Под Тулой и Орлом

Свой боевой путь я начал в 3-м штурмовом авиационном корпусе, которым командовал генерал-майор авиации М. И. Горладченко. Мы были уже знакомы с ним по Воронежу, где он переучивался полетам на штурмовике.

Приказом Главкома ВВС меня назначили заместителем командира 308-й дивизии. Ее руководящий летный состав в большинстве своем уже имел боевой опыт. Это командир полка подполковник Г. М. Корзинников, командиры эскадрилий И. М. Кухарев, И. И. Федоров, Н. В. Максимов, В. И. Стрельченко и другие.

Особенно мне понравился Н. В. Максимов — молодой, среднего роста старший лейтенант с голубыми глазами на приветливом, открытом лице. Непослушная прядь русых волос у него все время свисала на лоб, выбиваясь даже из-под шлемофона. Она в какой-то степени подчеркивала его волю, энергию, подвижность характера.

Максимов отличился в первых же боях, которые дивизия начала вести над Орлом летом 1943 года. Его эскадрилья вылетела на рассвете и взяла курс на Брянск. Неподалеку от этого города, возле поселка Хотынец, наши воздушные разведчики обнаружили большую автоколонну противника. Девятка штурмовиков шла к цели почти на бреющем, истребители сопровождения держались выше и несколько впереди.

На всем пути следования эскадрилья лишь один раз была обстреляна вражеской артиллерией, но этот огневой заслон все самолеты проскочили благополучно. Незначительное повреждение получила лишь машина ведущего — осколок снаряда угодил в правое крыло и оторвал кусочек обшивки. Однако в районе Хотынца у гитлеровцев оказалась такая мощная противовоздушная оборона, о какой мы даже не предполагали. Думалось, раз они поспешно [22] отступают, то вряд ли сумеют так быстро закрепиться на новом рубеже, а тем более организовать надежное зенитное прикрытие своих войск. Недооценка возможностей врага обошлась нам недешево. Когда штурмовики пошли в атаку, по ним открыли огонь десятки пушек и крупнокалиберных пулеметов. Правда, «илы» не свернули с боевого курса и успели сбросить бомбы на автоколонну. На дороге возникло несколько очагов пожара.

Но первая атака и нам принесла урон. Один самолет получил настолько серьезные повреждения, что вынужден был покинуть строй и взять курс на свой аэродром. Максимов решил повторить атаку. Четверке «илов» он приказал подавить огонь зениток, а остальными силами нанес удар по автоколонне. Тяжелым был этот бой. Эскадрилья потеряла два самолета. На посадке у штурмовика Максимова обрезало мотор, и он с высоты выравнивания упал на левое крыло. Планировавший следом истребитель едва не врезался в него. Его пилотировал М. И. Горовец, ставший потом прославленным воздушным бойцом. Ни тот, ни другой, к счастью, не пострадали.

Обстановка на фронте оставалась сложной. Днем и ночью шли напряженные бои. Враг оказывал нашим наступающим войскам упорное сопротивление. Активность его авиации резко возросла. Нередко штурмовикам приходилось действовать как истребителям, вести настоящие воздушные бои.

Так было и в этот день. Находясь на пункте наведения, я заметил, что к переднему краю приближается большая группа бомбардировщиков Ю-87. А тут как раз в воздухе оказалась эскадрилья старшего лейтенанта Максимова. Я приказал штурмовикам немедленно атаковать «юнкерсов», не допустить, чтобы они сбросили бомбы на наши войска. Дружным огнем «илы» сразу же сбили двух бомбардировщиков.

Строй «юнкерсов» нарушился. Поспешно освобождаясь от бомбового груза, они стали разворачиваться на обратный курс. К нашему переднему краю не удалось прорваться ни одному вражескому самолету.

Находившийся вместе со мной заместитель командира 3-й гвардейской истребительной авиадивизии полковник А. М. Андреев услышал по радио знакомые позывные,

— Федотов ведет свою молодежь, — сказал он с довольной улыбкой. [23]

Гвардии майор А. А. Федотов был штурманом 63-го гвардейского истребительного полка. Он вел восьмерку «лавочкиных». «Ястребки» появились вовремя. Новая, еще большая, чем первая, группа немецких бомбардировщиков подходила к лощине, где располагался штаб танкового соединения генерала П. С. Рыбалко. Едва Андреев взял в руку микрофон, чтобы предупредить Федотова о появлении противника, как в эфире послышалась четкая команда штурмана:

— Внимание! Противник справа. Атакую!

Федотов увеличил скорость и сверху слева устремился на вражеского ведущего. Огненная струя метнулась к кабине бомбардировщика, и тот загорелся. Увлеченные примером командира, смело действовали и молодые летчики. В небе засверкали трассы. Рухнул на землю еще один «Хейнкель-111». Но и наш истребитель загорелся. Летчик успел выброситься с парашютом.

Группа Федотова возвращалась на аэродром пусть с небольшой, по все-таки победой. А. М. Андреев не удержался и открытым текстом поздравил ведущего и его питомцев.

На следующий день мне довелось побывать на аэродроме 63-го гвардейского истребительного авиационного полка. Случилось так, что я попал туда в торжественный момент. Командир 3-й гвардейской истребительной авиадивизии генерал В. П. Ухов вручал авиаторам ордена и медали. Среди награжденных был и гвардии майор Федотов.

О дальнейшей судьбе этого отважного истребителя я узнал уже после войны из разговора с бывшим начальником оперативного отдела корпуса генералом В. А. Годуновым. Виктор Александрович рассказал мне, что А. А. Федотов совершил более двухсот вылетов, сбил 10 самолетов лично и несколько в группе. Он погиб уже командиром полка, будучи Героем Советского Союза. Великую Отечественную войну он, оказывается, начал уже опытным воздушным бойцом. За героизм, проявленный в советско-финскую войну, был награжден орденом Красного Знамени.

Приказом Министра обороны СССР от июня 1968 года Герой Советского Союза гвардии майор Федотов Андрей Андреевич зачислен навечно в списки 1-й авиационной эскадрильи своей части. [24]

Гитлеровцы отходили через Хотынец на Брянск. В этих боях наше соединение осуществляло прикрытие своих наземных войск с воздуха, уничтожало живую силу и технику врага. Решить поставленную задачу было нелегко. Противник значительно превосходил нас в истребительной авиации. Причем действовала она с полевых аэродромов, оборудованных под Орлом. Вражеские истребители, летая по сокращенным маршрутам, имели возможность совершать за день значительно больше вылетов, чем мы. Подготовка у них была хорошая. Они старались использовать самые эффективные тактические приемы.

Чаще всего гитлеровцы нападали двумя группами: одна сковывала боем наших истребителей прикрытия, другая атаковала «илов». Правда, хорошо вооруженного и достаточно маневренного штурмовика сбить не так уж просто. Тем не менее он не может вести на равных единоборство с «мессером» или «фоккером». Поэтому наше соединение несло ощутимые потери.

Командование сочло целесообразным во что бы то ни стало вывести из строя прифронтовые аэродромы противника, заставить его оттянуть свою истребительную авиацию в тыл, а затем уже переключить основное внимание на уничтожение живой силы и техники отступающего врага.

Командир дивизии полковник Г. П. Турыкин послал меня согласовать наши предложения с генералом М. И. Горладченко. Командир корпуса после моего доклада скептически заметил:

— Штурмовикам поставлена иная задача. Ее мы и выполняем.

— Наши удары станут более эффективными, если уменьшится противодействие истребителей противника, — заметил я.

— Что ж, в этом есть резон, — согласился М. И. Горладченко. — Попробуем усилить прикрытие штурмовиков в воздухе.

Я не стал спорить с командиром корпуса. Вернувшись к себе в дивизию, доложил о разговоре с генералом полковнику Г. П. Турыкину.

— Приказ есть приказ, — устало и с явным недовольством сказал командир дивизии. — Будем действовать по артиллерии и живой силе противника. [25]

— Нелепость какая-то! — не сдержался начальник штаба П. Г. Ермаков. — Разве можно посылать экипажи на задание, заранее зная, что на протяжении всего маршрута их будут атаковать.

— Конечно, нелепость, — поддержал я Ермакова. — Пусть мы хотя бы дня на два вывели из строя их аэродромы и то получили бы большой выигрыш.

— Что же вы предлагаете, самовольно отказаться от выполнения основной задачи? — заколебался Г. П. Турыкин.

Зачем отказываться? Начальник штаба и я посоветовали комдиву выделить для нанесения ударов по аэродромам лишь несколько групп штурмовиков, остальным же действовать по наземным войскам противника.

Г. П. Турыкин решил еще раз связаться по телефону со штабом корпуса. Очень долго разговаривал с Горладченко, но так ничего и не добился. Мы продолжали штурмовать дороги, по которым отступали гитлеровцы.

Сейчас трудно судить, кто из нас был тогда прав — Горладченко или мы. Но факт остался фактом: мы понесли от вражеской истребительной авиации значительные потери.

Наше наступление под Орлом развивалось. Бросая оружие и технику, вражеские войска отходили на запад. Взаимодействуя с другими видами авиации и наземными войсками, наши штурмовики успешно громили отступающего противника. Они совершали по нескольку боевых вылетов в день. Немецкие истребители теперь нас меньше беспокоили. Они покинули аэродромы, на которых прежде базировались.

Линия фронта отодвинулась к населенным пунктам Заря и Александровка. Разведка доложила, что восточное этих сел замечено большое скопление пехоты противника. Для ее уничтожения выделена была значительная группа штурмовиков. Чтобы навести ее на цель, я с радиостанцией расположился на небольшой высоте. В четырех километрах отсюда, в лощине, и располагались гитлеровцы. И вот, когда наши штурмовики появились надо мною, вдруг выясняю, что части корпуса продвинулись еще километров на восемь вперед, что в той самой лощине уже не немцы, а наши войска. Что делать? Будет тягчайшим преступлением, если «илы» ударят по своим.

Смотрю на карту, лихорадочно ищу объекты, на [26] которые необходимо их перенацелить, и немедленно связываюсь с ведущим группы штурмовиков. Ведь в моем распоряжении считанные минуты.

Кратко сообщаю об изменении линии фронта, указываю новые цели. Но ведущий почему-то молчит. А «илы» уже становятся в круг для атаки. Тогда я решаюсь на последнюю крайность: называю свою фамилию и повторяю приказание. Расчет один: меня многие знают по Воронежу. Только после этого штурмовики перестроились и пошли новым курсом дальше на запад.

Таким же образом я перенацелил и другую группу. Несчастья, которое могло произойти из-за чьей-то нераспорядительности, не случилось.

В ходе тяжелых боев летом 1943 года наши авиационные части понесли большие потери. Требовалось пополнение. И вскоре в дивизию стали прибывать молодые летчики, техники и авиационные специалисты.

Среди новичков оказались два ленинградца. Пригласил их на беседу. Ко мне явились совсем юные младшие лейтенанты. Один — высокого роста, смуглый; другой — чуть пониже, русоволосый. Оба только что окончили училище. Фамилии их, к сожалению, запамятовал.

— Значит, пороху еще не нюхали? — спрашиваю у них.

— Нюхали, товарищ полковник, — ответил тот, что повыше ростом. — И голод видели во время блокады Ленинграда.

— Ленинград — моя родина, — сказал я, приглашая их сесть.

Долго мы говорили тогда по душам, вспоминали достопримечательности родного города, проклинали гитлеровских оккупантов, разрушивших и осквернивших многое из того, что нам близко и дорого было с самого детства. Потом я рассказал землякам о традициях нашего соединения, о лучших людях, посоветовал не горячиться при выполнении боевых заданий.

— Одной злости мало, чтобы отомстить врагу, — сказал я в заключение, — она должна подкрепляться умением, сочетаться с трезвым расчетом. Слушайтесь во всем командиров, присматривайтесь к бывалым летчикам, перенимайте у них все лучшее.

После ухода младших лейтенантов я не сразу освободился от нахлынувших воспоминаний. В памяти до [27] мельчайших деталей воскресил годы, прожитые в Ленинграде.

Родился я в семье питерского рабочего. Трудиться начал с одиннадцати лет, на заводе. В 1917 году вместе со старшим братом Борисом распространял газету «Правда» и «Вечернюю Красную газету». Выполняли и другие задания, которые заводской партийный комитет поручал нам, мальчишкам одиннадцати и тринадцати лет. Потом — комсомол, учеба на рабфаке, летная школа.

В авиацию я пришел в 1926 году по путевке комсомола. Всего учлетов набралось 80 человек. Занимались три года. Но из-за слабой общеобразовательной подготовки авиашколу окончили лишь сорок парней. Однако и это было значительным пополнением для Красного воздушного флота, который только что создавался. Появились новые отечественные самолеты различного назначения — истребители, разведчики, бомбардировщики, в том числе и тяжелые. Для них начали строить аэродромы уже с бетонным покрытием. Вдали от больших городов, чаще всего на бросовых землях, возникали авиационные городки. В один из новых авиагарнизонов получил назначение и я. Станция Сеща, куда мы прибыли с женой, обозначалась единственным пассажирским вагоном.

Приехали туда ночью, а до расположения гарнизона из-за сильного снегопада добрались лишь под утро. Нам отвели маленькую комнатку на третьем этаже недостроенного и потому нетопленного дома. Началась новая жизнь. Трудно было не только с жильем, но и с питанием. Страна, поднимавшая из руин и промышленность, и сельское хозяйство, многим еще не могла обеспечить своих соколов.

На Белорусских учениях, где присутствовал сам Нарком обороны, погиб командир отряда. Врачебная комиссия установила, что он потерял сознание от истощения. И накануне полетов не ужинал и утром вылетел по тревоге без завтрака.

Климент Ефремович Ворошилов тяжело переживал гибель летчика. На гарнизонном собрании он сказал:

— Выделяемый вам сухой паек, видимо, съедают ваши хозяйки. Обязательно добьюсь, чтобы для вас ввели горячие завтраки.

Такие завтраки вскоре действительно были введены. [28]

Мы назвали их «ворошиловскими». А чуть позднее наладилось и хорошее трехразовое питание.

Постепенно гарнизон благоустраивался. У нас появился даже свой дом отдыха. Его оборудовали в бывшей помещичьей заброшенной усадьбе с парком и большим прудом. Своими силами мы построили также стадион и спортивные площадки. В нашей авиабригаде выросли замечательные спортсмены. Имена командиров отрядов и кораблей М. X. Борисенко, П. П. Рыбакова, Г. М. Смыкова, М. В. Прохорова и П. М. Ревенко, авиаспециалистов Тарасовича, Якубова, Фролова, Сахарова, Бурова и многих других стали известны во всем округе.

...Весна и лето 1932 года прошли в напряженных полетах. Экипажи тяжелых воздушных кораблей настойчиво совершенствовали свою боевую выучку. Особое внимание уделялось бомбометанию как днем, так и ночью.

В 1936 году наша авиационная бригада участвовала в Белорусских маневрах. На них присутствовали три иностранные военные делегации — Франции, Англии и Чехословакии.

Отряд бомбардировщиков, которым командовал я, получил особое задание: перебрасывать зарубежных представителей в различные районы учений. Гости могли бы, конечно, ездить и на автомобилях, но им почему-то хотелось летать на боевых самолетах.

— Не будем их обижать, — сказал Климент Ефремович Ворошилов, руководивший маневрами. — Хотят летать — пусть летают. Они все еще не верят в мощь нашей боевой техники...

Члены французской делегации изъявили однажды желание познакомиться с оборудованием бомбардировщика. Они залезали в кабину, рассматривали приборы, заглядывали в отсеки, интересовались вооружением.

После осмотра французский генерал не сдержался:

— Вот вам, господа, и отсталая Россия!

Хотелось сказать ему: «Да, мы уже не те русские, которых вы знали до 1917 года. Неузнаваемой стала наша Родина. Выросли у нее и могучие крылья».

Пока иностранцы ездили в столовую, на аэродром прилетела эскадрилья скоростных бомбардировщиков СБ. Ею командовал А. Е. Золотоцветов.

Возвратившись с завтрака, гости попросили Наркома обороны, чтобы он приказал этим самолетам подняться [29] в воздух и пролететь строем. Климент Ефремович ответил, что нею эскадрилью поднимать но стоит, а один бомбардировщик может слетать.

Для показательного полета А. Е. Золотоцветов выделил самый опытный экипаж. Он приказал ему после выполнения упражнений в зоне пройти над аэродромом на предельно малой высоте и на максимальной скорости. Летчик успешно выполнил задание. Когда он мчался над летным полем, с крыльев СБ, как бы подчеркивая его стремительность, срывались белые струп конденсированных паров. Это выглядело очень эффектно.

— У вас хорошие условия для развития авиации, — сказал английский офицер. — Вся Россия — сплошные аэродромы.

Мы не стали убеждать англичанина, что дело не только в необъятных просторах нашей Родины. Он не понимал или не хотел понять основных причин наших достижений.

По приглашению Наркома обороны СССР иностранные военные делегации отбыли к месту высадки воздушного десанта. Нельзя было не восторгаться зрелищем, когда небо украсили сотни разноцветных парашютов. Такого массового десанта иностранцы не видели на своих учениях.

Офицер британской армии попросил Климента Ефремовича Ворошилова разрешить ему побеседовать с кем-нибудь из парашютистов. Такое согласие было дано, и он подошел к старшему лейтенанту Королеву. Я хорошо знал этого десантника. Одно время он служил в нашей части борттехником.

Англичанин через переводчика задал Королеву какой-то вопрос. Тот на чистейшем английском языке ответил ему, что не нуждается в переводчике.

Удивленный гость широко раскрыл глаза и после некоторой паузы рассмеялся. Такого он не ожидал от молодого русского десантника.

Многое поражало приехавших к нам иностранцев. Они, например, никак не предполагали, что у нас есть такие мощные бомбардировщики.

— Колоссально!.. — восклицали они наперебой. Именно колоссально. Уже тогда, в 30-е годы, наши самолеты летали выше, дальше и быстрее всех. Вместо «фарманов», которые покупались за границей, на [30] вооружение Красной Армии поступали отечественные бомбардировщики, истребители, транспортные, тренировочные и спортивные самолеты. Усиленными темпами развивалась гидроавиация. Потенциал Красного воздушного флота рос изо дня в день. Маневры в Белоруссии наглядно это подтвердили.

Страна серьезно, по-настоящему готовилась к отражению агрессии империалистов. Правда, мы не могли точно сказать, когда они развяжут войну. Но то, что враг уже замахивается на нас, было очевидным. Вот почему партия повседневно заботилась об укреплении обороны страны, об обучении и воспитании воинов Красной Армии.

Особое внимание уделялось развитию Военно-Воздушного Флота. Над созданием крылатых машин трудилась плеяда выдающихся конструкторов: Туполев, Ильюшин, Лавочкин, Микоян, Яковлев, Поликарпов, Петляков и многие другие.

К началу войны Советский Союз являлся мощной авиационной державой. Мы сильны были не только крылатой техникой, но в первую очередь нашими людьми, волевыми, смелыми, беспредельно преданными Родине.

Вот какие мысли и чувства вызвала у меня встреча с молодыми летчиками-ленинградцами. Впервые за время пребывания на фронте она заставила меня оглянуться так далеко назад и проследить весь мой предвоенный путь в авиации. На душе стало приятно и легко, словно я побывал на свидании со своей крылатой юностью, явившейся в облике этих двух стройных и красивых парней.

...До аэродрома доносились отзвуки удаляющегося боя. Но они становились все тише и наконец смолкли совсем. Наступила такая тишина, что стало казаться, будто не было и нет войны. Из соседней землянки вдруг птицей вырвалась песня:

Кто сказал, что надо бросить
Песню на войне?
После боя сердце просит
Музыки вдвойне!

К негромко звучащему баритону прибавилось еще несколько голосов:

Нынче у нас передышка,
Завтра вернемся к боям.
Что же твой голос не слышен,
Друг мой, походный баян... [31]

Пусть поют ребята. Пусть считают передышкой остаток этого августовского дня и несколько часов ночной прохлады. Завтра на рассвете они снова полетят в бой, и неизвестно, все ли сегодняшние певцы возвратятся назад, на свой аэродром.

Полет предстоял ответственный и нелегкий: корпус готовился нанести массированный удар по станции Навля, что под Брянском. Противник собирал там кулак для контрудара. Видимо, намеревался хоть на несколько дней остановить наше наступление и прикрыть отход своих дивизий, потрепанных под Курском и Орлом.

Генерал М. И. Горладченко вместе с офицерами штаба тщательно разрабатывал план предстоящих действий. Ведь раньше мы ни разу не вылетали на задание всем корпусом.

За день до вылета генерал вызвал меня к себе. Я сел на самолет связи и через полчаса был уже в штабе корпуса. Крохотная, насквозь прокуренная избенка, где он размещался, показалась мне после землянки чуть ли не дворцом.

— Проходите, садитесь, — сказал Горладченко, когда я доложил ему о прибытии.

Я сел за стол, на котором была разостлана карта с нанесенной обстановкой и какими-то пометками.

— Завтра не только ваша дивизия вылетает на штурмовку, — продолжал генерал. — Решил посоветоваться с вами, как лучше осуществлять сбор в воздухе. Ведь вы во время парадов много раз водили большие группы самолетов.

У меня действительно был достаточный опыт в этом отношении. Я неоднократно водил по пять девяток в дни авиационных праздников, возглавлял воздушные эскорты при похоронах Валерия Павловича Чкалова и Виктора Александровича Хользунова. И теперь считал, что собрать в воздухе оставшиеся в нашей дивизии 36 самолетов не представляет особого труда. К тому же летчики у нас опытные.

Изложив свои суждения по интересовавшему генерала вопросу, я ознакомился с планом действий остальных частей корпуса, получил установленное командованием время нанесения удара. Когда вернулся на свой аэродром, там меня уже ожидали все командиры полков. Следом за мной к нам прилетел начальник воздушно-стрелковой [32] службы корпуса майор И. И. Пстыга. Генерал М. И. Горладченко назначил его ведущим, а меня заместителем.

В намеченный час полки поднялись в воздух. По команде они один за другим пристроились к лидирующей группе. Выше нас шли истребители прикрытия. Вся эта армада самолетов направилась к линии фронта. Трудно, очень трудно было ею управлять.

Чтобы противник не разгадал нашего замысла, мы по приказу И. И. Пстыги меняем маршрут, идем не прямо на станцию Навля, а чуть севернее. Этот маневр одновременно, позволяет нам обойти основной район сосредоточения вражеской зенитной артиллерии.

Замысел удался. К цели подходим без потерь. Не беспокоят ни зенитки, ни истребители противника.

— На боевом курсе! — командует майор Пстыга. — Приготовиться к атаке!

Первый полк перешел в пологое пикирование. Земля стремительно приближалась. Вскоре стали отчетливо видны железнодорожные пути, забитые эшелонами. По шоссе, ведущему к станции, двигались танки, автомашины, колонны пехоты. В этот момент в воздухе появились черные и белесые шапки разрывов. Открыла огонь вражеская зенитная артиллерия. Но на нее сразу же обрушилась специально выделенная для этого группа штурмовиков. Стрельба зениток стихла. Первый полк получил некоторую свободу действий. На станцию обрушился ливень бомб и реактивных снарядов. Внизу заплясали языки пламени и поднялись облака дыма.

Вслед за нашим полком в атаку пошел другой, а за ним третий... Станция утонула в море огня. Успешно сработала и та группа штурмовиков, которая наносила удар по скоплению живой силы и техники противника на шоссейной дороге. Внизу горели танки, автомашины, металась в панике вражеская пехота.

В эфире звучит голос майора Пстыги. Он командует прекратить атаки, построиться и следовать на свой аэродром.

...Через некоторое время наша дивизия перебазировалась в Почеп. Начался новый этап боевой работы. Правда, летали мы меньше, чем под Орлом. Наступила осень с дождями и туманами. Погожие дни выпадали редко.

Затишье на фронте позволило нам более основательно заняться обобщением опыта. В полках проводились [33] летно-технические конференции, на которых обсуждались вопросы боевого применения штурмовиков. На них выступали лучшие командиры, штурманы и летчики дивизии, такие, как Г. М. Корзинников, Н. В. Максимов, В. Стрельченко. К их суждениям и выводам особенно внимательно прислушивалась наша молодежь, которой еще только предстояло участвовать в больших сражениях.

После полковых и дивизионных состоялась корпусная летно-тактическая конференция. На ней предложили выступить с докладом мне. Главное внимание я уделил управлению экипажами в воздухе с помощью радио, перенацеливанию самолетов с одного объекта на другой.

Думаю, нет необходимости перечислять вопросы, обсуждавшиеся на конференциях. Важно отметить, что и в тяжелых фронтовых условиях мы уделяли учебе неослабное внимание. Рост боевого мастерства позволял экипажам успешнее выполнять задания, значительно сокращал наши потери.

Вскоре мне пришлось расстаться с моими верными боевыми друзьями — бесстрашными летчиками-штурмовиками. Меня назначили командиром 335-й отдельной штурмовой авиационной дивизии. [34]