Боевые походы «Абхазии»
8 июня в Новороссийском порту готовился к отправке в Севастополь и другой санитарный транспорт — теплоход «Абхазия». Приняв боеприпасы, продовольствие, медикаменты и маршевое пополнение, «Абхазия» в охранении эсминца «Свободный», тральщиков «Якорь» и «Защитник» и трех «морских охотников» вышла ночью в осажденную военно-морскую базу.
Это был 16-й рейс теплохода с июня 1941 года. И на этот раз, как и во все предыдущие рейсы, командовал [51] кораблем старший лейтенант Михаил Иванович Белуха. Я познакомился с ним тогда, когда «Абхазия» приходила в сражавшуюся Одессу. М. И. Белуха был в те дни старшим помощником, а командиром корабля — старший лейтенант В. Л. Зайкин. Хорошо помню, как важна была помощь этого санитарного транспорта. К 12 апреля 1942 года «Абхазия» перевезла в Одессу и Севастополь войсковое пополнение — 71 352 человека, 40 857 тонн боеприпаса и вооружения, вывезла 27 807 раненых, эвакуировала десятки тысяч жителей этих городов и различные ценные грузы. [52]
Михаил Иванович хорошо помнит последний поход «Абхазии» и подробно рассказал мне о нем.
...Шли, как обычно, к Синолу, затем поднялись к Феоленту. На рассвете теплоход прикрывали наши бомбардировщики, а когда они вернулись на кавказские аэродромы, появились Ю-87 и Ю-88.
Корабли охранения не дали немецким бомбардировщикам возможности прицельно сбросить бомбы. Огонь «Абхазии» тоже вынуждал гитлеровских летчиков сворачивать с боевого курса. Командир артиллерийской боевой части старший лейтенант Анохин в очень сложной обстановке спокойно и расчетливо руководил стрельбой. Метко вели огонь комендоры 45-мм батарей, пулеметчики, особенно расчеты многочисленных счетверенных пулеметов. Морякам без устали помогали девушки-санитарки. Мужество девчат особенно поражало Михаила Ивановича. Все девушки были добровольцами, некоторые имели ранения и контузии, но ни одна не ушла с корабля для лечения, добиваясь разрешения остаться на «Абхазии». В майские и июньские дни во время особенно трудных походов кое-кто при желании мог перейти на береговую службу, в госпиталь. Но чем рискованнее становились условия прорыва блокады, тем тверже было желание каждого остаться на «Абхазии».
Последние рейсы отличались исключительно высоким патриотическим подъемом всего экипажа. Сознание, что защитники Севастополя самоотверженно продолжают отстаивать базу флота, обострило чувство ответственности у членов экипажа теплохода, еще теснее сплотило всех — от матроса до командира. Эта спаянность сохранилась и поныне. Все, кто остался в живых из служивших на «Абхазии», и по сей день переписываются, встречаются... [53]
С большим уважением рассказывал Михаил Иванович Белуха о командире электромеханической боевой части — главном механике Антоне Бардецком. Со своей машинной командой он творил поистине чудеса. В одном из рейсов в Севастополь «Абхазия», проходя мимо Камышевой бухты, подорвалась на магнитной мине. В необычайно трудных условиях, в полной темноте серьезно поврежденный корабль все же достиг Южной бухты. Более того, через сутки корабль смог принять раненых и своим ходом уйти на Кавказ.
Командир отделения сигнальщиков старшина 2-й статьи Григорий Иванович Оноколо всегда первым обнаруживал вражеский самолет. И в день гибели «Абхазии» старшина Оноколо находился на мостике рядом с командиром. Увидев, что сброшенные «юнкерсом» бомбы летят на корабль, старшина прикрыл собой командира и был тяжело ранен осколками. Долгие месяцы лечился Григорий Иванович в госпиталях, но так и остался инвалидом.
В дни прорыва в Севастополь мне приходилось бывать и на санитарных транспортах. Как правило, в этих походах командиры не сходили с мостика ни днем, ни ночью, а комиссары находились всегда там, где было особенно опасно. Ни от кого из состава экипажа я не слышал жалоб на усталость, на чрезмерные трудности. Иные и сами удивлялись, откуда берутся у них сила, выносливость. У всех была одна цель: доставить Севастополю все необходимое для продолжения борьбы и вывезти раненых.
Григорий Оноколо писал мне много лет спустя: «Все мы, перевозя раненых, принимали их всегда с превышением от нормы, по-братски уступали защитникам Одессы и Севастополя не только каюты, кубрики, флотский паек, но и отдавали тяжелораненым свою кровь для их спасения». [54]
Врачи, сестры и санитарки мужественно преодолевали трудности, безраздельно отдавали все силы обслуживанию раненых. И все же не раз говорили откровенно о том, как им бывает страшно и тяжело за себя, за раненых при сложных операциях под бомбежками и во время качки. Врачи, оперируя раненого, во время шторма ремнями привязывались к операционному столу.
За период боевых походов на «Абхазии» произведено 9 тысяч операций, из них примерно треть сделал начальник медицинской службы корабля Е. А. Рогозин.
Но вернусь к рассказу о последнем, трагическом для «Абхазии» дне.
С наступлением темноты, вечером 12 июня, внимание было приковано к возможной атаке торпедоносцев. Так и случилось. Но и на этот раз огонь кораблей охранения сбил торпедоносцев с боевого курса, и торпеды прошли мимо цели.
К полуночи теплоход подошел к фарватеру № 3.
Тральщик № 27 ожидал «Абхазию». До рассвета пришли в Севастополь и не без труда ошвартовались у первого причала Сухарной балки — погода стояла свежая. Однако немедленно приступили к выгрузке.
Корабли и транспорты, приходившие в Севастополь, днем прикрывались дымовой завесой, чтобы хоть в какой-то мере предотвратить прицельные бомбежки гитлеровских самолетов.
И в тот раз с наступлением рассвета, как только появились вражеские самолеты, «Абхазия» прикрыяась [55] плотным дымом. Охраняли транспорт и наши истребители, но в воздухе преобладали фашистские истребители и бомбардировщики.
Одновременно с разгрузкой начали принимать раненых. Их доставляли непосредственно с переднего края: фронт проходил за Сухарной балкой, в четырех-пяти километрах от берега. На «Абхазии», несмотря на гул канонады и взрывы бомб и снарядов, слышали ружейную и пулеметную перестрелку.
Хотя дымовая завеса и была поставлена, противник знал, куда приходят транспорты, и вел артиллерийский обстрел. Однако снаряды рвались на горе или с перелетом, прямых попаданий не было. Безрезультатно бомбили предполагаемые места стоянки транспортов и самолеты.
Михаила Ивановича тревожил ветер, гнавший дымовую завесу к берегу. И тревога его была не напрасна. В 8 часов утра заместитель начальника штаба флота капитан 1 ранга А. Г. Васильев позвонил командиру «Абхазии» и передал:
— Генерал Петров просит не ставить дымовую завесу: создалась угроза фронту на Северной стороне.
Оказалось, что под прикрытием дыма противник начал просачиваться через линию фронта. Пришлось прекратить задымление.
Все операционные на теплоходе были заполнены ранеными, которые нуждались в неотложных операциях, поэтому часть раненых эвакуировали в штольни.
А в воздухе гремел бой. Наши истребители отбивались от наседавших «мессеров» и поэтому не могли прикрыть «Абхазию». К кораблю один за другим шли «юнкерсы» для бомбардировки. Бомбы рвались вблизи транспорта и на берегу. От взрывов на горе на «Абхазию» обрушился град камней. От них нашли способ защиты: с мирных времен на корабле осталось много [56] плетеных кресел. Их-то и поднимали над собой те, кто был на палубе — получался своеобразный «зонтик».
От мелких осколков фугасных бомб спрятаться было трудно. Но и от них нашли некоторое спасение: сигнальщики, комендоры и пулеметчики, несмотря на жару, надевали тулупы и полушубки, и мелкие осколки фугасок застревали в меху.
Как только прекратили задымление, прямое попадание получила баржа, куда выгружали боеприпас. Баржа затонула. Вторая баржа загорелась, но ее удалось спасти.
Защиту корабля в эти трудные часы взяли на себя зенитчики Малахова кургана. «Юнкерсы» вынуждены были не раз сбрасывать свой груз в стороне кургана, хотя явно держали курс на «Абхазию».
Первое прямое попадание транспорт получил в корму. Это произошло около полудня. Возник пожар, но под руководством боцмана Сергея Яковлевича Скоромного его быстро ликвидировали. Среди комендоров и пулеметчиков оказались убитые, в их числе и пулеметчик Александр Соколов, севастополец. Место павшего в бою занял Яков Иванович Коваленко, тот самый, который стоял за рулем во время швартовки и в самые трудные моменты точно и быстро выполнял приказания командира.
Я храню письма Я. И. Коваленко. С любовью пишет он о друзьях — погибших и живых: «Я никогда не забуду нашего боцмана Сергея Яковлевича Скоромного. Он служил у нас с 1930 года. В день гибели «Абхазии» коммунист Сергей Яковлевич до последней минуты направлял шланг с водой на огонь, полыхавший на корме теплохода...»
Яков Иванович вспоминает, как весь экипаж любил «Абхазию» — один из первых кораблей, построенных на Балтийском судостроительном заводе. Он помнит, [57] как теплоход в 1934 году заходил в Геную и принял на борт дорогого гостя — Максима Горького.
В 13 часов в трюм № 3 и машинное отделение попало сразу четыре бомбы. Снова начался пожар. «Абхазия» осела и начала крениться на правый борт. Командир, видя, что корабль обречен, приказал выносить раненых на берег, а медицинскому составу и экипажу покинуть корабль.
«Смелость, самоотверженность и товарищескую выручку в бою проявили все», — вспоминает М. И. Белуха.
Командир «Абхазии» и бывший начальник медицинской службы Ефим Александрович Рогозин с большой любовью написал мне о врачах-хирургах Д. С. Четвертаке, И. И. Цыбульском, врачах М. И. Круть, Е. С. Гуревиче, медсестрах Т. М. Величко, Н. Г. Мешковой, 3. И. Данченко, о санитарках Елене Поляковой, Анастасии Огородниковой, Надежде Ивановой, санитарах Н. К. Скирко, П. Н. Цымбалюке, о нянях А. А. Баранченко, М. В. Мороз.
«Сердца ветеранов «Абхазии» сплотила фронтовая дружба, — пишет Ефим Александрович. — Мы устраиваем встречи под девизом: «Никто не должен быть забыт, ничто не забыто». Одна из последних наших встреч состоялась в Одессе, где мы передали эстафету комсомолу Одесского высшего инженерного морского училища».
Медсестра Ольга Гавриловна Чубо пишет:
«Наш теплоход совершил не один рейс в осажденные города, перевез десятки тысяч раненых и эвакуированных. Поход в один конец длился двое-трое суток. Замены, как правило, нам не было. Мы неотлучно дежурили у раненых. На переходе нас бомбили, а в порту, помимо бомбежки, обстреливали артиллерийским огнем. В иные дни с рассвета до самой темноты не отменялась [58] боевая тревога. Случались и штормовые погоды. Все испытали.
Никогда не забуду, как боцман Сергей Скоромный нес на руках обгоревшего, с оторванной ногой, но еще живого политрука Е. Н. Волковинского. Мы, медики, не могли его спасти. Он тогда же умер... Похоронили его в братской могиле в Сухарной балке...»
Евгений Николаевич Волковинский пользовался непререкаемым авторитетом у экипажа, его очень ценили. Он служил образцом исполнения воинского долга. В один из рейсов «Абхазия» приняла значительную партию ящиков с бутылками, наполненными горючей жидкостью. При выгрузке в Севастополе один ящик упал в трюм, все мгновенно окуталось дымом и огнем. Политрук возглавил аварийную группу и первым спустился в заполненную дымом шахту, за ним последовали матросы. С палубы их поливали водой. Пожар погасили за 20 минут.
Много добрых слов написала О. Г. Чубо о Е. А. Рогозине:
«...Ефим Александрович Рогозин в суровой обстановке сумел сцементировать в одну закаленную, дружную семью весь коллектив медиков. К тому же он чудо-хирург: делал ампутации и сложные операции при 9–10-балльном шторме. Ему наш низкий поклон...»
С любовью пишут о Рогозине и остальные ветераны. Ефим Александрович — член партии с 1921 года, был пулеметчиком в Конной армии Буденного. В гражданскую награжден орденом Красного Знамени. Всю Отечественную войну провел на Черноморском флоте. В 1950 году стал кандидатом медицинских наук. Тема его диссертации: «Лечебная и эвакуационная деятельность на теплоходе «Абхазия». [59]
Ольга Гавриловна хорошо помнит и последний день жизни корабля:
«Подошли к причалу Сухарной балки. Сразу после швартовки приступили к разгрузке и приему раненых. Руководил всем этим доктор И. И. Цыбульский. Он был поистине неутомимый, постоянно в движении и, главное, всегда во всем успевал. И в тот день доктор Цыбульский торопился: работы предстояло много.
Надя Заболотная, Валя Маковозова, Софа Шевеля и я готовились к операциям. Как только стали обрабатывать назначенных к оперированию, начался налет авиации. Бомбы рвались вблизи «Абхазии». От разрывов бомб содрогался весь корабль. Но работа в операционной не прекращалась.
После прямого попадания в корму по приказанию командира начали выносить раненых на берег. К нам стали поступать раненые из команды «Абхазии». Фельдшерица Полещук кинулась на верхнюю палубу, чтобы помочь пострадавшим — некоторые из них, несмотря на ранения, продолжали вести огонь. Но оказать кому-либо помощь Полещук не успела: она тут же была сражена насмерть...
После очередного взрыва возник пожар. Политрук БЧ-5 — секретарь парторганизации — вбежал к нам с возгласом:
— Медики! Скорее на корму тушить пожар! Мы поднялись наверх и тут же услышали приказ командира:
— Всем покинуть корабль!
Последним покинул «Абхазию» командир М. И. Белуха. Михаил Иванович ушел лишь тогда, когда убедился, что никто из раненых и из команды не остался [60] на корабле. Перед ним сошли на берег комиссар Норонов и командир БЧ-5 Бардецкий».
Наступил вечер. Пришли катера, раненых перевезли в Инкерманский госпиталь, куда ушла часть медицинского персонала «Абхазии». Остальные медики перешли в 41-й военно-морской госпиталь.
Трудной оказалась судьба медсестер и санитарок, связавших свою судьбу с Севастополем. До последней возможности Валентина Бабенко, Любовь Шапецкая, Ольга Круподерова и Валентина Маковозова оставались возле раненых.
Анастасии Ивановне Огородниковой, которая была санитаркой на «Абхазии», сейчас 74 года. Она награждена орденом Отечественной войны и пятью медалями. В самом начале войны по призыву партии пошла она добровольцем в отряд санитарной дружины Новороссийска. Стала командиром звена комсомолок-дружинниц, участвовала в разгрузке санитарных транспортов, в том числе и «Абхазии». Это Анастасия Ивановна убедила свое звено пойти санитарками-добровольцами на корабль. Всех приняли. Девушки подобрались энергичные и смелые — Мария Морозова, Надя Ивакина, Елена Полякова, Галина Килинная, Рая — 11 комсомолок. Они неутомимо ухаживали за ранеными, а в решающие минуты боя умелые девичьи руки набивали патронами пулеметные ленты, выгружали боеприпасы и продукты для осажденного Севастополя... Свой долг девушки выполняли до последней возможности.
После гибели «Абхазии» комендоры и пулеметчики транспорта пополнили ряды защитников Севастополя. Немногие из них вернулись на Кавказ...
Остальные члены экипажа вместе с командиром «Абхазии» М. И. Белухой были доставлены на крейсере «Молотов» в Новороссийск. [61]
В одном из недавних писем Михаил Иванович написал мне: «После увольнения в запас вот уже 15 лет работаю капитаном в Николаевском порту. Со дня на день собираюсь на отдых, но никак не решусь это сделать...»
Его признание типично для многих ветеранов Военно-Морского Флота.
Недавно получил я письмо от Григория Оноколо. Он пишет о последней встрече с ветеранами «Абхазии», вспоминает о боевых соратниках, с любовью говорит о своем командире Белухе.
Долгие месяцы Оноколо пролежал в госпитале. В конце концов его признали негодным к военной службе, но Григорий Иванович ни дня не переставал работать. Сейчас он председатель Чимкентского областного объединения «Казсельхозтехника». За трудовую деятельность удостоен ордена Трудового Красного Знамени, «Знак Почета», медали «За трудовое отличие». Кроме того, награжден пятью медалями ВДНХ, одна из них золотая. За боевые подвиги Г. И. Оноколо награжден медалью «За отвагу».
У Григория Ивановича два сына. Он прививает им любовь к морю, готовит к службе в Военно-Морском Флоте.
Сохранились бесценные кинокадры, показывающие события тех дней, действия людей в осажденной военно-морской базе.
Работа кинооператоров и фотокорреспондентов нередко требовала мужества, большого самообладания. Именно таким знал я на Черноморском флоте в числе других Владислава Владиславовича Микошу, который сумел заснять гибель «Абхазии» и оставить потомкам документальный кинорассказ о самоотверженности экипажа «Абхазии» и защитников Севастополя. [62]