Глава первая.

Новое назначение

Из поездки по частям и соединениям армии я вернулся на исходе погожего майского дня. Не успел привести себя в порядок с дороги, как прибежал порученец капитан П. Р. Копин и доложил, что меня вызывает к телефону член Военного совета 3-го Украинского фронта генерал А. С. Желтов. Я взял трубку, представился, стал коротко делиться впечатлениями о поездке. Однако Алексей Сергеевич, засмеявшись, перебил:

— Доложите здесь, в политуправлении. Немедленно сдайте дела генералу Сосновикову и выезжайте к нам.

Распоряжение было для меня неожиданным, хотя, по правде говоря, за свою жизнь я успел привыкнуть к таким вот скорым переменам.

Я принадлежал к поколению работников, которых партия посылала то на один, то на другой ответственные участки. Родился в 1904 году в Саратовской губернии в семье батрака. В десятилетнем возрасте остался без отца. Летом батрачил у богатеев, чтоб зимой иметь возможность посещать земскую начальную школу...

Огненные годы революции и гражданской войны всколыхнули село, молодежь восхищалась героями гражданской войны, люто ненавидела эксплуататоров и мечтала о лучшей доле для всех людей труда. И не только мечтала — действовала.

В 15 лет я вступил в комсомол, до 1925 года возглавлял комсомольскую ячейку в своем селе Шепелевка, участвовал в изъятии хлеба у кулаков, лошадей и подвод для нужд обороны. Приходилось браться и за оружие: в период разгула известной антоновской банды из комсомольцев и молодежи организовали отряд самообороны села...

В 1925 году меня приняли кандидатом в члены партии, а еще через год, когда стал членом партии, с должности [4] секретаря Пугачевского волостного комитета комсомола призвали в армию. Служил до конца 1929 года секретарем партийной ячейки, политруком в Махачкале. В январе 1930-го по ходатайству партийных органов меня перевели на партийную работу в райком ВКП(б). Сначала был заместителем заведующего отделом организационно-партийной работы, затем — заведующим отделом культуры и пропаганды Махачкалинского горкома.

С тех пор, собственно, и началась моя биография партийного работника. Энергии было не занимать, но не хватало знаний, и потому вскоре направили меня на учебу в Московский институт подготовки кадров Красной профессуры. После его окончания в 1932 году до 1935 года заведовал отделом горкома партии в Чите. Затем опять учеба — теперь в экономическом институте Красной профессуры, работа в аппарате ЦК ВКП(б) и на периферии. Войну встретил в должности первого секретаря Башкирского обкома партии...

Куда бы ни направляли меня до сих пор, вопрос решался скоро, но предварительно всегда спрашивали согласия.

Так было и перед направлением в действующую армию. В середине декабря 1941 года у нас в Башкирии побывал секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Андреев. Андрей Андреевич и сопровождавшие его товарищи оказали нам большую помощь в перестройке работы партийной организации республики на военный лад, провели совещание партактива по этим вопросам.

В одной из бесед со мной А. А. Андреев спросил:

— Как вы смотрите, если ЦК направит вас на политическую работу в действующую армию?

Это соответствовало моему желанию, и я ответил согласием.

— Вот и хорошо, — сказал Андрей Андреевич.

Не прошло и месяца, как меня вызвали в Москву. После обстоятельной беседы в ЦК и Главном политическом управлении Красной Армии предложили должность начальника политотдела 43-й армии, которая вела тяжелые бои в составе Западного фронта. В январе 1942 года началась моя фронтовая жизнь. Армия участвовала в освобождении городов Малоярославца, Медыни, многих населенных пунктов Московской и Смоленской областей. Осенью 1942 года ее перебросили на Калининский фронт.

В 43-й армии я прослужил до июля 1943 года. Она вела бои недалеко от Москвы, и у нас часто бывали и выступали перед бойцами видные деятели партии. Особенно яркие воспоминания [5] остались у меня от встреч с А. С. Щербаковым, который одновременно исполнял обязанности секретаря ЦК ВКП(б), секретаря МК и МГК ВКП(б) и начальника Главного политического управления Красной Армии. Это был человек ленинской закалки. Его отличали чуткость к людям, забота о них, умение просто и доходчиво разъяснять бойцам самые сложные вопросы, вдохновлять их, вселять уверенность в нашей победе. Это я испытал и на себе.

Когда идут бои, каждый день видишь смерть и разрушения, хоронишь дорогих друзей, думать о будущем некогда. Одна мысль владеет людьми: как лучше исполнять свои обязанности, чтобы приблизить победу. Поэтому для меня явилось неожиданностью предложение Щербакова поехать учиться на краткосрочные курсы высшего офицерского состава при академии имени М. В. Фрунзе. Начальник Главного политического управления знал, что у меня нет достаточного военного образования, и проявил заботу обо мне.

Но время было суровое, и окончить курсы не пришлось. В канун 26-й годовщины Великого Октября меня внезапно пригласили к А. С. Щербакову, который после короткой беседы приказал немедленно выехать в 37-ю армию, членом Военного совета которой я назначался. Армия в составе 2-го Украинского фронта вела бои в районе Кривого Рога.

Надо сказать, учеба на курсах, даже кратковременная, имела большое значение, так как члену Военного совета приходится нередко вникать и в «чисто военные» вопросы.

С первых же дней у меня сложились хорошие деловые отношения с командованием 37-й армии. Ее командующий генерал-лейтенант Михаил Николаевич Шарохин обладал глубокими военными знаниями и опытом, был человеком большой личной отваги. С ним у нас сразу установился самый тесный контакт. То же самое можно сказать и о начальнике штаба генерал-майоре А. К. Блажее, грамотном, высокоорганизованном и неутомимом работнике. Быстро мы установили тесный контакт и с членом Военного совета, ответственным за тыловые части, генерал-майором В. В. Сосновиковым. Командующий и его ближайшие помощники сколотили дружный аппарат, который твердо управлял боевой деятельностью войск.

За время службы, за время трудных боев я сроднился с этими людьми, подружился с ними, да и всю армию считал своей родной семьей. В частях и соединениях у меня были сотни знакомых командиров и политработников, да и многих бойцов, особенно отличившихся в боях, знал хорошо. И считал [6] бы счастьем для себя до победного конца войны пройти с полюбившимися мне людьми.

Но вот внезапный вызов, связанный с новым назначением. На сей раз — без всякой предварительной беседы со мной.

* * *

В тот вечер лег, как обычно, поздно, но сон не шел. В памяти вставали картины боев, печальные виды разрушенных городов, лица боевых товарищей.

В дверь негромко постучали. Приподнявшись на диване, крикнул:

— Входите!

— Не спите еще, Иван Семенович? — На пороге возникла невысокая плотная фигура полковника Б. С. Мельникова, начальника политотдела.

— Не спится, — сознался я, вставая, — включите, пожалуйста, свет.

Под низким потолком деревенской хаты вспыхнула красноватая лампочка, в свете которой лицо Мельникова показалось усталым больше обычного. Мы с ним не виделись дня три. Накануне он звонил из 92-й гвардейской стрелковой дивизии и попросил разрешения остаться там еще на день-два. И я, полагая, что произошло что-то чрезвычайное, иначе деликатный по характеру начальник политотдела подождал бы с докладом до утра, поторопил его:

— Что там стряслось?

— Ничего особенного, Иван Семенович, — сказал Мельников, опускаясь на жесткий стул выделки домашнего мастера. — Как и везде, идет слаживание подразделений, вводится в строй пополнение. Особенно много новичков в двести семьдесят шестом и двести восьмидесятом гвардейских стрелковых полках. Занимались возрождением и укреплением ротных парторганизаций согласно ваших указаний...

— Не «ваших», а «наших», Борис Сергеевич, — невольно засмеялся я, видя, что чем-то озабоченный Мельников докладывает совершенно без охоты, будто не члену Военного совета, а кому-то постороннему, которому и знать-то все необязательно. А «возрождение и укрепление» ротных парторганизаций, особенно в стрелковых частях, было, как говорится, предметом постоянной заботы политорганов.

— Коль все идет по плану, чем же вы так озабочены? — спросил я.

— Будто не знаете. Только сработались — и расставаться... Эх, служба! [7]

Искренность, с которой были сказаны эти слова, растрогала меня.

— Будем служить, пока живы, пока не добьем фашистов, — бодро сказал я, стараясь не выдать своего состояния.

— Куда переводят, известно? — спросил Мельников, помолчав.

— Какая разница? — ответил я беспечным тоном. — Лишь бы не в тыл...

Помолчали еще, каждый думая, видимо, об одном и том же — прошедших и будущих боях.

— В политотделе девяносто второй гвардейской получено письмо от Серенко, помните? — нарушил молчание Мельников, — Пишет, что со временем воздвигнут памятник воинам спецотряда Шурупова, а пока привели в порядок могилу Героя Советского Союза Дышинского около шахты имени Серго Орджоникидзе и могилу инженер-капитана Мясникова в Веселых Тернах...

Как не помнить! И. М. Серенко — секретарь Криворожского горкома КП Украины. Это он нас с Шарохиным убедил попытаться спасти плотину на реке Саксагань и Криворожскую электростанцию. А запомнилось мне это особенно потому, что я незадолго до того прибыл в армию на должность члена Военного совета.

— Ведь взорвут, проклятые, как только почувствуют, что вышибают их из города, — говорил он. — А последствия — сами представляете...

Представляли, конечно: не только город без воды и света останется, но затоплены будут железорудные шахты. А металл стране как никогда нужен. Поэтому командарма долго уговаривать не пришлось.

— Давайте решать, как это лучше сделать, — сказал Михаил Николаевич, склонившись над картой готовящейся операции по освобождению Кривого Рога.

— Я уже думал над этим, — отозвался начальник штаба армии полковник А. К. Блажей. — Электростанцию имени Ильича и плотину на реке Саксагань в пятнадцати километрах севернее Кривого Рога надо захватить до штурма города. Иначе, взорвав плотину, противник не только затопит промышленные предприятия, но и поставит в весьма сложные условия наши войска... В общем, нужен небольшой, но мощный и мобильный отряд.

Была середина февраля, но зима в тот год на Украине выдалась мягкой — то снег, то дождь. Дороги развезло, а войска армии, сильно ослабленные в предыдущих боях, в [8] этих условиях не были готовы к наступательным действиям. Тылы отстали, что тяжело сказывалось на снабжении боеприпасами и продовольствием. На передовую снаряды и патроны доставлялись в основном вручную или на лошадях.

Гитлеровцы не спешили оставлять этот крупный промышленный центр, который они превратили в мощный опорный пункт обороны и откуда продолжали вывозить железную руду. Более того, враг перебросил в этот район из Западной Европы и с других участков фронта четыре танковые и моторизованные, а также две пехотные дивизии. Намерения его нам были ясны: не только остановить наши войска, наступающие с октября 1943 года, но и попытаться отбросить их обратно за Днепр.

— Да, именно отряд, — задумчиво проговорил командарм, подняв глаза от карты. — Не рота, не батальон, а отряд добровольцев.

В формировании этого отряда мне и Мельникову пришлось принять самое непосредственное участие. Командарм потребовал, чтобы о целях и задачах отряда до поры до времени знало как можно меньше людей. В этом он видел одно из важнейших условий успеха. Отбирали только добровольцев. Тут же решили, что в отряде должно быть порядка двухсот бойцов, сержантов и офицеров. А состоять он должен из трех рот — разведывательной, саперной и роты автоматчиков, обеспеченных средствами связи.

17 февраля по приказу начальника штаба армии полковники В. И. Щербенко и А. И. Голдович выехали в части 92-й гвардейской стрелковой дивизии для подбора добровольцев в спецотряд. С ними по моему указанию отправился и Б. С. Мельников. Прибыв на место, начальник разведки штаба армии полковник В. И. Щербенко, на которого было возложено общее руководство подготовкой и действиями отряда в тылу противника, и Б. С. Мельников занялись комплектованием рот разведчиков и автоматчиков, а начальник инженерной службы армии полковник А. И. Голдович — формированием саперной роты.

Щербенко с Мельниковым прежде всего посоветовались с командиром отдельной разведроты дивизии гвардии старшим лейтенантом Сатковым и убедились: и он, и его подчиненные хорошо знают особенности обороны противника, не раз действовали за линией фронта.

Потом построили разведчиков. Ребята — как на подбор. Рослые, лихие бойцы, у многих на груди ордена и медали, а у одного из командиров взводов гвардии старшего лейтенанта [9] В. А. Дышинского — Золотая Звезда Героя Советского Союза и три ордена.

...Строй замер в ожидании! неспроста такое начальство пожаловало в роту.

— Гвардейцы! — обратился к ним В. И. Щербенко. — Нужны добровольцы для выполнения специального задания в тылу противника. Вот пока все, что могу сказать.

— Понятно, — послышались голоса, — командуйте, товарищ полковник.

И когда Щербенко скомандовал, чтобы добровольцы вышли из строя, вся рота сделала два шага вперед.

— Спасибо, сынки, — только и сказал растроганный начальник разведотдела. И добавил: — Не обижайтесь, если кто не попадет в отряд: командиры отберут самых здоровых и умелых.

Но почти вся рота разведчиков — 43 человека вошли в состав отряда.

Труднее оказалось формировать роту автоматчиков. Дело в том, что нужно было не только соблюсти принципы добровольности, но и сохранить в глубокой тайне факт формирования такого отряда. Конечно, его можно было создать на базе одного полка, а то и батальона — нехватки добровольцев на трудное дело у нас никогда не было.

Решили поступить так: пусть каждый стрелковый полк дивизии выделит по одному — самому лучшему — взводу автоматчиков, а из них уже отобрать добровольцев.

276-й гвардейский стрелковый полк выделил взвод гвардии лейтенанта М. М. Цимбала. Этот офицер с первых дней войны не выходил из боя. Он хорошо показал себя и в трудном бою в районе рудника Первомайский. И пойти на спецзадание он согласился не колеблясь.

— А мы со своим командиром — хоть в огонь, хоть в воду, — сказал гвардии младший сержант Михаил Дедов.

Гвардии рядовые Петр Буданов, Иван Гнездилов, Илья Клушин и другие воины поддержали его.

Примерно так же были отобраны в состав роты автоматчиков добровольцы из 280-го и 282-го гвардейских стрелковых полков, возглавляемые тоже бывалыми фронтовиками гвардии лейтенантами Г. Г. Нестеровым и Г. М. Дьяченко.

Саперную роту в количестве 41 добровольца Голдович сформировал на базе 116-го отдельного инженерного батальона армии. Саперы сразу же начали готовиться к заданию: под руководством лейтенанта И. И. Голубчика они изучали минно-подрывную технику противника, меры безопасности при обращении с зарядами и т. д. [10]

Вечером меня разыскал Мельников, доложил по телефону, как идет формирование отряда, и посетовал, что все же мало оказалось коммунистов и комсомольцев.

— Может быть, отобрать человек двадцать из курсантов армейских курсов младших лейтенантов? — спросил он.

— Ну что ж, разумно, — согласился я. — Там же учатся будущие парторги и комсорги батальонов. Хорошая для них практика будет.

Потом Б. С. Мельников рассказывал, что он собрал группу курсантов, прибывших из 213-го запасного армейского полка, и задал им только один вопрос: готовы ли они выполнить одно важное боевое задание? И все 21 человек, как один, изъявили готовность.

С учетом боевых специальностей их распределили по подразделениям. Так, в саперную роту были посланы гвардии старший сержант Я. Клюшин, гвардии сержант Ф. Грещенко, рядовой Н. Зайцев и другие, к разведчикам — бывалый фронтовик коммунист гвардии старшина А. Горбунов, в роту автоматчиков получили назначение гвардейцы сержант С. Панов и старшина В. Чесалкин.

Так же в добровольном порядке в отряд было отобрано несколько опытных радистов и телефонистов для обеспечения связи между подразделениями и штабом 92-й гвардейской стрелковой дивизии.

И все-таки среди отобранных бойцов не нашлось человека, который достаточно хорошо знал бы район будущих действий отряда. И тут выручил И. М. Серенко. Проводниками в отряд по его рекомендации были взяты местные жители комсомольцы Иван Гудзь, Сергей Мамон, Николай Гринев, Михаил Сенкевич, а также ученики старших классов средней школы Мазыкин и Шаповалов. Юноши, натерпевшиеся под пятой фашистских оккупантов, горели желанием сразиться о ненавистным врагом.

Подразделения формируемого отряда сосредоточивались в селе Веселые Терны, где их разместил и организовывал занятия по боевому слаживанию и подготовке к рейду полковник В. И. Щербенко. А тем временем командарм, начальник штаба и я решали, кому поручить руководство отрядом: особенно тщательно изучались кандидатуры командира, его заместителя по политчасти и начальника штаба.

— Лучше будет, если пошлем офицеров штаба и политотдела армии, — предложил я.

— Согласен, — сказал Михаил Николаевич Шарохин и обратился к начальнику штаба: — Как думаете, можно доверить это дело Шурупову? [11]

— Я сам как раз его хотел назвать, товарищ командующий, — ответил генерал А. К. Блажей.

— И у меня нет возражений, — сказал я и добавил: — На должность заместителя по политчасти мы с Мельниковым рекомендуем инструктора политотдела армии К. И. Нефедова. Они знакомы друг с другом и сработаются...

Офицера оперативного отдела штаба армии подполковника А. Н. Шурупова хорошо знал командующий. Это был кадровый офицер, войну начал в должности начальника разведотделения стрелковой дивизии, участвовал в боях на Дону и Северном Кавказе, а с конца 1942 года служил в штабе нашей армии.

Пока вызывали Шурупова в кабинет командарма, Михаил Николаевич Шарохин вспомнил:

— В октябре прошлого года Шурупов уверенно руководил оперативной группой штаба по организации переправы войск, тылов и средств усиления через Днепр. Такому можно доверить и командование спецотрядом.

Не догадывавшийся о причине вызова Шурупов зашел, держа под мышкой папку с документами и оперативной картой, и четко доложил о прибытии.

— Проходите, садитесь, товарищ Шурупов, — пригласил командующий.

Когда тот сел, поинтересовался самочувствием офицера, что несколько удивило его.

— Не удивляйтесь, товарищ Шурупов, — заметил командарм. — Мы хотим вам доверить очень ответственное боевое задание. Придется действовать в тылу врага. Готовы ли на это? Подумайте, я не тороплю с ответом.

Шурупов ответил сразу:

— Готов выполнить любое задание!

— Ну вот и хорошо, — заметил я, — иного ответа мы от вас и не ожидали.

После этого Михаил Николаевич Шарохин объявил подполковнику, что он назначается командиром специального отряда, на который возложена очень рискованная задача. Отряд должен ночью проникнуть на территорию, занятую противником, внезапным ударом захватить плотину на реке Саксагань, водокачку и электростанцию, подготовленные фашистами к взрыву, и удержать их до подхода наших наступающих частей.

— Отряд уже сформирован и ждет своего командира в селе Веселые Терны, — сообщил командарм.

Он пригласил Шурупова к карте. На ней указал маршрут движения, место перехода линии фронта. Затем были [12] обсуждены несколько вариантов нанесения удара по противнику, защищающему интересующие нас объекты.

— В помощь отряду Криворожский горком партии выделил проводников — местных комсомольцев, — объявил генерал-лейтенант Шарохин. — Воспользуйтесь их знанием местности, подходов к плотине и электростанции.

Когда закончился инструктаж, я еще раз предупредил Шурупова, что задача должна быть выполнена во что бы то ни стало, но до начала марша ее характера никто из бойцов не должен знать.

— Я понимаю, — сказал подполковник.

Он искренне обрадовался, узнав, что заместителем по политчасти к нему назначен инструктор политотдела майор К. И. Нефедов, а начальником штаба — инженер-капитан А. Л. Мясников, прекрасно знающие дело и имеющие достаточный боевой опыт.

Кузьма Иванович Нефедов был одним из лучших работников политотдела. В армию его призвали с партийной работы еще в 1936 году. На фронте — с первых дней. Не раз поднимал в атаку бойцов. Трижды был ранен.

Срок службы в армии у инженер-капитана Алексея Леонидовича Мясникова оказался небольшим. Его призвали на службу в 1939 году после окончания горного института в Свердловске. Уволившись с действительной военной службы, он возглавил шахту в Липецке. Но долго работать не пришлось — началась война. На фронт Мясников ушел во главе отряда ополченцев, созданного из рабочих его родной шахты. Сегодня это был закаленный в боях офицер: он участвовал в боях под Сталинградом и Курском, форсировал Днепр...

На подготовку и боевое слаживание отряда отводилось менее суток. Мы понимали: этого очень мало, но другого выхода не было. Шурупов только вечером 19 февраля принял отряд в Веселых Тернах, познакомился с офицерами. В короткий срок с помощью полковников Щербенко и Мельникова были созданы штурмовые группы на случай боевых действий в населенных пунктах, во главе которых поставили наиболее опытных офицеров и сержантов.

Здесь же, в селе, полностью экипировали отряд. Каждый получил по нескольку сот патронов, до десятка ручных и противотанковых гранат, финский нож или штык от винтовки для рукопашного боя. Саперы, кроме всего прочего, получили еще по одной противотанковой мине.

Полковник Мельников вместе с замполитом и парторгом гвардии капитаном Тимониным накоротке побеседовали со [13] всеми коммунистами и комсомольцами, помогли создать в подразделениях партийные и комсомольские организации, подобрали парторгов и комсоргов. Когда Мельников доложил мне о проделанной работе, я посоветовал провести партсобрания по ротам о личном примере коммунистов при выполнении боевого задания с принятием постановлений, где каждому члену и кандидату партии определить поручение на время выполнения боевого задания. Такие же собрания, только открытые, решили провести и в комсомольских организациях...

Уже на исходе 19 февраля, когда я пришел к командарму, позвонил подполковник Шурупов и доложил, что отряд готов к выходу в поход.

— Хорошо, — сказал в трубку Михаил Николаевич. — Сейчас отдыхайте, а завтра к обеду ждите гостей...

Положив трубку, он посмотрел на меня:

— Я думаю, поедем с вами, проводим товарищей.

Добираться в Веселые Терны пришлось на вездеходах — вторые сутки не стихала вьюга, мела снежная февральская метель. Временами видимость в этой круговерти падала до 5 метров. Но мы радовались непогоде: отряду легче проникнуть в тыл врага.

Когда мы прибыли, личный состав находился в строю, вытянутом вдоль просторного двора фермы, которая чудом уцелела, как и несколько домов в селе. Бойцы в белых полушубках, в опущенных шапках и маскхалатах выглядели бодрыми, хорошо отдохнувшими. На приветствие командарма бойцы ответили дружно и задорно.

Затем мы с командующим в сопровождении Щербенко, Мельникова и командования отряда обошли строй, осмотрели экипировку, поинтересовались, сколько взято боеприпасов, продовольствия. Не забыли осведомиться о настроении и самочувствии.

Осмотром мы остались довольны.

— А теперь, товарищи, прошу встать ближе, — совсем не по-военному сказал командарм, и, когда вокруг нас образовался тесный круг, Михаил Николаевич начал подробно объяснять задачу отряда. Он говорил о том, как важно не допустить того, чтобы враг взорвал эти бесценные для города, для скорейшего восстановления его промышленного потенциала объекты. Затем предоставил слово мне.

— Вам предстоят трудный тридцатикилометровый поход по тылам врага и тяжелые бои в отрыве от основных частей армии, — говорил я. — Командование будет делать все, чтобы помочь вам. Однако ваш успех, на который Военный [14] совет возлагает большие надежды, будет зависеть прежде всего от вас, вашей сноровки, мастерства, боевой активности и взаимовыручки в бою.

Затем слово попросил командир взвода разведчиков Герой Советского Союза В. А. Дышинский. Говорить он не был большим любителем. И на сей раз речь героя была короткой. Он от имени своих сослуживцев обещал не пожалеть сил, крови и самой жизни для выполнения боевого задания. Его слова были встречены горячими аплодисментами всех бойцов.

В заключение выступил командир отряда, который поблагодарил командование за оказанное высокое доверие и также заявил, что он и его подчиненные сделают все для выполнения приказа.

Мы с командармом еще долго беседовали с бойцами и офицерами. Я переговорил с парторгами и комсоргами, представленными майором К. И. Нефедовым. Затем мы вместе со всеми пообедали.

За обедом полковник Щербенко попросил командарма отпустить в рейд и его. Не сразу, но Михаил Николаевич согласился: слишком важная задача стояла перед спецотрядом.

В 2 часа пополудни колонна тронулась в путь. Мы стояли и смотрели вслед.

Все бойцы и офицеры действовали не только смело и решительно, но и расчетливо, мастерски, экономно расходуя патроны и гранаты. Ведь боевые действия отряд вел почти двое суток без передышки.

В бою за плотину погиб Герой Советского Союза гвардии лейтенант В. А. Дышинский, отдали свои жизни еще 16 воинов. 36 человек получили ранение. Но гидротехнические сооружения отряд отвоевал и удержал до подхода наших частей. С плотины и шлюзов, подготовленных гитлеровцами к взрыву, саперы сняли свыше трех тонн взрывчатки.

Отряд не только спас гидротехнические сооружения, но и нанес врагу значительный урон: только в боях за Рабочий поселок гитлеровцы потеряли до 150 солдат и офицеров.

Майор К. И. Нефедов, получивший за участие в этом рейде орден Красного Знамени, рассказывал, что особенно трудное положение сложилось к обеду 22 февраля. К тому времени немногочисленный отряд занял поселки Соколовка, Сосновский и Рабочий, куда Шурупов перенес и свой штаб. Плотину захватить не удалось, но саперы наши еще ночью перерезали провода, шедшие от подрывной машины гитлеровцев, [15] одним словом, обезвредили заложенные заряды. Сделали это саперы старшина Николай Лаптух, старший сержант Семен Веревкин и другие.

После обеда 22 февраля гитлеровцы, подтянув резервы, начали ожесточенную атаку на Рабочий поселок, находившийся на правом берегу Саксагани. Нашим бойцам пришлось отойти на восточную окраину поселка. Кончались боеприпасы, и все меньше становилось людей. Так, в подразделении, которое вело бой на левом фланге отряда, из 15 бойцов только четверо оставалось в строю, в центральной группе из 25 бойцов еще могли вести бой 12 человек... А враг усиливал натиск, вел непрерывный пулеметный и минометный огонь.

Надо было немедленно исправить связь с левобережными подразделениями. Однако телефонист, который пополз к реке по линии связи, не преодолел и 20 метров.

— Разрешите мне, товарищ командир, — обратился к Шурупову начальник штаба инженер-капитан Мясников. Подполковник возразил, но Мясников сказал, что без связи с подразделениями от него как начальника штаба тут мало толку. А пробравшись на левый берег, он лучше организует помощь...

Но и ему не удалось добраться даже до берега реки. На глазах командира и замполита погиб этот замечательный офицер коммунист Алексей Леонидович Мясников.

Его гибель видел и один из проводников комсомолец Иван Гудзь. Теперь он вызвался идти на левый берег Саксагани и изложил командиру отряда свой план: пробраться к реке по огородам крайних от плотины домов.

— Я знаю: там сады подходят почти к Саксагани, — убеждал Гудзь.

Юноше удалось осуществить свой замысел. Полчаса спустя после того, как он под вражеским обстрелом спрыгнул с берега Саксагани на лед, артиллеристы 24-го гвардейского стрелкового полка открыли дружный огонь по целям, указанным Иваном.

Это сразу же облегчило положение бойцов отряда, подняло их настроение. А когда из подвала вынесли радиостанцию, она вдруг заработала. Оказалось, не неисправность была виновата, а криворожская земля, содержащая железную руду, — стена подвала экранировала.

По радио Шурупов установил связь с артиллеристами и стал сообщать им координаты огневых точек врага.

Командование армии постоянно следило за действиями отряда и, естественно, помогало, чем только было можно. [16]

По приказу командующего еще 20 февраля перешли в наступление 19-й и 92-й гвардейские стрелковые дивизии, а к вечеру 22 февраля на помощь отряду переправились через Саксагань бойцы 19-го гвардейского воздушно-десантного полка, которые вместе с добровольцами Шурупова и завершили освобождение Рабочего поселка и поселка электростанции.

Вскоре мы с командармом вручили героям награды. А. Н. Шурупов и В. И. Щербенко удостоились ордена Ленина. Самый молодой из участников боя комсомолец Иван Гудзь был награжден орденом Отечественной войны II степени...

Много и других эпизодов вспомнилось мне в эту последнюю ночь пребывания в родной 37-й армии.

Утро следующего дня прошло в суете. Наконец, попрощавшись с боевыми товарищами, я сел в машину, и потянулись по сторонам шоссе поля, густо зеленеющие кукурузой, перелески и рощицы. Весна в Молдавию приходит рано. Вот и в 1944 году еще в апреле буйно отцвели сады и виноградники, теперь же, в мае, установилась по-летнему теплая погода.

Я не переставал раздумывать над причинами срочного вызова, волновался, хотя еще во время разговора, по голосу Алексея Сергеевича, почувствовал: меня ждут какие-то приятные новости.

К тому времени мы с генералом Желтовым уже были хорошо знакомы. Почти полгода мне практически ежедневно приходилось докладывать ему по телефону о наших делах, советоваться, обращаться за помощью. Редкий день не звонил он сам.

Способствовало установлению добрых деловых отношений и то, что были мы с Алексеем Сергеевичем одного года рождения. Однако я всегда видел в нем товарища, старшего не только по служебному положению, но и по опыту военной службы.

Желтов был кадровым военным, я же, не начнись война, не надел бы военную форму. Он всю сознательную жизнь служил в армии, семь лет командовал взводом и ротой. На политработу его направили после успешного окончания Военной академии имени М. В. Фрунзе в 1937 году.

Но было и много общего в наших биографиях: нам в молодые годы доверили довольно высокие посты. Так, Алексей Сергеевич сразу получил назначение комиссаром стрелковой дивизии, а через два года — членом Военного совета Приволжского военного округа. Примерно в то же время [17] меня избрали первым секретарем Башкирского обкома партии.

А к тому времени, когда я получил назначение на должность члена Военного совета 37-й армии, А. С. Желтов уже был генерал-лейтенантом, имел за плечами богатый опыт работы в должностях члена Военного совета Карельского фронта, 63-й армии, Донского фронта и Юго-Западного, переименованного затем в 3-й Украинский.

— Я слышал о вас еще в Куйбышеве, — сказал он мне во время первой встречи. — Так что в некоем роде мы с вами даже земляки.

Мне тогда сразу понравилось умение Алексея Сергеевича говорить кратко, ясно, со знанием дела. За каких-то полчаса он ввел меня в курс событий как фронтовых, так и армейских, дал точную характеристику моим будущим однополчанам. При этом многих Желтов называл по имени и отчеству, не прибегая к блокноту... Был он высок, строен. Умные, внимательные глаза располагали к откровенности.

В тот день, полгода назад, он напутствовал меня перед вступлением на серьезную и ответственную должность. Что готовит теперь новая встреча? Прибыв на командный пункт фронта, который располагался в 80 километрах от Одессы, я сразу прошел к генералу Желтову и доложил по установленной форме.

— Как добрались? — поинтересовался Алексей Сергеевич, тепло пожимая мне руку.

— Спасибо, хорошо, — ответил я и вопросительно поглядел на него, ожидая объяснения причин вызова.

Заметив мое нетерпение, Желтов улыбнулся, но тут же посерьезнел и объявил:

— Вы назначены начальником политического управления 3-го Украинского фронта.

Подождав, когда я приду в себя от этого сообщения, а оно, признаться, оказалось совершенно неожиданным, он продолжил:

— Времени у нас мало, поэтому сразу приступим к делу... Сами понимаете, мы не ограничимся изгнанием захватчиков за пределы нашей Родины и восстановлением государственной границы, а пойдем дальше. Боевые действия будут скоро перенесены на чужую территорию, а в связи с этим во многом изменится и характер партийно-политической работы. У вас есть опыт — вы ведь возглавляли партийную организацию автономной республики. Думаю, он пригодится, особенно когда нашему фронту доведется выполнять ответственную освободительную миссию. [18]

Действительно, у меня некоторый опыт работы в национальной республике, учета национальных отношений в проведении политики партии имелся, но о нем я не очень-то задумывался. Когда меня рекомендовали первым секретарем Башкирского обкома партии, в ЦК ВКП(б) обратили внимание на необходимость постоянного интернационального воспитания. Главное, объясняли мне, это не допускать со стороны коммунистов русской национальности проявления пренебрежительности к обычаям и традициям местного населения, больше доверять местным кадрам.

Для нас, коммунистов, работавших в национальной республике, настольными книгами были работы В. И. Ленина по национальному вопросу. В них содержались ключи к пониманию теории вопроса и прямые рекомендации для практической работы.

К тому времени, когда я прибыл в Уфу, республика уже имела свой рабочий класс, свою интеллигенцию. И в ЦК мне посоветовали больше опираться на местные кадры, на людей, хорошо знающих местные условия, воспитывая их в интернационалистическом духе... Обком так и поступал.

За время работы в Башкирии я убедился, что успешно проводить политику партии в национальной республике можно лишь в том случае, если на практике будешь показывать свое глубокое уважение к истории, традициям и обычаям народа, во всем выказывать полное доверие его представителям...

И вот теперь внимательно слушая Алексея Сергеевича, прикидывал, как с пользой употребить свой опыт. Фронт, естественно, был многонациональным — выходили даже фронтовые газеты на казахском, узбекском, татарском и других языках. Так что мой опыт действительно мог пригодиться. А тут фронту в недалеком будущем предстоит выполнять еще и ответственную освободительную миссию за пределами Родины.

А. С. Желтов позвонил командующему фронтом генералу армии Р. Я. Малиновскому, спросил, когда тот может принять нового начальника политического управления. Ему что-то ответили.

— Примет завтра утром, — объявил мне Алексей Сергеевич, — пока отдохните с дороги, да и устроиться вам надо на новом месте.

Он тут же вызвал коменданта штаба и приказал разместить меня в доме, где жил мой предшественник генерал М. В. Рудаков. Михаил Васильевич, недели две назад получив назначение на должность члена Военного совета [19] фронта, убыл в Прибалтику, и встретиться с ним не довелось.

В первые же часы пребывания на КП фронта мне бросилась в глаза спокойная, деловая атмосфера. Очень скоро я понял: шло это во многом от командующего фронтом Родиона Яковлевича Малиновского. Он принял меня утром в своем кабинете. Неторопливо поднялся из-за стола, крепко пожал руку, указал на кресло у маленького столика и сам сел в другое — напротив.

— Прежде всего, Иван Семенович, от души поздравляю с присвоением генеральского звания, — сказал он. — В первую нашу встречу вы были полковником.

Мне стало приятно, что командующий вспомнил эту, по сути, мимолетную встречу. Произошла она на берегу Южного Буга, куда мы вышли ранней весной 1944 года. Нашей 37-й армии было приказано в короткий срок навести мост через реку и обеспечить переправу двух механизированных корпусов, пропустив их через боевые порядки армии.

С большим трудом удалось навести мост через вышедшую из берегов реку. Но, едва началось движение, в реку свалился танк и разрушил один пролет моста. Переправа прекратилась, а колонны танков и артиллерии между тем продолжали прибывать. На подходе уже были и стрелковые части. И тут в небе появилась «рама», которая, сделав круг, ушла. Стало ясно, что с минуты на минуту надо ждать появления вражеских бомбардировщиков. Положение сложилось критическое.

В это время к переправе подошло несколько вездеходов. Из одного из них вышел командующий фронтом генерал армии Р. Я. Малиновский.

— Кто здесь старший? — спросил он спокойно, словно ничего и не произошло.

Я представился.

— Вот и хорошо, товарищ Аношин, — сказал командующий, — докладывайте, что здесь случилось.

Когда я рассказал все по порядку, Родион Яковлевич поинтересовался, где командующий армией. Узнав, что он на полевом командном пункте, сказал мне:

— Дайте распоряжение, чтобы старший комсостав и все начальники колонн немедленно прибыли сюда.

И только после этого упрекнул: мол, нельзя так организовывать переправу...

Когда все собрались, Родион Яковлевич коротко распорядился: [20]

— Мост исправить незамедлительно. Даю вам полтора часа, товарищ Аношин. Начальникам колонн и всему офицерскому составу приказываю немедленно рассредоточить свои части и укрыть в лесу.

После этого командующий приказал перекрыть все дороги, ведущие к переправе, а на мосту оставить только тех, кто непосредственно занят ремонтом. В районе переправы закипела работа. Когда появились вражеские бомбардировщики, войска уже были укрыты в лесах и балках, а мост хорошо защищен зенитными средствами. Бомбить его прицельно фашистам не удалось.

...Такой была моя первая встреча с Родионом Яковлевичем Малиновским. И вот теперь вторая. Она вышла, разумеется, более обстоятельной и долгой. Командующий рассказал о ближайших и последующих задачах фронта. Меня приятно поразили его простота в обращении, умение внимательно, с уважением выслушивать собеседника. Он отлично знал не только командный состав армии, но и многих политработников, каждого характеризовал конкретно, точно. Со знанием дела рассуждал о партийно-политической работе.

— В скором времени предстоит крупная наступательная операция, — сказал он в заключение. — Сейчас главное — хорошо подготовиться к ней, выше поднять наступательный порыв бойцов и командиров. Мы перенесем боевые действия за наши рубежи, так что придется быть не только военными, но и дипломатами.

После беседы с командующим я сразу приступил к делу. Прежде всего познакомился со своими новыми подчиненными. Собственно, и знакомством-то это было назвать нельзя, ведь с большинством из них мы встречались и прежде. Часто, к примеру, приезжал в 37-ю армию полковник С. И. Катугин. И вот теперь он стал моим заместителем. Степана Ивановича я знал как опытного, прошедшего хорошую школу политработника и верил, что он никогда не подведет.

Добрые отношения сложились у меня еще прежде и с полковником П. П. Савельевым, начальником отдела пропаганды и агитации и одновременно вторым моим заместителем. С удовольствием встретился и с другими офицерами политуправления, с которыми теперь предстояло работать вместе.

К сожалению, мне недолго довелось работать с Р. Я. Малиновским. Вскоре он был назначен командующим 2-м Украинским фронтом, а на его место прибыл генерал армии [21] Ф. И. Толбухин, опытный военачальник, участник первой мировой и гражданской войн.

С Р. Я. Малиновским Федора Ивановича роднили не только возраст и очень похожие биографии, но и жизненный и боевой опыт. У них было много общего и в характерах, и прежде всего доступность для подчиненных, умение заботиться о них, величайшая скромность. И полнейшее отсутствие чванства, зазнайства.

Под стать им был и начальник штаба фронта Сергей Семенович Бирюзов — представитель более молодого поколения наших военачальников.

Надо сказать, что мне посчастливилось рука об руку работать и с другими видными впоследствии военачальниками, среди которых не могу не назвать командующего артиллерией фронта генерал-полковника М. И. Неделина, внесшего большой вклад в разработку и осуществление многих операций фронта, в том числе и той, которую предстояло провести в ближайшее время.

* * *

Подготовка к операции, вошедшей в историю Великой Отечественной войны как Ясско-Кишиневская, началась еще весной, когда наши войска вышли к Днестру и были остановлены для приведения в порядок и пополнения частей и соединений перед новыми боями с врагом.

В этот период перед военными советами, политорганами, партийными и комсомольскими организациями вставали совершенно новые задачи огромной политической важности. Пришла пора уделить особое внимание воспитанию личного состава в духе интернационализма, братской солидарности с трудящимися оккупированных фашистами стран. Надо было уже подумать и о воспитании боевого содружества с армиями стран Юго-Восточной Европы, которые могли вступить в совместную с нами борьбу против гитлеровских войск.

Этим важным проблемам посвятило ряд серьезных мероприятий Главное политическое управление РККА. Так, еще в конце марта 1944 года было проведено Всеармейское совещание руководящих работников политуправлений фронтов, на котором были доведены принципиальные указания ЦК ВКП(б) и Верховного Главнокомандования об организации деятельности политорганов в период выполнения Красной Армией интернациональной миссии по освобождению порабощенных фашистами стран.

В первые же дни своей работы на новой должности мне [22] пришлось руководствоваться материалами этого совещания, С особым вниманием я прочитал доклад начальника Главного политического управления РККА А. С. Щербакова.

Он указывал, что главное на данном этапе — это разъяснить личному составу, что мы вступаем на территорию порабощенных фашистами стран не завоевателями, а освободителями, обратить серьезное внимание командиров и политорганов на воспитание политической бдительности, высокой дисциплины и организованности войск на чужой территории, а также гуманного отношения к населению.

А. С. Щербаков предложил провести в армиях и фронтовых частях семинары политработников, на которых посоветовал выступить командующим, членам военных советов, начальникам политотделов армий.

К нам на 3-й Украинский фронт для участия в таких семинарах были присланы работники Главного политуправления. Политическая работа направлялась на обеспечение полного разгрома противника в Румынии, на сочетание высокого патриотизма с интернациональным долгом советского воина, на установление добрых отношений с населением освобождаемой страны, поддержку прогрессивных организаций, выступающих за свержение фашистской диктатуры Антонеску. Обращалось особое внимание на разоблачение лживой антисоветской пропаганды об «ужасах советской оккупации», о «ссылке румын в Сибирь» и прочем.

Важную роль в активизации деятельности политорганов, в ориентировании их на работу с населением освобождаемых стран сыграло постановление Государственного Комитета Обороны, принятое 10 апреля 1944 года. В нем определялись нормы поведения войск на территории Румынии, предусматривались сохранение органов власти, меры по обеспечению охраны собственности и имущественных прав граждан, определялся общий порядок руководства и контроля за деятельностью гражданских органов власти.

Работу по разъяснению этого постановления, получившего большой международный резонанс, по проведению в жизнь его требований мне пришлось организовывать уже на новой должности.

Подготовка к операции по-настоящему развернулась летом 1944 года. Это было время, когда Красная Армия готовилась к решающим ударам по врагу на всем протяжении фронта. Учитывая возрастающее значение политического руководства войсками на новом этапе войны, ЦК ВКП(б) [23] в мае 1944 года провел совещание членов военных советов фронтов, на котором побывал А. С. Желтов.

Вернувшись из Москвы, он рассказал, что на совещании был сделан подробный анализ обстановки, складывающейся в связи с вступлением Красной Армии на территорию иностранных государств, намечены новые задачи в деле политического руководства войсками, усиления интернационального воспитания воинов. Политбюро обязало членов военных советов смелее ставить перед ЦК вопросы, возникающие в ходе осуществления освободительной миссии, потребовало давать обстоятельную и своевременную информацию о ходе боевых операций, о жизни войск, о работе и взаимоотношениях с населением освобождаемых стран.

Высокими были моральный дух и наступательный порыв наших войск. Бойцы и командиры стремились как можно скорее покончить с врагом и вернуться к мирной жизни. Все чаще можно было слышать разговоры о том, какой будет мирная жизнь. Но до конца войны было еще далеко, и по-прежнему, как в сорок первом, как в Сталинграде и на Днепре, от воинов требовались мужество, глубокое понимание своего долга, сознание того, что они ведут справедливый бой, что на них с надеждой и любовью смотрят соотечественники, ждут их помощи простые люди порабощенных стран, страдающие под немецко-фашистским игом.

Исходя из этого, в период подготовки к наступательным действиям в основу партийно-политической работы в войсках было положено разъяснение политики ленинской партии, важности освободительной миссии Красной Армии, в частности первомайского приказа Верховного Главнокомандующего. В приказе были подведены итоги выдающихся побед, одержанных Красной Армией над захватчиками в период зимней кампании 1943/44 г., и определены дальнейшие задачи воинов.

Стабилизация фронта позволила развернуть агитационно-массовую работу в войсках с привлечением широкого актива. Главным содержанием этой работы был показ того, как в ходе ряда кампаний 1943–1944 гг. Красная Армия выиграла историческую битву за Днепр и Правобережную Украину, сокрушила мощные оборонительные укрепления врага под Ленинградом и в Крыму, умелыми и стремительными действиями преодолела его оборону на реках Южный Буг, Днестр, Прут, Серет.

В докладах, во время политинформаций и бесед подчеркивалось, что уже почти вся Украина, Молдавия, Крым, Ленинградская и Калининская области, значительная часть [24] Белоруссии очищены от оккупантов. Родине возвращены плодородные земли между Днепром и Прутом, наша армия вплотную подошла к государственным границам Румынии, Чехословакии. Эти факты подкреплялись примерами того, как советские люди самоотверженным трудом восстанавливают разрушенное врагом хозяйство.

Агитаторы и пропагандисты на конкретных примерах показывали героизм тружеников тыла, которые в трудных условиях войны добились решающих успехов в производстве вооружения, боеприпасов, обмундирования, продовольствия и своевременной доставке их на фронт. Бойцы и командиры воочию видели, что советский народ под руководством Коммунистической партии способен творить чудеса, с честью выходить из самых тяжелых испытаний.

По мере приближения начала операции агитационно-пропагандистская и организаторская работа политуправления и политорганов объединений и соединений принимала более конкретный, целенаправленный характер. Этому способствовали проведенные в армиях совещания командного и политического состава, а в корпусах и дивизиях — собрания партийного актива. С докладами на них выступали члены Военного совета, руководящие работники политуправления и другие товарищи из управления фронта. В ряде соединений выступил и я.

В частях и подразделениях регулярно проводились партийные и комсомольские собрания, собрания личного состава, на которых обсуждались задачи по повышению боевой выучки, слаживанию подразделений, работе с вновь призванными бойцами.

В этот период на первый план выдвигалась задача совершенствования агитационно-массовой работы с личным составом. Чтобы облегчить работу низового актива, мы в политуправлении разработали специальный перечень основных тем лекций и докладов, подготовили и разослали в войска необходимые материалы.

Например, в материалах, подготовленных политуправлением для докладов и лекций, приводилось количество дивизий, выставленных союзниками Германии на Балканах против нашей страны, указывалось, какой процент сырья, потребляемого военной промышленностью гитлеровцев, покрывается поставками из этих стран.

Политуправление располагало красноречивыми цифрами и фактами на этот счет. Поступали сведения и о том, что, предчувствуя неминуемый развал под нашими ударами всего южного фланга советско-германского фронта, Гитлер [25] задался целью выжать последние соки из своих союзников. Об этом, помнится, докладывал полковник Питерский, начальник отдела по работе среди войск противника. Он привел конкретные примеры того, как, в частности, гитлеровцы грабят Румынию. И когда уже после войны мне довелось прочитать послание фюрера с требованием «немедленно сделать новый военный вклад перед лицом усиливающейся опасности» и ответ Антонеску от 15 ноября 1943 года, вновь перед моим мысленным взором встали деревеньки и убогие рабочие окраины румынских городов.

Мне кажется, читателю будет интересно познакомиться с признанием этого диктатора-авантюриста, обрекшего румынский народ на неисчислимые бедствия.

«...В 1942 году Румыния, идя вместе с немецкой армией в борьбе против большевистской армии, сделала самый большой вклад из всех европейских стран: двадцать шесть дивизий, укомплектованных наилучшим составом и вооружением... Мы потеряли восемнадцать дивизий на Дону и под Сталинградом в результате советского окружения... В боях на Кубани восемь дивизий в течение года потеряли в общей сложности 25% вооружения, считая только то, что было послано из Румынии. Семь из этих дивизий в настоящее время отрезаны в Крыму, а восьмая, сформированная из оставшихся после Донской операции сил, сокращена на 1/3 в результате... боев в Ногайских степях. Мы до настоящего времени потеряли четверть миллиона бойцов, не считая выздоравливающих раненых, и поглотили материальную часть почти двадцати дивизий... Мы несем жертвы, расходуя всю продукцию и весь наш импорт военного характера на содержание наших действующих частей, а также оккупационных и по охране побережья... Войска, мобилизованные внутри страны, мы вынуждены одевать в летнее обмундирование... Говорят ли вам всегда правду относительно вклада Румынии в войну с 1941 года до настоящего времени: что эта война Румынии стоит 300 миллиардов лей; что за этот период мы дали Германии более 8 миллионов тонн нефти, угрожая своим национальным запасам и самим залежам».

Впрочем, мы располагали цифрами и свидетельствами другого плана, более близкими и понятными простому советскому воину. Один такой факт, описанный в газете «Правда» за 10 мая 1944 года, мне памятен до сих пор. Оставляя в панике Одессу, румынские военные чиновники потеряли документ, датированный 25 июня 1942 года и озаглавленный «О функциях организации Z-1 по военным захватам [26] и военным трофеям». На обложке документа — строгое предупреждение: «Совершенно секретно. Хранить в несгораемом шкафу. В случае опасности — сжечь». Румынские подручные гитлеровцев хотели скрыть свои преступления. В этом документе содержалась инструкция по планомерному и беспощадному ограблению временно оккупированных наших земель в Причерноморье, между Южным Бугом и Днестром. Специальные команды, сведенные в «организации Z-1», вывозили все, что только могли, — от заводского оборудования и колхозного инвентаря до музейных ценностей и личных вещей граждан...

Использование подобных примеров как в устной, так и в печатной пропаганде делало ее аргументированной, доходчивой, понятной каждому солдату и сержанту. К тому же мы старались вести работу дифференцированно, с учетом возраста, национальной принадлежности и срока службы бойцов.

Немалую работу проводил отдел пропаганды и агитации, возглавляемый полковником П. П. Савельевым. В его распоряжении была большая группа квалифицированных лекторов и пропагандистов. Через этот отдел член Военного совета осуществлял непосредственное руководство фронтовой и армейской печатью, работой группы прозаиков и поэтов, среди которых были Иван Ле, Александр Левада, Александр Черненко, Алексей Недогонов и другие. Писатели регулярно выступали с очерками и публицистическими статьями на страницах фронтовой и армейских газет. Они были и непременными участниками комплексных бригад политуправления в войсках, где выступали перед бойцами, читали свои произведения. Отдел агитации и пропаганды руководил и культурно-просветительной деятельностью в войсках. В его распоряжении имелось значительное количество технических средств — агитмашин, радиоустановок и кинопередвижек, а также и коллектив фронтового ансамбля песни и пляски, который пользовался популярностью в войсках.

Учитывая многонациональный состав войск фронта, большое количество бойцов, слабо владеющих русским языком, Главным политуправлением Красной Армии был разрешен выпуск, кроме прежних, уже выходивших на других языках, газет на казахском, узбекском, татарском, азербайджанском, армянском, молдавском языках. Однако наладить эту работу оказалось не просто. Нужно было не только укомплектовать редакции, но и достать необходимое оборудование, шрифты. [27]

Газеты решили печатать во фронтовой типографии. Основную часть их полос составляли переводы официальных сообщений и материалов фронтовой газеты. Кроме того, в них печатались очерки и зарисовки о подвигах земляков, сообщения с родных мест. Значение газет на национальных языках трудно переоценить. Они сыграли большую роль в воспитании советского патриотизма и интернационализма, в разъяснении политики партии, благородных целей Великой Отечественной войны, в укреплении дружбы воинов разных национальностей.

В работе с молодым пополнением приходилось учитывать не только его многонациональный состав. В течение лета на пополнение 3-го Украинского фронта из освобожденных районов Правобережной Украины и Молдавии поступило более 100 тысяч человек. В некоторых соединениях эти люди составляли более половины личного состава. Нельзя было не учитывать, что они на протяжении некоторого времени находились под воздействием фашистской агитации. В основной своей массе они, конечно, имели здоровое политико-моральное состояние и, испытав на себе гнет фашистской оккупации, горели желанием отомстить врагам за их злодеяния. Но в то же время среди новичков могли оказаться и лица, отравленные ядом фашистской пропаганды. Это обязывало командиров, политорганы и парторганизации неустанно воспитывать бдительность, широко развернуть политико-массовую работу среди прибывшего пополнения, подкреплять ее индивидуальной работой с каждым.

Если говорить об овладении новичками военным делом, то нельзя не отметить, что у вновь призванных наиболее распространенным явлением была боязнь танков и самолетов. К тому же о Красной Армии, ее боевой мощи прожившие все это время на оккупированной врагом территории подчас судили по периоду 1941 года, когда мы уступали врагу в технике и вооружении, а о противнике — немецко-фашистской армии — по силе ее первоначального удара. То есть сознание этих людей как бы отстало на целых два года, за которые в мире, в стране, наших Вооруженных Силах произошли такие изменения, которые им, лишенным объективной информации, трудно было сразу оценить. И от того, как скоро эти люди освоятся с новой для себя обстановкой, поверят в силу и мощь Красной Армии, во многом зависел наступательный порыв, который необходим для победы в бою.

Этот вопрос специально обсуждался на заседании Военного [28] совета фронта. Был установлен порядок, согласно которому пополнение, поступавшее в соединения, встречали командир дивизии и начальник политотдела, в полках — командир полка и его заместитель по политической части. Если позволяла обстановка, это проводилось торжественно, с выносом Боевых Знамен. На митингах выступали командиры, политработники, герои минувших боев. Затем бойцов распределяли по подразделениям, где с каждым из них, обязательно индивидуально, беседовали командиры и политработники, коммунисты, комсомольские активисты.

Особенно большая работа в этом отношении была проведена в 37, 46 и 57-й армиях. Они находились на важном направлении, и им в предстоящей операции отводилась ответственная роль. К тому же именно в эти армии влилось наибольшее число лиц, находившихся на временно оккупированной территории.

Свою лепту в работу с пополнением внесла и печать. Особенно фронтовая газета «Советский воин», которую редактировал подполковник Н. С. Филиппов. Специально для новичков газеты публиковали статьи и корреспонденции бывалых воинов. Были выпущены листовки и плакаты, в которых наглядно разъяснялось, как бороться с фашистскими танками и самолетами. Вся эта печатная продукция пользовалась большим спросом. Молодые воины с интересом изучали ее, советовались с бывалыми бойцами. Преодолению танкобоязни помогли также практические занятия, получившие название «обкатка танками».

В связи с некоторым затишьем на фронте появилась возможность систематически проводить политзанятия. Была оперативно составлена их тематика, подготовлены необходимые пособия для руководителей. Занятия были направлены на воспитание отважного и смелого бойца, дерзкого, решительного в наступлении, стойкого и упорного в обороне.

Основным методом повышения идейно-теоретического уровня офицеров явилась самостоятельная работа. В помощь самостоятельно изучающим марксистско-ленинскую теорию читались лекции, доклады, проводились индивидуальные и групповые собеседования, консультации, семинары и теоретические конференции, на которых выступали опытные командиры и политработники, офицеры штабов. Особой популярностью пользовались подготовленные политуправлением лекции о международном положении, беседы о чести и достоинстве советского офицера. Во фронтовой и армейских [29] газетах печатались пропагандистские статьи, методические советы.

Военный совет и политуправление фронта усилили работу с младшим офицерским составом. Дело в том, что немало офицеров низового звена еще недавно были сержантами и рядовыми. Ясно, что им не хватало политической и военной подготовки для успешного руководства боевыми действиями и воспитания подчиненных. Организация занятий с этой категорией военнослужащих явилась предметом особой заботы как командиров, так и политработников.

Но не только это волновало нас.

Крайне важным мероприятием в области подготовки к наступательным действиям являлось организационное укрепление партийных организаций в войсках, подготовка партийных и комсомольских организаций к выполнению возложенной на них задачи — быть проводниками политики Коммунистической партии в массах, помощниками командиров в решении боевых задач.

Разностороннюю работу в этом направлении провел отдел организационно-партийной работы политуправления фронта, возглавляемый полковником В. З. Ткаченко. Этот отдел располагал большой группой штатных политработников — инспекторов и инструкторов, имеющих хорошую политическую подготовку и опыт партийно-политической работы в войсках. Однако сила его состояла, конечно, не в количестве штатных работников, а в связи с политотделами армий, корпусов и дивизий.

Инспекторы и инструкторы большую часть своего времени находились в войсках, а если и приезжали в политуправление фронта, то лишь для отчетов и получения очередных указаний. Совместно с работниками политотделов армий, корпусов и дивизий они организовывали работу по воссозданию и укреплению партийных организаций в полковом и ротном звене. Полковник Ткаченко умело направлял работу отдела. Много в этом отношении сделал мой заместитель полковник С. И. Катугин.

Эта работа была тем более важна, что, пока войска вели наступательные действия, ряды коммунистов и комсомольцев в подразделениях значительно поредели, а среди вновь призванных с освобожденных территорий коммунистов и комсомольцев было мало. В результате многие партийные организации, особенно ротные, распались. В 57-й армии, например, парторганизации имелись только в 5 из 130, а в 37-й армии в 31 из 118 стрелковых рот. Аналогичное положение было и в других армиях фронта. Требовалось [30] в короткий срок воссоздать и укрепить партийные организации, особенно в стрелковых подразделениях. Поэтому политорганы и партийные организации частей усилили работу по приему в партию передовых, отличившихся в боях воинов. Партийным комиссиям было дано указание строго следить за тем, чтобы дела о приеме в партию не залеживались и разбирались не позднее 2–3 дней после решения первичных парторганизаций.

Вот как росла партийная организация фронта в период подготовки к Ясско-Кишиневской операции. В мае принято в члены 6004 человека, в кандидаты — 6811 человек; в июне в члены — 4794, в кандидаты — 5514; в июле в члены — 3531, в кандидаты — 4136; в августе — соответственно 3614 и 3951.

Всего за четыре месяца было принято в члены партии 17943 человека, в кандидаты — 20412 человек.

Относительное уменьшение с каждым месяцем числа принятых в члены и кандидаты в члены партии объясняется не ослаблением работы парторганизаций в этом направлении, а тем, что добрая половина личного состава была призвана недавно и предстояло изучить людей, их деловые и морально-политические качества.

Всего в составе 3-го Украинского фронта к началу Ясско-Кишиневской операции насчитывалось более 100 тысяч членов и кандидатов партии. Однако распределялись они по соединениям и частям неравномерно. Меньше всего коммунистов осталось в стрелковых частях, особенно в звене батальон — рота. Это и понятно: именно стрелковые части пополнились призывниками, которые два с лишним года жили в оккупации. Поэтому в интересах повышения их боеспособности мы провели перераспределение и перестановку коммунистов с целью укрепления партийных организаций стрелковых рот. Непосредственно только политуправление фронта для укрепления партийных организаций стрелковых рот отобрало из тыловых частей и учреждений свыше 1000 человек. Аналогичная работа была проведена политотделами армий, корпусов и дивизий.

Все отобранные коммунисты, прежде чем направиться в стрелковые роты, проходили при запасной бригад: фронта и в запасных полках армий кратковременный курс обучения по специальной программе, которая была составлена таким образом, чтобы вооружить обучающихся необходимыми знаниями для политической работы в ротах.

В сочетании с ростом рядов партии перераспределение и перестановка коммунистов дали положительные результаты. [31] К началу Ясско-Кишиневской операции во всех, за редким исключением, стрелковых ротах имелись полнокровные партийные организации, состоящие из 10–15 и более коммунистов.

По примеру парторганизаций перераспределение и перестановка проводились также и по линии комсомола. С этой работой успешно справился комсомольский отдел политуправления фронта, возглавляемый майором В. В. Воропаевым. В результате принятых мер к началу операции в большинстве стрелковых подразделений коммунисты и комсомольцы составляли уже более половины личного состава. Это положительно сказалось на сплочении коллективов, на организации всей политико-воспитательной работы, на состоянии дисциплины.

Чтобы победить врага, его нужно ненавидеть. Естественно, воспитанию ненависти к фашистским извергам командиры и политорганы уделяли первостепенное внимание. Дня не проходило, чтобы в ротах и батареях не проводились беседы и лекции о зверствах захватчиков. Для этого широко использовались сообщения печати о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков и их сообщников.

Кроме того, бойцы, участвуя в освобождении родной земли, своими глазами видели разрушенные города и села, леденящие кровь следы хозяйничанья немецко-фашистских захватчиков. Надо было помочь воинам осмыслить виденное, сделать для себя единственный вывод: бить врага беспощадно.

Большой популярностью у солдат пользовались листовки, издаваемые политорганами. Их нельзя было читать спокойно. Написанные писателями и журналистами, политработниками, а то и самими бойцами и сержантами, они не могли никого оставить равнодушным.

«Где бы ни побывали фашисты, повсюду их кровавый путь отмечен виселицами, разрушениями, горами трупов расстрелянных советских людей, — говорилось в одной из листовок, выпущенных политуправлением фронта. — Так было в Богучаре и Миллерове, в Изюме и Ворошиловграде, в Славянске и Синельникове, в Днепропетровске и Запорожье, в Кривом Роге и Херсоне, в Одессе и Тирасполе.

Товарищ боец, весь советский народ благословил тебя на великий подвиг освобождения родной земли, на возмездие фашистским злодеям.

Да поможет тебе в этом святом ратном деле жгучая всепобеждающая ненависть! Да осенит тебя великое непобедимое знамя Ленина!» [32]

Сильное воздействие на чувства и мысли людей оказывали свидетельства тех, кто сам пережил фашистскую неволю. Таким людям мы всегда старались давать слово при случае.

Помню, во время одной из бесед по поводу зверств захватчиков в Одессе боец 59-й гвардейской стрелковой дивизии Родин обратился к товарищам с такими словами:

«Я — одессит и своими глазами видел, какие чудовищные дела творили гитлеровские бандиты в Одессе. Подлые фашисты ради забавы застрелили из автоматов моего сына, а другого мальчика тяжело ранили. Я поклялся отомстить врагам за кровь и смерть невинных детей. Теперь мне дано Советской властью оружие и свою клятву я исполняю с честью...»

Мне докладывали о случае, происшедшем в одном из гвардейских стрелковых полков. Учитывая возраст донского казака Парамона Самсоновича Куркина, командир подразделения решил перевести его в хозвзвод и назначить повозочным. Узнав об этом, боец обиделся и по команде обратился к комбату с просьбой оставить его в роте рядовым бойцом.

На вопрос командира: «Почему вы хотите остаться в роте?» — Куркин ответил: «С немецкими извергами я в первую войну еще воевал. И с тех пор злость у меня к ним особая есть. В моих руках еще хватит силы, чтобы нещадно бить врага, и от других я не отстану».

Боец остался в подразделении и в последующих боях показал себя с самой лучшей стороны.

Подобных случаев было немало. Накопилась у наших воинов злость и ненависть к врагу. У многих, как и у П. С. Куркяна, с фашистами были личные счеты. Поэтому мы стали готовить личный состав к боевым действиям в новых условиях на территории противника. В основу этой работы было положено заявление Советского правительства от 2 апреля 1944 года, главная мысль в котором сводилась к тому, что Красная Армия, переходя советскую границу, не преследует цели захвата какой-либо части Румынии или изменения существующего в ней общественного строя. Вступление советских войск в пределы Румынии диктуется исключительно военной необходимостью и продолжающимся сопротивлением противника.

Это была в высшей степени справедливая позиция Советского правительства. И предстояло усилить классовое, интернациональное воспитание личного состава, показать нашим людям разницу между правящими кругами государств — [33] союзников гитлеровской Германии и простым народом, который страдает от двойного гнета — своей буржуазии и оккупантов. Именно этого добивались командиры и политорганы, партийные и комсомольские организации. Было очень важно, чтобы каждый боец хорошо понял свою освободительную миссию и ничем не уронил своей чести, чести красноармейца, в глазах местного населения.

* * *

Наконец поступили конкретные распоряжения по подготовке к операции, и в конце июля 1944 года Военный совет и политуправление фронта провели совещание членов военных советов, начальников политотделов армий и начальников политотделов корпусов, на котором я сделал доклад о задачах партийно-политической работы в связи с предстоящими наступательными действиями войск.

В основу доклада были положены указания Главного политического управления Красной Армии о перестройке партийно-политической работы применительно к новой обстановке, изложенные в подписанном А. С. Щербаковым приказе, в котором особое внимание обращалось на разъяснение великой освободительной миссии Красной Армии, воспитание у воинов уверенности в близкой и окончательной победе над врагом.

Активное участие в работе совещания приняли все члены Военного совета фронта во главе с командующим генералом армии Ф. И. Толбухиным. В заключение совещания выступил А. С. Желтов. В своем выступлении Алексей Сергеевич говорил о необходимости усиления живого общения руководителей с подчиненными и с массой бойцов, об улучшении проверки исполнения приказов командования, повышении политической бдительности. Он поставил задачи усилить воспитательную работу в войсках в духе советского патриотизма, национальной и военной гордости, повысить дисциплину всего личного состава, с тем чтобы, находясь за рубежом Родины, каждый строго соблюдал порядок и организованность, нормы поведения, дорожил честью и достоинством советского воина, уважал суверенитет и национальное достоинство других народов.

Вскоре политуправление провело совещания с начальниками политотделов дивизий, а затем и с заместителями командиров полков и батальонов по политической части. Совещание, на котором я делал доклад, прошло в городе Тирасполе. Эти же вопросы были обсуждены на собраниях партийного актива и коммунистов первичных парторганизаций. [34] Все это способствовало оживлению партийно-политической работы, придало ей целенаправленный характер.

2 августа была получена долгожданная директива Ставки Верховного Главнокомандования о проведении операции. Ознакомившись с ней, мы провели расширенное заседание Военного совета фронта с участием командующих армиями, начальников штабов и членов военных советов.

В заключение своего выступления Сергей Семенович Бирюзов назвал силы и средства, привлекаемые к операции, указал, какие задачи должны решать та или иная армия. Серьезное внимание он уделил вопросу оперативной маскировки войск.

Командующие армиями, заблаговременно ознакомленные с директивой Ставки, доложили Военному совету свои решения на наступление. После разбора оперативных вопросов Военный совет рассмотрел и утвердил мероприятия политуправления фронта по партийно-политической работе, изложенные в моем докладе.

Настроение у присутствовавших на Военном совете офицеров и генералов было приподнятое, радостное. Да и как иначе? Нашему фронту вместе со 2-м Украинским Ставка доверила проведение важнейшей операции, успешное завершение которой позволило бы практически вывести из войны двух союзников Германии — Румынию и Болгарию. Вместе с тем каждый чувствовал свою огромную ответственность. До начала наступления оставалось немного времени, а дел — непочатый край. Требовалось окончательно отработать вопросы взаимодействия, подготовить исходные районы для наступления, подвезти боеприпасы к огневым позициям, осуществить сосредоточение сил на направлении главного удара и прочее.

Большое внимание уделялось дезинформации противника. Проводились различные мероприятия, призванные внушить, что никаких активных действий советское командование на южном участке фронта предпринимать в ближайшее время не собирается. Все распоряжения отдавались только лично. С этой целью командиры и политработники либо вызывались на КП, либо получали указания непосредственно на месте. Переписка и телефонные разговоры на сей счет были категорически запрещены, а радиопередатчики опечатаны...

Самые строгие меры по обеспечению скрытности подготовки наступления были приняты во всех объединениях и соединениях фронта. По инициативе Военного совета 37-й армии было решено временно отселить с вицканского плацдарма [35] и из прибрежных населенных пунктов местных жителей. Этим, конечно, преследовалась главная цель — избежать напрасных потерь среди гражданского населения от огня вражеской артиллерии. Но была и другая — нейтрализовать вражеских агентов, оставленных гитлеровцами на освобожденной нами территории.

В том, что они оставлены, мы, конечно, не сомневались. А однажды мне в этом пришлось и самому убедиться...

Как-то позвонил Михаил Николаевич Шарохин.

— Что-то, Иван Семенович, забывать стали нас, — упрекнул полушутя-полусерьезно. — Давненько не заглядываете.

— А я как раз завтра с утра к вам собираюсь, Михаил Николаевич.

— Вот и хорошо, — заметил командарм.

Конечно, это приглашение было не случайным: Михаилу Николаевичу потребовалось по старой привычке посоветоваться со мной по самым различным вопросам. Поездка по войскам 37-й армии запомнилась, потому что в тот день я мог трижды погибнуть, но отделался лишь легкой контузией и царапиной.

В 37-ю, войска которой знал неплохо, я чаще всего ездил один, а не с группой работников политуправления, как в остальные. Так поступил и на сей раз.

Выехали тихим ранним утром и вскоре оказались в Суклее, в штабе Шарохина. Михаил Николаевич встретил радушно. Он был, как всегда, в тщательно отутюженной полевой форме, загорелую шею оттенял белый кант свежего подворотничка.

— Позавтракаем — и махнем к Чурмаеву? — предложил он, поздоровавшись.

— В двадцать восьмую гвардейскую? Согласен. Я давненько не был там.

Дивизия занимала оборону в районе Александровки и, как и все войска фронта, вела «бои местного значения» — стремилась улучшать позиции.

Завтракал с бывшими своими однополчанами — В. В. Сосновиковым, А. К. Блажеем, новым членом Военного совета армии генерал-майором В. Д. Шабановым, с которым тоже был знаком и который, как мне доложили, уже хорошо вписался в коллектив. Беседовали о текущих делах.

В дивизию выехали на трех машинах. Шарохин пригласил меня в свой «виллис», пояснив, что по дороге надо потолковать.

Ехали в голове колонны, любовались буйной зеленью молдавского лета. Вокруг стояла тишина, нигде не стреляли. [36]

Тучи пыли поднимались из-под колес, и задним машинам приходилось держать солидную дистанцию.

— Появятся в небе фрицы — издалека увидят, — заметил Михаил Николаевич, оглянувшись назад.

— Ничего, скоро лесок будет, — успокоил порученец.

Но только подъехали к лесу, на дорогу выскочил солдат и преградил нам путь. Водитель резко нажал на тормоза, высунулся в окно и крикнул, чтобы тот освободил дорогу.

Но солдат, не обращая внимания на водителя, подошел к машине, открыл заднюю дверцу, и мы, еще не пришедшие в себя после внезапной остановки, услышали его спокойный голос:

— Товарищи генералы, дальше нельзя: мины...

— Откуда они взялись? — недовольно пробурчал порученец командующего, сидевший на переднем сиденье.

— Действительно, откуда? — удивился и Шарохин. До Александровки не доехали каких-то метров восемьсот, находились, по сути, в расположении дивизии генерал-майора Г. И. Чурмаева — и вдруг мины.

— Так мы же тут на прошлой неделе проезжали, — сказал порученец, выйдя из кабины. — Что они, с неба упали?

— Не кипятись, Петрович, сядь в машину, — приказал ему командующий. — А вы, — обратился он к солдату, — давайте делайте свое дело.

— Есть, — только и сказал красноармеец и опустил миноискатель у правого переднего колеса машины. Не прошло и минуты, как мы услышали его голос:

— Товарищ генерал, вы в рубашке родились. Есть!

Положив миноискатель на землю, солдат присел на корточки, и его рыжие от земли пальцы быстро, но осторожно заработали. И он ловко вытащил противотанковую мину.

— Вот это да! — воскликнул водитель. На его загорелом лбу блестели крупные капли пота.

Я машинально потрогал свой лоб — он тоже был мокрым.

— Вот так — «до смерти четыре шага», — пошутил Шарохин, и голос его был таким же спокойным, как всегда. — Точнее, не четыре шага, а полоборота колеса, — добавил он.

Потом мы вышли из машины. Нас окружили саперы во главе с лейтенантом, который доложил, что на этой дороге обнаружили и обезвредили еще пять противотанковых мин.

— Гад какой-то действует, — сказал он. — Позавчера полуторка подорвалась. С тех пор каждое утро с миноискателем этот участок проверяем...

— Строй, лейтенант, своих ребят, — сказал Михаил Николаевич. [37]

И когда тот, выполнив распоряжение, доложил, Михаил Николаевич подошел к нашему спасителю и проникновенно, с чувством сказал:

— Спасибо, солдат, ты хорошо поработал и заслуживаешь награды.

Он достал из кармана орден Красной Звезды и прикрепил к пыльной гимнастерке красноармейца, на груди которого уже красовались медали «За отвагу» и «За боевые заслуги».

Пока прикреплял орден, расспросил, давно ли солдат воюет, в каком полку служит. Потом крепко обнял его и приказал встать в строй.

— И вам, товарищи, спасибо за службу, — сказал командарм, обращаясь к саперам. — Враг, как видите, не дремлет. Не только бомбит и стреляет, но из-за угла еще стремится нанести удар. Так что смотрите в оба.

Подозвав лейтенанта, Шарохин приказал ему передать командованию, чтобы нашего спасителя представили к ордену — награждение надо было оформить документально.

Михаил Николаевич и раньше практиковал вручение наград в окопах, на передовой, без предварительного оформления документов. Так он поступал иногда в наступлении, оставляя оформление бумаг на потом...

— Считаю, Иван Семенович, — обернулся он ко мне, когда машина тронулась, — коль мне доверено от имени правительства награждать своих подчиненных орденами и медалями, то должен я это делать там, где сочту нужным и без излишней бюрократии. Главное — чтоб воспитательный эффект достигался.

— Да мы уже с вами, Михаил Николаевич, на эту тему не раз говорили, — ответил я.

— Вот-вот, а вы все не соглашаетесь со мной, — шутливо упрекнул он. Помолчав, продолжал серьезно: — Конечно, порядок есть порядок. Ничего против не имею. Но ведь — война. Солдат может трижды погибнуть, так и не получив заслуженной награды.

Дальше ехали молча, каждый думал, быть может, и по-своему, но об одном и том же — о войне, о том, как лучше подготовиться к новому наступлению.

— Нужно бы с прифронтовой полосы отселить местное население, чтоб даром не гибли люди, — нарушил молчание Михаил Николаевич.

— Трудно это сделать — люди намучились в оккупации, теперь только почувствовали себя хозяевами, а тут опять оставлять хаты со всем скарбом, — ответил я. [38]

— Трудно, но нужно, Иван Семенович.

На командном пункте генерал-майора Г. И. Чурмаева мы долго не задержались. Выслушав доклад комдива, уточнив кое-какие детали и дав необходимые указания, Шарохин обратился ко мне:

— Тут, Иван Семенович, порядок. Я сейчас направлюсь к Куприянову, а вас, если не возражаете, попрошу проехать к Осташенко.

Я как раз планировал посетить 57-й стрелковый корпус генерал-майора Ф. А. Осташенко, поэтому предложение командарма принял с удовольствием.

В 17.00 договорились встретиться у генерала Дрейера.

Командарм уехал в 66-й стрелковый корпус генерал-майора Д. А. Куприянова, а я провел короткое совещание с работниками политотдела дивизии и тоже попрощался с хозяевами.

На командный пункт Осташенко добрались быстро и без приключений. С генералом встретились как старые сослуживцы. Он как раз собирался ехать в одну из дивизий.

— Командный пункт и штаб дивизии вон за той высоткой, — указал рукой комкор. — Там небольшая деревушка в лощине — райское место. Нам только вон тот участок проехать.

Отрезок дороги, на который указал Федор Афанасьевич, был не более полукилометра.

— Проскочим, — сказал я уверенно.

Действительно, проскочили. Гитлеровцы не успели сделать ни одного выстрела, хотя мы ехали на трех машинах и их наблюдатели не могли нас не заметить.

Было жарко, и мы решили расположиться в тенечке на завалинке крестьянского дома, который занимал командир дивизии. Хозяина на месте не оказалось — находился в одном из полков. Чтобы не терять времени даром, я дал команду собрать политработников и, кого удастся, из партактива.

Вдруг послышался свист и громыхнул взрыв. Снаряд пробил крышу дома и разметал его в пух и прах, а нас отбросило взрывной волной метров на 5–6. Открыв глаза, увидел склонившегося надо мной порученца Павла Романовича Копина. На лице — испуг, губы его шевелились, но я ничего не слышал — оглушило... Подполз, тоже слегка оглушенный, Осташенко. Вдвоем помогли мне подняться и перебраться в укрытие — на дно каменистого оврага, ибо артналет усилился. [39]

— Второй раз сегодня чуть не угодил на небеса, — сказал я Федору Афанасьевичу, вспомнив утренний инцидент и слова Шарохина.

— Ничего, — ответил он, — кому суждено быть повешенному, тот не утонет. Вот я — третью войну воюю и ни разу даже не ранен.

Обстрел как начался внезапно, так внезапно и прекратился. Вскоре вернулся комдив. Я поинтересовался, часто ли противник такие вот налеты устраивает.

— Частенько, — ответил комдив. — Особенно когда высокое начальство наезжает.

Это же подтвердил и Осташенко. Потому, мол, и в дом не стал заходить, знал — будет налет, но не ожидал, что прицельно ударят.

— А может, кто-то корректирует огонь? — высказал я предположение.

Осташенко согласился со мной и приказал комдиву усилить бдительность, присматриваться к местным жителям.

О необходимости повысить бдительность говорил и я с политработниками и партийным активом.

После обеда Федор Афанасьевич отбыл к себе на командный пункт. Это была наша последняя встреча с Осташенко на фронте. Вскоре его корпус вывели во второй эшелон, а позже передали в подчинение 2-му Украинскому фронту. Участок же, который он оборонял, заняли дивизии 57-й армии...

В 20-ю дивизию генерал-майора Н. М. Дрейера я прибыл заблаговременно. На КП сказали, что комдив в одном из полков вместе с начальником политотдела и скоро должен вернуться.

— А вы пока отдохните с дороги, товарищ генерал, — предложил начальник штаба и дал провожатого до дома, который занимал комдив.

Провожатым оказалась молодая девушка-солдат с эмблемами связиста на погонах, быстрая черноглазая украинка.

Через несколько минут я уже сидел в светлой чистой горнице. Заметил про себя: Галя тут как дома. Она проворно хозяйничала на кухне; уже тоненько пел самовар, на столе появились чистая домашней выделки холщовая скатерть, стаканы в подстаканниках, литровая банка с вареньем...

Вскоре подъехал и Шарохин.

— Здравствуй, Галочка, — поздоровался он, войдя в переднюю. — Соскучился по твоему чаю.

— Сейчас будет, товарищ командующий, — пообещала [40] девушка и прибавила: — Как вы любите, с медом и абрикосовым вареньем.

Не успели мы переброситься и парой слов, как в комнату без стука вбежал порученец командарма и доложил, что в сторону деревни идет группа вражеских бомбардировщиков — не менее 10 самолетов.

— Ну и пусть летят, — ответил Михаил Николаевич. Видно было — он настроился попить чаю. Да и мне не хотелось оставлять прохладную чистую светлицу с шумящим самоваром, который Галя только что ловко водрузила на стол.

— Не деревня же их цель, — в том же тоне поддержал я Михаила Николаевича. — Да и наши истребители их скоро перехватят.

— К тому же нынче с Иваном Семеновичем мы уже разок чуть не взлетели на воздух, — вспомнил Михаил Николаевич утреннюю мину.

— Нам тоже досталось, — сообщил я. — Оглушило, шумит в голове. Но после Галиного чая обязательно пройдет, — прибавил, глядя на хозяйку, которая заваривала чай и внимательно прислушивалась к разговору.

В это время где-то недалеко ударили зенитки и ухнули бомбы. Галя поставила чайник и посоветовала нам отправиться в укрытие.

— Ну, Галя, чаю пожалела, — добродушно ворчал Михаил Николаевич, покорно следуя в «бомбоубежище» — картофельную яму.

— Я вам сюда принесу, — сказала Галя, когда мы спустились в яму и устроились на каких-то ящиках. Но Михаил Николаевич не отпустил ее, сказав, что тут пить чай — не тот смак. Потерпим.

Сидим ждем, когда враг отбомбится или его отгонят наши истребители. И вдруг — оглушительный взрыв, земля заходила ходуном, песок посыпался с покатых стенок.

— Кажется, в дом угодила, — сказал Михаил Николаевич.

Он не ошибся: когда мы выбрались из убежища, на месте дома зияла огромная воронка. Машины наши, спрятанные в балке, не пострадали, а вот радиостанция, которая сопровождала командарма, была разбита.

— Ну как, Иван Семенович, убедились, что местное население с прифронтовой зоны надо временно отселить? — спросил Михаил Николаевич.

Мне оставалось только согласно кивнуть и пообещать поддержку в этом трудном деле. [41]

О том, как происходило отселение, мне доложили позже. В течение трех дней жители расположенных на плацдарме селений, а также города Тирасполя, что на левом берегу Днестра, организованно выехали в тыл. В двадцатипятикилометровой зоне остались лишь их уполномоченные — по одному на каждые 10 домов. Это были надежные, проверенные люди. Они наблюдали за сохранностью имущества граждан, через них поддерживалась связь между военными и гражданскими властями.

Много хлопот доставили только обитатели Кицканского монастыря, которые хотели отсидеться в своих кельях, ссылаясь на то, что стены достаточно крепкие и за ними можно чувствовать себя в безопасности.

Однако было отмечено, что, как только на наблюдательные пункты, находящиеся в районе монастыря, приезжают командиры высокого ранга, гитлеровцы начинают интенсивный обстрел. Правда, бесспорных доказательств тайных связей духовной братии с врагом не было, но мы знали, что настоятелем монастыря являлся бывший царский офицер, который совсем не благоволил к нам хотя и старался скрывать свое отношение под маской смирения.

Узнав о необходимости срочно эвакуироваться в тыл, святой отец согласился, но попросил оставить трех монахов для присмотра за имуществом.

Вскоре монахи с узелками заняли места в машинах, и колонна в сопровождении двух стрелковых взводов, выделенных для обеспечения эвакуации, направилась в сторону суклейской переправы.

Когда машины въехали в лес, святые отцы попросили остановиться: до ветру, мол, приспичило.

Обманули черноризники доверчивого лейтенанта — командира взвода. Пришлось двое суток разыскивать по лесу «братьев во Христе». Иные так хорошо спрятались, что их не смогли найти.

После этого были приняты дополнительные меры по обеспечению скрытности подготовки наступления. Теперь, например, к переднему краю обороны бойцам и командирам частей обслуживания разрешалось выходить только в строго определенных местах и с ведома командира дивизии, причем обязательно в сопровождении командира роты или батальона.

В дни подготовки к Ясско-Кишииевской операции напряженно работали и штабы, и политуправление фронта, политотделы армий и соединений, политаппарат и парторганизации частей. Были составлены планы партийно-политических [42] мероприятий, в которых предусматривались расстановка политработников по соединениям и частям, проведение собраний и митингов, выступление лекторов и пропагандистов. В армейской печати особое внимание уделялось распространению опыта минувших боев, популяризации отличившихся.

Офицеры политуправления много времени отдавали работе в частях, где оказывали конкретную действенную помощь.

До начала наступления мне с группой политработников довелось побывать во всех армиях фронта, переговорить с членами военных советов, заслушать начальников политотделов о проводимой работе. Приходилось каждый день по нескольку раз выступать перед различными категориями военнослужащих.

Во всех частях за несколько дней до начала наступления состоялись партийные собрания, на которых были обсуждены задачи коммунистов в предстоящих боях. Почти на каждом собрании рассматривались заявления воинов о приеме в партию. Сотни и сотни бойцов изъявили желание идти в бой коммунистами. Они тут же получали партийное поручение — первыми подняться в атаку.

Политуправление подготовило обращение к личному составу в связи с предстоящим наступлением, которое явилось настоящим боевым призывом. Наши литераторы и журналисты постарались подобрать такие слова, чтобы они дошли до сердца каждого воина.

В приказе-воззвании, в частности, говорилось: «Доблестные воины 3-го Украинского фронта!

Выполняя наказ Родины, вы неоднократно обращали в позорное бегство ненавистного врага.

В прошлых боях за освобождение Украины и Молдавии от поганых полчищ немецко-румынских захватчиков вы проявили чудеса храбрости и героизма.

В тяжелых условиях военной распутицы нынешнего года вы героически прошли сотни километров, очищая родную советскую землю от немецко-румынских захватчиков. Далеко позади остались Днепр и Буг, Кривой Рог и Никополь, Николаев и Одесса. На ряде участков вами форсирован Днестр. Но еще топчет враг землю Советской Молдавии и Измаильской области. Еще томятся в румынском рабстве сотни тысяч советских людей, ручьями льется невинная кровь женщин, детей и стариков. Они ждут своего освобождения. Кровь безвинных жертв взывает к мщению. [43]

Боевые друзья! Настал грозный час окончательной расплаты за все злодеяния, совершенные гитлеровцами на советской земле. Отомстим врагу за горе и слезы, за разбой и насилия, за издевательство над нашим народом.

Приказываю:

Войскам 3-го Украинского фронта перейти в решительное наступление.

1. Доблестным пехотинцам стремительным штурмом прорвать оборону противника и уничтожить его. Смело врываться в траншеи врага: пулей, штыком и гранатой разить ненавистных извергов. Неустанно преследовать их по пятам, не давать им закрепляться на промежуточных рубежах.

2. Мужественным артиллеристам и минометчикам сокрушительным огнем прокладывать путь пехоте и танкам, громить живую силу и технику противника.

3. Отважным танкистам, взаимодействуя с пехотой, мощными ударами бить по вражеским флангам, дробить войска противника, резать его коммуникации, окружать и уничтожать захватчиков.

4. Неустрашимым саперам быстро проделывать проходы в минных полях и проволочных заграждениях, не задерживать нашу наступающую пехоту, своевременно наводить переправы.

5. Смелым летчикам обрушивать смертельный груз на боевые порядки вражеских войск, стойко прикрывать нашу пехоту с воздуха, дерзко бомбить коммуникации врага, не давать ему выходить из-под ударов наших войск.

6. Храбрым связистам обеспечить в бою непрерывную связь, вовремя устранять неисправности и повреждения в ней.

7. Неутомимым труженикам войсковых тылов не отставать от наступающих подразделений, постоянно питать войска боеприпасами, снаряжением и продовольствием.

8. Офицерам и генералам организовать образцовую работу штабов, обеспечить четкое взаимодействие всех родов войск, непрерывно управлять боем, широко применять маневр.

9. Всем воинам фронта смело идти вперед, беспощадно уничтожать румыно-немецких захватчиков. Высоко держать честь воинов Красной Армии, соблюдать образцовый порядок и организованность, не допускать самоуспокоенности и благодушия, прочно закреплять отвоеванные рубежи. [44]

Воины Красной Армии! Родина-мать благословляет вас на новые подвиги. Великое непобедимое знамя Ленина осеняет вас!

Смерть фашистским оккупантам!»

Приказ был подписан командующим войсками 3-го Украинского фронта генералом армии Ф. И. Толбухиным, членом Военного совета генерал-лейтенантом А. С. Желтовым, начальником штаба генерал-полковником С. С. Бирюзовым.

Чтение вылилось в массовые митинги, на которых бойцы, командиры и политработники с большим подъемом клялись, что они сделают все, не пожалеют крови я самой жизни для выполнения поставленной задачи.

Митинги явились логическим завершением всей партийно-политической работы, проведенной в ходе подготовки к Ясско-Кишиневской операции. [45]