Тыл берлинской операции

Подготовка Берлинской наступательной операции проходила в совершенно необычных условиях.

Битва под Курском, освобождение Белоруссии, Висло-Одерская операция начинались после длительных, измерявшихся несколькими месяцами пауз, в течение которых тыл успевал закончить восстановление коммуникаций, переместить ближе к войскам свои части и учреждения, эвакуировать раненых и подбитую боевую технику, накопить материальные средства. Мы даже успевали теоретически обобщить опыт предшествующей операции, провести многочисленные конференции и сборы специалистов.

Не так случилось с подготовкой Берлинской операции. По существу никакой паузы не было — ни для войск, ни для тыла. Одна боевая операция, достигнув своей цели, переходила в другую. Целые армии совершали стремительные маневры по тылам других армий, чтобы выйти на новые операционные направления.

Это требовало от тыла чрезвычайно быстрого и гибкого маневрирования материальными средствами и средствами подвоза. [247]

Напомню, что гитлеровцы сосредоточили в Померании 16 пехотных, 4 танковые, 3 моторизованные дивизии, 17 бригад, боевых групп и отдельных частей, чтобы нанести мощный удар во фланг 1-му Белорусскому фронту. На карте немецкого командования острие этого удара направлялось на город Цирке, находившийся в 100 километрах в тылу 1-го Белорусского фронта. (Я особенно хорошо помню этот пункт, так как здесь располагался в то время штаб тыла фронта). Чтобы отразить эту диверсию, на правом фланге 1-го Белорусского фронта из состава его войск был образован по существу новый фронт, обращенный на север. Здесь были 4 общевойсковые армии, 2 танковые и кавалерийский корпус.

Должен прямо сказать: если бы с первых дней Висло-Одерской операции не была восстановлена железная дорога со стороны Демблина с продолжением на север и далее на запад, трудно представить себе, как можно было бы обеспечить вновь возникший фронт на померанском направлении. Именно по этому ходу с юга на северо-запад подошли в самый острый момент поезда с боеприпасами и горючим.

Следует иметь в виду и еще одно немаловажное обстоятельство: если бы Г. К. Жуков не сократил артиллерийскую подготовку на Висле и не сэкономил этим около 30 тысяч тонн боеприпасов, то даже при хорошо работающих коммуникациях нам нечего было бы подвозить. Войска, отражавшие контрудар противника со стороны Померании, а затем и разгромившие эту группировку, израсходовали на эту так называемую частную операцию два боевых комплекта боеприпасов, или свыше 25 тысяч тонн, которые могли быть использованы непосредственно для обеспечения Берлинской операции, существенно облегчив ее подготовку.

К концу марта 1945 года завершился разгром померанской группировки противника, и войска 1-го Белорусского фронта заняли исходные рубежи для наступления на Берлин. Времени до его начала оставалось ничтожно мало — две недели. Лишь благодаря исключительно энергичной и своевременной помощи со стороны центральных органов тыла нам удалось сравнительно неплохо обеспечить войска всем необходимым в такой короткий срок.

Прежде чем говорить об объеме мероприятий, обеспечивающих Берлинскую операцию, я должен познакомить читателя с обстановкой, сложившейся в марте 1945 года. К тому времени уже полностью наладилось движение поездов по союзной колее от Москвы до Франкфурта-на-Одере. Казалось бы, только радоваться: маршал артиллерии Н. Д. Яковлев (начальник Главного артиллерийского управления) усилил отгрузку боеприпасов в адрес нашего фронта; Наркомат путей сообщения открыл, [248] как говорят, зеленую улицу поездам, идущим в адрес 1-го Белорусского фронта; начальник Управления горюче-смазочными материалами Наркомата обороны генерал М. И. Кормилицын столь же энергично поезд за поездом отправлял нам авиационное горючее, автомобильный бензин, дизельное топливо. Начальник тыла Красной Армии А. В. Хрулев и его заместители В. И. Виноградов, В. Е. Белокосков ежедневно, а то и несколько раз в день справлялись по телефону о положении дел на фронте.

Но вдруг возникла серьезная тревога: началось бурное таяние снегов. Вскрылась в своих верховьях Висла, и надвинулась угроза разрушения железнодорожных мостов у Демблина и Варшавы.

Тревожное это было время! Железнодорожные и автомобильные мосты в полосе 1-го Украинского фронта уже были полностью или частично снесены льдом; вся армада обломков, скованных льдом, продвигалась вниз по течению, угрожая мостам 1-го Белорусского фронта. Мосты эти восстановлены были на временных опорах, которые, конечно, не могли противостоять такому натиску льда. Надо было спасать мосты, иначе весь фронт оказался бы отрезанным на 10 — 15 дней от центральных баз снабжения. Военный совет учел всю серьезность создавшегося положения. Мне было поручено выехать вместе с начальником военных сообщений фронта и начальником железнодорожных войск в район Варшавы и принять самые решительные меры для спасения мостов.

Перед тем как выехать на Вислу, я попросил А. В. Хрулева выслать самолетом в Варшаву ученых специалистов-мостовиков. Прибыв в Варшаву, я встретился с ними. Состоялась короткая консультация ученых и практиков на берегу Вислы, непосредственно у Варшавского моста.

Широкая и, казалось, спокойная река таила в себе огромную разрушительную силу. Считанные дни оставались до полного вскрытия льдов в этом районе. А выше Демблина уже начался ледоход. Важно было спасти в первую очередь Демблинский железнодорожный мост, находившийся выше по течению; в этом случае меньшая опасность угрожала бы и Варшавскому мосту.

Спасение мостов вылилось в грандиозную операцию. Невиданный героизм проявили железнодорожные войска и специальные формирования НКПС. В районе Демблинского моста находился в то время мостопоезд № 13, его начальником был тогда инженер-полковник И. Л. Москалев; он обнаружил редкую находчивость, предложив создать ледовые коридоры для пропуска раздробленных льдин сквозь пролетные строения мостов, иными словами, бороться со льдом с помощью льда.

Эта остроумная выдумка оказалась очень полезной. Для дробления надвигающихся «айсбергов» мы призвали на помощь авиацию и саперов. Авиация вела непрерывную бомбежку громадных льдин еще на дальних подступах. Тяжелые мостовые фермы, сорванные со своих мест в полосе 1-го Украинского фронта где-то в верховьях реки и угрожавшие нашим мостам, под воздействием авиабомб и саперных фугасов превращались в щепу и беспрепятственно проходили в отверстия между опорами. Стоя на мосту, можно было видеть, как по длинному ледовому коридору протяженностью в несколько километров и шириной от 50 метров в верхнем течении и до 20 — 30 метров непосредственно у моста живой лентой устремлялась масса раздробленного льда.

Весьма оригинальным методом спасали Варшавский железнодорожный мост. С разных точек он был привязан к обоим берегам тросами, по 4 — 5 «ниток» в каждую сторону. Поверх моста поставили около 100 платформ, груженных булыжником, чтобы повысить устойчивость опор, а также уменьшить вероятность разрыва мостового настила.

В наиболее критический момент лед так надвинулся на этот мост, что образовался прогиб в центре его — нечто вроде полудуги, вогнутой в направлении течения. Поезд, стоявший с камнями на мосту, растянулся и, казалось, вот-вот разорвется. Замечательно, что и это положение, близкое к аварии, не вызвало нервозности, не повлекло за собой необдуманных действий или отчаяния — авиация и саперы планомерно продолжали свое дело.

Более трех суток длилась эта борьба со стихией. Мосты были спасены.

Особо отличились солдаты и офицеры 20-го мостового батальона под командованием майора В. Желтикова из 1-й гвардейской железнодорожной бригады, получившей потом название Варшавской. Эти бесстрашные люди карабкались по льдинам у самого моста, проталкивая их шестами в пролетные проходы. Иногда глыбы льда, громоздясь, достигали высоты мостового настила, и не каждый мог удержаться на этой подвижной, как живая, и грохочущей ледяной массе — некоторые из мостовиков срывались в воду. Но, хватаясь за брошенные им веревки, они без промедления взбирались на льдины и снова вступали в борьбу.

Хуже сложились дела у соседа справа — на 2-м Белорусском фронте. Единственный железнодорожный мост в его полосе через Вислу, у Торуни, не выдержал натиска льда и был снесен. Почти полмесяца нам пришлось пропускать через Варшавский мост поезда, идущие в адрес 2-го Белорусского фронта, пока Торуньский мост не был восстановлен вновь. [250]

Военный совет фронта высоко оценил заслуги железнодорожников в спасении мостов. Первый член Военного совета фронта вручил майору В. Желтикову орден Красного Знамени и сердечно поблагодарил личный состав батальона, который весь был удостоен наград. Орденом Красного Знамени был награжден инженер-полковник И. Л. Москалев.

Пока шла героическая работа по спасению вислинских мостов, между Варшавой и Брестом накопилось много эшелонов — ведь каждый день прибывало по этому направлению 25 — 30 поездов, и все они выстроились в ряд, благо авиация противника, хотя она еще активно действовала на переднем крае, уже не появлялась в глубоком тылу. Скопившиеся поезда мы пропускали один за другим по Варшавскому мосту с возможной быстротой, а часть их шла в район Демблина под перегрузку на западноевропейскую колею; таким образом, и южное направление было использовано до предела.

Нетрудно понять, как велико было значение спасенных мостов через Вислу для подготовки Берлинской операции.

К началу наступления на Берлин большую подготовительную работу провели также дорожники фронта. Через Одер было построено 25 автомобильных мостов общей протяженностью 15 017 погонных метров. По этим мостам в дни подготовки и проведения Берлинской операции проследовало в обе стороны [251] 1 671 188 автомашин, 400 тысяч повозок и около 600 тысяч пеших людей (главным образом советских и польских репатриантов).

Мы уже не раз говорили о героизме наших славных дорожников и мостовиков. Нельзя здесь не вспомнить о таком подвиге, как строительство деревянного средневодного моста длиной в 1600 погонных метров с пятиметровой проезжей частью через Одер в районе города Целин.

Во время наступательных операций от Вислы до Одера войска 5-й ударной армии форсировали Одер и захватили небольшой плацдарм севернее Кюстрина. Значение этого плацдарма было велико для закрепления достигнутого успеха и для подготовки последующего наступления на Берлин. Поэтому противник непрерывно атаковал части на плацдарме, стремясь сбросить их в реку. Для удержания позиций туда надо было немедленно перебросить самоходную артиллерию и танки.

Командование фронта приказало начальнику дорожных войск фронта Г. Т. Донцу организовать строительство автомобильного моста через Одер к Кюстринскому плацдарму. Выполнение этого задания было поручено военно-дорожному управлению № 3 (ВДУ-3) с приданным ему полком инженерных войск и 95-м мостостроительным батальоном из резерва фронта. Общее руководство строительством возложено было на инженер-подполковника Д. А. Руденко.

Поскольку район строительства находился под сильным воздействием артиллерийского и минометного огня противника, а также частых налетов авиации, строить приходилось ночью из элементов мостовых конструкций, заготовленных днем в окрестных лесах. Несмотря на это, дорожно-мостовые подразделения несли большие потери. В дневное время мост не раз повреждался авиацией противника в том или ином пролете, копры с дизель-молотами, установленными на понтонах, нередко тонули, пораженные осколками мин. И все-таки мост был построен за семь суток.

За эту неделю мостостроители потеряли убитыми 163 человека, утонувшими — 38 человек и ранеными — 186 человек. Тяжелой ценой достался этот мост, но он позволил перебросить на плацдарм боевую технику, удержать, а затем и расширить плацдарм.

Авиация противника всячески противодействовала восстановлению Кюстринских мостов через Одер. В ночь на 18 апреля, когда была закончена работа на железнодорожных мостах через Одер и Варту, противник нанес по ним серьезный удар с воздуха и разрушил оба моста. Части 29-й железнодорожной бригады и мостопоезд И. Л. Москалева самоотверженно, под непрерывной бомбардировкой, неся потери, снова [252] приступили к восстановлению обоих мостов, выполнив это задание всего за одну неделю, к 25 апреля. В результате, когда наши войска ворвались в Берлин, вместе с ними прибыл и первый поезд на станцию Берлин-Лихтенберг с тяжелой артиллерией. Это было в 18 часов 25 апреля 1945 года. Что и говорить! Событие немаловажное. С большой радостью мы рапортовали Военному совету фронта. Текст рапорта привожу дословно:

«Небо — Военному совету. Докладываю: сегодня 25 апреля в 18.00 по участку Кюстрин — Берлин открыто движение поездов до станции Берлин-Лихтенберг. Антипенко, Черняков, Борисов».

На этом рапорте наложена резолюция: «Молодцы. Жуков. Телегин. 26.4».

Дальнейшее восстановление сложного Берлинского железнодорожного узла [253] и большого числа мостов через Шпрее и Эльбу составляет также одну из славных страниц героической истории железнодорожных войск. Они выполнили свой долг перед Родиной.

* * *

Теперь продолжим рассказ о тыловом обеспечении Берлинской операции.

Основная трудность заключалась в подвозе боеприпасов. Фронт имел к тому времени около 14 тысяч стволов артиллерии и минометов различных калибров. Вес одного боевого комплекта превышал 43 тысячи тонн. Плотность артиллерии на направлениях главного удара составляла 272 ствола на километр фронта, а на некоторых участках — даже 286 стволов (5-я ударная армия). [254]

Море огня должно было обрушиться на голову противника. Один стрелковый полк поддерживался пятью артиллерийскими полками. Лишь на первый день операции было запланировано израсходовать 1 147 659 снарядов и мин, 49 940 реактивных снарядов; это составляет 2382 вагона боеприпасов. На один километр фронта на направлении главного удара приходилось 358 тонн боеприпасов.

Некоторые военные историки считают, что к началу наступления на Берлин 1-й Белорусский фронт имел достаточно материальных средств; но это верно лишь в отношении горючего и продовольствия. Боеприпасов же было всего 2 — 2,5 боекомплекта, из которых на первый день по плану предполагали израсходовать около 1,5 боекомплекта. А чем же брать Берлин, если мы израсходовали бы в первый день столь большое количество боеприпасов? Припоминается мне разговор с начальником штаба фронта генералом М. С. Малининым. Он сказал: «Мы с вами имеем случай в истории нашей Отечественной войны, когда в силу особой обстановки мы вынуждены начинать наступление с неполными запасами, надеясь на подвоз боеприпасов в ходе операции». Так оно и было.

Необходимо отметить при этом одну весьма важную деталь, которую часто забывают. Продолжительность артподготовки в первый день наступления на Берлин была определена в пределах часа. Но командующий фронтом, находившийся на наблюдательном пункте в расположении 8-й гвардейской армии, сократил артподготовку, подобно тому как он это сделал на Вислинском плацдарме, до 30 минут и двинул вперед войска, которые начали успешно наступать. (Правда, овладеть Зееловскими высотами в первый день наступления не удалось, но это нельзя отнести за счет неполной артподготовки). Полученная благодаря конкретному учету обстановки экономия боеприпасов имела большое значение для последующих дней операции и штурма Берлина. Подход поездов хотя и продолжался, но доставляемые боеприпасы не могли бы обеспечить потребности войск в эти дни, так как противник сопротивлялся на каждом рубеже, и каждый новый день наступления наших армий начинался с артподготовки при расходе от 0,25 до 0,5 боекомплекта. Вот тут-то и пригодилась экономия от первого дня наступления на Берлин, тем более что гитлеровская артиллерия не была полностью подавлена и вела довольно интенсивный ответный огонь. В самом конце операции боеприпасов накопилось уже довольно много, и не случайно наши войска отмечали победу над фашизмом артиллерийскими залпами почти без всякого учета выпускаемых снарядов.

Началась мощная артиллерийская подготовка. [255] Вся линия фронта озарилась яркими вспышками, залпы орудий и минометов сливались в неумолкаемый гул. Трудно передать словами величественную картину развернувшегося сражения!

Желая усилить психологическое воздействие на противника и ослепить его, а также для облегчения ориентировки нашей пехоты в ночных передвижениях, командующий привлек 143 мощных прожектора. Они располагались по фронту в 150 — 200 метрах один от другого и в 300 — 500 метрах от переднего края. Прожекторы были включены с окончанием артиллерийского огня.

Густой туман ослабил эффективность прожекторов, которые могли бы дать слепящие лучи на гораздо большую глубину. Но даже и при неблагоприятных условиях погоды прожектора, как показали некоторые пленные, ошеломили гитлеровцев.

С рассветом над полем боя появилась бомбардировочная авиация, сбросившая сотни тонн авиабомб. Образовалось огромное облако дыма и пыли.

Враг был подавлен и в первые два-три часа не оказывал серьезного сопротивления нашей пехоте и танкам. Но затем, оправившись от потрясения, гитлеровцы стали драться с небывалым ожесточением.

Наряду с мероприятиями по обеспечению Померанской операции и по подготовке Берлинской операции перед органами тыла встала задача хозяйственного освоения территории восточнее Одера.

Прежде всего нужно было спасти скот, оставшийся без всякого надзора. Всюду слышен был рев голодного скота, коровы оставались недоенными. А кто мог кормить, поить и доить их? Немецкие помещики и кулаки, работники военных хозяйств убежали, из большинства населенных пунктов эсесовцы насильно угнали на запад всех крестьян и батраков. Наши польские друзья еще не были готовы к заселению и освоению возвращенных им земель. Мы решили обратиться к советским женщинам, вызволенным из фашистской неволи. Их надо было собрать, объяснить положение, убедить их задержаться с отъездом на родину, ибо каждый упущенный день грозил гибелью тысячам голов скота. Но невозможно было надолго задерживать на чужбине советских людей, истосковавшихся по родине, по дому.

Вначале мы не представляли, как велика вставшая перед нами непредвиденная задача. Думали, обойдемся своими штатными подразделениями. Но уже ближайший подсчет [257] показал, что брошенного скота так много, что требуются более обширные мероприятия. Прежде всего, надо было собрать бродящий по полям скот в гурты, чтобы легче было за ним присматривать, кормить, доить. Нужна была немедленная ветеринарная помощь, так как появилось много больного скота со всякого рода воспалениями из-за нерегулярного доения; ветеринарный состав фронта и армий едва успевал появляться на вызовы начальников гуртов. Отовсюду поступали тревожные сигналы о нехватке кормов. Огромное количество объемистого фуража, сочных кормов и концентратов требовалось для всей этой массы скота. Эти корма надо было найти, учесть и подвезти в определенные районы. Значит, нужен был транспорт, — железнодорожный, автомобильный, гужевой. Нужно было горючее, нужны были люди, нужна была организация!

Встал вопрос о выборе наиболее благоприятных зон для сосредоточения и длительного содержания скота с учетом кормовых и водных ресурсов, благополучия в эпизоотическом отношении, удобств хозяйственного обслуживания и т. д.

Отдельным гуртам в связи с этим предстоял переход на большое расстояние с тем, чтобы можно было с наибольшей выгодой использовать прекрасные поймы рек Одер и Варта.

О перевозке скота в эти места по железной дороге не могло быть и речи. Железнодорожного транспорта не хватало для воинских перевозок. Реальным представлялся только один способ — перегон. Но легко сказать перегон! Хотя у нас и был за плечами опыт перегона скота от Волги до Днепра, но то был русский скот, привыкший ходить каждый день по 15 — 20 километров, а здесь — дело другое. Как известно, на Западе крупный рогатый скот находится на стойловом содержании. Круглый год он стоит в загоне и лишь понемногу совершает «променад» — 100 — 200 метров в сутки на небольшом пятачке. У этого скота не приспособлены для длительных переходов ни копыта, ни мускулатура. Посоветовались со специалистами. Работники ветеринарной службы признали возможным и желательным переход скота в районы, богатые кормами, но при условии проведения заблаговременной физической тренировки скота и тщательного обследования маршрутов перегона. Пришлось разработать специальную тренировочную программу, которой предусматривался курс всевозможных растираний, массаж, зачистка и обрезка копыт, а затем покрытие их слоем смолы. Что же касается маршрутов перегона, то изучение их было довольно сложным делом; надо было предусмотреть пункты водопоев, кормления, лечения, наличие тех или иных инфекций и т. д. Одну корову переводить из района в район на 40 — 50 километров — и то дело трудное. А тут десятки и сотни гуртов! [258]

Польские власти оказали большую помощь в выборе районов, выделив пастбища в поймах рек, а наши военно-продовольственные органы завезли туда из своих скромных ресурсов более 3000 тонн концентрированных кормов.

С исключительной заботой и бережливостью отнеслись советские люди (репатрианты) к этому бесхозному скоту. Они принимали телят от коров, растелившихся в пути, выпаивали их, везли на повозках и не допустили падежа.

Ценой величайших усилий со стороны военно-тыловых органов и населения вся эта масса скота была спасена от неминуемой гибели.

Спасенный таким образом скот меньше всего нужен был армии, ибо советские войска получали все необходимое для питания за счет государственных заготовок. Спасая скот, мы думали о людях, освобожденных из концентрационных лагерей, об обездоленном населении прилегающих районов. В частности, благодаря этому мы смогли выполнить указание Советского правительства о выделении 5 тысяч дойных коров в распоряжение берлинских властей для обеспечения молоком детей до 13-летнего возраста из расчета 200 граммов молока в сутки на каждого.

Надо было провести весенний сев на землях восточнее Одера. Ведь гитлеровские войска ушли оттуда в марте — апреле 1945 года, угнав местное население. А весна в тех краях наступает рано. Нельзя же было оставить десятки тысяч гектаров незасеянными!

Пришлось наспех создавать свои импровизированные «совхозы», оснащать их транспортом, горючим, выделять для них семенной материал, удобрения и пр. Мы понимали, что, вероятно, не нам придется собирать этот урожай, но важно было, чтобы земля уродила.

В такой обстановке пришлось расширить функции отдела заготовок упродснаба фронта, превратив его из органа снабжения в производственный. Несколько позже было создано целое сельскохозяйственное управление фронта во главе с полковником В. В. Бегутовым, а пока что во главе всех этих дел стоял начальник отдела заготовок подполковник Апексимов, который приобрел к тому времени большой опыт по заготовкам и переработке сельскохозяйственной продукции. Непосредственное руководство этим органом осуществляли генерал Н. К. Жижин и полковник В. Ф. Ткачев. Благодаря участию в этом важном деле всех армейских органов тыла, а также командиров соединений и частей, [259] еще до начала Берлинской операции и во время ее проведения было засеяно 300 тысяч гектаров земли всевозможными яровыми культурами, это не менее 40 миллионов пудов зерна. (Эти земли возвращались по окончании войны Польской Народной Республике, но так как переселение поляков на них не могло идти быстро, то, по договоренности с польским правительством, урожай пришлось убирать нашей группе войск.)

После Берлинской операции было организовано сенокошение в поймах Одера и Варты. Чтобы не упустить драгоценного для сенокоса времени, надо было позаботиться об инвентаре, о сенопрессовальных машинах, о проволоке и пр. Это было успешно выполнено тыловыми работниками армий, корпусов, дивизий. Особенно хорошо потрудились начальники тыла кавалерийских корпусов: 7-го — генерал В. Н. Казанский, 2-го — подполковник С. П. Иванов, их корпуса были главными потребителями заготовленного сена. Всего было заготовлено и спрессовано свыше 100 тысяч тонн сена.

На этой же территории было много бездействующих промышленных предприятий. Среди них нас интересовали в первую очередь мельницы, хлебозаводы, макаронные фабрики и др., но одновременно мы пользовались каждой возможностью, чтобы наладить работу текстильных и кожевенных предприятий — ведь фронт нуждался в обмундировании, обуви, снаряжении. Хозяева этих предприятий почти все сбежали, но рабочие-немцы, где они остались, готовы были приступить к работе, была бы дана электроэнергия. Где не хватало местных рабочих, решено было привлечь подлежащих репатриации советских граждан. Но прежде всего нужно было запасти топливо для электростанций — уголь и мазут. В каждом городе и у некоторых предприятий были свои энергоисточники, и не только фронтовое управление тыла, но и тылы армий старались наладить хозяйственную жизнь на территории, где располагались их войска.

Особенно широкую инициативу развернули начальник тыла 5-й ударной армии генерал Н. В. Серденко, интендант 3-й ударной армии полковник С. П. Кудрявцев, начальник тыла 61-й армии генерал А. А. Вавилов, начальник тыла 2-й гвардейской танковой армии П. С. Антонов. Отовсюду поступали донесения о начатом изготовлении солдатского белья, летнего обмундирования, кавалерийского снаряжения, котелков, ложек, кружек и т. п.

Усилился спрос на сырье: в одном месте его не было, а в других местах накопилось в излишке. Возникла нужда в создании специального отдела для руководства промышленным производством. Его возглавил талантливый инженер и [260] организатор Вишневый со своими ближайшими помощниками Суконновым и Светлицким. Они попытались даже внести плановое начало в работу промышленных предприятий, организуя смежников и обеспечивая поставку сырья.

Так, в системе тыла фронта ведущее положение заняли новые отделы — сельскохозяйственный и промышленный. И хотя эти отделы в общем быстро развернули свою деятельность, но в те дни мне не раз приходила в голову мысль, что к решению таких крупных задач следовало бы подготовиться, еще находясь на своей территории, еще там надо было готовить кадры для такой работы.

Возможно, читателю наскучило даже очень краткое изложение тех, казалось бы, совсем невоенных задач, которыми приходилось заниматься тылу в Берлинской операции. Но это только небольшая часть задач, которые решал тыл. В связи с концом войны возникали и другие вопросы.

Говоря о Берлинской операции, мы имеем в виду не только взятие самого Берлина, но и разгром всех германских войск.

В связи с этим следует сказать о некоторых общих показателях итогов операции, относящихся ко всем трем фронтам — 1-му, 2-му Белорусским и 1-му Украинскому.

Несмотря на ограниченную глубину операции (150 — 200 километров), на сравнительно сжатые сроки ее проведения, она все же дорого обошлась советским людям. Свыше 300 тысяч убитыми и ранеными потеряли мы в этой заключительной схватке с обреченным врагом.

Было израсходовано огромное количество военных материалов — около 200 тысяч тонн боеприпасов, 150 тысяч тонн горючего, свыше 300 тысяч тонн продовольствия и фуража. Вместе с другим имуществом (инженерным, вещевым и пр.) все это составляет не менее 800 тысяч тонн, или 1300 поездов. Мы уже не говорим об огромном количестве восстановительных и строительных материалов, завезенных из Советского Союза для возведения мостов через Одер, Варту, Шпрее и для строительства других объектов в Германии.

Фронты потеряли свыше 21 тысячи коней.

Весьма важно отметить, что войска 1-го Белорусского фронта, как и вся Красная Армия, закончили войну с высоким уровнем материальной обеспеченности и при хорошем состоянии боевой техники и автомобильного транспорта. Одержав победу над фашизмом, мы располагали достаточной силой, чтобы прочно удерживать результаты победы при любом стечении обстоятельств. Не случайно и в первые послевоенные годы, когда наши военные раны еще не были залечены, даже самые агрессивные наши империалистические враги не рискнули выйти за рамки «холодной» войны. [261]

После разгрома фашизма наши войска и особенно их тылы столкнулись с ужасными последствиями, оставленными войной на немецкой территории.

Исключительную угрозу для войск и для населения представляла возможность эпидемий в самом Берлине. Стояла жаркая погода, а всюду — в каждом доме, подвале, на чердаках — валялись трупы. Командующий фронтом потребовал он начальника тыла и начальника санитарного управления фронта генерала А. Я. Барабанова принятия решительных мер. Вскоре были убраны все трупы, за исключением тех, что оставались под обломками больших домов. Но перед санитарным управлением стояли и другие сложные задачи, которые могли быть устранены лишь с большой затратой труда: множество разрушенных и зараженных водоемов и источников, массовые заболевания среди освобождаемых из концлагерей советских и иностранных граждан, испорченные продукты питания на складах, в магазинах и т. д.

И всем этим надо было заниматься, одновременно выполняя первую обязанность военно-санитарной службы — излечение раненных в боях.

Борьба за Берлин была ожесточенной. Гитлеровцы вели огонь отовсюду: с крыш домов, с балконов, из подвалов, из-за каждого угла. Как уже говорилось, 5-я ударная и 8-я гвардейская армии потеряли до четверти своего состава; другие хотя имели меньше потерь, но все же насчитывали по 2 — 3 тысячи раненых. Однако мы полностью прекратили санитарную эвакуацию на родину, добиваясь того, чтобы все раненые были окончательно излечены во фронтовых и армейских госпиталях, а в Советский Союз уезжали здоровыми людьми.

В результате Берлинской операции было захвачено много трофеев:

Разумеется, большая часть всего перечисленного оружия представляла собой груду металла, но и металл был очень нужен, особенно в то время. [262]

После того как ушли с территории Германии 2-й Белорусский и 1-й Украинский фронты, сбор, сортировка и отправка на металлургические заводы всего этого имущества легли на трофейную службу 1-го Белорусского фронта (впоследствии Группы советских войск в Германии). Привести такую уйму металлолома в транспортабельное состояние, подвезти к линиям железной дороги — все это, если вдуматься, составляет самостоятельную операцию, не менее сложную, чем, скажем, перегон скота или уборка хлеба зимой. И все же для трофейных органов фронта эта работа не была главной. Большое внимание уделялось уничтожению военных объектов на основе решений Крымской, а впоследствии — Потсдамской конференций. Программа уничтожения военно-промышленного потенциала Германии сочеталась с программой возмещения Германией ущерба, нанесенного народам Европы. Большой объем работ по трофеям потребовал учреждения новой должности — заместителя начальника тыла фронта по трофейной службе. На эту должность был назначен интендант фронта генерал Н. К. Жижин, уже не раз показавший свои способности при решении крупных хозяйственных задач.

Много хлопот нам доставило содержание военнопленных, которых только с 16 апреля по 9 мая 1945 года было взято войсками 1-го Белорусского фронта 250 534 человека.

На фронте существовал специальный отдел, имевший в своем составе 10 сборных пунктов военнопленных (СПВ). Этот отдел подчинялся Военному совету фронта и Наркомату внутренних дел СССР. Возглавлял его имевший большой опыт в этом деле полковник Мамеко. Как и на протяжении всей войны, обращение с военнопленными с нашей стороны было гуманным. Пленные немцы оказались в более выгодном положении, нежели находившиеся на свободе их соотечественники, жители Берлина и других крупных городов Германии, которые еще до крушения гитлеровского режима влачили полуголодное существование, а после боев в Берлине и вовсе голодали. Советское командование строго следило за тем, чтобы пленные находились в тепле, чистоте и получали положенную норму продовольствия. Больше того, мы, насколько возможно, считались с желанием пленных работать во время их нахождения в плену по той или иной специальности. [263]

* * *

По мере того как наши войска продвигались на Эльбу, все новые и новые тысячи советских граждан и граждан других стран мира толпами шли на восток, уходя из лагерей и от хозяев.

Репатриантов принимали на специальные сборные пункты, там они проходили медико-санитарный осмотр и обработку, некоторых приходилось тут же госпитализировать, других заново одевать и обувать, а главное — надо было всех немедленно накормить и обеспечить ночлегом.

Военные советы армий и Военный совет фронта с каждым днем повышали свои требования к органам тыла. Дело в том, что в течение мая и июня 1945 года среднесуточный приток репатриированных в нашу зону составлял, по данным начальника управления репатриацией генерала Скрынника, 36 тысяч человек. К концу июня их скопилось до 1 миллиона, не считая призванных в ряды Красной Армии непосредственно армейским командованием.

Среди репатриантов велась огромная политическая работа, которой руководили первый член Военного совета фронта генерал К. Ф. Телегин и политическое управление фронта во главе с генералом С. Ф. Галаджевым.

Миллион человек!

Надо было их разместить, накормить, подлечить, одеть, обуть. И над всеми этими задачами стояла одна, самая трудная и неотложная — как лучше и скорее отправить миллион человек на родину?

Стали подсчитывать, рассчитывать, но хорошего выхода найти не могли: не хватало ни вагонов, ни дорог с достаточной пропускной способностью. Если сажать в поезд по 1500 человек, то потребуется 700 поездов. Но ведь у каждого репатрианта были личные вещи, и мы не могли допустить, чтобы люди лишались своих скромных пожитков. Практически в поезд можно было посадить не более тысячи человек с вещами, следовательно, понадобилась бы тысяча поездов.

В те дни мы отправляли на восток два-три поезда с репатриантами в сутки... Почти полтора года пришлось бы некоторым ждать своей очереди. Невеселая перспектива! К тому же, по имевшимся тогда сведениям, число репатриированных могло возрасти до 3 миллионов человек.

После неоднократных переговоров члена Военного совета фронта с Москвой решено было большую часть репатриантов отправлять в СССР пешим порядком. Люди понимали, что [264] иного выхода нет, но каждый стремился попасть в группу, подлежащую перевозке по железной дороге. Поскольку детей до 14-летнего возраста твердо решили пешком не посылать, то нередко встречались случаи фиктивного усыновления (удочерения) детей женщинами, не желавшими идти пешком.

Оказалось, что многие женщины, раздобывшие себе обувь после освобождения, обуты в туфли на высоких каблуках, а на них далеко не уйдешь. Встал еще один вопрос о выделении десятков тысяч пар женской обуви на низких каблуках для идущих пешком....

В общем по принятому тогда варианту походным порядком отправлялось в Советский Союз 650 тысяч человек.

Намечено было пять трасс общей протяженностью (включая территорию Польши) в тысячу километров каждая. Трассы были разбиты на этапные пункты, где были построены напольные печи для выпечки ежедневно 8 — 10 тонн хлеба, установлены очаги для приготовления горячей пищи, которая выдавалась через каждые трое суток. На этих этапных пунктах выдавался и сухой паек на три дня. Тут же были походные душевые установки и пункты медицинской помощи.

Люди были сведены в колонны по 5 тысяч человек в каждой. Колонны выходили на трассы одна за другой через сутки. Перед выходом устраивались торжественные проводы.

Немало было драматических сцен. В Германию часто угоняли целые семьи — мужа, жену, ребенка или несколько ребят. Кроме того, среди этих «восточных рабочих» возникли на чужбине новые семьи с детьми. Жены провожали в далекий путь своих мужей, а сами оставались с малыми ребятами, чтобы следовать в СССР поездом; многие из них готовы были идти вместе с мужьями пешком, но мы не могли допустить этого. Опять слезы, опять заботы... Военные работники убеждали матерей и детей, что это временная разлука, что иного выхода нет.

За выбор трасс, за порядок на них отвечали военные дорожники. Автомобильная служба фронта выделила 2 тысячи автомашин для подвоза продовольствия по маршрутам и для сопровождения каждой колонны репатриантов. Служба ГСМ выдвинула всюду свои заправочные пункты. Личные вещи отправлялись на машинах в сопровождении офицеров и самих репатриантов до советско-польской границы; там эти вещи укладывались в строго установленном порядке.

Продовольственная служба фронта отправила на этапные пункты 20 тыс. тонн муки, 6 тыс. тоны крупы, 2500 тонн мясных консервов, 1500 тонн жиров, 1600 тонн соли, 1300 тонн сахара, 50 тыс. тонн картофеля и др. Ввиду того, что в пути большое значение имел сухой паек, фронт выделил 12 миллионов банок консервов — пришлось нам со всех складов фронта и армий изъять все консервы до последней банки. [265]

Маршал Жуков лично рассматривал план перехода репатриированных и дал строжайший наказ о соблюдении твердого порядка на трассах. Особое внимание было обращено на недопустимость каких-либо осложнений во взаимоотношениях с польским населением — ведь стояло лето, по пути много садов, огородов, прудов; категорически запрещалось самовольна заходить куда-либо.

В числе освобожденных нами из немецкой неволи были и граждане других стран, в том числе американцы, англичане, французы. О судьбе побывавших в немецком плену военных из союзных с нами армий заботилось не только наше военное командование, но и центральные правительственные органы. Граждан США, Англии и Франции одевали, обували, кормили и доставляли в Одесский порт, откуда они следовали к себе на родину.

Между прочим, не всегда тем же отвечали нам союзники. Они нередко передавали нам репатриированных с однодневным запасом продовольствия, а по договоренности полагалось обеспечивать их на трое суток. Вскоре последовали и другие недружелюбные акции со стороны союзников, но о них здесь не место говорить.

Я очень коротко рассказал о работе советского военного командования и, в частности, органов тыла фронта и армий в связи с репатриацией освобожденных из фашистской неволи людей. По существу это отдельная тема для описания и исторического исследования. Но многое даже из рассказанного здесь происходило уже после войны.

* * *

Война не кончилась, но уже близился ее конец, и надо было думать, как говорится, о завтрашнем дне.

В один из последних дней апреля 1945 года я доложил Военному совету фронта о своем намерении созвать 30 апреля в Нойенхагене (7 километров юго-западнее Альт-Ландсберга) общефронтовое совещание начальников тыла армий, начальников служб тыла фронта, руководящих партийно-политических работников тыла фронта для обсуждения задач, связанных с предстоящим переходом войск на мирное положение. Командование одобрило наше предложение, а генерал Телегин дал указание, чтобы на это совещание были приглашены и вторые члены военных советов армий.

Пользуюсь сохранившимися записями, чтобы воспроизвести [266]

некоторые места из моего доклада, а также из выступлений отдельных участников совещания, ибо эти материалы в известной степени характеризуют сложившуюся тогда обстановку.

Сама повестка дня совещания свидетельствовала о том, что конец войны не сулит работникам тыла перспективы почить на лаврах. На обсуждение выносились следующие вопросы: организация фронтового и армейского тыла после окончания войны, о сборе трофейного имущества, о поддержании порядка в Берлине, о репатриации советских граждан, о приеме военнопленных после капитуляции Германии.

Что и как мы сделали позднее для решения названных проблем, читатель уже знает из предыдущего рассказа.

На этом совещании еще не поднимался вопрос об увольнении из армии старших возрастов — просто неудобно было ставить его, поскольку война не кончилась, хотя Военный совет фронта предвидел всю сложность этой задачи и требовал от тыла подготовительной работы. Но пока что надо было обсудить те вопросы, которые прямо вытекали из обстановки.

— Товарищи! Близится конец войны. Наше совещание сегодня, видимо, последнее совещание в военное время.

Так был начат мною доклад. Не скрою, мне самому не совсем верилось, что так оно и будет. Ведь четыре года каждый день и каждый час все помыслы были только о войне, только о делах на фронте, только о боевой технике, о людях, о дорогах, о транспорте!

А теперь надо было внушить боевым друзьям и соратникам, что от нас, тыловиков, во многом зависит обеспечение спокойного отдыха наших воинов-победителей, создание для них таких условий, чтобы они почувствовали прелесть мирной жизни. Вдуматься только: четыре года прожить в окопах, блиндажах, спать на сырой земле, не раздеваясь, умываться кое-как, жить в постоянном физическом и нервном напряжении, испытывать воздействие ружейно-пулеметного, артиллерийского, авиационного огня, слышать стоны, видеть убитых или искалеченных товарищей, гнать от себя мысль, что и тебя, возможно, ждет такая же участь, — и вдруг это все теперь позади: ты можешь спокойно раздеться, разуться, лечь в чистую постель и помечтать о завтрашнем дне...

Об этом «блаженстве завтрашнего дня» и надо было думать старшим командирам, прежде всего нам, руководителям тыла и его служб. Надо было найти и предоставить советским воинам казарменные помещения, кровати или хотя бы чистые нары с постельной принадлежностью, дать возможность всем хорошо помыться, сменить белье, надеть чистое обмундирование, пришить белый подворотничок, начистить ботинки, побриться и посмотреть на себя в зеркало. [267]

На основе уже принятого Военным советом фронта решения нам предстояло привести в порядок тылы, собрать растянувшиеся на сотни километров тыловые учреждения, материальные средства и запасы, освободить армии от ненужного имущества, организовать ремонт обмундирования и техники, наладить изготовление одежды и обуви, а также всего остального имущества на предприятиях Германии.

Нашей задачей теперь было также максимально сократить расходы государства на содержание армии за границей. Маршал Жуков дал указание планировать работу тыла с перспективой не менее чем на год при соответствующем количестве войск фронта. Мы должны были для этого хорошо изучить местные условия, наличные ресурсы, организовать весенний сев, затем и уборку урожая с тех земель, которые засеяны войсками фронта (а их вместе с озимым клином насчитывалось 350 тысяч гектаров), с тем чтобы хлеба хватило минимум на год; очень важно было не упустить время для посадки в данной местности картофеля, капусты, огурцов, помидоров, чтобы обеспечить наших бойцов на целый год и овощами.

Мясную проблему решить мы могли, как нам казалось, лишь развивая свиноводство. В нашем фронтовом хозяйстве насчитывалось 66 тысяч свиней; надо было сберечь маточное поголовье и позаботиться о приросте стада, организовав для этого крупные свиноводческие фермы, пользуясь услугами местного населения. Если мы будем хорошо хозяйничать и у нас окажутся излишки, мы будем вывозить их в Советский Союз.

Эти и многие другие вопросы я вынес на обсуждение собравшихся.

На совещании выступило более 20 генералов и офицеров, и каждый из них вносил крупицу своего опыта.

* * *

2 мая пал Берлин.

С великим волнением читал каждый из нас приказ Верховного главнокомандующего:

«... Войска 1-го Белорусского фронта при содействии войск 1-го Украинского фронта после упорных уличных боев завершили разгром берлинской группы немецких войск и сегодня, 2 мая, полностью овладели столицей Германии, городом Берлином — центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии».

На 8 мая 1945 года было назначено подписание в Карлхорсте, предместье Берлина, акта о полной и безоговорочной

Капитуляции фашистской Германии. Церемония подписаний акта о капитуляции состоялась в ночь на 9 мая 1945 года. Мне пришлось руководить организационно-хозяйственным обеспечением этой церемонии.

8 мая прибыли в Карлхорст представители всех союзных армий. Советское Верховное главнокомандование представлял маршал Советского Союза Г. К. Жуков, Верховное командование Великобритании — главный маршал авиации А. Теддер, вооруженные силы Соединенных Штатов Америки — командующий стратегическими воздушными силами США генерал К. Спаатс, французские вооруженные силы — главнокомандующий французской армией генерал Ж. Делатр де Тассиньи. В Карлхорст были доставлены и представители разгромленных германских вооруженных сил — фельдмаршал Кейтель, адмирал флота Фридебург и генерал-полковник авиации Штумпф. Немецких представителей разместили в маленьком особнячке вблизи бывшего военно-инженерного училища в Карлхорсте, где было намечено подписать акт о капитуляции и устроить банкет по этому случаю.

Еще с утра 8 мая нами были приняты меры к тому, чтобы стол для немецких представителей в отведенном для них особняке был накрыт подобающим образом. Поручив официанткам столовой военторга Е. П. Михетько и Е. Д. Павловой заняться сервировкой стола для Кейтеля и сопровождающих его лиц, я вызвал к себе начальника военторга фронта Н. В. Каширина, его заместителя А. В. Моргунова и шеф-повара В. М. Павлова, чтобы выслушать их доклад о подготовке торжественного обеда, который должен был начаться после подписания акта о капитуляции, примерно в 15 часов 8 мая. Еще накануне шеф-повар Павлов предложил разработанное им меню этого обеда.

Впервые пришлось нам заниматься «снабжением» такого рода.

Каждый, конечно, хорошо понимал, каковы были моральные переживания и материальные затруднения людей в связи с войной. Казалось бы, не до банкетов в такое время... Но ведь была завершена невиданная по масштабам война! Впервые собрались представители стран-победительниц по такому торжественному поводу. Надо было хорошо принять гостей.

Предложенное Павловым меню было согласовано с представителем Министерства иностранных дел Васильевым и одобрено маршалом Жуковым.

Ассортимент продуктов требовался настолько разнообразный, что пришлось обратиться за помощью к министру пищевой промышленности СССР В. П. Зотову. [269] Прошло несколько часов, и все недостающие продукты и напитки были доставлены самолетом в Берлин. Военторг фронта также выделил кое-что из своих запасов. Пришлось привлечь и работников столовой 1-го эшелона фронта; начальник административно-хозяйственного отдела штаба фронта Л. С. Чернорыж и начальник военторга при штабе фронта Ю. Е. Малиновский принимали активное участие как в подготовке обеда, так, главным образом, и в организации зала заседания, где предполагалось принятие капитуляции.

Этот зал мог вместить человек 300 — 400. Столы были расставлены буквой «П» при подписании акта и буквой «Ш» — во время торжественного обеда. Для немецких представителей был поставлен справа у входа небольшой столик.

Пока шло оборудование зала заседаний, меня пригласили оценить поварское искусство Павлова. Об этом человеке мне хочется сказать подробнее. Впервые я его встретил в 1943 году на Курской дуге в одном из госпиталей фронта. После осмотра госпитальных палат и опроса претензий раненых мы осмотрели пищевой блок, и там я увидел Павлова. Раненые единодушно хвалили качество госпитальной пищи и благодарили шеф-повара. По внешности Павлов являл собой классический тип русского повара. Его внушительная фигура, широкое лицо, серо-голубые глаза, приятная улыбка, необычайное добродушие во всем облике, профессиональная манера пускаться в подробное описание подаваемого блюда — все было в нем привлекательно. [270] Впоследствии, когда мы двинулись вперед и госпиталь, где он работал, остался вне границ фронта, Павлова назначили шеф-поваром генеральской столовой 2-го эшелона полевого управления фронта. С той поры и до конца войны мне не раз приходилось слышать восторженные отзывы о необычайном мастерстве шеф-повара.

В настоящее время Павлов работает заведующим производством ресторана Харьковского вокзала. Как выдающийся специалист он удостоен высокого звания мастера-повара всесоюзной категории, что засвидетельствовано дипломом за личной подписью Анастаса Ивановича Микояна.

Зная Павлова, мы не могли сомневаться в том, что подготовка торжественного обеда ведется «на самом высоком уровне».

Но вдруг начались осложнения. К 15 часам 8 мая обед был приготовлен, а подписание акта о капитуляции откладывалось. Уже вечерело, а команды о созыве людей в зал заседания все не было. Несколько раз я обращался к маршалу Жукову, высказывая ему тревогу за качество обеда. Но не от него зависела проволочка, на то были причины высокого дипломатического порядка: Москва, Вашингтон, Лондон не могли договориться о процедуре принятия капитуляции... Поварам не было дела до этих переговоров, их беспокоило одно — как бы не ударить лицом в грязь и показать именитым европейцам во всем блеске русское поварское искусство.

Раза два я заходил в домик Кейтеля. Он сидел за столом, накрытым более скромно. За спиной у него и у других немецких представителей стояли английские офицеры. Кейтель держал себя с независимым видом, к пище едва притрагивался. Ему предстояло с минуты на минуту быть вызванным в зал заседаний и там, перед лицом всего мира, подписать документ, который навеки пригвоздит к позорному столбу германских милитаристов, — акт о безоговорочной капитуляции. Оп сидел напыщенный, вытянув шею, с моноклем в глазу.

Наконец, наступил долгожданный час.

За столом официальных представителей стран-победительниц в центре сидел сосредоточенный, суровый Жуков. Бесконечно щелкали затворы фотоаппаратов и кинокамер. Журналисты и кинооператоры суетились, стремительно ходя по огромному залу, пытаясь взобраться повыше, чтобы лучше запечатлеть событие.

Церемонию открыл маршал Жуков, Он приветствовал генералов, дипломатов, всех гостей. Затем он приказал ввести в зал представителей гитлеровского командования. Картинным жестом Кейтель приветствовал собравшихся фельдмаршальским жезлом. [271]

После проверки полномочии германским представителям был предъявлен акт о безоговорочной капитуляции. Началась процедура подписания каждого экземпляра.

Кейтеля я в эту минуту видеть не мог — он был заслонен толпой журналистов и кинооператоров.

Но вот закончилась процедура подписания акта о капитуляции, маршал Жуков приказал увести немецких генералов.

Советские люди и поныне вправе гордиться тем, что, олицетворяя силу советского оружия, несгибаемую волю советского народа, во главе всей этой церемонии был маршал Советского Союза Г. К. Жуков.

После подписания акта о капитуляции (это произошло около 0.45 минут по московскому времени 9 мая 1945 года), пока шла подготовка к ужину (обед во 2-м часу ночи) вокруг Г. К. Жукова тесным кольцом собрались советские генералы и журналисты, поздравляя друг друга с окончанием войны. Среди присутствовавших было немало товарищей, прошедших боевой путь от Москвы до Берлина.

Обращаясь к своим соратникам по оружию, Г. К. Жуков произнес речь, оставшуюся и поныне в моей памяти:

«Партия и правительство в час смертельной опасности, нависшей над Родиной, доверили нам оборону столицы нашей Родины Москвы в 1941 году, и это доверие наши доблестные войска оправдали, город не был сдан на поругание врагу. Отборные гитлеровские войска были разгромлены на подступах к столице. Теперь, в 1945 году, нам снова оказаны доверие и великая честь довести до конца разгром ненавистного врага в его собственном логове. И это доверие еще более блистательно оправдали наши славные воины, водрузив знамя победы над рейхстагом».

Во 2-м часу ночи все участники церемонии были приглашены к столу. Главным консультантом по церемониалу был тот же Васильев, который порекомендовал рассадить гостей так, чтобы рядом с каждым советским генералом сидели француз, англичанин и американец. Такой порядок был соблюден за всеми столами. Я сидел за столом неподалеку от главного входа, откуда мне удобнее было наблюдать за всем залом и за работой обслуживающего персонала. Главный распорядитель по питанию Н. В. Каширин находился недалеко от меня, и ему было легко уловить мой знак, призывающий доставить недостающие на столах блюда и бутылки.

Банкет открыл маршал Жуков кратким, но выразительным тостом за победу, за советских воинов, за воинов союзных с нами государств, за здоровье всех присутствующих. Затем такие же короткие тосты произнесли Теддер, Делатр де Тассиньи, Спаатс, член Военного совета фронта К. Ф. Телегин, [272] генералы В. Д. Соколовский, Н. Э. Берзарин, С. И. Богданов, В. И. Чуйков и др.

Откровенно говоря, все мы, в том числе и наши гости, сильно проголодались. Никто не был разочарован краткостью тостов. Да и не было нужды в них. Обстановка с самого начала сложилась весьма дружественная, все старались сказать друг другу приятное, пользуясь скудным запасом иностранных слов. Хотя я и получил отличную оценку по английскому языку на выпускном экзамене в Военной академии им. Фрунзе в 1940 году, но разговорную речь знал мало, да к тому же многое и позабыл. Все же я смог поддерживать элементарный разговор за столом на каком-то условном, но все же понятном англичанину языке. Весь разговор сначала сводился к похвалам ужину со стороны гостей. Гости опрокидывали бокал за бокалом с «русской горькой»: даже отличный армянский коньяк не имел такого спроса, как «Особая московская». Хотя это было под утро, но и щи суточные были приняты гостями с превеликим удовольствием, что доставило особую радость шеф-повару. Еще большим успехом пользовались украинский индюк со сметаной и уральский пирог с рыбой. Сидевший против меня американский генерал заметил мое влияние на восполнение ресурсов и перед тем, как разойтись, попросил меня обеспечить его на отъезд бутылкой водки и бутербродами с черной икрой. Конечно, не только он, но и другие иностранные генералы получили такой «посошок на дорогу».

Банкет завершился песнями и, конечно же, разудалой русской пляской. Второй раз за войну довелось мне увидеть, как пляшет маршал Жуков. Первый раз это было 19 ноября 1944 года в Бялой Подляске по случаю Дня артиллерии. Он и генерал Радзиевский показали тогда изрядное умение — кавалеристы! На этот раз в паре с Жуковым был Делатр де Тассиньи. Оба они старались превзойти друг друга сложными фигурами...

Было около 6 часов утра. Пора было разъезжаться по домам.

Расставались мы, как настоящие боевые друзья. Трудно было допустить мысль, что дружба, скрепленная кровью, вскоре будет омрачена длительным периодом «холодной войны».

Если бы ветераны всех стран, боровшихся с фашизмом, не забывали тяжелых уроков минувшей войны, человечество могло бы спокойнее жить и трудиться, более уверенно смотреть в будущее. [373]

* * *

Мирная жизнь началась для нас вдали от Родины. Солдат больше не поднимали по тревоге, им разрешили подольше спать, дали больше так называемого личного времени. По вечерам из казарм доносились песни, музыка.

Артиллеристы надраивают материальную часть, надевают чехлы на недавно остывшие стволы. Танкисты чистят, смазывают и даже подкрашивают материальную часть. Кавалеристы приводят в порядок снаряжение, начищают трензеля, стремена, чинят седла, а больше всего хлопочут вокруг своих лошадей. У каждого есть своя служебная и личная забота.

Многих, у кого семьи не стало, не осталось крова, даже село сожжено дотла или завод эвакуировали на восток, одолевают нелегкие мысли: куда ехать после армии? Как жить дальше? Пока шла война, все эти вопросы остро возникали на какой-то миг, чтобы снова угаснуть, — быть может, завтра я вообще ни о чем не буду думать... А теперь думы стали неотвязными. Скоро начнется увольнение из армии людей старших возрастов, будут опрашивать, куда хочешь ехать? Командиры всех ступеней, от взводного до генерала, обязаны были помочь своим подчиненным как можно лучше решить их жизненные вопросы.

Еще до окончания войны в армию начали поступать приглашения на работу. Люди были нужны всюду. Страна все более широким фронтом шла в поход против разрухи, против бесчисленных бедствий, принесенных войной. Выбирай любой район, любую отрасль промышленности, любой колхоз! Конечно, в каждом отдельном случае решение принять было нелегко, и не всегда оно оказывалось удачным. Но в целом вопрос трудоустройства демобилизуемых не представлял никакой трудности.

Для нас, тыловиков, увольнение тысяч воинов, отбывающих на Родину, означало новую заботу: у многих обмундирование и обувь пришли в негодность. Надо было заново одеть, обуть каждого человека, чтобы он уехал в добром здравии и хорошем настроении. Не обременяя страну заявками и просьбами, мы изготовили на месте до 400 тысяч комплектов нового обмундирования, новой обуви, не менее 1 миллиона пар чистого белья. По решению Государственного Комитета Обороны каждому увольняемому, хорошо несущему службу, мы обязаны были выдать подарок. По существу речь шла обо всех, ибо на фронте не было плохо несущих службу. Следовательно, нашему фронту предстояло подготовить много тысяч подарков, по возможности учтя при этом личные нужды увольняемых, состав их семей и пр. [274]

Военный совет фронта выделил из числа военных трофеев в подарочный фонд радиоприемники, фотоаппараты, велосипеды, швейные машины и распорядился выдать каждому увольняемому один комплект верхней одежды — мужской, женской или детской. За плату каждый мог приобрести шесть метров любой имеющейся на складах ткани.

Кажется, оставались чисто технические вопросы — выдать подарки, выдать 300 — 400 тысяч новых чемоданов и вещевых мешков. Но когда дело дошло до порядка перевозок, опять возникло множество трудноразрешимых вопросов. На поезд можно было посадить не больше тысячи демобилизуемых. Где взять в короткий срок 400 — 500 поездов? Читатель, по всей вероятности, не забыл, что для перевозки репатриантов требовалась тысяча поездов. И ведь все перевозки наслаивались одна на другую!

Всем было ясно, что по железной дороге отправить всех демобилизованных было невозможно. Предлагалось отправить их пешим порядком, а для вещей выделить автомобильный и гужевой транспорт. Но разве можно отправлять пешком на Урал, в Сибирь, на Дальний Восток?

Стали прикидывать вариант автомобильных перевозок. Начальник автомобильного управления фронта генерал П. С. Вайзман подсчитал, что для перевозки демобилизованных до Бреста в течение двух месяцев потребуется 5 тысяч автомобилей и 42 тысячи тонн горючего. Но маршал Жуков потребовал, чтобы увольнение было проведено в течение одного месяца, а не двух. Во-первых, сами солдаты рвались домой, во-вторых, стране безотлагательно нужны были рабочие руки, приближалась уборка хлеба... Значит, надо было что-то еще придумать.

К этому времени выяснилось, что наш фронт обязан отправить в СССР из числа обозных и строевых лошадей 50 тысяч голов, разумеется, своим ходом. А что если с этими лошадьми отправить и повозки? Фронт насчитывал в своем составе 59 тысяч повозок и от 30 тысяч из них можно было легко отказаться. Если на каждой повозке разместится 4 — 5 человек, это намного облегчит решение задачи.

Так родился вариант комбинированного способа отправки демобилизованных, одобренный Военным советом фронта. Каждая армия решила его по-своему. Только «пеший вариант» был начисто отброшен.

Военные железнодорожники позаботились о том, чтобы поезда для демобилизованных были хорошо промыты, продезинфицированы, обеспечены постелями и инвентарем. Продовольственная служба оборудовала на всем пути следования кухонные очаги и хлебопекарни. Финансовая служба произвела [275] расчеты с увольняемыми и выплату единовременного денежного вознаграждения, жалованья за два месяца и полевых денег. Производился обмен местной валюты на советские деньги, с тем чтобы солдат мог купить в магазинах военторга нужный ему товар. Финансисты проделали всю эту работу без бюрократизма, не допуская длинных очередей у казначейских столов.

В общем все службы тыла сделали все от них зависящее, чтобы воин-победитель уехал на родину в хорошем настроении.

В Бресте их радостно встречало население. И тут военные тыловики позаботились заблаговременно о том, чтобы помочь местным властям как можно лучше принять защитников Родины, — одни гражданские власти не могли тогда справиться с устройством такой встречи.

Уезжали с фронта солдаты, сержанты, старшины. «А вы, товарищ Грунъ, когда намереваетесь отбыть на Родину?» — спросил я своего водителя. «Уж послужу вместе с вами сколько можно будет!» Так и остался Дмитрий Максимович Грунь служить «сколько можно будет». Откровенно говоря, и я не представлял себе, как могу расстаться с этим человеком. Сколько раз вместе с ним мы попадали в беду на фронте, особенно в первые дни войны, сколько раз лежали рядом, наблюдая летящие сверху черные «сигары» с самолетов противника! [276]

22 года просидел Грунь за рулем моей служебной машины, и не помню ни единой аварии, даже самой незначительной поломки. Случай, прямо сказать, не частый в нашей жизни, тем не менее он был, может быть, потому, что отличительная черта Груня — абсолютное спокойствие, молчаливость и сосредоточенное внимание при любой ситуации. За все годы езды не было случая, чтобы Грунь повернул голову ко мне или к другому пассажиру при разговоре с ним. Избави бог! Он всегда смотрел только вперед, на дорогу. В длинные разговоры он также но вступал, чаще всего ограничивался односложными «да», «нет». Что он чем-то встревожен, я понимал тотчас же без слов: в эти минуты он тихонько что-то насвистывал про себя. Сидевший с ним рядом адъютант М. Свиридов также был в пути малоразговорчив. Ко мне он обращался лишь, когда сомневался в правильности маршрута. После войны мы с ним расстались в связи с его демобилизацией. Адъютантом он стал случайно, получив такое назначение после тяжелого ранения, когда мог бы, если бы захотел, уйти из армии.

В 1964 году Груню исполнилось 50 лет. Он продолжает прежнюю свою работу в Военной академии. Его имя не сходит с Доски почета.

Тяжело было расставаться с таким человеком. При каждой встрече с ним мне доставляет большую радость пожать его руку, посмотреть в его открытое, по-прежнему сияющее добротой лицо.

За 20 с лишним лет после войны выросло новое поколение. Все меньше и меньше остается товарищей, сражавшихся с фашистами. Во время празднования двадцатилетия со Дня Победы на предприятиях, в колхозах, совхозах, учреждениях были проведены собрания, ветеранам войны вручали медали и памятные подарки. Но хорошо бы вспоминать об этих людях не через одно, четыре, пять пятилетий, а ежегодно — ведь не всякий доживет до очередного пятилетия.

* * *

Наша экономика так много потеряла в этой войне, что нечего было и думать о том, чтобы Германия могла возместить все утраченное, особенно при послевоенном состоянии ее хозяйства. Гитлеровцы разрушили 1710 советских городов и более 70 тысяч сел и деревень, 32 тысячи промышленных предприятий, 98 тысяч колхозов, 1876 совхозов. Они подорвали 65 тысяч километров железных дорог, испортили и вывезли 16 тысяч паровозов, 428 тысяч вагонов и др. В целом материальные потери Советского Союза составили около 2 триллионов 600 миллиардов рублей. [277] Вряд ли вся промышленность Германии, Восточной и Западной, если бы ее демонтировать и вывезти до последнего болта, была бы достаточной компенсацией за такие потери. Это ясно каждому.

По мере продвижения наших войск на запад нам все чаще встречались крупные военно-промышленные объекты, построенные гитлеровской Германией для нужд агрессивной войны: пороховые, авиационные, танковые заводы и др. В соответствии с решениями Крымской конференции их надо было немедленно уничтожить: демонтировать и взорвать. И эта работа также выполнялась органами тыла фронта и армий по заданиям Советского правительства под руководством специальных уполномоченных Государственного Комитета Обороны М. З. Сабурова и П. П. Зернова. Это была очень сложная и трудная работа. Она требовала хорошо продуманной технологии и высокой квалификации исполнителей. Надо сказать, что в ряде случаев немецкие инженеры и рабочие оказывали нам активную помощь.

Вспоминаю пороховой завод в Бромберге. Это был целый город с огромной сетью подземных коммуникаций. Еще более разительная картина открылась в районе Мезерицского рубежа, где на несколько километров в подземелье протянулись цеха авиационных заводов, поставлявших самолеты — истребители и бомбардировщики. Это было то, что принято называть военным потенциалом гитлеровской Германии, и подобные объекты подлежали уничтожению.

Повторяю, трудно было решать эти задачи в то время, когда еще шла война. Перед органами тыла со всей остротой возникали вопросы, связанные с обеспечением победоносного завершения войны. Дорога была каждая машина, каждый работник тыла, каждая минута времени. Мы, конечно, не могли полностью выполнить всю работу, связанную с уничтожением крупных военно-промышленных объектов гитлеровской Германии, но всячески стремились сделать максимум возможного. Этого требовали интересы Родины, которой мы были так обязаны всем!

* * *

Нам было ясно, что наличных ресурсов мяса нам не хватит. Рассчитывать на поставки скота или мяса из СССР было бы неправильно. Между тем фронт (вместе с репатриантами) потреблял ежедневно 450 тонн мяса, или примерно 1500 голов крупного рогатого скота.

Выше уже говорилось, что всем войсковым частям и соединениям [278] было рекомендовано, чтобы облегчить положение, обзаводиться подсобными хозяйствами, главным образом для разведения свиней. Но почему бы не помочь решению мясной проблемы еще и за счет рыбы? Ведь побережье Балтийского моря на протяжении 300 километров примыкало к территории, занятой нашими войсками, и, кроме того, всюду было много внутренних водоемов.

В течение июня 1945 года это дело тщательно изучалось. Каждая армия, каждый комендант провинции и района получили задачу — учесть сохранившиеся рыболовецкие артели, спасти и возможные перспективы улова рыбы, а также выяснить, какая помощь потребуется со стороны фронта, чтобы немедленно развернуть промысловый лов.

11 июля 1945 года Военный совет группы войск вынес постановление «Об организации лова рыбы на побережье Балтийского моря». В 1945 году предстояло наловить 21 тысячу тонн рыбы, что заменяло 14 тысяч тонн мяса или около 100 тысяч голов крупного рогатого скота.

По данным упродснаба группы войск, в бывших рыболовецких хозяйствах было учтено моторных судов 103, парусных — 21, моторных лодок—166, парусных — 12, весельных лодок — 132, неводов и сетей — 2355. Немало рыболовецких снастей было обнаружено на фронтовых и армейских складах.

Встало множество организационно-хозяйственных вопросов: где взять тару, консервные банки?

Надо было завезти на консервные заводы большое количество соли, растительного масла, перцу, лаврового листа. Нужны были вагоны-холодильники.

Стали искать среди военнослужащих и репатриантов людей, имеющих опыт в рыбопромысловом деле. Была установлена поощрительная система оплаты труда за успешный лов, особенно ощутимая для немецких рыбаков: им выдавалось натурой изрядное количество продуктов. Немцы дружно взялись за дело, но с нашей стороны им потребовалась большая помощь автотранспортом, горючим и др. Особенно важно было довести до конца уже начатое разминирование прибрежных вод — пока это не было сделано, рыбаки не хотели отправляться в море.

Рыболовство было делом совершенно новым для всех нас, ибо на протяжении всей войны мы с ним не встречались. Но нужда всему научит. Научились и рыбу ловить. Армии и отдельные корпуса доносили об улове по 500 — 700 тонн рыбы за декаду. Бойцы охотно принимали свежую рыбу вместо мяса. Так была решена и эта задача.

* * *

Несколько слов об участии работников тыла фронта в подготовке Потсдамской конференции.

Начали с подыскивания места для конференции. Группа офицеров, среди которых находился представитель начальника тыла фронта полковник Г. Д. Косогляд (начальник квартирно-эксплуатационного отдела фронта), объехала на двух машинах окрестности Берлина. Их выбор пал на Бабельсберг, рядом с Потсдамом. Это красивая дачная местность, вся в зелени, где жила крупная берлинская буржуазия. Владельцы домов убежали на запад, оставив прислугу. Рядом находился красивый парк Сан-Суси с дворцом бывшего германского кронпринца.

Г. К. Жуков одобрил этот выбор, после чего И. В. Сталин также остановился на этом варианте: в своем послании от 18 июня 1945 года на имя Черчилля Сталин рекомендовал местом для проведения конференции Бабельсберг. Для каждой союзнической делегации отводились отдельные помещения, а совместные заседания международной конференции намечалось проводить во дворце Гогенцоллернов.

Пока шла дипломатическая переписка, нами были начаты ремонтно-строительные работы. Объем их оказался значительным. В Бабельсберге перед приходом советских войск все подземные коммуникации были взорваны, водопровод, канализация и энергосеть выведены из строя. Предстояло заново отремонтировать по 6 — 8 дачных домов в Бабельсберге для каждой делегации и подвести отдельные подъездные пути к ним. Всего было построено 6 километров новых дорог, отлично заасфальтированных, и восстановлено 15 километров прежних. Особо сложным оказался ремонт дворца кронпринца. Он много лет не ремонтировался, и внутренняя отделка его обветшала. Здесь было 36 комнат, из них на первом этаже 22. Каждой делегации должен был быть предоставлен отдельный подъезд; один общий подъезд предназначался для корреспондентов и обслуживающего персонала. Конференц-зал, где должны были проходить совместные заседания, также имел 4 отдельных входа. Кроме того, рядом с этим залом для каждой делегации было приготовлено по одному общему залу и несколько рабочих комнат. Так появились «Белый зал» — для советской делегации, «Голубой зал» — для американской делегации и «Розовый зал» — для английской делегации.

Дворец был полностью отремонтирован (наружные его стекла не нужно было закрывать плотными шторами, так как они были затянуты густо разросшейся декоративной зеленью). Конференц-зал еще в прежние годы был отделан изнутри дубом, и теперь потребовалась лишь тщательная зачистка стен.

Представители США и Англии наблюдали за ходом ремонтно-восстановителъных работ, предъявляя порой весьма высокие требования. По их желанию пришлось стены в залах и спальнях отделать цветным натуральным шелком. Полы всюду были застланы дорогими коврами.

Мне казалось, что и И. В. Сталину надо обставить особняк не менее роскошно, и в этом направлении кое-что уже было сделано. Но представитель Москвы генерал Н. С. Власик разъяснил, что чем скромнее будет отделка и убранство, тем лучше. Вместо дорогих кроватей и столов, откуда-то привезенных, были поставлены простая кровать и простые диваны, строгий письменный стол и кресло к нему. Кабинет, спальня, приемная были заново выкрашены в темные -цвета; все ковры из помещения убрали и заменили дорожками.

Для конференц-зала круглый стол диаметром 6,8 метра был изготовлен на московской мебельной фабрике «Люкс». Вокруг него размещалось два ряда кресел: первый ряд — для глав и членов делегации, второй — для их помощников и консультантов.

Для производства ремонтных работ в помещениях и для восстановления нарушенных подземных коммуникаций были привлечены немецкие инженеры, техники и рабочие (для них начальник тыла, фронта выделил 1200 продовольственных пайков). Хорошо потрудились дорожники генерала Донца и саперы генерала Прошлякова; они с необыкновенной быстротой вымостили и заасфальтировали все въезды и выезды, проложенные с таким расчетом, чтобы всюду было исключено встречное движение. (Службе регулирования было придано особое значение!) Построили два новых моста через озеро в Потсдаме и два моста восстановили. Большие работы были проведены по благоустройству приусадебных территорий и восстановлению парка Сан-Суси, привезли и высадили более 1500 туй, серебристых елей и других насаждений, устроили 50 клумб и высадили много цветов.

Ради надежности охраны всю ближайшую территорию разбили на три кольца — внешнее, среднее и внутреннее. Охрану двух колец несли советские люди; внутреннее кольцо было размежевано на три сектора, из них каждый охранялся людьми соответствующей державы.

Питание и другие виды обслуживания по предварительной договоренности обеспечивала себе каждая делегация своими силами и ресурсами (на Крымской конференции было иначе, там все заботы и расходы нес Советский Союз); только буфет в конференц-зале был общим, за счет СССР.

Теперь эта работа, доставившая немало хлопот тыловикам, кажется совсем маловажной. Но рассказать о ней я должен [281] в этой книге, посвященной тылу фронта, потому что этот пример еще раз подтверждает истину, что нет такого положения и нет такого события, которое хоть на короткое время сняло бы с начальника тыла бремя забот, и что очень часты такие положения и такие события, когда бремя это становилось более тяжелым. Так и в этом случае. Конечно, справиться с описанными выше работами — это не то, что обслуживать полуторамиллионное войско. Но и в Бабельсберге не проходило часа, чтобы не создавалась напряженная и нервная ситуация. В качестве постоянного своего представителя при аппарате делегации я выделил начальника штаба тыла фронта генерала М. К. Шляхтенко. Непосредственным руководителем ремонтно-строительных работ был полковник Г. Д. Косогляд, а бытовым устройством занимался начальник хозяйственного отдела штаба фронта Л. С. Чернорыж.

По окончании конференции многие непосредственные исполнители, занятые подготовкой и обслуживанием конференции, были отмечены правительственными наградами. Особой похвалы заслужили Косогляд и Чернорыж.

* * *

С каждым годом войны лютая злоба и ненависть к врагу росли в душах советских граждан.

По мере того как наши войска приближались к исконным немецким землям, в душе многих из нас зарождалась тревога, удастся ли нам обуздать массовый гнев? Возобладают ли силы гуманности и разума над естественной жаждой мести?

Но Коммунистическая партия уберегла свой народ, свою армию от чуждой нам кровавой расправы. Партия уберегла свою армию от опасности разложения, чем всегда кончали упивавшиеся своей славой победители, отдавая на разграбление и насилие города и селения побежденной страны.

Не того ждали немцы.

Приближаясь к Берлину, мы видели немцев, пашущих землю, сажающих картофель. Но это были одиночки, и они обрабатывали отдельные клочки земли. Большая же часть земель между Одером и Берлином и даже западнее Берлина оставалась необработанной. Не до заботы о завтрашнем дне было в то время немцам! Многие из них считали себя обреченными и боялись, что им придется расплачиваться за все содеянное ими самими или их родными и соотечественниками.

Однако мы относились к этому по-иному. Каковы бы ни были наши чувства, нам было ясно, что «гитлеры приходят и уходят, но немецкий народ остается». [281]

Как бы ни были сильны в то время апатия и депрессий в широких кругах немцев, нельзя было медлить с мобилизацией населения на весенний сев. Близился конец войны — завтра встанут задачи мирной жизни.

В те дни в Берлин прибыла группа Вальтера Ульбрихта, взявшая на себя руководство демократически настроенной частью населения. В. Ульбрихт сразу же с головой ушел в дело восстановления экономики страны, налаживание новой жизни. Выяснив положение, он обратился за помощью к Советскому командованию. Военный совет фронта выразил готовность оказать всяческую помощь. Проводником этого рода решений Военного совета были органы тыла. Многое зависело от быстроты, организованности всей системы тыла, от ее готовности включиться в новые хозяйственные дела.

Уже упоминалось, что, подготавливая Берлинскую операцию, еще находясь на восточном берегу Одера, войска нашего фронта развернули работу по весеннему севу; к 5 мая 1945 года площадь засеянных войсками земель достигала 350 тысяч гектаров. Теперь надо было продолжить эту работу.

Всего в восточной части Германии насчитывалось удобной земли 6700 тысяч гектаров, из них 1400 тысяч было засеяно пшеницей и рожью осенью 1944 года. (Для Германии — это необычайное явление, там всегда преобладает озимый клин; но война внесла свои поправки). Около 5 миллионов гектаров надо было засеять весной. Много поместий осталось без хозяев; часть этих поместий взяли в свои руки крестьяне и назначили своих управляющих, остальные оставались безнадзорными. Надо было остановить разбазаривание бесхозных поместий, мобилизовать уцелевший инвентарь, организовать его ремонт, приостановить изъятие лошадей, а главное — помочь семенами, картофелем, тракторами, горючим, транспортом. Во всем этом была оказана немецкому населению существенная помощь со стороны нашего командования. Тысячи тонн картофеля, проса, гороха и других культур, которые еще не поздно было сажать и сеять, были выданы немцам; помогли мы им и тракторами, машинами, горючим. В конце концов вся площадь была засеяна. Работая в поле, немцы очнулись от летаргии и показали себя, как прежде, рачительными хозяевами и тружениками.

Однако самой сложной и трудной продовольственной задачей, вставшей перед тылом фронта, было снабжение Берлина. В городе, где раньше было около 5 миллионов жителей, к нашему приходу осталось едва ли более 2 миллионов, остальные разбежались по всей Германии.

Берлин — индустриальный центр с одним из крупнейших отрядов рабочего класса. Уже давно трудящиеся Берлина жили впроголодь, а на исходе войны сотни тысяч из них голодали. [283]

Буржуазия сбежала, остались труженики, и о них Советское правительство позаботилось еще до капитуляции Германии. С первого дня прихода в Берлин Военный совет фронта в ожидании решений Государственного Комитета Обороны по данному вопросу ввел временные нормы снабжения населения Берлина.

8 своей книге «Zur Geschichte der neusten Zeit», изданной в 1955 году, В. Ульбрихт пишет:

«В то время немецкий народ не мог прочно встать на ноги без помощи извне. Население Германской Демократической Республики никогда не забудет самоотверженной мирной работы советских комендантов и офицеров, еще совсем недавно сражавшихся на фронтах против фашистских войск, теперь они с небывалой энергией приступили к оказанию помощи немцам, побуждая их целеустремленно и самоотверженно взяться за работу. Это было достойным завершением освободительной миссии советских войск».

9 мая 1945 года в Берлин прибыли заместитель председателя Совета Народных Комиссаров СССР А. И. Микоян и начальник тыла Красной Армии генерал А. В. Хрулев. Они привезли решение Советского правительства об организации помощи населению Берлина.

В соответствии с принятыми нормами лицам, занятым на тяжелых физических работах, и рабочим вредных профессий выдавалось в день по 600 граммов хлеба, 80 граммов крупы и макаронных изделий, 100 граммов мяса, 30 граммов жиров, 25 граммов сахара; рабочие получали по 500 граммов хлеба, 60 граммов макаронных изделий и круп, 65 граммов мяса, 15 граммов жиров и 20 граммов сахара. Все остальное население получало по 300 граммов хлеба, 30 граммов макаронных изделий и круп, 20 граммов мяса, 7 граммов жиров и 15 граммов сахара. Кроме того, каждый житель получал по 400 — 500 граммов картофеля в день и по 400 граммов соли в месяц. Наконец, по карточкам выдавали кофе и чай. Для ученых, инженеров, врачей, работников культуры и искусства, а также для руководящих работников городского и районного самоуправления, тяжелой промышленности и транспорта были установлены такие же нормы, как и для рабочих, занятых на физически тяжелых и вредных работах. Прочие технические работники в Берлине, равно как и предприниматели, учителя и служители церкви, получали продовольствие по тем же нормам, что и рабочие обычных предприятий. Для больных, находящихся на излечении в больницах, были введены особые нормы. Кроме того, А. И. Микоян распорядился всем детям Берлина до 13-летнего возраста ежедневно выдавать но 200 граммов молока.

Вначале мы рассчитывали обеспечить питанием 2 с лишним [284] миллиона учтенных жителей Берлина, и, исходя из этого числа, напечатали продовольственные карточки. Однако вскоре положение изменилось. Прослышав о том, что Советское военное командование никаких расправ с немцами не учиняет и даже, наоборот, намеревается кормить жителей Берлина, со всех концов Германии потекли в столицу длинные колонны мужчин, женщин и детей — кто на чем мог: на велосипедах, мотоциклах, полуразбитых автомашинах, телегах, запряженных в ручные повозки собаках или просто пешком.

Пришлось допечатывать продовольственные карточки, доведя их число до 4 миллионов.

Для обеспечения продовольствием населения Берлина было заготовлено за счет ресурсов 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов на пятимесячную потребность 105 тысяч тони зерна, 18 тысяч тонн мясопродуктов, 4500 тонн жиров, 6 тысяч тонн сахара, 50 тысяч тонн картофеля на месячную потребность, 4 тысячи тонн соли и 350 тонн кофе.

Всю работу по завозу в Берлин продовольствия, по организации товаропроводящей сети, по обеспечению порядка при выдаче продовольствия жителям Берлина А. И. Микоян возложил на органы тыла фронта, объявив начальнику тыла фронта, что тот несет персональную ответственность за точное и своевременное выполнение правительственного решения. Вот уж никак не думал я, скажем, полгода назад, что мне придется кормить немцев!

Пока мы были заняты завозом продовольствия, в Берлине ходило множество провокационных слухов. Шептались даже, что, мол, соберут немцев у продовольственных пунктов, чтобы там перехватать всех. Каково же было удивление жителей, когда в назначенный день и час (15 мая в 8 часов утра) открылись все ларьки и началась выдача продовольствия!

Незадолго перед этим Микоян, просматривая текст продовольственной карточки, спросил меня:

— А какой кофе вы собираетесь давать немцам?

— Суррогатный, — ответил я.

— А почему не натуральный?

Я ответил, что натурального кофе на складах фронта нет и сам я давненько не пил его. Микоян сказал:

— На складах у вас нет, а в Советском государстве есть. Потрудитесь к каждой карточке в графе «кофе» добавить слово «натуральный»...

Пришлось допечатывать слово «натуральный» в 4 миллионах карточек. [285]

Пока мы вносили эту поправку, заместитель члена ГКО по продовольственным вопросам В. П. Зотов отправил из Москвы в Берлин поезд с натуральным кофе, Наркомат путей сообщения обеспечил этому эшелону «зеленую улицу». Как всегда, Зотов выручил нас в трудную минуту.

Когда начали выдавать продукты, немцы были поражены: все они, кроме правящей верхушки и богачей, давно и, казалось, навсегда забыли запах и вкус натурального кофе, и им не верилось, что теперь вдруг русские его дадут; но мы выдавали по карточкам именно натуральный кофе, притом на месяц и даже на два месяца вперед, чтобы пачку не делить, а целиком вручить ее потребителю.

В первый день выдачи продовольствия Микоян и маршал Жуков лично осмотрели ряд продовольственных магазинов. Всюду они нашли должный порядок и не раз выслушивали от немцев слова искренней благодарности советскому народу за помощь.

По решению Военного совета фронта городским властям Берлина были переданы 1 тысяча грузовых и 100 легковых автомашин, 1 тысяча тонн горюче-смазочных материалов, 5 тысяч голов дойных коров для обеспечения молоком детей и больных.

На органы тыла была возложена задача совместно с военным комендантом города генерал-полковником Берзариным содействовать быстрейшему налаживанию нормальной жизни в городе, открытию театров, кино, кафе, восстановлению электроосвещения, телефонной связи, усилению санитарного надзора, пуску промышленных предприятий, доставке угля и т. д.

Передо мной доклад начальника тыла группы Советских оккупационных войск в Германии члену Государственного Комитета Обороны А. И. Микояну от 21 июня 1945 года о снабжении населения Берлина продовольствием и об организации нормальной работы коммунального хозяйства и городского транспорта, лечебных и культурных учреждений. В докладе говорилось:

«На июнь выдано потребное количество продовольственных карточек. Сеть магазинов достаточна, очередей нет. Детям регулярно выдается молоко. Продовольствие выдается бесперебойно.

Проведена широкая санитарно-эпидемио логическая разведка, ликвидированы очаги инфекции. На территории города собрано и закопано свыше 2 тысяч трупов животных.

Обследованы водопроводные станции, воспрещены для использования засоренные источники. Организован медицинский контроль на холодильниках и консервно-колбасных фабриках. [286] Начали работать: больниц 92, детских больниц 4, родильных домов 10, аптек 146, амбулаторий 9, диспансеров 4, медпунктов 13, детских консультаций 3, станций скорой помощи 6. Общее количество коек в больницах 31 780. Врачей, работающих в лечебных учреждениях, — 654, частно практикующих — 801. Созданы главное управление здравоохранения Берлина и районные органы.

Мощность действующих электростанций доведена до 98 000 квт. Подключено к электросети: жилых домов 33 тысячи, водопроводных и канализационных станций 51, бань 4, прачечных 7, парикмахерских 480, пекарен 1084. Восстановлено и включено свыше 3 тысяч фонарей уличного освещения.

Пущено в эксплуатацию 15 водопроводных станций с суточной мощностью 510 тысяч кубометров, восстановлены основные водопроводные магистрали. Подключены к водопроводной сети зданий 85 тысяч и все работающие коммунальные предприятия.

Пущено в эксплуатацию 35 канализационных станций.

Введено в эксплуатацию 39,2 километра линий метрополитена, открыто 52 станции, работает 16 поездов в составе 62 вагонов.

Введено в эксплуатацию 8 линий трамвая общей протяженностью 65,4 километров, работает 122 вагона.

Введено в эксплуатацию 7 линий омнибусного сообщения протяженностью 91 километр, работает 46 омнибусов.

Пущено в эксплуатацию 5 газовых заводов общей суточной производительностью 157 тысяч кубометров.

Пущено в эксплуатацию 6 бань, ремонтируется 5 бань. Пущено в эксплуатацию 10 прачечных.

Для подвоза каменного угля из Силезии сформировано 18 железнодорожных вертушек. Брикетированный уголь из Мюнхеберга подвозится 25 вертушками, 850 тонн каждая.

Открытие магазинов и ресторанов получило пока незначительное развитие.

Открыты и работают театры: «Западный театр», где выступает балетная группа, «Ренессанс» — театр (комедия), симфонический оркестр филармонии, в ближайшие дни будут работать оперный и драматический театры. Открыты и работают 45 варьетэ, 127 кинотеатров, посещаемость которых от 80 до 100 тысяч в сутки».

И так далее...

Читаешь это и поневоле вспоминаешь, какую участь готовил Гитлер для нашей столицы Москвы, если бы ему удалось овладеть ею. На совещании в штабе группы армий «Центр» в 1941 году Гитлер сказал:

«Город должен быть окружен так, чтобы ни один русский солдат, ни один житель — будь то мужчина, женщина или ребенок — не мог его покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой. Произведены необходимые [287] приготовления, чтобы Москва и ее окрестности с помощью огромных сооружений были затоплены водой. Там, где стоит сегодня Москва, должно возникнуть огромное море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа...»

Та же участь готовилась и для Ленинграда.

«Для всех других городов, — говорил Гитлер, — должно действовать правило; что перед их занятием они должны быть превращены в развалины артиллерийским огнем и воздушными налетами. Недопустимо рисковать жизнью немецкого солдата для спасения русских городов от огня»{13}.

Один из верных псов Гитлера, фельдмаршал Рейхенау, издал приказ в 1941 году, в котором говорилось:

«Снабжение питанием местных жителей и военнопленных является ненужной гуманностью»...

Теперь, спустя 20 лет после победы над гитлеровской Германией, мы можем с чувством глубокого удовлетворения сказать, что семена гуманности были брошены советским народом на благодатную почву. В лице трудящихся Германской Демократической Республики Советский Союз обрел верных союзников. Последовательно осуществляя демократические преобразования, конфискуя поместья прусских юнкеров и собственность военных преступников, рабочий класс и крестьянство на востоке Германий начали строительство новой жизни.

ГДР находится в числе первого десятка самых высокоразвитых стран мира и производит сейчас столько промышленной продукции, сколько ее производилось до войны во всей Германии.

Германская Демократическая Республика являет собой надежный форпост социализма в Западной Европе. Она проводит миролюбивую внешнюю политику и оказывает серьезное сдерживающее воздействие на реваншистскую политику боннских заправил. Первое в истории Германии социалистическое государство твердо и уверенно шагает в будущее.

Боевым союзником Советской Армии является национальная народная армия ГДР. По государственной линии наши отношения с ГДР скреплены договорами дружбы и взаимопомощи во всех направлениях. Как в 1945 году, так и поныне в основе нашей дружбы лежит взаимное уважение национальных особенностей и суверенитета.

Кровь, обильно пролитая советским народом в борьбе с фашизмом, призывает всех нас к братской солидарности в борьбе за мир во всем мире. [288]