Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава седьмая.

В край четырех тысяч озер

3 июля мы получили радостную весть: войска 1-го и 3-го Белорусских: фронтов, освободив столицу Белоруссии, завершили окружение 4-й фашистской армии. Порадовало нас и другое сообщение — войска правого крыла нашего фронта нанесли решительное поражение полоцкой группировке врага и были близки к полному очищению Полоцка от фашистских войск.

В зтот же день мне из Москвы позвонил генерал А. И. Антонов и сообщил, что Ставка решила усилить 1-й Прибалтийский двумя общевойсковыми армиями, одним танковым корпусом и некоторыми другими частями и соединениями. Кроме этого, как сказал Алексей Иннокентьевич, в Ставке рассматривается вопрос о передаче нам от генерала И. Д. Черняховского 39-й армии и 3-го гвардейского механизированного корпуса. Поскольку в связи с такими крупными подкреплениями роль 1-го Прибалтийского фронта на втором этапе операции "Багратион" сильно возрастала, генерал Антонов предложил ос-новательно продумать его замысел. В заключение Алексей Иннокентьевич сказал, что директива с указанием сроков прибытия резервов и конкретной задачи фронта поступит не позднее 4 июля.

Вечером 3 июля на командном пункте 1-го Прибалтийского фронта, развернувшемся в районе белорусского города Ушачи, собрались все мои ближайшие боевые товарищи. Нужно было обсудить план дальнейших действий наших войск. Задачи, поставленные директивой Ставки от 31 мая, были полностью выполнены. Не был, правда, еще освобожден Полоцк, но бои шли уже на его улицах.

Как обычно, начальник разведки полковник А. А. Хлебов доложил последние данные о противнике и высказал [340] предположения о его дальнейших намерениях. Он перечислил немецкие дивизии, части, которые упорно сопротивлялись, ведя бой в основном вдоль дорог и вокруг населенных пунктов. В первой линии у фашистов были 132, 81, 215, 252 и 212-я пехотные дивизии, остатки отдельных специальных и карательных частей. Таким образом, непосредственно перед фронтом армий генералов И. М. Чистякова и А. П. Белобородова при продвижении их на запад насчитывалось не так уж много сил. Исходя из этого, полковник А. А. Хлебов сделал вывод, что в связи с продолжающимся наступлением войск 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов между группами немецких армий "Север" и "Центр" с каждым днем будет увеличиваться разрыв, поскольку 16-я армия группы армий "Север" стоит на месте, а потерпевшие серьезное поражение войска 3-й танковой армии группы армий "Центр" отступают в юго-западном направлении. Фашистское командование в этой обстановке вынуждено перебрасывать дивизии из резерва и с других участков фронта, чтобы восстановить, как начальник разведки выразился, локтевую связь между группами армий "Север" и "Центр". В заключение он сделал вывод, что создавшаяся обстановка не позволяет останавливать продвижение главных сил фронта на запад с целью дальнейшего расширения бреши между двумя группами фашистских армий "Север" и "Центр". Последние слова полковника потонули в гуле одобрительных возгласов собравшихся. Не было сомнения, что он выразил общее мнение.

Потом генерал Ф. Н. Бобков подробно доложил о положении войск фронта включительно до дивизии.

По установившейся традиции, на основе фактов, изложенных в докладах разведчика и оператора, начальник штаба фронта генерал В. В. Курасов сделал выводы и внес предложения по задачам войск фронта. Подчеркнув тот факт, что на стыке групп армий "Север" и "Центр" сейчас мало сил и что фашистское командование не замедлит усилить обороняющиеся здесь войска, он высказался за продолжение наступления без оперативной паузы, хотя, как справедливо отметил Владимир Васильевич, для подготовки к новой операции требовалось время. Ведь необходимо было подтянуть отставшие войска, тяжелую артиллерию, воссоздать ударные группировки в армиях и подвезти боеприпасы, то есть осуществить самые [341] неотложные меры по обеспечению дальнейшего наступления.

Аргументируя необходимость как можно дальше продвинуться на запад на литовской земле, начальник штаба сказал:

— Надо иметь в виду, что Советская Литва — это многочисленные реки, леса и озера, а местами и болота. Только одних озер там насчитывается более четырех тысяч! Противник, безусловно, попытается использовать эти природные условия для создания оборонительных рубежей и отсечных позиций. Чем больше времени мы дадим врагу, тем сильнее он укрепит местность в инженерном отношении. Следовательно, до подхода резервов наступление надо продолжать имеющимися пока силами фронта вдоль левого берега Западной Двины, а после овладения Полоцком — всеми силами четвертой ударной армии по правому берегу этой реки.

Я без колебания одобрил предложение начальника штаба. Однако нам предстояло продумать, как построить операцию в дальнейшем, после прибытия в состав фронта новых крупных подкреплений.

Войскам 3-й немецкой танковой армии, которые оборонялись в полосе нашего наступления, нанесен настолько серьезный урон, что она уже не опасна, тем более что армии И. Д. Черняховского не дадут ей передышки до самой Восточной Пруссии. Кроме того, успешное продвижение войск 3-го Белорусского на Вильнюс и далее на Каунас снимает с нас заботу о стыке с ним. Таким образом, ударов с юга мы можем не опасаться. Зато с севера над войсками 1-го Прибалтийского фронта дамокловым мечом нависла группа армий "Север", которая за долгие месяцы обороны очень хорошо укрепилась и обладает нерастраченными силами.

Поскольку 2-й и 3-й Прибалтийские фронты не наступают, командование группы армий "Север" имеет возможность (и, очевидно, использует ее) нанести с севера удар во фланг и тыл войск нашего фронта при дальнейшем продвижении на запад.

Опираясь на эти доводы, я высказал мнение, что в создавшейся обстановке нам целесообразно частью сил содействовать войскам Черняховского в овладении Вильнюсом и Каунасом, а главными силами разгромить южное крыло группы армий "Север" и выйти затем к Риге. [342]

Успепешное продвижение в указанных направлениях позволит нам на завершающем этапе операции сперва лишить группу армий "Север" сухопутных связей с Восточной Пруссией, а затем во взаимодействий со 2-м и 3-м Прибалтийскими фронтами приступить к разгрому ее главных сил, оборонявшихся к востоку и северо-востоку от Риги. Кроме того, непосредственаая угроза левому крылу и тылу войск группы армий "Север" неизбежно должна вынудить ее командующего генерал-полковника Линдемана не только израсходовать свои оперативные резервы, но и снять часть войск, действовавших перед остальными Прибалтийскими фронтами, что облегчало бы их задачу. Навалившись дружно на главные силы этой фашистской группы, можно было рассчитывать на относительно быстрый ее разгром. Исходя из этих соображений, мы пришли к единодушному мнению: с подходом выделенных нам резервов главные силы фронта нацелить для удара с юго-востока в общем направлении на Ригу, а часть сил — на запад, в направлении на Шяуляй, с целью развития успеха наступления во взаимодействии с 3-м Белорусским фронтом.

Мы были твердо убеждены, что, если будет одобрен наш замысел новой наступательной операции 1-го Прибалтийского фронта, это позволит войскам не только завершить во взаимодействии с 3-м Белорусским фронтом полный раагром 3-й танковой армии и обеспечить дальнейшее успешное наступление в западном направлений, но и добиться окончательного отсечения группы армий "Север" от ее правого соседа, создать попутно весьма благоприятные условия для последующего ее разгрома совместными усилиями трех Прибалтийских и Ленинградского фронтов при поддержке Краснознаменного Балтийского флота. А достижение этой цели обеспечивало освобождение всей Прибалтики. Словом, наш фронт, как мы понимали, в дальнейшем должен был играть важную роль одновременно в двух стратегических операциях — в завершении операций "Багратион" и в осуществлении нового стратегического наступления с целью разгрома группы армий "Север" и освобождения Прибалтики. Необходимо было прежде всего получить одобрение нашего замысла со стороны представителя Ставки. Однако связаться с Маршалом Советского Союза А. М. Василевским оказалось непросто. В начале июля в действиях 3-го Белорусского [343] фронта наступил самый решающий этап. Его армии должны были соединиться в районе Минска с войсками генерала К. К. Рокоссовского и захлопнуть "мышеловку", в которую попали главные силы 4-й армии фашистов. А. М. Василевский был, естественно, поглощен осуществлением этой задачи и находился у генерала И. Д. Черняховского.

Легче оказалось связаться с генералом А. И. Антоновым. Ему я и изложил наш замысел и просил доложить его И. В. Сталину. Однако Алексей Иннокентьевич ответил, что согласованное с А. М. Василевским решение о направлениях дальнейшего наступления нашего фронта принято и директива по этому вопросу уже направлена нам.

Какие же задачи возложит Ставка на наш фронт в дальнейшем? Насколько совпадут они с нашими намерениями? Об этом мы должны были узнать с часу на час. А пока на очереди было освобождение Полоцка.

Исходя из кратких докладов командармов И. М. Чистякова и П. Ф. Малышева, я пришел к убеждению, что утром 4 июля город будет взят. Так и случилось. На рассвете следующего дня генерал Ф. Н. Бобков доложил о завершении штурма Полоцка.

Итак, 4 июля стал днем освобождения от оккупантов этого старинного белорусского города. Впоследствии я получил от генералов И. М. Чистякова и П. Ф. Малышева подробные донесения о ходе штурма.

Полоцк разделен Западной Двиной на две части, поэтому для полной ликвидации гарнизона врага нужно было захватить мосты через реку.

Когда левобережная часть города была освобождена, специальная команда саперов из 51-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора С. В. Черникова разминировала деревянный мост, чем воспользовался командир наступавшего здесь стрелкового полка. Он быстро переправил на другой берег несколько подразделений, которые захватили там плацдарм. Подразделения другого полка преодолели реку по фермам взорванного железнодорожного моста и тоже закрепились на правобережье. К утру на противоположном берегу была вся дивизия, которая с рассветом перешла в атаку навстречу частям 22-го гвардейского стрелкового корпуса генерала А. И. Ручкина, наступавшим с северо-востока и востока. Успешному [344] штурму Полоцка во многом способствовал и маневр 4-й ударной армии в обход города о севера, угрожавший окружением всей полоцкой группировки.

Около шести отборных немецко-фашистских соединений было разгромлено в районе Полоцка. Уцелевшие части в беспорядке отступали на Даугавпилс...

В это же утро, 4 июля, поступила директива Ставки, предписывавшая войскам нашего фронта "развивать наступление, нанося главный удар в общем направлении на Свенцяны (Швенченис), Каунас".

Выполняя ближайшую задачу, фронт должен был пробиться на территорию Советской Литвы и 10-12 июля "овладеть рубежом Двинск, Нов. Свенцяны, Подбродзе". В дальнейшем 1-му Прибалтийскому предписывалось, обеспечивая себя от ударов с севера, "наступать на Каунас, и частью сил — на Паневежис, Шяуляй".

Эти задачи мы должны были выполнять с измененными силами. 4-я ударная армия с 4 июля передавалась во 2-й Прибалтийский фронт, в связи с чем разграничительная линия с его войсками устанавливалась такая: Выровля, Залесье, Прудок, Полоцк и далее по Западной Двине. А от соседа слева — 3-го Белорусского фронта — к нам переходила 39-я армия, и левая граница нашего фронта отодвигалась к югу.

Этой же директивой нам передавались из резерва 51-я армия генерал-лейтенанта Я. Г. Крейзера и 2-я гвардейская армия генерал-лейтенанта П. Г. Чанчибадзе. Оба эти объединения ко времени получения директивы Ставки были еще далеко в тылу, и нельзя было рассчитывать на их вступление в операцию в ближайшее время.

Когда генерал Курасов отметил на карте новую границу, то двойная красная линия прочертила лист от озера Нарочь севернее Вильнюса до Каунаса. Нетрудно было представить, что с продвижением наших войск на запад полоса их наступления должна расширяться.

Итак, замысел Ставки был предельно ясен: как можно скорее вывести войска 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов к границам Восточной Пруссии. При выработке этого плана в Генеральном штабе исходили, как я понимал, из предположения, что войска группы армий "Север" под угрозой отсечения от Германии поспешат уйти из Прибалтики в Восточную Пруссию. В таком случае войска 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского [345] фронтов, упреждая противника с выходом к Восточной Пруссии, безусловно, сорвали бы осуществление этого замысла.

Но побегут ли фашисты из Прибалтики? Ответить на этот вопрос было нелегко. Во всяком случае, мнения Военного совета нашего фронта и Верховного Главнокомандования, судя по содержанию новой директивы, на этот раз не совпали.

Однако коль есть приказ, то нужно сделать все возможное, чтобы его выполнить. Для этого, как мы считали, прежде всего надо было разгромить две обозначившиеся на флангах основные группировки противника — дау-гавпилсскую и швенченисскую — и в дальнейшем наступать на запад, сосредоточивая основные силы на стыке с войсками 3-го Белорусского фронта и прикрываясь от войск группы армий "Север" частью сил 6-й гвардейской армии.

Исходя из этого замысла, мы определили новые задачи армиям, организовали их взаимодействие, проработали вопросы авиационного, артиллерийского и инженерного обеспечения операции, продумали дальнейший порядок пополнения войск горючим и боеприпасами.

Я продолжал заниматься вопросами подготовки операции, когда ко мне пришел В. В. Курасов в сопровождении двух генералов. В одном из них, молодом, высоком, стройном генерал-лейтенанте, я сразу узнал своего старого товарища по Юго-Западному фронту. Это был Яков Григорьевич Крейзер. В конце 1941 года он командовал на Юго-Западном фронте 3-й армией.

Генералы подошли ко мне и, как полагается, представились.

Я был рад увидеть Крейзера живым и невредимым. Прошло более двух с половиной лет! И каких лет! Ведь война не щадила ни командармов, ни командующих фронтами. А Крейзер с первых дней войны находился в боях, командуя различными общевойсковыми объединениями. 51-ю армию, которая передавалась нам из резерва Ставки, Крейзер возглавлял уже почти год и заслуженно считался одним из самых опытных и проверенных в боях командармов. Мне он очень нравился своей настойчивостью в достижении цели, оптимизмом и умением быстро ориентироваться в сложной обстановке, Я дружески приветствовал [346] этого славного военачальника, и наша встреча сразу вышла за рамки официальности.

Спутником Крейзера был член Военного совета армии генерал-майор Б. И. Уранов. С ним я не был знаком, но впоследствии убедился, что этот политработник заслуживал самого уважительного отношения к себе,.

Я. Г. Крейзер доложил о составе своей армии, который в общем соответствовал штатному. Генерал Уранов высоко отозвался о моральном духе бойцов и командиров.

В. В. Курасов в моем присутствии познакомил командарма и члена Военного совета с обстановкой на фронте, а я рассказал в общих чертах о дальнейших, задачах 1-го Прибалтийского. Судя по местонахождению соединений армии Я. Г. Крейзера, я с огорчением понял, что раньше середины июля ввести ее в сражение не удастся. Расставаясь, мы условились, что Крейзер с подходом его войск к линии фронта соберет всех своих командиров корпусов и дивизий, чтобы я мог с ними познакомиться.

Вскоре выяснилось, что в течение ближайшей недели мы можем рассчитывать только на силы 6-й гвардейской в 43-й армий, хотя фронт наступления расширился до 150 километров. Вызванный мною командарм 39-й генерал И. И. Людников доложил, что его соединения только что начали выдвижение из района Витебска. По самым оптимальным расчетам, вступить в сражение раньше 6-7 июля они не смогут.

Ивана Ильича Людникова я знал с первых дней войны. Он в 1941 году командовал стрелковой дивизией на Юго-Западном фронте и уже тогда проявил поразительную смелость, прославился как блестящий тактик общевойскового боя. Тяжелое ранение выбило Людникова, как говорится, из седла. С тех пор мы не виделись с ним. Я знал, что он отличился и под Сталинградом, был удостоен звания Героя Советского Союза. Блестяще действовала его армия в ходе окружения и быстрого разгрома витебской группировки, так что генерал Людников оказался на высоте и в должности командарма.

Исходя из общей цели наступления фронта, я поставил перед И. И. Людниковым задачу к 7 июля сосредоточить свои дивизии к северу от озера Нарочь и быть готовым ввести их и сражение на южном крыле фронта с рубежа Кретуонис, Подбродзо (Пабраде) общем направлении [347] на Укмерге и далее на Каунас. Словом, мы стремились как можно лучше выполнить приказ Ставки наступать главными силами фронта на каунасском направлении.

К этому времевн выяснилось, что фроит, фактически, лишился последнего своего подвижного соединения — 1-го танкового корпуса. Генерал К. В. Скорняков доложил, что в корпусе на ходу не более десятка танков. Остальные требуют ремонта: сказались длительные рейды по пескам и болотам и бои в районе Полоцка. Пришлось согласиться на вывод танкового корпуса в резерв для пополнения и приведения уцелевшей бронетанковой техники в боевое состояние.

Едва мы успели приступить к подготовке новой наступательной операции, известной в исторических трудах под названием Шяуляйской, как к нам прибыл первый секретарь ЦК Коммунистической партии Литвы, начальник Литовского штаба партизанского движения А. Ю. Снечкус.

Представители Литовского штаба обращались к нам и прежде с просьбами о помощи партизанам. Они регулярно информировали нас о положении на оккупированных землях Советской Литвы. Теперь, когда войска фронта стояли у ее границ, А. Ю. Снечкус решил лачно договориться о координация действий литовских партизан и наступающих войск.

Впервые я встретился с Антанасом Юозовичем вскоре после проведения Городокской операции. Он тогда приезжал с Ю. И. Палецкисом, чтобы посетить 16-ю Литовскую стрелковую дивизию, входившую в состав войск нашего фронта. Встреча состоялась на командном пункте фронта в Езерище. Еще тогда А. Ю. Снечкус произвел на меня глубокое впечатление.

Снечкус был одним из самых выдающихся революционеров буржуазной Литвы. В рядах Коммунистической партии Литвы он состоял с 1920 года, а с 1926 года стал бессменным первым секретарем ее Центрального Комитета, Долгие годы этот несгибаемый борец за счастье трудящихся провел в тюрьмах. Я, конечно, был очень рад вновь встретиться с этим легендарным человеком и, немедленно отложив все текущие дела, поспешил в дом, где разместили руководителя литовсках партизан и его соратников. [348]

В. В. Курасов начал разрабатывать совместно с помощниками Снечкуса конкретный план взаимодействия войск фронта с партизанскими отрядами, а мы уединились с Антанасом Юозовичем в соседней комнате. Беседовали долго. Он подробно рассказал мне о положении в оккупированных районах, о настроениях населения, о ходе нараставшего с каждым днем сопротивления оккупантам.

Машинально поглаживая темные, гладко зачесанные назад волосы и все более оживляясь, Снечкус говорил о ненависти, которую с первых дней вторжения в Литву фашисты возбудили в народе. В первые месяцы борьба против оккупантов носила стихийный и очаговый характер, но уже с конца 1942 года, когда руководство антифашистским сопротивлением взял в свои руки только что созданный Литовский штаб партизанского движения, отпор оккупантам стал приобретать все более целенаправленный и всенародный характер.

Попытки наладить руководство партизанским движением были предприняты еще в марте 1942 года, когда на территорию Литвы были заброшены две группы руководящих партийных и комсомольских работников во главе с секретарем ЦК КП Литвы И. Мескупасом-Адомасом. Но к несчастью, они сразу же были окружены карателями и героически погибли в ожесточенном бою. В апреле 1943 года была послана новая оперативная группа Центрального Комитета во главе с членами ЦК М. Ю. Шумаускасом и Г. О. Зиманасом. Первый из них возглавил Северный подпольный областной комитет партии, а второй — Южный. Оба одновременно стали главными редакторами подпольных партизанских газет, которые сыграли важную мобилизующую роль среди населения. С 1943 года у фашистских оккупантов не было ни одного дня спокойной жизни. Снечкус рассказал о массовом героизме партизан и подпольщиков. От него я впервые услышал о подвиге славной дочери литовского народа Марите Мельникайте, которая вела беспощадную борьбу с оккупантами и их прислужниками, а когда, раненной в бою, попала в руки карателей, то не склонила перед ними головы, героически перенесла все выпавшие на ее долю мучения.

Весьма характерным для деятельности литовских партизан был случай, о котором мне рассказал Снечкус. [349]

В Швенченисском уезде некоторое время зверствовал фашистский уездный комиссар Фриц Оль, который лично участвовал в убийстве 500 литовских граждан. Когда о злодеяниях этого изверга стало известно партизанам, они 24 марта 1944 года средь бела дня ворвались в помещение уездного комиссариата и публично казнили фашиста,

Не было спокойствия и в многочисленных гитлеровских гарнизонах. Народные мстители регулярно подвергали их внезапным атакам. 10 апреля они, например, окружили и наголову разгромили сильный фашистский гарнизон в деревне Вечиоришки. Только за первые пять месяцев 1944 года партизаны взорвали 11 железнодорожных мостов и более 2 тысяч рельсов, уничтожили свыше 130 километров линий связи фашистских войск, вывели из строя 10 промышленных предприятий. Более 5 тысяч фашистских солдат и офицеров нашли свой бесславный конец в боях с партизанами.

Антанас Юозович заверил меня, что в ходе наступления мы получим необходимые сведения о передвижениях вражеских войск в тылу и о характере их обороны. Постоянную разведку вели более 3 тысяч человек, партизанские осведомители находились почти в каждом крупном селе. К моменту вступления советских войск в Литву на ее территории вели борьбу 96 отрядов, составлявших в целом грозную десятитысячную партизанскую армию. Снечкус с особой похвалой отозвался об отрядах "Аудра" ("Буря"), который под командованием Пятраса Кутки терроризировал фашистов в Утенском уезде, "За свободу Родины", что вел успешные боевые действия вдоль железной дороги Даугавпилс — Вильнюс, имени Костаса Калинаускаса и "Бичюляй" ("Друзья"), оперировавших в Швенченисском уезде, и о бригаде имени Жемайте, имевшей зоны действия в северо-западной Литве. В окрестностях Шяуляя гремела слава отряда Станиониса, в Паневежисском районе — отряда "Гражина"{103} под командованием прославленного народного мстителя, старого литовского коммуниста Ионаса Вильджюнаса. Я был глубоко опечален, когда вскоре узнал, что 14 июля этот славный партизанский командир пал смертью храбрых в неравном бою с отступавшей фашистской частью. [350]

Встреча с руководителем литовских коммунистов явилась началом тесного взаимодействия командования 1-го Прибалтийского фронта с руководством Коммунистической партии и правительства Литовской Советской Социалистической Республики, которое осуществлялось до конца нашего пребывания на литовской земле.

Подготовка к новой операции была в разгаре, когда к нам прибыл Александр Михайлович Василевский. Он сразу же включился в работу. Я высказал ему свои соображения по предстоящей операции.

Внимательно выслушав меня до конца, маршал сказал, что надо всегда рассчитывать на умного противника. А как должен поступить умный командующий вражескими войсками в сложившейся ситуации? Разгром группы армий "Центр" и продвижение советских войск к Восточной Пруссии ставит группу армий "Север" в отчаянное положение, изолирует ее от остальных сил вермахта. В обстановке, когда фронт стремительно катится к самой Германии, подвергать изоляции и угрозе уничтожения огромные силы, находящиеся в Прибалтике, — величайшая глупость. Значит, следует ожидать, что Гитлер поспешит отвести группу армий "Север" в Восточную Пруссию, чтобы использовать ее в сражениях за собственно Германию.

Если главные силы 1-го Прибалтийского фронта будут наступать на рижском направлении, говорил маршал, то их задержат отходящие войска противника, и они не смогут преградить им путь в Восточную Пруссию. Наступление же главных сил фронта на каунасском и шяуляйском направлениях позволит не только содействовать успешному продвижению войск 3-го Белорусского фронта, но и упредить войска группы армий "Север" в выходе к северо-восточным границам Восточной Пруссии.

Логика рассуждений А. М. Василевского была, как всегда, безупречной. И все же интуиция подсказывала, что гитлеровцы вряд ли оставят Прибалтику, они, видимо, будут держаться здесь до тех пор, пока мы не уничтожим их последнюю дивизию. Думал я так потому, что начиная с лета 1943 года фашисты не оставили добровольно ни одного клочка советской земли, несмотря ни на какие выгоды тактического или оперативного значения. Таких тупоголовых упрямцев история войн еще не знала. Кроме того, удержание Прибалтики пока еще не потеряло значения, ибо Финляндия оставалась в орбите войны, а нахождение [351] немецкого флота в Финском заливе облегчало доставку шведской руды в Германию.

Однако и эти соображения, когда я их высказал маршалу, не явились новостью для него. Он сказал, что в случае если и на этот раз Гитлер поступит неразумно, оставив свои войска в Прибалтике, то в дальнейшем это выяснится и тогда можно будет внести необходимые коррективы в наши планы.

Словом, нам пришлось на время отказаться от мысли нанести главный удар на Ригу.

Кстати, как выяснилось впоследствии, враг действительно хотел удерживать Прибалтику до последнего солдата. Еще до вступления сюда наших войск командующий группой армий "Север" генерал-полковник Линдеман заявил; "Мы стоим в преддверии фатерлянда. Каждый шаг назад приближает войну к Германии. Ни шагу назад— таков наш лозунг"{104}.

Итак, главный удар — на Каунас. А. М. Василевский подробно остановился и на задачах соседних фронтов, с тем чтобы мы в своих планах предусмотрели взаимодействие с ними. Войскам 3-го Белорусского фронта предстояло на втором этапе операции "Багратион" развивать наступление в общем направлении на Молодечно, к 10-12 июля выйти на линию городов Вильнюс и Лида, а в дальнейшем идти на Каунас, куда был нацелен и наш фронт.

Наш правый сосед — 2-й Прибалтийский фронт — готовился перейти к активным действиям с целью прорыва обороны противника на рубеже Идрица, Себеж, Дрисса и наступления в общем направлении на Резекне и далее на Ригу. Однако переход этого фронта в наступление планировался не ранее 10-11 июля. Еще позднее намечалась активизация действий войск 3-го Прибалтийского фронта.

Внимательно ознакомившись с ходом подготовки войск фронта к новой операции и дав необходимые указания, маршал вылетел вскоре к генералу А. И. Еременко.

5 и 6 июля я провел в 6-й гвардейской и 43-й армиях. Командарм И. М. Чистяков вновь проявил себя блестящим организатором. Он не только развернул активную подготовку к новому наступлению, но и последовательными атаками продолжал медленно теснить противника к [352] Даугавпилсу. Поблескивая голубыми глазами, выделявшимися на обожженном июльским солнцем лице, командарм оживленно докладывал о ходе подготовки к операции, о местонахождении отставших корпусов, о мерах по накоплению материальных средств.

Когда я потребовал подробнее осветить положение частей 2-го гвардейского и 103-го стрелковых корпусов, действовавших в непосредственном соприкосновении с противником, Чистяков доложил, что они находятся в 10 километрах к востоку от Друи и у озер Укла и Богиньское. Заметив, что примерно на этом рубеже с утра они вели бои, он детально обрисовал положение полков, которые непрерывно атаковали противника и продвигались вперед.

— А не измотаете ли вы свои корпуса каждодневными атаками? — засомневался я.— Ведь они должны подготовиться к новому рывку.

— Нет-нет,— поспешно заверил командарм.— Мы атакуем только передовыми отрядами, а главные силы приводим в порядок.

Решение Чистякова мне понравилось: ведь продолжая атаки, он не позволял фашистам закрепиться на новых рубежах.

Встретившись с генералом А. П. Белобородовым, я и ему приказал тоже не стоять на месте, а продолжать теснить противника, не давая ему закрепляться на занимаемых рубежах. Молодой командарм заверил, что с утра следующего дня два его стрелковых корпуса, вышедшие на линию городов Видзы и Константинов, продолжат продвижение на запад.

Стало быть, получилось, что, хотя до 9 июля войска 1-го Прибалтийского имели передышку для подготовки к новой операции, паузы в ходе наступления фактически не было: четыре наших стрелковых корпуса передовыми частями продолжали медленно теснить врага на запад.

На следующий день Чистяков доложил, что его корпуса очистили от фашистов местечко Друя и прорвались на подступы к озеру Даугайляй и к местечку Войпнюны. Прикинув на карте, я с удовлетворением отметил: части 6-й гвардейской продвинулись на запад от 10 до 20 километров. Почти таких же успехов добилась 43-я армия. Генерал И. И. Людников прислал донесение о том, что его корпуса почти по плану выдвигаются к линии фронта. [353]

Некоторое замедление марша объясняется необходимостью часто развертывать авангарды для уничтожения блуждающих по тылам фашистских разрозненных частей. Он сообщил, что передовые части армии как раз завершили разгром крупной группировки фашистов, пробивавшейся на запад. Командовавший этой группировкой генерал-лейтенант Винцент Мюллер взят в плен вместе с многими офицерами и солдатами.

Когда я доложил возвратившемуся от А. И. Еременко А. М. Василевскому о том, что мы не только готовим новую операцию, но и продолжаем наступать, он, взвесив все "за" и "против", одобрительно отнесся к решению не прекращать продвижение на запад частью сил армий Чистякова и Белобородова. Маршал информировал также о своих переговорах с И. В. Сталиным, которого он просил ускорить переход в наступление двух соседних фронтов, и сообщил, что осуществить это войска 2-го Прибалтийского смогут не раньше 10-11 июля, а 3-го Прибалтийского — к 16-17 июля. Представитель Ставки объявил, что отныне он постоянно будет находиться при штабе нашего фронта, где уже к тому времени развертывался специальный узел связи, который должен обеспечивать ему постоянные контакты с командующими 2-м Прибалтийским и 3-м Белорусским фронтами, а также с Москвой.

Поздно вечером позвонил А. П. Белобородов и доложил, что в штаб 1-го стрелкового корпуса прибыли представители литовского партизанского отряда имени Костаса Калинаускаса, которым командовал легендарный Бронюс Урбанавичюс, удостоенный впоследствии звания Героя Советского Союза. Они сообщили, что по дорогам, ведущим к линии фронта, идет интенсивный подвоз войск и техники, что партизаны предпринимают решительные меры для того, чтобы сорвать воинские перевозки.

С утра 9 июля в сражение были введены подошедшие остальные корпуса 6-й гвардейской и 43-й армий, и наступление обрело еще большую силу. Генерал Белобородов в конце дня с гордостью сообщил, что его корпуса пересекли железную дорогу, связывающую Даугавпилс с Вильнюсом. Он, конечно, мог гордиться успехами своей армии. Ведь свою задачу она выполнила досрочно.

Белобородов сказал, что он мог продвинуться еще дальше, если бы 1-й танковый корпус участвовал в наступлении. Когда я спросил о местонахождении танкистов, [354] командарм не мог ответить. Только после настойчивых поисков штаб фронта обнаружил 1-й танковый корпус в районе белорусского городка Видзы, оставшегося уже в глубоком тылу наших войск.

Поэтому я потребовал от начальника штаба доложить, почему корпус задержался и не выполнил приказ о выходе к линии фронта. Генерал В. В. Курасов объяснил, что танкисты, совершая марш, неожиданно натолкнулась в Видзах на сопротивление довольно крупной группировки врага, прорывавшейся из окружения. Вместо того чтобы обойти ее, корпус ввязался в бой.

Я уважал храброго командира 1-го танкового корпуса, но его неоправданной задержкой в тылу был возмущен и попросил Курасова передать ему мой строжайший приказ — немедленно обойти Видзы и выполнять поставленную задачу. Иначе он строго будет наказан.

К сожалению, в этот день не смогла добиться решающего перелома в ходе наступления 6-я гвардейская армия. Узнав о незначительном ее продвижении, я связался с командармом и потребовал объяснений.

И. М. Чистяков ответил, что такого ожесточенного сопротивления его армия не встречала с самого начала наступления.

— Создается впечатление, — сказал oн, — что противник тоже решил наступать, ибо с каждым днем он активизирует контратаки. Сегодня наша разведка выявила две свежие пехотные дивизии — двести шестнадцатую и двести восемьдесят восьмую. Пленные показывают, что они еще совсем недавно находились перед фронтом наших соседей.

— Вот и хорошо,— успокоил я огорченного командарма. — Чем больше противник снимет войск перед нашими соседями, тем скорее они прорвут оборону и придут нам на помощь.

Для меня, в общем-то, не было неожиданным медленное продвижение армии Чистякова. То, чего я опасался, началось: враг пытался организовать удар во фланг главным силам нашего фронта, а для этого начал вводить новые войска в районе Даугавпилса, откуда так удобно идти на соединение с войсками группы армий "Центр".

Прибывший около полуночи из 39- й армии генерал Ф. Н. Бобков доложил, что она сосредоточилась в указанном районе южпее Подбродзо (Пабрадс) и завтра с утра [355] начнет удар на Укмерге, то есть южнее армии Л. П. Белобородова.

Докладывая о задачах следующего дня, генерал В. В. Курасов сказал:

— Итак, с девятого июля на каунасеном направлении у нас будут наступать уже две армии. Можно счиать, что мы точно выполним директиву Ставки.

Ввод в сражение армии И. И. Людникова увеличил темп наступления. К исходу 10 июля генерал Белобородов сообщил, что его армия оседлала шоссе, соединяющее Даугавпилс с Каунасом. Людников тоже порадовал: 39-я успешно продвигалась на юго-запад.

Наш разведчик доложил, что в ходе ожесточенных боев 81-я силезская и 290-я гамбургская пехотные дивизии противника разгромлены наголову, но фашистское командование ввело в сражение еще три свежие дивизии — 225-ю и 263-ю пехотные и 6-ю охранную. Из допроса пленных офицеров было установлено, что вторжение войск 1-го Прибалтийского фронта в Прибалтику на южном крыле группы армий "Север" вынудило Гитлера, как это он обычно практиковал, снять генерал-полковника Линдемана с должности командующего группой армий "Север" и иазначить на его место генерал-полковника Фриснера. Это он, командуя группой "Нарва", сумел задержать войска Ленинградского фронта на реке Нарва. Был снят и командующий 16-й армией, действовавшей на рижском направлении. Генерала Ганзена сменил, более молодой и энергичный генерал Лукс.

Смена командующих ощущалась и нами. Группа армий "Север" с каждым днем активизировала свои действия, и я все больше опасался за правый фланг фронта. Было ясно, что генерал Фриснер сделает все, чтобы оправдать доверие фюрера, то есть закрыть брешь, которую 1-й Прибалтийский фронт создал своим наступлением на стыке групп армий "Север" и "Центр". Однако задача Фриснера осложнилась. Вечером 10 июля мне позвонил А. И. Еременко и, поинтересовавшись результатами действий наших войск, радостно сообщил:

— А у нас тоже праздник; сегодня начали... И весьма успешно.

Наш правый сосед тоже перешел в наступление, в теперь угроза нашему флангу будет с каждым дном уменьшаться, [356] ибо Фриснеру придется отказаться от наступления на юг.

Так в действительности и случилось. Из воспоминаний гитлеровских генералов нам теперь известно, что еще предшественник Фриснера просил Гитлера разрешить войскам группы армий "Север" отойти за Западную Двину, то есть оставить большую часть Прибалтики. Однако, как и следовало ожидать от Гитлера, отвод войск он запретил, а Линдемана сместил. Вначале Фриснер был настроен оптимистично, решительно и стремился, как мы и ожидали, во что бы то ни стало восстановить связь с группой армий "Центр" путем наступления на юг. Однако настойчивые атаки 6-й гвардейской и переход в наступление войск А. И. Еременко заставили Фриснера отказаться от наступления.

Именно в эти дни он вынужден был сочинить следующее свое обращение к Гитлеру: "Мой фюрер! Когда 3 июля 1944 года Вы поручили мне командование группой армий "Север", обстановка на фронте группы армий "Центр" уже позволяла говорить о серьезной угрозе южному крылу группы армий "Север"... Когда я прибыл сюда, войска северного крыла группы армий "Центр", отведенные назад в связи с угрозой охвата, находились в 15 километрах и северо-востоку от Глубокого. Таким образом, для нанесения контрудара во фланг наступающему 1-му Прибалтийскому фронту на Шарковщину нет условий, так как этот фронт намертво сковал войска в районе Друя, Дрисса, Миоры, которые могли нанести контрудар"{105}.

Судя по этому письму, Фриснер уже к середине июля окончательно убедился, что надежды на соединение с войсками группы армий "Центр" у него нет. Однако Гитлер запретил отвод войск из Прибалтики и продолжал настойчиво требовать закрытия бреши, пробитой 1-м Прибалтийским фронтом. И Фриснер предпринимал решительные меры для выполнения воли фюрера. Он продолжал перебрасывать к району разрыва все новые и новые соединения, ослабляя тем самым свою оборону перед 2-м и 3-м Прибалтийскими фронтами, а западнее Даугавпилса начал спешно формировать сильную группировку под [357] командованием генерала Клеффеля для обеспечения стыка с группой армий "Центр". 14 июля войска Клеффеля должны были начать удар во фланг наступавшим войскам нашего фронта.

Таким образом, это был удивительный случай, когда наш Генеральный штаб и командование фронта несколько по-разиому оценивали замыслы фашистского руководства, причем обе оценки имели под собой достаточно веские основания: наш Генштаб предугадал логичное намерение командования группы армий "Север", а мы — волевое решение Гитлера. Тогда об истинных намерениях врага мы могли лишь догадываться. Но во всяком случае, я все больше убеждался в отсутствии признаков отхода гитлеровцев из Прибалтики и приходил к выводу о необходимости изменения направления главного удара 1-го Прибалтийского с каунасского на рижское. Замедлявшееся продвижение нашей правофланговой армии, появление все новых и новых соединений врага, растущая ожесточенность боев под Даугавпилсом окончательно убедили меня в том, что именно отсюда следует ожидать контрудар войск группы армий "Север".

Вот почему на отражение контрудара из-под Даугавпилса мы настойчиво нацеливали генерала И. М. Чистякова при каждом удобном случае. Я был рад, что именно эта армия во главе со своим опытным и решительным командующим оказалась на самом опасном участке. Поэтому, встречаясь с Иваном Михайловичем в эти дни и видя его удрученное состояние в связи с медленным продвижением армии, я старался приободрить его, подчеркивая решающую роль 6-й гвардейской в сковывании войск группы армий "Север". Не видя иной возможности помочь генералу Чистякову, я приказал Афанасию Павлантьевичу Белобородову, как только он сообщил, что его передовые части в районе Утена оседлали шоссе, соединяющее Даугавпилс с Каунасом, повернуть один стрелковый корпус фронтом на север и совместно с 1-м танковым корпусом нанести удар на Даугавпилс вдоль шоссе. Выполняя этот приказ, войска 43-й встретили ожесточенное сопротивление противника, получившего подкрепление — свежую 58-ю пехотную дивизию.

Опасность обстановки под Даугавпилсом требовала создания сильного фронтового резерва, а все наши войска были введены в сражение. Пришлось просить А. М. Василевского [358] о помощи. Он, понимая возросшую роль фронта, стал добиваться в Ставке передачи нам ряда соединений с 3-го Белорусского фронта, который к этому времени уже покончил с вильнюсской группировкой врага, а войск имел больше, чем мы. Вскоре из Генштаба поступило радостное сообщение о решении Ставки передать нам 16-ю Литовскую стрелковую дивизию и ускорить переброску 19-го танкового корпуса. Но радость наша была прежде-времевной. Эти соединения пришли к нам не скоро по причинам, о которых скажу позже.

К этому времени А. М. Василевский, убедившись, что группа армий "Север" не только упорно держится за Прибалтику, но и пытается соединиться с соседом, предпринял первую попытку убедить И. В. Сталина в необходимости главным силам нашего фронта наступать не на Каунас, а на Шяуляй и частью сил на Даугавпилс. В связи с этим он предложил ввести в сражение подходившие к линии фронта 2-ю гвардейскую и 51-ю армии в общем направлении на Шяуляй, 39-ю армию передать Черняховскому, а от него перебросить к нам 5-ю гвардейскую танковую армию. Это предложение маршала я горячо поддержал. Но видимо, кому-то в Москве оно показалось несвоевременным. Во всяком случае, Верховный не согласился с нами. Он разрешил передать лишь 3-й гвардейский мехкорпус. Когда А. М. Василевский сообщал мне об этом, я распорядился вызвать в штаб фронта генерал-лейтенанта Виктора Тимофеевича Обухова, командира этого корпуса, чтобы выяснить, когда можно рассчитывать на его ввод в сражение.

11 июля в соответствии с указаниями А. М. Василевского мы уточнили войскам фронта их задачи. 6-й гвардейской армии было приказано, сковывая противника на правом фланге и в центре, главный удар наносить войсками своего левого фланга во взаимодействии с 4-й ударной армией 2-го Прибалтийского фронта в обход Даугавпилса с юга с целью окружения засевшей там группировки, а затем развивать наступление на северо-запад, на Рокишкис, лежащий в восьми километрах западнее Даугавпилса. 43-я армия нацеливалась главными силами строго на северо-запад, на Паневежис, а частью сил по-прежнему должна была содействовать И. М. Чистякову в юго-запада. 39-й армии надлежало наступать на Укмерге, а после овладения им нанести удар главными силами тоже [359] на северо-запад, на Кедайняй, и лишь частью сил содействовать войскам 3-го Белорусского фронта в овладении Каунасом. Считая, что вести наступление на 250-километровом фронте без крупного подвижного резерва рискованно, мы решили вывести наш 1-й танковый корпус из боя и сосредоточить его в районе Утена.

Таким образом, представитель Ставки принял на себя ответственность за перенос направления главного удара нашего фронта с юго-запада (как это предписывалось директивой Ставки от 4 июля) на северо-запад. Насколько это решение соответствовало обстановке, покажет дальнейший ход событий. А сейчас давайте рассмотрим, что же произошло в середине июля под Даугавпилсом в на реке Швянтойи, где, согласно донесению литовских пар-тизан, фашисты спешно готовили новый оборонительный рубеж, перед которым они рассчитывали остановить войска 1-го Прибалтийского фронта.

12 и 13 июля все три наши армии, закрепившись на достигнутом рубеже, проводили подготовку к выполнению уточненных задач: осуществляли необходимые перегруппировки и подвозили боеприпасы. Однако на ряде участков фронта бои продолжались с прежним ожесточением. Генерал Чистяков доложил, что вынужден отдать приказ временно закрепиться на рубеже Друа, Салакас, поскольку противник предпринимает непрерывные атаки и ему удалось глубоко вклиниться между 22-м гвардейским и 103-м стрелковыми корпусами. Такое развитие событий лишь подтверждало, что геверал-полковник Фриснер еще не отказался от попытки соединиться с войсками группы армий "Центр".

Положение 6-й гвардейской было по-прежнему трудным. 4-я ударная соседнего фронта сильно отстала, и поэтому И. М. Чистякову пришлось растянуть своя корпуса почти на 150-километровом рубеже. А поскольку нужно было наступать, между соединениями образовались значительные разрывы, в которые противник пытался вклиниться. Особенна опасным оказался прорыв сильной группировки гитлеровцев в стыке между 22-м гвардейским и 103-м стрелковым корпусами. Большая опасность нависла над их тыловыми частями и учреждениями. Генерал Чистяков решил немедленно разгромить прорвавшуюся группировку ударом во фланг силами вторых эшелонов этих двух корпусов. Однако начать немедленную атаку [360] могла лишь одна дивизия 22-го гвардейского, а 29-я дивизия 103-го стрелкового находилась далеко от участка прорыва, и поэтому ввести ее в бой можно было лишь на следующий день. Что же делать? Ждать, пока подоспеет вторая дивизия? Но ведь под ударом тылы. И Чистяков решил атаковать врага немедленно силами одной дивизии. Атака эта сковала вклинившуюся группировку противника, а вступившая на следующий день в бой 29-я стрелковая дивизия под командованием полковника А. К. Макарьева помогла окончательно разгромить ее.

Я не случайно рассказал об этом небольшом боевом эпизоде. Именно на такие примеры ссылаются некоторые историки, обвиняя генерала И. М. Чистякова в распылении своих сил вследствие неодновременного ввода резервов. Но посудите сами, можно ли было поступить иначе в подобных критических ситуациях? Как бы там ни было, Чистяков не только сумел отразить все попытки противника нанести поражение его войскам, но и постепенно теснил его на запад.

Я отнюдь не хочу сказать, что командармы и командиры соединений не допускали ошибок. Нет, не все шло гладко. Увлекаясь преследованием фашистов, они забывали порой о разведке и в результате встречались в ходе наступления с неожиданными сюрпризами: то внезапная контратака, то неразведанный узел сопротивления вставал на пути, то упирались в непроходимые топи. В спешке забывали частенько и о скрытности перегруппировок своих войск, вследствие чего противник заранее узнавал о направлениях нашего главного удара и именно туда стягивал свои силы. И нам не раз приходилось указывать на эти недочеты. Но упомянутые выше обвинения в адрес командующего 6-й гвардейской армии явно необоснованны.

Вскоре генерал А. П. Белобородов сообщил об освобождении городов Зарасай, Даугайляй и Утена. В первом из них родилась и выросла героическая дочь литовского народа прославленная партизанка Марите Мельникайте, Одновременно был освобожден и Дукштас — город, в котором героиня была казнена фашистами. На подступах в этому населенному пункту гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Но когда бойцы и командиры узнали, что именно здесь немцы варварски расправились с героической партизанкой, они с такой яростью атаковали, словно перед [361] ними были именно то самые палачи, которые казнили Марите.

У генерала И. И. Людникова наступление развивалось довольно успешно, если не считать тех сюрпризов, которые преподносила наступавшим войскам лесисто-болотистая местность, особенности которой противник, надо признать, использовал весьма умело. И все же войска 39-й армии каждые сутки преодолевали с боями по 15—20 километров. Людников доложил, что к исходу 12 июля его войска вели бои на юго-восточных подступах к городу Алунта и освободили город Гиедрайчай. Не знаю, из каких источников получал наш Генштаб сведения, но как только я прибыл на новый фронтовой КП в 15 километрах южнее Видзы, начальник связи фронта доложил, что из Москвы уже дважды звонил генерал Антонов, разыскивая меня. Я приказал немедленно соединить меня с ним. Даже не поздоровавшись, Алексей Иннокентьевич ошеломил меня неожиданным сообщением: [362]

— Группа армий "Север" уходит из Прибалтики. Надо обязательно преградить ей путь, а потому сосредоточьте главные силы вашего фронта на направлениях, указанных в директиве от четвертого июля.

Поскольку мы уже отдали одобренные А. М. Василевским указания о серьезных изменениях задач наших армий, я спросил Антонова:

— Это официальный приказ Ставки?

— Нет, Иван Христофорович, это пока мнение Генштаба.

Тогда я поинтересовался, откуда такие сведения. Оказалось, что штаб 2-го Прибалтийского, приняв частный отход фашистских войск под Опочкой за общее отступление, немедленво сообщил об этом и доложил, что войска фронта начали преследование.

Высказав твердое убеждение в необоснованности такого вывода, я доложил Антонову, что А. М. Василевский, хотя и настойчиво требует ускорить продвижение наших армий, однако не в прежних направлениях, а с переносом главных усилий на запад и северо-запад. Антонов, прощаясь, обещал проверить полученное донесение и сообщить решение Верховного.

Маршал А. М. Василевский немедленно вылетел к Еременко, а мы тем временем продолжали упорные атаки против даугавпилсской группировки противника и форсировали продвижений главных сил на шяуляйском направлении.

13 июля наступление возобновилось на всем фронте. В 14 часов следующего дня возвратился к нам представитель Ставки А. М. Василевский. Он сообщил, что поспешное донесение штаба 2-го Прибалтийского не подтвердилось. Враг ожесточенно сражается за каждый рубеж. Следовательно, дело за нашим фронтом. Мы должны поскорее перерезать все сухопутные коммуникации группы армий "Север". Но я вынужден был доложить маршалу, что темп. продвижения армий заметно снижается, в связи с постепенным расширением полосы наступления и растущим сопротивлением специально созданных для закрытия бреши групп войск "Клеффель" и "Ривальд". А мы, к сожалению, все еще не располагаем резервами, которые можно было бы ввести в сражение. На ввод 2-й гвардейской и 51-и армий можно рассчитывать не раньше 18- 20 июля. А 3-й гвардейский мехкорпус пока еще небоеспособен, [363] ибо имеет большой некомплект в танках. Александр Михайлович обещал в скором времени выделить на укомплектование корпуса 90 танков, которые Ставка направила в его распоряжение.

Таким образом, в ближайшие дни мы получали возможность ускорить ход наступления. Стремясь сосредоточить все наше внимание на развитии успеха на шяуляйском направлении, представитель Ставки получил согласие Сталина на то, чтобы с вводом в сражение 51-й и 2-й гвардейской армий передать 39-ю армию, наступавшую на каунасском направлении, 3-му Белорусскому фронту. Так логика развития событий в полосе наступления нашего фронта постепенно привела к отказу от нанесения главного удара на каунасском направлении.

Медленное продвижение войск 1-го Прибалтийского объяснялось не только отсутствием достаточных сил и растянутостью фронта наступления, но и острым недостатком боеприпасов и горючего. Войска удалились от железных дорог кое-где на 300 километров. Поэтому подвозить боеприпасы и горючее можно было только по шоссейным и грунтовым дорогам. А мы располагали для этой цели всего одной автомобильной бригадой, которая могла обеспечить потребности наступавших войск в боеприпасах и горючем только на треть. В этих условиях невольно возникла мысль: а не прекратить ли наступление на несколько дней, чтобы перегруппировать силы, пополниться боеприпасами, горючим и с выходом на линию фронта двух свежих армий с новой силой возобновить продвижение вперед?

Ho, внимательно -оценив обстановку и посоветовавшись с представителем Ставки, мы пришли к убеждению, что останавливаться и на этот раз ни в коем случае нельзя. Ведь тогда противник получит возможность создать прочную оборону и нам придется организовывать ее прорыв, а это вызовет огромный расход боеприпасов и неоправданные потери в людях.

Итак, решено хотя бы и медленно, но непрерывно идти вперед. И мы с согласия А. М. Василевского отдали соответствующие указания командармам.

К 19 июля 6-я гвардейская продвинулась лишь на несколько километров, а 43-я, серьезно потрепав главные силы 2-го армейского корпуса группы армий "Север" и 9-го армейского корпуса группы армий "Центр", вышла [364] к реке Швянтойи, где у противника имелся подготовленный оборонительный рубеж. Генерал А. П. Белобородов, проявив большую изобретательность и настойчивость, с ходу сумел захватить плацдарм на этой реке в районе Сведасай, что весьма облегчало нам преодоление этого рубежа обороны. К этому времени 39-я армия, перешедшая в состав 3-го Белорусского, значительно продвинулась на запад и вела бои за овладение важным узлом дорог Укмерге, а главная группировка войск этого фронта продолжала развивать наступление на запад от Вильнюса.

Все возраставшая угроза выхода войск 1-го Прибалтийского фронта в глубокий тыл группы армий "Север" и заметное ослабление обороны ее войск в полосах наступления 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов вынудили гитлеровское командование сузить фронт обороны главных сил группы путем их отвода на новый рубеж. Неудивительно, что на 2-м Прибалтийском фронте и в Генеральном штабе этот маневр противника был расценен как его общее отступление. Генерал Антонов, сообщив мне об оставлении войсками группы армий "Север" первого оборонительного рубежа "Пантера", с нескрываемым удовлетворением сказал:

— Ну, кто был прав, Иван Христофорович? Уходит ведь противник из Прибалтики! Теперь от вашего фронта зависит, успеет он ускользнуть в Восточную Пруссию или нет.

Тон моего старого товарища был настолько уверенным, что я невольно засомневался: неужели Гитлер решил наконец исправить ошибку и пытается спасти свои войска в Прибалтике.

И все-таки, поколебавшись мгновение, я убежденно заявил:

— Нет, Алексей Иннокентьевич, не уйдет противник из Латвии. Еременко и Масленникову немало придется потрудиться, чтобы преодолеть его сопротивление на новом оборонительном рубеже.

— Ну смотри, Иван Христофорович! Не простит тебе Верховный, если упустишь противника.

Я был уверен, что этого не произойдет еще и потому, что у нас были средства, чтобы воспрепятствовать уходу врага. Две свежие армии — не шутка! Как выяснилось впоследствии, вопрос о выводе группы армий "Север" из [365] Прибалтики в стане противника не снимался с обсуждения. Теперь нам известно, что именно 18 июля генерал Фриснер снова обратился в ставку Гитлера с мольбой о разрешении отступить в Восточную Пруссию. И снова фюрер, приказав выделить Фриснеру подкрепления, потребовал от него во что бы то ни стало удержать Прибалтику.

Таким образом, к 19 июля войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов вступили в пределы Латвии на всем протяжении ее восточной границы. В числе первых на родную землю вступили воины 30-го Латышского стрелкового корпуса под командованием старого, испытанного бойца генерал-майора Д. К. Бранткална.

А мы тем временем готовились к вводу в сражение армий генералов Я. Г. Крейзера и П. Г. Чанчибадзе.

В этих армиях я провел 19 и 20 июля, знакомясь с ходом подготовки соединений к предстоящему вводу в сражение. Когда я приехал в штаб 2-й гвардейской, развернувшейся к северо-востоку от литовского города Укмерге, все командиры корпусов собрались там, как мы и условились с командармом. Начальник оперативного отдела привел меня к большой палатке. Пригнувшись, я нырнул под приподнятый сопровождавшим меня офицером брезент и оказался в просторном помещении, в котором, несмотря на яркий июльский день, светились электролампочки.

Коренастый бритоголовый генерал-лейтенант подал команду и, сделав несколько шагов навстречу мне, чеканя слова, но выговаривая их с заметным акцентом, отрапортовал.

Это был Порфирий Георгиевич Чанчибадзе, который уже второй месяц командовал 2-й гвардейской армией. О нем очень лестно отозвался генерал Антонов, когда сообщал о решении передать нам его армию. Он назвал его блестящим тактиком и отчаянно смелым человеком. Впервые Порфирий Георгиевич отличился под Сталинградом, командуя сначала 49-й гвардейской стрелковой дивизией, а затем 13-м гвардейским стрелковым корпусом, во главе которого прошел с боями от берегов Волги до Севастополя. Хорошо говорил о генерале Чанчибадзе и маршал А. М. Василевский.

Однако в роли командарма Порфирию Георгиевичу предстояло держать свой первый экзамен. Меня, естественно, [366] беснакоило, как проявит себя молодой командующий в предстоящей операции? Ведь от его армии, как и от 51-й, во многом зависит главное: удастся ли нам запереть группу армий "Север" или нет?

Поэтому я с особым интересом присматривался к Чанчибадзе. Генерал уверенно излагал замысел предстоящей операции, правильно оценивал роль своей армии, с командирами корпусов всегда держался твердо, умело подводя их решения к единой цели. Руководствуясь общим замыслом командования фронта, Чанчибадзе добился сосредоточивая большей части своих сил и средств на стыке с армией Крейзера, намереваясь общими усилиями взломать оборону противника к северу и югу от Аникшчяя и развивать наступление южнее Паневежиса в общем направлении на литовский городак Титувенай. В связи с тем что 39-я армия соседнего фронта должна была наносить главный удар на Каунас, между ней и 2-й гвардейской мог образоваться разрыв, и я порекомендовал Чанчибадзе обратить на это особое внимание и держать постоянную связь с И. И. Людниковым. Когда все детали предстоявшего наступления были обсуждеиы, мне были представлены командиры корпусов и дивизий. 11-м гвардейским стрелковым корпусом командовал генерал-майор Серафим Евгеньевич Рождественский. Это был молодой генерал, но он уже успел зарекомендовать себя хорошим командиром корпуса. Рождественский представил мне командиров дивизий: 2-й гвардейской — генерал-майора Никиту Сергеевича Самохвалова, 32-й гвардейской — генерал-майора Николая Кузьмина Закуренкова и 33-й гвардейской — генерал-майора Павла Михайловича Волосатых.

Когда П. Г. Чанчибадзе начал говорить о командире 13-го гвардейского стрелкового корпуса, я прервал его, сказав, что прекрасно знаю генерал-лейтенанта Антона Ивановича Лопатина. Глядя на могучую, словно высечен-ную из гранита фигуру комкора, я невольно подумал, как давно свела нас вместе война. Еще в самом начале войны на Юго-Западном фронте Антон Иванович уже был командиром корпуса. В штабе бытовало мнение: если необходимо во что бы то ни стало удержать рубеж, то поручить эту задачу следует Лопатину. Он выполнит ее, если даже рядом с ним останется в живых хотя бы горстка людей.

Когда в ноябре 1941 года встал вопрос, кого поставить [367] во главе вновь сформированной 37-й армии, которой предстояло разгромить под Ростовом-на-Допу танковую армию Клейста, то выбор пал на Антона Ивановича. Мне довелось принимать непосредственное участие в планировании и проведении контрнаступления войск Юго-Западного фронта под Ростовом-на-Дону. И я хорошо помню, что армия Лопатина вынудила генерала Клейста оставить Ростов-на-Дону и бежать на Таганрог, спасая остатки своей танковой армии. Мы снова встретились с Антоном Ивановичем на 1-м Прибалтийском фронте, когда он был заместителем командующего 43-й армии. Это был исключительно волевой, но импульсивный человек, что-то чапаевское проскальзывало в его характере. Как и все люди необыкновенной силы воли, он, принимая решения, порой больше доверялся командирской интуиции, чем расчетам своего штаба. Это его иногда подводило. И все же я считал Лопатина очень достойным генералом и при первой возможности рассчитывал выдвинуть его на повышение.

Антон Иванович любил самостоятельность, поэтому я не удивился, когда он попросил назначить его на корпус. В июле такая возможность представилась, и Лопатин стал командиром 13-го гвардейского. Дивизиями в его корпусе командовали: 3-й гвардейской — полковник Григорий Федосеевич Полищук, 24-й гвардейской — генерал-майор Яков Филиппович Еременко, 87-й гвардейской — полковник Кирилл Яковлевич Тымчик.

Командира 54-го стрелкового корпуса 2-й гвардейской армии генерал-майора Игнатия Викеатьевича Кляро я знал меньше, чем Лопатина. Однако все данные его богатой боевой биографии не позволяли сомневаться в возможностях генерала успешно командовать корпусом в любом виде боевых действий. В состав этого соединения входили 126, 263 и 346-я стрелковые дивизии, которыми соответственно командовали полковник Александр Игнатьевич Казаков, генерал-майор Александр Михайлович Пыхтин и генерал-майор Дмитрий Иванович Станкевский.

Обсудив все неясные вопросы предстоявшей операции с командармом, а также с членом Военного совета генералом В. И. Черешнюком и начальником штаба армий генералом П. И. Левиным, я распрощался с ними, будучи уверенным в успехе, зная, что с такими опытными и испытанными командирами корпусов молодому командарму [368] будет намного легче выполнять свои сложнейшие обязанности.

В армии Я. Г. Крейзера я побывал накануне наступления. Операция была спланирована здесь штабом армии, во главе которого стоял опытный генерал Я. С. Дашевский, очень четко, и мие не пришлось вносить в план изменения. Генерал Крейзер за годы командования армией провел десятки наступательных операций, поэтому сейчас для него не было никаких неожиданностей. На мой вопрос, как он оценивает перспективы, командарм ответил:

— Вполне уверен, товарищ командующий, что задача будет решена: к назначенному сроку Шяуляй будет нашим, а там и к морю пробьемся...

Мне нравилась уверенность Я. Г. Крейзера в своих силах, но я счел нужным предупредить его, что фашистское командование сделает все, чтобы не допустить пересечения сухопутных коммуникаций группы армий "Север", так что надо быть готовым к любым сюрпризам.

В армии Крейзера командиры корпусов тоже были опытными и проверенными в боях. Войсками 1-го гвардейского стрелкового командовал хорошо знакомый мне, испытанный ветеран этой войны генерал-лейтенант Иван Ильич Миссан. Командирами дивизий у него были: 87-й стрелковой — полковник Георгий Петрович Куляко, 279-й стрелковой — генерал-майор Владимир Степанович Потапенко, 347-й стрелковой — генерал-майор Александр Харитонович Юхимчук. С командиром 10-го стрелкового корпуса генерал-майором Константином Павловичем Неверовым мне не раз приходилось воевать вместе. 91-й стрелковой дивизией этого корпуса командовал полковник Евгений Константинович Собянин, которого я вскоре с удовлетворением представил к генеральскому званию. 216-ю и 257-ю стрелковые дивизии возглавляли опытные боевые командиры генерал-майор Григорий Федорович Малюков и полковник Александр Глебович Майков. 63-м стрелковым корпусом командовал генерал-майор Федор Алексеевич Бакунин, а во главе входивших в его состав 77, 267 и 417-й стрелковых дивизий были соответственно генерал-майоры Алексей Павлович Родионов, Архип Иванович Толстов и Федор Михайлович Бобраков. Словом, в 51-й армии оказался уже "сыгранный" командирский ансамбль. Заметно было, что командиры корпусов и дивизий [369] считали своего командарма одаренным военачальником, а тот в свою очередь гордился своими испытанными в боях подчиненными.

Возвратившись на командный пункт фронта, я подробно доложил А. М. Василевскому о ходе подготовки операции и выразил полную уверенность в ее успехе.

Во время нашей беседы пришел генерал В. В. Курасов с докладом о завершении перегруппировки в 6-й гвардейской. Генерал И. М. Чистяков снял 22-й гвардейский стрелковый корпус генерала А. И. Ручкина с правого фланга и перебросил его на левый, усилив наступавшие здесь 2-й и 23-й гвардейские корпуса, а на 50-километровом фронте от озера Дрисвяты до Даугавы оставил лишь 103-й стрелковый корпус генерала И. Ф. Федюнькина.

Таким образом, Чистяков главные силы своей армии нацеливал на глубокий обход Даугавпилса с юга.

— Смелое и разумное решение, — заметил маршал Василевский.

Утром 20 июля я с нетерпением ожидал первые доклады генералов Я. Г. Крейзера и П. Г. Чанчибадзе. От успеха их армий зависело осуществление нашего замысла. В полосах наступления армий И. М. Чистякова и А. П. Бе-лобородова я, естественно, не ожидал резкого поворота событий.

И вот первые доклады получены: полный успех! Оборона противника, которую корпусные группы "Клеффель" и "Ривальд" так долго и тщательно готовили, мобилизовав для этого население, довольно быстро рухнула под мощными ударами наших войск. Организованное сопротивление противника было сломлено в первые же часы наступления. Обе армии перешли в преследование.

Вот когда пригодилась бы нам танковая армия! Ее ввод в сражение позволил бы в этой обстановке максимально повысить темп преследования. Но танковую армию Ставка продолжала держать у И. Д. Черняховского, желая, видимо, ускорить завершение Каунасской операции. 3-й гвардейский мехкорпус генерала В. Т. Обухова мы тоже не могли пока использовать. Виктор Тимофеевич только что получил танки и просил дать ему еще пару дней на подготовку их к бою. Мы вынуждены были удовлетворить его просьбу.

В первые два дня наступления особенно отличился [370] генерал Я. Г. Крейзер. Его передовые соединения вырвались далеко вперед, и к исходу второго дня боев мы получили от него лаконичное и волнующее донесение:

"Форсировал реку Иодица и вышел к дорого Паневежис — Шяуляй". За два дня — 50 километров! Это был замечательный успех. Мы от души поздравили славного командарма.

Генерал П. Г. Чанчибадзе не мог порадовать такими же успехами. Однако и его корпуса, наступавшие на стыке с 51-й армией, также продвинулись на 30—35 километров в направлении на литовский город Рагува. В эти дни довольно успешно наступала 43-я армия, стремившаяся своим левым крылом оказать содействие 51-й армии. Даже 6-я гвардейская, невзирая на сильное сопротивление противника, за два дня продвинулась на 8—10 километров. Но и на это противник реагировал немедленно, бросив в контратаку резервы. Большому успеху 51-й и 2-й гвардейской армий во многом способствовала 3-я воздушная армия, самолеты которой, перебазировавшись на новые аэродромы, усилили удары по гитлеровцам и надежно прикрыли наступавшие войска от атак фашистской авиации с воздуха.

Третий день наступления ознаменовался новыми успехами. Крейзер доложил, что его соединения обошли Паневежис с севера и юга и, взяв его штурмом, продолжают продвигаться в направлении Шяуляя. Он сообщил также, что в боях за Паневежис войскам существенную помощь оказали партизанские отряды, которые блокировали подступы к этому городу с тыла. Войска 2-й гвардейской армии, продвинувшись на 15—20 километров, освободили город Рагува. Определенный успех обозначился и в полосе 43-й армии. Белобородов сообщил, что, нанеся поражение 43-му армейскому корпусу противника, его войска перерезали железную дорогу Даугавпилс — Паневежис и очистили от фашистов ряд крупных населенных пунктов, в том число Южицтай, Камаяй, Пацямунелис и Купишкис. Лишь в 6-й гвардейской армии наступление вновь застопорилось. Ее корпуса продолжали отражать ожесточенные контратаки свежих частей гитлеровцев. Противник особенно болезненно продолжал реагировать на продвижение наших войск в сторону Даугавпилса. Несмотря на массовый героизм гвардейцев, каждый километр на подступах к этому латышскому городу доставался [371] высокой ценой, оплачивался жизнью и кровью бойцов.

На подступах к Даугавпилсу пал смертью героя младший лейтенант Николай Черкасов, командир взвода 21-й артиллерийской дивизии. Продвигаясь в боевых порядках стрелковых частей, он корректировал огонь своей батареи. Фашисты прочесывали огнем каждый метр. Осколок мины попал Черкасову в живот, и он на миг потерял сознание. Очнувшись, офицер стянул гимнастеркой сквозную рану и, превозмогая адскую боль, продолжал корректировать огонь до последнего вздоха. Сообщая об этом подвиге, генерал И. М. Чистяков просил меня представить артиллериста к званию Героя Советского Союза посмертно.

Вся короткая жизнь этого юноши была подвигом. Николай Черкасов погиб в 21 год. Уже с первых дней войны он сражался с фашистскими захватчиками в составе партизанского отряда. О его храбрости ходили легенды. Дважды Николай был схвачен фашистами и оба раза уходил из-под расстрела. Я, конечно, поддержал просьбу командарма, и Николаю Ивановичу Черкасову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Докладывая мне о результатах наступления этого дня, генерал В. В. Курасов высказал опасение за положение на стыке армий А. П. Белобородова и Я. Г. Крейзера. В связи с резким рывком 51-й вперед между нею и 43-й армией возник опасный разрыв. Противник мог воспользоваться им для нанесения удара в тыл войскам 51-й армии. Обратив на это внимание Крейзера, я спросил его, что он думает предпринять. Командарм несколько самоуверенно заявил, что это неопасно. Я понял, что он не хочет использовать свою резервную дивизию для закрытия бреши. Пришлось приказать ему сделать это, а взамен использованной резервной дивизии я выделил ему еще одну. Словом, штаб фронта зорко следил за ходом продвижения армий и старался предугадать сюрпризы, которые мог преподнести противник. Но, судя по всему, фашистское командование было в растерянности. В его контрмерах не чувствовалось целеустремленности и единого плана. Ответные удары носили яростный, но стихийный характер.

Крейзер был по-прежнему в центре внимания. Его войска шли на острие клина, неуклонно отсекавшего группу [372] армий "Север" от главных сил гитлеровской армии. Лишь на северном и южном крыльях фронта продвижение по-прежнему было незначительным.

Представитель командующего 2-м Прибалтийским фронтом генерала А. И. Еременко, прибывший к нам в этот день для согласования вопросов взаимодействия при завершении разгрома даугавпилсской группировки противника, окруженной войсками 6-й гвардейской и 4-й ударной армий, сообщил, что войска нашего северного соседа перерезали железную дорогу Резекне — Даугавпилс. Кольцо вокруг Даугавпилса неуклонно сжималось. Почувствовав угрозу окружения, командование группы армий "Север" предприняло попытку отвести войска из района Даугавпилса на Ригу. Об этом и информировал Еременко. Наша воздушная разведка подтвердила его сообщение: вражеские колонны вытягиваются с северо-западной окраины Даугавпилса в сторону Риги. Но было уже ясно, что противник опоздал с отводом. Мы договорились с Андреем Ивановичем активно препятствовать отходу врага ударами авиации. О начавшемся отступлении даугавпилсской группировки свидетельствовали и донесения из 6-й гвардейской армии: в наступление перешел даже 103-й стрелковый корпус, растянувший свои соединения на 50-километровом фронте.

К вечеру 24 июля А. И. Еременко сообщил, что соединения 4-й ударной армии обошли Даугавпилс с севера и прорвались на его западную окраину. Фашистский гарнизон города был обречен.

Внимательно следя за продвижением армии Я. Г. Крейзера и П. Г. Чанчибадзе, мы обнаружили заметный спад в темпах их наступления. В чем причина? Командармы, увлекшись, не успели в нужный момент ввести свои вторые эшелоны, к тому же значительная часть артиллерии и тылы отстали. Правда, темп наступления соединений был в первые дни настолько высоким, что вторые эшелоны едва поспевали за ними.

Исходя из сложившейся обстановки, я приказал генералам Я. Г. Крейзеру и П. Г. Чанчибадзе ввести с утра 25 июля вторые эшелоны. В связи с этим со второй половины дня 24 июля наступление продолжали только мощные передовые отряды, выделенные дивизиями первого эшелона, а остальные силы обеих армий перегруппировывались, подтягивали отставшую артиллерию и тылы, по- полняли [373] боеприпасы и горючее. Соединения вторых эшелонов, используя ночное время, выходили на линию фронта. Дальнейшие задачи 51-й и 2-й гвардейской армиям с 25 июля были уточнены. Крейзеру было приказано, прикрываясь с северо-запада, главными силами развивать наступление на Шяуляй и к исходу 26 июля выйти на линию городов Пасвалис, Кловайняй, Шедува, а 27 июля овладеть Шяуляем. Чанчибадзе должен был своими войсками к исходу 26 июля перерезать железную дорогу Шяуляй — Кедайняй, а 27 июля выйти в район Титувенай и оседлать железную дорогу Шяуляй — Таураге.

Настал черед и 3-го гвардейского механизированного корпуса. Выслушав доклад Виктора Тимофеевича Обухова о готовности к наступлению, я поставил ему задачу — на рассвете 26 июля ввести в полосе действий 51-й армии свои бригады в сражение и, развивая наступление на Шяуляй, обойти город с севера и концентрическими ударами с ходу овладеть им. Напутствуя командира корпуса, я предупредил его, что если не удастся взять город с ходу и противник окажет организованное сопротивление, то нужно блокировать все выходы из Шяуляя и начинать атаку только после подхода к городу стрелковых дивизий 51-й армии. Я опасался, что очень горячий комкор не удержится и бросит танки в уличные бои, а машины надо было беречь особенно, поскольку они обеспечивали нам стремительность в развитии наступления.

Ввод вторых эшелонов 51-й и 2-й гвардейской армий снова резко увеличил темп продвижения войск, и пламя сражения разгорелось с новой силой. Введя в действие 1-й гвардейский стрелковый корпус, генерал Крейзер вечером 26 июля доложил, что поставленная его армии задача выполнена: соединения армии вышли к реке Муша, перерезали железную дорогу Шяуляй — Каунас. Судя по донесениям, поступавшим из 2-й гвардейской армии, от 10 до 25 километров продвинулись лишь ее правофланговые корпуса. Левый фланг армии топтался на месте. Когда я запросил у Чанчибадзе о причинах задержки, он с тревогой сообщил, что армейская разведка и партизаны из отряда "Кяршитояс" докладывают о сосредоточении крупных танковых и пехотных сил против его левого фланга. Успокоив встревоженного командарма, я принял необходимые меры для парирования любого неожиданного удара с юга. Мы надеялись, что наступление войск [374] И. Д. Черняховского на Каунас не позволит командующему 3-й немецком танковой армией выделить для нанесения контрудара достаточно большие силы. И все же мы не стали рисковать: дали указание командиру 1-го танкового корпуса быть в готовности к маневру на южное крыло нашего фронта.

В этот день генерал В. Т. Обухов оправдал закрепившуюся за ним славу мастера наступательного маневра. Он вел свои бригады, обходя узлы сопротивления и оставляя их, так говорится, на расправу стрелковым соединениям 51-й армии. Во второй половине дня 26 июля он донес: "Веду бой на юго-восточной окраине Шяуляя. Противник оказывает упорное сопротивление. Обхожу город с севера".

Поразительный успех: за неполные сутки соединения прошли с боями 70 километров! Получив донесение от Обухова, я немедленно связался с Крейзером и потребовал от него посадить пехоту на танки и автомашины и поспешить на помощь механизированному корпусу. Возвратившийся от Обухова генерал Бобков доложил мне в начале ночи на 27 июля, что бригады мехкорпуса и армейские танковые части полностью блокировали все подступы к городу: 1-я моханизированная бригада и 43-й отдельный танковый полк — с востока, 8-я механизированная бригада и 44-й отдельный танковый полк — с северо-востока, 9-я механизированная бригада оседлала шоссе Шяуляй — Елгава. 35-ю гвардейскую танковую бригаду Обухов направил для перехвата подступов к городу со стороны Кельме. Внезапной атакой она захватила к утру аэродром на юго-западной окраине Шяуляя.

Вечером к городу начали подходить стрелковые дивизии 51-й армии. В течение ночи генералы Крейзер и Обухов разработали согласованный план атаки и с утра двинули войска на штурм города. В ходе боев за город особо отличились 8-я мехбригада полковника С. Д. Кремера, 35-я гвардейская танковая бригада генерала Ази Асланова, а также 43-й и 44-й отдельные танковые и 1510-й отдельный самоходно-артиллерийский полки. В числе первых с востока в город ворвался командир роты 43-го танкового полка старший лейтенант В. М. Крылов. По пути к центру он сокрушил своим танком 5 противотанковых н зенитных орудий, огнем уничтожил 6 пулеметом и до 40 фашистов. В центре города фашистам удалось [375] поджечь советский танк. Приказав экипажу покинуть машину, старший лейтенант Крылов продолжал бить по фашистам, пока не расстрелял все снаряды. Обгоревший и полуослепший от огня, он повел своих танкистов в атаку и пробился к своим. Василий Меркурьевич Крылов был удостоен звания Героя Советского Союза.

Важную роль, в обеспечении успеха штурма сыграла 6-я стрелковая рота 8-й мехбригады, которая скрытно проникла к центру города с северо-востока и внезапно захватила церковь. Над колокольней взвилось красное знамя, а с ее высоты по фашистам был открыт уничтожающий пулеметный огонь. В числе первых к центру пробились также танковая рота капитана Волкова и мотострелковый батальои капитана Алабушева. В ходе боев на узких улочках города особенно стремительно и дерзко действовали танковые экипажи под командованием совсем молодых офицеров 44-го танкового полка лейтенантов Замшилкина, Карелина, Павловича, Подчинкина и Царенко.

В города было захвачено большое число пленных, много военных складов и огромное количество оружия, боеприпасов и техники.

Одновременно с Шяуляем был освобожден наконец и другой важный узел сопротивления — Даугавпилс. Этот город взяли дружной атакой соединения фланговых армий 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов. С севера даугав-пилсскую группировку изолировали 100-й стрелковый и 5-й танковый корпуса 4-й ударной армии, а ее 14-й и 83-й стрелковые корпуса вместе со стрелковыми дивизиями нашей 6-й гвардейской штурмовали город, зажав его в клещи. В 8 часов 30 минут 27 июля остатки фашистского гарнизона сложили оружие. Генерал И. М. Чистяков, побывавший в городе сразу же после освобождения, доложил, что он наполовину разрушен.

Шяуляй и Даугавпилс — наши, дорога к морю открыта! Однако перед войсками 1-го Прибалтийского фронта встали и немалые трудности. Полоса их наступления расширилась до 400 километров. Соседние фронты сильно отстали, ибо 2-й Прибалтийский вышел лишь на линию Резекне, Даугавпилс, а войска 3-го Белорусского вели бои западнее Вильнюса. Противник продолжал с прежним упорством цепляться за Прибалтику. 2-му и 3-му Прибалтийским фронтам каждый километр на рижском [376] направлении стоил таких напряженных боев, что, если бы мы продолжали продвижение на запад, разрыв между нашим фронтом и ими неизбежно бы рос. Уже тогда 2-я гвардейская и 51-я армии и 3-й гвардейский мехкорпус нашего фронта оторвались от главных сил 2-го Прибалтийского более чем на 200 километров, а войска 3-го Прибалтийского даже еще не вступили на территорию Латвии.

Войскам 2-го Прибалтийского фронта, которые вели бои на подступах к Лубанской низменности, еще предстояло преодолеть несколько мощных оборонительных рубежей. Таким образом, двигаться дальше на запад, оставляя группу армий "Север" в своем тылу, становилось все более опасным. Да и помочь войскам 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов было весьма необходимо. Словом, настал момент, когда поворот главных сил на рижское направление окончательно назрел. Дальше медлить было нельзя. К тому времени в Генштабе созрело убеждение, что противник не намерен уходить из Прибалтики. Более того, действия войск группы армий "Север" стали заметно активизироваться. Из допросов пленных офицеров несколько прояснились дальнейшие намерения гитлеровского командования. Мы не сомневались, что многие генералы группы армий "Север" лишатся своих постов в связи с новым поражением, которое они потерпели на шяуляйском направлении. Поэтому я с полным доверием отнесся к докладу начальника разведки фронта полковника А. А. Хлебова о том, что во главе войск группы армий "Север" поставлен генерал-полковник Шернер. Как выяснилось впоследствии, Гитлеру надоели стенания Фриснера и его настойчивые просьбы об оставлении Прибалтики. 23 июля он сместил его, надеясь, что фанатичный Шернер спасет группу армий "Север" от катастрофы. Мы понимали, что назначение любимца Гитлера на пост командующего войсками группы армий "Север" свидетельствует о намерении Гитлера во что бы то ни стало удержать Прибалтику. Следовательно, он не пожалеет сил и найдет для Шернера новые резервы.

Узнав о результатах штурма Шяуляя и всесторонне оценив обстановку, А. М. Василевский решил принять на себя ответственность за поворот главных сил нашего фронта на рижское направление.

— Готовьте приказ войскам, а я постараюсь убедить [377] товарища Сталина в необходимости этого шага, — сказал он.

Прежде всего я приказал генералу Обухову вывести корпус из Шяуляя и немедленно, не ожидая утра, наступать вдоль шоссе Шяуляй — Елгава. Двигаться крупными силами ночью было, конечно, рискованно, но мы стремились нанести внезапный удар, и риск был здесь оправданным.

Задачи 6-й гвардейской и 43-й армий оставались прежними — наступать с юго-востока в общем направлении на Ригу. Генералу Я. Г. Крейзеру было приказано оставить в районе Шяуляя до выхода туда соединений 2-й гвардейской 63-й стрелковый корпус генерала Ф. А. Бакунина, а дивизии 1-го гвардейского стрелкового корпуса двинуть вслед за корпусом Обухова. Командующий 2-й гвардейской армией должен был развернуть свои главные силы на шяуляйском направлении и развивать наступление на запад.

Отдав необходимые указания командующему воздушной армией по прикрытию 3-го мехкорпуса от ударов с воздуха, я решил немного отдохнуть, поскольку рассчитывал, что к утру Обухов не уйдет дальше Ионишкиса, где, по данным разведки, имелся сильный гарнизон. Однако в 3 часа ночи меня разбудил генерал Ф. Н. Бобков и доложил, что передовые отряды мехкорпуса в 2 часа ночи внезапно ворвались в Ионишкис и, разгромив его гарнизон, устремились на Елгаву. В городе было захвачено 5 целехоньких самолетов, склады, 9 паровозов и другие богатые трофеи.

Сон как рукой сняло. Владимир Васильевич Курасов, довольный ходом событий, радостно потирал руки:

— В таком темпе Обухов к утру и до Риги домчится. Вот будет сюрприз для Шернера!

Я ответил, что Шернер, безусловно, знает уже о повороте наших войск от Шяуляя на Елгаву и, естественно, принимает меры со свойственной ему энергией и жестокостью. На легкую победу рассчитывать здесь не приходилось. Ригу немцы так просто не сдадут. Как выяснилось впоследствии, когда Шернер узнал о захвате нашими войсками Ионишкиса, он поднял гарнизон Елгавы по тревоге, а на помощь ему двинул из Риги пехотную дивизию. А тем временем разведка и передовые отряды 3-го мехкорпуса, уничтожая встречавшиеся на пути отдельные [378] тыловые части и подразделения, стремительно приближались к Елгаве, рассчитывая и ее захватить внезапно.

В ходе ночного марша особенна отличился командир разведроты 9-й гвардейской мехбригады капитан Григорий Галузо. Выступив в 22 часа 27 июля из района Мяшкуйчай, который находился в 25 километрах северо-восточнее Шяуляя, он со своей ротой за 6 часов преодолел 75 километров. За городом Ионишкис танкисты догнали фашистскую колонну, отступавшую на Елгаву, обошла ее, организовали засаду и разгромили противника. На подступах к Елгаве разведрота была встречена огнем бронепоезда и четырех танков. Умело маневрируя и ведя меткий огонь из засады, разведчики вынудили гитлеровцев отступить в Елгаву и, преследуя их вместо с подо-шедшим передовым отрядом, ворвались в город с юга. Григорию Григорьевичу Галузо за этот бой было присвоено звание Героя Советского Союза.

Воспользовавшись результатами разведки, Обухов двинул одну мехбригаду в обход Елгавы с юго-востока, а другую — с юго-запада. Встретив организованное сопротивление, он донес о потерях и запросил указании. Я распорядился передать ему по радио: "Дождитесь подхода соединений 51-й армии и вместе с ними атакуйте город. Частью сил немедленно обойти город с юго-запада и пробиться к Рижскому заливу".

Крейзеру был послан приказ ускорить выход стрелковых дивизий к Елгаве и возглавить штурм города совместно с 3-м гвардейским мехкорпусом. К утру Курасов принес мне повую директиву Ставки, подтвердившую принятое А. М. Василевским решение.

Водоворот событий закрутил нас и снова заставил забыть об отдыхе. Все мое внимание было сосредоточено на действиях войск Обухова и Крейзера. Сейчас только от них зависело осуществление нашего замысла — запереть группу армий "Север". В этой обстановке совсем неожиданно прозвучало сообщениее из 2-й гвардейской армии. Не скрывая тревоги, генерал П. Г. Чанчибадзе доложил:

— Атакован с юга двумя крупными группировками танков и пехоты. Всего до ста пятидесяти танков. Противник вклинился между одиннадцатым и тринадцатым корпусами. Есть угроза окружения тридцать второй дивизии. Прошу помощи. [379]

Нетрудно было понять, что Гитлер, помогая своему любимцу Шернеру, отдал приказ командующему 3-й немецкой танковой армией атаковать войска 1-го Прибалтийского фронта с юга, хотя сама эта армия оказалась в тяжелом положении: под ударами войск генерала И. Д. Черняховского она еле-еле держалась. Поэтому мы не считали положение 2-й гвардейской армии опасным. Контратакующие части, несомненно, скоро выдохнутся. А армия Чанчибадзе еще полна сил и способна устоять против такого натиска. Тревога командарма объяснялась его неопытностью. Ведь это была его первая наступательная операция, и волнение Порфирия Георгиевича было вполне понятным.

— Прежде всего, не следует волноваться иа-за такого пустяка, — как можно спокойнее ответил я.— Это жест отчаяния противника. Утопающий за соломинку хватается, но это ему не поможет. Но выпускайте из рук управление корпусами. Действуйте решительно. Артиллерию вперед! Смелее маневрируйте. При первой же возможности атакуйте противника сами. На помощь не рассчитывайте. Сил у вас вполне достаточно. А если не справитесь — доложите мне немедленно, и я сам ириеду к вам...

Молодой командарм П. Г. Чанчибадзе был не только смелым, но и самолюбивым человеком. Я был уверен, что теперь он будет рассчитывать только на свои силы и поэтому проявит максимальную твердость и находчивость. Однако для подстраховки я все-таки приказал командиру 1-го танкового корпуса генералу В. В. Буткову выдвигаться в полосу 2-й гвардейской армии.

Зная, что на войне нельзя полагаться на авось, что следует всегда ждать от противника любой пакости, я поставил перед начальником разведки задачу точно установить силы, контратакующие армию Чанчибадзе, и определить, каковы дальнейшие возможности противника. Одновременно я пригласил к себе начальника штаба воздушной армии генерала Н. П. Дагаева и предложил ему взять под личный контроль организацию воздушной разведки на юге, а также постоянное наблюдение за всем нашим 400-километровым фронтом, так как теперь в любом месте противник может преподнести сюрприз. В том, что он готовит против нас ряд контрударов, сомнений но было. Но где? Своевременно установить это могла воздушная разведка, а также партизаны. Если первая [380] легко могла определить общие масштабы контрманевра противника, то вторые — уточнить важные для нас детали. Поэтому полковнику А. А. Хлебову была поставлена задача поддерживать связь с партизанскими штабами, которые должны активизировать разведку.

Между тем наши надежды на быстрый захват Елгавы не оправдывались. Дивизии 1-го гвардейского стрелкового корпуса намного отстали от частей 3-го мехкорпуса. Шоссе на Елгаву было забито войсками, и движение их замедлилось. Я приказал генералу Я. Г. Крейзеру принять решительные меры по ускорению продвижения пехоты, и прежде всего организовать четкую комендантскую службу. В тех армиях, которые в составе нашего фронта находились давно, этот вопрос был у командующих всегда в центре внимания, как только войска шли в наступление. А привить такое отношение к этому важнейшему виду обеспечения в только что прибывших к нам объединениях мы не успели.

В связи с задержкой выхода дивизий 51-й армии к Елгаве мы потребовали от генерала В. Т. Обухова предпринять попытку атаковать противника своими силами. Во второй половине дня Обухов прислал донесение: "Несу большие потери в танках. Из Риги подошли подкрепления — свыше пехотной дивизии. Разрешите прекратить атаки". А за несколько минут до этого генерал Н. П. Да-гаев доложил мне, что летчики сообщают о выходе из Риги новых колонн пехоты и танков противника.

Мы поняли, что продолжение атак не даст успеха. У противника была хорошо организована противотанковая оборона. Без надежно подготовленного удара силами пехоты не обойтись. Надо дождаться сосредоточения стрелковых соединений 51-й армии и возложить на них эту задачу. А Виктору Тимофеевичу Обухову было приказано, овладев и закрепив за собой Добеле, ускорить выход одной из механизированных бригад корпуса к Рижскому заливу в районе Тукумса.

Обухов вскоре сообщил: "Приказ выполнен: бригада полковника Кремера [381] Меня очень интересовал ход событий во 2-й гвардейской армии, но я намеренно не звонил командарму. Мне хотелось поскорее привить ему самостоятельность и уверенность в себе. Из боевых донесений, поступавших в штаб фронта, было ясно, что противнику не удалось добиться там большого успеха.

К концу дня генерал Чанчибадзе позвонил сам. Я уже по голосу понял, что у него все в порядке. Порфирий Георгиевич доложил, что выдвинутая навстречу контратакующим силам противника 33-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора П. М. Волосатых стоит насмерть. Вся полковая и дивизионная артиллерия находится в боевых порядках пехоты, а позади развернуты корпусные и армейские артиллерийские части. Враг потерял 30 танков и остановлен. Его попытки прорваться на Байсогалу сорваны.

— Ну как, теперь надеешься на свои силы, — спросил я, зондируя настроение командарма,— или прислать подкрепление?

— Нет, товарищ командующий, — решительно отказался Чанчибадзе, — справимся своими силами.

Убедившись, что молодой командарм полностью овладел собой, я сообщил ему, что он может рассчитывать на 1-й танковый корпус, который уже идет к нему. Как бы ни храбрился Чанчибадзе, а эта весть, я знал твердо, еще больше укрепила его веру в свои силы.

Целиком занятый управлением войсками армий генералов Крейзера и Чанчибадзе, я возложил контроль за развитием наступления в остальных армиях на своего первого заместителя генерал-полковника В. И. Кузнецова.

Поздним вечером он позвонил мне из 43-й и доложил, что для ускорения продвижения армии на Биржай и Бауску приказал ввести из второго эшелона остальные две дивизии 60-го стрелкового корпуса генерала Люхтикова. Это дало отличные результаты: войска генерала Белобородова продвинулись на рижском направлении на 30 километров и с ходу овладели Биржаем, уничтожив 18 фашистских танков. Передовым частям 179-й стрелковой дивизии полковника М. М. Шкурина удалось прорваться к реке Мемеле и захватить плацдарм на противоположном берегу. Противник предпринял настойчивые попытки сбросить переправившиеся подразделения 259-го стрелкового полка, но они отбили все контратаки. Особенно [382] тяжело пришлось 2-му стрелковому батальону. Он был атакован превосходящими силами пехоты, поддержанной танками. Бойцы и командиры сражались с потрясающий стойкостью. Когда на позиции, которые прикрывал огнем своего пулемета Вачагай Унатович Ванцьян, в третий раз двинулись фашистская пехота и 9 танков, пулеметчик укрылся в окопе. Пропустив танки, он выскочил из укрытия и почти в упор стал расстреливать пехоту. Ошеломленные фашисты побежали назад. Два танка тоже развернулись и двинулись на пулемет, стреляя на ходу. До ближайшего танка оставалось не более десяти метров. Тогда Вадцьян поднялся и с противотанковыми гранатами в обеих руках бросился под танк. Раздался взрыв — и машина закрутилась на месте, объятая огнем. Вачагаю Унатовичу Ванцьяну было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Следующий день принес нам большую радость. Командир гвардейской мехбригады полковник С. Д. Кремер, выполняя приказ, с утра 30 июля устремился на Тукумс. Уничтожая мелкие фашистские подразделения и полицейские формирования, бригада прошла 60 километров и с ходу ворвалась в Тукумс. В результате короткого, но ожесточенного боя город был освобожден. Кремер выслал передовой отряд, который в районе рыбацкого поселка Клапкалн вышел на побережье Рижского заяива, перерезав последнюю сухопутную коммуникацию группы армий "Север". Семен Давыдович Кремер был удостоен звания Героя Советского Союза.

А к этому времени танковая бригада генерала А. А. Асланова очистила от фашистов город Добеле. Наконец-то замысел, который не давал нам с В. В. Курасовым покоя с первых дней вступления на землю Прибалтики, осуществился! Мы немедленно послали телеграмму командиру 8-й гвардейской мехбригады: "Военный совет фронта горячо благодарит и поздравляет гвардейцев с победой". Генералу В. Т. Обухову было приказано представить особо отличившихся к правительственным наградам. Я доложил об этом важном событии представителю Ставки, a oн — И. В. Сталину. Александр Михайлович сообщил, что Верховный Главнокомандующий приказал представить особо отличившихся в прорыве к Рижскому заливу к званию Героя Советского Союза.

Поздравив командование фронта с важной победой, [383] маршал Василевский предупредил, что выход к заливу — это лишь часть задачи. Вторая ее половина — расширить и удержать коридор, пробитый 3-м мехкорпусом к Рижскому заливу. Осуществление этой задачи я решил возложить на армию Я. Г. Крейзера и корпус В. Т. Обухова. Но вначале им обоим предстояло овладеть Елгавой, чтобы можно было развивать наступление на Ригу с юго-запада. Я приказал Крейзеру выехать в Елгаву и лично возглавить штурм города.

Ночью из армии Чанчибадзе возвратился посланный туда генерал К. В. Скорняков. Он доложил, что положение там остается напряженным. С утра противник возобновил наступление в стыке 11-го и 13-го гвардейских корпусов, но на этот раз главный удар обрушился на 346-ю стрелковую дивизию 54-го стрелкового корпуса, которой командовал генерал Д. И. Станкевский. Стрелковые части были смяты вражескими танками и стали отступать. Однако гитлеровцам не удалось далеко продвинуться, так как на их пути оказались опорные пункты, предусмотрительно подготовленные комдивом в глубине. К этому времени генерал П. Г. Чанчибадзе за 346-й стрелковой дивизией выдвинул из второго эшелона для занятия обороны 263-ю стрелковую дивизию генерал-майора А. М. Пыхтина, а 126-го стрелковую дивизию полковника А. Н. Казакова перегруппировал для усиления обороты Байсогалы. Генерал К. В. Скорняков, докладывая мне о ходе событий, выразил полное удовлетворение тем, что контрудар противника фактически сорван стойкой обороной 2-й гвардейской армии. Но я был недоволен пассивностью Чанчибадзе. Вместо того чтобы решительно нанести удар во фланг вклинившейся группировке, он развертывал на ее пути одно соединение за другим для пассивной обороны. Это можно было оправдать лишь неопытностью командарма. Именно поэтому я в ходе переговоров с Чанчибадзе постарался выразить ему свои упреки в очень сдержанной форме, однако предупредил, что, если он будет так действовать и дальше, прикреплю к нему в качестве "дядьки" генерал-полковника В. И. Кузнецова.

Наступил последний день июля. Генерал Крейзер доложил, что после короткой артиллерийской подготовки пошли в атаку части 1-го гвардейского стрелкового корпуса и две мехбригады 3-го гвардейского мехкорпуса. Бои на улицах завершаются... [384]

Мне захотелось взглянуть на итоги заключительного удара по врагу в этом многострадальном городе, и, пригласив с собой генерал-полковника Н. М. Хлебникова, я выехал на место сражения. На КП 51-й мы Крейзера не застали. Он выехал в Елгаву. Мы последовали за ним. Однако в городе еще шел бой. У самой Елгавы наши автомашины попали под минометный обстрел. Мы залегли в кювет. Хлебников невесело пошутил:

— Невежливо фрицы встречают нас...

— А в этом виноват прежде всего командующий артиллерией, — ответил я в том же тоне. — Что же твои артиллеристы позволяют паршивым фашистским минометчикам держать нас в придорожной канаве?

— Ну я им намылю шею за такое неуважение к начальству! — сказал Николай Михайлович, сделав свирепое лицо.

Пока мы обменивались колкостями, разрывы мин становились все реже, и я предложил Хлебникову:

— Давай-ка, Николай Михайлович, вспомним солдатскую выучку и двинем короткими перебежками к городу.

Так вот мы с Хлебниковым и вышли из-под обстрела. А недалеко от города нас встретил полковник с группой автоматчиков, посланный нам навстречу Крейзером, которому сообщили, что мы выехали к нему на передовой наблюдательный пункт. Когда мы появились на НП Якова Григорьевича, он облегченно вздохнул, увидев нас невредимыми, но тут же предупредил, что здесь нам оставаться чрезвычайно опасно и лучше вернуться на командный пупкт армии, откуда и управлять легче.

— Товарищ командующий армией! — с напускной строгостью возразил я. — О какой опасности идет речь? Ведь город-то наш! Гарнизон, как вы доложили, разгромлен наголову!

На мгновение смутившись, Крейзер сказал:

— Город действительно уже был наш, но подоспевшие из Риги подкрепления внезапной контратакой потеснили наши части и теперь продолжают отчаянно контратаковать.

— Николай Михайлович,— повернулся я к Хлебникову, — мы когда-нибудь бежали из освобожденных нашими войсками городов? А ведь товарищ Крейзер именно это нам и предлагает. [385]

— Нет, товарищ командующий, ни за что не опозорим своих седин! — поняв мою шутку, клятвенно заявил Хлебников и, увидев, что я при последних его словах снял фуражку и вытираю пот с гладко выбритой головы, вдруг весело захохотал.

Шутка наконец дошла до сознания Крейзера, и он, поняв, что я не сержусь на него за невольную дезинформацию, тоже с облегчением рассмеялся, а потом рассказал, что оборона города поддерживается за счет постоянного подхода подкреплений из Риги. В связи с этим командарм отдал приказ — силами стрелковой дивизии и мехбригады пробиться на северо-восточную окраину города и захватить вокзал и мост через Лиелупе, то есть отрезать путь, по которому прибывали подкрепления. Эту задачу войска сейчас и решали. Противник, видимо, осознал надвигавшуюся катастрофу. Канонада и несмолкаемый рокот всех видов стрелкового оружия нарастали со стороны вокзала с каждой минутой. Видно было, что именно там сейчас решается судьба города. Крейзер не отрывался от телефонной трубки, выслушивая доклады о ходе атаки. Каждую полученную весть он повторял вслух:

— Пехота ворвалась в здание вокзала. Бой продолжается внутри здания... На путях много эшелонов с военными грузами... Только что подошедший эшелон с фашистской пехотой расстрелян прямо на путях... Танки ворвались на мост и овладели им. Противник не успел взорвать его...

Крейзер доложил, что в решающий момент боя за вокзал туда подоспел с подкреплением заместитель командира 3-го гвардейского мехкорпуса по политической части полковник Артем Филиппович Андреев. Он помог отбить контратаку противника, пытавшегося вернуть вокзал, В ходе штурма, как потом стало известно при рассмотрении представлений к награждению, совершил также выдающийся подвиг заместитель командира 64-го отдельного тяжелого танкового полка по политической части подполковник Леонид Афанасьевич Бердичевский. Следуя в атаку на своем танке во главе подразделений полка, он уничтожил один вражеский танк и 15 зенитных орудий. Дважды танк загорался, и оба раза Бердичевский, рискуя жизнью, организовывал тушение пожара. Все члены экипажа получили сильные ожоги, однако продолжали бой. И в третий раз вспыхнула машина — броню пробило [386] снарядом. Раненный осколками, подполковник приказал экипажу покинуть горящий танк, а сам, прикрывая отход танкистов, продолжал вести огонь до тех пор, пока машина не взорвалась. Так погиб этот бесстрашный человек. Звание Героя Советского Союза Л. А. Бердичевскому было присвоено посмертно.

Итак, пути отступления остаткам гитлеровского гарнизона на Ригу отрезаны: захват моста вскоре сказался на ходе боя и в других районах города. Сопротивление стало заметно ослабевать. Вскоре командир 1-го гвардейского стрелкового корпуса генерал И. М. Миссан доложил, что разрозненные группы вояк разгромленного гарнизона бежали на северо-запад. Важный форпост обороны противника на западных подступах к Риге был в наших руках. Мы с Н. М. Хлебниковым проехали по улицам города, на которых кое-где еще продолжалась перестрелка. Много развалин. Улицы загромождены завалами, подбитыми танками, орудиями, автомашинами и другой техникой. Об ожесточенности боев свидетельствовало множество трупов, большей частью в грязно-зеленых немецких мундирах.

Я приказал Крейзеру закрепить успех наступления, превратив город в крупный узел сопротивления на случай возможных попыток противника вновь овладеть им, а прощаясь с командармом, предложил ему подготовить список частей, отличившихся в боях за Елгаву, для доклада Верховному Главнокомандующему.

Мы возвращались из Елгавы. Хлебников беспрерывно шутил, громко декламировал стихи, словно стараясь подавить душевную тревогу, навеянную встречей со смертью и видом разрушенного города. На окраине путь нам преградил опущенный шлагбаум, установленный для предотвращения самовольных поездок в город, где шли бои. У шлагбаума стоял боец с забинтованной головой. Левая рука его покоилась на перевязи. Увидев двух генералов, он правой рукой стал торопливо подымать толстый ствол березы, служивший шлагбаумом, и одновременно поддерживал автомат. Бревно со скрипом пошло вверх. Шофер включил скорость и плавно двинул наш открытый вездеходик вперед. И вдруг что-то заскрежетало за моей спиной, и тут же раздались стон и звук сильного удара. Я удивленно оглянулся. Между мной и сидевшим сзади Хлебниковым лежало бревно. Взглянув на смертельно [387] бледного и морщившегося от боли красноармейца, я все понял: он не удержал тяжелое бревно и, стараясь предотвратить его падение, ухватился за веревку раненой рукой, что причинило ему невыносимую боль. Словом, бревно рухнуло вниз со всей силой и только чудо спасло нас от нелепой смерти. Я медленно вылез из машины и подошел к замершему бойцу. В его глазах стояли слезы. Стараясь улыбнуться, положил руку на его плечо.

— Ничего, ничего, товарищ, все в порядке, — успокоил я солдата и, повернувшись к подбежавшему адъютанту, готовому, кажется, наброситься на виновника происшествия, строго добавил: — Раненый не мог удержать шлагбаум. Его вины здесь нет...

Больше я не мог ничего сказать и, молча сев в машину, махнул рукой: "Вперед!"

Некоторое время ехали молча. Вдруг за спиной под мягкий рокот мотора зазвучал по-прежнему бодрый голос генерала Хлебникова:

— Иль чума меня подцепит, иль мороз окостенит, иль мне в лоб шлагбаум влепит непроворный инвалид...

Пушкинские строки настолько соответствовали случившемуся с нами нелепому происшествию, что это развеселило меня. Я расхохотался, и досаду как рукой сняло: чего не бывает на фронте?

Я рассказал подробно о таком, в сущности, незначительном эпизоде из наших фронтовых будней только затем, чтобы показать читателю, какое удивительное самообладание, неистребимый оптимизм и чувство юмора были присущи славному соратнику Чапаева и моему замечательному боевому другу Николаю Михайловичу Хлебникову. Он до конца войны был самым желанным моим спутником в скитаниях по фронтовым дорогам.

На командный пункт фронта мы возвратились в конце ночи, но ни Леонов, ни Курасов, ни другие находившиеся на месте генералы почему-то не ложились отдыхать. Обычно они имели такую возможность именно в это время. "Что-то, видимо, произошло необычное", — подумал я и, поздоровавшись, попросил Курасова доложить общую обстановку на фронте.

Но Владимир Васильевич вдруг вытянулся передо мной во весь свой богатырский рост и торжественным тоном произнес:

— Товарищ командующий фронтом! Разрешите горячо [388] поздравить вас с присвоением вам звания Героя Советского Союза! — И он протянул мне телеграмму, в которой сообщалось об Указе Президиума Верховного Совета СССР.

Я был настолько взволнован, что, не находя подходящих слов, молча пожимал руки поздравлявших меня товарищей. Кому не приятно сознавать, что ты честно выполняешь свой долг перед Родиной!

Потом выяснилось, что "именинник" не я один. Леонов и Курасов удостоились полководческих орденов: первый — ордена Кутузова I степени, а второй — ордена Суворова I степени. Я горячо поздравил их. Орденом Суворова I степени был награжден и Н. М. Хлебников.

По такому случаю наши штабные хозяйственники подготовили скромный ужин с несколькими бутылками трофейного вина. А я ради такого выдающегося в моей жизни события приказал адъютанту вынуть две бутылки армянского коньяку, присланные мне земляками. Однако, прежде чем сесть за стол, я попросил Курасова сообщить мне обо всем происшедшем на фронте за мое отсутствие. О положении в 51-й армии было уже известно. События во 2-й гвардейской армии тоже развивались в нашу пользу. Контрудар танковой группировки противника ослабел. Выход нашего 1-го танкового корпуса к району контрудара окончательно снял угрозу, нависшую над левым флангом армии Чанчибадзе. 43-я армия в ожидании контрудара стремилась во всей своей полосе поскорее пробиться к реке Мемеле и закрепиться на ней. По сообщению штаба латышской партизанской бригады Отомара Ошкална, к юго-востоку от Риги наблюдалось интенсивное движение пехоты, артиллерии и танков. Генерал Н. Ф. Папивин, внимательно слушавший начальника штаба, добавил:

— Летчики тоже докладывают об этом.

Это сообщение окончательно убедило нас в том, что со дня на день южнее Риги противник нанесет контрудар. 6-я гвардейская медленно продвигалась к Риге вдоль левого берега Даугавы.

Увлекшись анализом обстановки, мы забыли и об ужине. Курасов, перелистывая свои записи, подвел краткий итог июльскому наступлению войск нашего фронта: за 25 дней пройдено с боями от 100 до 300 километров на флангах и около 400 километров в центре; группа армий [389] "Север" лишилась непосредственной связи с группой армий "Центр"; войска нашего фронта вышли на дальние подступы к военно-морским базам Лиепая и Клайпеда; в ходе наступления войска фронта оттянули на себя значительные силы врага от 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов и тем содействовали их успехам.

Не удержавшись, полковник А. А. Хлебов уточнил:

— Только против правого крыла нашего фронта противник перебросил около одиннадцати дивизий.

— Однако,— продолжал В. В. Курасов,— в ходе июльских боев полоса наступления наших войск расширилась почти до пятисот километров. Причем в начале Шяуляйской операции на фронте в двести километров мы имели три армии, а теперь — четыре. Так что полоса наступления увеличилась в два с половиной раза, а количество войск — лишь на одну армию. В то же время силы врага перед нашим фронтом выросли в несколько раз. Легко видеть, что у него появились широкие возможности находить у нас уязвимые места и бить по ним.— Начальник штаба задумался, словно вспоминая, обо всем ли он сказал, а затем заключил: — Следовательно, продолжать наступление на всем фронте в данной обстановке — значит идти на неоправданный риск. Необходимо закрепиться на достигнутых рубежах, просить об усилении и только после этого возобновлять удары.

— Думаю,— сказал генерал Д. С. Леонов своим глуховатым ровным голосом,— Владимир Васильевич во всем прав, кроме одного. Прекратить наступление без разрешения Ставки мы не можем. Следовательно, надо думать о том, что, продолжая наступление, необходимо быть в готовности отразить любую вылазку врага. В достижении этой цели огромная ответственность лежит на нашей разведке. Имейте это в виду, товарищ Хлебов!

Заслушав мнения В. В. Курасова и Д. С. Леонова, я сказал, что в нынешней ситуации нам нельзя упускать из виду, что в результате успеха 51-й и 2-й гвардейской армий и овладения районами Елгавы и Шяуляя группа армий "Север" лишилась своих основных коммуникаций — автомобильной и железной дорог Рига — Елгава — Шяуляй — Тильзит, которые связывали ее с Восточной Пруссией. Это ставит войска противника, находящиеся в Эстонии и Латвии, в очень тяжелое положение. Значит, гитлеровское командование в ближайшее время предпримет, [390] конечно, самые решительные меры для восстановления потерянных коммуникаций. Отсюда наша главная задача — возможно быстрее создать необходимые оперативные условия для прочного удержания районов Елгавы и Шяуляя. Вот почему нам необходимо продолжать наступление армий Крейзера и Чанчибадзе на запад с целью их выхода на линию Ауце, Куршенай, где надлежит перейти к жесткой обороне. Одновременно следует усилить прикрытие внешних флангов этих армий: на севере в районе Тукумса и на юге в районе Кельме. Чтобы иметь возможность отразить удар, который противник может нанести нашим войскам, нам нужно изыскивать резервы внутри фронта за счет перегруппировок и вывода из боя ряда соединений.

С моими предложениями Д. С. Леонов и В. В. Курасов согласились, и мы приступили к их осуществлению на следующий же день. Начальнику штаба было поручено подготовить соответствующие указания войскам.

Необходимость иметь и этой обстановке подвижные резервы подсказывала решение: вывести 3-й гвардейский мехкорпус из рижского коридора и сосредоточить его к югу от Елгавы, а 1-й танковый корпус — в район восточ-нее Шяуляя для восполнения потерь в танках и вооружении.

Армиям правого крыла фронта были поставлены такие задачи: 6-й гвардейской — развивать наступление вдоль левого берега Западной Двияы в общем направлении на Ригу; 43-й — как можно быстрее выдвинуться на рубеж реки Мемеле и подготовиться здесь к отражению возможного контрудара крупных сил противника с севера в общем направлении на Биржай.

Тревожная обстановка на фронте не позволяла нам спокойно посидеть за накрытым столом. Наспех перекусив, мы все заторопились по неотложным делам.

Вскоре я доложил наши выводы и предложения А. М. Василевскому, на которого к тому времени Ставка возложила не только координацию действий 3-го Белорусского, 1-го в 2-го Прибалтийских фронтов, но и общее руководство их действиями. Маршал в целом согласился с нами, обещал добиться от Ставки выделения нам новых сил. Он снова вернулся к вопросу о передаче нам 5-й гвардейской [391] танковой армии от генерала Н, Д. Черняховского, поскольку его войска к тому времени освободили Каунас и положение в полосе 3-го Белорусского еще больше стабилизировалось. Ему уже не угрожали никакие неожиданности. Кроме того, А. В. Василевский настаивал на передаче в мой резерв одного стрелкового корпуса из 4-й ударной армии 2-го Прибалтийского фронта. Словом, мы были очень рады, что рядом есть человек, облеченный большими полномочиями и в то же время вместе с нами непосредственно ощущающий биение фронтового пульса. Я, откровенно признаюсь, не любил, чтобы меня, как говорится, вели по полю сражения за руку. И надо сказать, Александр Михайлович Василевский с большим тактом руководил действиями командующих фронтами. Свои замыслы и решения Ставки он претворял в жизнь твердо, но без излишней опеки. Постоянная связь с представителем Ставки (нередко он в течение многих дней находился при штабе фронта, особенно в решающие моменты боевых действий) облегчала командующему принятие важных решений в обстановке, когда для получения одобрения Верховного уже не было времени. Наиболее ощутимую помощь получал я от А. М. Василевского в тех случаях когда, надо было добиться согласованных действий с соседями при решеиии общей задачи на стыке фронтов, как это было, например, в период разгрома даугавпилсской группировки врага. Кроме того, постоянный контроль со стороны представителя Ставки имел и еще одну важную особенность: меньше было возможностей для принятия поспешных, необдуманных решений.

...В начале августа на КП фронта явился хорошо знакомый мне генерал-майор В. А. Карвялис.

— Товарищ командующий фронтом! Шестнадцатая Литовская стрелковая дивизия завершает сосредоточение в районе Паневежиса,— доложил он с едва заметным акцентом. — Прибыл за получением конкретной боевой задачи.

Должен сказать, что дивизия еще задолго до моего вступления в командование фронтом входила в его состав. Я неплохо знал ее кадры и ценил это соединение за высокую боеспособность. В период подготовки Белорусской операции Верховный Главнокомандующий приказал мне ввести литовцев в сражение только с вступлением [392] войск фронта на территорию Литвы. Мы передали 16-ю в оперативное подчинение командующего 4-й ударной армией без права ввода ее в сражение. После освобождения Полоцка 4-я ударная армия, а вместе с ней 16-я Литовская дивизия были переданы в состав 2-го Прибалтийского фронта.

Главные силы нашего фронта так далеко вырвались вперед, что между ними и 4-й ударной теперь пролегло огромное расстояние, которое и пришлось преодолевать дивизии, когда Ставка снова передала ее нам.

— А мы заждались вас,— сказал я командиру дивизии, вспомнив, что о передаче соединения нам сообщили еще в середине июля.

— Полтысячи километров тащились своим ходом по забитым войсками дорогам, — виновато развел руками Карвялис. — Дни промелькнули как мгновения. Мы не имели передышки.

— Сколько дней вам нужно, чтобы отдохнуть и привести части в порядок?

— Нет-нет! — запротестовал комдив.— Дивизия готова сейчас же идти в бой.

Ознакомившись с боевым составом 16-й и ее состоянием после совершения длительного марша, я распрощался с генералом. Так Литовская дивизия вновь оказалась в составе нашего фронта. И, как оказалось впоследствии, весьма кстати.

Спустя несколько дней после этого из армии А. П. Белобородова стали поступать донесения — одно тревожнее другого. До шести пехотных дивизий, поддержанных сотней танков, ударили с севера на Биржай. На острие удара оказалась вырвавшаяся вперед 357-я стрелковая генерала А. Г. Кудрявцева, которая выдержала натиск превосходящих сил, поэтому противник стал обтекать ее с флангов. Связь с дивизией на время прервалась. Бои уже шли на северной окраине Биржая.

Замысел гитлеровского командования было нетрудно разгадать. Глубоким ударом на Биржай и далее на Паневежис противник стремился выйти на тыловые коммуникации 51-й и 2-й гвардейской армий, овладевших к этому времени районами Шяуляя и Елгавы и узким клином врезавшихся через Тукумс в Рижский залив. К нашему счастью, этот удар по времени не совпал с другим ударом противника по левому флангу 2-й гвардейской армии, ко- торый [393] несколько дней тому назад мы успели отразить с крупными потерями для противника.

Немецко-фашистское командование явно нервничало, нанося несогласованные удары по уязвимым местам наших войск.

Учитывая, однако, какую опасность для нас мог представлять мощный удар противника по армии Белобородова, я решил усилить ее 22-м гвардейским стрелковым корпусом генерала А. И. Ручкина, находившимся в резерве фронта, и 19-м танковым корпусом генерала И. Д. Васильева, который поступил в мое распоряжение из резерва Ставки.

Доложив о случившемся А. М. Василевскому и поручив В. В. Курасову ускорить выдвижение корпусов Ручкина и Васильева в район Биржая, я направился к машине, чтобы выехать к ожидавшему меня самолету: мы с Хлебниковым вылетали к генералу Белобородову, На крыльце лицом к лицу столкнулся с худощавым стройным полковником с интендантскими погонами. Вытянувшись, он стоял передо мной, загораживая выход.

— Ну что, товарищ Саушин, что случилось? — нетерпеливо спросил я полковника, запыхавшегося от быстрой ходьбы.

— Вот... приказ вам на подпись...— отдышавшись, вымолвил он наконец.

— Какой еще приказ? — удивился я.

— О заготовке сена, товарищ командующий фронтом...

— Ну, нашли время для решения таких проблем, полковник! — сердито заметил провожавший меня начальник оперативного управления.— Не до того сейчас. Белобородов в тяжелое положение попал... Командующий спешит...

Федор Семенович Саушин виновато молчал, но дорогу не освободил, настойчиво держа перед собой проект приказа:

— Ведь без сена останемся, чем тогда будем кормить лошадей?..

Я вспомнил, как мы прошлой зимой вынуждены были кормить коней соломой, и заставил себя возвратиться в дом, где и подписал приказ, внеся в него необходимые поправки. Спустя три часа мы с Н. М. Хлебниковым были уже у генерала А. П. Белобородова. [394]

Штаб 43-й армии, располагавшейся к тому времена юго-восточнее Биржая, оставался на месте, несмотря на прорыв войск противника. Артиллерийская канонада уже явственно доносилась до расположедия штаба. В штабе было обычное оживление. Ни малейшей растерянности и тревоги я, к своему удовлетворению, не заметил. Нас встретили ветераны армии: член Военного сонета генерал С. И. Шабалов и начальник штаба генерал Ф. Ф. Масленников.

— В Биржай прорвались фашистские части,— сразу жe сообщил начальник штаба.— Дивизия Кудрявцева окружена. Связь с ней пока не восстановлена.

— Где Белобородов?

— Нездоров,— огорченно вздохнул Масленников.— По всей вероятности, печень. А тут не ко времени и началось это...

Открыв дверь, ведущую в другую комнату, я увидел следующую картину: на кровати, придвинутой к столу, полулежал командарм и слабым голосом кого-то распекал по телефону. Увидев меня, он, прервав разговор и передав трубку адьютанту, попытался встать с кровати.

— JIежи, лежи,— остановил я его.— И докладывай, что случилось.

— Несчастье, товарищ командующий. Кудрявцев окружен.

— Об этом я уже знаю. Что с тобой?

— Да, ерунда какая-то,— досадливо махнул рукой командарм,— боли только сильные. Пройдет!

— А может, отправить тебя в госпиталь? Чем черт не шутит, вдруг станет хуже? — засомневался я.

— Ни в коем случае! — запротестовал Белобородов.— Разве я смогу находиться в госпитале, если здесъ такая обстановка?!

— Ну ладно,— согласился я,— Какие принял меры?

— Прежде всего я строго предупредил соседей, триста пятьдесят седьмой, позволивших обойти ее с флангов, приказал им установить с Кудрявцевым, связь и немедленно ударить по врагу, чтобы соединиться с окруженными. Перебрасываю две дивизии первого стрелкового корпуса с другого участка и создаю ударную группировку, для того, чтобы выбить противника из Биржая.

Узнав, что в его распоряжение идут 22-й гвардейский стрелковый и 19-й танковый корпуса, командарм повеселев, [395] приказал адъютанту пригласить начальника штаба. Тут же он обсудил с генералом Масленниковым план использования подходивших корпусов и, согласовав со мной свое решение, продиктовал его начальнику штаба.

Уяснив обстановку, сложившуюся в полосе действий 43-й армии, я убедился, что в результате контрудара на Биржай образовался довольно широкий разрыв между ней и 51-й армией, который враг может использовать для удлра на Елгаву с востока. Чтобы предотвратить это и вместе с тем оказать содействие А. П. Белобородову в отражении контрудара противника на Биржай, я поручил В. В. Курасову передать Я. Г. Крейзеру мой приказ — быстро выдвинуть из-под Елгавы на восток стрелковую дивизию, усиленную танками и артиллерией, чтобы она вышла во фланг и тыл биржайской группировки немцев. Забегая вперед, хочу отметить блестящие действия 417-й стрелковой дивизии генерала Ф. М. Бобракова, осуществившей этот маневр. Расстояние в 50 километров ее воины преодолели в пешем строю за день, и дивизия угрожающе нависла над правым флангом ударной группировки врага.

Так началась подготовка к вызволению из окружения 357-й стрелковой.

История этой дивизии мне была хорошо известна. Соединение было создано в начале войны трудящимися Советской Удмуртии. Президиум Верховного Совета Республики вручил дивизии Знамя, которое воины соединения с честью и достоинством пронесли через самые суровые испытания войны. И вот этой дивизии угрожает смертельная опасность. Но я был уверен, что фашистам не удастся уничтожить ее, хотя бы потому, что сыны Удмуртии были закалены в непрерывных боях и никогда не падали духом. Да и в командира дивизии генерала А. Г. Кудрявцева я верил безгранично. Это был не только смелый, но и опытный, не терявшийся в любой обстановке военачальник.

Вскоре с окруженной дивизией была налажена надежная связь по радио и самолетами. Генерал Кудрявцев доложил, что все попытки фашистских войск уничтожить дивизию сорваны. Сказал, что тают боеприпасы, приходится беречь каждый патрон. Мы передали ему приказ: пробиваться на юго-восток, на соединение с главными силами армии. [396]

Я немедленно связался с генералом В. В. Курасовым и приказал поставить командующему воздушной армией задачу сбросить в районе расположения дивизии максимально возможное количество боеприпасов, а самолетами вывозить раненых.

Генерал Курасов, пользуясь случаем, доложил, что на остальных участках фронта все благополучно. 6-я гвардейская продолжает медленно теснит противника. Попытки 51-й армии развить наступление на Ригу от Елгавы пока не имеют успеха, но 2-я гвардейская, овладев во взаимодействии с 39-й городом Кедайняй, продолжает продвигаться на запад.

Из Москвы в штаб фронта сообщили, что И. В. Сталин удовлетворил просьбу А. М. Василевского о подчинении нашему фронту стрелкового корпуса из 4-й ударной армии, но отказал в передаче нам танковой армии. Весть об усилении нашего фронта стрелковым корпусом меня обрадовала.

А тем временем, освободившись от части раненых и пополнив боеприпасы, А. Г. Кудрявцев предпринял обманный маневр: оставив небольшое прикрытие, он неожиданно для противника двинул главные силы в глубину леса, находящегося к юго-востоку, и сообщил в штаб армии, что будет пробиваться из окружения лесами на Тамашиунай и далее на юг, на соединение с 92-м стрелковым корпусом.

Днем 3 августа дивизия, ускользнув от ударов врага, вышла к шоссе, идущему от Тамашиунай на Биржай, и попыталась здесь прорваться. Но к сожалению, противник успел выдвинуть сюда резервы и артиллерию и создать прочную оборону. Поэтому все попытки пробиться в течение двух дней, 4 и 5 августа, оказались безуспешными.

Положение соединения к этому времени стало более надежным, так как мы сумели наладить подвоз ему боеприпасов и медикаментов, бросив на это дело все наши самолеты По-2.

В этих условиях дивизия имела возможность перейти к прочной круговой обороне и держаться до подхода наших войск. И воины 357-й сражались героически. Первыми на помощь им подошли две дивизии 1-го стрелкового корпуса, которые 5 августа нанесли удар навстречу окруженным. В это же время на помощь соединению спешили [397] одна из дивизий 22-го гвардейского стрелкового корпуса генерала А. И. Ручкина и части 19-го танкового корпуса генерала И. Д. Васильева. Их стремительный удар вынудил противника начать отход из района Биржая на северо-восток.

Генерал Белобородов, беспокоясь о судьбе окруженных частей, торопил по радио танкистов. Однако воины 357-й не стали ждать, пока их выручат, а утром 7 августа сами неожиданно нанесли стремительный удар по противнику в районе Латвеляй, Погервела, и вскоре передовые части дивизии соединились со 101-й танковой бригадой 19-го танкового корпуса. Эта была очередная неудача фашистского генерала Шернера.

Еще в ходе ликвидации прорвавшейся в район Биржая группировки противника В. В. Курасов доложил мне, что Сталин решил передать нам еще два оставшихся в 4-й ударной армии стрелковых корпуса. Это было весьма кстати, так как тучи над нашими левофланговыми армиями сгущались. Сопротивление врага все усиливалось. На фронте с каждым днем выявлялись новые вражеские части.

В такой обстановке у меня все чаще стала появляться мысль о необходимости перейти к обороне в центре и на левом крыле, чтобы закрепить достигнутые рубежи и создать крупные резервы для завершения разгрома рижской группировки противника. Однако в Ставке считали переход к обороне еще преждевременным. От нас, полагаю, ожидали, что, воспользовавшись относительной слабостью противника на клайпедском и лиепайском направлениях, мы сумеем дальше на запад отодвинуть внешний фронт окружения группы армий "Север". Но главной задачей нашего фронта оставалось дальнейшее наступление на Ригу, поскольку войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов, наступавшие с востока, встретили упорнейшее сопротивление и снова были остановлены в 150 километрах от столицы Латвии. Поэтому я приказал Я. Г. Крейзеру захватить плацдарм на восточном берегу реки Лиелупе, юго-восточнее Елгавы, и обеспечить ввод в сражение с этого плацдарма мехкорпуса генерала В. Т. Обухова для удара на Иецаву и Огре. Успешное осуществление такого удара освободило бы 43-ю армию от опасного давления со стороны противника.

Однако войскам генерала Крейзера не удалось захватить плацдарм, и мехкорпус перейти в наступление не [398] смог. Но на ряде направлений противник был потеснен: 43-я армия отбросила фашистские части за реку Мемеле и закрепилась на ней; 51-я продвинулась на запад в освободила город Ауце; 2-я гвардейская на своем левом фланге овладела городом Расейняй.

Дальнейшее наше продвижение на запад становилось уже опасным. Разведка в первой половине августа начала отмечать все более активную переброску танковых и пехотных колонн противника из Восточной Пруссии на севера в полосу действий 2-й гвардейской армии. Как потом выяснилось, Гитлер в это время начал спешно стягивать против левого крыла нашего фронта огромные танковые силы. Но разведчики сумели обнаружить выдвижение фашистских войск только в полосу действий 2-й гвардейской. Из этого мы сделали вывод, что для этой армии создается явная угроза в районе Шяуляя. Опыт, безусловно, подсказывал нам, что удары могут последовать и на других направлениях. Но в каком месте от Рижского залива до города Расейняй противник нанесет главный удар? Это надо было определить в первую очередь. После всесторонней оценки группировки сил противника мы пришли в выводу, что он попытается, скорее всего, срезать под корень клин, вбитый нами в сторону Рижского залива. Следовательно, наиболее опасными направлениями для нас были шяуляйское и елгавское. Предчувствие этой угрозы и торопило нас с создаавем прочной обороны, особенно противотанковой, на подступах к Шяуляю и Елгаве с запада и юго-запада. Ускорило принятие нового решения прибытие в штаб фронта командира 2-й Латышской партизанской бригады Отомара Ошвална. С тех пор прошло много лет, но я и сейчас хорошо помню этого бородатого партизана с красивым, выразительным лицом. Он неторопливо вошел в комнату, где я работал, и сказал с мягким акцентом:

— Здравствуйте, я Ошкалн.

Прославленный партизанский вожак мне сразу понравился неторопливостью в суждениях, немногословием и прекрасным знанием обстановки. Он сообщил, что в леса южнее Риги фашистское командование стягивает отовсюду все новые и новые части. Подойдя к моей карте, Ошкалн на память перечислил все соединения и отдельные части, находившиеся в районе Риги, и указал примерные районы их дислокации. [399]

О полученных сведениях я доложил А. М. Василевскому, который тоже принял Ошкална и, дружески побеседовав с ним, горячо поблагодарил за помощь, которую оказывают партизаны.

Расставаясь с нами, партизанский командир обещал держать нас в курсе всех передвижений противника в районе Риги. Забегая вперед, скажу, что Отомар Ошкалп был удостоен звания Героя Советского Союаа.

Вскоре А. М. Василевский пригласил меня к себе. Мы всесторонне обсудили создавшуюся обстановку и в результате решили подготовить краткую докладную на имя И. В. Сталина. Мы сообщили, что войска 2-го и 3-го При- балтийских фронтов находятся в 150 километрах восточнее и северо-восточнее Риги. Противник, развернув вдоль реки Мемеле около 7 пехотных дивизий, одновременно сосредоточивает значительные силы в лесах южнее Риги для нанесения удара на Елгаву, а юго-западнее Шяуляя — крупную танковую группировку. В связи с этим настало время войскам 1-го Прибалтийского фронта прочно закрепиться на достигнутых рубежах, чтобы подготовиться к отражению возможных контрударов.

Посоветовавшись со мной, А. М. Василевский предложил Ставке следующий замысел: усилить 4-ю ударную армию, наступавшую от Крустпилса вдоль Даугавы на Ригу, и 6-ю гвардейскую, которую мы предполагали тоже двинуть на Ригу с юго-востока. Войскам 43-й армии временно перейти к обороне вдоль реки Мемеле с целью подготовки удара на Ригу, 51-я армия должна была, превратив район Елгавы в танконедоступдый, прочно удерживать занимаемый рубеж. Соединениям 2-й гвардейской армии совместно с 1-м танковым корпусом надлежало прочной обороной прикрыть шяуляйское направление, превратив район Шяуляя в мощный узел сопротивления. 3-й гвардейский мехкорпус и 103-й стрелковый корпус мы намеревались оставить в резерве с целью нанесения контрударов вдоль трех железнодорожных линий, ведущих от Елгавы на северо-запад, запад и юго-запад.

Приказав подготовить докладную И. В. Сталину с изложением этого замысла, маршал уверенно сказал мне:

— Думаю, что товарищ Сталин одобрит ваши предложения, поэтому готовьте необходимые распоряжения войскам.

И действительно, Ставка утвердила наши предложения готовить наступление на рижском направлении силами [400] 4-й ударной, 43-й армий и перейти к прочной обороне на фронте от Рижского залива до литовского города Расейняй. От Елгавы до Рижского залива (к западу от Круопяй) спешно создавали оборону дивизии 1-го гвардейского и 63-го стрелковых корпусов 51-й армии. Две дивизии 10-го стрелкового корпуса закреплялись южнее Елгавы, на стыке с 43-й армией. Все соединения были развернуты в линию, а в резерве у командарма оставалась 77-я стрелковая. Южнее, до города Расейняй, командующий 2-й гвардейской армией тоже развернул свои три стрелковых корпуса в линию, однако в каждом из них по одной дивизии было выведено во второй эшелон. К необходимости такого построения сил двух наших левофланговых армий мы пришли после долгих раздумий. Не одну бессонную ночь просидели над картой я и генерал-полковник В. В. Курасов, пытаясь определить направления возможных ударов противника на всем 250-километровом фронте этих армий. Наибольшее опасение вызывало у нас острие клина, который мы вбили западнее Риги, перерезав все сухопутные коммуникации группы армий "Север". Ширина его была от 40 до 60 километров. Острие клина составляли четыре стрелковые дивизии 1-го гвардейского и 63-го стрелковых корпусов. Мы понимали, что для прочного удержания участка фронта четырех ослабленных в боях дивизий недостаточно, но больше ничего выделить не могли. Не было сомнений, что противник будет стремиться срезать вбитый клин под основание, а поэтому, чем больше сил мы оттянем к Рижскому заливу, тем легче будет ему осуществить свой замысел.

Словом, сомнений не было, что удары гитлеровцев последуют неизбежно. Но откуда и какой силы? Это главное, чего мы, к сожалению, не знали точно почти до самого начала наступления.

16 августа обнаружились первые признаки ожидаемого нами контрудара. Утром генерал-лейтенант П. Г. Чанчибадзе прислал тревожную весть: вражеская пехота при поддержке 30 танков и авиации атаковала позиции 11-го гвардейского стрелкового корпуса в районе Кельме. Вскоре штаб армии донес о начале боев в районе города Расейняй и западнее Шяуляя. Во второй половине дня и от командующего 51-й армией генерал-лейтенанта Я. Г. Крейзера поступило донесение о наступлении небольших сил пехоты и танков южнее Ауце. [401]

Сообщения о первых результатах начавшихся боев свидетельствовали о том, что враг перешел к активным действиям и что на всех направлениях его атаки отражены. Совершенно очевидно, что враг ведет разведку боем, и поэтому следует ожидать ввода его главных сил. Наши предположения вскоре подтвердились. На юго-западных и западных подступах к Шяуляю в бой вступили уже крупные силы пехоты и до 250 танков. Мы, конечно, надеялись, что подготовившиеся к отражению удара гитлеровцев войска 2-й гвардейской и 51-й армий выстоят и под таким мощным натиском врага, но все же тревога не покидала нас ни на минуту. Поэтому такой огромной была наша радость, когда к концу дня стало известно, что атаки фашистских танков и пехоты успешно отбиты на всех направлениях. Лишь западнее Шяуляя части нашей 126-й стрелковой дивизии не устояли перед мощным танковым тараном и были отброшены на северо-восток. На остальных участках обороны войска 2-й гвардейской армии генерала П. Г. Чанчибадзе стояли насмерть.

Таким образом, события показали, что все принятые нами меры по усилению войск на шяуляйском направлении оказались своевременными. Однако нас продолжала тревожить неясность обстановки. К исходу 16 августа разведка сумела выявить только две дивизии: 7-ю танковую и моторизованную дивизию СС "Великая Германия". Ни фронтовой, ни армейской разведкам не удалось определить нумерацию и численность фашистских соединений, перешедших в наступление северо-западнее Шяуляя против дивизий 51-й армии. Во всяком случае, докладывая мне к исходу дня 16 августа о группировке перешедших в контрнаступление войск противника, начальник разведки фронта не смог ответить на вопрос, насколько велика угроза левому флангу 51-й армии. В ответ на мой упрек полковник А. А. Хлебов положил на стол только что полученную из штаба 51-й армии разведывательную сводку. Ничего тревожного в ней не было. О танковой группировке, сосредоточенной для удара против левофланговых дивизий 51-й армии,— ни слова, В сводке сообщалось, что "противник в течение 16. 8. 44 г. на правом фланге и в центре армии продолжал удерживать занимаемый рубеж... На левом фланге подвижными отрядами перешел в наступление и в результате боя к исходу [402] дня батальоном пехоты с восемью танками овладел местечком Кликоляй.{107}.

— Какие силы следует нам ожидать на этом направлении? — спросил я Хлебова, с трудам сдерживая нараставшее раздражение.

Начальник разведки лишь виновато развел руками. Высказав по телефону свое недовольство генералу Крейзеру, я потребовал, чтобы на следующий день он ясно доложил в составе группировки и численности сил противника, наступавших северо-западнее Шяуляя.

Добытые к концу 16 августа разведкой сведения позволяли все же сделать вывод, что на следующий день нашим левофланговым армиям, особенно 2-й гвардейской, предстоит выдержать еще более мощный удар. Об этом в первую очередь свидетельствовали данные, полученные от авиационной разведки, о том, что на шоссе от Таураге на Кельме наблюдаются сплошные колонны танков и автомашин с пехотой и что из района станции Тельшяй тоже выдвигаются к линии фронта большие силы танков и мотопехоты.

В ожидании нового удара крупных танковых сил противника мы потребовали от генералов Я. Г. Крейзера и П. Г. Чанчибадзе выдвинуть артиллерию в боевые порядки стрелковых батальонов первого эшелона. А. М. Василевский, неотлучно находившийся в эти дни при штабе нашего фронта, принимал все меры для ускорения прибытия к вам 5-м гвардейской танковой армия.

На следующий день атаки врага усилились и в направлении на Жагаре. На левофланговые дивизии 51-й армии обрушились около 200 танков и крупные силы пехоты. Это могло означать, что противник кроме пехоты ввел здесь в сражение до двух танковых дивизий. В этот день для наступления на Шяуляй со стороны Куршеная и Кельме фашистское командование помимо ранее действовавших двух пехотных дивизий сосредоточило, по всей вероятности, до 3—4 танковых и одну моторизованную дивизии. Враг, как нам казалось, стремится мощными ударами на Шяуляй и Жагаре выйти на широком участке фронта на шоссе и железнодорожную линию, ведущие из Восточной Пруссии в Ригу. Мы пришли к выводу, что дальнейшее наступление ударных группировок врага угрожает [403] разгромом двум левофланговым армиям нашего фронта и восстановлением весьма важных для противника коммуникаций с Восточной Пруссией. Исключительно тяжелым было положение 2-й гвардейской армии: огромные массы фашистских танков давили с двух направлений. Особенно усилился натиск на Шяуляй с запада. Наиболее ожесточенные бои разгорелись в районе Куршеная. Главный удар принял на себя 54-й стрелковый корпус генерал-майора И. В. Кляро. В чрезвычайно тяжелых условиях вела бой его левофланговая 126-я стрелковая дивизия полковника А. И. Казакова. Она понесла значительные потери и с упорными боями отступала к северо-востоку от Куршеная. Ее отход обнажил правый фланг 33-й гвардейской 11-го гвардейского стрелкового корпуса. Командир дивизии генерал-майор П. М. Волосатых принял разумное в этих условиях решение: развернуть свой правофланговый полк фронтом на север. С севера части 263-й и 126-й, а с юга — 33-й гвардейской стрелковых дивизий стойко отражали попытки танковых частей противника расширить участок прорыва. Подступы к Шяуляю с запада прикрывали части 16-й Литовской стрелковой дивизии. Особое беспокойство генерал П. Г. Чанчибадзе проявлял о 126-й стрелковой дивизии, которая с трудом удерживала наспех оборудованные позиции. Относительную устойчивость ей обеспечила соседняя 263-я стрелковая дивизия генерал-майора А. М. Пыхтина, которая стойко отбила все атаки противника, хотя натиск его танковых и пехотных частей был очень сильным. Только позиции 5-й стрелковой роты одного из ее полков атаковали 12 танков. Я был рад, что мы своевременно выдвинули вперед не только полковую артиллерию, но и пушечные подразделения дивизий. Они сыграли важную роль в отражении танковых атак.

Юго-восточнее Куршеная танковые части противника были задержаны 25-й истребительно-противотанковой артиллерийской бригадой полковника А. Г. Байнова. Наиболее сильному удару подвергся 1187-й артполк полковника Н. Г. Павленко. Артиллеристы отбивались до последнего снаряда. Только один расчет противотанкового орудия, которым командовал коммунист Алексей Митрофанович Кустов, поджег 5 фашистских танков, в том числе 2 "тигра". А когда фашистские автоматчики вплотную приблизились к орудию, солдаты забросали их гранатами. [404]

У орудия остался лишь один наводчик Тимофей Николаевич Подгорный. Раненный, он продолжал вести огонь до последнего снаряда, а потом вместе с водителем тягача отвел орудие в безопасное место. А. М. Кустову и Т. Н. Подгорному Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года было присвоено звание Героя Советского Союза.

В такой обстановке армия действительно нуждалась в помощи. Пришлось выполнить обещание, данное Чанчибадзе: использовать для укрепления обороны в районе Шяуляя наш фронтовой резерв — 103-й стрелковый и 1-й танковый корпуса.

В этот день меня особенно встревожило донесение разведотдела 51-й армии о том, что на усиление рижской группировки врага прибыли две пехотные и одна моторизованная дивизии, а в район Бауска подтягивается танковая дивизия. Всегда сдержанный и уравновешенный, Владимир Васильевич Курасов, выслушав доклад полковника А. А. Хлебова о новой угрозе со стороны Риги, вдруг резко бросил на карту курвиметр, которым он уточнял протяженность линии фронта, и в крепких выражениях высказал о фюрере все, что он о нем думал. Этот взрыв свидетельствовал о том, что нервы начальника штаба были напряжены до предела...

Контрудар со стороны Риги был бы крайне неприятным для нас. Пришлось и 43-й армии отдать приказ временно прекратить наступление на Ригу и закрепить занимаемый рубеж, а 19-й танковый корпус генерала И. Д. Васильева передать во фронтовой резерв и спешно перебросить его на левый фланг 51-й армии.

Таким образом, в полосу этой армии были нацелены уже два корпуса: механизированный и танковый. С 3-го Белорусского фронта шла 3-я артиллерийская противотанковая бригада, и три артиллерийские противотанковые бригады следовали к нам из резерва Ставки. К району боев мы стягивали все, что могли. Радовало завершение сосредоточения в районе Шяуляя 5-й гвардейской танковой армии, командующего которой я ожидал 17 августа, чтобы поставить ему боевую задачу. Танковая армия — это ведь 500—600 машин, думал я, прикидывая количество боевых машин, которые вступят в сражение против танковых дивизий противника в районе Шяуляя. [405]

Для встречи танкистов я направил в район Шяуляя генерала К. В. Скорнякова. Через некоторое время он сообщил мне неприятную весть: временно командовавший танковой армией генерал М. Д. Соломатин в районе Шяуляя получил тяжелое ранение и выбыл из строя. Узнав об этом, я приказал К. В. Скорнякову вступить в командование армией и попросил его доложить о ее боевом составе. Каково же было мое огорчение, когда выяснилось, что в армии имеется всего лишь 17 исправных танков, десятка два других боевых машин, мотопехота и штатная артиллерия.

— У нас и в танковых бригадах не меньше боевых единиц, — заметил я, крайне огорченный полученными сведениями.

Генерал Скорняков предложил выслушать начальника штаба армии генерал-майора П. И. Калиниченко.

— Ведь мы,— начал Калиниченко, предварительно назвав себя и поздоровавшись,— почти два месяца не выходили из боев, участвовали в Вильнюсской и Каунасской наступательных операциях, несли потери не только от огня противника, но и от износа машин, нехватки запасных частей. Немало танков армия оставила по пути в район Шяуляя. Москва занарядила для нас довольно большое количество техники. Мы рассчитывали, что будем иметь время для пополнения и приведения частей в порядок. Эшелоны с танками уже в пути...

Выслушав объяснения начальника штаба, я поставил задачу генералу Скорнякову в течение ночи на 18 августа выдвинуть танковую армию на рубеж западнее Шяуляя и, подчинив ей там 16-ю Литовскую стрелковую дивизию, поставить задачу перейти к прочной обороне на подступах к городу, обратив особое внимание на создание мощной противотанковой обороны, чтобы во взаимодействии с 3-й воздушной армией отразить массированные танковые удары противника.

В ночь на 18 августа начальник разведки фронта принес мне справку о выявленных разведкой потерях противника за последний день боя. В 117 танков и 2,5 тысячи убитых обошлось фашистам продвижение на несколько километров. Полковник А. А. Хлебов доложил, что разведчики сумели установить нумерацию одной из танковых дивизий, наступавших на Жагаре. Это была 5-я танковая дивизия. [406]

А в это время от генерала Н. Г. Чанчибадзе продолжали поступать тревожные донесения. Танковые части противника встречными ударами с севера и юга срезали выступ, который все еще удерживали войска 2-й гвардейской западнее Куртувеная, городка, что в 25 километрах юго-западнее Шяуляя. И теперь бои приближаются к Шяуляю. Однако сопротивление наших соединений не было сломлено. По-прежнему натиск основных танковых сил противника был направлен вдоль дорог, ведущих от литовских городов Куршенай и Кельме на Шяуляй.

Вдоль дороги от Куршеная вместе со вступившими в сражение бригадами 1-го танкового корпуса генерал-лейтенанта В. В. Буткова сражались части 16-й Литовской стрелковой дивизии. Командиры полков полковники В. Луня и В. Мотека выдвинули почти всю приданную им артиллерию в боевые порядки пехоты. Это укрепило положение стрелковых подразделений. Когда фашистские танки приближались к переднему краю обороны на 400— 500 метров, артиллеристы, а затем танки открывали по ним меткий огонь прямой наводкой. С прорвавшимися вражескими машинами вступали в бой и пехотинцы. В схватке с врагом особо отличились отец и сын Дауетасы. Отец уничтожал машины снайперским огнем из противотанкового ружья, а сын Стяпас в это время разил пехоту столь же метким огнем из пулемета. Несколько фашистских танков нашли свой бесславный конец перед позицией Дяуетасов. А когда и ружье оказалось бессильным перед огромным "фердинандом", старший Дауетас взялся за противотанковые гранаты. Меткий бросок — и самоходка замерла с перебитой гусеницей. Но вот тяжело ранило Стяпаса. А пехота продолжала наседать. Тогда отец сам лег за пулемет. Вскоре и он был ранен, но продолжал вести огонь, пока не потерял сознание от потери крови. Фашисты здесь не прорвались.

Всего 16-ю Литовскую стрелковую дивизию в этот день атаковало 90 танков, из них 50 обрушилось на 156-й стрелковый полк. Когда положение этого полка стало критическим, комдив генерал В. А. Карвялис двинул на помощь из второго эшелона 249-й стрелковый полк. И бой разгорелся с новой силой. В числе многих героев здесь отличились артиллеристы из орудийного расчета сержанта В. Шалтелиса, подбившие 4 фашистских танка, и пулеметчица Дануте Станиелене, которая участвовала в отражении [407] 13 атак. Славная дочь литовского народа за героизм, проявленный в боях под Шяуляем, была награждена орденом Славы I степени и стала полным кавалером этого ордена.

Большую роль в отражении атак противника на Шяуляй с запада сыграли в эти дни и части 1-го танкового корпуса. Особенно храбро сражались воины 44-й мотострелковой бригады полковника Д. П. Халаева. О напряженности боя, который вели части бригады в этот день, можно судить по действиям 8-й мотострелковой роты. На ее позиции шли 18 танков и батальон пехоты, но с помощью артиллерии и танков атака была успешно отбита. С такой же стойкостью продолжали обороняться соединения 11-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майора С. Е. Рождественского на юго-западных подступах к Шяуляю. Наиболее трудные испытания снова выпали здесь на долю воинов 33-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора П. М. Волосатых, которая прикрывала шоссе, ведущее от Тильзита на Шяуляй. Например, 4-я стрелковая рота 84-го гвардейского стрелкового полка два часа удерживала перекресток дорог у деревни Горды, отбивая все атаки врага. Но вот 7 фашистских танков ворвались на позиции подразделения. Первым на их пути встал рядовой Прокофий Лукич Литвинов. С противотанковыми гранатами в руках он бросился под головной танк и остановил его. Потрясенные его самопожертвованием, бойцы подбили еще два танка, а остальных заставили отступить. П. Л. Литвинову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Словом, 2-я гвардейская армия продолжала отражать атаки с нарастающим упорством.

Обнадеживающие сведения в этот день поступили и от генерала Я. Г. Крейзера. Хотя противник ввел южнее Ауце новые танковые силы, сломить дивизии 63-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта Ф. А. Бакунина он не смог. Я облегченно вздохнул, услышав от Крейзера, что отсеченный от главных сил 87-й стрелковой дивизии стрелковый полк майора М. М. Халявицкого к югу от местечка Вегеряй продолжает успешно отбивать непрерывные атаки танковых частей противника, несмотря на то что в них участвовало около сотни фашистских танков и штурмовых орудий. Остальные части 87-й стрелковой дивизии полковника Г. П. Куляко, отступив на 3—4 километра [408] к северу, продолжали с непоколебимым упорством отражать атаки противника южнее Ауце.

На помощь попавшей в тяжелое положение 87-й стрелковой дивизии генерал Крейзер перебросил свою резервную 77-ю стрелковую дивизию и 257-ю стрелковую дивизию из 10-го стрелкового корпуса. Полки этих дивизий с ходу контратаковали противника на подступах к Жагаре и задержали его продвижение. Особенно тяжелые бои выпали на долю 257-й стрелковой дивизии полковника А. Г. Майкова, однако все ее полки держались стойко, бойцы и командиры проявляли массовый героизм. На [409] ряде участков танкам удавалось прорваться через боевые порядки пехоты, но они натыкались на меткий огонь артиллеристов. Так было юго-восточнее Ауце, где на пути прорвавшихся двух полков пехоты и 40 танков встали дивизионы 27-й пушечной артиллерийской бригады полковника В. С. Капитоненко. Артиллеристы не пропустили противника дальше. Все поле перед огневыми позициями бригады было усеяно разбитыми танками и трупами фашистских пехотинцев.

Положение наших войск на подступах к Жагаре еще более упрочилось после вступления в сражение здесь бригад испытанного 3-го гвардейского механизированного корпуса, который мы вовремя передали Крейзеру.

В ходе боев на этом направлении подтвердилось наступление 5-й танковой дивизии гитлеровцев. Кроме того, к нашему удивлению, разведка обнаружила здесь танковый полк моторизованной дивизии СС "Великая Германия", которая одновременно отмечалась и западнее Шяуляя. Неужели противник, потерпев неудачу под Шяуляем, начал перегруппировывать танковые дивизии на север? Но ведь против трех дивизий 51-й армии и без того уже наступали, по нашим сведениям, немалые силы. Словом, неясность в группировке сил противника на левом фланге 51-й армии нас чрезвычайно тревожила. Мы все еще не решались снять с рижского направления ни 6-ю гвардейскую, ни 43-ю армии, поскольку командующий 51-й армией генерал-лейтенант Крейзер продолжал ежедневно напоминать мне о нараставшей угрозе со стороны Риги. В штабе фронта тоже сложилось мнение, что рижская группировка все же должна ударить навстречу своим танковым дивизиям, прорывавшимся из районов Шяуляя и Ауце. И действительно, к исходу третьего дня боев генерал Крейзер доложил мне о том, что пленные заявляют о сосредоточении южнее Риги, в районе Бауски, новой танковой дивизии неустановленной нумерации и о якобы готовящемся из этого района наступлении. Поставив соответствующую задачу фронтовой разведке, мы снова обратились к командиру партизанской бригады Отомару Петровичу Ошкалну с просьбой проверить сведения, полученные от армейской разведки.

А тем временем вступление в сражение соединении 5-й гвардейской танковой армии окончательно стабилизировало положение на западных подступах к Шяуляю. He [410] смотря на малочисленность, части этой армии заметно укрепили положение, организовав активную оборону.

Убедившись на следующий день, что все атаки противника юго-западнее Жагаре уверенно отбиваются стрелковыми и артиллерийскими частями, мы решили вывести 3-й гвардейский мехкорпус в резерв. Однако нас не покидала тревога за узкий коридор, который образовался в результате выхода наших войск к Рижскому заливу. С запада его прикрывали лишь части 417-й и 267-й стрелковых дивизий, и мы понимали, что он может быть пробит противником в любое время. Надо бы втянуть туда побольше сил, но ведь этого и ожидал противник. Прорвавшись в направлении на Жагаре и далее на Елгаву, он отсек бы все войска 51-й армии вместе с коридором. На этот риск нельзя было идти до тех пор, пока продолжался натиск врага на елгавском направлении.

Противник атаковал на шяуляйском направлении и на четвертый день, но мы вдруг почувствовали, что центр его усилий все заметнее смещается на север, против левофланговых соединений 51-й армии. Из данных разведки можно было сделать вывод, что гитлеровцы решили усилить нажим на Жагаре. Это вынудило нас придержать пока 3-й гвардейский мехкорпус в этом районе, а в свой резерв подтянуть сюда из 43-й армии 19-й танковый корпус.

В течение 19 августа атаки противника были успешно отбиты на всех направлениях. Однако стрелковые части не смогли бы столь долго сдерживать яростный натиск крупных танковых сил, если бы не блестящие действия артиллерии. Не раз в самые критические моменты положение спасали противотанковые артиллерийские бригады 8-й пушечной артиллерийской дивизии РГК, которой командовал генерал-майор П. Г. Степаненко.

Почти каждый мой разговор с генералом Я. Г. Крейзером в эти дни начинался с вопроса:

— Держится полк Халявицкого?

— Держится, товарищ командующий фронтом,— неизменно отвечал командарм, но таким неуверенным тоном, словно и сам не верил своим словам.

И действительно, трудно было представить, как этот полк, стиснутый в железное кольцо танковых и пехотных частей, находил еще силы отбивать непрерывные атаки. Главные силы 87-й стрелковой дивизии пытались про- биться [411] к окруженным, но на пути стальной плотиной вставали фашистские танки и артиллерия.

Прн отражении одной из очередных атак противника командир полка был ранен, не продолжал руководить боем. Я приказал Крейзеру предпринять в ночь на 20 августа новую попытку вызволить окруженных, разорвав вражеское кольцо встречными ударами частей 77-й и 257-й стрелковых дивизий.

К концу дня 19 августа из 2-й гвардейской армии стали поступать все более утешительные донесения. Хотя противник продолжал еще атаки, но они разбивались, наталкиваясь на оборону гвардейцев. Стрелковые корпуса с бригадами танковой армии и 1-го танкового корпуса уверенно отражали одну атаку за другой.

Генерал П. Г. Чанчибадзе доложил о своем намерении перебросить под Шяуляй управление 13-го гвардейского стрелкового корпуса, с тем чтобы оно возглавило руководство всеми стрелковыми соединениями. Зная командира этого корпуса А. И. Лопатина, его железную волю, я одобрил решение генерала Чанчибадзе поручить Антону Ивановичу наиболее трудный участок обороны армии.

А тем временем стрелковые дивизии совместно с бригадами 5-ой гвардейской танковой армии и 1-го танкового корпуса стойко отражали вражеские атаки. Артиллерия по-прежнему играла решающую роль в противотанковой обороне. Однако мне не хотелось бы, чтобы у читателя создалось впечатление, будто танки уничтожали только артиллеристы. Просто танков было так много, что остановить и уничтожить их можно было лишь совместными усилиями пехоты, танков и артиллерии.

19 августа немало бронированных громадин пожгли и пехотинцы. В этот день в центре нашего внимания снова оказались дивизии 11-го гвардейского стрелкового корпуса, прикрывавшие юго-западные подступы к Шяуляю. Несмотря на то что командир корпуса генерал С. Е. Рождественский выбыл из строя, управление боем осуществлялось твердо. Мой старый товарищ генерал-майор Баграт Арушанян, заменивший комкора, умело руководил войсками. Так, он сорвал замысел противника проделать брешь в обороне 32-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Н. К. Закуренкова на участке обороны ее 85-го гвардейскогоо стрелкового полка, когда до двух полков [412] пехоты и несколько десятков танков врага перешли в атаку. Хотя много танков было поражено артиллерийским огнем, несколько машин прорвалось в боевые порядки полка. Тогда пехотинцы взялись за противотанковые гранаты и бутылки с горючей смесью. В 4-й стрелковой роте сержант Евтей Моисеевич Грибенюк, спасая товарищей, бросил противотанковую гранату под гусеницы фашистского танка, который приблизился почти вплотную, и подорвал его. Звание Героя Советского Союза ему присвоено посмертно.

Рассказывая мне о примерах героизма наших бойцов и командиров, член Военного совета фронта генерал-лейтенант Д. С. Леонов, взъерошивая от волнения свои мягкие и редкие светлые волосы, восклицал:

— Какие люди! Какие люди! Да разве можно с такими не победить! — И он тут же просил меня выбрать время, чтобы подписать представления о награждении особо отличившихся в боях.

...Оценивая итоги четвертого дня сражения, я не мог отделаться от смутного предчувствия надвигающейся беды. Оно почему-то всегда охватывало меня, когда в сражение приходилось бросать последние резервы. Я никогда не забывал известное изречение о том, что полководец, ведущий сражение без резервов, наполовину побежден.

А между тем обстановка на левом фланге 51-й армии продолжала оставаться весьма туманной. Враг продолжал усиливать натиск своих танковых сил вдоль железной дороги от Ауце на Елгаву. В связи с этим пришлось снова отказаться от мысли вывести в резерв 3-й гвардейский мехкорпус. Пришлось рассчитывать пока лишь на танковый корпус генерала И. Д. Васильева, который мы предусмотрительно подтянули в полосу 51-й армии.

Я был в восторге, когда в этот день получил опровержение выводов армейской разведки о сосредоточении в районе Бауски немецкой танковой дивизии и о якобы назревавшем контрударе. Это полволяло нам снять часть сил с рижского направления. Мы уже обдумывали вопрос о срочной переброске одной из армий в полосу 51-й армии, когда позвонил Иван Михайлович Чистяков.

— Товарищ командующий! — начал он без предисловий.— В полосе действий моей армии относительно спокойно. Противник особой активности не проявляет и, по данным разведки, не собирается... Считаю возможным пе- редать [413] мой участок соседу слева, а главные силы моей армии перебросить под Жагаре...— И уже как об одолжении: — Очень прошу. Я знаю, как тяжело там отражать танковые удары, но у нас есть большой опыт борьбы против них на Курской дуге. Мы наверняка пригодимся...

Удивительный человек — Чистяков! Он ведь знал, упрашивая меня послать его в самое пекло сражения, что оборона не принесет его армии славы, а прорыв фашистов, случись он на участке, который она примет, доставит командарму много неприятностей. Но постоянная готовность быть на самом трудном месте — главная особенность его характера.

С одобрения маршала А. М. Василевского генералу Чистякову был отдан приказ срочно начать переброску армии в полосу обороны, которую он должен был занять на стыке 51-й и 2-й гвардейской армий. На осуществление этого решения мы возлагали большие надежды. Ведь после выхода 6-й гвардейской в район сражения можно будет смело вывести во фронтовой резерв 3-й гвардейский мехкорпус и 5-ю гвардейскую танковую армию. Однако Чистякову еще предстояло решить весьма сложную задачу: совершить с армией незаметно для противника 150-километровый марш. Надо было осуществить переброску армии так, чтобы противник не обнаружил ее ухода, не узнал о направлении марша и не разгадал цель этого маневра. А ведь перебросить надо многие десятки тысяч солдат и офицеров, массу боевой техники и тяжелого вооружения. И перемещение провести надо было, как говорят конники, "на галопе", то есть с молниеносной быстротой.

Я верил, что Чистяков выполнит эту задачу успешно и в кратчайший срок. Но все же тревога не покидала меня: а не устроит ли противник какую-нибудь новую пакость в полосе армии Крейзера до выхода туда армии Чистякова?

К несчастью, так оно и случилось. Утром 20 августа позвонил Крейзер:

— Товарищ командующий! Противник перешел в наступление на Тукумс. Около трехсот танков окружает город с севера и юга. Оборона рухнула. Частям, обороняющимся в районе Тукумса, грозит окружение.

— Пусть части дивизии, обороняющиеся в районе Тукумса, организуют круговую оборону и ожидают помощь,— [414] приказал я,— а мы будем готовить контрудар для восстановления обороны. Немедленно передадим вам танковый корпус генерала Васильева и шестидесятый стрелковый из сорок третьей армии.

Спустя два часа Крейзер доложил, что организует контрудар с целью восстановления связи с частями, обороняющимися в районе Тукумса. А во второй половине дня командарм 51-й сообщил, что на побережье Рижского залива, к северо-востоку от Тукумса, противник высадил морской десант с 35 кораблей и нанес удар навстречу танковым частям, наступавшим в направлении Тукумс, Рига против 417-й стрелковой дивизии; с востока же, из района Юрмалы, против частей 346-й стрелковой дивизии перешли в атаку значительные силы пехоты и танков. Генерал Крейзер попросил разрешить отвести 346-ю и 417-го стрелковые дивизии на рубеж Елгава, Добеле.

У меня не оставалось сомнения в том, что без немедленной помощи этим дивизиям угрожает гибель. Но помочь мы им пока ничем не могли. Поэтому я дал разрешение на отвод частей 346-й и 417-й стрелковых дивизий. Крейзер отдал им приказ пробиваться на рубеж Елтава, северо-западнее Добеле, Ауце.

Горечь неудачи, постигшей наши войска на побережье Рижского залива, была смягчена докладом генерала Крейзера о стабилизации положения наших войск на подступах к Жагаре. Левофланговые дивизии 51-й армии совместно с бригадами 3-го гвардейского мехкорпуса снова успешно отразили все атаки противника на елгавском направлении.

В ходе боя на участке обороны 77-й стрелковой дивизии генерал-майора А. П. Родионова подлинный героизм проявили воины батареи 239-го артиллерийского полка, которой командовал старший лейтенант Иван Владимирович Борщик. Его подчиненные отразили пять танковых атак. Но один за другим погибли все наводчики. Тогда командир сам встал к орудию и последними снарядами подбил еще два танка. Оставшиеся в живых израненнные батарейцы винтовками и автоматами отбили все атаки пехоты. Но вот, расчищая дорогу пехоте, снова двинулись танки. Иван Борщик с противотанковыми гранатами в руках двинулся наперерез "тигру". Осколок впился офицеру в руку. Он быстро терял силы. Взяв обе гранаты одной [415] рукой, командир батареи бросился под танк и спас своих товарищей от гибели.

Положение 87-й стрелковой дивизии тоже значительно укрепилось. Ее 1379-й стрелковый полк, с удивительным упорством пробивавшийся в ночь на 20 августа из окружения, к утру вышел к главным силам. Генерал Крейзер сообщил мне поразительные подробности. Оказалось, что бойцы и командиры части, ведя непрерывные бои с 17 по 20 августа в полной изоляции, сумели уничтожить 34 танка, 9 штурмовых орудий и более 1200 фашистов. В части же было потеряно за это время 74 солдата и офицера убитыми и 131 ранеными, а также всего 12 противотанковых пушек. Весь остальной личный состав пробился из окружения, сохранив все вооружение, технику и военно-хозяйственное имущество. Командир полка майор Халявицкий при выходе из окружения был вторично тяжело ранен. Крейзер, выехавший лично встретить пробившийся полк, не успел выслушать до конца доклад командира — тот потерял сознание и через несколько часов скончался.

И. В. Борщику и М. М. Халявицкому посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

К этому времени командующий 2-й гвардейской армией уже докладывал не только о полной стабилизации положения его войск на западных подступах к Шяуляю, но и о заканчивающейся подготовке к контрудару. Лишь на левом фланге противник продолжал еще атаки против 32-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Закуренкова, прикрывавшей шоссе Тильзит—Шяуляй.

22 августа гитлеровцы полностью прекратили атаки на шяуляйском направлении, почувствовав сокрушительный отпор. Зато южнее Ауце разведка вдруг обнаружила две новые танковые дивизии, спешно переброшенные фашистским командованием от Шяуляя. Сомнений не было: враг окончательно отказался от попыток пробиться на восток через Шяуляй и решил все силы бросить на прорыв к Елгаве по кратчайшему направлению через Жагаре. Но сюда уже подошли бригады 19-го танкового корпуса. И мы решили разбить группировку противника встречными ударами 51-й и 2-й гвардейской армий.

Пока под руководством генерал-полковника В. И. Кузнецова готовился контрудар в районе Жагаре, соединения 2-й гвардейской армии перешли в наступление западнее Шяуляя и отбросили противника на 10—12 километров. [416]

А, враг тем временем продолжал наращивать атаки своими танковыми силами, стремясь окружить левофланговые дивизии 51-й армии, оборонявшиеся на подступах к Жагаape. Поэтому бригадам 19-го танкового корпуса пришлось с ходу вступать в сражение.

Мы очень надеялись на этот корпус, которым командовал герой освобождения Крыма генерал-лейтенант танковых войск Иван Дмитриевич Васильев, а начальником штаба корпуса был полковник Иван Егорович Шавров{108} , которого я знал как очень храброго и опытного танкиста, И наши надежды оправдались. Сначала генерал Васильев подтянул к Жагаре 101-ю танковую бригаду, 8-й отдельный гвардейский тяжелый танковый и 867-й самоходно-артиллерийский полки. 101-я танковая бригада полковника А. И. Никулина стремительной контратакой отбросила фашистов от западной окраины города и стабилизировала положение стрелковых частей. Тогда противник ударил на другом участке — на Калнаймуйжу и снова начал теснить стрелков. Васильев двинул навстречу 202-ю танковую бригаду. Командир бригады полковник М. Г. Фещенко ночью успел окопать свои танки, а на рассвете 22 августа дал решительный отпор гитлеровцам: потеряв 13 танков, они отступили. Но это была, видимо, только разведка. Вскоре фашистские танковые части сплошным бронированным валом ринулись в атаку. В течение пяти часов 19-й танковый корпус и стрелковые части отразили 6 мощных танковых атак! Особенно ожесточенный бой разгорелся в районе деревни Букайшис, где насмерть стояли 1-й и 2-й танковые батальоны 202-й танковой бригады под командованием старшего лейтенанта М. Н. Казакова и капитана Л. С. Падукова, а также батарея противотанковых орудий капитана В. Н. Кирмановича. Все трое удостоены звания Героя Советского Союза.

...Выслушав доклад генерала Крейзера об успешном исходе боя на подступах к Жагаре, я предупредил его, что противник еще не обескровлен и утром, видимо, вновь попытается прорваться на Елгаву — иного выхода у него нет. И командарм подготовил за ночь войска к встрече с врагом. Но противник, потерпев неудачу и под Жагаре, перегруппировал свои силы и 23 августа нанес главный [417] удар севернее железной дороги Ауце — Елгава, потеснив оборонявшиеся там стрелковые дивизии.

Метание танковых дивизий вдоль фронта обороны 51-й армии в поисках слабых мест свидетельствовало о неуверенности врага в своих силах. Узнав о новой вражеской перегруппировке, я приказал генералу Крейзеру немедленно перебросить туда же наш 19-й танковый корпус. И снова его соединения помогли стрелковым дивизиям остановить фашистские танки. В дальнейшем в связи с подходом к району сражения передовых соединений 6-й гвардейской мы уже обезопасили себя от любой случайности.

Штаб фронта к исходу 25 августа представил мне справку, из которой было видно, что противник только с 16 по 25 августа потерял 15,5 тысячи солдат и офицеров, 354 танка, 26 штурмовых орудий, 268 артиллерийских орудий, тысячи автомашин и много других видов вооружения и техники.

Атаки танковых дивизий в районе Жагаре и севернее продолжались до конца августа, но это было проявление бессильной ярости, а может быть, и страха перед Гитлером, приказа которого они не смогли выполнить — войска левого крыла 1-го Прибалтийского фронта не были отсечены от главных сил, хотя Шернер и его генералы получили от фюрера для этого огромные силы — около 12 дивизий, в том числе 6 танковых и одну моторизованную. Так рухнул еще один замысел Гитлера нанести поражение советским войскам в Прибалтике.

Изучение захваченных вражеских документов и опрос пленных офицеров позволили нам после отражения контрударов убедиться в серьезности замыслов фашистского командования. Сосредоточив против соединений 51-й и 2-й гвардейской армий несколько пехотных, шесть танковых и моторизованную дивизию, в которых насчитывалось более 800 танков и штурмовых орудий, оно рассчитывало мощными ударами по всему фронту от Рижского залива до города Кельме сокрушить оборону этих объединений, окружить и разгромить их и, продвинувшись на восток, освободить основные автомобильные и железнодорожные коммуникации, связывавшие группы армий "Север" и "Центр". Несокрушимая стойкость соединений 2-й гвардейской и 51-й армий на подступах к Шяуляю и в районе Жагаре сорвала осуществление этих намерений, и [418] фашистскому командованию пришлось довольствоваться узким коридором, который совместными усилиями соединений 3-й танковой артаии немцев, сосредоточенных у Риги войск группы армий "Север" и морского десанта уда-дось проделать по берегу Рижского залива. Гитлеровцам там пришлось заново прокладывать железнодорожную линию.

Словом, грандиозно задуманная фашистским командованием операция не принесла желаемых результатов.

Еще продолжалось отражение контрудара 3-й танковой армии, когда меня пригласил к себе маршал А. М. Василевский и сказал, что Ставка замыслила новую стратегическую операцию: совместными ударами войск Ленинградского, 1-го, 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов нанести поражение войскам группы армий "Север". На северном крыле советско-германского фронта она представляла собой весьма грозную силу.

Изложив в общих чертах замысел предстоящей операции, маршал А. М. Василевский сказал, чтобы мы подумали и доложили свои предложения по организации наступательной операции силами 4-й ударной и 43-й армий в общем направлении на Ригу с юга. Начало наступления намечалось на 5—7 сентября. Директиву Ставки на наступление мы должны были получить со дня на день. [419]

Дальше