Труженики фронтовых аэродромов

Фронтовая обстановка требовала постоянного напряжения сил всех авиаторов. Успех боевых вылетов зависел не только от летчиков, но и от инженеров, техников, механиков, мотористов, оружейников, прибористов. Эти люди умели самоотверженно, действительно по-фронтовому трудиться, отдавая все силы на разгром врага.

Бельский вспоминал свое первое знакомство с механиком самолета Григорием Хабаровым, которое состоялось в мае сорок второго года в станице Крымской. Оно незабываемо для него, потому что совпало с началом его боевой работы и, что особенно памятно,— с первым днем пребывания его на фронте,

Вечером 20 мая их группа прибыла в полк, расположилась в общежитии. Уже когда собирались ложиться спать, к Бельскому подошел командир звена Борис Чирков:

— Вы сержант Бельский?

— Я, товарищ старший лейтенант.

— Завтра утром мы вдвоем вылетаем на прикрытие аэродрома. Подъем в три ноль-ноль.

— Вас понял, товарищ старший лейтенант.

Но сержанту было неясно: как он должен подниматься — сам или кто его разбудит, где встретятся и как будут добираться до аэродрома...

Без десяти три он уже был одет и ждал командира. На аэродроме командир звена, указав ему на самолет, сказал:

— Иди и готовься! Запуск моторов и вылет по моему сигналу.

Когда Бельский подходил к самолету, навстречу ему шагнул невысокого роста техник-лейтенант и, приложив руку к пилотке, четко отрапортовал:

— Товарищ командир! Самолет к боевому вылету готов. Механик самолета техник-лейтенант Хабаров.

Молодой летчик почувствовал себя неловко и потому, что механиком у него оказался техник-лейтенант, он же, командир экипажа, был только сержантом.

Внимательно присматривался Бельский к своему технику. Производил он на него отличное впечатление. Сразу же почувствовал его неподдельную доброту, корректность и уважительность. Но взаимоотношения их первое время не выходили за строго служебные рамки. Откровенно сказать, он все еще стеснялся своего механика.

В разгар боевой работы и поздно вечером, когда летчики уезжали с аэродрома в населенный пункт, Бельский видел Хабарова у самолета с раскрытыми капотами мотора. А назавтра, еще на рассвете, когда приезжал на аэродром, самолет был в полной готовности: капоты закрыты, мотор опробован, все сверкало чистотой...

Трудно пришлось нашим техникам в период отступления. На боевые задания летчики поднимались с одного аэродрома, а садились уже на другом. Выпускали летчиков в полет одни механики, встречали другие. Их разбили по группам: одна обслуживала вылеты, другая уезжала в тыл на аэродром будущего места базирования. Теперь одному механику приходилось обслуживать несколько самолетов. Но задержки из-за неготовности самолетов к боевым вылетам никогда не было. Со своими нелегкими обязанностями механики справлялись успешно.

А ведь из боя летчики часто прилетали на поврежденных, иногда просто изрешеченных пулями самолетах. Утром же их было не узнать. Стояли как новые. И это — в полевых условиях.

Однажды под вечер полк перелетел на аэродром недалеко от города Шахты. Ночью начался проливной дождь. Шел он не переставая трое суток. Взлетное поле раскисло так, что летчики и техники с трудом передвигались по нему, еле переставляя увязавшие в грязи ноги. 6 вылете нечего было и думать. На четвертые сутки дождь прекратился. Из-за разорвавшихся туч выглянуло солнце. В небе летали большие группы немецких самолетов... А наши истребители, словно привязанные, сидели на аэродроме.

После обеда прибыл командир полка Дзусов. Всех летчиков призвали к нему на совещание. Там, у командного пункта, уже были инженеры, политработники и штабисты.

— Я вызвал вас, товарищи летчики,— сказал Дзусов,— чтобы поставить перед вами задачу особой важности: необходимо перелететь за Дон, желательно на аэродром станицы Кагальницкая. Взлетное поле непригодно, но надо проявить все свое мастерство, лишь бы подняться в воздух. Если мы этого не сделаем, самолеты могут быть захвачены противником. Отдельные его колонны вон по тем дорогам,— Дзусов указал на проходящие вдали дороги, которые хорошо видны с КП, находившегося на возвышенности,— уже прошли дальше на восток. Удастся подняться — летите за Дон, садитесь кто где сможет.

На этом совещание закончилось. Летчики направились к самолетам. Еще на подходе Бельский увидел: возле его самолета кроме механика стоят несколько человек из технического состава. Отрапортовав все так же четко, как и раньше, но с каким-то озабоченным видом, Хабаров вдруг просительным, умоляющим тоном произнес:

— Товарищ командир! Возьмите, пожалуйста, и меня с собой, не оставляйте здесь. Очень прошу вас, убедительно прошу...

Летчик от неожиданности растерялся. Откуда стало уже известно техникам о создавшемся положении?

— Как же я вас, товарищ техник-лейтенант, возьму с собой? Самолет-то ведь одноместный, вдвоем в кабине не поместиться.

— Я все предусмотрел,— продолжал с волнением он,— расположусь за бронеспинкой, на радиаторе. Я уже и фанеру снял, чтобы удобно, не пригибаясь, можно было сидеть...

— Но ведь в радиаторе температура воды — сто десять градусов...

— Радиатор я накрою чехлом от самолета. Прошу вас, товарищ командир, возьмите...

Бельский все еще не решался. О чем-то подобном ему и слышать не приходилось. А если придется вступить в бой? Как же тогда? Ведь в отсеке самолета будет заперт человек.

Механик теперь уже молча не сводил с летчика умоляющего взгляда, который словно говорил: «Ну решайте же! Сделайте доброе дело, не бойтесь, все будет хорошо!» А Бельский все еще раздумывал. Тут вступили в разговор другие присутствовавшие здесь техники:

— Товарищ командир! Возьмите техника-лейтенанта. Вылет мы обеспечим. Поможем вам сдвинуть самолет с места...

Наконец летчик решился:

— Так и быть, на войне не без риска. Садитесь быстро. Пора взлетать.

Мгновение — и механик Хабаров уже был в самолете. Его друзья закрыли боковой люк на замки. Один из механиков стал у крыла самолета, держа руку под козырек, что означало: можно запускать мотор.

В это время несколько самолетов полка начали взлет. На полном газу они еле тащились, оставляя глубокий след колес в раскисшей поверхности аэродрома. Вот один из них поднял хвост и клюнул носом, погнул лопасти винта. За ним — второй... Подбежал техник эскадрильи Михайлов. Бельский вначале подумал: «Будет запрещать взлет». Но — нет. Он выжидательно смотрит, и летчику почему-то показалось: знает, что его механик в самолете.

Решительным взмахом руки Бельский показывает техникам: «Придержите хвост самолета!» И начинает взлет. Сектором газа плавно увеличивает обороты мотора до максимальных. Самолет слегка, вначале непослушно, двинулся с места. Но постепенно скорость разбега увеличивается. Ручка до отказа взята летчиком на себя, чтобы не поднимался хвост, а левой ногой он старается удержать направление. Но сделать этого не может. Самолет все больше отклоняется вправо, в сторону стоянки штурмовиков из соседнего полка. Мысль работает молниеносно: «Приостановить взлет или продолжать?» Но скорость разбега начала заметно расти. Уменьшилось давление на колеса — летчик теперь уже удерживает направление взлета. Еще миг — и он облегченно вздыхает: самолет отрывается от земли. Вначале кажется, что он повис неподвижно в воздухе, словно раздумывая, опускаться вновь на раскисшую землю или уходить от нее в свою привычную воздушную стихию. Но вскоре все увереннее и увереннее машина увеличивает скорость.

Бельский убирает шасси и плавно переводит машину в набор высоты. Медленно разворачивается и пролетает над аэродромом. Самолет великолепно слушается рулей. А на аэродроме, куда он бросил взгляд, хорошо заметно ликование: люди машут руками, кто-то бросает вверх пилотку. Теперь ему окончательно становится ясно: задуманный план — дело не одного механика Хабарова, к нему имеют отношение многие.

Начинает взлет второй самолет. Бельскому отчетливо видно, как машину заносит вправо. Но попытка удачна — самолет набирает высоту. За ним поднимаются в воздух еще пять. Все они собираются в группу. С земли подают сигналы улетать. Из-за неудачных попыток взлет остальных машин приостановлен.

Группа перелетела за Дон благополучно, без всяких приключений. Солнце начинало прятаться за горизонт, и летчики спешили на посадку. Как только Бельский зарулил самолет на стоянку и выключил мотор, сразу же с отверткой в руках бросился открывать замки люка. Оттуда молодцевато выскочил его механик. С сияющей улыбкой он бросился к летчику. «Вот уж, действительно, более счастливого человека мне не приходилось видеть»,— подумал Бельский. Ему хотелось поздравить механика с воздушным крещением, но сделать это было не так-то легко: механик не выпускал командира из своих объятий.

К ним подходили летчики. Впереди Дмитрий Глинка, за ним все молодые сержанты. Видно, как возле их самолетов хозяйничают техники. Что же это значит? Неужели они тоже прилетели?

— Так что же, Бельский, ты со своим техсоставом? — спрашивает Глинка.

— Как видите, товарищ лейтенант...— отвечает он неуверенно, еще не зная, как на это посмотрит начальство.

— А ведь неплохо. Теперь, по крайней мере, у самолетов есть хозяева,— одобрительно заключает Глинка.

Итак, это был «заговор» всего техсостава. Сомневаясь в согласии бывалых летчиков, они мишенями своих «атак» избрали молодых летчиков, сержантов. Им же это помогло в трудных условиях взлета: сидевший за бронеспинкой механик придавал машине более заднюю центровку — утяжелял хвост самолета. На лицах всех прилетевших —_: и летчиков, и механиков — нескрываемая радость.

На следующий день рано утром приземлился еще один «як». Из него вылез Дзусов. «Как-то он посмотрит на нашу проделку?» — не без волнения подумал Бельский и сказал механику:

— Идите и докладывайте Бате о своем самовольстве. Вы — старший по званию...

Подтянувшись, тот подбежал к командиру полка и, чеканя каждое слово, доложил:

— Товарищ подполковник! Техник-лейтенант Хабаров без вашего разрешения прилетел на самолете с командиром экипажа. На других самолетах прилетели еще пять механиков. Готовы получить взыскания!

— Я, техник-лейтенант, за проявленную сообразительность и инициативу взысканий не накладываю. Соберите всех прилетевших механиков!

Они построились.

— Молодцы, механики! — сказал Дзусов.— Теперь я вижу, что вы настоящие авиаторы. Приступайте к выполнению своих обязанностей. Вас, техник-лейтенант, назначаю старшим, ответственным за подготовку самолетов!

К обеду благополучно прилетели все остальные самолеты полка. В каждом из них был кто-то из технического состава. Так на новом аэродроме появились вместе с летчиками те, кто готовил самолеты к вылетам, кто неизменно последним провожал летчика на боевые задания и первым встречал его, те, кто делил с летчиками радость побед и горечь поражений.

Полк готовился к новым боям. Обеспечивали эту готовность инженеры, техники, механики, мотористы, оружейники, прилетевшие с летчиками в одноместных самолетах.

Впоследствии стало известно, что технический персонал, давно уже обсуждал возможность такой транспортировки. Ведь высылавшиеся вперед команды зачастую не успевали прибыть вовремя на аэродромы последующего базирования, что затрудняло своевременную подготовку самолетов к боевым вылетам. Автором этой инициативы в полку был очень хорошо знающий свое дело, умелый организатор, техник звена Константин Ратушный. Время было тяжелое, и иного выхода не было.

Командиры эскадрилий при последующих перелетах уже официально закрепляли технический состав по самолетам. Много поменяли летчики аэродромов, но золотой фонд полка — технический состав — они сохранили и благодаря этому никогда не ощущали трудностей в своевременной подготовке самолетов к боевым вылетам. За это время не пострадал ни один техник, не произошло ни одного летного происшествия во время перевозки «пассажиров» на одноместных истребителях.

Но волнения и курьезы в связи с этим были.

В одном из перелетов вблизи Ставрополя встретилась летчикам в воздухе большая группа «юнкерсов», которую сопровождали «мессершмитты». Эта встреча не сулила ничего хорошего, нашим летчикам пришлось порядочно поволноваться. Атаковать они не могли, но, к счастью, и гитлеровцы не захотели ввязываться с нами в бой... Так и разошлись.

Второй случай произошел с Бельским и механиком Ксенофонтом Прониным. На аэродроме у станицы Павловской полк бомбили целую ночь. Самолеты остались целы, лишь в фюзеляже одной машины полопались расчалки. Бельскому и механику Пронину приказали перегнать этот самолет на аэродром Бешпагир, что в 30 километрах от Ставрополя.

Перед вылетом летчик как будто хорошо изучил маршрут по карте и внимательно придерживался его в полете. Но найти аэродром у Бешпагира никак не мог. Тогда он не знал, что тот был замаскирован: на поле были видны лишь копны сена. Даже признаков аэродрома Бельский нигде не мог обнаружить. Ему ничего не оставалось, как вернуться и сесть близ Ставрополя. Там тогда размещалось штурманское авиаучилище. Как только выключил мотор на стоянке, к нему подъехали на легковой автомашине два военнослужащих, оба в звании капитанов, и потребовали документы. Бельский показал им свой комсомольский билет.

— А другие документы есть?

— Других документов нет,— ответил он.

Офицеры стояли в нерешительности, не зная, как поступить с сержантом. А он спокойно подошел к боковому люку, открыл его отверткой и выпустил оттуда механика.

— Как, на истребителе вас летело двое?

— А мы все на фронте при перелетах берем в самолеты своих механиков,— ответил Бельский.

Его объяснение показалось офицерам подозрительным. Прилетевших они забрали в штаб для выяснения личностей. Оказывается, их приняли если не за явных шпионов, то по крайней мере за дезертиров...

Так они очутились запертыми в подвале. Поскольку фронт приближался к Ставрополю, училищу пришлось поспешно эвакуироваться. О закрытых на замок, видно, забыли. На третий день своего пребывания в положении узников, изнывая от голода, они начали бунтовать: стучали чем попало в двери и стены. Наконец их услышали и без всяких расспросов отпустили.

Хотя Бельский и Пронин порядочно изголодались, все же они сразу побежали к аэродрому. Какой ужас! Их «яка» нигде не было! Что делать?

В это время с ними поравнялся бензозаправщик. Авиаторы попросили водителя остановиться:

— Скажите, вы не видели, куда девался самолет? Вот здесь он стоял.

— Я не видел, куда он девался, но видел, как возле него два дня хозяйничал какой-то лейтенант. С виду рослый, плечистый.

От этого не стало легче. Мало ли рослых, плечистых лейтенантов, которые могли забрать самолет. Они уже хотели уходить совершенно убитые случившимся, не зная, что делать дальше, как вдруг шофер добавил:

— Да, вспомнил: на борту этого самолета было наг писано: «Я здесь. ДБ».

От неожиданной радости Бельский и Пронин, схватив друг друга за руки, чуть ли не в пляс пустились. Шофер ничего не понимал. Да как же могли они ему объяснить, что ДБ — это Дмитрий Борисович Глинка. Значит, их искали, но не нашли, а самолет угнал он.

Вот когда они почувствовали настоящий голод. Решили идти в город. Деньги у них были. Но в городе царила неразбериха. Решили узнать, в чем дело. На их расспросы услышали одно-единственное слово:

— Немцы!

Примкнув к потоку беженцев, двинулись авиаторы из города на восток. На окраине их задержали автоматчики. Тут формировались отряды, которые должны были занять оборону. Бельский и Пронин просили отпустить их на том основании, что они летчики, которых ждут в полку. Но объяснений этих никто не слушал. И тут откуда ни возьмись — спецмашина. Из нее выходит инженер авиадивизии полковник Емельянов и властным голосом приказывает:

— Этих отпустите! Я их беру с собой.

Так удачно закончилось и это приключение, причиной которого был полет механика в закрытом отсеке самолета.

...Механиком на «кобре» — подарке мариупольских школьников, у Бельского был Иван Алексеевич Петров, старшина по званию. Бельский поражался его трудолюбию. С какой заботливостью, с какой любовью он готовил самолет к вылету, всю душу вкладывал в свою работу...

Однажды, сам того не подозревая, летчик очень огорчил его. Было это в Польше, когда шли бои на Сандомирском плацдарме. Сел Бельский в машину, готовясь к вылету: привязался ремнями, подключил наушники радио, начал осматривать прозрачную часть фонаря. И тут заметил небольшую точку на стекле.

— Иван Алексеевич! Дай, пожалуйста, мне чистую тряпочку!

— Зачем вам, товарищ командир?

— Да что-то вот на стекле, попробую вытереть...

Механик сразу же бросился вытирать сам. Оказалось, что была небольшая царапинка, но он решил, что командир заметил невытертую пыль. Когда Бельский возвратился с задания, к нему подошел комсорг полка Игольников:

— Иван, зачем обидел своего механика?

— А чем я мог его обидеть? — удивился он.

— Да не знаю. Только когда ты летал, сидел он под деревом и горевал... Говорит, будто фонарь недостаточно чисто был протерт. Клава-мотористка невнимательно отнеслась к этому. А ты взял, да и подколол его: «Дай, Иван Алексеевич, я сам вытру, если вы с этим не справились...» Знал бы ты, как тяжело воспринял он твой упрек... Говорит, лучше бы командир меня обругал последними словами, тогда легче было бы...

Бельский нашел своего механика. Сказал, что и не собирался упрекать, что и в мыслях у него такого не было. Не уверен, поверил ли механик ему тогда. Смотрел Бельский на Ивана Алексеевича, своего механика, и думал: «Милый, добрый ты мой труженик, знаю я, с каким волнением ты провожаешь каждый раз меня в бой, и вижу, как ты радуешься, когда я возвращаюсь целым и невредимым. Знаю, как порой тебе бывает тяжело. Знаю и то, как беззаветно любишь ты свой нелегкий труд. Да ты, если хочешь всю правду знать, самый дорогой и близкий, самый родной мне человек».

Но тогда на фронте подобными мыслями авиаторы не делились вслух, стеснялись...

С чувством большой благодарности Иван Ильич Бельский и сейчас называет имена механиков Ивана Шатохина, братьев-близнецов Прониных, Назара Елисеева, Федора Пташкина, инженера по вооружению Николая Рубана, инженера эскадрильи Василия Михайлова, специалистов по электро- и радиооборудованию Гургена Бдояна и Льва Литвина. До сих пор не забыл он и скромных, трудолюбивых девушек-мотористок. Героизм наших летчиков неотделим от самоотверженного труда тех, кто готовил их боевые «ястребки» к святым и правым боям.