Глава I

В 1876 году 5-я и 6-я сотни Лабинского казачьего полка Кубанского войска были командированы на службу в Закаспийский край, на смену двум сотням Гребенского казачьего полка Терского войска, которые должны были возвратиться обратно на Кавказ. В виду этой командировки, командир Лабинского полка, сняв означенные сотни с кордона персидской границы, собрал их к указанному сроку в штаб полка — урочище Геок-Тепе, в 50-ти верстах от Ленкорана, и, снарядив к дальнему походу, 16-го марта, после обычного в сих случаях молебна, отправил по назначению: 6-ю сотню в укрепление Красноводск, а 5-ю, которою командовал я, — в форт Александровский, Мангишлакского приставства, на северо-восточном берегу Каспийского моря, т. е. в страну киргизов.

Я не стану описывать похода по западному берегу Каспийского моря через Кубу, Дешлагар, Дербент, Темир-Хан-Шуру и Петровск, а перейду прямо к цели моего рассказа, т. е. к нашей службе в Средней Азии. Итак, на 20-й день похода, а именно 4-го апреля, шкуна «Туркмен» (общества «Кавказ и Меркурий»), перевозившая 5-ю сотню через море, после сорокачасовой, качки, появилась у восточного берега бывших хивинских владений, в виду форта Александровского.

Как ни тяжело было впечатление при виде пустынных берегов, лишенных всякой растительности, но сознание, что с прибытием на [2] место оканчивались наши походные невзгоды не только изгладило дурное впечатление, но, напротив, ободрило нас всех. Даже лошади, почуяв близость земли, дружным ржанием приветствовали свое скорое освобождение из трюма, куда были заключены на время переезда морем. Пароход остановился в бухте в 100 саженях от берега, в виду небольшого селения, состоящего из 40 или 50-ти домов, составляющих колонию рыбаков-промышленников, — переселенцев с Волги и Урала.

За неимением настоящей пристани, пришлось выгружать лошадей прямо в воду на четырех-саженной глубине. Фыркая и как-бы радуясь близости земли, быстро и легко плыли они к берегу, где их ловили казаки, часть коих для этого была заранее высажена на берег. Окончив выгрузку, мы скоро прошли трех-верстное расстояние, отделяющее селение от крепости, где были встречены подполковником Архангельским (воинский начальник и комендант форта, остававшийся в то время, за отсутствием полковника Навроцкого, приставом Мангишлака). Опросив, в известном порядке претензии, которых, за поход не оказалось, и оставшись весьма доволен бодрым видом людей, а в особенности хорошим состоянием лошадей, подполковник Архангельский отпустил нас в казармы, находящиеся тотчас за форштатом. Казармы эти состояли из каменных зданий с большими конюшнями, кухон и цейхгаузов, которые хотя и требовали значительной ремонтировки, но после тех балаганов, в которых казаки привыкли помещаться на кордонной линии персидской границы, казармы форта Александровского показались им палатами.

С одной стороны, в полуверсте от казарм, синело море, с другой — довольно красивая и опрятная улица форштата, а за ним, на скале, — крепость, из-за стен которой высилась церковь с блестящим крестом. Все вместе производило настолько хорошее впечатление, что сразу примирило нас с будущим пребыванием в глухом месте. Ласковый прием начальства, а также радушное гостеприимство общества служащих и торгового населения, окончательно расположило нас, пришельцев, в пользу заброшенного уголка. Но далее нас ожидало полное очарование. Устроившись с своим субалтерном на просторной и удобной квартире, дня через два после прибытия, мы были приглашены в местный общественный клуб, помещавшийся тогда, летом, в саду, да еще в каком саду! — правда, среди песчаной пустыни, в 1 ½ верстах от крепости, но густом и тенистом, являющимся каким-то волшебством. Этот знаменитый сад [3] был основан в сороковых годах Тарасом Шевченко, который служил тогда в форте Александровском рядовым. В саду мы нашли довольно просторную танцевальную залу, билиардную и буфет, содержимые в большом порядке попечениями г. В — ва, казначея клуба. Наконец, под музыку, какую Бог послал, мы увидели до пятнадцати пар танцующих. Общество форта Александровского состояло исключительно из двух элементов — военного и торгового; в последний входили большей частью зажиточные астраханские армяне, которые имели большие рыбные промыслы в форте и, кроме того, вели выгодную торговлю с туземным населением — разменом верблюжьей и овечьей шерсти на русский хлеб и мануфактурные товары. Большая часть этого меркантильного люда, не смотря на свое восточное происхождение, имела совсем европейскую оболочку и вовсе не походила на наших закавказских армян, как нравственным развитием, так и костюмом.

Общество военное сгруппировалось из офицеров войск, составлявших гарнизон форта, а именно: местной команды в 500 человек, 3-й роты Самурского полка, крепостной артиллерии и моей казачьей сотни. Всех нас, штаб и обер-офицеров с чинами местного управления, тогда было не более 20-ти человек. Дружный кружок военных, общественное радушие, клубные развлечения скоро сильно привязали нас к форту. Выдержав, правда с трудом период жаров, мы, осенью, в свободное от службы время, стали чаще собираться в клубе, перемещенным на время зимнего сезона в крепость. Как-то у нас зашла речь о любительском спектакле, — от слова перешли к делу и вскоре таковой у нас устроился.

Наступила зима и с ней морозы, заковавшие наши берега на далекое пространство. Всякое сообщение с остальным миром прекратилось на долгое время. Два месяца слишком мы не получали ни газет, ни писем. В продолжении всего этого времени пароходы посылаемые в форт, несколько раз показывались на дальнем горизонте темно-синего моря и снова скрывались за невозможностью войти в бухту по причине льдов и бушующего моря. Но хорошая обстановка нашей общественной жизни и ее материальные условия, достаточная обеспеченность жизненными продуктами из Петровска и Астрахани несколько помирили нас с таким положением.

Только в последних числах февраля настал конец нашему долготерпению: шкуна «Каспий», шедшая из Петровска в форт, вошла, наконец, в бухту и обрадовала нас кипами бумаг, газет, писем, журналов, свежими продуктами и новостями, не получавшимися с декабря месяца. С прибытием шкуны наш форт получил [4] вид вполне праздничный; все население оживилось и засуетилось; на всех лицах сияла радость и довольство. Мы поздравляли друг друга с этим торжественным событием. Между прочими новостями к нам, пришло очень важное известие о скором прибытии в форт начальника Закаспийского края, генерала Ломакина, а вместе с ним и предписание мне с сотнею и роте самурцев приготовиться к походу в Красноводск и далее до Ахал-Теке.

И вот, после годовой мирной стоянки в форте Александровском назначался поход. Явилась масса хлопот: надо было все предусмотреть для полного обеспечения сотни в виду тех лишений, которые предстояли нам в походе по безводным пустыням.

Наши кавалерийские походные коновязи оказывались непригодными для песчаного и каменистого грунта страны, в виду чего, по примеру туземцев, я заготовил железные приколы по одному на три лошади, как для тех случаев, когда казаки при исполнении аванпостной службы дробились на мелкие части, так и для общей коновязи, когда сотня находилась в сборе. Прикол, этот в 3/4 аршина длины, с заостренным концом с одной стороны и широким кольцом с другой, будучи вбит косвенно в землю, держится настолько прочно, что лошади, привязанные к кольцу, ни в каком случае не в состоянии его выдернуть. Далее, следовало запастись подковами, в меньшей мере по три на лошадь, запасными потниками и так называемыми у казаков подметками (длинная подстилка из тонкого и мягкого войлока под потниками), парусинными ведрами наподобие киргизских, баклагами для воды на каждого по одному, медными чайниками и разными другими предметами, неприменимыми для похода в России и на Кавказе, но необходимыми в бесплодной степи Закаспийского края.

Начальник приставства, полковник Навроцкий, в свою очередь, получил от генерала Ломакина предписание сформировать к предстоящей экспедиции, в виде опыта, одну сотню киргизской милиции и приобрести от киргизов наймом и покупкою 2,000 верблюдов для транспорта отряда, сборным пунктом коего был Красноводск. Это последнее, очень важное для экспедиции, обстоятельство наделало много хлопот полковнику Навроцкому. Были вызваны все старшины киргизов и началась возня с ними — всякие толки, переговоры относительно условий приобретения верблюдов, которых вскоре и было нанято около 2.000, а также было приступлено и к формированию милиции. Всякий день киргизы приезжали в форт записываться в формировавшееся ополчение. Благодаря хорошему жалованью, охотников нашлось много. [5] При казенном фуражном и провиантском довольствии жалованья определено было назначить по 15 руб. в месяц на всадника, по 20 р. урядникам и 50 р. командиру сотни — должность, которую удостоился получить киргиз Касум, один из влиятельных биев (дворян), служивший во время хивинского похода при кавказском отряде генерала Ломакина, в качестве проводника, где и получил георгиевский крест. Само собою разумеется, что полковник Навроцкий выбирал в милицию киргизов из лучших наездников и на лучших лошадях. Наконец, мы увидели сотню туземного войска, которая при содействии моих урядников скоро выучилась поворотам, справа по три, но и только; распространить же далее програму военного обучения, не смотря на все наши общие усилия нам не удалось по причине неспособности киргизов. Сотня эта была вооружена кривыми старинными саблями и пиками из крепкого морского камыша от 2 ½ до трех аршин длины с железным острием. Ружья попадались у весьма немногих, не более 20-ти во всей сотне, но и то весьма уродливые — кремневые и вековые больших размеров. Одежду всадников составляли халаты большей частью из верблюжьей шерсти, а у некоторых ситцевые, полосатые и всех цветов; халаты эти надевались сверх обыкновенного архалука, в роде поддевки темного, цвета и подпоясывались широкими полотняными кушаками также различных цветов; затем, широкие шаровары преимущественно желтого и красного сафьяна туземной выделки, выпущенные поверх сапогов, не черненных и самой грубой работы, доморощенных мастеров. Что же касается до головного убора, то этот последний своим разнообразием доходил до шутовства. Часть всадников носила свои национальные малахаи, т. е. остроконечные, большие бархатные шапки всех цветов, подбитые лисьим мехом; другие — шляпы наподобие тирольских, из красного бархата с золотыми и серебряными галунами; многие имели бараньи шапки, как у крымских татар, и, наконец, остальные повязывали голову просто разноцветными платками, что случалось особенно летом. Хотя ополчение это по наружному виду представляло собою ни что иное, как пеструю нестройную орду, но тем не мене киргизская милиция во все время экспедиции оказывала нашим войскам незаменимые услуги. Киргизы не раз находили нам воду, выкапывая колодцы там, где никому это не пришло бы и в голову. Кроме того, они всегда расчищали для нас давно забытые и завалившиеся колодцы; водили казаков на фуражировку, инстинктом угадывая присутствие растительности или топлива. Они добывали нам баранов в кочевьях туркмен, в местах, где мы не могли и [6] предполагать найти какое-либо жилье; охраняли верблюдов днем и ночью, держа по своему пикеты вне всякого устава. Всегда деятельные, энергичные, неутомимые, на таких же, не знающих устали, лошадях, киргизы служили вполне добросовестно, охраняя отряд, а особенно его транспорт, и своею чуткостью и зоркостью нередко предупреждали войска об опасности, возможной со стороны текинцев. Зная, как-бы наизусть, родную степь, они часто по ночам возили депеши из одной колонны в другую за 30–40 верст, возвращаясь утром с ответом и ориентируясь только небесными светилами. Рыская во все стороны и удаляясь от отряда, они каким-то чудным образом никогда не доходили до того бедственного положения, в котором нередко приходилось быть нам, когда мы принуждены были питаться только сухарями и кормить лошадей одним бурьяном.

Как кавалерист, я не могу не обратить здесь внимания на незаменимые достоинства киргизской лошади и не отдать ей предпочтения перед всеми породами в перенесении трудов и всевозможных лишений, в чем я успел вполне убедиться за свое трехлетнее пребывание в Закаспийском крае, где большую часть службы я провел в походах от северных берегов Каспия к южным и в нескольким экспедициях в Ахал-Теке. Не было примера, чтобы в киргизской милиции лошадь пала собственно от изнурения при больших и форсированных переходах. Неуклюжия, но легкие и крепкие лошади эти выказывали чудеса выносливости. Отсутствие сена, при двух гарнцах овса (в сутки), которые полагались в милиции, нисколько не действовало на тело киргизских лошадей, не смотря на усиленные труды. Часто, совсем без зернового фуража, лошади эти довольствовались одним особенного свойства полынем, коим обильно покрыты степи. Переходы во 100 верст без воды, действовавшие так пагубно на наших лошадей, не имели никакого влияния на киргизских. Казалось, они не знали устали и совсем не нуждались в отдыхе.

Будучи предупрежден рассказами об этих качествах киргизской лошади, я заблаговременно принял меры, чтобы запастись к походу как можно более такими лошадьми для казаков, у которых таковые, в виду далекого похода, оказывались почему-либо ненадежными. На первый раз пришлось в сотне переменить почти четвертую часть лошадей. Мера эта, как впоследствии показал опыт, вполне оправдала мои надежды, о чем я буду говорить в свое время. Между тем киргизы охотно покупали наших откормленных лошадей на зарез для пищи, признавая их совсем не подходящими для своей [7] кавалерии. Жалко было видеть, как некоторые хотя и запаленые или безногие, но красивые кабардинские лошади шли на жаркое и разные киргизские блюда. Но за то вместо них мы приобрели крепких, мускулистых и шустрых лошадок, иноходцев, буланных, мышастых, саврасых, чубарых и прочих отмастков, которые тоже составляют особенность лошадей киргизской расы. Лошади эти, как показали нам последствия, не только превосходили кавказских в выносливости и неутомимости, но оказались менее других восприимчивы к разного рода болезням и ссадинам. По крайнем случае у киргизов случаев спинных набоев (ссадин), опоев или других болезней почти не было. Приписывая это явление системе киргизов, не нежить своих лошадей и приучать их к водопою сейчас после перехода, я не могу не удивляться, что уродливые киргизские седла со всею отчаянною конскою сбруею не портили спин лошадям. Конское снаряжение, кроме хороших потников, у киргизов действительно скверное. На верх простого ленчика, в роде наших солдатских, относительно правильной работы, накидывается обыкновенная ситцевая, головная подушка, перехваченная вместо трока шерстяною веревкою; подпруги ременные, какие попало, жесткие, никогда не смазываются; путлища тоже, часто веревочные; стремена железные, всегда заржавленные, широкие; удила такие же; поводья и пахвы почти у всех веревочные, шерстяные, а к седлу спереди прикреплен всегда неизменный аркан с железным приколом. При такой небрежности к своему конскому снаряжению, киргизы относятся также весьма равнодушно и к содержанию лошадей, которых никогда не чистят и не купают, находя последнее вредным. Копыто киргизской лошади по своей крепости положительно поразительно; мало того, что ковка совершенно чужда киргизам, — они никогда даже не ровняют копыт посредством обрезывания; грива и хвост не знают ножниц, а потому всегда длинные и косматые. Проскакивают киргизы на этих лошадях без устали громадные расстояния от двух до трех часов сряду, тотчас же поят у первого колодца, и только в этом последнем случае, напоив лошадь, киргиз снова пускается скакать несколько минут, чтобы после воды не простудить сильно разгоряченную лошадь; в остальных же случаях, после 20-ти — 30-ти верстного перехода шагом киргизы, напоив лошадей, немедленно пускают их на длинных арканах щипать корм.

Лошади, приобретенные нами от киргизов, при хорошем содержании в руках казаков, оказались еще лучше, выносливее и pезвее, чем были до этого у своих хозяев, и окончательно убедили [8] меня в своем преимуществе и способности на всякие кавалерийские подвиги.

Рота самурцев также снаряжалась в поход. Главное внимание командира роты, штабс-капитана Г., было обращено на обувь. По примеру прошлых лет и хивинского похода, для солдат были построены штиблеты из толстой морской парусины. Обувь эта, общепринятая для пехоты в походах Закаспийского края, по своей легкости и практичности, вошла в употребление наравне с форменным обмундированием солдат.

Что же касается до продовольствия войск вообще, то в этом отношении начальники частей освобождались от хлопот и ответственности в виду того, что таковое, не исключая сена и дров, доставлялось с кавказского берега, и мы получали его от интендантства продуктами, которые, по положению, существующему в Закаспийском крае, отпускались как нижним чинам, так штаб и обер-офицерам всем в одинаковой пропорции, под названием морской провизии — наравне с продовольствием, полагаемым матросам, и всем чинам флота. А именно, в месяц на человека: 12 чарок спирта, ½ ф. чая и 1½ ф. сахара, 1 пуд 10 ф. мяса (1½ ф. в сутки), 3 ф. коровьего масла и свиного сала; затем, крупичатая мука, капуста, бураки, картофель, горох, лук, зелень в консервах и прянные вещества. Сухари и крупа — в двойной пропорции против обыкновенного пайка. В кавалерии получалось 3 гарнца овса и 14 ф. сена; на походе сено заменялось овсом или ячменем в размере определенном законом, т. е. по одному гарнцу зернового фуража взамен 5-ти фун. сена. Все это бралось с собою в походе на более или менее продолжительное время в количестве, соразмерном с расстоянием, с продолжительностью похода и с числом верблюдов, а, главное, соображаясь с военными обстоятельствами, полагая не более 10 пудов на верблюда. Способ вьючения в войсках был принят туземный, под наблюдением вожаков, большею частью самих хозяев верблюдов или их доверенных, которых, по принятому туземному обычаю, имелось по одному на шесть верблюдов. В большинстве случаев, во избежание лишних хлопот и суматохи, происходившей при разборке верблюдов в походе, принято было за правило выдавать на каждую часть из штаба с места выступления известное число верблюдов на время всей экспедиции на ответственность начальников частей. Распоряжение это, избавляя штаб от возни с верблюдами, причинило в походе много горя в частях, о чем подробно я буду говорить впоследствии. [9]

Большая доля нашего внимания должна была сосредоточиваться на сбережении верблюдов, от которых зависело все наше благосостояние в степях. Наконец, в начале марта полковником Навроцким было нанято на Мангишлаке до 2,000 верблюдов, которых, под прикрытием роты самурцев, двух горных орудий и вверенной мне сотни, полковник Навроцкий должен был доставить в Красноводск. Ожидали только приезда Ломакина и его последующих распоряжений. [10]