Если враг не сдается...
В те дни на память часто прихолили слова Алексея Максимовича Горького: «Если враг не сдается, его уничтожают». Они стали крылатыми. Их часто повторяли на фронте, потому что они были актуальны... Хотя для любого думающего человека стало ясно: положение окруженной в Будапеште вражеской группировки безнадежно. Два мощных Украинских фронта взяли ее в железное кольцо. Штабы уже планировали новые боевые операции по освобождению Австрии. Вражеские войска терпели поражение за поражением и на других фронтах. Но враг не сдавался. А потому его надо было уничтожить.
Московское радио, центральные газеты наряду с победными сообщениями с фронтов все чаще печатали материалы о трудовых успехах советских людей. Полевая почта ежедневно приносила в части письма родных и близких, в которых было все больше радостных вестей и звучали пожелания добить фашиста и скорее вернуться домой живыми... Заждались матери сыновей, жены мужей, дета отцов, пахарей и рабочих поля и заводские станки. Надо было восстанавливать разрушенное врагом, возвращать к жизни заводы, фабрики, пашни.
Несмотря на то что теперь практически в каждом бою значительно меньше, чем противник, теряли убитыми и ранеными, переживали, кажется, тяжелее, нежели тогда, когда освобождали родную землю.
Но война есть война, и она требует жертв. А первейшая забота любого командира — не только выиграть бой, но выиграть с наименьшими потерями. И ведь каких людей приходилось оставлять в братских могилах в далекой от Родины земле! Героев Сталинграда, форсирования Днепра, героев Ясско-Кишиневского сражения... И совсем молодых, тех, кто уже подрос в военное лихолетье, чье отрочество [159] оборвалось в 1941-м, а теперь обрывались жизни безусых, совсем еще юношей.
Старались беречь жизнь людей. И потому Ставка Верховного Главнокомандования посоветовала командующим 2-м и 3-м Украинскими фронтами направить в окруженную вражескую группировку парламентеров; еще теплилась надежда: вдруг обойдется без кровопролития? Сколько наших солдат, мирных жителей можно было бы сохранить! Хотелось спасти Будапешт — одну из самых красивых европейских столиц.
Незадолго до Нового, 1945 года окруженным вражеским войскам был направлен ультиматум за подписью Маршалов Советского Союза Ф. И. Толбухина и Р. Я. Малиновского. В редактировании текста вместе с членом Военного совета А. С. Желтовым довелось принять участие и мне. Согласовали мы его и с руководством 2-го Украинского фронта.
Ультиматум предупреждал о том, что, если предложение сложить оружие будет отклонено, войска Красной Армии начнут действия по уничтожению окруженных войск и вся ответственность за их уничтожение, а также за все разрушения в Будапеште и гибель его жителей будет возложена на командование группировки.
Опыт свидетельствовал, что содержание ультиматума важно довести не только до командования, но и до личного состава войск противника. Поэтому всю ночь на 29 декабря наши мощные звуковещательные станции, выдвинувшись к передовой, непрерывно передавали войскам противника, окруженным в районе Будапешта, текст ультиматума и сообщение на немецком и венгерском языках о предстоящей посылке советских парламентеров. Указывалось время и маршрут следования парламентеров. На этих участках наши части полностью прекратили огонь.
29 декабря в 11 часов по московскому времени парламентеры обоих Украинских фронтов с большими белыми флагами направились со своих участков в расположение противника. Но гитлеровцы показали еще раз свое звериное лицо. Парламентера 2-го Украинского фронта они даже не пустили через передний край. Советский офицер, венгр по национальности, капитан Миклош Штейнмец был встречен сильным ружейно-пулеметным и артиллерийским огнем и убит...
Подготовку парламентера от нашего фронта Военный совет поручил командующему 46-й армией генерал-лейтенанту И. Т. Шлемину и мне. Ночь на 29-е декабря и весь этот день я провел на командном пункте армии. Пойти в [160] стан врага с белым флагом вызвался капитан И. А. Остапенко. Это был боевой офицер, за свои подвиги отмеченный орденами и медалями. Спокойный, рассудительный. Коммунист, готовый ради спасения жизни товарищей отдать свою. В помощь к нему попросились старший лейтенант Н. Ф. Орлов и старшина Е. Т. Горбатюк.
Накануне я с ними беседовал довольно долго, расспросил о родных и близких. Все трое служили в 46-й армии еще с тех дней, когда в составе нашего фронта она освобождала Украину.
— Как думаете, примут гитлеровцы наш ультиматум? — спросил я.
Ответил Остапенко:
— Вероятности мало, товарищ генерал.
— Что же это вы, не будучи уверенным в успехе миссии, вызвались идти с ультиматумом? — нарочно спросил я.
Он посмотрел на меня задумчивыми глазами и ответил спокойно:
— Надо попробовать. Жалко Будапешта, жалко мирных жителей... Красивый город! Я читал о нем, видел открытки, а на днях на рекогносцировке наблюдал в бинокль. Надо, чтобы совесть наша была чиста. И мы горды, что командование доверило нам эту задачу. И выполним ее!
Утром 29-го мы с генералом Шлеминым еще раз проинструктировали группу капитана Остапенко.
Когда инструктаж уже шел к концу, полевая почта доставила свежий номер фронтовой газеты. Мы все невольно потянулись за ней. Каждая строчка дышала напряжением боя, пахла, что называется, порохом. Газета звала: «Вести бои на истребление сопротивляющегося противника, на захват в плен его солдат и офицеров, на уничтожение всех, кто не складывает оружия!» А заголовком передовой статьи газета выбрала слова Максима Горького: «Если враг не сдается — его уничтожают». Они еще трижды повторялись в статье, написанной взволнованно, созвучно думам и чувствам участников боев.
«Если враг не сдается — его уничтожают! — говорилось в передовой. — Так было в Сталинграде, когда, несмотря на ультиматум советского командования, гитлеровцы продолжали сопротивляться, так было под Корсунь-Шевченковским...»
— Так будет и теперь, — сказал Шлемин, — только разгром станет еще более решительным и полным. Сейчас не сорок второй, а сорок четвертый... [161]
— Да и фашист уже далеко не тот, что был в сорок втором, — заметил я. — Смотри, вот заметка, — и прочитал: — «От врага очищено сто двадцать кварталов Будапешта... В районе Пилишентенеса захвачена группа офицеров и солдат в количестве шестисот человек, среди которых один генерал, восемь полковников и восемнадцать других офицеров...»
— Давайте сохраним этот номер газеты на память, — предложил командующий.
— Да, интересно будет вспомнить, — согласился я.
И вот теперь на моем письменном столе лежит тот пожелтевший уже газетный листок.
Еще раньше я дал указание редактору напечатать крупным планом схему города. Это задание было выполнено: на третьей странице газета поместила подробную схему города с названием улиц, мостов и прочих местных предметов, а также краткую справку. Сверху в рамке было указано: «В помощь командирам и бойцам, ведущим бои на улицах Будапешта».
У меня сохранился и этот номер газеты. Он сыграл не только прикладную роль, как схема-путеводитель, но и большую вдохновляющую, мобилизующую. Ведь солдату карта не положена. Он видит вокруг себя, насколько позволяет глаз и обстановка. А тут — вот он, Будапешт, за который бьемся уже сколько времени, вот он, как на ладони. И до центра его, до Королевского замка на высоком берегу Дуная, — рукой подать... Думаю, сохранился он и у других участников боев за Будапешт.
А тогда и Шлемин и я, аккуратно сложив газеты, спрятали их в свои полевые сумки. По понятным причинам парламентерам сказали, чтобы с собой газету на задание не брали.
— Ну, желаем удачи, — сказал командарм и крепко, по-отцовски обнял Остапенко и его товарищей.
Я посмотрел на их решительные молодые лица, на которых не отражалось ни тени сомнения и тревоги, и тоже пожелал успешно выполнить высокую миссию, вернуться живыми.
— Своим поступком вы сохраните тысячи и тысячи жизней.
Ровно в 11 часов московского времени группа с текстом ультиматума и большим белым флагом, который нес капитан И. А. Остапенко, направилась в расположение противника. В хмуром небе низко висели облака, но горизонтальная видимость была неплохой. С наблюдательного пункта, [162] расположенного на господствующей высоте, было хорошо видно, как тройка наших бойцов во весь рост, уверенно и спокойно, пересекает нейтральную полосу. Они, конечно, знали: и наши, и вражеские солдаты с напряженным вниманием следят за каждым их шагом.
Непривычная для фронтовых условий тишина резала слух.
Сердце гулко стучало, глаза слезились от напряжения. С секунды на секунду можно было ждать предательского выстрела. Но парламентеры шли и шли. Вот уже совсем близко до первой вражеской траншеи...
Наконец парламентеры, встреченные гитлеровцами, скрылись из виду. Я позвонил Алексею Сергеевичу Желтову и доложил, что гитлеровцы встретили наших парламентеров и увели. Член Военного совета сообщил мне, что на 2-м Украинском фронте парламентера гитлеровцы не пустили — расстреляли...
Это еще больше обострило тревогу за судьбу наших посланцев, но теплилась надежда: вдруг на участке 2-го Украинского действовали фанатики-фашисты, а нашим повезет? Каждому ясно: убив парламентера, противника не ослабишь.
Ждать пришлось мучительно долго. Все то и дело поглядывали на часы. Наконец наблюдатель у стереотрубы радостно воскликнул:
— Идут! Идут!
Все на НП оживились, лица посветлели, каждый схватился за бинокль.
Они шли тем же порядком: в середине Остапенко с высоко поднятой головой, по бокам — его товарищи. Когда дошли до середины нейтральной полосы, с вражеской стороны застрочило сразу несколько пулеметов. Остапенко покачнулся и упал, выронив белый флаг...
— Сволочи, в спину стреляют! — выругался командарм. Его голос потонул в грохоте выстрелов. Наши солдаты ответили яростным огнем.
По счастливой случайности старший лейтенант Орлов и старшина Горбатюк, сопровождавшие парламентера, остались живы.
Весть о вероломном, подлом убийстве парламентеров с быстротой молнии облетела войска. В канун Нового, 1945 года об этом узнала вся страна, вся сражающаяся армия, весь мир из специального сообщения Советского Информбюро, опубликованного 31 декабря. В нем говорилось: «С помощью подлой провокации и вероломных убийств гитлеровцы [163] хотят продлить свое существование. Однако, отклонив ультиматум советского командования и совершив чудовищное убийство советских парламентеров, фашистские изверги не надолго сохранят свою шкуру. Красная Армия разгромит и раздавит врага, какое бы сопротивление он ни оказывал»{25}.
По этому сообщению Совинформбюро в войсках прошли митинги и собрания — где это возможно, а на переднем крае, непосредственно в траншеях и блиндажах, состоялись групповые беседы и громкие читки. Гнев и возмущение охватили личный состав. Все от солдата до генерала остро переживали гибель парламентеров. На митингах и собраниях, в беседах солдаты и офицеры клялись, что не пожалеют ни сил ни крови, не посчитаются ни с какими трудностями, чтобы отомстить фашистам за их злодеяния.
Отклоняя ультиматум советского командования, гитлеровцы, окруженные в Будапеште, надеялись, конечно, на помощь, которую им обещал Гитлер.
Вечером 29 декабря начальник разведки фронта доложил командующему, что в районе Комарома (венгерский город на правом берегу Дуная) и Комарно (словацкий город на противоположном берегу) противник сосредоточивает свежие части.
Маршал Советского Союза Ф. И. Толбухин распорядился установить наблюдение и захватить контрольных пленных.
На следующий день эти сведения подтвердились. Кроме того, в 20 километрах севернее Комарно на левом берегу Дуная разведка обнаружила сосредоточение переправочных средств. Можно было не сомневаться, что фашисты готовят удар по правому флангу 4-й гвардейской армии, которая после десятидневного наступления приступила к перегруппировке своих сил.
В моем присутствии командующий фронтом позвонил генералу армии Г. Ф. Захарову, спросил, что нового у него на правом фланге.
Правый фланг у командарма не вызывал беспокойства. Он доложил, что 31-й гвардейский стрелковый корпус генерала С. А. Бобрука перешел к обороне, зарывается в землю.
— Зарывается — это хорошо, — побарабанив пальцами по столу, заметил командующий. — Но разведку, разведку надо вести усиленно! [164]
Я догадался, что мысли Ф. И. Толбухина были заняты разгадкой очередного хода врага и раздумьями, что противопоставить его действиям.
В первый день нового года с утра шел сильный снег. Воспользовавшись непогодой, наши разведчики на правом фланге 4-й гвардейской армии захватили пленных из танковых дивизий ОС «Викинг» и «Мертвая голова», которые до этого действовали на территории Польши.
Намерение фашистов прояснилось окончательно: деблокировать окруженную в Будапеште группировку. Командующий фронтом решил усилить плохо прикрытый стык со 2-м Украинским фронтом, выдвинув из района Эстергома 12-ю истребительную противотанковую бригаду и два полка 86-й стрелковой дивизии. Но мы тогда, к сожалению, не представляли всей опасности, которая нависла над правым флангом 4-й гвардейской армии. Гитлеровскому командованию для нанесения контрудара из района Комарно на Будапешт удалось скрытно сосредоточить 4-й танковый корпус ОС в составе 5 танковых и 3 пехотных дивизий. На узком участке фронта, где оборонялся наш 31-й гвардейский стрелковый корпус генерала С. А. Бобрука, противник сосредоточил 1400 орудий и минометов, 530 танков и превосходил наши войска в личном составе в 5 раз, в артиллерии — в 4,5 и танках — в 17 раз{26}.
Однако я забежал несколько вперед. В канун Нового, 1945 года мы еще очень многого не знали.
Был по-фронтовому скромный ужин в столовой, украшенной настоящей елкой. Федор Иванович Толбухин и Алексей Сергеевич Желтов поздравили с наступающим Новым годом, пожелали новых боевых успехов, полного разгрома гитлеровской Германии. Потом состоялся небольшой концерт самодеятельности. Мы знали, что Ф. И. Толбухин любит выступления самодеятельных артистов больше профессионалов, и постарались составить хорошую программу. Но обстановка была тревожной, поэтому очень скоро все разошлись по рабочим местам.
— Все части получили обращение Военного совета? — спросил у меня Алексей Сергеевич.
Я ответил утвердительно и заверил, что обращение будет доведено до каждого солдата.
Имелось в виду новогоднее обращение Военного совета фронта. Военный совет, в частности генерал Желтов, такой форме работы с личным составом придавал особое значение. [165] Прежде чем подписать подготовленный текст, он работал над ним, вносил поправки. И требовал, чтобы слово Военного совета доходило до каждого воина.
Писать этот документ было радостно. Но мы не забывали и о том, что предстоят еще серьезные испытания. В обращении отмечалось, что впереди еще ждут новые бои, о чем необходимо помнить постоянно, чтобы одержать победу. Обращение Военного совета было зачитано командирами и политработниками во всех соединениях и частях фронта и вызвало в войсках новый подъем боевой активности.
Мы понимали: взять Будапешт, разгромить окруженную в нем группировку противника будет трудно. Бои начались практически с убийства парламентеров и не утихали ни днем ни ночью.
О напряженности их в тот период говорят следующие факты. В течение января 1945 года гитлеровцы предприняли три последовательных крупных контрудара: первый в ночь на 2 января из района юго-восточнее Комарно в направлении на Бичке, второй — 7 января из района севернее Секешфехервара на Замоль и третий — 18 января из района южнее Секешфехервара на Адонь.
Гитлеровцы не считались с потерями. Несмотря на критическое положение, создавшееся к тому времени для них в Восточной Пруссии и Польше, немецкое командование не только не сняло с будапештского участка ни одного солдата, а, наоборот, перебросило сюда отборные эсэсовские дивизии, объединенные в 4-й танковый корпус СС.
...После обеда 1 января начался сильный снегопад. Видимость резко ухудшилась, поэтому не только авиация, но и артиллерия практически прекратила боевые действия. Со всех участков фронта на КП поступали доклады о прекращении наступления, предпринятого утром 1 января с целью улучшения обороны.
— Сильно растянулся фронт, — задумчиво сказал А. С. Желтов, нанося обстановку на карту. — Начинаю уже привыкать к мадьярским названиям, — усмехнулся он. Карта была из трофейных, на венгерском языке. — Кто у нас у Бобрука? — спросил он, не поднимая головы от карты.
— Степан Иванович Катугин с группой офицеров, — ответил я и уточнил: — С позавчерашнего дня там.
— Хорошо, что его послали. Опыт Степана Ивановича пригодится. Сдается мне, враг предпримет контратаку именно на участке тридцать первого гвардейского стрелкового [166] корпуса. Тут наиболее уязвимое место. И командующий так полагает.
Алексей Сергеевич точно в воду глядел. Едва уснул, разбудил телефонный звонок полковника Катугина. Степан Иванович сообщил, что в 2 часа 30 минут, как только снег прекратился, гитлеровцы открыли мощный артиллерийский огонь по всей полосе 31-го гвардейского корпуса, войска которого не успели еще закопаться в землю.
— Пока трудно определить, какими силами, — докладывал он сквозь треск в трубке полевого телефона, — но, кажется, наступает по всему фронту. Много танков. За ними — эсэсовцы...
Голос Катугина был спокойным, уверенным.
— До утра отобьем, не беспокойтесь, — сказал полковник.
Я попросил регулярно докладывать о том, как будут развиваться события, и поспешил на командный пункт, где уже находились Ф. И. Толбухин и А. С. Желтов. Тут же я узнал, что в районе Шютте на правом берегу Дуная гитлеровцы высадили десант и пытаются форсировать реку.
Позже стало известно, что для командования 4-й гвардейской армии, куда входил и корпус Бобрука, этот удар оказался неожиданным, хотя Ф. И. Толбухин не раз накануне предупреждал командарма о необходимости быть начеку, принять все меры для укрепления обороны. Генерал армии Г. Ф. Захаров с запозданием вынужден был признать это в разговоре с командующим фронтом:
— Подловили, гады! В такую ночь и ожидать-то было нельзя...
А ночь была действительно не для боя. Все окутала мгла, с короткими перерывами шел густой снег. От артудара расстроилось управление войсками. Только утром, когда небо прояснилось, удалось оценить силы врага и размеры нависшей над нашими войсками угрозы. Оказалось, гитлеровцы бросили в бой на фронте Дунаальмаш, Банхида свыше 340 танков и САУ и 4 полка пехоты. В результате оборона 80-й гвардейской стрелковой дивизии была прорвана по всей 14-километровой полосе, полки разрезаны танковыми клиньями. Противник продолжал теснить наши войска. Он стремился овладеть горным перевалом и соединиться с десантом на правом берегу Дуная в районе Шютте. У перевала и на берегу реки развернулись особенно ожесточенные бои.
С утра 2 января начали активные действия и окруженные [167] в Будапеште войска противника, но дивизии 46-й армии стояли прочно.
В первый день наступления гитлеровцам не удалось прорвать всю глубину нашей обороны, однако командующему фронтом стало ясно: остановить дальнейшее наступление танковой группировки врага силами одного 31-го корпуса невозможно. Нужно было срочно усиливать правый фланг 4-й гвардейской армии.
Утром 2 января на помощь 31-му гвардейскому стрелковому корпусу были направлены значительные силы из резерва армии — четыре артполка, стрелковый полк из резерва 20-го гвардейского стрелкового корпуса и четыре инженерно-саперных батальона. Силами этих подразделений в полосе корпуса было в короткий срок оборудовано 54 минных поля и уложено 16 750 противотанковых мин{27}.
Командующий фронтом в распоряжение командарма 4-й гвардейской передал пять истребительно-противотанковых полков и подчинил ему свой подвижной отряд заграждения. Но и этих мер оказалось явно мало...
В связи с вражеским наступлением следовало менять тон нашей как устной, так и печатной агитации и пропаганды. Поэтому я пригласил к себе редактора фронтовой газеты и дал соответствующие указания. Главное — мобилизовать солдат на борьбу с танками.
— У вас на этот счет достаточно опыта, — сказал я подполковнику Филиппову. — Сейчас важно агитировать фактами, примерами мужества, героизма и боевого мастерства.
Я познакомил редактора с несколькими политдонесениями из 31-го гвардейского корпуса, в частности о расчетах орудия, где командиром сержант Павлов, и другого орудия, где наводчиком комсомолец Бойченко. Павлов поджег три немецких танка, а Бойченко — два. Других сведений, к сожалению, не было.
Газета, как всегда, оперативно откликнулась на изменение обстановки. Наутро она вышла с передовой «Уничтожать немецкие танки, как артиллеристы Павлов и Бойченко». А шапка на первой полосе призывала: «Огнем бронебоек, огнем батарей смело фашистские танки бей!»
Только в войска 31-го гвардейского газета с утра не успела поступить. В 6 часов 30 минут 3 января противник возобновил наступление. Он ввел в бой более 300 танков [168] и штурмовых орудий, сопровождаемых пехотой на бронетранспортерах. Их поддерживали бомбардировщики и истребители. Несмотря на мужество и самоотверженность наших гвардейцев, сдержать такой натиск части 31-го гвардейского стрелкового корпуса были не в силах. К 16 часам противник углубился в нашу оборону до 16 километров и вышел на дороги, ведущие к Бичке и Будапешту.
Командование фронта принимало экстренные меры, чтобы остановить противника. Войска получили приказ на внутреннем и внешнем фронтах окружения перейти к жесткой обороне и тем самым высвободить необходимые резервы. На рубеже Эстергом, Бичке были срочно развернуты 18-й танковый, 2-й гвардейский механизированный и только что прибывший к нам 1-й гвардейский механизированный корпуса, усиленные частями 49-й гвардейской и 86-й стрелковой дивизий 46-й армии.
Для помощи войскам в организации глубоко эшелонированной противотанковой обороны и повышения стойкости наших частей к месту прорыва выехали ответственные работники штаба и политуправления фронта. Я с группой политработников отправился в части 4-й гвардейской армии. Перед выездом в 4-ю гвардейскую я заехал в редакцию, собрал тех, кто находился на месте. Рассказал, чего ждут от журналистов в эти дни читатели.
— Больше ненависти, презрения к врагу нам надо воспитывать своими материалами, — бросил реплику майор Николай Атаров.
— Правильно, — поддержал я публициста и достал акт, составленный группой наших военнослужащих еще 22 декабря 1944 года в связи с обнаружением 34 обезображенных трупов наших бойцов и офицеров, угодивших в лапы врага в районе населенного пункта Бельшеюаранд.
— Звери, — глухо сказал Атаров, пробежав глазами листы бумаги.
Это слово публицист взял заголовком своей статьи, которая была опубликована уже на следующий день. Статья явилась откликом на злодейское убийство наших парламентеров, в ней приводились примеры нечеловеческой жестокости фашистов по отношению к пленным военнослужащим и мирным жителям. «Над дорогими телами наших товарищей — парламентеров мы произносим клятву, — говорилось в статье. — Да, мы поднимем над зверем карающую дубину и опустим ее со страшной силой...»
Эту статью, а также опубликованный через два дня акт, о котором говорилось выше, солдаты читали в окопах, передавали [169] друг другу, а кое-где по ним проводили короткие митинги.
Не менее зажигательными были и другие публикации газеты в эти дни. Я был приятно удивлен тем, что уже 4 января газета посвятила артиллеристам Павлову и Бойченко специальную статью, поместила их фотографии. С КП 4-й гвардейской позвонил редактору и передал, чтобы он от моего имени поощрил авторов публикации — старших лейтенантов И. Пороха и М. Назаренко.
И в последующие дни боев газета так же активно откликалась на злобу дня, прославляла прежде всего тех, кто показывал образцы стойкости, мужества в борьбе с танками, мастерски уничтожая их. Ежедневно сообщалось о боях на улицах Будапешта. Это было весьма важно. Ведь враг предпринял контрнаступление ради спасения своей группировки, блокированной в столице Венгрии. Успехи тех, кто громил врага в городе, вдохновляли воинов, отбивавших его контратаки на внешнем фронте.
...С тех пор как 4-ю гвардейскую армию передали нам из резерва Ставки, я часто бывал в ней, хорошо узнал работников политотделов армии и дивизий. Мне особенно нравился начальник политотдела армии полковник В. Ф. Смирнов, хладнокровный, неторопливый в решениях, но настойчивый в их выполнении. Несмотря на то что наступление немцев оказалось неожиданным и части вынуждены были отходить, начальник политотдела был спокоен и деловит. Нашему приезду обрадовался, но не спешил отдавать бразды правления или ждать подсказки, указаний, как иногда бывает, когда приезжает начальство. Кратко доложив мне обстановку, он продолжал получать по телефону донесения работников с передовой, отдавать распоряжения.
При мне к нему зашел редактор армейской газеты. Начальник политотдела распорядился, чтобы срочно были напечатаны в газете материалы о действиях в обороне, о борьбе с танками противника.
— Это сейчас очень важно, — подчеркнул Смирнов. — Хорошо бы срочно подготовить и отпечатать листовки-памятки по борьбе с танками. И еще: давайте больше материалов об отличившихся воинах. Особенно тех, кто умело уничтожает танки.
К 6 января наступление врага практически выдохлось. Ему удалось вклиниться в нашу оборону на внешнем фронте на 30 километров, захватить Эстергом. Предвидя новые контрудары противника с применением танковых соединений, [170] Военный совет фронта решил в каждом подразделении создать группы истребителей танков. В подборе людей в эти группы активное участие приняли политорганы и политработники частей. Туда посылали бывалых красноармейцев, коммунистов и комсомольцев. С воинами этих групп проводились специальные занятия и тренировки. Особенно хорошо они были организованы в 34-й гвардейской стрелковой дивизии, в которой мне довелось побывать в эти дни. Воины учились метать гранаты и бутылки с горючей смесью, тренировались в стрельбе из противотанковых ружей и пушек по макетам танков. Истребители ходили в разведку и учились выслеживать вражеские танки. В перерывах между боями по инициативе политработников проводились встречи молодых воинов с отличившимися в боях истребителями танков.
В помощь истребителям танков политотдел 4-й гвардейской армии вместе со штабом оперативно издал листовку-памятку «Бей танки!». В ней излагались различные способы уничтожения вражеских машин, приводились примеры смелых действий наших воинов.
На партийных собраниях и заседаниях бюро регулярно обсуждались вопросы о том, как коммунисты выполняют свою авангардную роль, как пропагандируют среди воинов передовой опыт. На собраниях и заседаниях бюро критиковали, а иногда и привлекали к ответственности коммунистов, проявивших танкобоязнь. Вместе с этим широко поощрялись воины, проявившие стойкость. Они награждались орденами и медалями, о них писали газеты, им посвящались листовки и рукописные листки-молнии.
В 4-й гвардейской армии был установлен такой порядок, согласно которому о каждом подбитом танке противника и об отличившемся воине сразу же доносилось командиру дивизии, который в свою очередь докладывал об этом командиру корпуса и Военному совету армии. Воин, победивший танк, немедленно представлялся к награде.
Активную помощь командирам и политработникам в воспитании стойкости в борьбе с танками противника оказывала фронтовая, армейская и дивизионная печать. По совету А. С. Желтова в дни тяжелых боев по отражению контрнаступления врага было решено выпускать специальное приложение к фронтовой газете «Советский воин», где печатать приказы Военного совета фронта о награждении от имени Президиума Верховного Совета СССР орденами и медалями наиболее отличившихся красноармейцев и офицеров. Такое приложение пришло на передовую 6 января [171] 1945 года и сразу же пошло нарасхват: каждый надеялся увидеть если не свою фамилию, то друга, сослуживца, земляка. Характер же публикаций газет становился все более агитационным, призывным. Вот шапки «Советского воина» тех дней: «Остановить, отбросить, уничтожить врага! Этого требует от тебя, доблестный воин, присяга Родине!», «Точнее прицел, сильнее огонь по танкам врага!», «Пулей, гранатой, силой снаряда в клочья рви фашистского гада!», «Не сломить богатырской стойкости советских воинов, не разорвать врагу стальное кольцо, зажавшее Будапешт!». В газетах печатались памятки воину, советы бывалых фронтовиков, часть из которых издавалась отдельными листовками.
— Все это хорошо, — заметил как-то Л. С. Желтов. — Хорошо и то, что газеты печатают краткие сообщения о героях непосредственно из района боев. Но сейчас, мне кажется, важно показывать и более общие результаты. Скажем, итоги боев войск фронта за каждый день.
— Тут надо подключить оперативное управление, согласятся ли они? — усомнился я.
— Не только оперативное, но и другие, — заметил Алексей Сергеевич. — Поручим готовить эти сводки товарищу Питерскому. У него неплохие связи и с операторами, и с разведчиками, и с тыловиками.
Так и сделали. И с 10 января 1945 года каждый день на первой странице фронтовой газеты стали крупным, жирным шрифтом печатать сводки за минувший день боев, как это делало и Совинформбюро. Выдержки из этой сводки газета выносила в шапку. Так, в номере за 10 января в шапку были вынесены такие слова: «Вчера наши войска уничтожили свыше 2100 вражеских солдат и офицеров, подбили и сожгли 53 танка, 8 бронетранспортеров, 18 орудий, 5 минометов и 24 пулемета. Сбито 10 и подбито 2 вражеских самолета». А сама сводка была озаглавлена: «Не помогли врагу и 200 танков, введенные вчера в бой».
Агитационная сила таких публикаций была велика. Вспоминается, как, находясь в одном из соединений 4-й гвардейской армии, я узнал, что накануне наши части заняли остров Чепель, на котором размещалось более двух десятков военных заводов, и очень приятно было прочитать в газете сводку, озаглавленную: «Советская сила вчера снова одолела немецкую».
Там значилось, в частности: «...Наши части овладели крупным промышленным районом Чепель и всем островом Обудай с судостроительными верфями... Захвачено 25 разных [172] заводов, 10 паровозов, 100 вагонов, 40 исправных тракторов...» Публиковались и наиболее интересные данные с других фронтов.
И так почти ежедневно во многих номерах газеты. Такие корреспонденции поднимали дух бойцов, вызывали гордость за свою Красную Армию, вдохновляли на новые подвиги. Но, конечно, одной лишь агитацией мы не ограничивались. Военный совет, политуправление фронта заботились и о том, чтобы наши воины и в напряженной обстановке получали широкую информацию не только с передовой, но и о положении в Венгрии, в нашей стране, на других фронтах. При этом мы старались воспитывать у солдат, сержантов и офицеров умение правильно сочетать ненависть к врагу с проявлением интернациональных чувств к трудовому населению страны, за свободу которой сражались.
Как всегда, когда перед войсками фронта вставала новая задача, Военный совет и на этот раз обратился к войскам с воззванием. Оно носило характер задушевной беседы, точно командование советовалось с массами солдат, разъясняя им задачи дня.
На этот раз в листовке-обращении говорилось: «В предчувствии своей неизбежной гибели враг бросается от одной авантюры к другой. На участке нашего фронта он бросил в бой отборные эсэсовские орды, пытается выйти на Дунай, прикрыть южные границы своей берлоги, он хочет остаться хозяином венгерской нефти в районе Надька-Нижа, он хочет сохранить за собой Австрию с ее промышленностью. Он хочет подлатать свой подмоченный авторитет.
Не бывать этому!
Твоя задача, боец, сорвать этот авантюристический план гитлеровцев. Бешеным атакам гитлеровцев противопоставим нашу несгибаемую стойкость и упорство в бою. Измотаем, обескровим противника, а затем разгромим его всесокрушающим ударом... Родина ждет от нас победы, и мы завоюем ее. Смерть фашистским оккупантам!»
В ответ на призыв командования большинство наших частей и подразделений при отражении натиска врага проявили исключительное мужество и стойкость. Особенно умело дрались подразделения 16-й механизированной бригады гвардии полковника М. Ф. Маршева. На позиции, которые обороняла бригада, гитлеровцы бросили крупные силы танков и пехоты. Враг значительно превосходил обороняющихся. Однако советские бойцы не отступили ни на шаг. За один день они отразили пять вражеских атак, подбили 16 [173] танков и уничтожили до батальона гитлеровцев. Самоходные орудия подразделения старшего лейтенанта Абрамова в одном бою подбили 3 танка «пантера» и один «тигр». Бойцы роты противотанковых ружей под командованием гвардии лейтенанта Терещенко отразили атаку немецкой пехоты и уничтожили 2 бронетранспортера. Орудийные расчеты командиров Пуганца, Берестнева, Мочальникова и Андрейченко подбили и сожгли 3 немецких танка.
За успешно проведенный бой командир бригады гвардии полковник М. Ф. Маршев был награжден орденом Красного Знамени, многие его подчиненные также были удостоены орденов и медалей.
Храбро вели себя в бою экипажи 18-го танкового корпуса, которым командовал генерал-майор П. Д. Говоруненко. Этот корпус был направлен командованием фронта навстречу рвущемуся к Будапешту врагу. Так, экипаж в составе механика-водителя Синявского, командира орудия старшего сержанта Безенко и стрелка-радиста Курилова в одном из боев уничтожил две гитлеровских «пантеры», один «тигр» и два орудия. В боях за Эстергом особо отличился экипаж командира 2-й танковой роты лейтенанта Триуина, уничтоживший два «тигра», две «пантеры», три противотанковых орудия и до 50 вражеских солдат и офицеров.
Часто наши воины смело вступали в бой с превосходящим противником и выходили победителями. Так, группа бойцов в количестве 28 человек из 34-й гвардейской стрелковой дивизии во главе с помощником командира взвода старшим сержантом М. С. Стариковым вырвалась вперед и закрепилась в отдельном доме вблизи железнодорожной станции. Советские воины превратили его в неприступную крепость. Будучи окруженными со всех сторон, пять дней вели неравный бой. Смельчаки отбили более 40 вражеских атак, уничтожили 3 бронетранспортера, один танк, около 100 гитлеровцев. Только когда фашистам удалось поджечь дом, гвардейцы оставили его и с боем пробились к своим, причем вынесли с собой четырех раненых. Впоследствии за этот подвиг гвардии старшему сержанту М. С. Старикову присвоено звание Героя Советского Союза, а остальные гвардейцы награждены орденами Советского Союза.
Подвигу 28 героев во главе с парторгом газета «Советский воин» посвятила две публикации, что называется, по горячим следам. 16 января она вышла с шапкой на второй полосе: «До родных краев дойди весть о богатырском подвиге 28 героев-гвардейцев!» А на следующий день газета опубликовала страницу-плакат, страницу-листовку о героях с [174] призывом: «Офицеры, сержанты, рядовые, прочтите и расскажите всем о подвиге двадцати восьми!» С газетной страницы на читателя смотрят мужественные лица четырех гвардейцев — В. Сороки, И. Авдеева, Н. Опоки и Ф. Столбова, а ниже под рубрикой «Рассказ героев» за их подписями помещена корреспонденция «Пять суток в осажденном доме». Там же приводилась схема.
Так дрались воины 3-го гвардейского. Так популяризовался опыт героев боев.
...Не получив желаемых результатов, 7 января враг предпринял новые атаки.
На этот раз удар наносился со стороны Секешфехервара, где противнику удалось сосредоточить 3-й танковый корпус в составе трех дивизий. Атаки начались в 8 часов 40 минут после короткого огневого налета. На боевые порядки 5-й гвардейской воздушно-десантной дивизии генерал-майора П. И. Афонина пошло более 120 вражеских танков и штурмовых орудий. Через сорок минут возобновились атаки в полосе 31-го гвардейского стрелкового корпуса, на КП которого я находился в то утро.
Этот натиск не был для нас неожиданностью. И, несмотря на значительные силы, противнику не удалось достичь многого: войска наши крепко держали оборону, организованно давали отпор. Только в полосе воздушно-десантной дивизии за два дня ожесточенных боев гитлеровцам удалось вклиниться в нашу оборону и захватить населенные пункты Шаркерестеш и Моха.
Стойкости в обороне способствовала активная партийно-политическая работа в передовых частях, личный пример коммунистов и комсомольцев в бою. Политуправление и политотделы стремились к тому, чтобы на передовую своевременно доставлялись фронтовая и армейские газеты, в которых рассказывалось о героях боев. До сих пор вижу крупные шапки-призывы на первой полосе фронтовой газеты: «Больше организованности, дерзости и неодолимого упорства в отражении вражеских наскоков!», «Бить врага всей силой оружия!», «Дали гадам жару вчера, прибавим сегодня», «Враг хотел умереть под стенами Будапешта, поможем ему в этом!», «Девять ожесточенных дней наши, не принесет успеха немцам и десятый!», «Сбережем и умножим в боях славу воинов 3-го Украинского фронта!».
При отражении второго контрудара бойцы фронта проявили еще больший героизм. Командир взвода противотанковых ружей старший лейтенант Русаков, несмотря на интенсивный огонь противника, выдвинулся вперед и, подпустив [175] танки на 150–200 метров, вместе с бронебойщиками Птахой и Ковальчуком подбил 4 танка и уничтожил до 30 солдат и офицеров противника.
Наибольшего напряжения бои достигли 11 января, когда враг попытался через Замоль пробиться к Будапешту. Стойкость и упорство в этих сражениях показали части 5-й гвардейской воздушно-десантной дивизии генерал-майора П. И. Афонина. И все же к исходу дня с большими потерями противнику удалось захватить Замоль, 1-й и 11-й полки этой дивизии оказались в полукольце. Но гвардейцы не покинули своих рубежей и продолжали драться с большим упорством. Командиры и политработники находились в боевых порядках и воодушевляли людей на подвиги.
Упорство, стойкость гвардейцев во многом были результатом целенаправленной политико-воспитательной работы, проведенной накануне, личного примера коммунистов в бою.
— За день до наступления гитлеровцев на Замоль, — рассказывал мне позже Дробышев, — командованию дивизии стало известно, что против нас стягиваются значительные силы танков, артиллерии и пехоты противника. В связи с этим мы с командиром утром 10 января созвали совещание командиров полков и их заместителей по политчасти, работников политотдела и парторгов, на котором подвели итоги предшествующих оборонительных боев, проанализировали недостатки в политико-воспитательной работе и поставили задачи по подготовке личного состава к отражению натиска врага.
На этом совещании командир дивизии и начальник политотдела еще раз напомнили о необходимости повышения стойкости личного состава в предстоящих боях и мобилизации бойцов и офицеров на самоотверженную борьбу с танками и пехотой противника. Они предупредили участников совещания, что завтра ожидается крупное наступление немцев против частей дивизии, и потребовали в оставшееся время принять все меры к тому, чтобы подготовить к отражению вражеских атак каждого бойца и офицера.
Всю ночь на 11 января работники штаба и политотдела дивизии, командиры и политработники полков и батальонов, парторги и комсорги, работая с личным составом в подразделениях, сумели всесторонне подготовить людей к отражению удара. И когда 11 января в 8.30 против гвардейских полков гитлеровцы бросили более 100 танков, несколько десятков бронетранспортеров и два полка мотопехоты, поддержанных авиацией, гвардейцы встретили их дружным огнем артиллерии и стрелкового оружия. Противник вынужден [176] был прекратить атаки. Перегруппировав силы, гитлеровцы, однако, возобновили атаки и с большими потерями заняли деревню Замоль. Но вскоре наши подразделения неожиданной контратакой выбили врага из деревни. Дивизия прочно стояла на своих рубежах. Бойцы и офицеры не щадили своей жизни. Они стояли насмерть.
В самые трудные минуты боя их вдохновлял личный пример бесстрашия и стойкости коммунистов. Так, во время одной из атак противника на позиции 11-го гвардейского полка особенно трудное положение сложилось в одном из батальонов. Погибли командир и его заместитель, были ранены командиры рот. Между тем танки противника ворвались на передний край обороны батальона, другие стали обходить с флангов. Создалась критическая ситуация. Лишенный управления, батальон дрогнул. И в этот момент солдаты увидели парторга полка капитана Неязова. Выскочив из траншеи, он громко крикнул:
— Батальон, слушай мою команду! Ни шагу назад!
Голос капитана услышали все. Дрогнувшие было бойцы вновь вернулись на свои позиции и по приказу парторга дружным огнем отбили атаку.
Люди стояли в буквальном смысле насмерть. Врагу удавалось проникнуть на наши позиции лишь тогда, когда уже никого не оставалось в живых. Вот как сражались, например, гвардейцы пулеметной роты, возглавляемые гвардии лейтенантом Коробейниковым. Их было немного, всего 24 человека. Огнем вражеских танков, за которыми наступала пехота, были один за другим разбиты 9 пулеметов, половина бойцов погибли. Работал только один пулемет, и он бил по немцам беспрерывно. Оставшиеся в живых быстро заменяли выбывавших из строя. Последним лег за пулемет командир роты гвардии лейтенант Коробейников. Он скосил несколько десятков гитлеровцев. Пулемет замолк только тогда, когда был убит и этот герой. Все 24 пулеметчика погибли, но не пропустили врага. Об этом подвиге фронтовая газета сообщала своим читателям 14 января 1945 года.
Об ожесточенности схваток говорит и такой факт. Красноармеец Станислав Мазуркевич из 84-й гвардейской стрелковой дивизии один вступил в поединок с вражеским танком, который, ведя непрерывный пулеметный огонь, шел на наши позиции. Мазуркевич бросил в машину гранаты, но они не достигли цели. Танк продолжал двигаться на его окоп. Тогда солдат мгновенно вскочил на танк и закрыл своим телом дуло пулемета. Пулемет захлебнулся. Через некоторое [177] время вражеский танк был подбит, и на его броне воины нашли тело героя, прижатое к пулемету.
Подвигу комсомольца Станислава Мазуркевича политуправление фронта посвятило специальную листовку.
Даже видавших виды фронтовиков потряс подвиг, который совершил гвардии лейтенант Сергей Ермолаев из 1963-го истребительного противотанкового артиллерийского полка гвардии майора С. М. Бородая. Я узнал о нем из политдонесения 12 января и тут же позвонил редактору фронтовой газеты подполковнику Н. С. Филиппову.
— Поручите написать Леваде или Атарову, — сказал я, введя его в курс событий. — Тут нужно найти особые слова... И как можно скорее об этом должны знать бойцы и командиры. Желательно бы в том же номере напечатать приветствие Военного совета командиру полка Бородаю. Записывайте...
И я продиктовал редактору короткий текст приветственной телеграммы, в которой говорилось:
«Искрение восхищены и гордимся боевой работой вашего полка. Пять сожженных и четыре подбитых немецких танков в течение дня — отличный вклад в дело разгрома врага. Ваш мастерский удар будет примером для других.
Поздравляя с победой, всему личному составу объявляю благодарность.
Маршал Советского Союза Ф. Толбухин, генерал-полковник А. Желтов, генерал-лейтенант С. Иванов».
Идея посылать в адрес командиров отличившихся соединений и даже полков такие телеграммы родилась в ожесточенные дни боев на венгерской земле, где вести массовую политическую работу было весьма сложно, а необходимость воздействия на людей стала как никогда острой...
В воскресенье 14 января 1945 года в газете «Советский воин» на первой странице была напечатана приветственная телеграмма Военного совета гвардии майору С. М. Бородаю (а также полковникам Б. А. Смирнову и Н. П. Терехову, чьи летчики отличились в боях 11 января в районе Замоль), а на второй странице — корреспонденция Николая Атарова, посвященная бессмертному подвигу младшего техника-лейтенанта Ермолаева, командира огневого взвода 1963-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка.
«Слава тебе, советский богатырь! — писала газета. — Ты посмертно представляешься к званию Героя Советского Союза. Пусть дойдет до семьи, где ты родился в год смерти Ильича, до Кондельско-уральской школы, где ты учился, до [178] всей Пензенской области, где ты возмужал, весть с полей Венгрии о твоем бессмертном подвиге».
Политическое управление, политорганы соединений, придавая большое значение силе положительного примера, старались каждый героический подвиг делать достоянием всего личного состава. О подвигах гвардии лейтенанта С. Ермолаева, командира роты гвардии лейтенанта Коробейникова, который на улицах Будапешта в одном бою уничтожил лично до полусотни вражеских солдат (о нем рассказывалось в этом же номере газеты), широко сообщалось всему личному составу. Героям боев посвящались специальные листовки, о них рассказывали в своих беседах агитаторы и пропагандисты, призывали брать с них пример.
12 января противник в основном прекратил наступление в районе Замоль и Бичке. Его отчаянные попытки прорваться к Будапешту опять потерпели неудачу. Крупповская броня разбилась о стойкость советских воинов.
При отражении обоих контрударов нашим войскам значительную помощь оказал соседний 2-й Украинский фронт. Его войска в ночь на 6 января прорвали оборону противника на реке Грон и по северному берегу Дуная устремились к Комарно. Это вынудило противника оттянуть к Комарно значительные силы и прекратить наступление на Будапешт. Об этом мы также рассказывали личному составу, подчеркивая, что Ставка Верховного Главнокомандования принимает все меры для того, чтобы войска нашего фронта удержали свои позиции.
Наиболее опасным для нас оказался третий, последний контрудар, который гитлеровцы нанесли к северу от озера Балатон по наиболее уязвимому участку нашей обороны. Вспомогательный удар наносился на Бичке, а окруженная группировка в Будапеште одновременно предприняла попытку прорваться на Будаерш.
Готовя третий контрудар, гитлеровцы широко использовали оперативную маскировку, в сжатые сроки произвели перегруппировку своих войск. 4-й танковый корпус СС под предлогом переброски на центральный участок Восточного фронта (этим врагу удалось дезориентировать нашу разведку) был снят с занимаемых позиций севернее Бичке, срочно пополнен личным составом, вооружением и пехотой и отведен в Комарно. Оттуда через Дьёр окольным путем переброшен в район Веспрема.
Скрытности перегруппировки противника способствовала нелетная погода. Сплошная облачность, частые снегопады снижали возможность нашей авиаразведки. [179]
На 35-километровом участке прорыва враг сосредоточил пять танковых дивизий, около 600 танков и самоходно-артиллерийских установок, более 1200 орудий и минометов.
Ударной группировке противника от Шаркерестеша до Балатона противостоял наш 135-й стрелковый корпус генерала П. В. Гнедина, а Секешфехервар прикрывали части 84-й и 252-й стрелковых дивизий, южнее, до озера Балатон, оборонялся 1-й гвардейский укрепрайон генерала С. И. Никитина.
Наши части в предыдущих боях потеряли много личного состава и техники. Хотя командование фронта, наш фронтовой тыл все делали, чтобы пополнить войска людьми, оружием и техникой, сил не хватало. Да еще надо иметь в виду, что погодные условия были исключительно неблагоприятными, а подвозить и личный состав, и боеприпасы приходилось издалека. В результате на главном направлении противник превосходил наши войска в людях примерно в 10 раз, в артиллерии — в 4 раза. И в танках он имел подавляющее превосходство{28}.
Командующий фронтом Ф. И. Толбухин решил отстоять плацдарм и не отходить на левый берег Дуная. Обосновав решение, он доложил его Верховному Главнокомандующему. Сталин одобрил и распорядился о передаче фронту 30-го стрелкового и 23-го механизированного корпусов.
Толбухин отдал приказ, которым предписывалось никому, кроме раненых, не переправляться через Дунай. Остался на правом берегу и командный пункт фронта.
Утром 18 января я отправился на командный пункт фронта. Там уже находились Ф. И. Толбухин и А. С. Желтов.
— Что день грядущий нам готовит? — вместо приветствия продекламировал Алексей Сергеевич.
В это время поступил первый доклад: противник начал сильный артиллерийский обстрел. Через несколько минут мы уже знали, что он ведет интенсивный артогонь на всем фронте от Оши до Балатона.
— Это — третий контрудар немцев, — сказал А. С. Желтов.
— Похоже, — ответил Маршал Советского Союза Ф. И. Толбухин.
Чувствовалось, Федор Иванович ждал этого, но ему очень хотелось оттянуть время: войска наши устали от беспрерывных боев. Видимо, были и другие причины для волнений. [180] Командующий первым делом приказал связать его по телефону с генералом армии Захаровым.
С минуту он слушал доклад командарма, потом резко перебил, повысив голос, что делал весьма редко:
— Как же так? Вчера вечером вы докладывали об отходе противника на вашем правом фланге, готовили отряды преследования, а в это время вас бьют в другое ухо? Куда же вы смотрели?
Видимо, Г. Ф. Захаров хотел что-то сказать в оправдание, но маршал не дал ему говорить.
— Немедленно направляйте к месту прорыва противника все ваши резервы и седьмой механизированный корпус, — приказал он.
Федору Ивановичу в эти дни нездоровилось. Непрерывные бои, бессонные ночи, плохая погода подрывали его физические силы. К тому же усилились боли в затылке — рецидив давней контузии, полученной еще в годы первой мировой войны.
Об этом ближайшие подчиненные знали. А вообще-то Федор Иванович на людях старался не показывать виду. Не собственное самочувствие беспокоило его, а положение в 4-й гвардейской армии. Дело в том, что командарм, мягко говоря, проявил некоторую недальновидность, а в момент начала третьего удара в какой-то степени даже растерялся. Это, конечно, передалось и его штабу, который стал допускать неточности в управлении войсками.
Недовольство стилем работы Г. Ф. Захарова и возглавляемого им полевого управления армии у руководства фронта росло. Надо было что-то предпринять.
— Иван Семенович, — сказал мне А. С. Желтов после беседы с командующим фронтом, — придется вам ехать к Захарову. Надо внимательно разобраться...
Миссия была не из легких. Генерал армии Г. Ф. Захаров — известный в армии военачальник, заслуженный, его хорошо знают в Ставке. Человек, не лишенный способностей и таланта, но и самолюбия и самоуверенности. Такое, по крайней мере, сложилось у меня о нем мнение при предыдущих посещениях соединений возглавляемой им армии.
— Именно вас посылаем, Иван Семенович, к Захарову не случайно. Вы не только представитель руководства фронта. Вы — представитель нашей высшей партийной и государственной власти, член Центральной Ревизионной Комиссии и депутат Верховного Совета СССР...
Сложная и довольно неприятная миссия легла на мои плечи. Но делать нечего — надо выполнять свой долг. [181]
Прибыв на командный пункт 4-й гвардейской армии, я нашел там весьма нервозную обстановку. Политотдельские работники почти все были в войсках. Командарм же выглядел вялым, подавленным. Из разговора с ним я понял, что у него нет уверенности в успехе. Он уже подумывал о том, чтобы переправить войска на левый берег Дуная...
— На это командующий фронтом вряд ли пойдет, — сказал я.
И все-таки штаб армии официально обратился в штаб фронта с просьбой отвести войска за Дунай. Военный совет, и прежде всего маршал Толбухин, с этим предложением не согласился.
Нелегкое это было время. Враг напирал, используя численное превосходство. Однажды его отдельные танки прорвались к командному пункту фронта. Пришлось срочно организовать круговую оборону. Возглавил эту работу член Военного совета фронта А. С. Желтов. Из офицеров, находящихся на командном пункте, был организован отряд, который во взаимодействии с подразделениями охраны отразил натиск врага.
Несмотря на энергичные меры, принимаемые командованием фронта, на мужество и массовый героизм наших воинов, враг продолжал наседать. 19 января его части форсировали канал Шарвиз и к утру 20-го вышли на берег Дуная в районе Дунапентале. Его отдельные танковые подразделения подошли к подступам Дупафельдвара, где располагался штаб фронта. Прорыв противника к переправам на Дунае создал серьезную угрозу для войск, особенно тылов. Между тем обстановка все осложнялась. 18-й танковый и 133-й стрелковый корпуса, обойденные со всех сторон, вели бои в окружении.
Тут я должен заметить, что противник, поняв, как высоко у нас ценится печатное слово, решил этим воспользоваться. Вот как это было.
Связь с соединениями и частями, сражавшимися в окружении, была сильно затруднена. В этих условиях, естественно, не везде на передовой регулярно получали фронтовую газету, которую приходилось сбрасывать с самолетов.
Из окруженных врагом частей на КП фронта пришло сообщение, что получен очередной номер «Советского воина», который вызывает, по крайней мере, недоумение: не можем, мол, поверить, чтобы командующий фронтом призвал прекратить сопротивление и сложить оружие...
Я взял в руки этот «номер» газеты. Внешне он не отличался от подлинного, датированного 19 января 1945 года. [182]
Все материалы на своих местах, все призывы и шапки — подлинные. Только вместо передовой вставлено «обращение» Маршала Советского Союза Ф. И. Толбухина к войскам, находившимся в окружении. И оно написано в «стиле газеты». Не напрямую сложить оружие призывало «обращение», а «беречь свои молодые жизни, ибо победа уже близка» и т. п. Врага, мол, добьют войска, которые находятся в более выгодном положении.
Вот такая «хитрая» провокация. Возможно, на кого-то она могла и подействовать. Но политработники и коммунисты быстро распознали почерк врага и приняли соответствующие меры.
Узнав о гнусной провокации гитлеровцев, Ф. И. Толбухин сказал генерал-полковнику А. С. Желтову:
— Клин клином вышибают. Немедленно нужно выпустить свежий номер газеты и доставить его в окруженные части как можно скорее. Пусть ко мне придет редактор «Советского воина».
— Даю вам три часа на выпуск номера вот с этим материалом, — сказал командующий фронтом подполковнику Н. С. Филиппову, когда тот зашел в его кабинет. — Это только для тех, кто сражается в окружении...
Ясно, что три часа для выпуска номера мало даже на современной полиграфической базе. А тогда даже строкоотливных машин — линотипов — не было. Весь набор — вручную, и тем не менее приказ командующего был выполнен в срок. Полиграфисты, которым помогали и те из журналистов, кто хоть мало-мальски умел набирать или верстать, проявили подлинный трудовой героизм. И когда ровно через три часа авиаторы прибыли за газетами, номер уже начали печатать. Прямо из-под машины пачки газет несли к самолетам. А через полчаса юркие По-2 с малой высоты разбрасывали их над боевыми порядками попавших в беду частей.
Так была нейтрализована грязная провокация гитлеровцев.
В сложившейся обстановке Ставка предоставила командованию фронта решить самостоятельно: продолжать удерживать плацдарм западнее Дуная или отойти за реку, пока не поздно. Командующий решил отстоять плацдарм, хотя начальник штаба фронта уже подготавливал расчеты на случай отвода войск за Дунай. Отступление за Дунай, во-первых, вызвало бы в войсках неуверенность, а во-вторых, не так-то просто было это сделать: на реке шла ледяная шуга, [183] наши понтонные и паромные переправы вынуждены были прекратить работу.
Чувствуя энергичное, твердое руководство, войска сражались геройски, никто не помышлял переправиться на левый берег Дуная. Раненые, если они могли держать оружие, оставались в строю.
Командование фронта с помощью Ставки принимало энергичные меры, чтобы остановить противника. Сюда перебрасывались новые части и соединения. Было принято еще одно решение. На должность командующего 4-й гвардейской армией получил назначение генерал-лейтенант Н. Д. Захватаев, опытный, хорошо знающий вопросы управления войсками военачальник. И это пошло на пользу делу.
Командование фронта, перегруппировав силы, плотно прикрыло дорогу вражеским войскам, движущимся к Будапешту с юга. В помощь 4-й гвардейской армии были переброшены 1-й гвардейский механизированный корпус генерал-лейтенанта И. Н. Руссиянова и 5-й Донской казачий кавалерийский корпус генерал-лейтенанта С. И. Горшкова. Армия получила также много артиллерийских частей, которые сыграли важную роль в отражении контрудара противника.
И все же к концу дня 22 января, после четырех дней ожесточенных уличных боев, наши части вынуждены были оставить Секешфехервар и отойти к северо-востоку на рубеж Патка — Пакозд. В тот же вечер командующий фронтом получил директиву Ставки о нанесении совместно со 2-м Украинским фронтом встречного удара с целью восстановления утраченных позиций на правом берегу Дуная. Днем позже выделенные для этой цели из 2-го Украинского фронта 23-й танковый корпус генерал-лейтенанта танковых войск А. О. Ахманова и 102-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта А. В. Петрушевского были подчинены 3-му Украинскому фронту.
В связи с изменением задачи и для скорейшего доведения ее до каждого солдата Военный совет решил опубликовать специальное обращение к войскам.
Алексей Сергеевич Желтов, придававший этой форме работы с личным составом большое значение, лично инструктировал авторов проекта. Говорил о том, что обращение должно быть кратким, но емким, понятным. Чтобы, прочитав его, каждый боец осознал: от его усилий зависит не [184] только разгром противостоящих сил противника, но и успех наших войск на других фронтах.
В дни напряженных боев такие обращения Военного совета или командующего заменяли политические занятия и политинформации, имели огромную мобилизующую силу.
Не явилось исключением и это, последнее, которое привожу здесь. В нем говорилось:
«Боевые друзья!
Героическая Красная Армия, выполняя приказ Верховного Главнокомандования, перешла в новое гигантское наступление по всему фронту. Под ее сокрушительными ударами разлетается в прах немецкая оборона.
Наступление развивается с нарастающей силой. Фронт противника прорван на сотни километров, и наши подвижные части, выйдя на простор, пересекли германскую границу и успешно продвигаются по Восточной Пруссии и Силезии. Начался решающий штурм гитлеровской Германии.
Десятки крупнейших городов — Радом, Ченстохов, Варшава, Краков, Лодзь, Инстенбург, Крайцбург, Гумбинен, Алленштейн, Быдгощ — уже заняты. Бои идут в предместьях городов Познань и Бреслау.
Войска 2-го Украинского фронта доколачивают окруженную в Будапеште группировку немцев, квартал за кварталом освобождая венгерскую столицу.
Воины 3-го Украинского фронта!
В декабрьском наступлении на Будапешт вы отвлекли на себя шесть танковых дивизий из-под Варшавы и с других участков фронта, чем облегчили нанесение удара на Берлин.
За 24 дня жестоких боев врагу не удалось прорваться к Будапешту. Теперь, несмотря на огромные потери, пытается пробиться к нему с юга.
Не бывать этому никогда!
Не вышло у немцев с прорывом к Будапешту с севера, не выйдет и с юга!
Вы прошли с боями от Волги до Дуная, не раз обращая в бегство немецкие полчища.
Военный совет фронта уверен, что и на сей раз вы останетесь верными своим боевым традициям. Четким взаимодействием с артиллерией и танками, несгибаемой стойкостью и упорством успешно выполните боевую задачу. Победа близка, и она будет наша!»
Это обращение было опубликовано во фронтовой газете «Советский воин» и газетах на языках народов СССР на месте передовой. В тот же день газеты и листовки с текстом [185] обращения были доставлены в части. Листовка вручалась каждому офицеру, коммунисту и комсомольскому активисту с заданием довести ее содержание до товарищей. И это сыграло большую мобилизующую роль.
При отражении третьего контрудара противника бойцы фронта в своем подавляющем большинстве вели себя еще более мужественно, чем раньше. Ни явное превосходство противника в силе, ни вынужденное отступление не отразились отрицательно на морально-политическом состоянии войск. Нигде не было замечено паники или оставления занимаемых позиций без приказа. Отходили только в крайнем случае, по приказу, организованно.
Особой стойкостью отличались танковые экипажи 1-го гвардейского механизированного корпуса генерал-лейтенанта И. Н. Руссиянова. В одном из боев экипаж танка, которым командовал гвардии лейтенант Кудрявцев из 20-го гвардейского танкового Запорожского полка, первым ворвался на занятую врагом высоту, гусеницами подавил пулеметные расчеты, затем на полном ходу врезался во вражескую колонну и уничтожил три бронетранспортера, четыре автомашины и штабной автобус. На артиллерийских позициях противника танк огнем и гусеницами уничтожил два самоходных орудия, три бронетранспортера, два противотанковых орудия и около 50 гитлеровцев. За этот подвиг все члены экипажа были награждены орденами.
Мужественно, умело сражались артиллеристы, которым пришлось принять на себя основные удары танковых атак противника. Вот что сообщалось об одном дне боев в политдонесении из 1-го гвардейского укрепрайона. На позиции 9-го артиллерийско-пулеметного батальона двигалось до 140 танков и большое количество бронетранспортеров, поддерживаемых авиацией. Но артиллеристы не дрогнули. За пять часов боя они отразили 7 атак противника. На поле боя немцы оставили 29 танков, 3 бронетранспортера и 5 самоходных орудий. Все заснеженное поле перед передним краем обороны было усеяно вражескими трупами. Командир батареи гвардии старший лейтенант Скворцов после выхода из строя расчета 76-мм орудия один вел огонь и уничтожил два танка противника. Командир орудия младший лейтенант Бурман подбил три танка и пал смертью храбрых.
Образец высокой стойкости проявили парторг батареи 438-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка сержант Абатуров и коммунист сержант Басов.
Немецкий танк поджег груженную боеприпасами машину Абатурова. Сержант со своим расчетом быстро отцепил [186] пушку, вытащил из машины два ящика со снарядами и открыл огонь по фашистским танкам. Стрелял он без панорамы, наводя орудие по каналу ствола. Осколками снаряда Абатуров был ранен в ногу, а наводчик убит. Абатуров подполз к орудию и сам повел огонь. Первым снарядом он поджег головной танк, но был ранен вторично. Однако огня не прекратил и подбил еще два танка.
В это время и командир другого орудия старший сержант Басов, раненный в грудь и ногу, продолжал вести огонь и подбил вражеский танк. Вскоре Басов был ранен еще раз, а тут к позиции приближались немецкие автоматчики. Басов попросил красноармейца Матюху подать ему карабин и сумку с патронами, сказав при этом:
— Я умру здесь, у орудия, а ты ступай и отомсти за меня.
Подпустив автоматчиков на близкое расстояние, Басов в упор застрелил трех гитлеровцев и в неравном бою погиб смертью героя.
Отлично показали себя в бою и казаки 5-го гвардейского Донского кавалерийского корпуса, которым командовал старейший кавалерист генерал-лейтенант С. И. Горшков. Я приведу несколько запомнившихся эпизодов тех дней. Командир взвода 47-го кавалерийского полка 12-й гвардейской кавалерийской дивизии Герой Советского Союза гвардии лейтенант Н. А. Сапунов в одном бою подбил три «тигра», один из которых бойцы 47-го гвардейского кавалерийского полка быстро исправили и использовали в бою. Командир танкового взвода лейтенант Коробченко, умело расположив танк в засаде, отбил несколько яростных атак противника, при этом поджег танк, уничтожил самоходную пушку и до 40 вражеских солдат и офицеров. Пулеметчик казак Синюгин вел огонь по гитлеровцам до тех пор, пока вражеский танк не наехал на него. В этом бою он уничтожил более 20 вражеских солдат и офицеров.
Пример исключительной стойкости и героизма в этих боях показал парторг эскадрона гвардии лейтенант Бабовский. Заменив выбывшего из строя командира взвода, он подпустил пехоту противника на 25 метров, а потом с возгласом «За Родину!» поднял казаков в контратаку. Гитлеровцы были опрокинуты. Противник оставил на поле боя 32 трупа.
Огромную роль в отражении контрударов противника сыграли авиаторы 17-й воздушной армии. Несмотря на неблагоприятную погоду, летчики действовали очень активно. Они бомбили боевые порядки противника днем и ночью. [187]
Политотдел воздушной армии возглавлял полковник Т. И. Мураткин. Он и его работники проводили активную партийно-политическую работу, направленную на обеспечение господства в воздухе, поддерживали тесные связи с политорганами сухопутных соединений. В целях оказания большей помощи сухопутным частям по инициативе летчиков-коммунистов было организовано широкое применение ночных бомбардировщиков для удара по огневым позициям артиллерии и минометов противника в момент его артиллерийской подготовки. Этот способ боевых действий, примененный в ночь на 25 января, когда было совершено 413 самолето-вылетов, оказался весьма эффективным, помог резко снизить интенсивность вражеского огня.
Политотдел обобщал опыт умелых действий лучших летчиков, стремился делать его достоянием всех авиаторов. Не стояли в стороне от этого важного дела и работники политического управления, а также фронтовые журналисты.
В дни боев в Венгрии отважным воздушным бойцом показал себя Герой Советского Союза гвардии капитан А. И. Колдунов. О нем часто писала фронтовая газета, а когда он сбил 36 самолетов врага, посвятила ему очерк, опубликовала рисованный портрет героя. Через несколько дней газета сообщила: А. И. Колдунов счет сбитым самолетам довел до 38!
К 26 января натиск противника заметно ослабел. Враг был обескровлен, техника его в большинстве уничтожена.
27 января войска фронта, получив подкрепление из резерва Ставки Верховного Главнокомандования и перегруппировав силы, перешли в наступление и отбросили противника на позиции, которые он занимал до 18 января 1945 года. Надежды окруженных в Будапеште гитлеровцев вырваться из огненного кольца окончательно провалились. Правда, еще 12 февраля около 16 тысяч немецких солдат и офицеров попытались вырваться из Будапешта на участке 46-й армии, но в ожесточенном бою были разгромлены.
13 февраля войска 2-го и 3-го Украинских фронтов во взаимодействии с Дунайской военной флотилией полностью овладели столицей Венгрии Будапештом — стратегически важным узлом обороны немцев на путях к Вене — и завершили разгром окруженной здесь группировки противника.
Это было величайшей радостью для наших войск. Полтора месяца продолжались упорные бои в тяжелейших условиях горно-лесистой местности, в дождь, снег и распутицу. В этой обстановке наши войска искусно маневрировали, быстро перегруппировывали силы, меняли направления ударов [188] по противнику и добились блестящей победы. Их подвиг был высоко оценен в благодарственном приказе Верховного Главнокомандующего, а столица нашей Родины Москва салютовала доблестным войскам 2-го и 3-го Украинских фронтов двадцатью четырьмя залпами из трехсот двадцати четырех орудий.
Благодарственный приказ войскам 2-го и 3-го Украинских фронтов, напечатанный во фронтовой газете «Советский воин», весь личный состав встретил с чувством величайшей радости. Этот номер газеты, отпечатанный в два цвета, в войсках был нарасхват. Каждый старался сохранить его на память. У меня этот номер тоже сохранился. С его страниц словно веет дыханием тяжелых боев и радостью одержанной победы.
Каждый понимал, что взят не просто очередной город — врагу нанесен сокрушительный удар. Гитлеровцы потеряли огромное количество войск и боевой техники. Только в Будапеште войска 2-го Украинского фронта уничтожили 49 тысяч гитлеровцев и взяли в плен более 110 тысяч солдат и офицеров во главе с обергруппенфюрером СС Пфеффером-Вильденбрухом и его штабом, а также захватили следующие трофеи: самолетов — 15, танков и самоходных орудий — 269, орудий — 1257, минометов — 467, пулеметов — 1431, бронемашин и бронетранспортеров — 83, автомашин — 5153, мотоциклов — 1326, повозок с военными грузами — 3925, паровозов — 194, железнодорожных вагонов — 9475, складов с боеприпасами, вооружением и продовольствием — 46.
Оценивая значение одержанной победы, «Правда» писала в передовой статье от 15 февраля 1945 года:
«За годы Отечественной войны были проведены десятки операций, которые войдут в сокровищницу военной науки и будут служить образцом воинского мастерства. Но и среди этих памятных сражений будапештская битва выделяется своей исключительной напряженностью, неимоверными трудностями, стоявшими перед наступающими войсками, и творческим решением сложнейших задач оперативного искусства».
Хочется к этому добавить — и творческим решением задач партийно-политической работы. В ней в дни боев на территории Венгрии было много интересного, поучительного. И прежде всего — забота о бойцах и офицерах, ведущих ожесточенные бои, об их материальном обеспечении, культурном досуге. Например, по инициативе политуправления фронта, политотдела тыла, поддержанной Военным советом, [189] в каждой армии, корпусе, иногда и в дивизиях, создавались дома отдыха, где отдыхали не выздоравливающие раненые, а бойцы с передовой.
Помню, о необходимости показать работу этих домов отдыха в газете у меня состоялся как-то разговор с ее редактором.
— Тут для сообщений Совинформбюро, приказов Верховного и корреспонденции с передовой места не хватает, — возразил было он.
Но когда я разъяснил, как это важно для воина — иметь возможность побыть несколько дней в доме отдыха, он согласился. И такая заметка была напечатана. Называлась она «В доме отдыха артиллеристов»:
«Всего каких-нибудь 700–800 метров отделяют этот дом, стоящий на окраине живописного хуторка, от огневых позиций наших артиллеристов. Здесь создано все для отдыха лучших воинов, мастеров меткого орудийного удара по врагу.
В комнатах — безупречная чистота. Хорошие кровати покрыты белоснежным постельным бельем, теплыми одеялами. Ежедневно работает баня.
В столовой — образцовый порядок. Каждый отдыхающий может заказать на завтра любое меню. И делается все, чтобы заказы были выполнены полностью, чтобы за 3–4 дня отдыха артиллеристы набрались сил и еще сильнее громили гитлеровских головорезов.
Любовно оборудована ленинская комната. В ней есть библиотечка, газеты, журналы, настольные игры... Есть патефон и приличный выбор разных пластинок.
При доме отдыха работают сапожная и портняжная мастерские. Они приводят в порядок обувь и обмундирование отдыхающих артиллеристов.
На днях прибыла партия отдыхающих — 10 знатных артиллеристов. Среди них лучший разведчик Плетнев, награжденный орденом Красной Звезды и медалью «За боевые заслуги», командир орудия кавалер ордена Славы III степени Хопцов, трижды награжденный командир орудия Корунов и другие. Все они очень довольны своим домом отдыха и отмечают, что такая забота о воинах воодушевляет их на новые ратные подвиги.
Дом отдыха способствует обмену лучшим опытом. Каждый вечер после ужина здесь происходят очень интересные и оживленные собеседования».
В условиях Венгрии, с ее мягким климатом, живописной природой и хуторной системой земледелия, создавать такие [190] дома отдыха не представляло большого труда. Стоило лишь проявить инициативу. Первыми, конечно, на отдых посылали тех, кто прошел с боями от Сталинграда, и наиболее отличившихся в последних боях.
Учитывали мы и то, что войска уже длительное время находятся за рубежом, где особенно остро чувствуешь тоску по Родине, по родным и близким. Поэтому я требовал от редакторов газет обязательно публиковать информации ТАСС с Родины, а также письма, получаемые солдатами и офицерами от родных и близких. Они так и делали. Нередко письма от родных и близких воинов становились поводом для написания высокоэмоциональных газетных публикаций. Таким было, например, письмо сестры солдата Петренко Полины, угнанной в фашистскую неволю («Советский воин» за 12 января 1945 г.). В письме, чудом дошедшем до матери, а потом и до брата, Полина рассказывала о рабском существовании и нещадной эксплуатации угнанных в Германию советских граждан. А судьбы двух сыновей Марии Тимофеевны Ткаченко — Михаила, двадцатидвухлетнего комэска штурмовиков, Героя Советского Союза, и младшего, Александра, угнанного в фашистскую неволю, подсказали поэту Алексею Недогонову маленькую поэму-репортаж.
«Товарищ, вырежь этот рассказ и пошли на родину Героя, его матери, — обращалась редакция к читателю. — ...Напиши Марии Тимофеевне ласковые слова, дай ей клятву... обещай выручить ее любимого сына вместе со всеми нашими людьми, так ждущими в проклятой неметчине часа своего освобождения...»
Далее сообщался адрес.
Такие материалы вместе с публикацией актов о зверских расправах гитлеровцев над попавшими к ним в лапы ранеными нашими бойцами и офицерами вызывали ненависть к врагу, стремление скорее покончить с ним.
Велик был интерес солдат к тому, как на Родине налаживается мирная жизнь, как встают из руин фабрики и заводы. В связи с годовщиной Сталинградской битвы, в которой активно участвовали многие соединения нашего фронта, в частях проводились беседы, организовывались выступления участников боев на Волге и Дону. А если кому-то удавалось побывать в тех местах, как это случилось с Героем Советского Союза Александром Макридиным, то такие люди были, что называется, нарасхват.
Учитывая этот интерес к живому рассказу очевидца, я посоветовал редактору фронтовой газеты напечатать подробный [191] отчет о выступлении А. В. Макридина перед однополчанами. Материал был опубликован 1 февраля, иллюстрирован портретом Героя и привезенными им из Сталинграда снимками передовиков производства. В тот же день я дал политорганам указание организовывать громкие читки этого материала, в котором было много примеров и фактов, красноречивых цифр и солдатской непосредственности.
Следует отметить и такое. В Венгрии мы стали богаче и бумагой, и типографскими принадлежностями. Воспользовавшись этим, начали выпускать небольшие брошюры. Первая такая брошюра карманного формата под названием «Герои великой будапештской битвы» была отпечатана накануне освобождения столицы Венгрии и разослана в войска вместе с праздничным номером газеты.
Маленькую, но очень дорогую для всех нас книжицу открывали стихи Якова Белинского «Героям слава!». Приведу лишь несколько строк из стихотворения, которое декламировали солдаты, заучивали наизусть — это было о них.
Здесь враг не битвой рисковал —Хорошо, точно и метко сказал поэт!
Стихи, да и всю книжку направили и командующему фронтом. Авторов, чьи материалы были там помещены, маршал Ф. И. Толбухин поощрил, а мне сказал:
— Надо бы и впредь такие книжечки выпускать. Газета живет день-два, не больше, а эту, — он аккуратно перевернул страницу, — боец сохранит на память, почитает на досуге, да и домой повезет.
Листовками и брошюрами, которые издавало политуправление, первым делом, конечно, обеспечивались Дома Красной Армии, их агитмашины. Во время боев в Югославии и особенно в Венгрии они использовались широко. Нередко агитмашины приезжали прямо на передовую. В минуты затишья в каком-нибудь овраге или, если в городе, во дворе отвоеванного у врага дома агитмашина собирала вокруг себя свободных бойцов... [192]
...Родина высоко оценила подвиги советских воинов в Будапештской операции. Президиум Верховного Совета СССР Указом от 9 июня 1945 года учредил медаль «За взятие Будапешта», которой были награждены все участники боев; тысячи отличившихся воинов были удостоены орденов и медалей.
Взятием Будапешта и ликвидацией окруженной группировки противника закончился второй этап боевых действий советских войск по освобождению Венгрии. Около двух третей ее территории были очищены от гитлеровцев. Оставалась под пятой фашистов западная часть страны. [193]