Над огненной дугой
В мае 1943 года мы перелетели на полевой аэродром в районе никому тогда не известной станции Прохоровка, под Белгород.
Довелось и личному составу нашего 508-го авиаполка с первых дней участвовать в Орловско — Курской битве. Теперь тревожное название Прохоровка известно всему миру, оно вошло в историю Великой Отечественной войны как место крупнейшего в истории танкового сражения. Летом 1943 в небе над Прохоровкой шли тяжелейшие воздушные бои, на земле сталкивались танковые лавины, безостановочно звучали артиллерийские залпы, денно и нощно вершила свой ратный труд героическая пехота.
За время боев под Прохоровкой мною лично были сбиты в воздушных боях 2 Хе-111, 8 Ю-87, 2 Ме-109 — всего 12 самолетов. Из них 10 записаны как групповые: кому-то из руководства пришла тогда дурная мысль — лично сбитые самолеты записывать как групповые. На мой личный счет были записаны лишь 2 Ме-109, которые я сбил прямо над своим аэродромом. Мотивировка была слабенькая: другие летчики группы обеспечивали успех, прикрывая от нападения истребителей противника.
Фактически сбитые мной тогда 10 самолетов в мой счет не включаются, о чем сожалею.
Под Белгородом мне не повезло, был ранен в руку и ногу во время бомбардировки нашего аэродрома Грязи, находившегося возле железнодорожной станции Прохоровка. На ноге была сквозная рана и зажила быстро, а с рукой дело было хуже — образовалась гангрена. Полковой врач майор медслужбы М. С. Нестерова отвезла меня в полевой госпиталь, при этом часть врачей госпиталя была за то, чтобы удалить руку, но один врач, подполковник медслужбы В. И. Беляев, [66] сказал — «успеем», когда я уже лежал на операционном столе. Он тщательно очистил рану, мне сделали аккуратную перевязку, рана зажила, и рука осталась при мне. Спасибо врачу Беляеву.
... Через 27 лет я узнал, что до сих пор в левом плече, в кости находится довольно большой осколок, удалять который нельзя. Еще два осколка сидят в правой ключице — это зимой 1943 года Me-109 оставил память о себе в воздушном бою в районе города Купянска. Так что имею три «талисмана» до конца своей жизни. Из госпиталя я удрал на санитарном У-2: договорился с летчиком и тот высадил меня километрах в 40 севернее Белгорода. На попутках, с перевязанной рукой я добрался в свой полк.
Бои Орловско-Курской битвы были очень тяжелыми, о них много написано. Радовало все те дни то, что наше контрнаступление было предрешено, в него верило подавляющее большинство наших воинов — и павших там, и победивших в битве. Хотя натиск противника был очень силен, был даже такой случай, когда немецкие танки подошли к границе нашего аэродрома, мы садились с бреющего полета, заправлялись и вновь поднимались в воздух. При этом нам не разрешали перелетать на запасной аэродром. Вскоре немецкие танки были уничтожены нашими наземными войсками.
Коротко хочется вспомнить, что творилось на земле и в воздухе, когда немецкие войска перешли в наступление под Белгородом. Мною было произведено там всего 19 самолето-вылетов, т.к. был я ранен и направлен в г. Бобров в госпиталь.
На земле шли танковые бои, а в воздухе все время находилось от нескольких десятков до 200 немецких самолетов. Одни группы улетали, другие прилетали. Нашим истребителям в этой воздушной операции задачу ставили по высоте эшелонирования: 508 иап летал на высотах до 2000 м, другие авиаполки на самолетах Ла-5 от 2000 м, и т.д. Бывало, в эти дни подлетаешь к линии фронта и видишь группы немецких самолетов самых различных типов: Ю-87, Хе-111, Ю-88, Me-109, ФВ-190... Там «сваливаются» в пике Ю-87, там отбиваются от атак наши «илы», выше, на встречно-пересекающихся курсах видны «пешки» и «хейнкели», там и тут, сверкая очередями, поодиночке и парами, звеньями и эскадрильями проносятся истребители. Горящая земля закрыта клубами гари и пыли, на многие сотни метров поднимаются в небо бесчисленные дымы, пересеченные косыми черными росчерками горящих самолетов. Выбирай кого хочешь и атакуй! Но основная задача летчиков-истребителей — не [67] дать возможности немецким бомбардировщикам прицельно бомбить наши войска, что мы и старались выполнить. В первую очередь настойчиво атаковывали группы бомбардировщиков, хотя и малыми группами, но задачи выполняли успешно.
Через две недели тяжелых боев на Курской дуге в авиаполках нашей 205 над дивизии осталось мало и летчиков, и самолетов. Во второй половине июля мы получили приказ — «передать имеющиеся самолеты прилетевшим на фронт авиаполкам», а нас отвезли в Старый Оскол, откуда всю авиадивизию отправили в Иваново для переучивания на уже знакомый мне американский самолет «Аэрокобру». 205-я дивизия не участвовала в боях, когда наши войска перешли в контрнаступление, и вернулась на фронт уже в районе р. Днепр.
Досадный случай произошел в Ст. Осколе, когда я попал в опалу, восстановив против себя командира полка подполковника С. Б. Зайченко и его заместителя А. И. Сергова.
Однажды, будучи навеселе, они вызвали меня и приказали, чтобы я отменил приказ инженера своей авиаэскадрильи капитана технической службы Бушмелева. Он посадил на гауптвахту одну из оружейниц полка — Валентину Мартуль за невыполнение его указания.
Чтобы не подрывать авторитет инженера аэ, я не отдал приказания об освобождении Мартуль из-под ареста, за что и попал в немилость к командованию полка.
Это непослушание отразилось в 1943 году и на моей военной жизни, и на наградах: я не был представлен к правительственной награде за боевые действия под Белгородом, где сбил 12 вражеских самолетов. Всего же к тому времени на моем счету были уже 23 уничтоженные в воздушных боях неприятельские машины. Но я этому не придавал значения, был воздушным бойцом, не был корыстен и завистлив, не думал особенно о наградах и вовсе не думал о должностях. [68]