Боевое охранение

— Завтра твой взвод идет в боевое охранение, — предупредил меня Рябцев. — Зайди к капитану Климову.

Я понял, что Климов намерен разговаривать по поводу предстоящего боевого задания.

Днями и ночами мы совершенствовали оборону. [90]

Если учесть, что от противника нас отделяло расстояние в шестьсот-семьсот метров, то жизнь представлялась относительно спокойной. Беспокоили артиллерийские налеты, минометные обстрелы да бесприцельные пулеметные очереди.

Позади нас — полуразрушенная, частично сожженная деревня. Местные жители, в ожидании лучших времен, большей частью жили в землянках, предоставив уцелевшие хаты военным.

Капитан Климов всегда находился на своем наблюдательном пункте, в землянке в два наката с ходами сообщения. Здесь я его и нашел.

— Садись, Андреев. Поговорим. — Широким жестом комбат указал мне на деревянную скамью у стола. — Как, освоился?

— Освоился, товарищ капитан!

— Знаю. Офицеры, отличившиеся в бою, представлены к правительственным наградам, а вы, в свою очередь, не забывайте солдат. Пребывание пехотинца на переднем крае обычно непродолжительно, особенно в наступательных боях. Бывает, когда люди пополнения с ходу идут в бой, и мы не успеваем заметить героев. А замечать нужно, — подчеркнул Климов, — это доверено и поручено нам. У тебя сколько человек?

— Со мной двенадцать.

— Мало. Но все-таки это взвод. Будем рассуждать по-суворовски: воюют не числом, а умением. Ты завтра идешь в боевое охранение?

— Да.

— Представляешь себе условия? Я, конечно, не об уставе — тебе известны задачи боевого охранения. Речь идет об условиях нашего боевого охранения. Оно у самой пасти противника, и нет гарантии относительно любых неожиданностей. Мы озабочены. Надо, чтобы БО в [91] осложнившейся обстановке не стало жертвой. Со своей стороны мы приняли необходимые меры: старший лейтенант Гриценко прикрывает ВО огнем батальонных минометов, к этому же приобщена полковая артиллерия. Но многое зависит и от командира БО. Посмотри по-хозяйски, критически. Держи расчет с учетом возможности ведения большого боя. Если будут претензии, предложения — передай через Рябцева.

— Есть какие-нибудь данные о намерениях противника?

— Да. Сведения уточняются.

* * *

Нам нужно пройти метров шестьсот по заснеженной равнине. Подмороженный снежок хрустит под ногами. Кажется, шум наших шагов слышит весь мир. Тишина прерывается очередями недремлющих дежурных пулеметов. В сумрачное небо взлетают ослепительно яркие ракеты.

Мы идем цепочкой, друг за другом, по неясной тропинке. Сходить с тропки нельзя: справа и слева — минные поля. Там, где тропка теряется, я ищу телефонный провод, проложенный от наблюдательного пункта роты к БО.

На белом фоне и ночью люди в серых шинелях хорошо заметны. При каждой вспышке ракеты мы припадаем к земле.

Впереди насквозь просвечивается иссеченная пулями полоса лесопосадок. За ней — угрюмая шапка скирды.

Днем, понятно, никакая живая связь между БО и Большой Землей немыслима, поэтому смена производится под покровом темноты. [92]

И вот мы, наконец, у цели. Застигнутые очередной ракетой, скатываемся в траншею.

В траншее стало тесно и многолюдно. Лейтенант Сорокин, взвод которого сменялся, торопился скорее сдать оборону и увести солдат на отдых: люди устали, продрогли, с утра ничего не ели.

Мы протискивались между стенками траншеи и людьми, обходили позиции БО, растянувшиеся вдоль посадок примерно на сорок метров. И ночью можно было видеть, что траншея местами не достигает полного профиля, вырыта наспех. Единственная землянка, рассчитанная на командира БО и телефониста, покрыта жиденьким накатником, только от снега. Вся оборона устремлена вперед, а фланги и тыл не прикрыты.

— Как тебе здесь жилось? — задал я вопрос Сорокину.

— А так... Не надо дразнить, высовываться. Станешь шуметь — плохо будет. Сейчас же подключат минометные батареи, артиллерию и смешают с черноземом. У них тут все пристреляно.

Я расставил людей по черным провалам ячеек, следуя советам Сорокина. На этом прием-сдача закончилась.

Ракеты взлетали от подножия скирды, отстоящей от БО не более полутораста метров. Там же начинались трассы пуль.

Против нас не было линии непрерывной обороны противника. Была взаимно связанная, глубокая система опорных пунктов, усиленная минными полями, обеспеченная средствами сигнализации и связи.

В равнинной степи, где взоры наблюдателей обшаривали многоверстные пространства, заманчивыми опорными пунктами представлялись многолетние, плотно слежавшиеся соломенные скирды. [93]

Немецкое боевое охранение обосновалось под скирдой, всего в каких-то полутораста метрах от нашей траншеи. У них — крыша над головами, надежная защита от ветра, а у нас люди горбились под порывами холодного северного ветра, топали задубелыми ботинками, согревая ноги. Я уже знал, что такое украинская зима: потянет поземка, и траншея вмиг заполняется снегом.

Но меня тревожило не только это. Любое наше движение не оставалось незамеченным. Это сковывало, затрудняло наблюдение. Малейшая неосторожность могла повлечь за собой жертвы.

Нужно осмотреться. Размышляя об этом, я пришел к землянке. Здесь уже хозяйничал Ловцов.

— Не могли принести соломы, — ворчал он. — Даже зверь и птица заботятся о подстилке.

— Где же ты возьмешь подстилку? До немца сходишь, чи шо? — сквозь зевоту возражал телефонист Денисенко.

— Зачем же? А слева у посадок — скирда. Всего сотня шагов.

— Всего сотня шагов? — заинтересовался я.

— Не больше, товарищ лейтенант.

— Сходим вместе, посмотрим, — предупредил я. Нужно было выждать, когда Сорокин отведет людей.

Немцы заметили движение. Дежурный пулемет залился длинной очередью и вдруг осекся.

— Обрыв гильзы. Фриц меняет ствол, — заметил Ловцов. — Воспользуемся.

Мы беспрепятственно добежали до скирды. Пятнадцать шагов в длину и свыше пяти в ширину. Сплюснутая, спрессованная дождями и временем крепость! У меня сразу возник план: на тыльной стороне — землянка [94] для отдыха, от нее — траншеи, которые охватят скирду подобно клещам.

— Вот бы здесь обосноваться, товарищ лейтенант, — угадал мои мысли Ловцов.

Возвратясь в расположение взвода, я приказал Денисенко вызвать Рябцева.

В трубке пророкотал бас капитана Климова:

— Ну, что у тебя, Андреев?

— Хозяйство принял. Для встречи гостей плохо приспособлено, особенно справа, слева и с черного хода. — Разговаривать приходилось полунамеками, но Климов понимал меня хорошо.

— Что предлагаешь?

— Или коренное улучшение старых позиций или скирда.

— Будем делать заново и капитально, — решил Климов. — За такую ночь можно сделать много. Через полчаса вышлю людей. Тебя предупредят.

Комбат выполнил обещание. Пришел взвод девятой роты во главе с младшим лейтенантом Селивановым.

Не теряя времени, мы вдвоем немедленно отправились к скирде. Договорились начинать с тыльной стороны скирды — немец ничего не будет видеть, а на случай огневого налета будут готовы убежища.

Чтобы не вызвать подозрений, Селиванов выводил людей обратно в степь, за посадки, а там — к скирде.

И все же немецкие наблюдатели что-то заметили. Пулемет долго прочесывал посадки, в воздухе непрерывно висели осветительные ракеты.

— Не отвечать! — приказал я.

Землю потрясли взрывы огневого налета. Мины рвались впереди и позади позиций БО. Бушевал настоящий самум из металла, земли и снега.

С подвыванием сыграл немецкий шестиствольный [95] миномет. Серия взрывов прогрохотала Далеко позади. И вот уже со зловещим воем над БО проносятся артиллерийские снаряды.

— Что там у тебя? — спросил Рябцев по телефону.

— Небольшой огневой налет, — стараясь говорить спокойно, ответил я.

— Потерь нет?

— Пока благополучно.

— Ладно. Держи связь.

Выглянув на секунду из укрытия, я заметил частые вспышки разрывов у скирды противника. Наши минометчики отвечали.

Ночной огневой бой ширился, нарастал. Он уже лихорадил широкий участок переднего края.

Я метался из конца в конец извилистой траншеи, а дьявольская свистопляска продолжалась с прежней силой.

— Товарищ лейтенант, прямое попадание в землянку.

Я устремился вслед за Ловцовым.

Вход в землянку был завален обломками досок, хворостом и землей. Мы принялись с ожесточением разбрасывать завал. Мои руки натолкнулись на жесткую шинель Денисенко. Общими усилиями мы вытащили телефониста из-под земли и обломков перекрытия. Четыре руки щупали, слушали, отыскивая раны и признаки жизни. Последовало заключение: жив, придавило и контузило человека. Пострадавшего оттащили в ближайшую ячейку, а сами принялись убирать завал. Нужно было проверить связь.

Связь отсутствовала. Напрасно Ловцов дул в трубку, вызывал «Волгу».

БО не может быть без связи.

— Разрешите, товарищ лейтенант. [96]

Риск потерять человека заставил Меня задуматься. А Ловцов истолковал мое молчание по-своему. К моим ногам шлепнулась глыба земли, сорванная тяжелым солдатским ботинком. Человек исчез в темноте.

Впереди лопнула мина. Тонко и зло взвизгнули осколки, сверху посыпались комья мерзлой земли.

Я слушал, не отрывая трубку от уха. Сколько прошло времени? Оно шло томительно медленно.

И вдруг — слабый треск в трубке. С надеждой я повторял: «Волга!», «Волга!»

— Я — «Волга», я — «Волга». Передаю трубку хозяину.

Опять голос капитана Климова:

— Что у тебя? Почему молчал?

— Повреждение провода. Контужен телефонист.

— Надо успеть оборудовать новые позиции до рассвета. Передай Селиванову: не уходить, пока не будет сделано. Телефониста отправишь в тыл. Впрочем, я вышлю носилки. На смену придет Лямин.

Огонь постепенно ослабевал, Сначала умолкла артиллерия, потом прекратился минометный обстрел Жизнь переднего края входила в обычную колею.

Сверху прозвучал голос Ловцова:

— Товарищ лейтенант, связь есть?

И это все так обычно, как будто человек не совершил ничего героического.

— Есть. Молодец!

Ловцов спрыгнул вниз, в траншею, и заполнил собой вход в землянку.

— Провод в двух местах связывал. Эх, покурить охота...

— Возьми трубку. Если будут спрашивать, скажи, что я пошел посмотреть новое хозяйство.

А у скирды работа шла полным ходом. Мы с Селивановым [97] еще раз обсудили «проект», наметили огневые позиции для ручных пулеметов, ячейки для стрелков. По ходу дела можно было не сомневаться, что к рассвету работы будут закончены.

После полуночи пошел снег. Сначала на землю ложились редкие крупные хлопья, потом они стали сгущаться. При вспышках ракет это — фантастическая картина. Мы радовались: снег ограничивал видимость, припорашивал валы свеженарытой земли.

Спать не хотелось. Человек, оказывается, может долго не спать, если мысли цепляются за мысли, если одна забота сменяет другую.

...В трели пулемета вплетались новые звуки: далеко в стороне противника гудели моторы тяжелых машин. Звуки постепенно нарастали, ширились, вселяя тревогу в наши сердца. Танки? Бронетранспортеры? Самоходки? Все равно нужно доложить.

Рябцев спал. Пришлось ожидать, пока, наконец, в трубке прозвучал хриплый голос:

— Что там у тебя?

— Шум моторов. Много машин.

— Та-ак... Усилить наблюдение. Держи связь.

Шум моторов долго не прекращался. Похоже, что машины рассредоточивались: гул то ширился, то обрывался в разных местах.

Странно: на всем видимом участке переднего края — необычная темень. Ракетчики уснули, что ли? Только пулемет по-прежнему периодически давал короткие очереди.

— Хозяин у телефона, — сообщил Ловцов. Говорил Климов:

— Доложи обстановку. Что? Сейчас тихо? Слушай и смотри в оба. Всегда в тишине готовятся всякого рода каверзы. Проверь противотанковые средства. [98]

Я понял, что капитан Климов озабочен, что мои сообщения на Большой Земле учтены.

Мы с Бородиным обошли все ячейки, ощупали ниши. В нишах обнаружили противотанковые гранаты, бутылки с горючей смесью.

Часа за два до рассвета мы по-дружески расстались с Селивановым. Нужно было срочно перебазироваться на новые позиции. За этой работой нас и застал старшина Убийвовк, доставивший термоса с горячей пищей. Вместе со старшиной пришли телефонист Лямин и двое бойцов с носилками.

— Я вам кулеш принес, хлопцы, з салом.

— А чарка есть, старшина?

— Есть и чарка.

На рассвете я категорически запретил всякие работы. Было приказано не высовываться, не чиркать зажигалками, громко не разговаривать. Для противника скирда должна оставаться необитаемой. Старые позиции стали ложными.

Телефонист Лямин сидел в просторной землянке, защищенной скирдой с фронта и частично сверху. В землянке могли отдыхать пять-шесть человек.

От траншеи, огибавшей скирду с обеих сторон, отходили ответвления для одиночных ячеек и огневых позиций ручных пулеметов. Брустверы были искусно замаскированы соломой и снегом.

Рассвет наступал в полной тишине. Бледная полоска едва-едва отделяла мглистое небо от заснеженной равнины. За нашими плечами вставал рассвет нового дня. На лицах людей — тени уходящей ночи. Люди суровы и сосредоточенны.

Тишина. Бьющая в уши, призрачная, хрупкая тишина. Впереди — печальная картина зимнего покоя. Видимость безлюдья в густонаселенной полосе фронта. [99]

Тишина. Она оборвалась внезапно, будто неосторожный стрелок сорвал одеревеневшим пальцем спусковой крючок. В мглистое небо вонзились огненные стрелы, строчки трассирующих пуль прошили степь. Гах-гах-гах, — рвались мины. Разрывы плясали по извилистому хребту брустверов только что покинутой траншеи БО, ближе, дальше траншеи, в лесной полосе.

Над нами шуршали, выли снаряды, тонко и алчно звенели осколки; обессиленные, они тяжело шлепались о землю.

Все сливалось в сплошном урагане взбешенного металла.

— К телефону, товарищ лейтенант!

Рябцев говорил, заметно волнуясь:

— Это не просто артналет. Нужно быть готовым ко всему. Прочно ли сидишь в своей скирде?

— Соломенный Верден.

— Надеемся. Не забывай, что тебя прикрывают минометчики. Ракетница есть?

— Есть.

— Держи связь. Это главное.

Наши не отвечали.

Немецкие минометы перенесли огонь в глубину, били по основной линии нашей обороны. Артподготовка продолжалась с прежней силой. Дрожала земля, билась в мелком ознобе. Как была желанна хотя бы минута покоя! Каждая клеточка нервов просила тишины.

Но вот в гул артподготовки влился могучий рев танковых моторов. Он гасил собой все иные звуки, и всем стало ясно, что наступают решающие минуты.

— Танки! Ловцов, передай по телефону, — я продолжал наблюдать.

Танки появились из-за скирд почти одновременно. [100]

Неторопливо они развертывались в боевой порядок. Сколько их? Пять, семь...

— Приготовить противотанковые гранаты, бутылки! Тяжелые стальные машины, плавно покачиваясь, грозя стволами пушек с ребристыми пламягасителями, валом устремились на БО.

Так показалось сначала. На самом деле, развернувшись на протяжении нескольких сотен метров, танки взяли направление на наш передний край.

Но немцы не забыли и о БО. Как только один из танков поравнялся со скирдой своего боевого охранения, из-за укрытия высыпала группа автоматчиков в маскировочных костюмах. Они сразу сжались в плотную беспорядочную толпу, стремясь укрыться за корпусом машины.

— Приготовиться к открытию огня.

Эта команда явилась скорее призывом к самообладанию — люди и без того были готовы.

Через несколько минут автоматчики могли достигнуть старых позиций БО, а этого допустить нельзя.

Танк продолжал медленно двигаться, увлекая за собой живой шлейф сопровождающей пехоты, непрерывно стреляя из пушки. Автоматчики все больше открывались прицельному огню с нашей стороны.

Над нашей скирдой взлетела красная сигнальная ракета.

— Огонь!

Огонь двух ручных пулеметов, автоматов и винтовок сразу разредил, смял толпу атакующих. Только несколько человек продолжали бежать вперед.

— Огонь!

Я лихорадочно менял диск автомата. Эти несколько человек, бегущие за танком, представляли собой [101] главную опасность. Нам удалось отсечь их от танка в нескольких десятках метров от траншеи.

Всплески разрывов наших мин отрезали уцелевшим автоматчикам путь к скирде.

А танк уже утюжил траншею. Он то заваливался набок, то вздымался передом, задрав ствол пушки. Стальное чудовище рылось, купалось в черноземе. Вот так бы оно вертелось на наших костях...

Теперь мы открыли себя. На нашей скирде враг мог скрестить уничтожающую силу минометного и артиллерийского огня, мог повернуть в нашу сторону танки.

Я бросился в землянку: «Связь?» Телефонист отрицательно покачал головой: связи нет.

Меня обдало холодом. Фактически мы — в окружении, оторваны от Большой Земли.

Посылать человека под такой губительный огонь — бессмысленно.

Танк, уничтоживший БО, на большой скорости устремился вдогонку за танками, атакующими нашу оборону. У немцев — большая игра. Если танки прорвут оборону, следом за ними двинутся бронетранспортеры с пехотой.

Сильный взрыв потряс скирду.

— Пулемет разбило!

— Оставить наблюдателя, остальных — в укрытие!

Творилось невообразимое. Немцы буквально засыпали БО минами. Свист, урчание и вой осколков, оглушительные взрывы. А с нашей стороны сверлили землю, рикошетили, ныли в воздухе противотанковые болванки.

От всей этой отвратительной музыки морозило спины, бросало в дрожь.

— Наблюдатель убит! [102]

У нас уже двое убитых, трое раненых. Выбыла из строя почти половина людей. Надо беречь каждую жизнь.

— Танки отходят, товарищ лейтенант!

На широком поле, изрытом снарядами, измятом гусеницами, в черном, жирном дыму горели два танка. Одна машина стояла неподвижно, накренившись набок, в районе наших противотанковых полей. Еще один танк, стоя на месте, отстреливался, прикрываясь дымовой завесой чадящего танка. Две-три машины поспешно отходили обратно.

— Наша берет! Наша!

Выхватив ракетницу, я послал в воздух одну за другой три ракеты: БО живет, БО борется.

* * *

...Наступила ночь. Обычная фронтовая ночь.

Опять над степью мигали и гасли зеленоватые ракеты, прошивали пространство строчки пулеметных очередей.

— Связь есть, товарищ лейтенант! — доложил Лямин.

С волнением я взял трубку.

— Андреев? — мягко прозвучал голос капитана Климова.

— Я, товарищ капитан!

— Молодцы! Выстояли, Доложишь лично. Смена уже вышла. Передай бойцам взвода, что они будут достойно награждены. Спасибо за службу. Завтра будешь принимать роту.

— Как? А Рябцев?

Комбат помолчал некоторое время, потом сказал глухо и печально:

— Рябцев убит. [103]