В боях за Крым
Вспомогательный пункт управления армии расположился километрах в пяти восточнее Тамани. Многие офицеры ездили в этот увековеченный Лермонтовым, теперь разрушенный до основания городок, чтобы с обрывистого берега взглянуть на Крым. В ясную погоду он был хорошо виден. Не удержался и я от такой поездки. Уже с месяц у меня была служебная автомашина — «виллис». Гитлеровцы вели пристрелку песчаных отмелей на своем берегу. Ветер гнал по морю высокие белогривые волны. С нашей стороны у разбитой пристани торчала из воды труба какого-то затонувшего судна, под обрывом валялось несколько выброшенных волнами мотоботов.
Еще в ходе боев за Таманский полуостров было намечено вторжение войск Северо-Кавказского фронта на Керченский полуостров. У Тамани ширина пролива достигала шестнадцати километров, севернее ее, у косы Чушка, она составляла всего четыре с половиной. К двадцатым числам октября войска фронта были готовы к проведению операции. Но непрерывные штормы заставляли откладывать ее.
Вернувшись на ВПУ, я увидел там Вершинина. В кожаном реглане и генеральской фуражке, он со своим заместителем генерал-майором авиации С. В. Слюсаревым прохаживался по дорожке между врытыми в землю автомашинами и блиндажами. На мое приветствие командующий ответил скупым кивком и тут же сделал жест рукой: «Жди, ты мне нужен». Через несколько минут он, окончив разговор со Слюсаревым, подозвал меня.
Я не раз убеждался в том, что К. А. Вершинин обладает исключительной памятью. Он помнил, кто и о чем ему докладывал не день или два, а несколько недель или даже месяцев тому назад. Если, конечно, этот доклад [124] имел отношение к боевым действиям армии. Константин Андреевич легко запоминал лица и фамилии людей, цифры» Впоследствии, став Главным маршалом авиации, главнокомандующим ВВС Советской Армии, он без труда вспоминал подробности того или иного дня Великой Отечественной войны, с первого взгляда узнавал боевых соратников.
— Когда думаете провести совещание с руководящим медсоставом? — спросил Вершинин, пожав мне руку.
Вопрос не был случайным. По возвращении из Москвы я сразу же доложил командующему и его заместителю по политчасти генералу Ф. Ф. Верову, назначенному вместо убывшего на другой фронт В. И. Алексеева, какие вопросы обсуждались на совещании. Вскользь заметил, что и нам, армейским медикам, не мешало бы подвести итоги своей работы на втором году войны. Вершинин одобрил мою идею, но начавшееся наступление не позволило собрать людей.
— Советую теперь воспользоваться вынужденным затишьем, — продолжал командующий. — Оно ненадолго.
На загорелом, слегка скуластом лице генерала мелькнула улыбка.
Несколько дней назад ликвидировали должность помощника начальника санитарного управления фронта по ВВС. Была наконец устранена двойственность в руководстве санслужбами РАБ. Теперь они перешли в прямое подчинение флагманского врача воздушной армии. Несколько раньше в РАБ ввели должности эпидемиолога и гинеколога, поскольку в армии возросло число женщин-военнослужащих и вольнонаемных. По своей инициативе я создал при штабе нештатное отделение медицинского снабжения и склад ВА, обслуживаемый небольшим штатом: начальник, его помощник и кладовщик. Ведь фронтовой авиасклад располагался иногда в 100–150 километрах от штаба, а связь с ним, даже проводная, зачастую отсутствовала.
По этому поводу командующий в шутку заметил:
— Теперь вы единоличный хозяин.
Далее Вершинин сообщил мне, что Северо-Кавказский фронт вот-вот перестанет существовать. Некоторые его войска уже начали убывать, а из остававшихся формировалась Отдельная Приморская армия. 4-я воздушная входила в ее состав. [125]
Я знал, что помощником начальника санслужбы Отдельной Приморской армии утвержден (собственно, он и был на этом посту) А. Е. Соколов. Решил просить его принять участие в нашем форуме. Командующему сказал, что совещание созову через два-три дня. Он одобрил намеченный срок.
По условиям оперативной обстановки созвать весь руководящий состав медицинской службы армии было невозможно. В станицу Фонталовская вызвали дивизионных врачей, начальников санслужб РАБ, старших врачей БАО и авиаполков, начальников лазаретов тех частей и соединений, которые находились неподалеку. В частности, прибыли: дивизионные врачи М. М. Полонский, П. Н. Бурухин и А. Г. Завьялов, начальники санслужб РАБ И. Г. Пастернак и В. А. Демченко, старшие врачи БАО Калика, Павлов, Волосевич, Иваницкий, Ястребов, старшие врачи авиаполков Литманов, Фрейман, Володарская, Челебийский и ряд других товарищей.
На совещании был сделан обстоятельный анализ работы лазаретов БАО — основных лечебных учреждений воздушной армии, особенно их хирургической деятельности.
В докладе я сообщил примерно следующее. За второй год войны в 4-й воздушной армии было госпитализировано 10830 раненых и больных. Из них в лазаретах БАО лечилось 88,45%. В эвакогоспитали мы направили лишь 11,55%. Летного состава туда, по сравнению с другими специалистами, передано несколько больше: 23–35%. Это объяснялось наличием тяжелораненых, нуждающихся в длительных сроках лечения. Важную роль сыграли нештатные армейские хирургические лазареты.
Итоги работы санслужбы за второй год войны позволили сделать определенные выводы. Несмотря на усилия организовать четкую систему этапов эвакуации ВВС, мы наталкивались на препятствия организационного характера и штатные неувязки. Преодолеть эти трудности полностью не удалось. Хотя большинство раненых и больных авиаторов направлялось в лечебные учреждения ВВС, все же значительное их количество попадало в лечебно-эвакуационные учреждения сухопутных войск, а затем эвакуировалось в тыл страны.
«Вылавливание» раненых летчиков из общевойсковых этапов эвакуации было далеко не всегда успешным из-за отсутствия постоянной связи частей ВВС с лечебными [126] учреждениями сухопутных войск. Организация временных нештатных авиагоспиталей и авиаотделений при ЭГ сыграла свою положительную роль. Однако эти учреждения не смогли заменить штатные армейские авиагоспитали. Нештатные авиагоспитали (армейские хирургические лазареты) необходимо комплектовать хорошо подготовленными хирургами, которые способны оказывать квалифицированную медицинскую помощь.
Работа по розыску раненых летчиков к концу второго года войны принесла определенные положительные результаты. Однако она все еще не удовлетворяла санитарную службу армии.
С обстоятельным докладом на совещании выступил А. Е. Соколов. Рассмотрев общие вопросы медицинского обеспечения войск, он подчеркнул необходимость лечения раненых летчиков в госпиталях Отдельной Приморской армии, рекомендовал эвакуировать в тыл страны лишь тех, кому на месте требуемая медицинская помощь не может быть оказана. Соколов одобрил инициативу 4 ВА в организации хирургических лазаретов и дал им высокую оценку.
Тут надо заметить, что ряд лазаретов БАО мы сделали хирургическими и получили разрешение начальника тыла воздушной армии в случае необходимости перемещать их с одного участка на другой. Такие лечебные подразделения были созданы, например, в 471 БАО (старший врач Ястребов, начальник лазарета Аранович), в 348-м (соответственно — Павлов и Чупова), в 440-м (Калика и Захарьян).
На совещании выступили почти все присутствовавшие. Оно прошло живо и интересно. Позже Соколов сказал мне полушутя: «Жаль, я не остался авиационным врачом. В вас какая-то особая... задиристость, что ли?»
В Фонталовскую тогда не приехал мой «крестник» Аранович. В порядке взаимопомощи его командировали на две недели в медсанбат одной из дивизий 9-й армии (БАО размещался в ее тылах). Григорий Израилевич был уже аттестован, ему присвоили звание капитана медицинской службы.
Я встретил его через два дня после совещания. Командировка врача окончилась трагически. Я уже говорил, что, отступая, фашисты минировали буквально каждый метр земли, все здания и даже отдельные предметы. Случилось [127] так, что саперы не обнаружили фугаса замедленного действия в школе, где разместился медсанбат. И это здание вдруг взлетело на воздух. Из всех раненых и медперсонала батальона в живых осталось всего семь человек. Аранович оказался в числе счастливцев. Рассказывая об этом ужасном случае, капитан невольно закрывал лицо руками.
Стояли ясные, но ветреные, холодные дни. Ночи стали такими темными, что по улицам можно было двигаться только ощупью. Море по-прежнему бушевало. Яростные удары волн о высокий таманский берег, как пушечная пальба, были слышны далеко.
Решив, что осенних штормов не переждешь, командующий генерал армии Петров 31 октября отдал приказ начать ночью форсирование Керченского пролива. Накануне днем в частях прошли митинги. Бойцы и командиры клялись не пощадить ни крови своей, ни жизни для освобождения советского Крыма.
Первым на бронекатерах и самоходных баржах предстояло высаживаться на Эльтиген отвлекающему десанту. Он состоял из одной дивизии 18-й армии и батальона моряков-новороссийцев. С воздуха его должен был поддерживать полк ночных бомбардировщиков Е. Бершанской. Двумя часами позднее с косы Чушка отправлялся основной десант. Для его поддержки выделили все остальные полки ночных легких бомбардировщиков. С рассвета вступала в действие штурмовая и истребительная авиация.
В Эльтигене высадилась лишь часть десанта: многие бронекатера попали под сильный артиллерийский огонь противника, большинство самоходных барж повернуло обратно, не сумев справиться с волнами. На косе Чушка дела обстояли еще хуже. Десантная операция закончилась лишь через четыре дня.
В штаб Северо-Кавказского фронта {7} прибыл представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко. Он потребовал немедленно переправлять на Еникалийский полуостров главные силы. С 5 ноября удалось наладить переброску частей. [128]
Наша авиация уже имела подавляющее превосходство в воздухе, а военные корабли — на море. Переправу обеспечивала также наша дальнобойная артиллерия. К 12 ноября войска армии достигли восточной окраины Керчи, захватили Еникалийский полуостров. Плацдарм имел площадь около 80 квадратных километров.
В эти дни мы с чрезвычайной напряженностью осуществляли план медицинского обеспечения боевых действий воздушной армии. В станице Фонталовская на базе лазарета 348-го батальона аэродромного обслуживания (старший врач Павлов, начальник — Чупова), усиленного за счет еще одного БАО, был развернут армейский хирургический лазарет на 30 коек. Возле косы Чушка, в станице Запорожская, — на 25 коек 471 БАО. Его возглавил Аранович. В Тамани был развернут хирургический лазарет на 10 коек.
Сразу после захвата плацдарма на Керченском полуострове там появился передовой командный пункт (ПКП) 4 ВА, возглавляемый генералом С. В. Слюсаревым. Сначала туда были направлены два медицинских поста. Вскоре командующий воздушной армией приказал подготовить на плацдарме площадку и посадить на нее эскадрилью ЛаГГ-3 88-го истребительного авиационного полка. Ее задача — осуществлять перехват вражеских бомбардировщиков «по-зрячему» и по вызову станции наведения. Это авиационное подразделение, которым командовал Герой Советского Союза капитан В. А. Князев, вело воздушные бои на глазах воинов всего керченского плацдарма. Летчики сразу же завоевали любовь и признательность пехотинцев.
Для обеспечения боевой работы эскадрильи и передового командного пункта была выделена комендатура от 435 БАО. В нее вошли майор медицинской службы Ефимец, врач амбулатории капитан медицинской службы Абаева, фельдшер лейтенант медицинской службы Осадчая, начальник аптеки младший лейтенант медицинской службы Белогорская и медсестра Соколова. Они оказывали помощь не только авиаторам, но и раненым из наземных частей.
Аэродром часто подвергался налетам немецких бомбардировщиков. Кроме обычных бомб они сбрасывали так называемые «лягушки», то есть прыгающие мины, взрывавшиеся от случайного прикосновения к ним. [129]
У переднего края вблизи радиостанций наведения мы организовали еще четыре медицинских поста: на горе Иванова, в районе завода имени Войкова-Колонка, в районе станции Опасная и западнее Баксы.
Учитывая, что на ПКП имеется проводная связь с наземными частями и что здесь концентрируются сведения о сбитых и совершивших вынужденную посадку самолетах, я направил туда старшего врача 24-го отдельного полка связи майора медицинской службы Д. С. Цыпкина.
Позже Давид Самуилович так вспоминал о своей работе:
«Хорошо помню темную, дождливую ночь в начале ноября 1943 года, когда наши войска переправлялись на плацдарм, захваченный под Керчью. Под непрерывным артиллерийским огнем шла посадка на самые разнообразные плавучие средства: катера, пароходы, шлюпки, шаланды, плоты. В одну из шаланд сел и я с двумя санитарными инструкторами. Предварительно получил ваше задание: организовать и осуществлять первую помощь, сбор и эвакуацию через Керченский пролив наших раненых летчиков.
Плацдарм представлял собой голый участок побережья без пресной воды. Небольшой водоисточник находился на нейтральной полосе. С опасностью для жизни наши люди пробирались к нему по ночам. Частично пресная вода и топливо доставлялись с Большой земли.
Плацдарм подвергался жесточайшим бомбежкам и артобстрелам. Все войска зарылись в землю. В воздухе часто шли бои, особенно над проливом. Противник всеми силами старался сорвать перевозки на плацдарм людей и грузов.
Для эвакуации раненых использовался попутный транспорт, то есть суда, возвращавшиеся на Тамань. Кроме того, в нашем распоряжении находились санитарный самолет С-2 и морской катер. Задачей последнего было подбирать раненых на воде. Пунктом сбора пострадавших для отправки на кавказский берег служила узкая береговая полоска с высоким крутым скальным «козырьком».
Помощь на месте падения самолета, доставка раненого на сборный пункт и первая врачебная помощь в примитивном медицинском пункте, в пещере-землянке, осуществлялись в основном моей группой. Нередко нам помогали санинструкторы и санитары-носильщики из сухопутных [130] войск. Вся работа велась, как правило, по ночам, с большими физическими тяготами и опасностями для жизни. Машин и лошадей для перевозки раненых не было, их доставляли на носилках.
Причалов тоже не было. Погрузка на катера проходила в сложных условиях. Не раз люди падали в ледяную воду. Обычно транспорт сопровождал санитар или санинструктор, иногда фельдшер или врач.
Не все наши раненые достигали противоположного берега: над проливом бушевал вражеский огонь. Не забуду пожилого санинструктора Деркачева, дядю Ваню, как мы его называли. С отеческой заботой он относился к раненым. Любимым его обращением было «сынок», без различия званий. Деркачеву часто приходилось сопровождать транспорты. Он погиб в волнах Керченского пролива.
Очень смело выполнял все поручения санинструктор Петр Попудько. Он был инициативен, обладал недюжинной физической силой. В последнем своем рейсе санинструктор с простреленной грудью продолжал исполнять на баркасе свои обязанности сопровождающего.
Не один раз и мне приходилось бороздить воды Керченского пролива на нашем «медицинском» спасательном катере, чтобы вовремя успеть к месту падения самолета или летчика, выбросившегося с парашютом. Командовал судном отчаянный, никогда не унывавший Саша Скворцов. Хорошо помню то обостренное чувство опасности, которое мы испытывали на воде или в воздухе над проливом. Даже наш изрытый снарядами и бомбами, насквозь простреливаемый пулеметным огнем плацдарм казался тогда спасительным уголком...
Частенько вспоминаю летчика Харламова, с которым несколько раз перелетал Керченский пролив на санитарном С-2. Однажды я сопровождал раненого летчика на кавказский берег, а обратно летел с грузом перевязочного материала. Мы шли бреющим над волнами, используя водную поверхность для маскировки — сверху «фоккер» не разглядел бы нас. Такой полет был очень рискованным, так как лишал нас возможности маневра в воздухе, а недостаточно точный расчет мог привести к потере и без того минимальной высоты и падению в воду.
Уже в самом конце маршрута, когда до посадочной площадки оставалось всего несколько десятков метров, нас настигла пулеметная очередь вражеского истребителя. [131] Она начисто срезала хвост самолета. Но Харламов сумел посадить машину, мы отделались лишь ушибами».
В другой раз я вылетел на передовой командный пункт проверить работу медицинских постов и пунктов. Там встретился с генералом Слюсаревым. Высокий, подтянутый, он руководил воздушными боями, подсказывал истребителям по радио, как лучше выполнить маневр, предупреждал об опасности. Вихри жарких поединков кружились над самой головой.
Особенно трудной оказалась организация спасения и оказания медицинской помощи летчикам, совершившим по тем или иным причинам вынужденную посадку на воду. Керченский пролив насквозь простреливался артиллерией противника, над ним постоянно рыскали вражеские истребители. Задача медслужбы осложнялась тем, что, прежде чем оказать медицинскую помощь пострадавшим авиаторам, нужно было спасти их от потопления. Ведь даже управляемый самолет, сев на воду, мог продержаться на ней считанные секунды, а расстояние до берега почти всегда оказывалось значительным: два-три километра и более. К тому же течение пролива довольно сильное. Шлюпки и лодки со спасательными средствами нередко с запозданием прибывали к месту катастрофы, тихоходный катер — тоже.
Я доложил обо всем этом командующему. Вершинин внимательно выслушал меня и спросил:
— У вас есть конкретные предложения?
— Да. Мы могли бы использовать торпедные катера и самолеты У-2, которые обеспечат быструю доставку спасательных средств терпящим бедствие. Подпишите письмо командующему Азовской флотилией. Я сам слетаю в их штаб.
Пробежав глазами заготовленное мною письмо, генерал-лейтенант тут же подписал его.
Азовская военная флотилия выделила для нас глиссеры и торпедные катера, оснащенные аварийными лодками (ЛАС-1), спасательными поясами и необходимым набором медикаментов. Теперь на воде появились четыре медпоста: в районах Жуковка, Глейки, коса Тузла и Юга-ков Кут. Мы организовали также дежурство медицинского состава на плавсредствах.
На аэродроме Жуковка и посадочной площадке севернее высоты 175,0 дежурили медики на самолетах У-2, [132] имевших на борту надувные лодки. Они вылетали по личной инициативе летчиков или по приказу со станции наведения. У-2 подлетал к месту приводнения подбитого самолета и сбрасывал спасательные средства. Одновременно он наводил на эту точку дежурные торпедные катера.
Приказом по армии летному составу было запрещено выполнять боевые вылеты с Таманского полуострова в Крым без спасательных поясов и жилетов.
Напомню еще раз читателю: стоял ноябрь, затем начался декабрь. Над проливом уже нередко бушевали метели. Вода, выплеснувшись на береговые камни или палубу корабля, быстро превращалась в лед. Жизнь человека можно было спасти лишь немедленно оказанной ему помощью.
Командира эскадрильи лейтенанта Василия Собина сбили над проливом в районе Эльтигена. При ударе о воду самолет разрушился. Летчик поплыл к таманскому берегу. Через минуту-две он сбросил сначала сапоги и ремень с пистолетом, а затем брюки. Но и оставшаяся одежда казалась многопудовым грузом. Василий решил снять и гимнастерку, однако сразу же вспомнил, что в нагрудном кармане лежит партийный билет. Ледяной холод сковывал все тело летчика. Он уже подумал, что пришел конец, когда к нему примчался торпедный катер. Вытащив Василия из воды, медики сделали ему растирание и, завернув в одеяло, быстро доставили на берег. Через два дня лейтенант вернулся в свой полк, а еще через день снова поднялся в воздух.
Медицинский пост, находившийся на косе Тузла, спас в проливе дважды Героя Советского Союза летчика П.М.Камозина. Всего на плацдарме и в водах Керченского пролива было подобрано 173 раненых или потерпевших аварию летчика.
Хочется отметить хорошую работу дивизионного врача 229 иад М. М. Полонского. Под Орджоникидзе он впервые организовал медицинские посты у переднего края обороны. Вспомнив об этом, я возложил на него общее руководство всеми медпостами на керченском плацдарме и в проливе. Дивизионный врач и здесь проявил завидную энергию, находчивость, инициативу. Он лично участвовал в спасении летчиков на воде. [133]
Примерно 65% всех пострадавших авиаторов лечилось в наших лазаретах хирургического профиля. Особенно хорошо было поставлено дело в станице Запорожская. Работе этого лазарета дал высокую оценку побывавший там главный хирург Отдельной Приморской армии полковник медслужбы профессор Петр Лазаревич Сельцовский, которого я сопровождал.
Показывая нам свое заведение, Аранович рассказал о проявленных некоторыми медиками при спасении раненых мужестве и героизме. Истребитель Девятов посадил загоревшийся самолет в 400 метрах от берега. Получив координаты со станции наведения, работники медпоста извлекли летчика из кабины сразу же после приводнения машины. У Девятова оказалось множество переломов — нижней челюсти, левой локтевой кости, правого бедра и правой большеберцовой кости. Врачи сделали все для спасения жизни летчика и возвращения его в строй. Через некоторое время он в удовлетворительном состоянии был эвакуирован в Краснодарский эвакогоспиталь.
Герой Советского Союза К. Л. Карданов в воздушном бою над Керчью получил тяжелое ранение локтевого сустава. Машину он посадил на своем аэродроме. В лазарете летчику сделали операцию и оставили его здесь до полного излечения.
В воздушном сражении над Керчью подбили и истребителя Шмелева. Через пролив он сумел перетянуть, но на подходе к хутору Гаркуша его самолет загорелся. Летчику пришлось сажать машину на брюхо. Работники медпоста подоспели к Шмелеву вовремя и быстро вытащили его из горящей кабины. У летчика обнаружили ожоги лица и рук, перелом левого предплечья и правого плеча.
— Сейчас, спустя неделю, — сказал Аранович, — состояние летчика хорошее, дня через два его эвакуируют в госпиталь, а месяца через полтора он, надо полагать, вернется в строй...
Начальник лазарета попросил Сельцовского проконсультировать раненого Волкова — стрелка-радиста штурмовика, подбитого над Керчью. Ему была сделана трепанация черепа с извлечением осколка из правой теменной области. Осмотрев пострадавшего, профессор похвалил хирурга, дал ряд указаний по дальнейшему лечению и сделал заключение, что вскоре стрелка-радиста можно будет отправить в авиаотделение госпиталя. [134]
За оживленным, слегка прихрамывающим Арановичем неотступно следовала высокая, статная операционная сестра Мария Ивановна Крупенникова. Ее заслуги в оказании квалифицированной врачебной помощи раненым были весьма значительными. Прекрасно трудились и другие работники этого лазарета: фельдшеры Чернова и Кузик, санитарка Доценко. Хочется также отметить старшего врача 471 БАО Ястребова и начальника медицинского пункта Дросвита.
В станице Фонталовская кроме армейского функционировал еще один хирургический лазарет, развернутый 464 БАО. Он располагался в большой землянке.
В станицах Запорожская и Фонталовская находились хирургические полевые подвижные госпитали (ХППГ) первой и второй линий госпитальной базы Отдельной Приморской армии. Туда направлялись тяжело раненные летчики, которых потом эвакуировали в Краснодар.
Большую работу по созданию хирургических лазаретов, их развертыванию и оснащению медико-санитарным имуществом, а также по организации медицинских постов на радиостанциях наведения и в Керченском проливе проделала санитарная служба 28 РАБ. С благодарностью вспоминаю подполковника медицинской службы И. Г. Пастернака, его помощника майора медицинской службы Леверта, начальника медицинского снабжения РАБ старшего лейтенанта медицинской службы Чалыка и других товарищей, входивших в санслужбу этого района авиационного базирования.
Начальник отделения перелетов штаба майор В. В. Теличеев не раз отговаривал меня от дневных полетов через Керченский пролив. Вражеские истребители уже сбили несколько наших самолетов связи. Конечно, в темное время суток летать было безопаснее, но ведь ночью и с воздуха ничего не увидишь, и на земле будешь плутать в поисках радиостанций наведения, при которых находились медицинские посты. К тому же мне почему-то не верилось, что могут сбить самолет, на котором я полечу.
Но однажды полет едва не кончился для меня плачевно. Над проливом «Фокке-Вульф-190» прижал наш У-2 к самой воде, поливая пулеметными очередями. От плоскостей полетели щепки и куски перкаля. Мне оставалось только втянуть голову в плечи и положиться на судьбу. Но спасло не везение, а искусство летчика. Он сумел [135] уйти от истребителя и посадить У-2 на небольшую песчаную площадку.
В тот день и на плацдарме я попал в переплет. На нас налетела большая группа «юнкерсов». Все, кто не успел укрыться в блиндажах и щелях, в том числе и я, распластались на обледеневших камнях. К счастью, радисты успели повалить шестовую антенну, и фашисты весь запас бомб сбросили не на наш командный пункт, а на соседние бугры, где ничего и никого не было.
После неприятного случая над проливом я стал летать на плацдарм только в темное время суток. В один из прилетов увидел на передовом командном пункте К. А. Вершинина. Командующий стал генерал-полковником авиации. Он бывал тут часто, следил за боевыми действиями своих соколов, вносил коррективы в систему управления самолетами над полем боя. Рядом с Вершининым у развернутой карты стояли генерал Слюсарев и несколько офицеров. Увидев меня, командующий удивленно вскинул брови и шутливым тоном спросил:
— А медицина что здесь делает? Почему ей не спится?
Я доложил, что должен встретиться с генерал-майором медслужбы Завалишиным и обсудить вопрос об использовании санитарной авиации в интересах сухопутных войск. Вот отогреюсь немного и пойду разыскивать землянку полевого отдела санупра Отдельной Приморской армии. Она отсюда примерно километрах в полутора.
— Возьми в комендантском взводе двух автоматчиков для сопровождения майора, — сказал Вершинин своему адъютанту Виктору Полетаеву.
Потом, положив карандаш на карту, он начал расспрашивать меня о раненых летчиках, подобранных медпостами, об их эвакуации и т. д. Откуда этот летчик? Как его фамилия? Какое ранение? Какая медицинская помощь ему оказана? Куда он эвакуирован? Естественно, что разговор затянулся.
— Что ж, хорошо, что вы сюда летаете, — задумчиво произнес командующий.
Воспользовавшись минутной паузой, я поспешил высказать свою просьбу:
— Самолеты обоих санитарных авиазвеньев, которыми располагает санслужба, всегда загружены — на кавказский берег ранеными, сюда — медимуществом. Они [136] летают и в Краснодар. Доставляют в хирургические лазареты кровь и медикаменты... Всякий раз, когда мне надо лететь сюда, в Запорожскую или на аэродромы, я клянчу у Теличеева место на связном самолете. Прошу прибавить к тому или иному санитарному звену еще один У-2 для моих служебных надобностей.
Кивнув головой, командующий твердо сказал:
— Тот самолет, на котором вы только что прилетели сюда, теперь ваш. Надо же когда-нибудь позаботиться о флагманском враче.
С этого момента и до конца войны в моем распоряжении находился свой самолет.
С помощью автоматчиков я довольно быстро отыскал начальника санитарного управления Отдельной Приморской армии. На плацдарм он приехал не один, а вместе со своим заместителем А. Е. Соколовым. Оба еще не спали, встретили меня тепло. Первым, как всегда немного нараспев, заговорил Завалишин:
— Хорошо, товарищ Бабийчук, что наконец пожаловали к нам. Давайте вместе подумаем, как лучше работать нашим самолетикам...
И он жестом указал, где примоститься мне в довольно тесной землянке.
Тут я должен сделать краткое пояснение. Санитарные авиаэскадрильи, созданные в конце 1942 года, входили теперь в состав воздушной армии. Ранее ими распоряжался помощник начальника санитарного управления фронта по ВВС, и обслуживали они наземные войска. После того как должность помощника начсанупра по ВВС упразднили, вопрос об их использовании вошел в известной мере в мою компетенцию.
Извинившись, я объяснил, что меня задержал генерал Вершинин. Мы просидели до утра, рассчитывая, какое максимально возможное количество самолето-вылетов могут выполнить санитарные авиаэскадрильи для перевозки раневых на кавказский берег.
На рассвете я вылетел в Старотитаровскую, где находился штаб 4 ВА. Там немедленно связался по телефону с командиром 8-го отдельного авиаполка ГВФ. С ним мы наметили новый, более уплотненный порядок работы санитарной авиации.
Две авиаэскадрильи (3-я и 5-я отдельная) еще в период оборонительных боев — в самом конце их — сыграли [137] заметную роль в ускорении эвакуации раненых. Когда большая часть 37-й армии была окружена противником в горах северо-западнее Орджоникидзе, самолеты стали единственным средством для вывоза пострадавших, а также для доставки в войска медикаментов и перевязочных средств. Основными объектами обслуживания санитарной авиацией являлись медсанбаты, расположенные на правом берегу Терека, города Грозный и Махачкала.
Зимой, во время наступления, самолеты доставляли раненых в Армавир, Кропоткин и Минеральные Воды. До полного освобождения Таманского полуострова санитарные авиаэскадрильи дислоцировались в Краснодаре. Теперь их аэродром находился в Фонталовской.
За 1943 год санитарные самолеты перевезли 9676 раненых. Из них наибольшее количество — в декабре, с Керченского плацдарма — 2501 человека. Наша авиация, кроме того, снабжала войска боеприпасами и продуктами питания. В декабре, например, мы доставили на плацдарм 72 623 килограмма грузов. Фонталовская находилась в тридцати километрах от переднего края. Благодаря хорошей организации погрузки и разгрузки раненых самолеты успевали сделать в день по 5–6 рейсов.
Была установлена строгая очередность эвакуации пострадавших. В первую очередь отправлялись раненные в голову, в живот и в бедро с повреждением костей. Остальных вывозили, сообразуясь с обстановкой.
Самолеты садились на площадки, которые для них заранее готовили наземные воинские части и головные отделения полевых эвакогоспиталей. Обработка раненых производилась в палатках, которые зимой утеплялись снегом. В каждой из них была установлена железная печка-времянка.
В конце сорок третьего года 3-я санэскадрилья насчитывала 16 самолетов: два С-2, одиннадцать С-4, два СП и один У-2. В течение года 6 самолетов были потеряны и 6 износились. Их заменили. 5-я отдельная санэскадрилья ВВС, подчиненная 8 оап ГВФ, имела на вооружении 14 самолетов: три С-2, четыре С-3, пять С-4, два Як-6. Она потеряла две машины.
О мужестве и героизме летчиков санитарной авиации можно рассказать многое. Приведу лишь некоторые запомнившиеся мне факты. [138]
25 ноября вражеские самолеты начали с утра бомбить полевой аэродром, находившийся на Керченском полуострове, у населенного пункта Жуковка. И все-таки наша санитарная авиация не прекращала вывоз оттуда раненых. Обратными рейсами она доставляла снаряды. Ивлев и Сергачев нередко взлетали под разрывами бомб, на предельно малой высоте уходили к кавказскому берегу. После одной из бомбежек, во время которой загружался самолет Сергачева, на взлетно-посадочной площадке насчитали более сорока воронок.
6 декабря Ивлев получил от генерал-майора Слюсарева задание снять с маленького островка, находившегося в проливе, экипаж сбитого Ил-2. Такой вылет был по плечу лишь опытному и мужественному пилоту. Ведь островок находился в зоне видимости противника и досягаемости его артиллерийского огня. И садиться предстояло в очень трудных условиях — на песчаной отмели, усеянной валунами. Однако двадцатилетний лейтенант оправдал надежды генерала. Он мастерски приземлил машину с прямой, быстро посадил раненых и под разрывами снарядов взлетел.
29 декабря летчик Бацкевич с тремя ранеными на борту был атакован над проливом двумя вражескими истребителями. Пули в нескольких местах продырявили плоскости самолета, а летчик получил легкое ранение в голову. Чтобы избавиться от повторной атаки противника, Бацкевич вернулся к керченскому берегу и стал виражить над нашей зенитной батареей. Когда артиллеристы прицельным огнем отогнали «мессеры», летчик снова лег на заданный курс и благополучно доставил раненых на госпитальную базу.
Летая в непосредственной близости от линии фронта, наши авиаторы накопили большой опыт. Они уверенно сажали машины на малопригодных, подчас незнакомых площадках, научились разгадывать тактику вражеских истребителей.
К концу 1943 года враг был отброшен далеко на запад. В январе 1944 года войска 1-го Украинского фронта полностью освободили Киевскую и Житомирскую области, вместе с войсками 2-го Украинского фронта блестяще осуществили Корсунь-Шевченковскую операцию. В марте [139] они вышли к Днестру и на линию Тернополь, Проскуров, взяли Черновцы, перерезали железную дорогу Одесса — Львов.
Находившаяся в Крыму группировка противника оказалась блокированной. Однако сдаваться гитлеровцы не хотели. Пленные показывали, что фашистское командование решило удерживать Крым любой ценой. 4-му Украинскому фронту, Отдельной Приморской армии и Черноморскому флоту предстояло вести жестокие бои по уничтожению зажатого в тиски противника. В предвидении очередного наступления командование 4 ВА к началу апреля перебазировало на плацдарм три БАО для обеспечения боевой работы авиаполков.
Керченский пролив являлся серьезным препятствием для бесперебойного снабжения наших войск всем необходимым для ведения успешного наступления. Положение осложнялось еще и тем, что основная масса госпиталей Отдельной Приморской армии находилась на Таманском полуострове. Для переброски их иа Керченский полуостров не хватало плавсредств. Поэтому медицинское обслуживание авиачастей полностью легло на плечи санслужбы воздушной армии.
Все мероприятия по лечебно-эвакуационному обеспечению я был вынужден приспосабливать к плану начальника тыла, осуществлявшему маневрирование средствами БАО. Если учесть, что штаты медицинских работников в батальонах аэродромного обслуживания (старший врач, начальник лазарета и врач амбулатории) комплектовались в большинстве случаев лицами, не имевшими хирургической подготовки, то станет ясно, какие дополнительные трудности вставали перед нами при подборе и перераспределении хирургов.
Наступление началось в ночь на 1 апреля. Развивалось оно успешно. Несмотря на частые дожди и грозы, наша авиация наносила по врагу мощные штурмовые удары, бомбила укрепления, стоявшие в портах вражеские корабли. Медицинские посты, находившиеся при радиостанциях наведения, двигались вслед за наземными войсками. Хирургические лазареты размещались в Маяках, Капканах, Керчи, Багерово, Ленинске, Карагозе. Все раненые, нуждавшиеся в длительном лечении, эвакуировались в Краснодар.
Вспоминается такой случай. [140]
Я производил облет передовых аэродромов и непосредственно на местах занимался налаживанием работы медслужбы. Утром 19 апреля направился в Карловку, где базировался женский ночной легкобомбардировочный полк, возглавляемый майором Е. Д. Бершанской. Невольно вспомнил, как три дня назад эта часть отмечала свою вторую годовщину. Поздравить личный состав сюда прибыл тогда К. А. Вершинин. Свое теплое приветственное выступление он закончил не совсем обычными словами:
— Спасибо вам, самые красивые девушки!
В этот момент я заметил у многих летчиц блеснувшие на глазах слезы. То были слезы радости и счастья.
Мои воспоминания прервал летчик. Он обернулся и указал рукой вперед. И тут я увидел, что над аэродромом кружатся вражеские истребители. Пикируя, они сбрасывали мелкие бомбы и обстреливали стоянки из пулеметов. Внизу уже что-то горело.
Что делать? Решил: лучше садиться, чем кружить в воздухе. Приземлившись, мы сразу же зарулили за один из капониров. На взлетно-посадочной полосе стояли два поврежденных самолета. Около них суетились девушки в комбинезонах. Кого-то несли на носилках.
Через несколько минут я узнал, что от бомбежки по страдали пять человек: авиатехники Галя Корсун, Зина Радина, Тоня Иванова, Аня Кириленко и Вера Дмитриенко. В сопровождении парторга Марии Рунт и адъютанта командира Ани Смирновой я прошел на полковой медицинский пункт. Там увидел старшего врача О. И. Жуковскую и фельдшера Круглову. Они перевязывали пострадавших Я приказал немедленно эвакуировать раненых в хирургический лазарет, предоставив для этой цели свой У-2. Вскоре два самолета поднялись в воздух.
Весна в Крыму удивительно прекрасна. Как же было нестерпимо больно в эту пору буйного пробуждения и расцвета природы видеть следы чудовищных злодеяний гитлеровцев!
Едва наши воины освободили Керчь, как все мы узнали о рвах, наполненных трупами расстрелянных мирных жителей и военнопленных. Стало известно и о том, что фашистские звери пускали газы в катакомбы, где скрывались советские патриоты, отравляли источники воды, которыми они пользовались. В Феодосии, Старом Крыму, Владиславовке, Джанкое, в десятках других населенных [141] пунктов — везде были видны следы кровавых преступлений, совершенных гитлеровскими мракобесами.
Советские воины клялись жестоко отомстить врагу. И мстили!
9 мая красный флаг вновь взвился над легендарным Севастополем. Крым был очищен от оккупантов.
В мае в Москве состоялось очередное совещание флагманских врачей воздушных армий. К тому времени фронт уже отодвинулся от столицы под Витебск. Москва жила полнокровной жизнью.
На совещании мне пришлось делать доклад об опыте санслужбы 4-й воздушной армии. Предложенная нами система розыска раненых летчиков получила одобрение. Опыт 4 ВА стал обязательным для других воздушных армий. [142]