В эфире становится тесно

Время сеанса подходило к концу, а он все еще не мог связаться с соседом. Тот не отвечал на его позывные. Он вновь и вновь осматривал свою рацию — все в полном порядке. Значит, что-то стряслось у соседа. Возможно, там идет бой? Нет, не может быть, была бы слышна стрельба, ведь всего несколько километров отделяют их друг от друга.

В эти минуты точно такие же мысли возникали и у соседа. Он тоже не смог уловить в эфире нужных позывных. Установленное время истекло. Связь между двумя взаимодействующими отрядами не состоялась. Намеченную операцию пришлось отложить...

Подобное, к сожалению, порой случалось. Помнится, с какой горечью говорил С. А. Ковпак:

— До конца войны мы блуждали в Карпатах, связь с Большой землей не прерывалась. А вот с другими группами, бродившими где-то рядом, она была не всегда: наши радиостанции плохо работали на близком расстоянии.

Странно: чем дальше находятся друг от друга корреспонденты, тем слышимость лучше, чем ближе — тем хуже? [77]

Почему? Дело тут отнюдь не в радиостанциях. Командиры винили их зря. Причина — в объективных законах распространения электромагнитной энергии.

Радиоволны различной длины распространяются в пространстве неодинаково: длинные и средние — главным образом вдоль земной поверхности. Чем короче волны, тем они сильнее поглощаются землей. Поэтому в первые годы развития радиотехники в государственных целях применялись волны длиной в несколько километров, хотя стоимость от этого значительно повышалась — увеличивались размеры антенных сооружений и их мощности. Волны короче ста метров были отданы в распоряжение радиолюбителей. Они-то и открыли способность коротких волн распространяться на огромные расстояния. Встречаясь со слоями ионосферы (при достаточной их ионизации и достаточных углах падения), они отражаются от этих слоев и возвращаются на землю. Затем тут же отражаются от земной, поверхности и снова достигают ионосферы. Этот цикл повторяется многократно.

Между тем не все волны достигают ионосферы. Часть из них распространяется только над земной поверхностью. Они сильно поглощаются землей. Причем сильнее поглощаются более короткие волны.

Получается: чем короче волна, тем короче ее путь. Дальность распространения поверхностных радиоволн измеряется всего несколькими десятками километров. Затем начинается «зона молчания», или «мертвая зона». Ее внутренняя граница определяется земной волной, а внешняя — отраженной от ионосферы, или, как ее называют, «пространственной».

Ширина «зоны молчания» непостоянна. Она меняется в зависимости от степени ионизации и высоты ионосферы. Летом ее ширина меньше, чем зимой, в северных районах больше, чем в южных.

Вот в эти самые «мертвые зоны» нередко и попадали наши радисты, работая на близких расстояниях. Поверхностные волны к ним не доходили, а пространственные как бы перепрыгивали их.

Все это я рассказал не ради популяризации законов распространения электромагнитной энергии. Сделать данный экскурс в науку считаю необходимым прежде всего потому, что в мемуарной литературе, ряде художественных произведений и кинофильмах о партизанском движении [78] нередко допускаются неверные толкования срывов ближних радиосвязей. Ведь обычно эти случаи объясняются или несовершенством радиостанций, или плохой подготовкой радистов.

«Зоны молчания» попортили немало крови радистам, командирам отрядов и соединений, работникам радиоузлов и отделов связи штабов партизанского движения. Но трудности вызывались не только ими. Нам с каждым месяцем становилось все теснее в эфире.

Коротковолновый диапазон в Великую Отечественную войну использовался не одними партизанами. На нем работали радиовещательные станции, правительственные передатчики, радиосредства армии, флота, авиации, войск противовоздушной обороны — от полка до ставки Верховного Главнокомандования. Короткие волны исключительно широко применялись противником.

Все эти радиостанции были в десятки и сотни раз мощнее наших партизанских. Большинство из них располагалось вдоль линии фронта. Десятки, сотни раций работали одновременно на смежных, даже на одинаковых частотах. При естественной ограниченности коротковолнового диапазона большая сосредоточенность радиосредств вызывала огромное число взаимных помех. К ним сплошь и рядом присоединялись и атмосферные помехи от ближних и удаленных гроз. Последние особенно сказывались на юге, в районах Закавказья и Карпат.

Представьте на минуту работу радиста-партизана в этих условиях. Пристроив свой «Северок» на пне, он включил приемник. В наушники ворвалась несусветная какафония звуков. Разноголосый писк морзянки, русская и немецкая речь, то затухающая, то усиливающаяся джазовая музыка, какой-то шорох, потом резкий треск... И все это вместе, сразу. Того и гляди лопнут барабанные перепонки. Но радист не снимает наушников. Его рука плавно-плавно вращает ручку настройки, как бы выуживает в сумасшедшем эфире единственную среди десятков волну своего корреспондента, с кем настал час связи. Дается это не сразу. Тут мало одного терпения. Нужен опыт, хорошая подготовка.

Умением радистов вести прием при интенсивных помехах — вот чем прежде всего объясняется тот факт, что из-за них мы почти не имели срывов радиосвязи. Все наши люди могли и маневрировать радиочастотами. Кроме того, [79] многие товарищи, хорошо знакомые с радиотехникой, для ослабления помех сами изготовляли улучшенные приемные антенны, например, типа «Американка», и заменяли ими стандартные, которыми оснащались рации.

Здесь будет не лишне сделать одно пояснение: большинство коротковолновых радиостанций, эксплуатировавшихся в Великую Отечественную войну, имели диапазон частот 12 000–2500 килогерц, общая ширина его составляла 9500 килогерц; разделив ее на 25 килогерц, занятых каждой фиксированной волной, получим 380 таких волн. Вполне понятно, что для огромного числа радиостанций, действовавших в военные годы, такого количества рабочих волн было недостаточно. Поэтому на каждой фиксированной волне одновременно работало по нескольку десятков станций. Последнее приводило к образованию сильных взаимных помех.

Нехватка частот вынудила связистов Вооруженных Сил каждую фиксированную волну делить на половинки: вместо 25 она стала занимать 12,5 килогерца. Делали это, не считаясь с тем, что фактически все коротковолновые радиостанции того времени, за исключением «РАТ», при работе без кварца из-за «гуляния» волны уже занимали в эфире полосу частот 25 килогерц и больше. Измерения, проведенные нашим пунктом радиоконтроля, показали, что, работая, например, на частоте 5 мегагерц (60 метров) без кварца, радиостанция «РАТ» занимала в эфире 13,2, «РБ» — 30 килогерц. Рация «РСБ-бис» занимала 48 килогерц, то есть почти две вместо одной фиксированной волны.

Поэтому вряд ли правы авторы некоторых радиотехнических трудов, утверждающие, что разделение фиксированных волн на половинки не только вдвое увеличило количество фиксированных волн, но и помогло более эффективно использовать радиостанции. В действительности же это отнюдь не уменьшило взаимные помехи, а значительно увеличило их, так как большинство радиостанций в то время работало без кварца. Так, во всяком случае, показывает опыт партизан — наши рации являлись менее совершенными, чем применявшиеся в Вооруженных Силах.

Теснота эфира, плотность насыщения радиотехническими средствами коротковолнового диапазона остро ставили проблему выбора рабочих частот вообще, а перед нашими «владельцами» маломощной аппаратуры в особенности. [80]

Практика неопровержимо убеждала, что правильно выбранные частоты даже при работе на радиостанциях малой мощности дают лучший эффект, чем использование мощных станций при неверно выбранных частотах.

Сложность подбора рабочих волн во многом объяснялась тем, что у нас. в Советском Союзе, в период Великой Отечественной войны не было такого государственного органа, который бы занимался планированием и распределением радиочастот, обеспечивал бы наиболее целесообразное их использование в интересах войск и народного хозяйства. Поэтому все «потребители» радиочастот, в том числе и связисты партизанского движения, выбирали их самостоятельно, по собственному усмотрению. Никто не считался с тем, свободны они или заняты. Международный союз электросвязи, занимавшийся регулированием распределения радиочастот между государствами, в который входил и Советский Союз, во время войны не мог выполнять свои функции.

При организации радиосвязей с отрядами и соединениями республиканские и областные штабы для выбора частот старались использовать все имевшиеся в то время радиопрогнозы, тщательно сравнивали их с данными о прохождении волн на линиях Народного комиссариата связи и других организаций и ведомств. Затем, прослушивая эфир, все это проверяли сами, убеждались, не совпадают ли выбранные волны с частотами мощных вещательных или связных радиостанций.

Так скрупулезно и тщательно подбирались рабочие частоты для каждой партизанской радиостанции. К тому же для нее определялись и две-три запасные волны — в целях маневрирования при возникновении в эфире очень сильных помех.

Работа была очень напряженной. Нам требовалось все больше радиолиний. Если на 1 декабря 1942 года их имелось 145, то на 1 января 1943 года только в неприятельском тылу работало 147 радиостанций, спустя еще семь месяцев — уже 439, а к концу 1943 года радиосвязь со своими штабами поддерживали все соединения и отдельные отряды.

Не меньшего труда требовала разработка программ. Радиосвязь в партизанском движении была организована только по направлениям и работала по сеансам. Каждый корреспондент выходил в эфир в определенное время, в [81] течение суток имел по одному, а то и по нескольку сеансов. При необходимости передать срочные или особо важные сообщения, когда промедление чревато какой-либо опасностью, всем радистам давалось право начинать сеанс в любой час по так называемому слежечному графику или на аварийных волнах.

В каждой программе, проверенной специалистами и утвержденной лично начальником отдела связи соответствующего штаба, указывались: номер корреспондента, фамилии радистов или их псевдонимы, тип радиостанции, позывные, основные и запасные волны корреспондента и узла, время основных сеансов, порядок перехода на запасные волны и осуществления внеочередных вызовов.

Радист, вполне понятно, знал свою программу, что называется, назубок, как таблицу умножения. Тем более что далеко не всякий мог иметь при себе сам документ. Это зависело от условий, в которых действовал отряд. Многим нашим товарищам приходилось предусмотрительно уничтожать свои программы накануне отправки во вражеский тыл. Вторые же экземпляры хранились в отделах связи, как важные документы.

Радиоузлы штабов партизанского движения связывались с соединениями и отрядами преимущественно в дневное время. Ночью, вследствие особых условий прохождения волн, появляется значительно больше помех, и работать на маломощных станциях становится исключительно трудно. К тому же радистам, находящимся в отрядах, надо было и отдыхать.

В летние месяцы сеансы проводились приблизительно с трех-четырех до двадцати одного-двадцати двух часов. Зимой — с восьми до восемнадцати. Причем к семнадцати часам корреспондентов приходилось переводить уже на более длинные волны. Обычно же они работали в диапазоне от 40 до 100 метров.

Количество одновременных связей зависело как от технического оснащения узлов, так и от штатной численности радистов-операторов. Радиоузлы Центрального, Украинского и Белорусского штабов были способны одновременно работать с семью — десятью корреспондентами. Связь с отрядами осуществлялась симплексом, то есть радиоузлы и корреспонденты работали поочередно — один передает, другой принимает, потом роли их меняются. Между радиоузлами — полудуплексом или дуплексом: обе [82] станции одновременно работали и на прием, и на передачу; запросы и повторения производились немедленно. При нарушении двусторонней связи, например, при выходе из строя передатчика у корреспондента, чтобы не задерживать срочные радиограммы, их иногда передавали и без согласия на прием. В таких, правда редких, случаях квитанция на принятые радиограммы давалась позднее — после устранения неполадок в радиостанции.

С 1943 года число раций у партизан резко возросло. Соответственно усиливалось и техническое оснащение республиканских и областных радиоузлов. Установившийся на них порядок работы и управления уже не удовлетворял возраставшие потребности.

В первое время работа на подвижных узлах строилась по принципу отдельных радиостанций. Чтобы они не создавали взаимных помех, их располагали в разных местах, на необходимом удалении. За каждой закреплялось определенное число корреспондентов. Начальник станции и подчиненный ему личный состав полностью отвечали за бесперебойность связи и за прохождение радиограмм.

Прошло немногим более полугода, и все эти, казалось бы, так хорошо продуманные и вполне оправдывавшие себя порядки перестали нас устраивать. Радио было призвано обеспечить оперативность и мобильность боевых действий не только крупных соединений, но и многочисленных отрядов, часто дислоцировавшихся в районах, весьма удаленных друг от друга. Порой получалось так, что одно и то же задание передавалось на места двумя, а то и тремя станциями. Даже такое простое дело, как развозка идентичных текстов радиограмм, предназначенных для передачи в разные отряды с разных станций, требовало немалого времени. Кроме того, обособленность радиостанций серьезно затрудняла проведение профилактических осмотров аппаратуры и ее текущий ремонт, не давала возможности планомерно вести техническую учебу и политическую подготовку личного состава.

Все это потребовало перестройки работы на радиоузлах, перехода на централизованное управление радиостанциями или на работа в системе радиобюро.

Не буду вдаваться в подробности, как эта идея была осуществлена. Нашим специалистам это стоило многих напряженных дней и ночей, огромного труда без сна и отдыха. Ведь ни одна из многочисленных радиостанций [83] не могла прекратить работу не то что на сутки, а даже отсрочить ее хотя бы на час.

Каждый радиоузел, вернее, его работники, решал задачу так, как диктовали условия и особенности радиообмена с корреспондентами. На всех подвижных узлах были образованы раздельные передающие и приемные пункты. Они находились один от другого на расстоянии от 500 метров до 2 километров, что вполне обеспечивало необходимое снижение помех, создаваемых своими передатчиками.

Приемные пункты в основном работали только в телеграфном режиме. Каждое рабочее место радиста-оператора имело приемник и телеграфный ключ.

Все приемники и передатчики через коммутатор были соединены проводными манипуляционными линиями (линиями ключевания) по числу действующих передатчиков. Плюс к тому имелось еще по одной-две резервных линии. Это давало возможность простой коммутацией подключать к любому приемнику любой передатчик.

Каковы преимущества связи по системе радиобюро над работой обособленных станций? Сосредоточение телеграфных ключей с приемниками в одном помещении не только упрощало координацию единого процесса связи, но и значительно облегчало, ускоряло прохождение телеграмм между центром и его корреспондентами. Руководители радиоузла получили возможность более эффективно использовать имевшуюся в их распоряжении аппаратуру. Если что-то случилось с одним приемником, можно было немедленно переключиться на другой и принять сообщение. Таким образом обеспечивалась более высокая маневренность связи.

Проведенные мероприятия значительно упростили профилактическое обслуживание техники, ее ремонт и электропитание.

Перестройка системы деятельности радиоузлов была осуществлена без каких-либо значительных технических переделок на них. Антенные устройства в основном применялись стандартные. Правда, изготовлялись и другие их типы. Для радиопередатчиков «Джек» и «А-19» стали использовать наклонные лучи с противовесами, иногда к ним добавляли горизонтальные симметричные диполи. На «РСБ» применялись типовые вертикальные антенны или устройства типа «Американка». На «РАФ» — типовые. [84]

Причем резкой разницы в исполъзоваттии того и другого вида антенн замечено не было.

Радиопередатчики «Джек» и «А-19» при хорошем прохождении волн обеспечивали вполне достаточную слышимость на маломощных станциях.

Я сказал — при хорошем. Бывало ли плохое? Бывало. Проведенная реорганизация и тут помогла обеспечить бесперебойность связи. При плохом прохождении воли или сильных помехах радиоузлы использовали мощные станции «РАТ» или «РАФ». Они имели более широкий диапазон частот, что составляло их неоспоримое достоинство. К сожалению, таких радиостанций у нас было немного.

На приемных пунктах использовались «Чайки». Чувствительные и селективные, они давали возможность вести прием при довольно сильных помехах и очень слабой слышимости. «45-ПК-1» не всегда улавливал затертую многоголосьем эфира волну «Севера» или «РПО». В таких случаях включали «Чайку», и она неизменно находила торопливую морзянку партизанского радиста.

«Чаек», а также приемников, построенных по ее схеме («КВ»), наши радиоузлы имели в ограниченном количестве — один-два. Хорошо подготовленные специалисты умудрялись работать на одной «Чайке» с двумя корреспондентами одновременно. По техническим параметрам, определенным заводами-изготовителями, этот приемник на анодах ламп должен был иметь напряжение в 240 вольт. Многие радисты поломали и эту, казалось бы, незыблемую, норму. Они сумели уменьшить расход анодного питания «Чайки» до 80 вольт. В три раза! При этом напряжение смещения уменьшалось с 40 до 10 вольт. Слышимость практически не ухудшалась. Расход же мощности электропитания снижался в 10–12 раз!

Работа по системе радиобюро позволила сосредоточить в одних руках всю поступающую на приемный пункт информацию. Дежурные из числа старших радистов отвечали за правильность распределения корреспондентов по радистам-операторам, лично обеспечивали точность сеансов связи с ними, непрерывность слежения за их внепрограммными, «аварийными» вызовами. Они же составляли суточные сводки, в которых обязательно фиксировалось количество корреспондентов, вышедших и не вышедших в течение суток на связь, число проведенных сеансов, срывов [85] с указанием их причин. Указывались также особенности телеграфной работы радистов — не изменился ли чей-то «почерк». Последнее имело огромное значение в борьбе с вражеской разведкой, обеспечивало нам уверенность в истинности получаемых сведений.

Сводки служили основой для составления в отделах графиков радиосвязи, которые ежедневно докладывались руководителям штабов партизанского движения. Такая, может быть, несколько канцелярская отчетность позволяла, кроме всего прочего, судить о положении в том или ином отряде. Ведь если корреспондент не вышел в эфир, значит, у него случилось что-то непредвиденное, произошло какое-то осложнение обстановки в данном районе. Если он молчал и на другой день, отдел связи через его соседей выяснял причину. График полностью исключал забывчивость.

Работа радиоузла Центрального штаба в принципе мало чем отличалась от деятельности республиканских и областных узлов. Разница состояла в масштабах, в несравненно большем объеме связей, а также в том, что наш являлся стационарным. Его приемный и передающий центры находились более чем в ста километрах друг от друга и были соединены кабелем. Это обстоятельство в первое время создавало трудности в манипуляции или ключевании. В кабеле на таком расстоянии происходили большие потери энергии, повышение же импульсного уровня выводило из строя сами кабельные линии. Поэтому инженерно-технический состав после ряда экспериментов остановился на тональной манипуляции, которая работала безотказно.

Наш приемный центр был оснащен радиоприемниками «Чайка», антеннами «Ромб». «Сдвоенный ромб», «Бродсайд», «Диполи» и им подобными, имевшими направленность почти на всех корреспондентов. Это-то главным образом и обеспечило бесперебойность дальних и сложных связей. Маломощный «Север» при хорошем прохождении волн у нас был слышен с громкостью семь-восемь баллов даже на удалении в семьсот-восемьсот километров от Москвы.

На передающем центре эксплуатировались стационарные передатчики «РАТ», «РАФ» и «А-19». Первые два вначале питались генераторами постоянного тока, работавшими от двигателей внутреннего сгорания. Потом их [86] удалось перевести на переменный ток от сети, что позволило повысить как оперативность, так и качество радиосвязи.

Создали мы и филиал передающего радиоцентра. Его разместили в Подольске, оснастив передатчиками типа «Джек». Подольск выбрали потому, что между ним и Москвой оказались свободные линии ключевания. Филиал, расположенный всего в 15 километрах от приемного центра, обеспечил возможность осуществлять импульсную манипуляцию. Это позволило значительно увеличить количество корреспондентов центрального радиоузла. Даже на 1 июля 1944 года, когда большая часть временно оккупированной противником советской территории была освобождена нашими войсками, московский радиоузел, перешедший в подчинение Белорусского штаба, работал с 60 корреспондентами. Количество радиосеансов доходило до 140 в сутки.

Для обеспечения надежной связи в условиях исключительной перегрузки эфира требовалось не только верно подобрать волны, умело составить программы, оснастить узлы соответствующим техническим оборудованием и четко расписать порядок их каждодневной деятельности. Помимо этих, очень сложных и объемных задач стояло и много других, не менее важных и ответственных.

Одна из них — контроль за работой радистов, наведение жесткой дисциплины в эфире. При Центральном, Украинском и Белорусском штабах для этого создали штатные пункты, в остальных, имевших меньше корреспондентов, выделялись специальные приемники. Радиоконтролем занимались высококвалифицированные специалисты — первого и второго классов. В целях обеспечения полной объективности их подчинили непосредственно начальникам отделов. Они следили за качеством работы радиоузлов и радистов-партизан, своевременностью их выхода на связь, помогали приемным пунктам обнаруживать корреспондентов, особенно новичков. Систематически прослушивая передачи, контрольные пункты помогли серьезно повысить дисциплину корреспондентов в эфире.

Несмотря на строжайший запрет незашифрованных передач, они все же имели место. Сохранилась, к примеру, такая радиограмма: «Передайте ТС Крестьянинова погибла документы у врага». Она адресовалась начальнику Украинского штаба партизанского движения Тимофею [87] Строкачу (ТС). Ее передал, не шифруя, радист Гаспарян. Он вместе с Крестьяниновой был заброшен в отряд тов. Тканко. Крестьянинова погибла при приземлении. Находившиеся у нее шифры попали в руки врага. Добравшись до отряда, Гаспарян, не имея шифрдокументов, рискнул на открытую передачу.

Так же поступили в бригаде Куликовского. В мае 1944 года, передав в Белорусский штаб несколько незашифрованных текстов, сообщили, что усложнившаяся обстановка заставила уничтожить шифры, и просили выслать новые. Штаб немедленно ответил: «Р/с № 305. Категорически запрещаю передачу открытым текстом, просимое вышлем р/с 300». Номера радиостанций при этом сообщались вымышленные.

Работая в трудных условиях вражеского тыла, партизанские радисты вместе с командованием бдительно охраняли систему партизанской радиосвязи от проникновения в нее немецкой разведки. Противник ведь предпринимал самые разнообразные и изощренные попытки, чтобы перехватить и раскодировать материалы, передаваемые нашими станциями.

Радиоразведка, как специальная служба войск, появилась еще в период первой мировой войны. С тех пор она настойчиво совершенствовалась в армиях всех стран и во второй мировой войне играла серьезную роль. Почти неуязвимая, действующая скрытно и непрерывно, простая по организации, она позволяет быстро получать разведданные. Путем обработки материалов, добываемых в результате слежки и пеленгации, можно выявить состав и группировку войск противника, места их сосредоточения, передислокацию, своевременно раскрыть намерения неприятеля, забивать его радиопередачи.

Все это, безусловно, возможно лишь при условии, если противная сторона не принимает мер предосторожности, допускает нарушения правил радиообмена и скрытого управления войсками.

Макс Ронге, начальник разведбюро генерального штаба Австрии, в своих мемуарах не без основания утверждал, что служба радиоподслушивания оказывала хорошие услуги австрийскому командованию. С ее помощью определялись намерения русских, удалось настолько хорошо поставить учет неприятельских сил, что уже к концу октября 1914 года австрийцами была установлена точная [88] дислокация русских частей, до дивизии включительно{17}.

Насколько тонко может действовать разведка связи, видно из доклада капитана Плегера, сделанного на совещании немецких специалистов. Германскому командованию, говорил он, почти всегда удавалось узнавать заблаговременно о задуманных противником внезапных атаках. Подслушивая разговоры французов, немцы внимательно учитывали привычки и характерные упущения французских связистов. Путем тщательного сопоставления данных, особенностей диалекта, оборотов речи и т. п. они сумели выработать для каждой французской дивизии особый список примет, который сообщался всему фронту. Они знали всегда, когда та или иная французская часть снималась с одного и появлялась на другом участке фронта{18}.

Спустя всего несколько лет разведчики эфира научились получать куда более обширные сведения. К моменту вероломного нападения на Советский Союз гитлеровская радиоразведка накопила огромный опыт. Она располагала высококвалифицированными кадрами, совершенными по тому времени техническими средствами. Ее органы имели стационарные и подвижные пункты. Первые занимались перехватом наших внутригосударственных и межгосударственных радиосвязей; вторые — войсковых и партизанских. Они действовали по определенным секторам.

Немцы с исключительной педантичностью вели наблюдение за работой наших раций и перехват наших передач. Нередко они извлекали из этих данных немалую пользу, в чем неизменно были виноваты мы сами. В начале войны, прямо скажем, некоторые командиры не скупились на открытые разговоры, использовали для важных передач переговорные таблицы радистов и другие двузначные коды. В войсках, особенно на переднем крае, прибегали и к совсем прозрачному засекречиванию: командира называли «хозяином», часть — «хозяйством», танки — «коробочками», минометы — «самоварами» и т. д. Все это было ничем иным, как самообманом.

Разгадывать подобные «коды» не представляло никакого труда. В июне 1942 года немцы сумели разобрать [89] приказ, переданный по радио командиру батареи гвардейских минометов, — открыть огонь по деревне, как только в нее войдут фашисты. Враг, конечно, обошел деревню. В ноябре они узнали, что в Астрахань для одной нашей армии прибыло шесть пароходов с горючим. В декабре легко прочитали радиограмму, зашифрованную двузначным кодом, в которой перечислялись все дивизии и бригады, входившие в состав Н-ской армии.

Все это мы узнали от перешедшего на сторону партизан немецкого дешифровщика. Он на многое открыл нам глаза.

Работу неприятеля подчас облегчала и слабая обученность радистов. Однажды было установлено, что две армейские радиоточки часто передают друг другу сигналы настройки, предупреждают, на какой волне и какими позывными они будут работать. Понятно, что оба радиста имели низкую квалификацию и боялись «потерять» один другого. А вот того, что частый выход в эфир, излишние передачи позывных помогают врагу установить за ними слежку, они не учитывали.

Станции слежения противника отмечали даже такие детали, как настроение лиц, ведущих переговоры: веселое, угнетенное или возбужденное. От них не ускользали и, казалось бы, самые пустяковые мелочи. Радистка Мариана Флоря все свои передачи заканчивала радиолюбительским кодом «88», что означало «целую». Враг обратил внимание на эти неизменные поцелуи, летящие в эфир из его тыла. Лишь стечение счастливых обстоятельств спасло радистку партизанской разведки от провала.

Гитлеровцы упорно старались наладить подслушивание также телефонных и телеграфных переговоров. Они пытались подключаться к проводным линиям, использовать принцип индукции, то есть свойство переменного электрического тока возбуждать в соседнем, параллельно идущем проводе, такой же ток, но обратного направления. Подслушивание удавалось врагу как на линиях с нормальной звуковой частотой, так и на тех, что были оборудованы аппаратурой с высокой частотой («ВЧ»).

Главнейшим средством сохранения тайны и основным видом борьбы с неприятельской разведкой служит строжайшее соблюдение правил радиообмена, искоренение ничем не оправданных открытых разговоров, тщательное кодирование и шифрование передач. [90]

Шифровальное дело насколько ответственно, настолько и сложно. Невзирая на усилия специалистов, достижения техники, и до настоящего времени никому не удалось создать такие шифры и коды, которые не поддавались бы раскрытию. Тем бережнее нужно к ним относиться, избегать шаблона и, что весьма важно, многословности, частой повторяемости.

Во время Великой Отечественной войны в силу различных причин порой приходилось пользоваться так называемыми простыми шифрами и кодами. К ним относятся все двух-, трех — и даже некоторые четырехзначные. Самым распространенным является двузначный. С его помощью составлялись, в частности, переговорные таблицы радистов. В них менялись лишь горизонтальные и вертикальные ключи. Значение же таблиц оставалось постоянным на весь период операции, а иногда на полгода.

При таких условиях ключи легко раскрывались по ряду слов, в которых одна буква повторяется несколько раз и кодируется одним и тем же знаком (например: подготовка, оборона, переходят, переименовывать, немедленно и т. п.). Чтобы затруднить противнику расшифровку, при передачах простыми кодами вполне целесообразно допускать в словах грамматические ошибки.

Работу немецких разведчиков упрощали и случаи, когда наш радист не мог раскодировать полученное сообщение. Начинались бесконечные справки, запросы. И все открытым текстом. Передавший кодограмму, стремясь ускорить дело, сперва открыто называл начальные знаки ключа, а иногда выбалтывал и весь ключ. Хорошей отмычкой к кодам и шифрам служили также фамилии командного состава. В дни праздников их особенно часто передавали открыто. Гитлеровцы же вели картотеку на советских командиров и поэтому без особого труда узнавали порой об изменениях в дислокации наших частей. Противник извлекал пользу и из смешанных радиопередач, во время которых зашифрованный текст перемежался открытым.

Совершенно иначе получалось, когда радиообмен велся с применением сигнальных таблиц. Периодически меняясь, они весьма надежно обеспечивали скрытность передач.

Почти во всех партизанских отрядах и соединениях использовались устойчивые шифры. Они являлись строго индивидуальными, поэтому гитлеровцам так и не удалось их раскрыть. Это, кстати, подтверждают в своей книге [91] Ч. О. Диксон и О. Гейльбрунн{19}. Они пишут, что при передаче донесений партизаны, как правило, пользовались цифровым кодом. Перехватив часть донесений, немцы стали посылать фальшивые радиограммы. И хотя им порой удавалось вступать в контакт с русскими, последние были всегда очень осторожны и никогда не раскрывали никаких секретов в своих ответах. Возможно, немцы не поняли всего, что скрывал за собой шифр.

Тот же перешедший к нам немецкий дешифровальщик, о котором упоминалось раньше, сказал на допросе: «Перехват партизанских радиограмм не сложен, но их содержание оставалось тайной».

В системе радиоразведки видное место отводилось пеленгации. В начале войны она породила у отдельных наших командиров пресловутую «радиобоязнь». Остерегаясь, что рации раскроют противнику расположение части или соединения, они не решались пользоваться ими даже при выходе из строя проводной связи. На Брянском фронте я столкнулся с фактом, когда командир одной дивизии отправил все радиостанции полков в обоз. Свое решение он обосновал тем, что-де, мол, если противник их засечет, то сразу же нанесет бомбовый удар по полковым штабам...

Радиопеленгация — серьезное средство разведки. Но в первый период Великой Отечественной войны некоторые товарищи явно преувеличивали ее возможности. Качество существовавших тогда пеленгаторов не обеспечивало большой точности в определении мест расположения станций. В диапазоне коротких волн они показывали не точку, где находится рация, а лишь район, из которого ведется передача.

История Великой Отечественной войны, в том числе и партизанского движения, знает немало фактов, когда немецкие пеленгаторщики сплошь и рядом трудились напрасно, а нередко даже вводили в заблуждение собственное командование.

Командир отряда Герой Советского Союза Д. Н. Медведев однажды получил от легендарного разведчика Николая Ивановича Кузнецова сообщение о том, что гестаповцы направили в район леса, где находился отряд, три автомашины с пеленгаторными установками. [92]

Дмитрий Николаевич собрал на совет своих специалистов.

— Связь с Москвой мы сейчас прерывать не можем ни в коем случае. Раскрыть врагу нашу точную дислокацию, сами понимаете, тоже никак нельзя, — сказал командир. — Как же быть?

Радисты предложили оригинальный выход из создавшегося положения: вести передачи не из расположения отряда, а из мест, удаленных километров на пятнадцать от него, причем каждый раз из разных точек.

Так и поступили. Немецкие пеленгаторщики «клюнули». Вскоре каратели стали окружать участки, откуда партизаны вели передачи. Но ни тут, ни там их не находили. Только зря тратили уйму патронов.

Попытка врага обнаружить отряд Медведева с помощью радиоразведки потерпела полный провал. Советские патриоты при этом чуть было не захватили один из вражеских пеленгаторов, разгромили его охрану.

Обманул неприятельских радиопеленгаторщиков и дважды Герой Советского Союза С. А. Ковпак. При возвращении из карпатского рейда он, чтобы оторваться от преследования карателей, временно вообще запретил радиопередачи. Их возобновили, когда немцы потеряли след соединения.

На всем протяжении войны противник с помощью пеленгации не сумел найти и разгромить ни одного партизанского отряда.

Не преуспели гитлеровцы и на другом поприще радиовойны. Чтобы срывать или затруднять наши передачи, особенно на участках активных боевых действий, они начали создавать в эфире разные помехи. В партизанских районах они прибегали к такой форме борьбы обычно во время проведения карательных экспедиций. Но все попытки врага заглушить партизанские рации оканчивались провалом.

Надо иметь в виду, что, создавая радиопомехи, фашисты нарушали работу и своих станций, использующих те же самые диапазоны волн. Тем более что последние находились всегда ближе, чем мы, к источникам помех. Кроме того, они сужали собственные возможности для ведения радиоперехватов. Забивая работу какой-то нашей станции, гитлеровцы мешали и себе подслушивать ее передачи.

Более значительную роль противник отводил радиодезинформации. Видимо, здесь немцы учли горькие уроки первой мировой войны. Тогда они довольно часто попадались [93] на удочку неприятеля. Приведу факт из книги Я. Файвуша{20}. В августе 1918 года одно подразделение канадского корпуса английской армии, стоявшего у Амьена, было переведено к Ипру. Его расположили на участке, поблизости от которого находилась немецкая станция подслушивания. Канадцам было приказано разговаривать о якобы предполагаемом наступлении их корпуса на этом направлении. Одному солдату поручили передать приятелю по телефону такую фразу: «Черт побери! Как будто мы, канадцы, недостаточно поработали на юге. Теперь пригнали нас еще сюда для наступления на Ипр. Пора бы господам англичанам самим приняться за дело».

Германское командование приняло эти слова за чистую монету. И когда два дня спустя канадский корпус перешел в наступление на амьенском участке фронта, оно уже ничего не могло предпринять: основные немецкие войска были сосредоточены под Ипром.

Одним из излюбленных приемов дезинформации у гитлеровцев служили «радиоигры». Их радисты всячески пытались вступить в контакт с нашими, чтобы в комплексе решить сразу несколько задач: ввести в заблуждение ложными сообщениями, сорвать ненужным радиообменом прохождение важных телеграмм, выведать по возможности ценные сведения, облегчить работу своих пеленгаторщиков.

Подобные попытки фашистами предпринимались довольно часто. Но, несмотря на все их ухищрения, им не удавалось добывать всех данных, которые необходимы для вступления в связь с советскими станциями. Выдавал их и чужой «почерк». Наши люди отлично знали особенности в работе на ключе каждого из своих корреспондентов. Ведь «почерк» радиста так же индивидуален, как почерк переписчика.

В целях дезинформации противник пытался использовать попавших к нему в плен наших радистов. Но советские патриоты не шли на такую подлость. Стойко перенося все пытки, они не выдавали фашистам секреты. Даже тогда, когда их силой принуждали вступить в связь со своими штабами, они использовали первую же возможность для того, чтобы сообщить о своем пленении.

Именно так поступила радистка Хемеляйнен из группы Михеева. Неудача постигла ее сразу, как только она [94] приземлилась на парашюте в неприятельском тылу. Враги схватили ее вместе с рацией. Она не успела даже выхватить из кобуры пистолет...

О том, как развивались события дальше, какие испытания перенесла девушка, теперь, много лет спустя, не установишь. Архивы зафиксировали лишь финал.

Немцы заставили Хемеляйнен связаться с Ленинградским штабом партизанского движения. Передавая составленную ими радиограмму, она сумела сообщить на Большую землю, что работает под диктовку противника. «Радиоигра», затеянная гитлеровцами, провалилась в самом начале.

Рискуя жизнью, так же как и Хемеляйнен, сумели сорвать вражескую «радиоигру» А. С. Миронова, В. Н. Грибова, Е. А. Новикова. А. С. Миронова, предупредив своего корреспондента, что ведет передачу из румынской разведки, в течение пяти дней «работала» со штабом партизанского движения при 3-м Украинском фронте, но там ее... «не слышали».

В борьбе с разведкой противника советские радисты умело прибегали к такому действенному средству, как радиомаскировка. Они до минимума снижали излучаемые мощности станций, использовали направленные антенны, применяли частую смену радиоданных, максимально сокращали время передач и т. д.

Существует много методов радиомаскировки. Но пользоваться ими надо умело. Чем они сложнее, тем труднее вести связь, тем квалифицированнее требуются радисты. Прежде всего нужно всегда руководствоваться интересами обеспечения собственной устойчивой связи. Ведь маскировку можно так усложнить, что останется только она, а самой связи не будет.

Объективно оценить приемлемость и эффективность того или иного способа достижения скрытности передач способен лишь хорошо налаженный радиоконтроль. В партизанском движении он охватывал деятельность всех радиоузлов и радиостанций. Наряду с высокой дисциплинированностью самих радистов, с их хорошей профессиональной подготовкой он сыграл очень важную роль в том, что, несмотря на исключительную тесноту в эфире, партизанская радиосвязь действовала надежно и устойчиво. [95]