Командир полка бомбардировщиков

Серенький январский денек. Низкая облачность и возможность встречи с «заблудившимся» в облаках «мессершмиттом» заставляет вести самолет на небольшой высоте. Сделав круг над лесом, «ПО-2» идет на посадку. Короткий толчок при соприкосновении с землей, и, взметая шлейф поземки, самолет бежит по взлетно-посадочной полосе полевого аэродрома. Здесь хозяйство Василия Ивановича Дымченко — командира полка бомбардировщиков.

Подруливаем к опушке леса. Поставив машину в укрытие (капонир), направляемся по утоптанной тропке к небольшому домику, где располагается КП полка. Навстречу нам быстрыми шагами идут трое. Впереди майор Дымченко — плотный, широкоплечий человек со следами ожогов на лице. Рядом с ним его замполит майор Петров и начальник штаба подполковник Кулин.

Этих людей я знаю давно. Мне не раз приходилось бывать у них на полевых аэродромах и. в полках. Но тогда я прилетал как представитель штаба воздушной армии. Сегодня же они [9] принимают меня как командира дивизии — своего непосредственного начальника.

На аэродроме идет обычная фронтовая жизнь. В укрытиях у самолетов суетятся техники и летчики. Идет осмотр самолетов. Рядом оружейники снимают с автомашин длинные тяжелые бомбы и подвешивают их в люки. Часть готовится к боевому вылету. Время от времени со взлетно-посадочной полосы в зимнее небо взмывают самолеты-разведчики. Сделав круг над перелеском, они уносятся на запад.

Приняв от Дымченко рапорт, вместе с ним и Петровым направляемся к местам стоянки самолетов. С того времени, как я последний раз был у Дымченко, состав летчиков в его полку изменился. Одни перешли в другие части на повышение, другие попали в госпитали, третьи пали в боях смертью храбрых. На смену им пришли новые люди, и мне хотелось познакомиться с ними непосредственно у самолетов.

В небольшой просеке, в капонире, самолет капитана Гришина.

Гришин — командир эскадрильи, один из лучших летчиков дивизии. Мы встретили его у самолета. В черной меховой куртке и сдвинутой на затылок шапке-ушанке он вместе с техниками проверял готовность машины к полету.

Заметив нас, капитан вытер руки, подошел и, отчеканивая слова, доложил о том, что [10] эскадрилья готовится к выполнению очередного задания.

О том, что полку предстоит налет на железнодорожную станцию, я узнал от прежнего командира дивизии генерала Владимира Алексеевича Ушакова и сейчас наблюдал, как личный состав полка готовится к выполнению сложной боевой задачи.

В этот день я ближе познакомился со многими людьми полка — с командиром звена лейтенантом Петровым, с молодым, полным боевого задора младшим лейтенантом Архиповым.

Командир полка представил мне и отважного разведчика полка лейтенанта Баранова, которого в полку знали как смелого воздушного бойца, умевшего добывать сведения о противнике в самых сложных условиях боевой обстановки.

У одного из самолетов мое внимание привлек громкий разговор. Говорили двое.

— Что же ты, щучья твоя душа, снова по тревоге вещи в землянке забываешь! Думаешь, для тебя здесь няньки есть, — грозно басил один. — Бери варежки-то!

— Да не нужны они сегодня, товарищ старшина. Без них руки потные. Оставил их в землянке, чтобы просохли, — оправдывался простуженный фальцет.

Мы обошли самолет и увидали старшину, сующего варежки в руки младшего сержанта: [11]

— Бери, говорю, уродина, раз приказываю, а то пальцы обморозишь!

В голосе старшины и любовь и забота о товарище.

— Это закадычные друзья, — засмеялся Василий Иванович. — Старшина Суровченко — «страшный» человек, особенно для своего дружка! Золотые руки у парня и не знающая границ работоспособность.

Побеседовав со старшиной и с его другом, мы направились дальше.

Часа через три по старой лесной тропинке Василий Иванович провел меня к домику на опушке, а отсюда в деревушку, где располагался его штаб.

Отряхнув в сенцах унты от снега, мы вошли в комнату — кабинет начальника штаба (так громко именовали ее летчики). Небольшое помещение, оклеенное обоями с золотыми цветочками, рассыпанными по голубовато-зеленому полю. Налево, у стены, походная койка, застеленная серым солдатским одеялом. На ней чаще спят приезжие, а хозяин обычно либо устраивается на полу, подстелив под бок меховой комбинезон, либо уходит в соседнюю комнату, на свободную койку.

У окна стол с наколотой на нем картой. В углу сундук с документами. Вот и вся фронтовая мебель. Когда мы вошли, Николай Яковлевич [12] Кулин наносил на карту обстановку, только что полученную из вышестоящего штаба. Николая Яковлевича я знал уже лет восемнадцать — с того времени, когда мы были еще курсантами летного училища.

Нового в основном ничего не было. Обе стороны продолжали совершенствовать свои позиции. Наши войска готовились к наступлению на Гжатск и, прощупывая вражескую оборону, вели бои местного значения.

Исходя из общей обстановки франта, определялись и действия авиации. Наши «пешки», так ласково называли летчики свои новые самолеты «ПЕ-2», действуя на высотах 200–400 метров отдельными экипажами и мелкими группами, бомбили железные дороги и большаки на участках: Вязьма — Смоленск, Спас-Деменск — Смоленск, Людиново — Брянск.

Частые налеты наших летчиков на железнодорожные станции Семлево, Волосту-Пятницу, Алферово, Туманово и Дорогобуж наносили немалый ущерб противнику. Десятки складов с боеприпасами и продовольствием, эшелонов с войсками и военными грузами были уничтожены в те дни. Нам удалось в значительной степени парализовать в дневное время и проселочные дороги, гитлеровцы были вынуждены подвозить по ним боеприпасы и продовольствие к переднему краю исключительно ночью или в ненастье, [13] когда наши летчики отсиживались на аэродроме, проклиная погоду.

Работы в те дни было много и все трудились не покладая рук. Вернувшись на базу после боевого задания, летчики бежали в столовку и, наскоро перехватив миску огненного борща, возвращались к самолетам. За это время техники успевали произвести осмотр самолетов и моторов, отремонтировать мелкие повреждения, полученные в бою, а оружейники подвесить новый запас бомб. После этого экипаж направлялся на выполнение боевого задания.

Как напоминание о тех жарких боях, о встречах со смертью, у летчиков остались следы ран и ожогов. От того времени и ожоги на лице командира полка Василия Ивановича Дымченко.

О том, как он получил их, знают в полку все — от летчика до повара и официантки полковой столовой — краснощекой, веселой девушки Катюши. Дело было так.

...Шел октябрь 1941 года. Танковые и моторизованные дивизии врага рвались к Москве. По Варшавскому шоссе тянулись на восток нескончаемые колонны гитлеровцев. У моста через Угру скопилась масса танков, грузовиков с пехотой, цистерн.

Эскадрилья Дымченко получила приказ нанести бомбовой удар по колоннам противника в этом районе. [14]

Звено взлетело без прикрытий и взяли курс на запад. Враг встретил советские самолеты зенитным огнем, но штурман Хрустков точно вывел звено на боевой курс. Первый заход. Бомбардировщики сбросили бомбы. У моста вздыбились столбы взрывов. То там, то тут возникали пожары. Сделав новый заход, советские летчики прочесали подходы к мосту.

Обстреливая из пулеметов вражеские танки, Дымченко заметил, что его атакует шестерка «Ме-109».

— Сомкнись, — передал офицер команду товарищам, — атакуют «мессершмитты»!

Завязалась жестокая схватка. Дружным огнем встретили наши стрелки-радисты фашистских истребителей. Первый самолет врага вспыхнул и грохнулся на лес.

Почти одновременно с ним задымил и правый ведомый Дымченко. Самолет вспыхнул. Экипажу пришлось спускаться на парашютах.

Бой продолжается. «Мессершмитты» нападают активно, чувствуя свое превосходство. Новая атака — и пулеметная очередь изрешетила приборную доску на самолете Дымченко. Пробит бензобак.

— Уходи вниз! — скомандовал Дымченко левому ведомому. — Прижмись к лесу и уходи. Я горю! [15]

Летчик быстро выполнил приказ командира. Через минуту он скрылся за лесом.

Дымченко сделал резкий разворот. Высота катастрофически падала. Лес набегал. Еще мгновенье, и самолет, срезав плоскостями верхушки молодых деревьев, упал на землю. Все было кончено.

Очнувшись после падения, Дымченко, кряхтя и охая, вылез из кабины и вытащил охваченного пламенем штурмана. Оба отползли от самолета в кусты и стали делать перевязку. У штурмана обгорели уши, волосы. Когда раненый был хорошо замаскирован, Дымченко приказал стрелку-радисту Колину отправиться к самолету и вести наблюдение, а сам остался возле Хрусткова.

Колин убежал. Оставшись один, Дымченко полез за картой. В этот момент на опушку вышло двое ребят. Дымченко окликнул их, но хлопцы оставались на месте, внимательно рассматривая летчика.

— Вы кто, — крикнул наконец один из них, — немцы или наши?

— Эх, мать родная, — вырвалось у Дымченко, — свой своего не узнает!

Услышав русскую речь, ребята подбежали и тут же сообщили офицеру, что фашисты разыскивают подбитый самолет.

— А ведь вам, дядя, уходить надо. Подождите [16] минутку. — Оба вскочили и скрылись за деревьями.

Вернулся Колин. Летчики, подняв Хрусткова, углубились еще немного в лес и стали ждать. Время шло томительно долго. Прошло полчаса, но вот среди деревьев замелькали женские платья. Это ребята привели с собой свою учительницу и ее дочь. Обе они наблюдали из села за падающим советским самолетом. Как только дети сообщили им, где он находится, Александра Гавриловна Доброхотова с дочерью Ритой отправились на помощь летчикам.

Учительница немедленно послала Риту за лошадью, а сама осталась в лесу. Вернулась та поздно вечером, Хрусткова, Дымченко и Колина положили на подводу, забросали сеном и привезли в село. Врача здесь не было. Только ветеринар. Пришлось позвать его. Тот пришел и оказал летчикам первую медицинскую помощь.

Ночью Александра Гавриловна увезла Дымченко и его товарищей из села. Через несколько дней они прибыли в Медынь, где находились советские войска. Горячо благодарили летчики Александру Гавриловну и Риту за спасение.

Впоследствии стало известно, что в тяжелые дни отступления советские патриотки Доброхотовы спасли жизнь многим советским бойцам и командирам. За мужество и отвагу Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР мать и [17] дочь Доброхотовы были награждены: Александра Гавриловна орденом Отечественной войны, а ее дочь Рита — орденом Красной Звезды.

Эта история о спасении экипажа советского бомбардировщика в общих чертах мне была известна давно. Но тут, в полку, мне рассказали обо всем более подробно, как говорится, во всех деталях. Услышал я ее, конечно, не от самого Василия Ивановича, а от его сослуживцев, в частности от замполита полка майора Петрова.

Узнав о нашем разговоре, Дымчанко долго [18] ворчал, что ему не нужна реклама и, мол, ничего особенного не случилось. А уж если кто проявил в этом деле героизм, то никак не он, а его товарищи, и в первую очередь учительница Доброхотова и ее дочь Рита.

Однако на его воркотню никто не обратил внимания. Все отлично знали скромность майора.

Вечером я распрощался с Дымченко и полетел знакомиться с другими полками дивизии.