В деревне Козлово действительно оказался мост через реку, который недавно бомбили. Часть моста сохранилась, а другую половину его уже восстанавливали саперы. Принимаю решение двигаться дальше на юг — до деревни Бибирево. Оттуда — по карте будет хорошая дорога на Торопец. Этот путь немного длиннее, но безопаснее. Впереди только одна речка — приток Западной Двины Сережинка.

Лесная дорога совершенно свободна — идем на повышенных скоростях. К вечеру мы уже на переправе под деревней Железово. Здесь мост надежный, охраняется. Немцы пытались его тоже бомбить, но точных попаданий не было.

И вот наконец мы на западном берегу реки.

Наша колонна прошла деревню, втягиваясь в массивный сосновый лес, и вскоре я заметил разукрашенную под цвет зеленой травы легковую автомашину. Она остановилась.

— Генерал Самохин, — отрекомендовался мне сидевший в машине человек.

Я ответил по-уставному, доложил, что получил задачу выдвинуться на рубеж город Торопец, деревня Речане и задержать огнем фашистские танки.

В ответ слышу:

— На том рубеже сегодня с утра заняла оборону 126-я стрелковая дивизия под командованием полковника Бедина, а вы должны укрепить их оборону в противотанковом отношении.

Я внимательно выслушал генерала, а он уже на ходу крикнул мне:

— В добрый путь, комбат!

Эти слова были сказаны так доброжелательно, с такой душевной теплотой, что и у меня, и у моих бойцов словно прибавилось сил на этой нелегкой дороге к передовой.

Встречный бой с танками

А дорога еще продолжала петлять среди соснового леса. Навстречу все чаще попадались машины с ранеными бойцами. Видны были их обмотанные бинтами головы, руки, ряды носилок, уставленных в кузовах машин. Двигались в тыл и одинокие повозки с ранеными красноармейцами.

Когда лес кончился, мою машину остановил командир в гимнастерке с четырьмя шпалами в петлицах:

— Поворачивайте назад! Там, за мостом, немецкая танковая колонна преследует нас!

Полковник взмахнул левой рукой — правая была забинтована и покоилась в согнутом положении на ремне, — показал направление, куда мы должны были развернуться. Где-то совсем близко разорвалось несколько снарядов. [37]

Проехав не более пятисот метров, все машины и трактора с пушками свернули с дороги. До населенного пункта оставалось метров четыреста, и тут я заметил на спуске от деревни к мосту тяжелые танки противника. Впереди идущий танк остановился перед мостом, и это дало нам драгоценные секунды для развертывания орудия в сторону врага. Быстро, без суеты, все изготовились к стрельбе, и вот первым по головному танку выстрелило бронебойным снарядом орудие младшего сержанта Хрипко. Я оказался здесь в роли наводчика: не мог в эти секунды не встать к прицелу.

Тут же услышал голос Хрипко:

— Командир, головной танк горит!

Второй выстрел пришелся точно в машинное отделение второго танка — и тот запылал. Другие расчеты тоже успели сделать по выстрелу.

Обходя свои горящие машины, немцы открыли огонь по батарее. За ними показались бронетранспортеры с пехотой, и орудия Хрипко и Шуранова ударили по ним прямой наводкой.

Бой с танками длился несколько минут. Снаряды врага рвались по всей дороге, опушке леса. Орудие Хрипко замолчало.

— Что случилось? — кричу.

— Товарищ старший лейтенант, танки отошли назад, а нам ничего не видно — мешает вон та сосна, но до неё около ста метров.

— Пошлите спилить сосну и продолжайте огонь!

Я перебежал к орудию Шуранова, которое находилось от меня метрах в пятидесяти: только оно могло поразить отходящие танки. Но командир орудия ранен, наводчика оглушило разрывом снаряда...

— Шуранов, помоги навести! — прошу раненого командира орудия.

Шуранов очнулся, приподнял голову и заработал поворотным механизмом. Я навел орудие точно под башню.

— Огонь!

Выстрелов уже не слышу: в стволе второй снаряд, третий, четвертый...

Вижу пламя, дым, вижу, как вываливаются из люка танка немцы, а в этот момент загорается и четвертый танк. Не пойму отчего: ведь я по нему еще не стрелял. На прямой наводке у нас только два орудия. Значит, его подбил кто-то другой. Да это Хрипко справился с задачей: сосны, мешавшей ему стрелять, уже не было.

Когда Шуранов, наводчик и подносчик полностью включились в работу, наскоро перевязав Шуранову руку, я побежал опять к орудию Хрипко. Он не стрелял, а возился с затвором — заклинило гильзу. Рядом с ним незнакомый полковник. Откуда он?..

— Товарищ полковник, уходите! — обращаюсь к нему. — Вы мешаете здесь. У орудия неисправность. [38]

— А что вы думаете, полковник никогда не был красноармейцем? — говорит он и пытается вместе с Хрипко удержать затвор в положении «открыто».

Когда гильза выпала, все вздохнули облегченно. Я — снова к прицелу.

По моей команде сделали еще два или три выстрела, а больше стрелять было нельзя: стало совсем темно от дыма.

Немецкая пехота залегла и открыла по нам огонь из автоматов и ротных минометов.

— Сейчас немцы повторят атаку на наши позиции, — услышал я голос полковника. — Надо поднести снаряды и подготовить личное оружие. Автомат бы сейчас сюда.

— Где трубочный? — спрашиваю у Хрипко.

— Скрипников спиливал сосну, мешавшую стрелять на прямой наводке.

— Он что, не вернулся?..

— Сейчас сбегаю туда. Может, ранен?

Под сплошными разрывами снарядов Хрипко побежал вперед, к упавшей сосне, а я познакомился с полковником, так активно помогавшим стрелять по немецким танкам.

— Моя фамилия Соколов, я комиссар сорок восьмой дивизии. А вы молодчина, старший лейтенант: четыре танка подбили своей батареей, два бронетранспортера пылают... Больше не сунутся, гады! Я когда-то служил в артиллерии. Вот возьмите этот немецкий автомат, а я пойду в лес — организую подброску снарядов.

Младший сержант Хрипко ползком вскоре притащил на плащ-накидке Скрипникова. Тот дышал, но был без сознания. Осколки снаряда пробили ему грудь, голову. Приказав перевязать раненого, я побежал к орудию старшего сержанта Кузнецова. Оно стояло за дорогой — в двухстах метрах. Прямым попаданием мины весь его расчет был уничтожен. Орудие тоже оказалось повреждено.

Обстрел нашей позиции продолжался. У одного орудия я услышал стон. Подхожу к раненому — и глазам не верю: ранен полковник Соколов.

— Товарищ старший лейтенант, я ранен в живот. Везти меня бесполезно... умру здесь, на боевой позиции... дайте пить, — шепчет он.

— Вам нельзя пить, сейчас вынесем отсюда в лес и отправим в санчасть.

— Нет, это уже все, я знаю... Наступает конец... Но я доволен: увидел много убитых фашистов...

Со старшим сержантом Кузнецовым мы вынесли Соколова к дороге. Он продолжал стонать, пытался подняться, потом как-то сразу утих и перестал дышать.

Мы сняли фуражки перед этим мужественным человеком...

Огонь фашистов по нашему расположению продолжался долго, но беспорядочно, неактивно. Мы стали окапываться, чтобы [39] отдохнуть и утром встретить врага как положено — отомстить за смерть наших бойцов. В этом бою погибли шесть моих батарейцев и полковник Соколов — комиссар дивизии.

* * *

Ночь прошла относительно спокойно. Что ждало утром?.. Контратака гитлеровцев? Это предельно ясно. Впереди, кроме нас, не было никого. Мы одни. «Но где же другие батареи полка? — размышлял я. — Справа и слева от нас гремит канонада. Может, это наши батареи сейчас и сражаются?..» До Торопца мы не дошли. А Каминский поставил задачу стоять на рубеже города с западной стороны. Значит, противник опередил нас и уже занял город, обойдя его с севера?..

Без приказа мы, конечно, не уйдем, хотя впереди стрелковых частей и не было, — об этом я даже и не задумывался. Решение же принял твердо: закрыть дорогу своими пушками и не пропустить врага к Западной Двине.

Когда на востоке заалела полоска зари, с немецкой стороны ветер донес рокот моторов.

— Завели свои «утюги», моторы прогревают... — заметил кто-то.

Надо дать залп из всех орудий — пусть думают, что перед ними огромная сила, если одномоментно рвутся снаряды по всему их переднему краю, решаю я и ловлю себя на мысли, что не все еще сделано, чтобы встретить фашистские танки. Надо бы убрать орудия Хрипко и Шуранова на другие, более выгодные позиции и сохранить боевые позиции уступом, чтобы обеспечить взаимное прикрытие, а в случае необходимости — быстро вывезти орудия на дорогу, как это уже было под Житомиром...

Но всех приготовлений закончить не удалось. Фашисты открыли интенсивную стрельбу. Наблюдатели сообщили, что две пулеметные точки ведут пристрелку наших позиций с обоих флангов, а по дороге за мостом, где вчера стояли подбитые танки, по всему берегу реки появились ячейки для пехоты, занятые фашистскими солдатами.

До полного рассвета сменили позиции только два орудия, стоявшие на прямой наводке, — их убрали на опушку леса. Корректировать же огонь теперь можно было с высокой ели в центре лесного массива: наблюдатель с телефоном разместился очень удачно. В бинокль вижу и я немецкого мотоциклиста, несколько бронетранспортеров возле деревенских домов. Но не вижу фашистских танков — три подбитых танка фашисты утащили в тыл. Остался только сгоревший остов, его сдвинули в сторону от дороги, освободив проход к мосту.

Надо упредить контратаку врага, думаю я и наскоро готовлю исходные данные для стрельбы. По телефону сообщаю эти данные всем огневым взводам. После первых снарядов, разорвавшихся в немецком расположении, движение по дороге [40] уменьшилось. Загорелся один дом — фашистский бронетранспортер спешит отъехать от него, а солдаты разбегаются в укрытия.

— Батареей, четырьмя снарядами, беглый огонь!.. — кричу в трубку, и несколько снарядов попадают в гущу немецких солдат. Загорелся и горящим факелом выскочил на дорогу и бронетранспортер.

Два десятка снарядов — это совсем немного для немецкого батальона, занявшего исходные позиции для наступления. Но теперь фашистам потребуется время для приведения в порядок своих подразделений, а мы благодаря этому успеем подвезти снаряды и получить дальнейшие указания командования, прикидываю я.

Справа и слева от нас сплошной гул артиллерийской канонады. Это мои товарищи отбиваются от наседающих фашистов.

Но вот появился самолет-разведчик над нашим расположением. Приказываю прекратить движение и по самолету не стрелять. А летчик совсем обнаглел — снизился и летит над лесом так, что видна даже его голова в шлеме: высматривает в однообразной картине соснового леса наши пушки. Для острастки обстрелял из пулеметов разбитое вчера орудие, не убранное нами с поля боя. Никто от этой его стрельбы не пострадал. А главное — разведчик не видел наших машин и тракторов, замаскированных в молодых елочках.

До вечера фашисты не решались беспокоить нас, а мы за это время дважды произвели по ним огневой налет. Как только немцы пытались вылезти из своих нор, наш наблюдатель сразу же давал их координаты. В качестве наблюдателей за день побывали почти все командиры огневых взводов, но основным наблюдателем был лейтенант Чередниченко. Это он громко выругался, когда испортилась связь со вторым взводом, ведущим в этот момент стрельбу по фашистской самоходке. Его громкий голос с высокой ели был слышен и без телефона. Командир орудия сержант Власов после боя рассказал, что, наверное, и немцы слышали, как Чередниченко кричал: «Чертова башка! Левее ноль тридцать!..»

Прошли уже сутки, как дорога Торопец — Железово была перехвачена нами, и противник пока ничего не мог сделать, чтобы обойти нас.