Новая задача

На батарею мы вернулись возбужденные. Солнце уже скрылось за горизонтом, а васильки в пшенице все еще резко выделялись своими темно-синими глазами, до боли напоминая о мирном времени.

Отдаю приказание командирам огневых взводов: в 20.45 открыть огонь по немецкому переднему краю. Снаряды не оставлять. Затем сняться с боевых позиций.

В указанное время батарея открыла огонь. Отстрелявшись, бесшумно снялись, а место в пшеничном поле занял стрелковый батальон из эшелона, только что прибывшего на станцию Тернополь.

У моста через реку нашу колонну остановили саперы-подрывники. От них я узнал, что мы последние из полка переправляемся на тот берег — все батареи прошли давно — и они торопятся, так как в любое время возможна бомбежка моста. Сержант-сапер говорил тихо, но уверенно и спокойно. Никогда мне не забыть волевой и твердой уверенности того сержанта.

...Тяжелая дрема сморила моих бойцов перед самым рассветом. В это время мы находились метрах в пятидесяти от дороги, по которой продолжал двигаться поток людей. Спаренная зенитная пулеметная установка открыла огонь по фашистским самолетам и невольно привлекла на себя основной удар — все пушки и машины к тому моменту уже были рассредоточены в ближайшей роще.

Такой жестокой бомбежки наша батарея еще не испытывала. Я видел, как отвесно пикировали «юнкерсы», как сыпались [16] с неба черными точками сотни бомб. Открыть огонь из орудий мы даже не успели.

После налета в батарее мы не досчитались двух красноармейцев — водителя машины и стрелка крупнокалиберного пулемета. Похоронили бойцов здесь же, на опушке рощи.

...Я иду среди ровных рядов деревьев в родном мне поселке Кочеток, куда приехал учиться в лесной техникум. Где-то впереди идут мои друзья-товарищи, тоже приехавшие из Печенеги. Все мы взялись за руки и, смеясь, перетягиваем друг друга, а девчата с нашего курса звонко поют песню про Галю, слов которой я никак не разберу: песня превращается в монотонный звук бомбардировщиков.

Печенега, Печенега, как ты теперь далеко! Село возле Харькова, в котором родился, рос, учился, познавал первые радости. Там остались мои старые родители, родная хата с учебниками, горкой сложенными на чердаке, скворечником на старой вербе, из которого уже вылетели молодые скворцы. Люди тоже, как птицы, улетают в другие края. Вот и мне пришлось улететь сначала в Кочеток, где учился мудрости лесоразведения да чудесам переработки древесины, а потом в солнечную Молдавию, в Котовский лесхоз.

Не усидел я в том лесу — и по комсомольской путевке оказался в Забайкалье, на лесных просторах Сибири, потом снова Украина — до призыва в ряды Красной Армии. А год назад — в 1940-м — я уже окончил Севастопольское зенитно-артиллерийское училище и прибыл на границу — на должность командира батареи...

Теперь уже далекие мирные дни навсегда ушли в прошлое. Спят на лесной поляне мои бойцы и, может, тоже досматривают мирные сны, а я уже отдаю команды на готовность батареи к маршу.

Дальнейший наш путь лежал по дороге на северо-восток — к Бердичеву. За ночь нам предстояло преодолеть большое расстояние, и уже в темноте мы догнали одну из батарей полка. Это была батарея лейтенанта Роянова, от политрука которой я узнал, что Житомир, возможно, взят немцами.

На окраине Бердичева нас захватила необычная суматоха среди местных жителей. Немецкие самолеты только что сбросили свой смертоносный груз на центральную часть города, и много погибло людей. Немало было раненых красноармейцев, командиров. Тяжело ранило командира второго дивизиона нашего полка; его дивизион перед бомбежкой только что втянулся в улицы города. Пока мы помогали грузить раненых красноармейцев, чтобы вывезти их с собой, в районе железнодорожной станции началась новая бомбежка. Она вызвала еще большую неразбериху на дороге, забитой повозками и машинами эвакуирующегося города. А нам надо спешить.

Огромная воронка от фугасной бомбы, сброшенной немцами, разворотила всю проезжую часть и обочину дороги. Часть автомашин, [17] застрявших здесь, мешает проезду. Все спешат, волнуются. Кругом слышны крики повозочных, переругивание водителей. В темноте совсем не видно их лиц, а голоса слышны очень далеко.

С помощью трактора, идущего в нашей колонне, удалось растащить разбитые автомашины и забрать при этом несколько бочек бензина. Край воронки засыпали — и путь свободен. Так что к полуночи в полном составе мы прибыли в Житомир. Здесь, на большом плакате, прикрепленном к стене дома, я впервые прочитал призыв: «Родина-мать зовет!» Седая женщина, нарисованная художником, держала в правой руке текст военной присяги, а левой показывала на частокол штыков позади себя. Внизу плаката те же слова были написаны на украинском языке. Волнующий плакат военных лет...

По набережной реки Тетерев проехав в северную часть города, мы оказались на довольно широком шоссе с асфальтовым покрытием. Каких-либо указателей в предрассветной темноте не было видно. Я спросил путь на Коростень, и проходящая женщина подтвердила, что едем правильно. Впереди нас несколько танков. Они вскоре поворачивают направо, а мы продолжаем движение прямо по дороге, уходящей куда-то на север. «Но почему не встречаем войск на дороге?» — начинаю тревожиться. Показалось несколько повозок, двигающихся обратно, в Житомир, — и никого больше на дороге нет, мы одни. Приказываю остановиться колонне. Советуюсь со своим политруком. А впереди слышны выстрелы пушек, редкие автоматные очереди. Совсем рядом разорвался снаряд. Но вот навстречу нам автомашина с группой бойцов. Из кабины прямо на ходу выскочил сержант с винтовкой, крикнул:

— Кто такие?

— Первая батарея...

Не дослушав меня, сержант торопливо проговорил:

— А мы из взвода управления дивизиона Качалина. Везем нашего командира взвода.

От бойцов, везущих своего командира, узнаю, что впереди колонна немецких танков и мотоциклистов. Командую:

— Батарея, к бою!

И вот вдоль дороги, на открытом поле, наши машины с пушками занимают огневые позиции. Немецкие снаряды рвутся где-то за нами. В темноте отчетливо различимы огненные вспышки разрывов.

Высылаю разведку. Через полчаса сержант Хрипко докладывает:

— Товарищ лейтенант, впереди нас много немецких танков и бронетранспортеров — целая колонна! Все стоят на дороге, а часть их повернула вправо, к поселку. Огни и взрывы на дороге — это горят несколько наших машин с боеприпасами.

Доклад разведчика немного успокоил меня. Оказывается, в темноте мы повернули на дорогу, идущую на Новоград-Волынский, [18] а не на Коростень. Но долго размышлять в такой обстановке — значит потерять драгоценное время, и я командую:

— Приготовиться к открытию огня!

Получив сообщение о готовности расчетов, отдаю последние распоряжения командирам огневых взводов:

— Всем боевым расчетам по моему сигналу — выстрел из пистолета — открыть беглый огонь по немецким захватчикам! — И, уточнив данные для стрельбы, приказываю: — Каждое орудие делает по пять выстрелов и покидает огневую позицию. Движение обратно по дороге на максимально возможной скорости. Сбор всех огневых взводов за Житомиром. В Коростень прибыть к шести утра. Сейчас — без четверти два.

Воцарилась тишина. Немцы тоже прекратили стрельбу. Поднявшись на бугорок у дороги, вытаскиваю из кобуры пистолет и смотрю на часы. Стрелка будто застыла на месте — слышу только удары своего сердца. И вот грянул выстрел, другой, третий...

Рядом со мной стоит Мамай и громко кричит:

— Товарищ лейтенант! Видите впереди взрывы?..

Ничего не вижу и ничего не слышу от залповой стрельбы. Такое я уже испытывал на полигоне, но там была другая задача — поразить мишень, а сейчас-то — настоящего врага!

Через несколько минут фашисты, уцелевшие от артналета, открыли ответный огонь. Вреда нам они не причинили: наша колонна уже въезжала в предместье Житомира.

Мы — противотанкисты

Время нашей переподготовки очень ограниченное. Враг близко. В газетах уже называется житомирское направление, уже в руках врага Минск. Фашисты идут напролом, и надо быть готовыми встретить вражеские танки.

...Вторые сутки всем составом батареи строим линию обороны. С севера на юг выкопали и замаскировали траншею, отсечные позиции.

Жаркая июльская погода внезапно сменилась проливными дождями, но немецкие самолеты-разведчики по утрам регулярно висят над нашим лесом. Огня по ним не открываем, но готовность полная. Поочередно, по твердому графику, выезжаем на стрельбище, расположенное на западной окраине леса.

Стрельба прямой наводкой по движущемуся фанерному танку уже освоена всеми расчетами. Результаты стрельбы батареи радуют. Жаль только, что мало стреляем бронебойными снарядами, их, видно, сохраняют для настоящих танков.

Наш полк отныне полностью перешел на штаты отдельного противотанкового полка. Пушки остались прежние — 85-миллиметровые зенитки. Узнаю, что они уже давно испытаны как противотанковые средства, и в новом «Руководстве по стрельбе» [19] указано, что «по своим тактико-техническим данным 85-мм пушка может с успехом использоваться для борьбы с танками, учитывая, что начальная скорость, а следовательно, и пробивная способность снаряда выше, чем у 76-мм пушки».

Правду говорят, что первое условие в бою — это вера в свои силы и отличное владение боевой техникой. На полигоне орудийные расчеты с каждой новой тренировкой действуют все увереннее, поражая все цели без единого промаха. Стрельбы продолжаются круглые сутки безостановочно. Теперь уже стреляем из «штатных полигонных средств» — свои орудия бережем для предстоящих боев. Все тренировки проводятся с одной целью — выработать твердые навыки истребления танков, стойкость, уверенность в бою. Наводчик и заряжающий должны действовать почти автоматически, уметь заменять друг друга в бою в ограниченное время.

И вот мы получаем продовольствие для НЗ. Привезли ящики с бронебойными снарядами. Все признаки того, что полк скоро поднимут по тревоге. Так оно и случилось в ночь на 10 июля 1941 года.

В тот день рассвет лишь только наметился, а батарея уже грузила на платформы машины, тягачи с пушками. Получили мы здесь и ящики с противотанковыми гранатами. Кто-то из службы артснабжения, видимо, правильно понял задачу, поставленную перед нашим полком, — гранаты пригодятся! Противотанковые гранаты — оружие ближнего боя с танками противника.

Все боевые расчеты прошли обкатку под старым танком с бензиновым мотором. Делалось это настойчиво и смело. На глубокий окопчик, где помещалось только два бойца, с большой скоростью направлялся танк. Один из бойцов должен был бросить гранату «на встречном курсе» под гусеницы, а другой — по уходящему танку бутылку с зажигательной смесью. Все мои батарейцы успешно сдали тогда экзамен. Только один боец, подносчик снарядов из взвода лейтенанта Бочарова, не мог справиться с этой задачей. Два или три раза его выносили из окопчика без сознания. От грохота танкового мотора и лязга гусениц он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Страх одолевал бойца, а подавить его своим сознанием и волей он не мог. Правду говорят, что смелость — это черта характера человека, приобретенная в жизни и закрепленная тренировкой.

На погрузку батарей прибыл начальник штаба полка капитан Н. И. Каминский. Он принес радостную весть: получен приказ командующего войсками фронта о присвоении очередных воинских званий командирам нашего полка. Звание старшего лейтенанта вместе со мной получили все мои однокашники по Севастопольскому зенитно-артиллерийскому училищу: Роянов, Варганистов и другие.

Каминский, подойдя к месту погрузки, чтобы все слышали, сказал: [20]

— Товарищ старший лейтенант Барышполец! Доложите, когда закончите погрузку батареи.

До Новозыбкова мы доехали быстро. Пока паровоз набирал воду, красноармейцы спокойно позавтракали. Но отъехали, и недалеко от местечка Клинцы на эшелон налетел десяток «юнкерсов» — снова повреждение пути. Во время бомбежки оказались разбиты два вагона с техникой, орудия пришлось перегружать на другие платформы. Было ранено несколько красноармейцев, двое — тяжело. Раненых поместили в местную больницу.

Только поздно вечером отправились дальше и на четвертые сутки достигли Брянска. Железнодорожный узел днем и ночью бомбят.

Зенитные пулеметы безостановочно стреляют по обнаглевшим фашистским самолетам, идущим на малой высоте. На этот раз прицельного бомбометания у них не получается. И вот ликующие возгласы людей возвещают о падении фашистского самолета. Горящий «юнкерс» скрывается где-то за леском, потом взрыв, огромное пламя и один только дым.

Немецкие летчики успели выпрыгнуть с парашютами. По ним, приближающимся к земле, стреляют красноармейцы. Отмечаю про себя, что тоже впервые стреляю из своего ТТ по живой цели.

Бежим к опустившимся на землю фашистам. Один из них лежит мертвый, другой старается погасить парашют. Кричу ему: «Брось оружие!», но немец нагло смотрит на меня, на мой пистолет, потом в одно мгновение выхватывает «парабеллум» и бросает его к моим ногам.

Здоровый детина, неприятно рыжий, с горбатым носом, держит руки высоко вверх. Бойцы окружили его плотной стеной, но голова немца выше всех маячит в толпе. Кто-то показывает ему кулак, кто-то кричит: «Сволочь фашистская, мы вас всех перебьем!» Планшет с картой, часы и документы фашист протягивает мне, испуганно уставившись на меня выпученными глазами. Я беру все это из его рук и вижу, что он трясется от страха.

Через пять минут от коменданта города прибежал наряд красноармейцев во главе с младшим лейтенантом, и пленного увели.

Смоленское направление

Выгрузив с эшелона боевую технику, наш полк начал сосредоточиваться в ближайших лесах возле шоссейной дороги Москва — Смоленск. Командир полка на ночном совещании поставил конкретную задачу каждой батарее. Нам предстояло прибыть к линии фронта в район Ярцево и занять оборону по восточному берегу реки Вопь. [21]

В ночь на 22 июля несколько дивизионов полка вышли на рубеж сосредоточения, указанный Герасимовым. К 23 часам в полном составе прибыла на автостраду Москва — Смоленск и наша батарея. Перед мостом через Днепр движение колонны замедлилось. Отсюда до Москвы оставалось менее трехсот километров...

В батарее у меня прибавилось несколько человек. Это вчерашние окруженцы, как называют их кадровики. Они появились возле деревни Истомино, где стояла батарея. Проходя как-то мимо кузни, я заметил группу бойцов, стоящих чуть в стороне.

— Почему не обедаете? — спросил их.

— Мы не ваши, товарищ старший лейтенант, — спокойно ответил пожилой красноармеец с тремя треугольниками в петлицах.

— А кто же вы? Давайте документы.

Я перешел на официальный тон, и все стали поправлять ремни, пилотки. Каждый достал свою красноармейскую книжку и протянул мне. В графе «военная специальность» у троих стояло «наводчик», а у двух значилось «командир орудия». Бойцы были одеты по форме, с личным оружием.

— Теперь куда путь держите? — спрашиваю.

В ответ твердо и решительно:

— Хотим воевать. Возьмите в свою часть. В бою не подведем, товарищ старший лейтенант.

Это опять тот старший сержант. Мне понравилась его настойчивость, но я не тороплюсь с решением.

— Прошу документы. Посоветуюсь с политруком.

— Если берете документы — иду с вами, — насторожился старший сержант.

— Правильно поступаете, что не всякому доверяете, — заключил я, приказал повару накормить бойцов, а после обеда побеседовал с каждым о жизни до армии, о прохождении службы и поинтересовался: — А кто из вас участвовал в бою с немецкими танками?

— Все участвовали! — ответил старший сержант в выгоревшей командирской гимнастерке.

Такой ответ бывалых бойцов произвел хорошее впечатление на меня, комиссара батареи, а главное, на моих молодых, еще не побывавших в боях красноармейцев, которые толпились неподалеку и слышали разговор.

Я доложил командиру дивизиона о том, что решил оставить в батарее этих артиллеристов. Ребята достойные, рвутся в бой — не их вина, что попали в окружение. А вскоре мою батарею придали стрелковому полку 38-й стрелковой дивизии...

Без рекогносцировки определив место размещения боевых позиций, место командного пункта, приказываю срочно навести связь между боевыми взводами и с КП стрелкового полка. Затем вместе с командирами огневых взводов и связистом направляемся [22] по берегу реки для уточнения расположения нашего переднего края.

Как удалось выяснить, в нашей обороне не было сплошной линии окопов — она шла отдельными узлами на высотках и по оврагам, круто обрывающимися среди мелколесья. Наш берег реки сравнительно высокий, но тот, занятый противником, выше. Река не глубокая — не более 2–3 метров, — но ширина ее в отдельных местах до 30–40 метров. Оба берега в зарослях мелкого кустарника. Танкоопасное направление, как я смог определить, справа от дороги, где большая открытая поляна. Через реку танки не пройдут.

В густом кустарнике увидел замаскированную ветками легковую автомашину и направился к ней. Остановил часовой — не пропускает. Прошу доложить старшему. Через несколько минут вышел майор, выслушал меня и, обрадованно похлопав по плечу, скрылся в машине.

Слышу, кричит в телефонную трубку, докладывает, что батарея противотанковых пушек прибыла, потом просит передать какому-то полковнику Кириллову, что он задержится здесь для выяснения обстановки. Потом майор кричит в мою сторону:

— Иди сюда, старший лейтенант! — и довольно дотошно принимается расспрашивать меня о составе батареи, полка, в довершение попросил мои документы и карту. Когда все было уточнено, сказал, что он из группы генерала Рокоссовского, и познакомил с общей обстановкой здесь, под Ярцево, на реке Вопь.

Город Ярцево уже заняли немцы: днем раньше туда прорвались их танки. Бои шли на дороге Смоленск — Москва, и нашей задачей было удержать рубеж на реке Вопь, притоке Днепра, — тем самым сохранить переправу через Днепр. Смоленск еще удерживался нами. Ожидалось прибытие новых дивизий из резерва Западного фронта. А моей батарее должно было занять боевые позиции вдоль дороги по восточному берегу реки Вопь.

Майор сказал, что ждет здесь генерала И. П. Камера — начальника артиллерии Западного направления. Мне задача батареи была предельно ясна, и я спросил у майора разрешения отбыть на огневую позицию.

К полудню, несмотря на изнуряющий минометный огонь с противоположного берега, мы уже полностью установили орудия в указанных местах, рассредоточили и замаскировали машины, а к вечеру нам удалось связаться по телефону с замещавшим командира стрелкового полка начальником штаба капитаном Полуэктовым.

— Нужно, бы помочь одному батальону огоньком. По квадрату 17, — не то чтобы приказал, а как бы попросил капитан. — Намечается наступление в целях ночной разведки боем. В случае успеха хорошо бы поддержать батальон и колесами, — пояснил он.

И я понял: надо выделить два орудия для переправы через реку и сопровождения наступающих. [23]