Подводники
Во второй половине июня прорываться в осажденный Севастополь стало еще труднее. Особенно сложными были походы подводных лодок, которые перевозили в междубортных цистернах бензин. Пары бензина действовали на людей одурманивающе, несколько раз взрывались скопившиеся в лодках газы. После первых рейсов предприняли некоторые меры, чтобы пары бензина не проникали внутрь лодки: сальники арматуры цистерн снабдили дополнительными прокладками, пропитанными зеленым мылом, на клапаны внутренней вентиляции поставили заглушки, тщательно притирали клапаны осушения цистерн. Во время приемки бензина работала корабельная вентиляция, а после откачки балластные магистрали и все связанные с ними отростки прокачивали забортной водой. И все же эти меры только частично уменьшали концентрацию паров бензина в лодках.
Да, это были опасные походы. Лодки не приспособлены для транспортировки бензина — это всем нам было совершенно ясно. Но бензин должен доставляться осажденному Севастополю. Боевые действия 3-й особой авиагруппы и катеров зависели от доставки горючего [75] подводными лодками. На 15 июня обеспеченность авиационным горючим в Севастополе была только на 5 суток{2}.
В последние июньские дни бензовозы, едва успев принять горючее с лодок, сразу везли авиационный бензин на аэродромы, где их ждали летчики.
Трудно даже представить себе ту напряженную обстановку, в которой приходилось действовать экипажам подводных лодок. Все погрузочные и разгрузочные работы производились силами личного состава. Отдыхать экипажам подводных лодок практически не приходилось: при переходе в Севастополь всё загружали боеприпасами и продовольствием, на обратном пути место в отсеках занимали раненые.
Но жалоб на трудности, на усталость мы не слышали. Подводники знали и видели, в каких условиях идет борьба за Севастополь. От раненых и эвакуированных — свидетелей и участников боев, о которых экипаж заботился на переходе, — подводники узнавали многое. Узнавали о такой самоотверженной борьбе, что их собственная трудная боевая работа казалась им не сравнимой с теми испытаниями, что выпали на долю защитников Севастополя. Изнуренный жестокими боями гарнизон морской базы продолжал перемалывать силы непрерывно атакующего противника и удерживал Севастополь в своих руках.
Организацией перевозок на подводных лодках руководил непосредственно начальник отдела подводного плавания штаба Черноморского флота капитан 1 ранга А. В. Крестовский. Его помощниками были командир 1-й бригады подводных лодок контр-адмирал П. И. Болтунов, комиссар бригады полковой комиссар В. И. Обидин, командир 2-й бригады подводных лодок капитан [76] 1 ранга М. Г. Соловьев и комиссар бригады полковой комиссар А. Е. Фомичев. Перевозками занимался и начальник тыла ВВС генерал-майор М. Д. Желанов, так как значительная часть грузов — горючее, боеприпасы — предназначалась для 3-й особой авиационной группы.
С 14 июня командиры и комиссары бригад подводных лодок с группой штабных командиров и политработников находились в Новороссийске на плавбазе «Очаков». Чтобы конкретнее знать, в каких условиях осуществляются перевозки груза и эвакуация раненых, представители штабов и политотделов сами участвовали в походах подводных лодок в Севастополь. Все было мобилизовано на то, чтобы совершить как можно больше рейсов, доставить больше грузов в осажденный город.
Полковой комиссар В. И. Обидин, ныне контр-адмирал запаса, отлично знал, в каких условиях подводники прорывают блокаду: со 2 июня Обидин из рейса в рейс ходил на подводных лодках в Севастополь — туда на одной лодке, обратно на другой. Он знал достоверно, как действовали командиры и комиссары, каковы настроение и беспримерная боевая работа экипажей подводных лодок.
Комиссар бригады, участвуя в боевых походах, наравне со всем экипажем испытывал тяготы трудного пути, особенно одурманивающее действие паров бензина, и тем не менее он находил в себе силы подбодрить тех, кто нуждался в поддержке, говорил о неизбежности нашей победы над фашизмом.
Уважение и любовь моряков к комиссару возрастали с каждым его походом в Севастополь.
Недавно я попросил Виталия Ивановича Обидина рассказать об экипажах подводных лодок «С-32» и «Л-4», на которых он ходил в осажденный город. [77]
Виталий Иванович с любовью вспоминает в своем письме о командире подводной лодки «Л-4» Е. П. Полякове, жизнерадостном, смелом человеке, и о бесстрашном командире «С-32» С. К. Павленко. Учась друг у друга, Поляков и Павленко соревновались между собой, стараясь сделать как можно больше рейсов в осажденную базу. Днем и ночью обе лодки стремились идти больше в надводном положении: ведь полный надводный ход для лодок типа «Л» — 14 узлов и для типа «С» — 17–19 узлов.
В подводном положении скорость составляла соответственно 9 и 10 узлов. Таким образом, надводный ход давал огромный выигрыш во времени.
Нередко бывало так: увидят наблюдатели вдали на горизонте самолет, и лодка уходит под воду, хотя самолет летит своим курсом. Поляков и Павленко — чему Обидин свидетель — были в числе тех, кто упорно не только ночью, но и днем стремился ходить больше надводным ходом. Лишь когда самолет явно летел в направлении лодки, уходили на глубину.
Конечно, это был риск. Но риск оправданный.
«К счастью, — вспоминает Обидин, — на самолетах противника не всегда были глубинные бомбы, а фугаски рвались не на глубине, а на поверхности».
22 июня, приняв на борт 40 тонн боеприпаса и 35 тонн авиационного бензина, из Новороссийска в Севастополь, в Стрелецкую бухту, вышла подводная лодка «Д-5». В пути лодке приходилось несколько раз срочно погружаться, чтобы уклониться от самолетов противника. На подходе к Севастополю шли только под водой. Экипаж слышал отдаленные взрывы глубинных бомб: это катера противника бомбили фарватер. [78]
Но вот взрывы утихли. Командир лодки приказал всплыть под перископ и увидел на горизонте три катера. Снова срочно погрузились, стали уходить на глубину. Но катера, видимо, заметили лодку и через некоторое время стали сбрасывать глубинные бомбы. Маневр мог бы вывести лодку из зоны бомбометания, но справа и слева было минное поле. Акустик непрерывно докладывал о шуме винтов катера. Близкие взрывы глубинных бомб подбрасывали лодку. Погас свет. В кормовой отсек просачивалась вода. Удерживать лодку на большой глубине становилось все труднее. Бомбежка продолжалась...
Командир подводной лодки старший лейтенант Иван Яковлевич Трофимов решил форсировать минное заграждение.
— Трудно передать мое состояние, — рассказывал Иван Яковлевич, — когда поступило первое донесение из носового отсека: «Скрежет по правому борту»...
Это был минреп, тонкий стальной трос, который удерживает мину на якоре. Видимо, трос коснулся корпуса лодки. Командир и экипаж знали, что может произойти взрыв. Но Трофимов продолжал спокойно отдавать приказания.
Потом что-то стало мешать работе винтов. Неужели минреп намотался на винт?..
А когда всплыли, на корме и на винтах обнаружили противолодочную сеть. Старшина группы Помазов и командир отделения Татарников в трудных условиях срубили ее. Корма была освобождена, но одна линия вала не работала.
В Стрелецкой бухте стали на якорь, начали разгружать боеприпасы и выкачивать бензин. Помазов и краснофлотец Сластин в водолазных костюмах в течение двух часов, несмотря на беспрерывный артиллерийский [79] обстрел, работали под водой и очистили винт от противолодочной сети.
Перед рассветом с берега доставили на шхуне группу раненых бойцов и командиров. Краснофлотцы и старшины подводной лодки стали санитарами. Они бережно вносили раненых в лодку и укладывали их на свои койки.
Закончить в ночь с 23 на 24 июня выгрузку боеприпаса и принять всех раненых экипажу подводной лодки не удалось. На рассвете «Д-5» вышла из Стрелецкой бухты и легла на грунт в районе Херсонесского маяка. Пока отлеживались, бензиновые пары тяжело действовали на людей. Особенно трудно было раненым, старшины и краснофлотцы сами страдали, но, видя муки раненых, через силу успокаивали и ободряли их. — Потерпите, скоро лодка всплывет. В 21 час 15 минут всплыли, снова вошли в Стрелецкую бухту, выгрузили оставшиеся боеприпасы, выкачали остатки бензина, приняли еще 70 раненых и ушли в Новороссийск.
Не успев отдохнуть, экипаж «Д-5» стал готовиться очередному походу.
Побеседовать с экипажем подводной лодки отправился дивизионный комиссар начальник политуправления флота А. Л. Расскин. Он прибыл на Черноморский флот с Балтики, где успел приобрести немалый боевой опыт. Расскин был комиссаром гарнизона на полуострове Ханко и лично возглавлял высадку десанта на остров Монгорланд, где десантники подорвали узел связи, оборонительные сооружения и, захватив пленных во главе с лейтенантом, без потерь вернулись обратно, забегая вперед, с горечью должен сказать, что А. Л. Расскин, человек большой культуры и неиссякаемой энергии, погиб при авиационной катастрофе в октябре 1942 года, его именем назван один из боевых кораблей. [80]
— Я был на лодке не больше часа, — говорил мне в тот день Арсений Львович, — а пары бензина сразу дали о себе знать. В отсеках везде ящики с боеприпасами, продовольствием.
Но когда Расскин стал говорить о трудностях предстоящего похода, моряки ответили:
— Им там, в Севастополе, труднее! Такой же ответ услышал дивизионный комиссар и на «С-32», как будто два экипажа успели сговориться. Все в те дни понимали, что севастопольцы оттягивают на себя силы врага, рвущегося на восток, и каждый стремился помочь защитникам Севастополя.
Подводная лодка «Д-5» с 13 июня по 3 июля совершила три рейса, доставила в Севастополь 121 тонну боеприпаса, 65 тонн бензина и вывезла 178 человек, из них 120 тяжело раненных.
О выполнении задания командир «Д-5» старший лейтенант И. Я. Трофимов и комиссар старший политрук Д. А. Дубина по возвращении в Новороссийск докладывали очень скупо:
«В 03 ч. 00 м. закончил выгрузку боеприпасов и выкачку бензина. Принял на борт тяжело раненных 38 человек и эвакуированных работников с семьями Севастопольского горкома 41 человек. Вышли из Камышевой бухты 03 ч. 15 м. Обстановка во время перехода: имел встречи с самолетами и одним торпедным катером. Во всех случаях уклонялся срочным погружением и уходил на глубину. После ухода под воду следовали бомбовые удары. С 04 ч. 20 м. до 08. 32 м. противник сбросил свыше 100 бомб»{3}.
Иван Яковлевич Трофимов — один из выдающихся боевых командиров подводных кораблей Черноморского [81] флота. Высоко оценивали его боевые действия старейшие подводники флота контр-адмирал П. И. Болтунов, капитан 1 ранга М. Г. Соловьев и А. В. Крестовский. И сейчас, спустя много лет после всех событий, связанных с походами в осажденный Севастополь, ветераны-подводники вспоминают И. Я. Трофимова добрым словом.
В 1934 году Иван Яковлевич с первого курса Донецкого химического института пошел добровольцем по путевке обкома комсомола в Высшее военно-морское училище имени М. В. Фрунзе. Успешно закончил учебу. С радостью воспринял назначение на подводную лодку «Д-5» командиром рулевой группы. Через год получил назначение штурманом дивизиона. После окончания курсов подводного плавания два года был помощником командира на «Д-5».
«Подготовлен для самостоятельного управления подводной лодкой и умело управляет ею. В бою спокоен, решителен и смел». Так аттестовал Трофимова командир 1-го дивизиона бригады подводных лодок Черноморского флота капитан 2 ранга Н. Д. Новиков, который был на лодке в боевом походе и наблюдал за действиями командира.
С мая 1942 года И. Я. Трофимов — командир подводной лодки «Д-5», а потом командир подводной лодки «Д-4».
«За период войны по 1 ноября 1943 года капитан-лейтенант И. Я. Трофимов совершил 17 боевых походов. Из них 4 помощником и 13 командиром лодки. В результате личных боевых действий за период с начала командования подводной лодкой по ноябрь 1943 года потопил 4 корабля противника»{4}. [82]
11 декабря 1943 года при выполнении боевого задания подводная лодка «Д-4» под командованием капитан-лейтенанта И. Я. Трофимова погибла в бою за Родину.
Подводная лодка «М-32», приняв в Новороссийске 8 тонн боеприпасов и около 6 тонн авиационного бензина, вышла в Севастополь 21 июня.
Командир «М-32» капитан-лейтенант Николай Александрович Колтыпин был опытным боевым подводником. Еще в финскую кампанию на Балтике принимал он участие в боевых походах на «Щ-311». За успешное выполнение боевого задания его наградили медалью «За боевые заслуги». С 1940 года Н. А. Колтыпин — командир подводной лодки «М-32».
22 июня в 21 час 35 минут лодка вышла в Стрелецкую бухту и приступила к разгрузке и выкачке бензина, хотя артиллерийский обстрел не прекращался.
Вскоре после полуночи на борт подводной лодки приняли пассажиров из Севастополя: двух женщин, двух военных корреспондентов «Красной звезды», двух человек с секретными документами и раненого инженера И. А. Лебедя.
Иван Алексеевич был главным инженером строительства оборонительных сооружений сухопутной обороны Севастополя. Хорошо подготовленный инженер, скромный человек большой личной храбрости, он пользовался непререкаемым авторитетом и любовью людей, с которыми ему приходилось работать.
Как-то, будучи на переднем крае Мекензиевых гор, он осматривал оборонительные сооружения, которые после непрерывных артиллерийских обстрелов и налетов авиации требовали восстановительных работ. После осмотра Лебедь не торопился уходить с переднего края, [83] у бойцов были вопросы, и Иван Алексеевич охотно отвечал.
— Плоховато с боеприпасами, товарищ главный инженер, особенно с гранатами, — выразил общее беспокойство старшина.
Лебедь, объясняя, каково положение с боеприпасами, обмолвился как бы мимоходом:
— Неплохо бы раздобыть боеприпасы у фашистов...
— Мы уже раздобыли, да беда в том, что не знаем, как их использовать. Помогите нам разобраться в устройстве немецких гранат с рукояткой — их у нас много! — воодушевился старшина.
Граната была освоена с помощью Ивана Алексеевича и пущена в дело.
Потом снова бои, работа и вот — ранение: при разрыве снаряда Лебедя ранило осколком в плечо, голову, спину.
Ивана Алексеевича оперировали, часть осколков извлекли. Но ему предстояло длительное лечение, поэтому решено было эвакуировать его на Кавказ.
В 2 часа 15 минут ночи лодка погрузилась для дифферентовки. И в этот момент произошел взрыв бензиновых паров в центральном посту. Силой взрыва повредило и частично разрушило переборку из центрального поста во второй отсек и отбросило туда трюмного Константина Хиневича. Выбило дверь радиорубки, радиостанция вышла из строя.
Колтыпин был в рубке и немедленно приказал:
— Продуть среднюю!
Команду исполнил командир БЧ-5 инженер-капитан-лейтенант М. В. Дьяконов — несмотря на то, что на нем горела одежда, взрывом обожгло лицо и руки.
В 3 часа ночи стали на якорь, чтобы выяснить состояние пострадавших и уточнить порядок следования Новороссийск. [84]
От взрыва, кроме Дьяконова, тяжело пострадали помощник командира старший лейтенант Иванов, боцман Николай Мирошниченко. Легко ранило командира отделения трюмных Константина Хиневича и краснофлотца Михаила Лосева. Всем пострадавшим оказали первую помощь.
В 3 часа 35 минут командир подводной лодки сошел на берег, чтобы доложить о создавшейся обстановке. Оперативный дежурный штаба Севастопольского оборонительного района приказал отправить пострадавших на берег в госпиталь, а подлодке выбрать подходящее место, лечь на грунт до вечера и с темнотой всплыть и идти в Новороссийск.
Лежать на грунте под водой, когда в лодке оставался бензин, очень нелегко. Но другого выхода не было, хотя впереди долгий летний день. Все пострадавшие настоятельно просили Колтыпина оставить их на лодке. Командир разрешил.
Вместо Дьяконова с берега прибыл инженер-механик Л. С. Медведев.
Отошли на 35-метровую глубину у выхода из Стрелецкой бухты и в 5 часов 58 минут легли на грунт.
— Всем лежать и отдыхать, лишних движений не делать, — приказал Колтыпин.
До 10 часов командир лодки проверял состояние отсеков, отдавал приказания об устранении неисправностей в механизмах, приборах и корпусе лодки и лишь потом позволил себе прилечь отдохнуть.
Воздух в лодке все сильнее насыщался парами бензина. Люди стали терять сознание.
В 12 часов Николая Александровича разбудил старшина 1-й статьи С. К. Сидоров, секретарь парторганизации:
— Товарищ командир, содержание кислорода в воздухе лодки аварийное... [85]
Колтыпин и сам чувствовал действие бензиновых паров. Краснофлотцы пошатывались. Некоторые бредили. Акустик Кантемиров говорил что-то непонятное, моторист Бабич кричал:
— Что все это значит?
Многие лежали в глубоком обмороке. Женщины просили Колтыпина всплыть.
К 15 часам дня что-либо понимать и действовать могли только четыре человека: командир лодки Колтыпин, старшина 1-й статьи Сидоров, инженер-майор Лебедь, старшина группы мотористов Николай Пустовойтенко. [86]
До 17 часов командир с трудом ходил по отсекам, хотя и терял сознание время от времени. Когда Колтыпин почувствовал, что силы на исходе и больше не выдержать, он приказал Пустовойтенко не спать, продержаться до 21 часа и разбудить его.
— Приказываю не спать и считать это боевой задачей... Все время думать: если заснешь — все погибли...
Время от времени Николай Александрович просыпался и каждый раз повторял:
— Не спать, Пустовойтенко...
Механик Медведев несколько раз пробирался в первый и шестой отсеки и порывался открыть люк. Но за механиком неотступно шел Сидоров и за ноги оттаскивал его от люков. Однако Медведеву все же удалось незаметно для Сидорова отдраить люк шестого отсека. Только давление 35-метрового слоя воды спасло лодку от затопления, не дало люку открыться. Люк так и остался отдраенным...
Пустовойтенко продержался до 21 часа. Наступило время всплывать. Как ни пытался старшина разбудить командира лодки — все безуспешно. Командир не мог встать.
Тогда Пустовойтенко перетащил Колтыпина в центральный пост с таким расчетом, что, когда лодка всплывет, он вытащит командира наверх, на свежий воздух. Пытался Пустовойтенко разбудить механика, но Медведев так и не пришел в себя.
И Пустовойтенко пришлось позвать на помощь не потерявшего сознание Ивана Алексеевича Лебедя,
Старшина продул среднюю, лодка всплыла под рубку. Пустовойтенко открыл люк, но от свежего воздуха стал терять сознание и, чувствуя это, успел снова задраить люк и упал вниз. Однако вода просочилась в лодку через люк шестого отсека. Заполнился трюм шестого отсека, залило главный электродвигатель. Течение [87] отнесло лодку на каменистый берег у Херсонесского маяка.
Наконец Пустовойтенко пришел в себя, открыл рубочный люк и вытащил наверх командира. Колтыпин очнулся, но управлять лодкой он смог только спустя некоторое время.
Пока командир был на мостике, Пустовойтенко пустил корабельную вентиляцию, задраил люк шестого отсека, откачал воду из трюма, продул весь главный балласт. Лодка всплыла полностью.
Теперь надо было дать лодке ход. Пустовойтенко вытащил наверх электрика Кижаева, привел его в чувство и помог спуститься вниз.
Лодка стояла носом к берегу. Когда Пустовойтенко доложил командиру, что Кижаев стоит на вахте, Колтыпин дал команду:
— Задний ход!
Однако лодка двинулась в сторону берега. В полном недоумении Николай Александрович спустился вниз, подошел к электрику.
— Почему не даешь задний ход? Кижаев, напряженно всматриваясь в командира, ответил, с трудом подбирая слова:
— Наша лодка должна идти вперед. Назад нельзя. Там фашисты.
Было очевидно, что сознание у Кижаева еще не совсем прояснилось. Пришлось Пустовойтенко стоять у электростанции и следить, чтобы Кижаев правильно исполнял команды. А приказания командира, идущие из центрального поста, передавал в пятый и шестой отсеки Иван Алексеевич Лебедь, лежавший в четвертом отсеке.
Был час ночи. Лодка все еще стояла у берега на камнях. Гроза, сильный ветер, волна до 5 баллов. От ударов о камни повредило руль, и теперь он перекладывался [88] только влево. В довершение ко всему разрядилась батарея. Сняться с камней лодка не могла.
Николай Александрович Колтыпин, еще не совсем окрепший, не мог ничего предпринять, чтобы выйти из аварийного положения.
В этот тяжелый момент рулевой Гузий предложил командиру:
— Товарищ командир, а если мы дадим ход дизелем?
Колтыпин сразу же приказал приготовить дизель к пуску. Пустовойтенко и моторист Щелкунов приготовили дизель и запустили его сразу с 600 оборотов. И лодка, проскрежетав по камням, сошла на чистую воду.
Несмотря на поврежденный руль, все-таки удавалось держаться на нужном курсе. Обогнули Херсонесский маяк, вышли из фарватера минного заграждения и взяли курс на Новороссийск.
Предстояло погружение. Надо было включить батарею на зарядку от дизеля. Но главный старшина электрик Федоров, хотя Пустовойтенко давно вынес его наверх, все еще был без сознания.
Тогда командир приказал старшине 2-й статьи Ермакову включить батарею на зарядку. Началась зарядка батареи при среднем ходе лодки под дизелем.
...Через сутки промытая и прощелоченная «М-32» ушла в свою базу — подводная лодка нуждалась в ремонте. Из доклада командира лодки капитан-лейтенанта Николая Александровича Колтыпина и прояснились некоторые подробности аварии и поведения экипажа в походе.
В те дни на флоте находился в качестве военного корреспондента Л. С. Соболев. Узнав о событиях, которые произошли на лодке «М-32», он, как и все мы, был поражен мужеством, огромной волей моряков. И как [89] писатель не смог пройти мимо этого случая. Так появился рассказ «Держись, старшина».
Но по условиям военного времени Леонид Соболев не имел права назвать имена героев. Теперь, спустя 30 лет, можно и нужно назвать имена тех, кто в трудные дни войны каждый своим шагом подтверждал сказанное писателем: «Морская душа — это решительность, находчивость, упрямая отвага и непоколебимая стойкость».
Совсем недавно мне довелось встретиться с генерал-лейтенантом инженерной службы Иваном Алексеевичем Лебедем. Мы неоднократно встречались с ним и во время войны, и в послевоенные годы, но именно в этот раз Иван Алексеевич подробно рассказал о незабываемом для него переходе из осажденного Севастополя в Новороссийск. Для большей полноты рассказа о том памятном походе приведу воспоминания И. А. Лебедя.
...Когда Ивана Алексеевича доставили из госпиталя в Стрелецкую бухту, на «М-32» шла откачка авиабензина. Автоцистерна, принявшая бензин, притапливая понтоны, отправилась на аэродром.
— Ваше место в четвертом отсеке, — сказал командир подводной лодки.
Пустовойтенко и сопровождавший Лебедя Б. В. Пойчин помогли Ивану Алексеевичу спуститься в лодку и уложили на нижней койке, а Борис Васильевич, тоже раненный и контуженный, занял верхнюю.
— Спите, товарищи, — посоветовал Пустовойтенко.
Но заставить себя уснуть Лебедь не мог. К боли в ранах добавилось удушье от паров бензина.
При погружении для дифферентовки и заполнения 4-й балластной цистерны пары бензина поступали внутрь лодки. Откачивали бензин через корабельную пожарную систему, и потом остатки бензина обнаруживались в самых неожиданных местах. [90]
Когда дифферентовку окончили и включили систему регенерации, реостат дал искру. В воздухе, насыщенном парами бензина, мгновенно произошел взрыв. На койке, где лежал Лебедь, загорелось одеяло, огонь лизнул одежду, лицо. К счастью, рядом оказался Пустовойтенко. Старшина сорвал одеяло, затоптал его, погасил тлеющие бинты.
Иван Алексеевич время от времени забывался, но ненадолго. Будила его боль в ранах, удушье, ощущение тошноты. Он слышал в первые часы, как Колтыпин ходил по отсекам, прерывистые слова его команды, мужские голоса, плач женщин. Кто-то пытался приглушенным голосом петь — выкрикивал бессвязные слова песни... Потом все стихло.
Пустовойтенко часто подходил к инженер-майору и с удивлением спрашивал:
— Что же вы не спите? Во сне легче. Все спят.
Когда старшине потребовалась помощь, чтобы подготовить лодку к всплытию, единственным человеком, не потерявшим сознание, оказался Иван Алексеевич Лебедь.
В Новороссийске у причала ждала санитарная машина госпиталя, чтобы забрать тяжело раненного И. А. Лебедя, обожженных командира БЧ-5 М. В. Дьяконова, боцмана Н. В. Мирошниченко. Помощник командира старший лейтенант П. И. Иванов, командир отделения трюмных Константин Хиневич и краснофлотец Михаил Лосев, тоже получившие ожоги, от госпитализации отказались.
Доставленные из Севастополя пассажиры долго не могли поверить, что они действительно в Новороссийске, на твердой земле и в безопасности...
Иван Алексеевич Лебедь служил в Севастополе до 1959 года и часто встречался с бывшим старшиной группы мотористов Н. К. Пустовойтенко, который и [91] сейчас живет в Севастополе. В памятный день 22 июня — а день этот памятен им вдвойне, потому что именно 22 июня 1942 года И. А. Лебедь был доставлен на подводную лодку, — в этот день они встречались, вспоминали о пережитом. Сейчас они тоже видятся и переписываются как самые близкие люди.
В числе первых подводных лодок, доставивших в Севастополь боеприпасы, медикаменты и продовольствие, была и «Л-5».
Уровень боевой подготовки экипажа этой лодки был очень высоким. Более половины личного состава служили по четвертому и пятому году. Часть сверхсрочников уже долгие годы была на флоте. Выделялись отличными знаниями по специальности и организаторскими способностями сверхсрочники старшины групп Гусев, Ковня, Шкрум, Шемякин, Крикунов — все коммунисты.
Алексей Степанович Жданов, ныне контр-адмирал в отставке, командовал лодкой с 1938 года. Он вспоминает добрым словом своих помощников — старпома Б. В. Гремяко, штурмана Петра Лобачева, командира БЧ-5 Эдуарда Авакумова. С ними легко работалось. Все они обладали высоким чувством ответственности. А организатором партийно-политической работы был опытный и старейший флотский политработник П. Ф. Никитюк.
Лодка долгое время находилась в первой линии, т. е. в боевой готовности. Изношенность механизмов была большая, и командование бригады подводных лодок планировало поставить ее в капитальный ремонт в конце 1941 года. Жданов вспоминает, что еще в период боевой подготовки на глубинах 40–50 метров из главной осушительной магистрали неоднократно пробивалась [92] струя забортной воды. Причем эти так называемые «свищи» возникали в самых труднодоступных местах.
Десять походов совершила лодка до апреля 1942 года, ставя мины на коммуникациях противника. На минных банках, поставленных «Л-5», подорвались и затонули минный заградитель «Роджеле Кароль» водоизмещением 2369 тонн с запасом мин на борту и минный заградитель «Терезия Вальнер» водоизмещением 350 тонн.
Гибель минных заградителей уменьшила возможность постановки вражеских мин против наших надводных и подводных кораблей.
Пять походов сделала «Л-5» в осажденный Севастополь к 18 июня, доставив в порт более 300 тонн груза.
В один из июньских дней, возвратившись из похода в Новороссийск, подводная лодка приковала к себе внимание флагманских специалистов. Начальник подводного отдела штаба флота капитан 1 ранга А. В. Крестовский доложил И. Д. Елисееву и мне, что по изношенности дизелей и вообще по техническому состоянию «Л-5» больше посылать в поход нельзя. Надо ставить в капитальный ремонт — таково требование специалистов.
— А как считают командир и комиссар? — спросил контр-адмирал Елисеев.
Крестовский ответил, что командиру и комиссару известно, каков износ двигателей, знают они и о том, что приказать им идти в очередной поход в осажденный Севастополь никто не может. Но обстановку они изучили и пусть решают сами, идти в поход или нет.
Мы согласились, что Крестовский поступил правильно. Решать в данном случае должны командир и комиссар вместе с экипажем. [93]
В тот день я был на лодке. Настроение у личного состава было боевое. Экипаж единодушно стремился выполнить свой долг до конца. Шла погрузка. Все работали с подъемом, готовясь к очередному походу в Севастополь.
Поход был трудным. Принятый боеприпас и медикаменты были доставлены в Камышевую бухту. И тем не менее «Л-5» возвратилась в Новороссийск благополучно, доставив 37 тяжело раненных бойцов и командиров. [94]
Наступило 26 июня — день, казалось бы, такой же, как и другие дни конца июня, трудный, напряженный. Но в моей памяти наиболее ярко сохранился именно этот день, потому что 26 июня с особой силой в обороне Севастополя проявились величие русского духа, беспримерное мужество советских людей, не побежденные даже самой смертью...
26 июня начались 240-е сутки осады. К этому времени вход в Северную и Южную бухты Севастополя даже ночью был исключен.
В первую половину дня наша артиллерия и авиация нанесли тяжелые потери противнику.
Однако после полудня стал снова сказываться недостаток боеприпаса. Несмотря на стойкость наших частей, положение на фронте севастопольской обороны ухудшилось.
Рубеж на Сапун-горе был сильно разрушен. Артиллерийские доты береговой обороны уничтожены авиацией противника, большая часть личного состава погибла. Днем на территории СОРа движение приостановилось, так как неприятельские самолеты охотились за каждой машиной, летая безнаказанно на низких высотах.
К исходу дня мощным огневым налетом по аэродрому Херсонесского маяка противник полностью парализовал его работу и разрушил летное поле. Четыре наших самолета были уничтожены, 12 повреждено. Вражеская авиация произвела 500 самолето-вылетов и сбросила до 2500 бомб только по боевым порядкам 3-го сектора обороны.
Моряки надводных и подводных кораблей флота продолжали прорывать блокаду, доставляли севастопольцам боеприпасы и продовольствие.
Начальник Политуправления флота дивизионный комиссар А. Л. Расскин в те дни и ночи конца июня [95] стремился побывать почти на всех кораблях, отправлявшихся на прорыв блокады в осажденный Севастополь.
26 июня, проводив подводные корабли, он с восхищением рассказывал о боевом настроении экипажа подводной лодки «С-32». Она пришла из Севастополя накануне, 25 июня, доставила тяжелораненых. И снова, без отдыха, приняв боеприпасы, свыше 30 тонн бензина, ушла в девятый рейс. «С-32» за восемь рейсов доставила более 500 тонн боеприпасов, бензина, продовольствия и вывезла 140 раненых бойцов и командиров. Это была единственная лодка, сделавшая такое количество рейсов в те трудные дни. Вот несколько строк из наградного листа на капитана 3 ранга Стефана Климентьевича Павленко: «Товарищ Павленко был проникнут одной мыслью — как можно больше и скорее доставить защитникам Севастополя дорогой для них груз. Павленко умел вселить боевой дух и подчиненным, и это позволило всему экипажу выполнить поставленную задачу»{5}.
Действительно, весь экипаж был проникнут одной мыслью, одним желанием: быстрее доставить боеприпасы и питание осажденным. Моряки знали, что каждый их боевой поход приближает неизбежную победу над злобным врагом.
26 июня у стенки Каботажной пристани Новороссийска производилась погрузка боеприпасов и на подводную лодку «Л-4». Подлодка тоже только 25 июня возвратилась из осажденного Севастополя, куда доставила 98 тонн боеприпасов, бензина и продовольствия, четырех командиров и трех политработников. В обратный [96] рейс приняла 85 тяжело раненных бойцов и командиров. Это был шестой поход экипажа.
«Л-4» одной из первых стала на питание осажденного Севастополя. 2 июня, после четырех рейсов, ее по техническому состоянию пришлось поставить на планово-предупредительный ремонт. Срок ремонта с учетом максимального напряжения — 15 суток. Но ввиду исключительного положения в Севастополе ремонтные работы были завершены досрочно. 14 июня «Л-4» вновь вышла на выполнение боевого задания.
Лодку загрузили до предела: все свободные места в отсеках, трюмах, выгородках и даже в торпедных аппаратах заняли ящики со снарядами, минами и продовольствием.
Инженер-капитан-лейтенант Н. Н. Прозуменщиков, командир БЧ-5, по-хозяйски осмотрел все, проверил правильность укладки и крепления грузов, готовность подводной лодки к погружению.
Услышать рассказ Н. Н. Прозуменщикова о подводных рейсах в осажденный Севастополь мне довелось через много лет, но и спустя годы Николай Николаевич очень хорошо помнил все, что было связано с трудными, небывалыми в мировой практике подводного плавания походами. Приведу отрывок из рассказа Прозуменщикова :
«Использование боевых подводных лодок для транспортировки грузов было осуществлено в те дни впервые в мировой практике. И хотя штаб бригады подводных лодок сделал расчеты о возможности приема грузов на каждый тип лодок, я был поражен, когда в первый рейс в порт Новороссийск к нашему причалу подошли четыре загруженных железнодорожных вагона и мне сказали, что все эти грузы мы должны взять на лодку. [97]
Матросы и старшины тоже никак не могли поверить, что все можно будет разместить на подводной лодке, и только спрашивали:
— Товарищ командир, неужели мы все это погрузим?..
В последующих рейсах вагоны уже никого не удивляли, а первый рейс показал, что лодка может принимать еще больше грузов, что мы и делали в дальнейшем.
Всем нам было также известно, что при температуре плюс 30 градусов в артиллерийском погребе корабля погреб надо орошать. А как же грузить боеприпас в лодку, если температура в отсеке достигала плюс 40 градусов, а в электромоторном отсеке доходила до 60?.. Можно ли в таких условиях грузить боеприпасы?
В первом рейсе потребовалось разрешение пиротехников, а в последующих походах эти формальности уже не соблюдались, потому что за плечами был опыт. [98]
Или, скажем, размещение грузов в проходах аккумуляторной батареи. В обычных условиях, даже во время войны, в проходах аккумуляторной батареи ничего нельзя было хранить, они содержались в идеальной чистоте.
А во время транспортировки грузов эти «святые» места загружались ящиками или просто засыпались банками с концентратами, как любой трюм.
Если при первом рейсе еще имели место разговоры, что и куда можно грузить, то в последующем уже грузили все, что проходило в люк лодки, все, в чем нуждался Севастополь, и при этом каждый раз находили новые возможности, чтобы взять как можно больше груза».
Во время беседы я спросил Николая Николаевича:
— Какой из периодов войны для вас был самый трудный?
Почти не задумываясь, он ответил:
— Период транспортировки грузов в осажденный Севастополь, особенно июнь сорок второго года. Хотя это и не был период активных действий против противника, но зато по напряжению сил каждого члена экипажа этот месяц нельзя сравнить ни с каким другим периодом войны... С тех пор прошло тридцать лет, но и сейчас те походы памятны. В июне сорок второго года личный состав лодки часто по несколько суток не имел отдыха и сна. А когда представлялась возможность хоть немного восстановить силы, то каждый отдыхал прямо у своего боевого поста или командного пункта, чтобы сразу занять его по боевой тревоге. Не могу не вспомнить о высокой боевой выучке всего личного состава. Каждый в совершенстве знал свою специальность, действия у краснофлотцев и старшин были доведены до автоматизма. Особенно хочется вспомнить [99] добрым словом командира группы движения Георгия Ивановича Козырева, старшину трюмных Петра Петровича Миняйло, старшину группы электриков Виктора Федоровича Лебединцева, командира отделения мотористов Петра Павловича Литвинова...
— Николай Николаевич, что помогло вам перенести тяготы подводной службы, особенно в июньские дни сорок второго года?
— Долг ответственности за людей, с которыми ты воюешь. Всем понятно, сколь велика роль командира БЧ-пять на подводной лодке. От его правильных действий зависит часто судьба лодки, судьба всего экипажа... Поэтому и держался, и делал все, что было необходимо.
26 июня «Л-4» отошла от причала и легла на курс, ведущий к берегам Крыма. Секретарь парторганизации старшина группы торпедистов Василий Сулименко собрал в первом отсеке свободных от вахт краснофлотцев и старшин и рассказал о том, что для защитников Севастополя установлен минимальный расход снарядов и мин и что пушки и минометы больше молчат, чем ведут огонь. Атаки танков наши бойцы иногда отбивают только гранатами и бутылками с горючей жидкостью. Танки врага идут, а пушки, противотанковые орудия молчат. Об этом рассказывали раненые.
— Вы понимаете, — говорил Сулименко, — как ждут снаряды и мины, которые мы везем.
Все, конечно, об этом знали, но напоминание о том, что противник атакует, а пушки и минометы вынуждены молчать, удесятеряло энергию и стремление пробиться в осажденный Севастополь во что бы то ни стало.
Самолеты противника дважды освещали ракетами море, но оба раза вдали от лодки. К рассвету «Л-4» подошла к берегу Крыма на расстояние видимости. [100]
На горизонте показался торпедоносец. Лодка срочно погрузилась. Командир в перископ следил за самолетом. Вскоре на горизонте появились катера противника. Послышались взрывы глубинных бомб, но все обошлось благополучно, взрывы утихли.
Вошли в Стрелецкую бухту. В темноте разгрузились и приняли раненых. Трудным был обратный путь. Авиация, торпедные, противолодочные катера преследовали лодку, бомбили ее. Лодка шла на предельной глубине. Тяжело было и экипажу, и раненым...
Наконец оторвались от преследования катеров. Подвсплыли под перископ, а затем, осмотревшись, всплыли в надводное положение. В отсеки ворвался свежий воздух.
Командир лодки капитан 3 ранга Е. П. Поляков и комиссар Д. М. Атран, возвратившись после шестого похода, доложили о том, что активность вражеской авиации, торпедных катеров и катеров противолодочной обороны с каждым походом все заметнее усиливается. Интенсивный артиллерийский обстрел Стрелецкой и Камышевой бухт не прекращался и ночью: видимо, противник знал, что наши корабли разгружаются и принимают раненых только в ночное время. Но экипаж по-прежнему стремился как можно быстрее принять груз и снова идти в Севастополь.
В одну из встреч с комиссаром лодки Дмитрием Марковичем Атраном мы долго вспоминали июньские дни 1942 года.
Перед каждым походом на лодке проводили собрание личного состава. Выступали краснофлотцы, старшины, командиры коротко. Это, по существу, была клятва до конца выполнить свой долг.
С каждым походом трудности возрастали. Все знали, что многие корабли, прорывая блокаду, погибали. И, возможно, именно поэтому чаще, чем обычно, поступали [101] заявления в парторганизацию: «Прошу считать меня коммунистом...»
На мостике, когда шли в надводном положении, настороженно следили за любым плавающим предметом. Словно шло негласное соревнование: вахтенный командир стремился обнаружить раньше сигнальщика плавающий предмет, катер или самолет противника.
В одном из походов лейтенант И. Г. Велижанко первым обнаружил над морем группу самолетов противника. Благодаря его бдительности лодка успела погрузиться раньше, чем была обнаружена врагом.
Ночью гитлеровские самолеты вешали на подходе к Севастополю «люстры». На Северной стороне во второй половине июня гитлеровцы установили прожекторы и пушки.
«Л-4» уходила в очередной рейс почти в одно и то же время. Гористое побережье Крыма показывалось обычно к рассвету. По опыту знали, что в этом районе противник будет делать все, чтобы не пустить лодку в Севастополь.
Часто в эти часы вахту принимал штурман старший лейтенант Б. X. Быков. Он по комсомольскому набору ушел в военно-морское училище и после его окончания стал хорошим штурманом. В один из походов «Л-4» подошла к Севастополю в сплошном тумане. Борис Христофорович вел эту лодку по счислению до самого причала. Командующий флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский объявил молодому штурману благодарность.
Во время июньских походов нередкими были атаки вражеских катеров и «юнкерсов», но каждый раз лодка успевала уклониться от противника, и заслуга в этом прежде всего тех, кто находился на мостике.
Часто первым обнаруживал противника и на воде, и в воздухе мичман Иван Перов. [102]
Однажды он доложил командиру:
— Справа сорок самолет на воде!
Командир и Атран напряженно всматривались в даль, но ничего не видели. Заметили они гидросамолет лишь тогда, когда он начал рулить против ветра, чтобы взлететь.
Срочное погружение. Спасение в глубине. У «Ленинца» — лодок типа «Л» — большое водоизмещение. Кое-кто на «Л-4» завидовал «Малюткам», которые за считанные секунды могли уйти под воду. А у «Л-4» угловатые обводы корпуса. Но личный состав лодки достиг совершенства при срочном погружении. И на этот раз успели уйти на глубину. Во время одной из бомбежек глубинные бомбы рвались совсем близко. Корпус лодки содрогался, полопались многие лампочки, полетела пробковая крошка с подволока. Раненые забеспокоились. Краснофлотцы, выполняя свои обязанности, находили время подойти к раненым и неизменно говорили спокойным голосом:
— Не волнуйтесь! Все будет в порядке!
Когда в кормовом отсеке появилась течь, каждый краснофлотец отлично знал, что надо делать, чтобы лодка была послушной командиру. Н. Н. Прозуменщиков спокойно и умело руководил борьбой экипажа за живучесть лодки.
Встречался я и с Борисом Христофоровичем Быковым. Ныне он контр-адмирал. С большой любовью рассказывал он о боцмане Иване Степановиче Перове. Особенность службы на подводной лодке в том, что там нет «узких» специалистов. Каждый моряк осваивает несколько разнообразных профессий, специальностей. А боцман на подводной лодке — это и старшина боцманской команды, и старшина рулевых, и старшина сигнальщиков. Иван Степанович был лучшим боцманом, лучшим сигнальщиком и лучшим рулезымгоризонталыциком. [103] Он отлично совмещал все специальности. Б. X. Быков рассказал об одном из многочисленных эпизодов, подтверждающих универсальность Перова.
...»Л-4» возвращалась в базу после одного из трудных походов. Из строя вышел привод вертикального руля. Лодка потеряла управление. Место нахождения лодки обнаружено противником.
Командир принял решение всплыть и устранить неисправность. В работе заняты все специалисты штурманской и электромеханической боевых частей. Но особенно отличились боцман Перов и матрос Коновский. Привязанные бросательными концами, они спустились с мостика в заливаемую штормовой волной надстройку, нашли поломку и восстановили неисправное шарнирное соединение. Работали фактически под водой, захлебываясь и теряя сознание, но не прекращали работу, пока не соединили привод руля...
После шестого похода по предложению самих членов экипажа из отсеков убрали диваны, столы, часть коек — все делалось для того, чтобы доставить защитникам Севастополя как можно больше боеприпасов и продовольствия.
В тот же памятный день, 26 июня, перед погрузкой часть бензина из цистерны главного балласта откачали за борт, и у стенки, где стояла лодка, на поверхности воды скопился бензин. Недалеко от «Л-4» стояли торпедные катера. Когда один из них стал отходить, от выхлопа при пуске двигателя бензин воспламенился. Загорелась краска на корпусе лодки, пламя перебросилось в носовую надстройку, на палубе огонь добрался к ящикам с боеприпасами.
Мичман Иван Перов первым начал гасить пламя. Матросы пришли ему на помощь, сбросили горящие [104] ящики с боеприпасами в воду и быстро потушили пожар.
Приняв боеприпасы, продовольствие, 27 июня «Л-4» вышла в седьмой поход.
С наступлением сумерек 29 июня лодки всплыла в районе Херсонесского маяка. Запустили дизели и взяли курс в Камышевую бухту. Там предстояло выгрузиться и принять раненых.
Как только вышли из-за маяка, лодку осветили с Константиновского поста прожекторами, и немцы начали артиллерийский обстрел прямой наводкой. «Л-4» вновь срочно погрузилась, и весь дальнейший путь до бухты шла в подводном положении.
Ошвартовались у причала уже за полночь. Начали выгрузку из минных труб.
Над Севастополем полыхало зарево пожаров. В небе то и дело вспыхивали осветительные ракеты. Совсем близко рвались снаряды.
Н. Н. Прозуменщиков поднялся на мостик. Когда глаза освоились с темнотой, он увидел на берегу бухты множество людей, в том числе раненых...
Разгрузка шла полным ходом. Лодку помогали выгружать и раненые. Николаю Николаевичу особенно запомнился краснофлотец, рука которого была на перевязи. Он буквально бегал по трапу с ящиками на спине, как будто с кем-то соревновался. К сожалению, после отхода в отсеках его не оказалось...
После разгрузки «Л-4» отошла от причала на середину бухты. К лодке должен был подойти буксир с ранеными и пассажирами.
Командир Е. П. Поляков в мегафон передал приказание капитану буксира подойти к лодке. Члены вepxней команды видели, с какой молниеносной быстротой устремились люди на буксир, как только раздался голос командира. [105]
С мостика последовала команда брать в первую очередь раненых. Принимали через люк первого отсека. Положенную норму — 75 человек — приняли, а наверху никак не могли остановить людей.
Поступила команда закрыть люк отсека снизу.
Когда Прозуменщиков пробрался в отсек, он был уже полностью забит людьми, а через люк все еще буквально сыпались новые пассажиры. Уловив момент, когда кто-то замешкался, Прозуменщиков вскочил на трап и стал подниматься вверх. И вдруг почувствовал, как кто-то сел на его плечи. Девичий голос просил спасти... Это был последний пассажир на «Л-4».
Возвращаясь в центральный пост, Николай Николаевич слышал шаги людей на палубе лодки. Прозуменщиков [106] доложил командиру лодки, что верхняя и нижняя крышки люка первого отсека задраены. И тогда последовала команда принимать главный балласт...
— Никогда, — вспоминает Николай Николаевич, — ни до этого похода, ни после него не было так трудно выполнять эту команду.
И на палубе, и на буксире остались люди, которых лодка уже не могла принять...
Выравнивать дифферент после погружения пришлось перемещением пассажиров из отсека в отсек. Всего было принято 105 человек.
Вышла «Л-4» из бухты 30 июня в 04 часа 15 минут. Переход был чрезвычайно трудным. Приведу лишь небольшую выписку из доклада командира лодки:
«На переходе 1 июля в 10 часов уклонились от самолетов противника погружением на глубину. В 10 часов 13 минут обнаружили шум винтов катера. Катера и самолеты сбросили 44 глубинные бомбы, повреждений подлодка не имеет...»
Повреждений подводная лодка не имела, но во время взрыва глубинных бомб лопались лампочки, сыпалась пробковая крошка и от близких разрывов корпус испытывал гидравлические удары. Но поведение членов экипажа на боевых постах, спокойное, уверенное и четкое исполнение своих обязанностей действовало успокаивающе на раненых и пассажиров.
Семь райсов совершила «Л-4» в осажденный Севастополь.
Эта подводная лодка одной из первых на Черноморском флоте была награждена в 1942 году орденом Красного Знамени.
Немало подвигов совершил экипаж лодки и позже. «Л-4» ставила мины у берега противника, производила дерзкие атаки на коммуникации гитлеровцев, на ее боевом счету не один транспорт врага. Экипаж лодки [107] активно участвовал в блокаде Севастополя с моря в период освобождения Крыма в 1944 году, потопив не один транспорт с войсками и боевой техникой.